Теплым сентябрьским утром на пустынной окраинной улице Краснодона встретились два приятеля. Один — высокий, худой, в старом пиджаке с изодранными локтями и порыжевших запыленных сапогах, другой — небольшого роста, вихрастый, в роговых очках.

— Витька, ты? Худющий какой, не узнать! Откуда, каким ветром?

— Ванюшка! Вот кого не ожидал встретить! Ах, как здорово, что ты здесь!

Взволнованные неожиданной встречей, они долго тискали друг друга в объятиях.

— Что ж, так и будем посреди улицы торчать, будто на выставке, — спохватился, наконец, высокий. — Пойдем куда‑нибудь, поговорим…

— Ну конечно! — живо отозвался приятель. — Пошли ко мне, тут недалеко. Не забыл еще, где я живу?

Войдя в комнату, высокий опустился на скамью, с наслаждением вытянул затекшие ноги.

— У–ух, устал… Километров тридцать пешком отмахал…

Оглядевшись вокруг, он как бы невзначай спросил:

— Что, дома никого нет?

— Нет никого. Мамка на хутор ушла, одеяло на картошку менять. — Ну давай, Вить, рассказывай. — Ваня придвинул стул поближе к приятелю. — Постой, сколько ж мы с тобой не виделись? Никак больше года…

— Десять месяцев, — уточнил Виктор. — В ноябре я из Краснодона уехал.

Он замолчал, задумчиво отбивая по столу дробь длинными тонкими пальцами. Худощавое, густо припорошенное пылью лицо его сразу посерьезнело, лоб пересекла глубокая складка.

— Ну что ж ты?

— Не знаю, с чего и начать… — медленно заговорил Виктор. — Помнишь, после репетиции пошли мы все вместе в военкомат — я, Сережка Тюленин, Юра Виценовский, Остапенко Сеня… Прогнали нас, вернее, не прогнали, а просто сказали: «Идите, ребята, доучивайтесь, когда надо будет — позовем». Ну, я тогда и уехал в Ворошиловград, к брату. Думал: он секретарем райкома партии работает, поможет, чтобы взяли в армию. А он не в армию, а в тыл меня отправил. Семья его эвакуировалась в Среднюю Азию, вот и меня этим же эшелоном.

Доехал я до Куйбышева, а там слышу по радио последние известия: наши войска разбили немцев под Москвой, перешли в наступление. Вот, думаю, люди воюют, а меня в тыл. Сел на обратный поезд — и домой, в Ворошиловград. Приехал. Брат, конечно, ругается, мать плачет — она к тому времени тоже к Михаилу перебралась.

Словом, поступил я опять в школу, десятый класс кончил. А потом — немцы к самому городу подошли. Началась эвакуация. Михаил тогда уже секретарем горкома партии стал. Каждый день приходил домой поздно, хмурый, озабоченный, все о чем‑то думал. Зашел я однажды к нему в комнату. «Давай, — говорю, — Миша, серьезно поговорим. Я уже не маленький, все понимаю. Ты остаешься в городе?» Он мне все откровенно и рассказал. Горком партии решил сформировать партизанский отряд для борьбы в тылу врага. Командиром отряда назначили первого секретаря горкома партии Ивана Михайловича Яковенко, а Михаила утвердили комиссаром. «А вот с тобой как быть, не знаю, — говорит. — Военкомат создает сейчас группу допризывников для отправки в военное училище. Поедешь?» Рассердился я. «Что это, — говорю, — ты меня все в тыл да в тыл. Никуда не поеду. Насильно отправишь — все равно сбегу. В тылу мне отсиживаться нечего. Я уже не ребенок, с оружием обращаться умею…» И стал проситься к Михаилу в партизанский отряд. Долго просился, чуть не плакал. В конце концов Михаил говорит: «Не имею права решать сам такой вопрос, есть командир отряда, иди к нему». И я пошел к Яковенко Ивану Михайловичу… Эх, какой это человек был, Ваня! Какой человек!.. — Виктор крепко сжал зубы, резким движением руки расстегнул ворот рубашки.

— Почему ты говоришь — был? — осторожно спросил Ваня. — Он что — погиб, да?

Виктор молчал, углубившись в свои мысли. Наконец, справившись с волнением, снова заговорил:

— В общем взяли меня в отряд. В разведку зачислили. Иван Михайлович все время меня при себе держал, для особых поручений. Тринадцатого июля выехали мы в лес. Там уже база была подготовлена, продукты запасены, боеприпасы. В разведгруппе нас было четверо: я, Забелин, Алексеенцев и Галя Серикова — все из Ворошиловграда. Мы выполняли разные задания — ходили в хутор Обозный узнавать, есть ли там немцы, в Паньковку за продуктами - там свои люди пекли нам хлеб, в Николаевке разыскивали связных соседнего партизанского отряда.

