Как бы ни были ценными показания офицеров охраны о последних днях жизни И.В. Сталина, но они страдают одним весьма существенным недостатком, а именно: слишком много времени прошло от описываемых событий до момента, когда стали публиковаться воспоминания П. Лозгачева, М. Старостина и А. Рыбина За прошедшие 35–40 лет многие детали событий, участниками которых они были, безусловно из памяти стерлись, хотя общую картину происшедшего они воспроизводят практически одинаково. К показаниям «Охраны», так для общности мы будем называть офицеров охраны, мы вернемся несколько позднее. А сейчас обратимся к показаниям самого «ценного» свидетеля, поскольку Н.С Хрущев «заговорил» сам, либо с его подачи «заговорили» другие ответственные лица, о том, при каких обстоятельствах ушел из жизни вождь мирового пролетариата сразу же после XX съезда КПСС, на котором он выступал с «разоблачением» культа личности Сталина.
Версии И. Эренбурга (1956 г.) и П. Пономаренко (1957 г.) ни при каких обстоятельствах не могли быть обнародованы и стать доступными вниманию мировой общественности и СМИ по их собственной инициативе, не те были времена. Тем более, что один из авторов этой версии входил в номенклатуру высшей политической элиты и самостоятельно решиться на такой шаг он не мог ни при каких обстоятельствах. А если это и могло случиться, то не кто иной, как Н.С. Хрущев, и организовал «утечку» столь «сенсационной» информации. За это говорит сам факт отсутствия каких-либо опровержений со стороны официальных органов власти на выступление «диссидентов». Зачем, спрашивается, нужно было вводить мировую общественность в заблуждение, если смертельная болезнь настигла Сталина не в Кремле, а на Ближней даче? Разумным объяснением может служить, на наш взгляд, следующие обстоятельства.
Во-первых, нужно было как-то объяснить, почему в самом первом официальном сообщении о болезни Сталина говорилось, что она настигла вождя в Кремле, когда на самом деле он находился в своей загородной квартире. С обнародованием версии Эренбурга— Пономаренко все, казалось бы, вставало на свои места. Во-вторых, нужно было приглушить распространявшиеся слухи, что смерть Сталина была насильственной, что она являлась следствием осуществленного заговора его ближайших соратников, находившихся, якобы, под «дамокловым мечом» неминуемой расправы, которую им готовил «коварный» Сталин. Согласно же этой версии никакого заговора не было, все случилось спонтанно, никто не имел злого умысла, но слабое здоровье подвело вождя — и вот вам результат.
Заметим еще раз, что версия Эренбурга — Пономаренко активно муссировалась в 1956 и 1957 годах, когда Н.С. Хрущев, с одной стороны, был уже на вершине власти (Первый секретарь ЦК КПСС), но, с другой стороны, положение его на Олимпе было не столь уж прочным, ибо антихрущевское выступление «антипартийной» группы Маленкова — Молотова — Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова было еще впереди. Культ личности Сталина разоблачен, он обвинен в самых гнусных преступлениях, но авторитет «обвинителя» еще не настолько высок, чтобы можно было обнародовать «правду» о заговоре против Сталина, с целью освобождения партии, народа, страны от сталинской тирании.
А вот начиная с 1958 года, когда просталинская оппозиция на вершине власти была окончательно подавлена, когда Н.С. Хрущев захватил абсолютную власть, став еще и премьер-министром страны, когда он самолично раздул свой собственный культ и, кажется, сам поверил в его божественную силу, можно было уже «признаться» в том, что мы, мол, не дремали и готовили возмездие тирану.
Именно в это время Н.С. Хрущев полунамеками-полупризнаниями сначала А. Гарриману (1959 г.), затем руководству польских коммунистов (1963 г.) и, наконец, в своих мемуарах, опубликованных сначала за рубежом («Khrushchev Remembers»— «Воспоминания Хрущева», 1970 г.), дал понять, что смерть Сталина была насильственной и он к этому имеет, если не прямое, то косвенное, отношение.
Действительно, от одного откровения Хрущева к другому ситуация с возможной причастностью ближайшего окружения Сталина к его убийству все более проясняется. Из откровения Хрущева А. Гарриману следует, что:
— у Сталина случился удар не в московской квартире, а на Ближней даче в Кунцево;
— последними посетителями дачи Сталина были Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, которые провели ночь с субботы на воскресенье 28 февраля — 1 марта 1953 года за «обеденным» столом с изрядной выпивкой;
— только в понедельник 2 марта охрана Сталина забила тревогу, что Сталин заболел, а они приезжают к нему и три дня спокойно ожидают, когда он умрет;
— при этом о врачах даже не упоминается.
Вывод: соратники способствовали преждевременной смерти Сталина путем неоказания своевременной медицинской помощи.
В откровениях руководству польских коммунистов, попавших на страницы французского журнала «Paris Match» и перепечатанных в немецком журнале «Der Spiegel», появляются такие детали, что невольно закрадывается сомнение, что Хрущев основательно забыл, о чем он, мягко говоря, откровенничал с А. Гарриманом:
— все случилось на Ближней даче в ночь с 28 февраля на 1 марта после отъезда «Четверки» (теперь это Хрущев, Маленков, Берия и… Молотов);
— Охрана вызвала «Четверку» в ночь на 2 марта, заподозрив неладное, поскольку Сталин не подавал признаков жизни;
— Чтобы узнать, в чем дело, пришлось выламывать двери, ведущие в сталинские апартаменты, поскольку без специального ключа, который был у Сталина, к нему нельзя было попасть;
— Сталин лежал без признаков жизни на полу, будучи одетым в форму генералиссимуса;
— Оставив Берию наедине с беспомощным вождем, остальные соратники удалились, зная при этом, что коварный Берия имеет при себе ампулы с ядом (он их якобы всегда носит с собой).
Вывод: Смерть Сталина наступила в результате отравления ядом, который ввел ему Берия, вместо того, чтобы принять срочные меры по оказанию медицинской помощи тяжело больному вождю. И второе: несмотря на то, что «черновую» работу по отравлению Сталина совершил Берия, тем не менее, это был заговор ближайших соратников Сталина, поскольку Маленков, Хрущев и… Молотов (куда девался Булганин, неизвестно) были прекрасно осведомлены о том, с какой целью остался Берия наедине со Сталиным.
Наконец, согласно окончательной редакции версии Н.С. Хрущева, опубликованной в 1970 году за рубежом («Khrushev Remembers»), события развивались следующим образом:
— В ночь с 28 февраля на 1 марта «Четверка» (Берия, Маленков, Хрущев, Булганин) пировала на даче Сталина в Волынском до 5—б часов утра;
— После их ухода Сталин тяжело заболел (упал с дивана и подняться сам не смог, не требовал пищи, не разговаривал с «обслугой», очевидно, лишился дара речи);
— по сигналу охраны «Четверка» прибыла вечером 1 марта к больному Сталину, но они, не повидавшись с больным и не вызвав к нему врачей, разъехались по домам;
— будучи вызванными охраной второй раз уже поздно ночью с 1-го на 2 марта, «Четверка» вновь отказалась осмотреть больного, послав к нему подавальщицу Матрену Петровну Бутусову, которая якобы сообщила им, что Сталин спит глубоким сном, но под ним подмочено. «Четверка» решила, что лучше уехать, поручив Маленкову вызвать Кагановича и Ворошилова, которых раньше не вызывали, а также врачей. Наконец-то врачей!
Вывод: «Четверка» сколько смогла, столько и оттягивала вызов врачей к тяжело больному Сталину, в результате чего все последующие усилия медицинских работников вывести Сталина из коматозного состояния в течение трех дней оказались безрезультатными. Такое поведение соратников Сталина нельзя было расценить иначе, как сговор с целью убийства вождя.
