1

Родители должны учить своих детей всему, что знают сами. Отец – дояр? Расскажи дочери про быков: как они себя ведут, чего не любят, когда становятся опасны. Пойдет дочь в неурочный час к тебе на ферму, встретит взбешенного быка – будет знать, как действовать. Вот мое глубочайшее убеждение. Это я своему сыну не могу рассказать, какие обычаи у нас в Зазеркалье, а Мохов же от своей дочери не прятался?

Нет, я от Осборна никаких подлостей не ждал, не говоря уже о Питере. Хотя любители игр без правил наверняка есть и у них в МИ-5. Не сомневаюсь, что они обговоривали и силовой вариант. Взять Тоню и задержать – да хоть ту же травку ей подкинуть. Мохов позвонит дочери – ему сообщат, что она в полиции, дает показания, до суда будет под стражей. Тогда, хочешь – не хочешь, ему придется связаться с другом Лесли. Осборн естественно возьмется решить проблему, но скажет, что у них в цивилизованной стране телефонное право не существует. Ну, разве что если задействовать людей на самом верху. А те просто так ничего делать не будут. Другими словами, Тоню можно было бы взять в заложницы, и Мохову не осталось бы ничего другого, как мчаться ее выручать.

Однако по всему, что мы знаем об Осборне, хотя бы по истории отношений между двумя семьями, он на такую низость не пошел бы. Уверен, он у себя на службе даже не скажет, с кем Тоня уехала и куда. Но узнают же стрелки Крота каким-то образом о перемещениях людей, которые их интересуют? Так и про место, где ночует Тоня, могли получить наводку.

Я молчал так долго, что Тоня забеспокоилась:

– Вы здесь?

– Давайте начнем с простых вещей, – сказал я. – Вы в спальне, да? У вас свет там не горит?

– Нет. Только экранчик телефона светится.

– Это хорошо, прижмите его к уху. Осторожно подойдите к окну. Только не фронтально, а сбоку и занавеску не отодвигайте. Идете?

– Иду.

– Что видите?

– Ничего. Все спокойно.

– Конкретнее. Прохожие?

– Прохожих нет. Пустая улица.

– И никаких машин припаркованных?

Я же диспозицию помню.

– Машины есть, конечно. Бампер к бамперу, ни метра не пропадает. Все с нашей стороны – напротив парковаться запрещено.

– А люди в машинах есть?

– Да мне со второго этажа не видно. Вот сейчас к нам еще одна вывернула.

– Проехала?

– Нет. Остановилась. У другой машины, припаркованной, огни зажглись. Завелась и уехала. А та машина на ее место паркуется. – Сообразила. – Я дура, да?

– Нет, это я дурак, что не просчитал такой вариант. Да-а. Из дома есть второй выход?

– Там с противоположной стороны можно пройти в такой крошечный садик. Мы там с Синди по утрам чай пили.

– И что вы стоите? Идите туда, только потихоньку, перед окнами не мелькайте. Скажете мне, что там дальше за садиком.

– Сейчас. Блин, туфля куда-то завалилась. А, вот она.

Шагов сначала не слышно, а потом ступеньки заскрипели – спускается по лестнице. Дверь открывается – с трудом, скребет по полу.

– Ух ты, ночью холодно уже. И скользко. – Я прямо вижу, как Тоня ежится. Натренировали меня Радж с Шанкаром. – Свет же нельзя включать? Хотя я и не знаю, где.

– А что, там тьма кромешная?

– Нет, что-то видно. Да я помню: там несколько кустов, столик со стульями и сбоку веревка для белья натянута. Блин, ударилась. – Действительно, стул заскрежетал по керамической плитке. – Вот, дошла. Знаете, здесь такой дощатый забор, я раньше не замечала. И калитка сбоку.

– Заперта?

– Вроде заперта. Нет, всего лишь на защелку.

– Осторожно открывайте. Маленькую щелочку сначала.

– Так, открыла.

– И что за нею? Садик соседей или улица?

– Улица. Но уже совсем на город не похожа.

– Машины есть припаркованные?

– Нет. Ни припаркованных, ни проезжающих.

– Это хорошо. А что напротив?