Под Паньковкой первый раз участвовал я в настоящем бою. Нас было семеро. Залегли мы в кустарнике, видим — идут по дороге немцы, спокойно разговаривают о чем‑то, смеются. Мы подпустили их поближе и — залпом! Четверо упали замертво, остальные начали отстреливаться. Иван Михайлович приказал всем отходить. А я незаметно отстал, подполз к убитым немцам, подобрал автомат и три винтовки. После Иван Михайлович долго меня отчитывал за то, что без приказа я. Насчет дисциплины он был очень строгий.

Потом еще несколько раз ходили мы на задания — нападали на обозы, разрушали связь. А в прошлом месяце пришел отряду приказ перебазироваться в Митякинские леса — помнишь, в позапрошлом году мы ездили туда на массовку? Ночью возле хутора Пшеничного наткнулись на немцев. Началась перестрелка. Окружили они нас со всех сторон. И вот тогда Иван Михайлович подозвал меня к себе и говорит: «Слушай, Третьякевич, приказ. Немедленно выбирайся отсюда в Ворошиловград — адрес тебе известен. Доложи там обстановку». — «А вы как же, — спрашиваю, — немцев‑то вон сколько, не устоять…» — «Ничего, — отвечает, — нам скоро подмога придет. Выполняй приказ». На другой день пробрался я в Ворошиловград, узнал: погиб в том бою весь наш отряд. Геройской смертью погиб… Ты понимаешь — нарочно он меня в Ворошиловград отправил, чтобы спасти, значит… А сам в том бою…

Виктор умолк, закусив губу, чтобы не расплакаться. Ваня сидел насупившись, перебирая пальцами свисавшую на лоб прядь волос.

— Ну ладно! — словно очнувшись, тряхнул светлым чубом Виктор. — Давай поговорим, как дальше жить будем. Кто из надежных ребят есть в городе?

— Хороших ребят много! — Сразу оживившись, Ваня начал перечислять, загибая пальцы: — Вася Левашов здесь, Жора Арутюнянц, Олег Кошевой. Сережка Тюленин тоже в городе, Юра Виценовский, Майя Пегливанова из Первомайки — помнишь, комсорг первой школы, черноглазая, на собраниях всегда выступала?

— Помню Майю, — кивнул головой Виктор. — Что же вы — собираетесь вместе, чем занимаетесь? Немцы как — не трогают вас?

— Что ж немцы… — мрачно проговорил Ваня, — известное дело: лютуют. Рыскают по домам, коммунистов ищут. Комсомольцев, правда, пока не трогают.

— Ну, а вы их? — нетерпеливо спросил Виктор. — Вы их что же — сторонкой обходите?

Ваня растерянно улыбнулся, будто его уличили в чем‑то нехорошем, потом обнял друга за плечи.

— Понимаешь, Виктор, мы уже с Васей Левашовым говорили: надо нам объединиться, создать комсомольский отряд мстителей. Если по–настоящему взяться, можно таких дел натворить! Ты как на это смотришь?

— Я за этим и пришел сюда, — твердо сказал Виктор. — У меня теперь одна цель — бить фашистов, пока хоть один останется на нашей земле, мстить им за все: за эту войну, за пожары, за Ивана Михайловича…

— Ты знаешь, — зашептал Ваня, — у нас уже кто‑то действует. Недавно на хлебном ларьке появилась листовка: «Долой гитлеровские двести грамм, да здравствует сталинский килограмм!» Здорово, правда? И в Первомайке, говорят, тоже листовки видели.

— Кто их пишет, не знаешь? — оживился Виктор.

Ваня пожал плечами.

— Надо немедленно установить с ними связь и объединиться! — Виктор встал. — Я сам этим займусь. А ты пока переговори с ребятами. Дня через два–три соберемся у меня.

Через несколько дней Виктор снова пришел к Ване.

— Я все узнал! — радостно сообщил он. — Листовки распространяют Сережа Тюленин и Валя Борц. У них целый отряд — Степа Сафонов, Володя Куликов, Сеня Остапенко, Тося Мащенко, Леонид Дадышев. Сережка даже оружием запасся, несколько автоматов в степи подобрал и спрятал. Листовку, что на хлебном магазине была, он сочинил… — В голосе Виктора звучало восхищение. — Поди ж ты: моложе нас, а уже действуют, пример нам подают. Словом, передай ребятам: завтра сбор у меня. В семь вечера. Сережка своих тоже приведет.

