Бранд
Улица Новой Голубятни
13 число месяца Рыцаря 1855 года.
1
Командир Черной Сотни был шварцем.
Шварцы, чернокожие жители джунглей Трансморании, были дикарями. По слухам — и людоедами. К их образу больше подходили набедренные повязки, чем мундиры, ожерелья из клыков — больше чем орден святого Франциска и копье с каменным наконечником — больше, чем пистолет.
Нет, в Брумосе шварцев было довольно-таки много, и вероятность встретить одного из них — гораздо больше, чем в Шнееланде, но там они были в основном слугами, либо прикрепленными работниками на заводах, фабриках и фермах. Карл айн Тотенбург не слышал ни разу, чтобы брумосские шварцы становились военными. Тем более — офицерами.
Шварц — офицер. Командир Черной Сотни.
Это было… Неожиданно.
Черные прямые волосы командира были стянуты в хвост на затылке, узкий прямой нос чуть нависал над тонкими сжатыми губами, а кожа…
Кожа приморских шварцев походила по цвету на шоколад. Или на пиво. То есть имела различные оттенки коричневого, и «черной» называлась скорее в сравнении со светлой кожей северян: брумосцев, ренчийцев, белоземельцев…
Кожа командира была черна как уголь лучшего сорта «вайс», названного по горе, где его добывали.
Карл вздрогнул: чернокожий командир резко встал, на плечах блеснули узкие серебряные погоны с тремя звездочками.
— Меня зовут, — заговорил командир, — Симон. Я — старший сотник Черной Сотни.
— А есть еще и младшие сотники? — влез лжемонах, раньше, чем кто-либо еще успел сформулировать вопрос.
— Есть. Есть еще и средние. В Черной Сотне один старший сотник, четыре средних и сорок пять младших.
«По одному офицеру на два солдата» — быстро подсчитал Карл. Странное, очень странное подразделение.
— А… — попытался что-то еще спросить монах.
— Твое право на вопрос ты истратил, — отрезал Симон. Его взгляд полоснул остальную троицу. Те промолчали.
— Как вам известно, — сотник вышел из-за стола и заходил туда-сюда вдоль огромного окна, — в Черную Сотню набирают тех людей, кто хотел бы забыть о своем прошлом. Приходя к нам, они лишаются всего. Имени. Фамилии. Родных. Друзей. Семьи. Прошлого…
Карл заметил, что сбоку к столу сотника приделана кобура, из которого торчала изогнутая рукоять какого-то пистолета. Похоже, служба здесь будет не такой уж и простой…
— Придя к нам, — продолжал сотник, — эти люди получают новые имена. И новую жизнь. Черная сотня становится для них всем. Сотня — их фамилия. Сотня — их семья. Сотня — их родные. Сотня — их друзья. Сотня — их будущее. Все это…
Сотник Симон остановился и посмотрел на четверых юношей, стоявших перед ним.
— Все это касается и офицеров. Готовы ли вы расстаться со всем, что было вашей жизнью?
Карл почувствовал, что его щеки загорелись. Аристократ выпрямил спину еще ровнее, хотя, казалось бы, куда еще. С лица «монаха» наконец-то пропала улыбочка. Только купчик стоял спокойно, глядя куда-то вдаль сквозь окно.
— Не слышу ответов.
2
— Да, — сказал Карл, который не хотел, чтобы узнали, кем стал его отец.
— Да, — ответил Оливер, который не хотел, чтобы узнали, кем был его отец.
— Да, — сказал Вильгельм, который не хотел, чтобы узнали, кем стал он сам.
— Да, — сказал лжемонах, который не хотел, чтобы узнали, кем он родился.
3
Симон улыбнулся, блеснули белые зубы:
— Добро пожаловать в Сотню. Добро пожаловать в семью.
Он развернулся и зашагал опять. Оливер айн Вимпер проследил за ним глазами.
Сотник невысок, впрочем, по сравнению с достаточно длинным Оливером. На руках… впрочем, нет, это не перчатки, это кожа. Тонкие пальцы, толстые, тренированные запястья — хороший фехтовальщик. И…
На боковине стола — кобура с пистолетом. Изогнутая рукоять характерна для многозарядных капсюльных пистолетов брумосской фирмы «Лам», но клеймо, выжженное на рукояти незнакомо. Сотник — хороший стрелок…
— Вы все, — говорил Симон, не прекращая своей ходьбы, — будущие младшие сотники. Сегодня вы поступите на обучение в школу Сотни, получите необходимые документы и пособие… Небольшое. После обучения вы пройдете экзамен и станете младшими сотниками…
Точные, плавные движения… Широкие плечи, крепкие мускулы… Сотник — хороший боец и опасные противник.
