На даче в деревне Хлыстово, которая затерялась среди лесов недалеко от станции Томилино, проходило общее собрание террористов Центрального боевого отряда при ЦК ПСР. Начало его было посвящено памяти расстрелянной ВЧК Фанни Каплан. Первым слово взял Григорий Семенов. Потом выступали Лидия Коноплева, Фанни Ставская, Елена Иванова.

Боевики угрюмо молчали. Сергеев ни на кого не глядел, тихо проговорил:

— Меня бы тоже надо было расстрелять… Не мучился бы теперь…

И отошел к окну. Стоял там долго, жалкий и неприкаянный.

Сергеева пытался утешить Пелевин. Насупившись, глядел в пол Зубков… Не по себе стало Усову. Испуганно моргал глазами Козлов… Он ведь мог убить Ленина раньше Каплан… И не убил… Не решился… Долгим и трудным оказался для террористов день памяти Каплан. К вечеру на даче в Хлыстово разразилась "буря". Посланный на станцию Королев принес газету и прямо с порога разразился отборной бранью в адрес своего Центрального Комитета. Потрясая пудовыми кулаками, он костерил эсеровское руководство с такой злобой и такими словами, что, видавшие виды террористы обомлели. "Пепельница" — Иванова, зажав уши, выбежала из дома во двор. Побагровела Лидия Коноплева, а Фанни Ставская сделала вид, что это ее не касается.

Зубков выхватил у Королева газету. Впился в нее глазами, а затем вслух для всех громко прочитал:

"Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства тов. Урицкого в Петрограде и покушения на тов. Ленина в Москве, Центральный Комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет".

— Кем подписано заявление? — резко спросил Семенов.

— Центральным Комитетом партии социалистов-революционеров, — ответил Зубков.

Семенов, поняв все, как-то сгорбился и стал ниже ростом. ЦК ПСР, как и в случае с Володарским, снова обманул и предал своих "рыцарей народовластия". Так часто называл террористов Абрам Гоц.

Рыцари народовластия… Семенов обвел боевиков тяжелым взглядом. Усов равнодушно смотрел в окно. Иванова и Ставская вытирали слезы. У Коноплевой судорожно подергивался подбородок… Козлов ловил ртом воздух…

Первым опомнился Василий Новиков:

— Довольно в молчанку играть, доигрались, туды их…

И прорвало… Все разом вскочили. Загалдели. Задвигали стульями и табуретками.

Один Семенов не кричал и не возмущался. Когда многие выговорились и поутихли, поднял руку.

— Призываю всех к порядку! Предлагаю: для выяснения причин появления в газетах заявления Центрального Комитета…

— Чего там выяснять! — хлопнул шапкой об пол Пелевин. — Я старый эсер, участник восстания на корабле "Память Азова". Многое видел, но такой подлянки…

— Перестрелять их всех, как крыс! — снова заорал Королев.

— Предатели!

Семенов, с большим трудом успокоил боевиков. Новиков отошел не сразу: сел на табуретку, снял поношенный картуз, обнажив взлохмаченные волосы. Козлов потоптался на месте, затем сел рядом с Новиковым, выжидая, что будет дальше. Королев не отходил от Семенова, требовал пригласить на дачу в Хлыстово Дмитрия Донского. Усов вопросов не задавал: твердо решил покончить с террором. Поставить крест на партии эсеров.

— Вы знаете, где находитесь? — грозно спросил Семенов притихших боевиков.

— Знаем — за всех ответил Зубков.

— Ну, а раз так, начнем деловой разговор. Без истерики и шума.

— Есть предложение, — подал голос Ефимов.

— Какое? — насторожился Семенов.

— Послать Тисленко в Пензу.

— Зачем?

— Как зачем? Запросить ЦК о причинах его отречения от покушения на Ленина.

— Ефимов дело говорит, — поддержал Пелевин.

— Пусть Тисленко запросит Тимофеева и Гоца об образовании автономной группы террористов, — подключилась к разговору Лидия Коноплева.

— Кто как, — возразил Усов, — а я ни в какую автономную группу вступать не собираюсь. Хватит. Сыт по горло.

— Запрос в ЦК об автономной группа Тисленко сделает, а там — посмотрим, — примирительно заметил Семенов. — Есть еще предложении?

— Есть, — отозвался Новиков. — Поехать к Донскому. Узнать, в чем дело?

Предложение Новикова приняли и поручили ему и Семенову безотлагательно побывать в Москве у Донского.

— Решено, — резюмировал Семенов. — теперь обсудим — прекратить террор или продолжать?