В конце сентября в доме Третьякевичей собрались старые друзья по школе, по детству. Первыми пришли Василий Левашов и Жора Арутюнянц, затем Ваня Земнухов и Олег Кошевой. Сережа Тюленин появился в сопровождении всей своей «боевой группы». В маленькой комнатке стало тесно.

Виктор Третьякевич привычным жестом пригладил волосы и поднялся из‑за стола. Два года подряд он был вожаком комсомольской организации школы имени Ворошилова, и вот сейчас всем на миг показалось, что идет самое обычное школьное собрание и Виктор поведет речь об успеваемости комсомольцев, о комсомольских поручениях…

— Друзья, — спокойно и просто начал Виктор, — разрешите объявить наше комсомольское собрание открытым. Предлагается следующая повестка дня: «Смерть фашистским оккупантам!» Кто за — поднимите руки.

Все дружно подняли руки. Повестка дня была принята единогласно.

Это было одно из самых коротких собраний, какое проводили когда‑либо краснодонские комсомольцы. В прениях не выступали, потому что никакими словами нельзя было выразить то, что чувствовал каждый. Решили: объявить беспощадную борьбу фашистам, жестоко мстить всеми возможными средствами, делать все, чтобы поскорее изгнать их с родной земли.

Для руководства подпольной работой создали штаб. Комиссаром организации единодушно избрали Виктора Третьякевича, начальником штаба — Ваню Земнухова, Олег Кошевой был назначен начальником разведки.

Уже начали расходиться, когда Сережа Тюленин спохватился:

— Хлопцы, а как же мы назовем свой отряд? Надо, чтобы у него было имя. Я предлагаю назвать так: «Молодая гвардия». Хорошо, а?

Название всем понравилось, и его утвердили.

Так было положено начало существованию подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия» — той самой организации, которая приводила в трепет врагов и которую долгое время тщетно пытались раскрыть гитлеровские жандармы и их прихвостни — полицаи.

Вскоре после этого Толя Попов привел на заседание штаба скуластого парня в солдатской гимнастерке с голубыми петлицами.

— Женя Мошков, — представился тот.

Большинство членов штаба знали Женю Мошкова. До войны он работал машинистом врубовки на шахте № 1–бис, был неутомимым танцором и заводилой на всех молодежных вечерах. Потом уехал в авиационное училище, и следы его затерялись.

О себе Женя рассказал коротко: летал на бомбардировщике стрелком–радистом, в сорок первом вступил кандидатом в члены партии. В августе этого года самолет сбили под Миллерово. Опустился на парашюте и пробрался домой. Вот и все.

Никому, даже комиссару и начальнику штаба, Женя не сказал, что в «Молодую гвардию» он вступает по заданию подпольного партийного центра. Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков пристально следили за всем, что происходило в городе. Не случайно на работу в мастерские наряду с коммунистами они привлекли нескольких комсомольцев — Толю Орлова, Володю Осьмухина, Толю Николаева. Через них коммунисты узнавали, чем живет, о чем думает молодежь города.

С первых дней оккупации Краснодона большевистская подпольная организация приняла меры к объединению боевых групп для активной деятельности против захватчиков. Коммунисты привлекали комсомольцев к переписыванию и распространению листовок, к сбору оружия и медикаментов, готовя их к решительным боевым операциям.

Самому молодому коммунисту — Жене Мошкову партийный центр поручил установить связь с юными подпольщиками «Молодой гвардии». Через Женю коммунисты решили руководить деятельностью комсомольцев.

Спустя некоторое время молодогвардейцы догадались, что Жене Мошкову известно многое. Часто, присутствуя на заседаниях штаба при обсуждении какого‑либо важного вопроса, Женя как бы невзначай говорил: «Умные люди советуют сделать то‑то» или: «Старшие поступили бы так‑то»… И все безоговорочно решали поступить так, как советовал Женя.

Прежде всего штаб «Молодой гвардии» по совету Жени решил объединить все разрозненные группки, действовавшие в городе. В Первомайку отправился Ваня Земнухов. Через Майю Пегливанову он познакомился с руководителями первомайской группы — Анатолием Поповым и Улей Громовой. На очередном заседании штаба первомайская группа была принята в организацию. Олег Кошевой установил связь с вожаком комсомольцев поселка Краснодон Колей Сумским. Все новые и новые силы вливались в «Молодую гвардию».