Тем временем сотник остановился. На фоне окна он казался не человеком, а черной тенью, этакой жутковатой прорехой в ткани мироздания.
— Запомните сразу и навсегда одну вещь: для офицеров Черной Сотни нет ничего превыше приказа командира. Если вам прикажут убить — вы убьете. Если прикажут умереть — умрете.
Дворянчик заерзал, видимо, собираясь что-то уточнить или возразить, но Оливер не дал ему:
— Господин старший сотник, — обратился он, — я не истратил своего права на один вопрос. Разрешите?
— Да.
— Кто командует Сотней?
Симон шагнул вперед и посмотрел на Оливера:
— Сотней командую я, — тихо сказал он, — Но ты ведь не это хотел узнать, не так ли?
— Совершенно верно, господин старший сотник. Я хотел узнать: а кто же командует вами?
Симон помолчал. Потом неожиданно улыбнулся:
— Мною командует его величество Леопольд Седьмой. Большего вам знать не положено. Пока не положено. Да?
Он резко шагнул в сторону, к разрывавшемуся от желания задать вопрос дворянчику.
— Господин э… старший сотник, а если приказ окажется несовместим с дворянской честью?
Оливер на секунду прикрыл глаза. Вот болван…
— В Сотне нет дворян. Есть только офицеры Черной Сотни. Без фамилий, без прошлого, без дворянского гонора. В Сотне все равны.
— А…
— Ответ получен.
Симон подошел к монаху, взглянул тому в глаза:
— Зеленые? — спросил он непонятно.
— Я думал, — снова заулыбался мошенник, — вы оцените хорошую шутку…
— Я оценил. Не забывайте, что хотя прошлого вы лишены, но я знаю о вас все.
Улыбка монаха не пропала, но поблекла:
— Шутка и вполовину не так смешна, — пробормотал он, — если ее смысл понятен еще кому-то кроме тебя.
— А у тебя? — сотник подошел к купчику, — есть вопросы?
Тот спокойно взглянул на чернокожего офицера в черном мундире. Так спокойно, как будто ежедневно встречался с чем-то похожим.
— Есть. Имена нам оставят?
Сотник шагнул назад и взглянул на всех четверых:
— Нет.
4
Вот так новость. Купеческий сын, которого по документам звали Вильгельм — и которому очень не понравилось заявление командира о том, что он знает о них ВСЕ — не стал задавать логичного вопроса «И как же нас теперь зовут?». Во-первых, и коню понятно, что вопрос здесь разрешают задать только один. Во-вторых, зачем спрашивать, если все и так объяснят?
— Вы получите новые имена. Имена, которые выберу вам я. Карл, записывай.
Дворянский сынок со шпагой вздрогнул — Карл? — но сотник обращался к неприметно сидевшему за конторкой в углу офицеру. Одна звездочка на погоне — младший сотник.
Имена, произносимые негромким голосом шварца, звучали в наступившей тишине, как удары молота.
— Вольф, — дворянчик открыл рот.
— Ксавье, — аристократ поднял бровь.
— Йохан, — ничуть не хуже Вильгельма.
— Цайт, — монах улыбнулся, как будто услышал отменную шутку.
Наступила тишина, нарушаемая только быстрым скрипом пера.
— Именно так, — заговорил сотник наконец, — вас отныне будут звать. Именно так вы должны представляться. И запомните: у вас нет фамилий. Черная Сотня — ваша фамилия.
Сотник сел за стол:
— Можете идти. Все остальные вопросы — к Карлу.
Он взял в руки лист бумаги. Прием в Сотню был окончен.
5
— Все вопросы, — резко взмахнул рукой Карл, как только они вышли, и дверь в кабинет сотника закрылась, — только по очереди.
— Нам дадут мундиры? — влез шустрый монах.
— Форму — сразу. Звания и погоны — только по окончании обучения.
— Сколько длится обучение?
— От трех месяцев до полугода. Зависит от вас.
— Что нужно будет делать на экзамене?
— Зависит от вас.
— Правда ли, что в Бранде нельзя носит шпагу?
— Правда.
— Где мы будем жить?
— В школе.
— Где находится школа?
Карл заулыбался.
6
— Улица Серых Крыс, здание бывшей тюрьмы?! Они что, издеваются?!
Карл, а, вернее, отныне и надолго — Вольф, был вне себя.
Они, все четверо, стояли на крыльце штаб-квартиры Черной Сотни и рассматривали свои новые бумаги. Свидетельства о зачислении в школу Черной Сотни, с новыми именами.
— Что будем делать сейчас? — монах Цайт, который бесил Карла-Вольфа одной своей улыбочкой и неуемной жизнерадостностью, обратился сразу ко всем.