Если теперь объединить все три версии и постараться определить, например, когда же со Сталиным случился удар, то получится: в субботу 28 февраля, когда его посетила «Четверка»; в воскресенье 1 марта, когда она его уже покинула; в ночь на 2 марта, как утверждает правительственное сообщение; вечером того же 2 марта, как рассказывал А. Гарриман со слов Н.С. Хрущева.
Даже если предположить, что этого лихого рассказчика где-то и подвела память (все-таки временной интервал, на протяжении которого обнародовались эти версии, составил 13 лет), то все равно не отпускает ощущение, что все эти россказни не что иное, как бред сумасшедшего. Но поскольку Н.С. Хрущев таковым не был, то остается признать, что ничего такого, о чем сочинял Хрущев, просто не могло происходить. Общеизвестно, что если человек рассказывает разным людям в разное время о событии, которого на самом деле не было, то он всякий раз будет сочинять легенду по-новому, забыв о некоторых деталях этого «события», о которых он говорил раньше, и привирая новые детали.
Таким образом, из всего сказанного по поводу трех хрущевских версий о событиях, предшествовавших мучительной смерти Сталина, можно сделать следующий вывод: Хрущев прекрасно знал подоплеку событий, предшествовавших внезапному заболеванию и смерти Сталина, но по какой-то причине вынужден был скрывать это, всякий раз сочиняя все новые и новые версии, невольно подчиняясь естественному свойству человеческой памяти — «забывать», скорее всего, о том, чего не было, или свидетелем чего он не был. Но это не единственный вывод, есть еще один, для цели нашего исследования по поиску истинных причин болезни и смерти Сталина очень важный: поскольку Н.С. Хрущев при всей очевидности завирального характера его версий упорно настаивает на том, что если не «Четверка», то уж, по крайней мере, коварный Берия, были участниками предательского убийства Сталина, значит, этого не было. Зачем ему нужно было так долго и упорно лгать? И почему так упорно хранили молчание остальные свидетели этой печальной истории? Наконец, зачем единомышленники так скоро и так подло расправились с якобы главным «виновником» в смерти Сталина, опозорив его так, что еще не одно поколение россиян будет считать его исчадием ада? Речь идет о Берии.
Это не простые вопросы, и чтобы приступить к поискам ответов на них, рассмотрим еще одну версию Хрущева об обстоятельствах болезни и смерти Сталина. На этот раз приведем так называемую «классическую» версию, то есть версию опубликованную уже в России, хотя и имеющую общую природу своего происхождения с вышерассмотренными версиями, но и существенные различия по сравнению с ними.
Заранее извиняемся перед читателями за то, что мы не смогли избежать весьма объемного цитирования текста воспоминаний Хрущева, поскольку, на наш взгляд, поставленная конечная цель исследования этого стоит.
Итак, Никита Сергеевич Хрущев вспоминает:
«В феврале 1953 года Сталин внезапно заболел. Как это случилось? Мы все были у него в субботу. А происходило это после XIX съезда партии, когда Сталин уже «подвесил» судьбу Микояна и Молотова. На первом же Пленуме после съезда он предложил создать вместо Политбюро Президиум ЦК партии в составе 25 человек и назвал поименно многих новых людей. Я и другие прежние члены Политбюро были удивлены, как и кем составлялся этот список? Ведь Сталин не знал этих людей, кто же ему помогал? Я и сейчас толком не знаю. Спрашивал Маленкова, он ответил, что сам не знает. По своему положению Маленков должен был принимать участие в формировании Президиума, подборе людей и составлении списка, но не был к тому допущен. Может быть, это сделал сам Сталин? Сейчас я по некоторым признакам предполагаю, что он при подборе новых кадров воспользовался помощью Кагановича. Внутри Президиума действовало более узкое Бюро. Президиум фактически и не собирался, все вопросы решало Бюро. Это Сталин выдумал такую, совершенно неуставную форму: никакое Бюро не было предусмотрено в Уставе партии».
Приостановим цитирование и зададим себе вопрос, кого из состава Президиума ЦК КПСС мог не знать Иосиф Виссарионович Сталин? Перечислим их всех поименно.
Итак, в Президиум ЦК КПСС из старых членов Политбюро вошли: Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Сталин, Хрущев и Шверник. Новыми стали: В.М. Андрианов, А.Б. Аристов (партийные работники), С.Д. Игнатьев (возглавлял МГБ), Д.С. Коротченко (председатель Совмина Украины), В.В. Кузнецов (бывший зам. Председателя Госплана, председатель ВЦСПС), О.В. Куусинен (советский деятель, председатель президиума ВС Карело-Финской ССР, заместитель председателя Президиума ВС СССР), В.А. Малышев (заместитель председателя Совмина, был министром в различных областях машиностроения), Л.Г. Мельников, Н.А. Михайлов (комсомольский и партийный деятели), М.Г. Первухин («промышленный» министр, зам. Предсовмина), П.К. Пономаренко (министр заготовок СССР, зам. Предсовмина), М.З. Сабуров (председатель Госплана СССР), М.А. Суслов (партийный работник), Д.И. Чесноков, М.Ф. Шкирятов (заместитель председателя Комиссии партийного контроля, работал в партконтроле с 1923 г.). Кого же Сталин мог не знать из этого списка? Министров? Членов Верховного Совета? Или, может быть, зампреда Госплана? Кого?
Это тот Сталин, который в дни войны знал по фамилии, имени и отчеству весь высший командный состав Красной Армии до командиров дивизий включительно, мог не знать кого-то из 15 новых персон в составе Президиума ЦК? Как любит выражаться Е. Прудникова, «дуркует» Никита Сергеевич:
«Из этого списка видно еще и другое — то, что даже в самой партии власть уходила из рук собственно партаппаратчиков в руки людей, занятых делом. Отсюда совершенно ясно, что задумал Сталин, — отнять власть у партаппарата, передав ее людям дела».
Продолжим цитирование, с последующим комментарием, воспоминаний Н.С Хрущева:
«Для чего Сталин создал Бюро Президиума? Ему было, видимо, неудобно сразу вышибать Молотова и Микояна, и он сделал расширенный Президиум, а потом выбрал Бюро узкого характера. Как он сказал, для оперативного руководства. И туда ни Молотова, ни Микояна не ввел, то есть «подвесил» их. Я убежден, что если бы Сталин прожил еще какое-то время, то катастрофой кончилась бы жизнь и Молотова, и Микояна. Вообще же сразу после XIX съезда партии Сталин повел политику изоляции Молотова и Микояна, не приглашал их никуда — ни на дачу, ни на квартиру, ни в кино, куда мы прежде ходили вместе».
Прервем цитату и напомним читателям, что и Микоян и Молотов, по своему «отомстили» Сталину за свое «подвешивание», правда, уже мертвому. Микоян открытым текстом признался в беседе с Э. Ходжа, что он вместе с Хрущевым обдумывали план покушения на жизнь Сталина, но просчитав, что дело это бесперспективное (то есть, по вскрытии заговора они будут не «подвешены», а без всяких кавычек повешены), оставили эту затею. Впоследствии он был одним из активных организаторов кампании по дискредитации Сталина на XX съезде КПСС и в последующие годы, обвиняя его в создании собственного культа личности и репрессиях 1937 года.
Вячеслав Михайлович поступил более тонко, как и подобает профессиональному дипломату. Он поведал Ф. Чуеву, что Л. Берия, мол, сам признался в убийстве И. Сталина, а значит, тирана, по чьей воле была арестована и отправлена в ссылку его жена Полина Жемчужина, настигла заслуженная кара. Кстати, это «признание» Берии Молотову является единственным доказательством якобы совершенного Берией убийства Сталина, но такой простодушный поступок Берии изначально вызывал глубокое сомнение у исследователей. Тем не менее первоначальному рассказу Молотова Ф. Чуеву напрямую возразить было нечего, тем более, что это говорил хоть и бывший, но министр иностранных дел и Председатель правительства СССР.