На первых порах деятельность молодогвардейцев ограничивалась тем, что писали листовки и расклеивали по городу — каждый в своем районе. Члены штаба сообща составили текст клятвы молодогвардейцев. Эту клятву произносил каждый вступавший в «Молодую гвардию».

Однажды, когда обсуждался текст очередной листовки, Женя Мошков сказал:

— Старшие говорят, что было бы неплохо в каждой листовке сообщать последнюю сводку Советского информбюро. Пусть народ знает правду о положении на фронте. Сводки передают по радио. Найдутся у нас специалисты, которые могли бы собрать простейший радиоприемник?

Радиолюбители Сергей Левашов, Володя Осьмухин, Степа Сафонов, Николай Сумской и Володя Жданов взялись за дело. В октябре «Молодая гвардия» уже имела четыре радиоприемника, регулярно слушала московские передачи. Теперь каждая листовка начиналась со сводки Совинформбюро.

В другой раз Женя сказал:

— Не дело писать листовки от руки: много не напишешь, да и по почерку могут распознать. Один мой знакомый — ему можно верить — говорит, что в развалинах здания редакции «Социалистической Родины» спрятан типографский шрифт. Вот бы разыскать его!

Отыскать шрифт поручили группе Сергея Тюленина. Ребята обшарили весь подвал, перебрали чуть ли не по кирпичику груду развалин и насобирали целый мешок металлических букв. Подпольную типографию устроили в доме Жоры Арутюнянца. Там впервые были отпечатаны листовки с докладом Иосифа Виссарионовича Сталина о двадцать пятой годовщине Великой Октябрьской революции.

Крепла, набирала силы молодая организация. В конце октября в ней уже состояло более семидесяти человек.

По указанию партийного центра «Молодая гвардия» начала переходить к диверсионным актам против оккупантов. В октябре большая группа молодогвардейцев ночью ушла в степь и одновременно в нескольких местах подожгла скирды немолоченного хлеба, подготовленного к отправке в тылы гитлеровской армии. А Сергей Левашов, работавший в гараже дирекциона, в ту же ночь пробрался в гараж и предусмотрительно вывел из строя все находившиеся там автомашины.

Сережа Тюленин, Володя Осьмухин, Демьян Фомин и Семен Остапенко напали на охрану, сопровождавшую гурт домашнего скота, отобранного у краснодонцев, и не дали угнать его в Германию.

Однажды вечером в доме Третьякевичей шло очередное заседание штаба. Виктор только что вручил группе ребят, принятых в комсомол, временные удостоверения — маленькие книжечки, изготовленные Толей Орловым в подпольной типографии. В графе «Наименование организации, выдавшей билет» значилось «Молодая гвардия», внизу стояла подпись «Комиссар Славин». Это была подпольная кличка Третьякевича.

— С этого дня начинается ваш комсомольский стаж, — говорил ребятам Виктор. — Бережно храните эти удостоверения, а когда придут наши, в райкоме комсомола взамен их вам выдадут комсомольские билеты.

Вдруг распахнулась дверь, и в комнату вбежал Толя Ковалев, добродушный здоровяк, знаменитый краснодонский силач, бессменный чемпион города по вольной борьбе. Толя недавно вступил в организацию и привел с собой двух товарищей — Мишу Григорьева, своего постоянного партнера по борьбе — смуглого стройного красавца, и Васю Пирожка — спокойного, невозмутимого украинца недюжинной силы. Эта «силовая тройка», как шутя называли друзей в организации, не давала покоя штабу, требуя поскорее дать им «настоящее дело». Особенно наседал Толя, который даже затосковал оттого, что ему не поручали совершить что‑нибудь такое, что привело бы немцев в неописуемый ужас…

Вбежав в комнату, Толя кинулся к Виктору:

— Ты знаешь, кого я сейчас видел? Ваню Туркенича! Представляешь — Туркенич в городе!

— Сядь, остынь, — строго осадил его Виктор и, повернувшись к ребятам, спокойно продолжал разговор о высоком звании комсомольца, о священном долге каждого советского гражданина в этот грозный час.