— Предлагаю… — аристократ Ксавье снял с головы цилиндр, — …пойти… — щелчок и цилиндр сложился в лепешку, — …в школу.
А, ну да, это новомодный складной цилиндр-шапокляк, с пружиной внутри. В 1853 году изобретен одним ренчийцем.
Ксавье убрал цилиндр в чемодан и достал оттуда другой, точно такой же складной — хлопок и новый цилиндр развернулся — но более скромный.
— Можно, конечно и в школу, — нет, этот Цайт дождется хорошего пинка, — но, раз уж мы теперь, в некотором роде, семья, почему бы не отметить это дело за кружкой пива? Я слышал, столичный «брандиш» очень хорош.
7
Пиво. Кто останется равнодушным к этому золотому напитку? И пусть чопорные брумосцы или надменные ренчийцы называют его грубым напитком простолюдинов, но в Белых Землях знали, что пиво по своему благородству, тонкости вкуса и многочисленности сортов не уступит ни винам Ренча, ни виски Брумоса.
Темный, бархатный дункель…
Легкий освежающий лагер…
Пахнуший легким дымком раухбир…
Крепкий бокбир…
Ледяной и ядреный айсбир…
Варящийся только ранней весной в месяце Мастера майстербир…
И, как вершина искусства пивоварения — брандиш.
Золото освежающего вкуса под снежной шапкой пены. Кто откажется от такого?
8
— Я не буду, — отрезал Вольф, — Мне отец заповедал: не курить то, что не пахнет табаком, не пить то, что пенится и не есть мясо, если не знаешь, какие звуки оно издавало при жизни.
— Вы, простите… — возможно, Цайт искренне пытался подружиться, но выглядело это все равно издевкой. Или так казалось Вольфу?
— Ты, — спокойно поправил непробиваемый Йохан, — Карл сказал, что в Сотне все обращаются друг к другу на «ты».
Вольф представил, как ему будет тыкать солдат, бывший каторжник и убийца, и еле-еле сдержался.
— Откуда ты будешь, Вольф?
Вольф заскрипел зубами, но еще держался:
— Из Айнштайна.
— С юга? Тогда твой отец прав: у вас там, на вкус, что пиво, что моча…
Все!
9
Прижавшийся к двери Цайт сглотнул и покосился на шпагу, кончик которой царапал его горло.
Лихо. Оливер-Ксавье не ожидал такого от внешне недотепистого Вольфа. Только что он стоял в полуобороте к Цайту, шпага висела на бедре и вот уже бывший монах чуть не приколот к двери, как огромная бабочка из коллекции безумного натуралиста. Даже он, Ксавье, при всем своем опыте, не успел вмешаться.
Оливер загнал обратно наполовину извлеченный из ножен-трости клинок шпаги. Вольф бросил мгновенный взгляд на резкий звук и медленно опустил свое оружие.
— Не зли меня. Убью.
Цайт поднял ладони:
— Да ладно. Если хочешь, могу признать ваше пиво лучшим севернее южного полюса…
— Цайт, молчи.
— Молчу. Я все понял, ты пиво не пьешь. Ксавье?
10
— Я не пью, — резко ответил аристократ Ксавье, — пива. И вина не пью. И шнапса. И ничего крепче воды. И я разозлюсь не меньше Вольфа, если услышу вопрос «почему».
В глазах Цайта ярко горел именно этот вопрос, но он промолчал.
Йохан поочередно посмотрел на своих будущих товарищей. М-да. Вольф смотрит на всех, как тот самый волк, оказавшийся среди собак, Ксавье тоже как натянутая струна, от казалось бы безобидного вопроса, а Цайт прижался к двери, как загнанный зверь, того и гляди вцепится в горло…
— Цайт, — вдруг спросил Вольф, — ты вообще монах или нет? В рясе, а ведешь себя как…
— Я, — напряженным голосом произнес «монах» — Цайт. И моего прошлого больше нет.
Он оглядел себя и хихикнул:
— Cuculus non facit monacum, — произнес он, — что в переводе с эстского означает «Монах — он и голышом монах, а рясу и купить можно».
Шутка была немудрящая, но все рассмеялись. Напряжение спало.
— Ребята, — Цайт положительно не мог оставаться спокойным, — предлагаю все-таки пойти в пивную. Не знаю, как вы, я а ничего не ел со вчерашнего вечера…
Живот Вольфа громко заурчал.
— …не пива выпьем, так хоть посидим вместе. Ксавье выпьет своей воды, Вольф — шнапса, или что там завещал ему покойный отец…
— Почему покойный? Он еще жив.
— …и по крайней мере поедим. Кто знает поблизости что-нибудь? Я в столице Шнееланда никогда не был.