Вопрос о терроре обсуждали уже спокойно. Продолжать его согласились Семенов, Коноплева, Королев, Пелевин, Ставская. Многие боевики колебались.

Усов, Козлов, Зубков, Ефимов прямо заявили Семенову, что не верят больше ЦК ПСР и покидают отряд, так как не хотят убивать из-за угла таких же социалистов, как и они сами.

На другой день состоялось свидание Семенова и Новикова с Донским. Пока ехали до Москвы, Григорий Иванович о многом передумал. Концы с концами не сходились. В ЦК ПСР не совсем ясно представляли положение в отряде. Из Москвы в Хлыстове ничего не видать. "Все можно понять, — думал Семенов, — только постоянно находясь среди боевиков. Нужна решительная поддержка центра, а ее нет. Каждый самостоятельный шаг дается с боем. Какая же это поддержка святого дела? Не обманываем ли мы людей".

— Никакая серьезная санкция не получит размаха, если ее не поддержит ЦК ПСР, — согласился Новиков. — Потребуем от Донского поддержки.

Едва Семенов и Новиков переступили порог явочной квартиры, как Донской спросил:

— С чем пожаловали, Григорий Иванович?

У Семенова непроизвольно задергалась щека.

— Естественно, мы пришли не в гости… Требуем объяснений…

— Требуете? — перебил Донской. Поиграл тонкой бровью. — У Центрального Комитета?

— Центральный Комитет поставил боевиков в трудное положение… В дурацкое… если угодно…

— Выбирайте выражения, сударь… Вы осмеливаетесь оспаривать решения руководства партии?!…

— Вы должны опровергнуть свою лживую публикацию в газете…

— Центральный Комитет на это не пойдет, — отрезал Донской.

— При всех условиях игра должна быть честной.

— Если сделать так, как вы предлагаете, наша партия будет уничтожена. Вы этого добиваетесь?

— Я добиваюсь того, что мне обещал Гоц, а вы — Каплан. Иначе Центральный Комитет потеряет своих "рыцарей народовластия"…

— Григорий Иванович, — сбавил тон Донской. — Вы же знаете, что я в принципе — за террор. Продолжайте работать… Но и ином качестве.

— То есть?

— Действуйте автономно, не ссылайтесь на Центральный Комитет… Держите свои связи с ним за семью замками… И хорошо бы отряду подобрать подходящее название. Что плохого, если отряд будет называться "Черные соколы".

— Мы политические борцы, Дмитрий Дмитриевич, а не "Черные соколы"… Поберегите это название для кого-нибудь другого, а не для нас.

Донской изменился в лице, но пересилив себя, глухо сказал:

— Запрошу мнение Гоца и Тимофеева…

— Не трудитесь. Мы уже послали к ним в Пензу Тисленко.

— Хорошо сделали, — примирительно сказал Донской. — Подождем его возвращения. Постарайтесь в это время занять боевиков какой-нибудь крупной экспроприацией… ЦК испытает нужду в средствах…

Донской подошел к Новикову.

— Для вас есть особое поручение. Вы единственный свидетель и участник покушения на Ленина… Постарайтесь обо всем подробно написать.

— Выходит, попаду в историю, — усмехнулся Новиков. — Только писатель я никудышный.

— Напишите… Морозов поможет. Документ нужен для партийного архива, — сухо заметил Донской. — Это решение Московского бюро ЦК ПСР.

Семенов многозначительно улыбнулся.

— Писать о покушении на Ленина?… На этот раз, Новиков, вы действительно будете работать для истории.

Семенов и Донской договорились, что пока Тисленко ездит в Пензу, боевики проведут операцию по добыче средства.

— Касса Центрального Комитета, — сказал Донской, — опустела. От безденежья — задыхаемся.

Семенов смотрел на Донского, молчаливо соглашаясь выполнить задание. Но прежней доверительности в разговоре уже не было. А деньги были нужны не только ЦК ПСР, но и боевому отряду.

Прежде, во время подготовки покушений на Володарского, Урицкого, Зиновьева, Троцкого, Ленина, у Семенова как-то не было времени дать себе отчет в своих действиях и придти к какому-нибудь решению. Оценить свою роль в белом терроре. Его взгляды на применение террора явно расходились с теми, что проводил в жизнь ЦК ПСР, с тем, к чему стремились Абрам Гоц и Дмитрий Донской.