Однако Молотов сумел перехитрить самого себя, и вот уже в беседе с писателем В. Карповым он дополняет свой рассказ о «признании» Берии такими подробностями, что надуманность обвинения становится просто очевидной. Слово В. Карпову, который по этому поводу восклицает: «И, наконец, самое неопровержимое доказательство (вины Л.П. Берии в убийстве И.В. Сталина. — А.К.) — признание самого Берии в убийстве Сталина!
Рассказал об этом Молотов. Я не раз хотел его расспросить о загадочной смерти Сталина, но не решался, уж очень вопрос был «щекотливый». Но после наших бесед в течение нескольких лет, после того, как Молотов стал доверять мне и даже просил организовать «конспиративные» встречи с друзьями, я однажды решился затронуть эту тему. Сначала не прямо, а наводящим вопросом:
— Говорят, Сталин умер не своей смертью.
Молотов ответил не сразу. Подумал.
— Да, для таких подозрений есть основания.
— Называют даже конкретного убийцу — Берию.
Вячеслав Михайлович опять довольно долго молчал.
— И это весьма вероятно. Может быть, даже не сам, а через своих чекистов или врачей.
Я чувствовал, что-то не договаривает Молотов, но нажимать на него не решался. Казалось, он больше ничего не скажет. Но, видимо, у него шла внутренняя борьба. Возможно, он думал, что уже стар и не надо уносить с собой большую тайну.
Без моего дополнительного вопроса он вдруг, как бы даже не для меня, стал вспоминать:
— На трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года произошел такой вот разговор. Берия был тогда близок к осуществлению своих замыслов по захвату власти. Он уже сам, да и все мы считали его самым влиятельным в Политбюро. Боялись его. Вся охрана вокруг была его ставленники. Он мог в любой момент нас ликвидировать. Но он понимал, что так поступать нельзя, народ не поверит, что все мы враги. Ему выгоднее превратить нас в своих сторонников. И вот, как бы напоминая, что произошло на пленуме после XIX съезда, когда Сталин хотел с нами расправиться, Берия, на трибуне Мавзолея, очень значительно сказал мне, но так, чтобы слышали стоявшие рядом Хрущев и Маленков:
— Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя.
Можно ли верить Молотову, что Берия сказал такие слова?
Я думаю, можно. Молотов очень крупная личность, он
понимал цену таким словам и вообще, всегда, на всех постах, знал вес и значимость каждого слова. Это не кухонный разговор. Он понимал, о чем говорит и с кем говорит. Эта фраза не повиснет в воздухе, она отложится в моей памяти, и я, как писатель, когда-то дам ей огласку, и страшный смысл ее войдет в историю.
0 том, что Молотов решился на такое откровение, чтобы люди узнали правду, свидетельствует также его разговор с писателем Чуевым. Феликс опубликовал свою беседу с Молотовым на эту тему. Она изложена другими словами, но смысл тот же: Берия «убрал» Сталина».
В. Карпов безоговорочно поверил «откровению» В.М. Молотова, а, например, И. Чигирин усомнился, в этом, и вот почему: «…как только в рассказе Молотова В. Карпову появились свидетели — Хрущев и Маленков, вся достоверность «свидетельства» полетела под откос. Не зря говорят, что лучшее— враг хорошего. Переборщил Вячеслав Михайлович.
Как известно из надиктованных воспоминаний Хрущева и свидетельств его современников, он очень любил в различных вариантах красочно рассказывать, о том, что случилось со Сталиным 28 февраля и 1 марта 1953 года, огромному количеству как отечественных, так и зарубежных слушателей (см. вышеприведенные байки дедушки Никиты. — А.К.).
Кто поверит, чтобы Хрущев, услышав спасительные для себя слова, не сообщил бы их всему миру, используя эту информацию как свое алиби в деле убийства Сталина и мотивацию убийства Берией? Лучше — не придумаешь. Он, кстати говоря, и не придумал. Все было бы значительно проще — не нужно было бы фальсифицировать истории болезней Сталина и придумывать различные басни.
Исходя из приведенного анализа «достоверного факта», напрашивается вопрос: состоятельно ли единственное доказательство убийства Сталина Берией, озвученное Молотовым?»
С этим доводом И. Чигирина трудно не согласиться. В. Карпов, как тонкий психолог, подметил, что у Молотова, перед тем как ответить на заданный вопрос «шла внутренняя борьба», якобы, по поводу того «…уносить ли с собой большую тайну». Назвать «большой тайной» сие «признание» Берии можно лишь с улыбкой, поскольку только ленивый не обвинял Берию в убийстве Сталина, и Молотов тут не оригинален. На мертвого можно свалить все, что угодно, недаром все бывшие соратники Сталина столь поспешно и преступно отправили Берию вслед за «Хозяином». А вот «большую тайну» настоящую, которую так оберегал Н. Хрущев от разглашения своими небылицами о болезни и смерти Сталина, Вячеслав Михайлович не выдал. Он безусловно в нее был посвящен, но этот человек — кремень и под мучительными пытками не выдал бы этой тайны, как сохранил он, к примеру, тайну «невыступления» Сталина по радио с обращением к народу 22 июня 1941 года. Так что, если и шла у Молотова «внутренняя борьба», то только лишь по поводу того — соврать ли при ответе на «провокационный» вопрос писателя-героя, а если соврать, то как половчее это сделать, чтобы лишний раз пнуть этого «злодея» Берию.
Однако вернемся к изложению «классической» версии Н.С. Хрущева по существу загадочной смерти Сталина. Далее цитируем его воспоминания:
«Но Ворошилов был избран в Бюро Президиума. Характерно для Сталина, что как-то, когда мы сидели у него за затянувшейся трапезой, он вдруг говорит: «Как пролез Ворошилов в Бюро?» Мы не смотрим на него, опустили глаза. Во-первых, что за выражение «пролез»? Как это он может «пролезть»? Потом мы сказали: «Вы сами его назвали, и он был избран». Больше Сталин эту тему не развивал. Однако его заявление понятно, потому что Ворошилова еще до XIX съезда он не привлекал к работе как члена Политбюро: никакого участия тот в заседаниях не принимал, документов не получал. Сталин же говорил нам в узком кругу, что подозревает Ворошилова как английского агента. Невероятные, конечно, глупости. А Молотова он как-то «заподозрил» в моем присутствии. Я находился на даче у Сталина, кажется, в Новом Афоне. И вдруг ему взбрело в голову, что Молотов является агентом американского империализма, продался американцам, потому что в 1945 году ездил через США, по делам ООН в железнодорожном салон-вагоне. Значит, имеет свой вагон, продался! Мы разъясняли, что у Молотова никаких своих вагонов не могло быть, там все принадлежит частной железнодорожной компании. Вот какие затмения находили уже на Сталина в последние месяцы его жизни»
Сталин не только Ворошилову отказал в участии на «кунцевских посиделках», в таком же положении оказался и Лазарь Моисеевич Каганович, который также «пролез в Бюро», но ровным счетом никакой роли там не играл. Хрущев не зря упрекает Сталина за то, что Президиум ЦК КПСС, созданный на XIX съезде партии по инициативе Сталина, был в каком-то смысле «бутафорским» образованием, поскольку он так ни разу и не собрался вплоть до своего роспуска в последний День жизни вождя, кстати, еще живого. Этой структуре Сталин пророчил какую-то непонятную для его окружения роль, которую сталинский Президиум не успел сыграть. А временно, пока Президиум находится в «действующем резерве», роль «старого» Политбюро, стало играть Бюро Президиума. А если точнее, то своеобразное «ядро» Бюро Президиума, или, как назвал его сам Хрущев, «Внутренний круг Бюро Президиума ЦК КПСС». Во «Внутренний круг» вошло 5 человек: сам И.В. Сталин и знаменитая «Четверка», сыгравшая исключительную роль в жизни Сталина, да и всей страны в целом. В оставшиеся четыре месяца после окончания XIX съезда партии до смерти вождя — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин привлекались Сталиным для решения всех вопросов, возникавших в политической и экономической жизни страны.