– Напротив скверик небольшой. В нем типа детской площадки. Там шалашик такой деревянный. Да, детская площадка.

– Соображу, отлично. Соберите свои вещи и ждите меня за калиткой, на улицу не выходите. Телефон поставьте на вибрацию. Я где-то через полчаса заберу вас. Позвоню за пять минут, а подъедем, посигналим фарами. Вы же можете видеть эту улицу?

– Я приоткрою калитку. Хорошо, все поняла. – В голосе никакой паники, даже замешательства не слышно. – А кто, вы считаете, в той машине?

– Коллеги дядюшки Лесли. Но с теми, кого они за собой могут привезти, лучше не встречаться.

А если все же встретится?

Я почти бегом вернулся к Раджу. Магазин, естественно, закрыт. А что дверь с цифрой восемь слева от входа? Тут же открылась. Возможно, не потому, что я подошел – из нее, поигрывая ключами от машины, выходил сам Радж.

– Ах да, мы же не попили чаю, – с улыбкой сказал он, делая вид, что приглашает меня в дом.

Я схватил его за руку:

– Радж, ты должен отвезти меня забрать одного человека. Такси я не могу взять. Но ты только подвезешь нас потом до метро, там недалеко, и я тебя сразу отпущу.

– Это опасно?

– Скорее всего, нет. Но мне так было бы спокойнее.

– Но хотя бы теоретически нас могут ждать там злые люди? За нами могут гнаться? В нас стрелять?

Я на каждый вопрос покивал. Раз уж ему так хочется.

– А я собирался тупо приехать домой, поцеловать детей и посмотреть крикет по телевизору. – Радж пикнул сигнализацией, и стоящий у тротуара неприметный небольшой «ровер» дважды салютовал нам габаритами. – Ну, садись.

Я сказал, что мы едем в Саутфилдс, и залез в гугловскую карту. Вот станция метро. Улица, где живет подруга – Реплингем-роуд. Хм, даже китайский ресторанчик обозначен, в котором я еду покупал. А вот севернее к ней другая улица начинает прижиматься, Пирбрайт-роуд называется. Да, вот и скверик, который детская площадка. Теперь я мог уточнить Раджу адрес. Он, хотя всю жизнь живет в Лондоне, ехал по навигатору. Электроника развращает: сейчас же никто пять на пять умножить не сможет, полезет за калькулятором.

На центральных улицах – мы пересекали весь город – движение, несмотря на поздний час, было плотное. Но едва мы переехали Темзу, как ощущение глухой провинции стало усиливаться с каждым километром. Я из чувства ответственности следил за дорогой со своим айфоном, но навигатор Раджа справлялся не хуже. Вот справа начался сквер, и я позвонил: «Мы совсем рядом. Выходите». Мигать фарами не пришлось – Тоня уже выскальзывала из дощатой калитки.

– Вот как-то так моя бабушка бежала в Калькутту, – сообщил Радж Тоне, едва та забралась на заднее сиденье. Машина тронулась.

– Бабушка? – Тоня недоуменно уставилась на меня.

– Потом, – сказал я. – Это целая «Махабхарата».

Радж счастливо улыбнулся. Нет, не так. Улыбнулся – это когда растянул губы, а потом снова их отпустил. А Радж как улыбнулся, так и остался сверкать своими белоснежными, какие бывают только у индийцев, зубами. Я уже как-то говорил, я во многих взрослых людях спонтанно вижу, какими они были в детстве. Радж был непоседой, но не задирой – из таких вырастают лучшие авантюристы.

Как я и обещал, он довез нас до метро «Саутфилдс» и остановился у банка, где я днем снимал деньги. Рискованная часть поездки заняла у нас от силы минуту.

– И это все? Это ваша работа? – спросил Радж, когда я прощался с ним. – Ни перестрелки, ни погони. Нет, моя жизнь куда более захватывающа.

– А вы кто по профессии? – не удержалась Тоня, которая тоже благодарно пожала ему руку.

– Я с восьми лет стою за прилавком в маленьком семейном магазине, – скромно ответил Радж.