Если же временами и задумывался Семенов о происходящем и о перспективах народовластия в будущем, то появлялось какое-то смутное сознание преступной деятельности, закрадывались в душу сомнения в победе над большевиками, так как у них была Красная Армия, а это не что иное, как весь русский народ. Такие мысли возникали, когда он был еще в Саратове, куда хотел перебазировать боевой отряд, а потом понял — не удастся. Загубит боевиков. Загубит цвет эсеровской гвардии. В открытую выходить против Красной Армии поостерегся. Но у Гоца, Донского, Веденяпина, Чернова, Зензинова, Рабиновича, Гендельмана, Герштейна, была надежда на реванш, на развал Советов, и Семенов плелся за старыми авторитетами. За Семеновым также, видимо, бездумно, веря в него, как в проводника линии Центрального Комитета, безоговорочно шли рядовые исполнители террористических актов и экспроприаций. Следовал приказ и они его проводили в жизнь. Вот и теперь получили приказ: добыть денег. Много денег. И приказ этот надо выполнять.

Пока добирался обратно до Томилино, почти наметил план экса. Оставалось уточнить отдельные детали с Пелевиным — основным его помощником по экспроприациям. Из отряда уходили опытные боевики, участники многих рискованных акций. Зато те, которые оставались, ни о чем не спрашивали, не лезли в душу. Экспроприировать экспроприированное — на это они согласны.

— Григорий Иванович! — Королев бухнул кулаком по собственному колену. — Не мудри. Говори по-русски: грабить мол, идем. Карманы разгружать. Для партии, конечно. Для ЦК, — испугался Королев, заметив, как побледнел Семенов. С начальником отряда шутки плохи. Не терпел панибратства. Пристрелит и глазом не моргнет.

Через несколько дней Королев сообщил, что в кассе кооператива льноводов лежит немалая сумма. Взять ее ничего не стоит.

Семенов похвалил боевика за расторопность. Королев расцвел:

— Я в кооперативе разнюхал: кто когда приходит, где что лежит. Срисовал входы и выходы.

— Что-то быстро разобрался, — язвительно заметил Пелевин.

— Помощницу нашел — Ремянникову. Работает по соседству с кооперативом. С женой кассира дружбу водит. Чаи распивают.

— Хуже нет с мокрохвостками связываться, — ворчал Пелевин. — Помяни мое слово — в дураках останемся. Ты хоть знаешь деваху-то?

— Ремянникову-то? Тю! Годов пять как обзнакомился. Не сомневайся, баба что надо. Ее муж в нашей партии в начальниках ходит. Лихач ему фамилие…

— Лихач?! — удивился Семенов. — Член Центрального Комитета?

— Чик в чик. Он самый.

— Поистине мир тесен, — засмеялась Коноплева. — Любопытный симбиоз, не правда ли?

Ограбить кооператив льноводов не удалось. Кассир уехал в командировку, а деньги сдал в банк. Раздосадованный Пелевин шумно упрекал Королева.

— Подвела твоя Ремянникова. Не могла упредить заранее, что кассир уезжает?

— Не знала Ремянникова.

Королев ругался. Семенов не огорчался: найдется что-нибудь посолиднее.

И нашлось. Однажды Пелевин возвратился из города возбужденный, веселый. Королев удивился:

— Никак у кумы на крестинах побывал, матрос.

— Вроде того. Поднимай якоря, дело есть!

С шуточками и прибауточками Пелевин рассказал Семенову, что нашел подходящий "объект", который можно и нужно выпотрошить.

Семенов поморщился:

— Оставь ты свой лексикон! Что за объект?

— Губпродком! Фирма солидная.

Боевики переглянулись.

— Крупное учреждение. Наверняка охраняется.

— Нам, Григорий Иванович, любая охрана — тьфу! Прихлопнем.

— Ворваться в Губпродком с боем? Шум поднять на всю Москву?

— Не, Григорий Иванович, мы тишком. И без всякого боя. Человек в Губпродкоме верный работает. И не писарь какой-нибудь, а начальник охраны.

— Вот это да! — Восхищенно выпалил Королев и вдруг нажмурился. — Не подведет?

— Аванс взял…

Семенов повеселел: похоже, дело выгорит.

Экспроприацию Губпродкома Семенов взял на себя. В группу захвата помимо Пелевина, включил Михайлова, Королева, Зеленкова, Красавина и Коноплеву.

Обговорили детали, распределили обязанности. Пелевин закряхтел, завозился на табуретах.

— Братишки, пустячек забыли…

— Чего еще? Деньги твоему приятелю отсчитаем до копейки…

— Монета нужна мне.

Все дружно повернулись к Пелевину: террористы презирали деньги. Их помыслами все же двигала идея: хорошая ли, плохая ли. И вот отыскался в отряде сребролюбец…

— Так ты — за деньги? — Зеленков расстегнул кабуру пистолета.