Так что практически сложилась следующая цепочка руководящих органов по принятию важнейших решений в жизни страны: Сталин — «Внутренний круг» БП ЦК КПСС —> Бюро Президиума ЦК КПСС — Президиум ЦК КПСС — Центральный Комитет КПСС — Съезд КПСС. Следует отметить, что чем дальше руководящее (и направляющее) звено цепочки отстоит от его «головного» звена (Сталина), тем очевиднее его бутафорская роль. Так, последнее звено — Съезд КПСС вообще превратился в рудиментарный орган, который не собирался последние 13 лет и никакой катастрофы не произошло, хотя за этот период отгремела Великая Отечественная война, были приняты и реализованы важнейшие решения по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства, а накануне войны такие исторические решения, повлиявшие на ее ход и исход и даже на ход всемирной истории, как пакт Молотова— Риббентропа и закон о всеобщей воинской обязанности. Не менее бутафорским органом являлся Пленум ЦК КПСС, который единогласно утвердит любые решения, будь на то воля Политбюро ЦК КПСС (читай Сталина) и без которого страна обходилась те же 13 лет.
И вот вместо Политбюро ЦК КПСС Сталин добивается утверждения двух новых органов: Президиума ЦК КПСС (структура кажется всем понятная, это хотя и расширенный в 2,5 раза, но все-таки, по сути, бывшее Политбюро) и Бюро Президиума ЦК КПСС. Спрашивается, зачем? Сталин ничего просто так не делал, а здесь он затеял создание непредусмотренного Уставом партии органа, который, по существу, стал играть роль бывшего Политбюро, подменив собой Президиум ЦК КПСС, который временно бездействовал. К чему такая спешка? Если уж приспичило раздробить функции бывшего Политбюро, то следовало бы вынести этот вопрос на рассмотрение следующего съезда партии — делов-то. Внесли бы изменения в Устав партии и никаких проблем.
Не было у Сталина времени на это, возраст поджимал, да и здоровье приближалось к нулевой отметке, но главное, он уже давно списал в исторический архив роль партийного съезда, так что было не до политических церемоний. Жизнь требовала проведения срочных и решительных реформ, и Сталин спешил, но не потому, что у него было слабое здоровье. Как раз Сталин самоуверенно, хотя совершенно необоснованно, полагал, что здоровье у него достаточно крепкое и он лично сам доведет до логического завершения задуманные им реформы. Именно неотвратимость реформирования политической и экономической жизни страны подталкивала вождя к принятию исторических решений, как говорится, здесь и сейчас, ибо промедление было поистине смерти подобно (не вождю, а великой державе).
Важно объяснить и понять роль «Внутреннего круга» БП ЦК КПСС в подготовке к предстоящему событию в жизни страны. То есть, важно понять, что Сталин отводил «Внутреннему кругу» («Четверке») незавидную роль некоей «похоронной команды», которая, завершив некую работу по ликвидации нависшей над страной смертельной угрозы, сама должна была исчезнуть с исторической арены. Члены «Четверки» далеко не глупые люди, они тоже понимали, как свою историческую роль в жизни страны, которую уготовил им вождь, так и личную перспективу после того, как «мавр сделает свое дело».
После исторического (без всяких кавычек) XIX съезда КПСС процесс подготовки проектов решений по реформированию страны входит в свою завершающую фазу, о чем красноречиво свидетельствует Журнал учета посетителей кремлевского кабинета Сталина. В оставшиеся месяцы жизни И.В. Сталина его встречи с Маленковым, Берия, Булганиным и Хрущевым становится регулярными. Помимо встреч за обедами на Ближней даче, которые никем не фиксировались, Сталин принимал «Четверку» и в своем кремлевском кабинете, по крайней мере за январь-февраль 1953 года это случилось в семи случаях из девяти приемных дней, зафиксированных в Журнале. Как видно по записям в Журнале, Берия, Булганин, Маленков и Хрущев за исключением дней, когда Сталин принимал китайскую (5 и б января) и индонезийскую (6 января) делегации, почти каждый раз присутствовали на приемах одновременно.
Такая же активность «Четверки» наблюдается и в послесъездовские дни 1952 года. В общей сложности за весь послесъездовский период (с 20 октября 1952 г. по 17 февраля 1953 г.) члены «Четверки» в полном и, за редким исключением, в неполном составе только в кремлевском кабинете были приняты Сталиным 19 раз! Трудно сказать, сколько таких «приемов» в формате «Обедов на Ближней» состоялось в неформальной обстановке, но сам факт, что последний прижизненный прием состоялся именно в Кунцево, говорит за то, что он был не единственный.
Кстати, заметим, что, судя по записям в Журнале, на политическую арену в эти послесъездовские дни выходит новая фигура — Леонид Ильич Брежнев. Действительно, он был принят в кремлевском кабинете Сталина трижды: 20 октября, 17 ноября и 15 декабря 1952 года, причем в двух первых случаях совместно с П.К Пономаренко. Что бы это значило? Всего лишь впервые избранный кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, а ему такое внимание со стороны вождя? Но с другой стороны Л.И. Брежнев был избран также секретарем ЦК КПСС, что для скромного руководителя Молдавии означало необычайный взлет его политической карьеры, и это не могло быть простой случайностью.
Между тем Н.С. Хрущев «продолжает» свои воспоминания:
«И вот как-то в субботу от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: «Давайте посмотрим кино». Посмотрели. Потом говорит снова: «Поедем, покушаем на Ближней даче». Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его «обеды». Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность. Распрощались мы и разъехались».
Интересно, что подавали на стол в этот исторический вечер? Все в стране планировалось, а уж столь привычные для обслуги «сталинские обеды» не могли протекать беспланово, а вдруг чего-то не хватит гостям-соратникам? Отыскать бы меню на вечер 28 февраля 1953 года? Такое отыскалось, и сделал это историк А.Н. Шефов, работавший на Ближней даче в 1955 году, а без малого через пятьдесят лет оповестивший об этом весь мир. А нашел будущий профессор среди сохранившихся к тому времени документов меню на 28 февраля, оформленное в деревянной рамке, в котором значилось, что заказал Сталин себе на ужин (обед) «паровые картофельные котлетки, фрукты, сок и простоквашу». Скажем прямо, не густо для столь развеселой компании.
Надо же случиться такому совпадению, но 28 февраля у дочери И.В. Сталина Светланы Иосифовны Аллилуевой, которой исполнилось 27 лет, был день рождения. Однако, судя по весьма индивидуальному набору еды, в этот вечер Сталин ни дочь-именинницу, ни кого-либо другого в гости не ждал и сам никуда выезжать не собирался.
Меню на 28 февраля 1953 года, сведения о котором «раскопал» И. Чигирин, документ очень весомый в совокупности аргументов и фактов, проливающих свет на события вечера и ночи с 28 февраля на 1 марта 1953 года. Главное, о чем свидетельствует меню, это о желании Сталина в этот вечер побыть дома одному, собраться с мыслями перед ответственным совещанием Президиума ЦК КПСС, запланированного на 2 марта. Конечно, в связи с какими-то экстраординарными обстоятельствами, он мог в одночасье и поменять свои планы, например, срочно выехать в Кремль или, напротив, вызвать «Четверку» к себе на дачу. Но явного повода для того, чтобы он мог покинуть дачу, не просматривается.
И. Чигирин, обстоятельно проанализировавший данную ситуацию, находит, что никаких побудительных мотивов для поездки в Кремль у Сталина не было, тем более, что после внезапной, преждевременной смерти коменданта Кремля генерала П. Косынкина, последовавшей 17 февраля, Сталин вообще в кремлевском кабинете не работал:
«Есть ряд обстоятельств, которые мешают верить тому, что он выезжал вечером 28 февраля в Кремль, тем более, что документально этот факт не подтвержден. И Хрущев, главный и единственный автор версии кремлевского кинопросмотра, и охранники Сталина, ее подтвердившие, уж тем более могли легко и аргументированно сослаться на охрану Кремля и дачи, в Журналах дежурств которых не могло не быть зафиксировано время въезда и выезда главы государства. Однако этого никто не сделал. (Скорее всего потому, что такой важный документ не хранят, а уничтожают. Отсутствие в архивах Журналов дежурств охраны в Кремле и на даче сам по себе весьма красноречивый факт-улика.)