— Ну, вот все. А теперь давайте, друзья, расходиться. Выходите по двое, чтобы не привлечь внимания…

Когда вновь принятые ушли, он подошел к Анатолию:

— А теперь выкладывай…

Ваня Туркенич был кумиром всех краснодонских ребят. Всегда сдержанный, скромный, даже застенчивый, он вместе с тем был чрезвычайно общителен и имел в городе массу знакомых. Окончив школу имени Горького, он поступил на педагогический рабфак Ворошиловградского пединститута, затем — наборщиком в типографию районной газеты «Социалистическая Родина», но по–прежнему оставался самым верным другом школьников. Ни один вечер не обходился без его участия. Позже, когда его призвали в армию, Ваня продолжал переписку со школой, и многочисленные друзья ревностно следили за его успехами. «О, наш Ваня окончил зенитное училище!», «Наш Ваня уже командир взвода!», «Наш Ваня уже помощник начальника штаба артполка!»

И вот Ваня Туркенич в оккупированном городе!

— На Банковской я его встретил, — начал свой рассказ Толя. — Смотрю: стоит человек в штатском, а на голове — военная фуражка. И лицо знакомое- знакомое… Подбежал поближе — он! Поздоровались. Рассказал он, как в городе очутился. На Дону полк их попал в окружение. Ну, выбрался, пробовал перейти линию фронта — не удалось. Теперь вот пришел в Краснодон. Я ему сразу сказал про нашу организацию. «Давай, — говорю, — к нам в «Молодую гвардию», будем вместе немцев бить с тыла».

— А он что? — не удержался Земнухов.

— Ничего! Посмотрел на меня как‑то сбоку, протянул руку: «Ну, говорит, будь здоров. Еще встретимся». И ушел…

— И правильно сделал! — зло посмотрел на Анатолия Вася Левашов. — Кто тебя за язык тянул? Встретил человека на улице и сразу ему с бухты–барахты: «У нас организа–а-ция»… Представляю, что подумал Ваня про нашу «Молодую гвардию». Наверное, решил: «Раз в ней такие болтуны, мне там делать нечего».

— Я ж хотел… — растерянно заморгал Анатолий. — Если такого человека к нам… Целым полком на фронте командовал!

— Василий прав, — сухо отозвался Виктор. — Каждое необдуманно брошенное слово может погубить всех нас. А к Ване, я думаю, надо послать кого‑то из членов штаба, объяснить ему все толком! Поручите это мне…

Через день состоялось заседание штаба «Молодой гвардии» с участием Вани Туркенича. На этом заседании Туркенич был единогласно избран командиром всей организации.

Туркенич ввел в организации военную дисциплину. Прежде чем принять решение, он строго продумывал каждую боевую операцию, умело расставлял силы. «Молодая гвардия» стала грозной боевой единицей, действующей по законам военной тактики.

В эти же дни в «Молодую гвардию» пришел еще один очень ценный для подпольной работы человек — Люба Шевцова. Вместе с Владимиром Загоруйко, Василием и Сергеем Левашовыми она училась в школе особого назначения, отлично знала законы конспирации.

…В городе появились яркие афиши:

«С разрешения Военного Командования Германской Армии силами артистов областного театра в летнем клубе будет показана классическая трагедия «Цыганка Аза» с цыганским хором, песнями и плясками.

Начало в 6 часов вечера».

— Давайте сходим, ребята, а? — предложил Вася Левашов. — Какой ни есть, а все же театр.

Пошли Вася, его двоюродный брат Сергей Левашов, Ваня Земнухов и Олег Кошевой. Народу в клубе было немного. Сквозь многочисленные щели в деревянных стенах гулял холодный осенний ветер. Артисты пели хриплыми голосами, кутаясь в размалеванные цыганские одежды.

Вдруг Вася осторожно тронул Олега за плечо:

— Посмотри, в третьем ряду девушка сидит в кремовой кофточке, узнаешь?

Олег покосился туда, куда указывал Вася.

— Нет. Кто это?

— У- ух, да это знаешь какая девушка? Огонь! Но как она оказалась в Краснодоне? Любопытно…

В антракте Вася разыскал девушку в коридоре, подвел ее к Олегу.

— Шевцова Люба, — крепко, по–мужски встряхнула она руку Олега и, зябко поведя плечами, неожиданно зевнула.

— О–ох, сил нет смотреть на это кривлянье. Пойдемте на улицу.

Василий Левашов знал, что незадолго до вступления немцев в Краснодон Люба была направлена райкомом комсомола на специальные курсы радистов–разведчиков в Ворошиловград. Каким же образом она снова попала в город? Вася сразу спросил ее об этом.

— Об этом давай никогда–никогда не вспоминать, — очень серьезно сказала Люба, положив ему руку на плечо. — Все равно я тебе ничего не скажу. Я думаю, вы не об этом хотели со мной поговорить?