— Я тоже, — ответил Вольф.
— Я был, — задумчиво сказал Ксавье, — но не в этой части.
Ох уж эти дворяне…
— Пивная «Танненбаумбир». За углом.
Все повернулись к молчавшему до этой минуты Йохану.
— Ты бывал в столице? — прыткий Цайт, конечно.
— Нет.
— Откуда…
— Глаза имею. Пока ехал в обнимусе… омнибусе — увидел. Вывеска с названием и бронзовая пивная кружка. На кружке — медвежья голова, герб города. Значит, пивная имеет право варить «брандищ». Я бы попробовал.
Все посмотрели на Йохана с уважением. Особенно Вольф, который ехал с ним в одном омнибусе, но, похоже, всю дорогу считал ворон.
— Пойдем? — посмотрел на своих будущих товарищей Цайт.
— Пойдем, — выразил общее мнение Ксавье.
— Тушеная капуста и жареные колбаски, — потер ладони Цайт, — Ждите, детки мои, я иду к вам!
Юноши спустились с крыльца, прошли ворота и вышли на улицу Новой Голубятни. Впереди всех зашагал Йохан, позади — Цайт, который вертел головой, рассматривая все, что его интересовало. То есть попросту все.
Вольф и Ксавье шли рядом.
— Вольф.
— Что?
— Как тебе наш командир?
— Симон? Судя по всему — командир он толковый. Шварцы, они, говорят, чем чернее, тем отчаяннее в бою. Погибнуть со славой под его началом — не самая плохая смерть.
— Ну да… — судя по голосу, Ксавье не ставил своей целью славную гибель, — Чернокожий, да еще в черном мундире.
— Было бы хуже, — хмыкнул Вольф, — если бы он был в белом.
Четверка будущих сотников завернула за угол и зашагала к пивной.
11
В фольклоре Белых Земель Смерть выглядела как мужчина с лицом, которое никто никогда не мог запомнить, и именно в белой одежде. Так как Смерть забирает и королей, а, значит, никак не может быть выглядеть как простолюдин, в девятнадцатом веке его изображали, как аристократа в белом костюме и белом цилиндре, с пустым, гладким лицом, без глаз, носа, рта. В руках он держал трость с полированным стальным крюком вместо рукояти.
Как ни странно, но человек, почти в точности соответствовавший этому описанию — за исключением, понятно, лица — тринадцатого числа месяца Рыцаря въехал в почтовой карете в город Бранд. Человек был одет в белый костюм, имел на голове белый цилиндр, а в руках — трость. Правда, вместо крюка набалдашником служил небольшой стальной шарик, отполированный до зеркального блеска.
В карете человек ехал один, не считая кучера.
— Приехали, господин, — открыл тот двери кареты.
Нога господина опустилась на мостовую. Явление ослепительно-белого пальто из темноты кареты было таким неожиданным, что кучер даже чуть прищурился.
— Экий вы яркий, господин. Кем же таким будете?
Господин в белом улыбнулся из-под полей цилиндра.
— Я, мой друг, дирижер.
«Понятно, — подумал кучер, — дери, значит, жер. Это же этот… ну как его… ну все знают…»
— А что же вы дирижируете, господин? — спросил кучер, поклонившись, и принимая монету.
— Музыку, мой друг, музыку, — пассажир взмахнул тростью, блеснул на солнце стальной шарик, — Скоро в этом городе будет звучать замечательная музыка.
«Ишь ты, музыку…» — кучер посмотрел в спину удалявшегося господина в белом.
Странно, но лицо пассажира кучер совершенно не запомнил.
12
Можно было бы сказать, что все герои нашей истории уже собрались в столице, но нет. Вечером того же дня к речной пристани столицы подошел, шлепая плицами по воде пароходик «Принц Иоганн». С его палуб на пристань сходили пассажиры, и одним из них стал доктор биологии Виктор Рамм.
Высокий мужчина, с круглой как бильярдный шар и лысой как бильярдный шар, головой, покрытой высоким цилиндром, одетый в черное, доктор прошел пристань и остановился. Вставил в глаз монокль:
— Что скажешь, Адольф?
Слуга, тащивший чемоданы, опустил их на доски и выпрямился. Насколько может выпрямиться невысокий, но чудовищно широкоплечий мужчина. Он снял кепку — костром вспыхнули огненно-рыжие волосы — и прищурил и без того маленькие глазки.
— Это большой город, господин.
Доктор обвел взглядом Бранд — вернее, крыши складов, которые находились возле вокзала:
— Большой, — согласился он, — неужели мы не сможем найти здесь двух сбежавших покойников? Один из них точно здесь, а где один, там и второй.