Есть еще факт, подтверждающий, что Сталин в тот вечер на кинопросмотр в Кремль не выезжал.
Еще до войны, когда Сталин жил с семьей в Кремле, на втором этаже Большого Кремлевского Дворца, в помещении, переделанном из зимнего сада, был оборудован небольшой просмотровый зал. Несколько рядов удобных кресел. Пол, покрытый серым солдатским сукном, которое гасило шум шагов. Тихо и строго. Здесь, в присутствии членов Политбюро, правительства и приглашенных проходил просмотр и обсуждение лент. Принимались решения о выходе кинофильмов на экран либо высказывались замечания для их доработки.
Обычно на просмотр в Кремль привозили все более или менее крупные работы — художественные, документальные, научно-популярные. Показывали и иностранные фильмы. Киноленты в Кремль привозил и представлял только сам министр кинематографии СССР И.Г. Большаков. Он же иногда выступал в роли переводчика, импровизируя по ходу сюжета фильма.
Если бы 28 февраля что-нибудь подобное в Кремле предусматривалось или происходило, Хрущев непременно бы об этом живописал в своих надиктованных мемуарах. (Кстати, в исчезнувшем Журнале охраны Кремля должны были быть отметки о прибытии и об отъезде всех участников вечернего киносеанса, если бы он действительно состоялся.)
Только из воспоминаний Н.С. Хрущева и охранников (больше никто и никогда об этом не говорил и не писал) известно, что 28 февраля к вечеру, часов в 6 Сталин якобы поехал в Кремль смотреть кино, пригласив Берию, Булганина, Маленкова и Хрущева.
При реконструкции вечера 28 февраля надо обязательно учитывать существенный момент— из-за любви Сталина к кино все дачи, на которых он жил, были оборудованы кинозалами. Кинозалы на всех дачах были разной площади. Например, на сочинской даче близ Мацесты, где Сталин лечил Зольные суставы, до сих пор сохранился кинозал со стационарной киноустановкой на первом этаже размером 70 квадратных метров.
Ближняя дача не являлась исключением. Тем более он жил здесь постоянно, и дача фактически являлась его домом.
На даче имелись наиболее любимые Сталиным фильмы, которые он с удовольствием смотрел много раз — «Волга-Волга», «Чапаев», «Веселые ребята» и другие ленты. При необходимости на дачу достаточно быстро привозили любые отечественные и иностранные кинокартины. Заказать их можно было так же просто, как паровые котлеты.
Небольшой, уютный кинозал располагался недалеко от Большой столовой, в которой при посещении Ближней дачи заседали и трапезничали члены Политбюро или другие гости.
Кинозал залом можно назвать с большой натяжкой. Это— просторная комната площадью более 40 квадратных метров. В ней стояло несколько мягких кресел и разнокалиберных стульев, которые приносили в зал при необходимости, когда зрителям кресел не хватало. Если гостей не было, иногда к Сталину, после его приглашения, присоединялся кто-нибудь из обслуживающего персонала.
В связи с тем, что зал располагался в основном доме, для того, чтобы в него попасть, выходить на двор необходимости не было.
Давайте представим себе: настроившись на картофельные котлеты и на простоквашу, Иосиф Виссарионович, вместо того, чтобы, не выходя на февральский ветер (температура в тот вечер, по данным Мосгидрометеоцентра была 7 градусов мороза), в домашних тапочках спокойно посмотреть кино дома, вдруг подхватывается и мчится в Кремль. Только за тем, чтобы провести киносеанс в компании, которая, наверное, за десятки лет ему порядочно поднадоела.
В хрущевские рассказы о том, что Сталин от нечего делать, со скуки, в выходные дни или в свободное время для собственного развлечения вызывал ближайших соратников к себе на дачу, не верится совершенно.
Разве можно поверить, что Сталин, который ежедневно, при любых обстоятельствах помимо основной работы, внимательно не просто прочитывал, а прорабатывал 300–400 страниц (свидетельство Шепилова) книжного текста, менял бы книги на не обремененных интеллектом людей? (Это почти то же самое, что смотреть сегодня телевизор).
Все дела к понедельнику, к заседанию Президиума ЦК, уже согласованы. Времени для этого было предостаточно. Все говорено-переговорено. Срочных дел нет. Можно и хочется побыть в зимнюю стужу дома. Об этом меню на 28 февраля и говорит. Кино есть. Книг— целая библиотека в двадцать тысяч томов. Зачем куда-то ехать, на ночь глядя?
Он, вероятно, тоже так подумал.
К тому же после увольнения генералов Власика и Поскребышева И.В. Сталин без нужды в Кремль не выезжал.
Хрущев с охранниками придумали версию о не менее чем 5-часовом (с 18 до 23 часов) киносеансе. Это что же они такое могли смотреть? И после такого киносеанса поехали еще на 5 часов на ночной обед?
Людям и среднего возраста два таких длительных (в общей сложности более 10 часов) мероприятия после рабочего дня нелегко перенести. А что говорить, когда уже под шестьдесят, или, как Сталину, за 70 лет?
Хрущев и охранники упорно сдвигают визит на глубокую ночь. Охранник Лозгачев утверждает, что гости приехали около 12 ночи и уехали под утро, не раньше четырех часов (по Хрущеву в 5–6 часов).
Это сделано для того, чтобы скрыть правду — Сталин никуда в этот вечер не выезжал. И состав бригады визитеров был не такой, о котором нам весьма навязчиво твердят охранники и Хрущев. Кроме них, кстати, свидетельств о составе группы гостей не оставил никто».
Далее автор разрабатывает далеко не оригинальную версию, что ночными посетителями Сталина были вовсе не члены «Четверки», а лишь Н.С. Хрущев с главой МГБ СССР Семеном Денисовичем Игнатьевым, для которых, по понятным причинам, никакого банкета не закатывалось. Здесь не место и не время анализировать правдоподобие этой версии, но отметим, однако, следующее.
И. Чигирин замечает, что никто кроме Хрущева и охранников не упоминает о «бригаде визитеров» в составе членов «Внутреннего круга», но и о визите тандема Хрущев— Игнатьев вообще никто, никогда и ничего не говорил. Это чисто виртуальная версия, принятие которой за основу при раскрытии тайны смерти Сталина на самом деле может увести в сторону от столбовой дороги, ведущей к истине.
И хотя Сталин был полностью подготовлен к проведению заседания Президиума ЦК КПСС, намеченного на 2 марта, какие-то вопросы вполне могли возникнуть к концу дня в субботу 28 февраля, то есть вопросы, требующие их рассмотрения с «Внутренним кругом». А то, что этот рабочий день Сталина был посвящен подготовке к его выступлению на Президиуме, говорит тот факт, что он даже отказал в визите к нему своей дочери в день ее рождения, поскольку никаких праздничных тортов и тому подобных деликатесов в меню не значилось.
Смеем обнародовать следующую версию, на наш взгляд, вполне правдоподобную.
Уже готовясь ко сну, Сталин вдруг вспомнил, что вопросы, выносимые на Президиум ЦК КПСС, не обсуждались на Бюро Президиума, а это непорядок. Хотя большая половина состава БП, составляющая «Внутренний круг», непосредственно под его руководством и подготовила все материалы к работе Президиума, но обойти вниманием оставшихся членов БП было бы некорректно, а по отношению к старейшим соратникам Сталина — Ворошилову и Кагановичу, — просто не по-товарищески. А два других члена БП из «молодых» — Первухин и Сабуров, хотя пока и не привлекались к разработке планов предстоящих реформ, но они были представителями тех «деловых» руководителей, на которых и делал ставку Сталин при проведении в жизнь планов реформирования управленческих структур государства. И Сталину было совсем небезразлично, как поведут себя эти типичные представители кланов «старейшин» и «молодых».