— Конечно, не об этом, — подхватил Олег. — Мы хотели поговорить с тобой о другом…

Так Люба Шевцова стала членом штаба «Молодой гвардии». Люба была общительной, веселой девушкой. Порой она казалась даже беспечной, но за этой внешней беспечностью скрывалась необычайная выдержка и большая сила воли. Молодогвардейцы убедились в этом уже через несколько дней.

Однажды Олег шел к Третьякевичу и на улице чуть не столкнулся с Любой. Она шла по тротуару, звонко постукивая каблучками, и беззаботно мурлыкала какую‑то бодрую песенку. Олег хотел было остановиться, но Люба вдруг сделала ему предостерегающий знак. Олег посмотрел по сторонам: позади Любы, держа автомат наперевес, шагал здоровенный полицай. Незаметно подмигнув Олегу: «Не пугайся, все будет в порядке!» — Люба прошла мимо.

«Любу арестовали!» Эта весть поразила всех членов штаба. Все были ошеломлены и не знали, что предпринять.

А через два часа Люба как ни в чем не бывало вошла в комнату, задорно посмотрела на товарищей и расхохоталась.

— Ой, какой у вас у всех унылый вид! Вы что, похоронили кого?

— Ты… ты была в полиции? — не веря своим глазам, проговорил Ваня Земнухов.

— Ну и что ж? Да этих индюков обвести вокруг пальца ничего не стоит. Отбрехалась!..

…Как‑то вечером, пересекая пустырь за городским парком, Вася Пирожок, Миша Григорьев и Вася Борисов увидели в придорожной канаве полузасыпанный человеческий труп. Совсем еще молодой мужчина в синей спецовке и изорванной на груди сиреневой майке лежал на спине, запрокинув назад крупную, красивую голову. Григорьев заглянул в лицо мужчины и ахнул:

— Дмитрошковский! Начальник радиоузла… Кто ж это его?

— Известно кто, — угрюмо пробормотал Пирожок. — Он же коммунистом был… Вон те гады продали! — он кивнул в сторону видневшегося вдали серого барака.

В этот вечер штаб принял решение: жестоко мстить фашистам за смерть каждого советского патриота.

Ночью в городском парке группа молодогвардейцев во главе с Иваном Туркеничем устроила засаду. Затаив дыхание они настороженно следили за каждым шагом полицейского патрульного отряда, прочищавшего парк… А на утро по всему городу разнеслось: кто‑то убил предателя–полицая, оставив на его груди грозное предупреждение: «Такая участь ждет каждого изменника Родины!»

Немало еще дерзких вылазок совершили потом отважные молодогвардейцы. Иван Туркенич, Демьян Фомин и Ваня Земнухов напали на охрану Первомайской больницы и освободили двадцать советских военнопленных. Боевая группа Жени Мошкова по заданию партийного центра разгромила усиленно охранявшийся лагерь военнопленных в хуторе Волчанском и помогла бежать семидесяти советским воинам. Виктор Третьякевич и Олег Кошевой заминировали деревянный мост на шоссейной дороге, подорвав немецкую грузовую автомашину с боеприпасами. Сергей Левашов с группой молодогвардейцев уничтожил фашистскую автоколонну на дороге между Краснодоном и небольшим донецким городком Свердловкой, а Толя Попов, Демьян Фомин и Иван Туркенич забросали гранатами штабную машину гитлеровцев на пути из Краснодона в Изварино.

В канун двадцать пятой годовщины Октября состоялось специальное заседание штаба, посвященное подготовке к великому празднику. К этому дню было решено не только выпустить специальные листовки, но и украсить город флагами, чтобы все жители видели: жива советская власть! Долго и тщательно обсуждали, где лучше вывесить флаги, кому поручить эту опасную работу. Уля Громова и Анатолий Попов взялись укрепить флаг на копре шахты № 1–бис, группа Коли Сумского решила пробраться на копер шахты № 12. Сереже Тюленину поручили вывесить флаг над зданием его родной школы имени Ворошилова. Сережа порывался еще укрепить флаг над немецким дирекционом — очень уж заманчиво было увидеть главную штаб–квартиру гитлеровцев под алым стягом! — но Женя Мошков сказал: «Дирекцион не трогайте. Он очень усиленно охраняется, да и старшие не советуют…»

Утром седьмого ноября над городом заалели флаги, Но как же были удивлены молодогвардейцы, когда увидели, что над зданием немецкого дирекциона тоже развевается красный флаг! Только Женя Мошков загадочно улыбался: он‑то знал, что это дело рук группы Лютикова. Самый опасный объект коммунисты взяли на себя…

Однажды — это было уже в декабре — Женя, пришел к Ване Туркеничу радостно взволнованный.