Пелевин выкатил глаза.

— Вы что, братва?! Разве можно без денег?!

— Знаешь, Пелевин, — угрожающе придвинулся Королев. — Катись-ка ты отсюда… Поспеши, не то унесут.

— Но, но! — Полегче… Деньги нужны, чтобы за него уплатить!

— За начальника охраны? Так он получил аванс.

— Тьфу, дуроломы! Аппарат-то недешев…

— Че-го?!

— Чтобы замок в кассе открыть — специальный аппарат нужен. В Губпродкоме сейф — слону не сдвинуть. Аппаратом в момент замок выплавим. Я, конечно, расстарался, отыскал. С хояевами сторговался. А вы меня за грудки.

Боевики смутились.

— Прости, плохо о тебе подумали…

— Бывает… Чего там…

Подкупленный начальник охраны провел Пелевина, Королева и Зеленкова в Губпродком. Иванова и Коноплева остались у входа. Бойкая на словах, Иванова на деле неимоверно трусила. Это забавляло Коноплеву.

Семенов, однако, Иванову ценил. Она всегда приносила ценную информацию. Добывала ее, видимо, не без помощи брата Николая — кандидата в члены ЦК ПСР.

Бремя тянулось медленно. Женщины на улице истомились. Вроде бы и дело пустяшное. Охрана подкуплена. Оставалась черновая работа: вскрыть сейф. Коноплевой было не по себе: борцы за идею, а как уголовники стоят на стреме…

Но вот хлюпнула дверь. Вышли Королев и Зеленков. Следом за ними — Пелевин и начальник охраны. Коноплева шагнула к ним.

— Где же деньги?

— В кассе. Где же им быть, — хохотнул подвыпивший начальник охраны. Пелевин виновато развел руками.

— Замок до конца не выплавили, не хватило кислорода.

— Шляпы! — с презрением процедила Коноплева.

— Черт его знает, сколько кислороду в баллонах. Я не инженер, — смущенно оправдывался Пелевин.

Возвращались в Хлыстово раздосадованные. Пьяненький начальник охраны пуще всего боявшийся, что потребуют назад "аванс", плелся сзади, утешал:

— Ничего, ребята, разживетесь баллонами и расплавите сейф. Я проведу и выведу, не сомневайтесь.

Семенов и на этот раз не огорчался: не вышло здесь, получится в другом месте…

Гражданин Никаноров, проживающий в Подмосковье, дом пятистенку давно не ремонтировал: драночная крыша взялась ядовито-зеленым мохом. Крыльцо покосилось: гнулись, трещали половицы — вот-вот провалятся. Ограду ветром качало, а хозяин словно не замечал. Отговаривался — недосуг ремонтом заняться. В добрые старые времена постоянно по России мотался, а ныне и вовсе редко бывал дома. Служил на железной дороге то ли проводником, то ли контролером. Никаноров — бобыль, дружбы с соседями не водил, даже постирушки сам затевал. Неумело и подолгу возился с прищепками, развешивая во дворе серое, плохо прополосканное белье. Бабы жалели мужика, солдатки пробовали окрутить его — не выходило…

И никто не знал, что гражданин Никаноров вовсе не проводник и не контролер, что может запросто купить поселок со всеми потрохами. Крупный спекулянт, пустив в оборот родительские капиталы — старик — отец приторговывал по малости золотишком в Сибири — крепко нагрел руки на поставках в армию: гнал на фронт гнилые шинели, сапоги с картонными подошвами. Разбогатев — утихомирился. Присмирел, старался жить незаметно, не привлекать внимание.

Однако, привлек. Им заинтересовались уголовники, через них и вышел на подмосковного миллионера Григорий Семенов.

"Проведать" Креза отправились впятером: Семенов, Королев, Красавин, Зеленков и Пелевин. Вел Зеленков — худой как щепка, злющий, нервный. Поговаривали, что он нюхает кокаин. Семенов этого не замечал, но иногда остекленевшие глаза Зеленкова не на шутку пугали. Семенов ценил Зеленкова за обширные связи в уголовном мире. Зеленков безошибочно отыскал покосившийся дом, остановился у сорванной с петель калитки: здесь.

— Ну и хоромы, презрительно протянул Королев. — Сразу видать — "миллионщик" живет.

— Помалкивай, Король! — Семенов подянялся на затрещавшее крыльцо, постучал.

— Кого нелегкая несет?

— Милиция!

За дверью что-то упало. Загремело. Семенов постучал сильнее.