Это и побудило Сталина призвать на Ближнюю дачу «Четверку», чтобы обсудить с ними всего лишь два вопроса, а именно:
— Организация обсуждения повестки, выносимой на заседание Президиума ЦК КПСС 2 марта 1953 года. Время и место заседания БП: 23.00 1 марта 1953 года, Кремль;
— Предварительно переговорить с членами БП — Ворошиловым, Кагановичем, Первухиным и Сабуровым с целью информирования их о предстоящем обсуждении вопросов, выносимых на Президиум ЦК КПСС (Исполнители — члены «Внутреннего круга БП»).
Не исключено, что при обсуждении этих вопросов кто-то из членов «Внутреннего круга» предложил пригласить на заседание БП старейших соратников Сталина — Молотова и Микояна, которые хотя и были «отлучены» от «дома», то есть от дачных посиделок у Сталина, но являлись полноправными членами Президиума ЦК КПСС и их заранее сформированное мнение по выносимым на обсуждение Президиума вопросам было бы весьма полезным. Возможно, были и другие предложения.
Вполне естественно, что такое экстренное совещание с членами «Внутреннего круга» никакого широкого застолья не предполагало, да и ассортимент закусок был весьма небогатым: «паровые картофельные котлетки, фрукты, сок и простокваша». Так что затянуться такое совещание до 5–6 часов утра никак не могло. Не исключено, что на заключительном этапе «экспромт-совещания» Сталин предложил тост «за успех нашего дела» под виноградный сок (так Сталин называл молодое, некрепкое виноградное вино, поставляемое из Грузии) и фрукты на закуску, которые всегда были на даче в богатом ассортименте.
Весь световой воскресный день 1 марта 1953 года ушел на подготовку заседания Бюро Президиума ЦК КПСС, которое намечено было провести поздно вечером, по устоявшейся сталинской традиции, где-то в 22 или 23 часа, т. е. в ночь с первого на второе марта, в аккурат перед самым началом работы Президиума ЦК КПСС.
И вот экстренное деловое совещание на трезвую голову закончено, посетители разъезжаются по домам, впрочем, не будем опережать события и предоставим слово Н.С. Хрущеву:
«Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне. Разъехались по домам. Я ожидал, что, поскольку завтра выходной день, Сталин обязательно нас вызовет, поэтому целый день не обедал, думал, может быть, он позовет пораньше? Потом все же поел. Нет и нет звонка! Я не верил, что выходной день может быть пожертвован им в нашу пользу, такого почти не происходило. Но нет! Уже было поздно, я разделся, лег в постель».
Итак, по словам Хрущева, провожая гостей, Сталин был «навеселе», уж не от виноградного ли сока? Но не это главное в данном фрагменте воспоминаний Никиты Сергеевича. Уж больно какие-то банальные бытовые подробности он приводит, вспоминая о событиях следующего дня: ждал вызова к Сталину — не ел; не дождался — поел; снова ждет — нет звонка; отправился спать. К чему такие незначащие подробности. Обычно муссируют какие-то мелочи для того, чтобы не проговориться о главном. Что скрывается за этими «волнениями» выходного дня? Почему не говорит, зачем Сталин должен был его вызвать, но не вызвал. Зачем он и, похоже, другие члены «Внутреннего круга» по выходным якобы в обязательном порядке собирались у Сталина? Для пьянства? Не был Сталин пьяницей, даже бытует легенда, что он вообще не употреблял алкогольные напитки, под видом которых на всех застольях пил только сок, правда других, как истинный сын Кавказа, умел доводить до нужных кондиций. Например, В. Жухрай решительно утверждает, что Сталин был трезвенником, и не верить ему у нас нет никаких оснований.
Правда, в других местах своих воспоминаний Хрущев утверждает, что Сталин не мог переносить одиночества и приглашал на посиделки членов «Внутреннего круга», чтобы не быть пленником своих фобий. Так ли это? Боролся ли Сталин с одиночеством, часами просиживая за столом со своими соратниками и созерцая их пьяные лица?
Это далеко не так. Например, дочь Светлана в своих мемуарах вспоминает, что отец в последние годы жизни замкнулся от всех. А в воспоминаниях известного дипломата Трояновского промелькнул фрагмент о том, что Сталин говорил лично ему: «Я привык к одиночеству, привык, еще будучи в тюрьме».
Думается, не об очередных воскресных посиделках в кругу уже давно опостылевших соратников беспокоился Никита Сергеевич. Его должны были сильно волновать иные, предстоящие события: вечером заседание «расширенного» Бюро Президиума, а на следующий день заседание Президиума ЦК КПСС, на которых будет обсуждаться судьба страны, а значит, и его судьба. Где-то он окажется и в каком качестве уже на следующий после воскресенья день? Вот какие мысли не давали покоя Хрущеву, от них ни есть, ни спокойно спать не хотелось и не моглось.
Видимо, уже в эту бессонную ночь Хрущеву пригрезились те события, о которых он повествует дальше в своих воспоминаниях:
«Вдруг звонит мне Маленков: «Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилии), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда». Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут 15. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: «В чем дело?» Они: «Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было». Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину.
Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».
Итак, Хрущев гнет свою линию. На ночных посиделках Сталин не рассчитал свои силы и перепил «виноградного соку», отчего после провода гостей ему стало плохо (а может, он еще добавил, уж не скрытым ли алкоголиком был Сталин, ну, к примеру, как Первый Президент России Борис Николаевич Ельцин), он упал, потерял сознание и обмочился (хорошо, что хоть не облевался, что частенько случалось с Ельциным).
По поводу столь странного поведения всей «Четверки» очень остроумно заметила Е. Прудникова:
«Представьте себе, что у вас есть многолетний сослуживец, родственник, сосед. И вот вам звонят и говорят, что с ним происходит что-то непонятное — обморок, инфаркт, инсульт. Вы мчитесь к нему, тусуетесь во дворе или на лестнице, разговариваете с родственниками и что же, неужели вы даже одним глазком не заглянете в комнату больного? Пусть через окно или в дверную щелку, неужели не посмотрите, как он там? Однако и Хрущев, и Булганин, приехав вечером 1 марта на дачу, устояли против естественного любопытства, хотя Сталин был не то без сознания, не то спал, и удовлетворение этого любопытства ничем им не грозило. Что за трепетность такая? Если отбросить хрущевскую сказку о том, что все тряслись от страха перед грозным вождем, то удовлетворительное объяснение этому может быть только одно…» Прервем на этом фразу и закончим такими словами «…только одно, такого не могло быть, потому что этого не могло быть никогда», поскольку автор цитируемого фрагмента закончил его иначе.
Действительно, могло ли такое случиться, что соратники Сталина потолкались, потолкались в караульном помещении охраны, посудачили на тему о том, ловко ли будет, если взглянуть на обмочившегося в бессознательном состоянии полубога, а затем шапку в охапку — и по домам. Как это так! Серьезные, умудренные житейским опытом государственные мужи не удосужились даже взглянуть не беспомощно лежащего человека, нет— не «сослуживца, родственника или соседа», на главу государства, вождя и учителя пролетариев всех стран, не побоявшись при этом, что дело может закончиться летальным исходом старого и больного человека, каким был на самом деле Сталин. Ответ может быть только один — Хрущев беззастенчиво лжет, и ложь эта нужна ему как защитное средство для сокрытия какой-то тайны. Какой?
Не будем торопить события и выслушаем до конца «исповедь на заданную тему» Никиты Сергеевича:
«Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: «Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что все-таки что-то с ним не так. Хотя Матрена Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это необычный сон. Надо еще раз съездить». Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился еще кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню. Зашли мы в комнату. Сталин лежал на кушетке. Мы сказали врачам, чтобы они приступили к своему делу и обследовали, в каком состоянии находится товарищ Сталин. Первым подошел Лукомский, очень осторожно, и я его понимал. Он прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь даже. Берия же грубовато сказал: «Вы врач, так берите как следует».