— Надо собрать ребят, — нетерпеливо заявил он. — Дело есть…

Когда собрались все члены штаба, Женя сказал:

— Очень радостные вести, ребята! Такие радостные- не знаю, как и высказать… Короче говоря, наши скоро придут! Очень скоро!

Туркенич схватил его за локоть.

— Точно?

— Абсолютно точно! Знающие люди велели вам передать. Красная Армия в ближайшее время перейдет в решительное наступление в районе Донбасса!

Ох, как хотелось в этот миг ребятам грянуть «ура» во всю силу своих легких! Но они только молча обменялись сияющими взглядами.

— И еще старшие велели передать, — снова заговорил Женя, — чтобы мы подготовились к удару по врагу с тыла. Надо всем раздобыть оружие, заготовить боеприпасы…

— Можете считать, что все вы вооружены до зубов, — хладнокровно сказал Сережа Тюленин. — Еще летом мы в одно местечко столько немецких автоматов и винтовок натаскали, что на целый полк хватит.

— А патроны есть? — быстро спросил Туркенич.

— Есть и патроны и гранаты.

— Все это нужно сейчас перенести в город, — повернулся к Сереже Мошков. — А еще старшие сказали вот что: надо усиленно пополнять ряды организации, вовлечь в работу как можно больше крепких, проверенных ребят. Есть очень удобное место для встреч с молодежью — клуб имени Горького. В горуправе получено разрешение организовать при клубе кружки самодеятельности. Мне предложено работать там директором. Ты, Ваня, — он повернулся к Земнухову, — будешь главным администратором, а Третьякевич — художественным руководителем…

С этого времени центром всей работы молодых подпольщиков стал клуб имени Горького. Виктор Третьякевич был страстным музыкантом и еще в школе руководил кружком самодеятельности — он взялся сколотить струнный оркестр. Среди молодогвардейцев нашлось немало любителей музыки: Сережа Тюленин и Витя Лукьянченко отлично играли на балалайке, Жора Арутюнянц, Василий Левашов, Володя Загоруйко — на мандолине, Валя Борц, Майя Пегливанова и Тося Мащенко — на гитаре. В состав оркестра были включены и те, с кем нужно было еще побеседовать, кого хотели вовлечь в организацию. На «репетициях» новичкам разъясняли цели и задачи организации, проводили собрания по приему в «Молодую гвардию». В клубе обсуждались все очередные вопросы работы организации. Здесь, в клубе, Люба Шевцова, Сережа Тюленин, Витя Лукьянченко и Сеня Остапенко обдумывали, как лучше выполнить очередное задание штаба — поджог здания биржи труда: нужно было сорвать задуманный гитлеровцами план массового угона советских людей в рабство.

Одновременно молодогвардейцы усиленно заготавливали оружие. В развалинах городской бани решили создать тайный склад для хранения его. Три ночи подряд Сережа Тюленин, Леня Дадышев, Степа Сафонов, Володя Куликов, Сеня Остапенко и Радик Юркин перетаскивали на склад оружие, подобранное группой Тюленина еще летом и спрятанное в заброшенном шурфе шахты № 22. В одну из ночей Тюленин, Сафонов и Юркин наткнулись в степи на полицейскую засаду. Выручила Сережкина смекалка: это он догадался поверх коробок с патронами насыпать в мешки семечки подсолнуха.

На тайном складе подпольщиков уже имелось 15 автоматов, 80 винтовок, 10 пистолетов, 300 гранат, около 15 тысяч патронов, 65 килограммов взрывчатки, несколько сотен метров бикфордова шнура…

Молодогвардейцы готовились к решительному и открытому бою с фашистами.

Иногда с востока ветер доносил отзвуки далекой канонады. Советские войска подходили к Донбассу. Бои шли где‑то под Каменском. Каждую ночь молодые краснодонцы выходили на улицу и с жадным нетерпением поглядывали на восток. Члены штаба, прильнув к радиоприемникам, слушали последние сводки Совинформбюро: «Скорей бы!»

Диктор сообщал, что фашистские войска в районе Каменска оказывают упорное сопротивление наступающей Советской Армии.