— Открывай, папаша, — пробасил Пелевин.

Кто-то тяжело вздохнул. Послышались удаляющиеся шаги. Семенов приказал:

— Высаживайте…

Дверь поддалась не сразу. Здоровяк Королев взмок, но все же справился: террористы ввалились в дом.

Вездесущий Зеленков заглянул в комнаты, по шаткой лесение взлетел кошкой на второй этаж.

— Здесь он, здесь!

Никаноров сидел в кресле, глаза закатились.

— Готов! — крякнул Королев. — Напужался, сердчишко не выдержало.

— Стало быть кишка у него тонка, — сказал Пелевин. — Обойдемся без хозяина, мы не гордые…

Семенов приказал обыскать дом, но ничего не нашли…

Обескураженные и злые возвращались в Москву. Семенов посмеивался:

— Где же твой нюх, Зеленков? Может набрехала твоя шпана?

— Да, парень, здорово тебя разыграли, — поддавал пару Пелевин. — Нашел богача. В одном кармане — вошь на аркане, в другом — блоха на цепи.

— Засохни, специалист по сейфам!

Долго не везло террористам, но вот однажды обнадеживающую новость принес сияющий Пелевин.

— Двести — триста тысченок нащупал. И ехать никуда не надо: почту на углу Камергерского переулка знаете?

На разведку сходил Семенов. Вернулся удовлетворенный: экспроприация возможна. Утром, прихватив четырех террористов, вооруженных маузерами и бомбами, начальник отряда явился на почту. Дверь заперли изнутри: у прохожих создавалось впечатление, что почта еще закрыта. Всем, кто был в зале, террористы приказали поднять руки вверх, повернуться к стене.

Перепуганные посетители и почтовые работники подчинились. Забрав в кассе сто тысяч рублей, террористы ушли.

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

ЛИХАЧ: Разрешите задать вопрос Коноплевой. Вы Тисленко послали в Пензу. Он вернулся. Дальнейшую его судьжбу знаете?

КОНОПЛЕВА: Знаю. Он уехал на юг, в Крым, был офицером во Врангелевской армии. Это было летом 1920 года.

СЕМЕНОВ: В деревне Хлыстово, недалеко от станции Томилино по Казанской железной дороге, была снята дача. В ее подвале Центральный боевой отряд ЦК ПСР хранил оружие. В подвале был оборудован тайник. В нем хранились всегда готовыми к действию 6–7 бомб военного образца, 3–4 адские машины о часовыми механизмами и пара револьверов.

КОНОПЛЕВА: Чернов знал о нашей работе в 1918 году. Знал об отказах ЦК ПСР от покушений на Володарского и Ленина. Он интересовался деталями террористических актов. Я ему о них рассказывала.

СВИДЕТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ

ИЗ ПИСЬМА В.М.ЧЕРНОВА В ГАЗЕТУ "ГОЛОС РОССИИ" ОТ 18 МАРТА 1922 ГОДА

"Второй раз я встретился с госпожой Коноплевой, придя на ночлег к своему знакомому, и госпожа Коноплева очень долго и пространно рассказывала мне, что… Д.Д.Донской поступил с ними не как товарищ, a как политикан…"

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ВЕРХОВНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ТРИБУНАЛА

КРЫЛЕНКО: Обвиняемый Семенов, как реагировали террористы на появившееся в газетах сообщение Московского бюро ЦК ПСР о том, что партия социалистов-революционеров к покушению на Ленина не причастна?

СЕМЕНОВ: Мы были все подавлены. Мы никак не могли понять, как могло произойти такое предательство.

КОНОПЛЕВА: Отречение от акта покушения на Ленина написал Донской по настоянию Морозова. Об этом Морозов говорил в ноябре 1918 года. Фотокарточки Каплан я передала Морозову весной 1919 года.

МОРОЗОВ: Для меня было неожиданным, что в Ленина стреляла Каплан. Я со спокойной совестью участвовал в составлении того заявления Центрального Комитета ПСР, которое мы выпустили о непричастности ни одной партийной организации к акту покушения на убийство Ленина, Урицкого.

ДОНСКОЙ: Я передавал всем партийным товарищам, что Каплан вышла из партии и сделала покушение на Ленина на свой страх и риск, как личный индивидуальный акт.

ПОКРОВСКИЙ: Все честь — честью. Отправляясь к французским министрам, надевают фрак. Отправляясь убивать Ленина, выходят из партии.

На все есть свой этикет. Если бы эсеров судил сам Вандервельде, оправдательного приговора он бы эсерам вынести не смог.