Лукомский заявил, что правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он не в состоянии говорить. Состояние тяжелое. Тут ему сразу разрезали костюм переодели и перенесли в большую столовую, положили на кушетку, где он спал и где побольше воздуха. Тогда же решили установить рядом с ним дежурство врачей. Мы, члены Бюро Президиума, тоже установили свое постоянное дежурство. Распределились так: Берия и Маленков вдвоем дежурят, Каганович и Ворошилов, я и Булганин. Главными «определяющими» были Маленков и Берия. Они взяли для себя дневное время, нам с Булганиным выпало ночное. Я очень волновался и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжелом положении. Врачи сказали, что при таком заболевании почти никто не возвращался к труду. Человек мог еще жить, но что он останется трудоспособным, маловероятно: чаще всего такие заболевания непродолжительны, а кончаются катастрофой».
Здесь наш рассказчик выдал целую серию «перлов», которые ну прямо ни в какие ворота, однако к раскрытию тайны, которую так упорно упрятывал Хрущев, они имеют лишь косвенное значение, хотя — кто его знает? Начать хотя бы с того, что Маленков должен был вызвать к умирающему вождю остальных членов БП, а это, как нам известно: Ворошилов, Каганович, Первухин и Сабуров. Но прибыли почему-то лишь Ворошилов и Каганович, а двое «молодых» членов БП не появились и в мероприятиях, связанных с дежурством у смертного одра вождя, не участвовали. Почему? Не является, ли этот факт красноречивым подтверждением версии о том, что «старые» соратники Сталина не признавали выдвигаемую им на ключевые посты в управленческой структуре государства «молодежь». Подтверждением этой мысли является тот факт, что уже 5 марта 1953 года, еще при живом вожде «старики» беззастенчиво «выкинут» почти всех «молодых» из состава Президиума ЦК КПСС, вернув ему численность бывшего Политбюро ЦК КПСС.
Далее, наш рассказчик утверждает, что профессор Лукомский «перепутал» правую ногу больного с левой, поскольку он якобы заявил, что «…правая рука у Сталина не действует. Парализована также левая нога, и он (Сталин. — А.К.) не в состоянии говорить». Вот вам и профессор, не знает даже таких вещей, которые известны любому первокурснику медучилища, что при поражении левого полушария головного мозга наступает двигательный паралич правых конечностей (правой руки и ноги). Конечно, профессор Лукомский здесь ни при чем, здесь явно выпирает трехклассное образование, полученное в ЦПШ, самого рассказчика. Но куда смотрели редакторы и корректоры его рассказов, записанных на магнитную ленту, в роли которых выступали его высокообразованные потомки — сын Сергей и дочь Рада, а также зять А. Аджубей, которые наверняка изучали основы анатомии и физиологии человека, да и литературную деятельность они знали не понаслышке. Впрочем, это не имеет никакого отношения к поставленной перед нами задаче — найти ключ к раскрытию тайны, которую тщательно забалтывает Никита Сергеевич.
А вот фрагмент воспоминаний Хрущева насчет того, во что был одет парализованный Сталин, очень даже интересен: «Тут ему разрезали КОСТЮМ, переодели и перенесли в большую столовую…». О том, что Сталин в момент смертельного удара был одет в КОСТЮМ, кажется никто ни до, ни после него не вспоминал. Вспоминать, может быть, и не вспоминали, а вот некоторые исследователи настоящей проблемы УПОМИНАЛИ — это точно. Взять Е. Прудникову, она действительно УПОМИНАЕТ о том, что Н. Добрюха, в свою очередь, УПОМИНАЕТ о том, что: «…первая запись в журнале врачей, датируемая 7 часами утра (была): «Больной лежал на диване в бессознательном состоянии в костюме» (в скобках мое. — А.К.). Ей бы свериться с первоисточником, тогда бы наверное не появился в ее замечательной книге солидный абзац, посвященный критике Н. Добрюхи, что он неправомерно использовал этот факт при обосновании своей навязчивой идеи, что вместо Сталина врачам был подложен двойник.
Это краткое отступление к тому, что следует осторожнее пользоваться ссылками, сделанными не на первоисточники, а на производные от них сочинения. Вся обширная литература с «разгадками» тайны болезни и смерти Сталина просто переполнена такими ссылками исследователей друг на друга, в результате подобные казусы просто неизбежны, хотя и понять их можно. Истинных свидетелей, оставивших свои воспоминания, всего ничего (Н.С. Хрущев и «Охрана»), документальных источников «кот наплакал», а исследователей — легион. Некоторые из исследователей, которые первыми подступились к изучению этой проблемы, последующими поколениями писателей и любителей воспринимаются уже как непосредственные свидетели событий, а ссылки на их труды приводятся в качестве убедительных аргументов. Так, корифеями-первопроходцами являются, например, Н. Зенькович и Ю. Мухин, ссылка на которых придает сочинениям последующих писателей статус неопровержимого правдоподобия. Кстати, мы в дальнейшем также будем ссылаться на труды этих замечательных исследователей, хотя цитаты, приводимые ими из первоисточников, все равно будем уточнять— это литературная норма. И дело здесь вовсе в добросовестности или недобросовестности цитирующего первоисточник, просто могут непроизвольно возникнуть ситуации подобные вышеприведенной, случившейся с Е. Прудниковой и Н. Добрюхой.
На наш взгляд, Н. Добрюха наверняка был уверен в точности адреса своей цитаты («из журнала врачей»): «Первый осмотр больного был произведен в 7 часов утра 2 марта профессорами… в присутствии начальника Лечсанпура Кремля тов. Куперина И.И…. Больной лежал на диване в бессознательном состоянии в костюме», хотя информацию он, скорее всего, получил из мемуаров Н.С. Хрущева. А в рукописном журнале, который вели врачи у постели больного со 2-го по 5 марта 1953 года, о костюме ни слова. Не упоминается костюм и в медицинском заключении о состоянии здоровья тов. И.В. Сталина, в котором черным по белому записано следующее: «При осмотре в 7 час. утра — больной лежит на диване на спине, голова повернута влево, глаза закрыты, умеренная гипермия лица, было произвольное мочеиспускание (одежда промочена мочой)…». Про костюм опять ни слова. А вот в черновом и чистовом машинописном вариантах «Истории болезни И.В. Сталина (составлена на основании журнальных записей течения болезни со 2 по 5 марта 1953 года)» в третьем абзаце написано: «Больной лежал в бессознательном состоянии, одетый в костюм».
Таким образом, нельзя исключить и такой вариант, что Н. Добрюха просто перепутал «Рукописный журнал врачебных наблюдений» с «Историей болезни И.В. Сталина…», написанной профессором П.Е. Лукомским, что придает версии «костюма» серьезную достоверность.
Мы не зря уделили столь большое внимание этому свидетельству Н.С. Хрущева, поскольку оно нам еще потребуется при обосновании нашей версии о событиях ночи с 1-го на 2 марта 1953 года. Версия «костюма» была для нас своеобразной «нитью Ариадны», даже не нитью — ниточкой, а может всего лишь паутинкой, которая помогла нам распутать «клубок» невероятных и, по своей сути, противоречивых версий о последних днях жизни Иосифа Виссарионовича Сталина. Столь же важным для дальнейшего исследования является констатация врачами, при первичном осмотре больного, факта что «…было произвольное мочеиспускание (одежда промочена мочой)…». Как видим, по крайней мере, одно из наблюдений за состоянием больного вождя со стороны Хрущева не выдумано им. Напротив, именно эта пикантная подробность, якобы услышанная им от охранников, позволила ему оправдать, исходя из этических соображений, нежелание сторонников Сталина «беспокоить» его в столь двусмысленной ситуации, когда они, не заходя в «покои» Сталина, дружно разъехались по домам.