На одном из заседаний штаба Олег Кошевой (он заменял Третьякевича, ушедшего по заданию на несколько дней в Ворошиловград) предложил:

— Что ж мы сидим сложа руки! Давайте создадим боевой ударный кулак и пошлем его под Каменск. Свяжемся там с местными партизанами, поможем им ударить с тыла, расчистить дорогу нашим.

Так был сформирован молодежный партизанский отряд «Молот». Пятнадцать самых отважных, самых крепких духом молодогвардейцев вошли в него. Комиссаром отряда был назначен Олег Кошевой.

19 декабря 1942 года Олег написал приказ:

«Приказ по штабу

§1

Каждый член отряда должен хранить военную тайну, быть бдительным и дисциплинированным.

За нарушение вышетребуемого виновный будет подвергаться высшей мере наказания.

§2

Приказ командира — закон.

Полученное задание член отряда должен обязательно повторить и сразу же приступать к его выполнению. Об исполнении доносить по команде.

Комиссар п/о «Молот» Кашук» [3]

Началась подготовка к походу. Связная штаба Нина Иванцова отправилась в Каменск, чтобы установить связь с партизанами. Были запасены и продукты для отряда — шести мешков с немецкими новогодними подарками хватило бы надолго. Ждали только разрешения партийного центра. А Женя никак не мог связаться с Лютиковым. После аварии на водокачке фашисты следили за каждым шагом старого механика, а поговорить с ним наедине долго не удавалось.

Наконец через связную коммунистического подполья Налину Георгиевну Соколову Жене удалось узнать решение партийного центра: ничего не предпринимать и ждать указаний…

Внимательно следившие за положением на фронте Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков точно рассчитали силы, и преждевременное выступление молодогвардейцев могло сорвать намеченные планы.

Снова потянулись дни томительного ожидания.

…Всего этого не знали фашистские прихвостни, когда за кражу новогодних подарков схватили Женю Мошкова, Виктора Третьякевича и Ваню Земнухова. Не знали они и того, что в момент ареста Жени Мошкова за кулисами находился Сережа Тюленин. Он видел, как Соликовский свалил с ног Женю, связал и бросил в сани…

Выскочив в окно, Сережа со всех ног помчался к Туркеничу. По дороге встретил свою старшую сестру Надю, на ходу шепнул: «Беги к нашим, передай всем, кого встретишь: «Мошков арестован!»

Весь день Сережа метался по городу. Он успел сообщить страшную весть Ване Туркеничу, Олегу Кошевому, Вале Борц, Толе Попову, Уле Громовой.

Вечером первого января 1943 года в доме Виценовских состоялось последнее заседание штаба «Молодой гвардии». Вел его Олег Кошевой. Единогласно было принято решение: всем членам организации разобрать оружие и немедленно оставить город, укрыться в соседних хуторах.

Утром следующего дня на квартире Толи Попова собралась первомайская группа. Уля Громова обвела взглядом присутствующих.

— Все собрались?

— Нет Геннадия Почепцова, — сообщил Демьян Фомин. — Ходил к нему — нет дома.

— Начнем без него, — негромко сказала Уля. — Сообщаю решение штаба. Гитлеровцы что‑то пронюхали. В этот решительный момент рисковать мы не имеем права. Штаб постановил: без паники, небольшими группками всем пробираться к линии фронта. Если не удастся пробраться через фронт — уходить к родственникам, знакомым в ближайшие села и без вызова в городе не появляться.

Всего этого не знали гитлеровцы. И они наверняка так бы ничего и не узнали, если бы в подпольной организации не оказался один человек с подленькой, трусливой душонкой…

***

— Мы тогда еще многое не знали, — медленно говорил Подтынный. — Захаров долго бился с арестованными, затем на помощь ему пришел следователь Кулешов. Вдвоем они сильно избивали Мошкова, Земнухова и Третьякевича. Те категорически отрицали свое участие в краже немецких подарков. Наконец Соликовский сказал Захарову: «Черт с ними, выпори их еще хорошенько и гони в шею. Сейчас не до них…»

В тот самый день, когда Захаров собирался выпустить Мошкова, Земнухова и Третьякевича, я был в городской полиции и видел, как к Соликовскому прошел немецкий жандарм с пакетом. Через минуту Соликовский выскочил из кабинета страшно возбужденный и, сунув какую‑то бумажку дежурному полицаю, приказал ему: «Беги по этому адресу и приведи его сюда немедленно!»

Вскоре полицай привел к Соликовскому молодого парня, бледного, испуганно смотревшего по сторонам. Это он выдал полиции «Молодую гвардию», назвал всех ее участников.