Заканчивая эту тему, приведем в качестве курьеза один из «узлов» этого «клубка», а именно — во что был одет Сталин, когда его обнаружили или увидели свидетели? По одной из вышеприведенных хрущевских версий-баек, Сталин был одет в форму генералиссимуса, здесь же Хрущев лично увидел вождя в костюме. Охранники его нашли в белой солдатской рубахе с завернутыми рукавами, а генерал Ряс-ной увидел Сталина, лежащим на полу в полосатой пижаме. А вот Рыбин утверждает, что Лозгачев застал Сталина на ковре в нижней рубахе и пижамных штанах. Если теперь сложить все эти «свидетельства» и как следует «одеть» Сталина, то получится: вождь был одет в белую солдатскую рубаху, поверх которой натянул на себя полосатую пижаму, а затем костюм, и после всего этого облачился в строгую форму генералиссимуса (которую, кстати, он никогда не носил). И после всего этого абсурда прикажете верить свидетельским показаниям очевидцев? Но ведь во что-то же был одет вождь, когда с ним случился удар? Как бы парадоксально это ни звучало, но ответ на этот вопрос дает ключ к разгадке тайны о смертельной болезни и самой смерти Сталина. Но пока вероятность того, что он был облачен в один из названных «прикидов», равна Va или 25 процентов.
Своеобразный интерес представляет фрагмент воспоминаний Н.С. Хрущева о заключительном этапе трехдневной борьбы врачей за жизнь Сталина, когда по звонку Маленкова он срочно прибыл на Ближнюю дачу Сталина и увидел, что Сталин находился в состоянии агонии: «…услышал звонок. Маленков: «Срочно приезжай, у Сталина произошло ухудшение. Выезжай срочно!»
Я сейчас же вызвал машину. Действительно, Сталин был в очень плохом состоянии. Приехали и другие. Все видели, что Сталин умирает. Медики сказали нам, что началась агония. Он перестал дышать. Стали делать ему искусственное дыхание. Появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, как тот его терзал. И я сказал: «Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть». Он был мертв, но ведь больно смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили».
Однако, как мы узнаем немного позже, команду о прекращении искусственного массажа сердца Сталина дал не Хрущев, а Л.П. Берия, что и зафиксировала в своих материалах врач-реаниматор Г.Д. Чеснокова, которая с профессором В.А. Неговским поочередно как раз и осуществляли эту процедуру. Невольно возникает ощущение, что Хрущев сам иногда искренне верит в свои выдумки. Данный пример красноречиво об этом говорит. Спрашивается, зачем взрослому, умудренному жизненным опытом человеку сочинять подобные небылицы в столь трагический момент и по столь деликатному случаю? Похоже, что, когда Хрущев при надиктовке своих воспоминаний дошел до этого момента, его душили муки раскаяния за свой поступок по дискредитации Сталина, а тут еще рядом сын Сергей, обеспечивающий техническую сторону процесса записи. Он уже и до этого вынашивал мысль о раскаянии за свои грехи перед человеком, которому обязан всем, чего он достиг в своей карьере, и тут невольно вырвались именно эти слова, которые порядочный человек и должен был бы произнести в этой трагической ситуации. И в этот момент минутной расслабленности Хрущев почувствовал себя порядочным человеком и надиктовал именно эти слова. Он, конечно же, верил сам тому, что надиктовал.
Эту сентиментальную версию мы привели неспроста. Если вернуться назад и еще раз прочитать приведенные фрагменты из воспоминаний Хрущева, то действительно возникает ощущение, что он раскаивается за свое позорное поведение по отношению к Сталину. Спрашивается, почему? А вот почему: он ни одним словом не очернил вождя, а весь свой гнев изливает на бедную голову Л.П. Берия. И вспомним, как он «полоскал» Сталина в трех других своих версиях о последних днях жизни вождя? А сколько грязи он вылил на него в своих многочисленных выступлениях, будучи на вершине власти? Здесь к месту процитировать фрагмент из выступления Хрущева в Албании, который привел лидер албанских коммунистов Энвер Ходжа в своей книге «Хрущевцы», изданной в Тиране в 1954 году:
«Мы не являемся больше коммунистами времен Ленина и Сталина, коммунистами с кинжалом в зубах. Мы уже не за мировую революцию, мы за сотрудничество, за мирное сосуществование, за парламентский путь. Созданные Сталиным концлагеря мы открыли и реабилитировали Тухачевских и Зиновьевых: мы можем пойти еще дальше и реабилитировать также Троцкого. Мы выпустили на волю соложеницынов (так в тексте) и дали разрешение на издание их антисоветских книг. Мы Сталина убрали прочь из Мавзолея и сожгли его тело. Тем, кто считал преступлением этот наш акт против Сталина, мы сказали: «Хотите эту дохлую клячу? Заберите ее!»
Мало того, в этой самой последней версии о болезни и смерти Сталина Хрущев ни единым словом не намекнул о своем якобы участии в организации и осуществлении убийства Сталина, о чем он «без излишней скромности» живописал в предыдущих трех. Тогда это ему нужно было для завоевания «авторитета» перед Западом и США. А нынче он уже пенсионер и заботы уже иные. А тут еще подступают муки раскаяния, какое тут участие в убийстве, прости господи? Но тогда ему на самом деле казалось, что это он избавил страну от тирана.
Приведем еще один пример такого публичного признания, которое состоялось за год с небольшим до свержения Хрущева с властного Олимпа. Это позорное действие случилось 19 июля 1963 года в Кремле на митинге в честь венгерской партийно-правительственной делегации.
В своей речи, которая транслировалась Всесоюзным радио и «Интервидением» на территорию СССР и на Европу, говоря об И.В. Сталине, Хрущев рубанул правду-матку:
— В истории человечества было немало тиранов жестоких, но все они погибли так же от топора, как сами свою власть поддерживали топором.
В празднично оформленной газете «Правда» от 20 июля 1963 года был напечатан подробный отчет о митинге во Дворце съездов, но слова, сказанные Хрущевым о насильственной смерти Сталина, из текста стенограммы изъяли и миллионам людей, которые накануне своими ушами слышали хрущевские «признания» про «топор возмездия», «Правда» приказала не верить своим ушам.
Но История дама серьезная, и для того, чтобы потомки узнали об этом «историческом самопризнании» Хрущева, она распорядилась так, что это 82-минутная запись выступления Хрущева в Кремлевском Дворце съездов сохранилась и дошла до наших дней. Фонограмма находится в Российском государственном архиве фондодокументов. И. Чигирин, «раскопавший» все это, опубликовал отрывок из речи Хрущева, прозвучавшей на весь мир 19 июля 1963 года, и параллельно текст из газеты «Правда», опубликованный на следующий день в виде таблицы, в которой поабзацно сверяются оба текста. Любознательный читатель найдет там немало весьма курьезных фрагментов в речи Хрущева, красноречиво свидетельствующих о его трехклассном образовании. Эта таблица была составлена ее автором следующим образом:
«Одев наушники и расстелив перед собой копию газеты «Правда» за 20 июля 1963 года, я начал сличать тексты. Такая же возможность сейчас предоставляется и вам (стоит только внимательно изучить тексты в указанной таблице. — А.К.).
Сравнение звукового и текстового материала, опубликованного в «Правде» 20 июля 1963, подтверждает, что все было именно так— в прямом эфире Н.С. Хрущев публично сообщил миру об умышленном убийстве И.В. Сталина.
Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь. Но не всегда. Во избежание ненужных вопросов об истинной причине смерти Сталина, партийный аппарат знал, что эту тайну раскрывать было ни в коем случае нельзя, и вылетевшее слово поймал.
Официальная газета СССР «Правда» купюрой самой опасной части речи Н.С. Хрущева подтвердила факт насильственной смерти И.В. Сталина».
Автор столь плодотворного исследования убежден, что Хрущев этим выступлением поставил точку в признаниях о своем участии в акции возмездия тирану за его преступления. Это не совсем так, но обоснование этого нашего мнения мы приведем немного позднее.