2

Мы спустились в метро, в этот час почти безлюдное. Я снова взялся нести тот большой бумажный пакет с Тониными зимними вещами. Только кожаный плащ по случаю ночной прохлады Тоня надела на себя.

– Я как бомжиха – все свое ношу с собой, – сказала она, когда я поставил пакет на пол. Пользуясь отсутствием других пассажиров на перроне, мы перешли на русский.

– Как кто? – не понял я.

Тоня посмотрела на меня с недоумением. Потом сообразила, что только человек, не живущий в России, может быть в такой степени оторван от реалий местной жизни.

– Как лицо «без определенного места жительства». Бэ-О-Эм-Жэ, бомж. Бродяг у нас на родине больше нет.

Я сначала подумал, потом подумал, стоит ли говорить, и все-таки сказал:

– Боюсь, вы отныне представляете для меня такую же потенциальную опасность, как и Володя.

Тоня стрельнула в меня коротким сердитым взглядом.

– Я имел в виду, что вы теперь должны быть очень осторожны, если не хотите мне навредить, – поправился я.

Она поразмыслила секунду, продолжать ли ей обижаться, но решила, что не стоит.

– Вы даже не представляете себе, какой в вашем вражеском окружении у вас появился друг, – с самым серьезным видом сказала она. И через паузу: – А пару дней назад я была готова вас убить.

Что я на это мог сказать?

– А вы действительно работали с папой в Лондоне? – спросила Тоня.

– «Работали» – это сильно сказано. Я подключался здесь к одной веселой проделке.

– Вам папа понравился?

– Тогда да. Я почему-то хорошо запомнил, как он вас любит. «Моя принцесса».

– Он что, говорил об этом?

– Об этом не надо говорить. Один раз он при мне выбирал вам очередную, как я понял, далеко не первую Барби. Я потом удивился, когда узнал, что вам уже было шестнадцать.

Тоня весело посмотрела на меня:

– У меня их сорок две – Барби. Я долго выходила из детства.

– Не помню, какую он тогда вам купил. Он еще звонил вашей маме, советовался.

– Здесь не могу вам помочь. Говорю, у меня их столько!

– А второй раз меня как-то особенно тронул. Мне нужно было срочно передать Володе одну вещь, и он приехал с вами. Вы сидели в машине, слушали музыку. Не машинную магнитолу, какой-то девайс с наушниками. Потом он вернулся в машину, вы вставили ему в ухо один наушник, чтобы он тоже послушал, а потом поцеловали в щеку. Какой-то он вам купил диск, какой вы хотели.

– Нет, я помню это, помню! Это было у парка. Он купил мне в тот день такой маленький плейер для компакт-дисков. На батарейках, я потом с ним бегала по вечерам. – Тоня помолчала. – Так странно, что мы все опять оказались вместе.

Подошел поезд. Я собирался проехать пару станций и потом взять такси. Но мы оказались на той же линии, и народу в метро было мало, все на виду. Так что я решил ехать напрямую до самого места.

– Куда мы едем? – спросила Тоня.

Уже по-английски спросила – автоматически, но очень даже грамотно. Да, шумная компания аборигенов, я имею в виду белых англичан, болтала, сидя и стоя, лишь в противоположном конце вагона. Однако даже если слов не разобрать, мелодика чужого языка всегда привлекает внимание.

– Ко мне в гостиницу, – ответил я. Тоня как-то странно посмотрела на меня, и я добавил: – Надеюсь, у них найдется свободный номер.

«Кенсингтон Гарденс» был полон. Туда заехала группа делегатов на какой-то профессиональный слет жителей Британского Содружества Наций. Трое делегатов, судя по произношению, австралийцы, с уже пришпиленными к пиджакам бэджами, стоя пили кока-колу у автомата, продававшего в том числе и этот волшебный напиток.

– Вам действительно нужен еще номер? – спросила симпатичная быстроглазая блондинка за стойкой. Литовка из Каунаса, мы с ней поболтали пару ночей назад. – Просто заплатите еще за один завтрак и все.

– Можем залезть в интернет и посмотреть, где есть номера поблизости, – предложил я своей спутнице.

– Давайте уже где-нибудь приземлимся, – сказала Тоня.

И правда – уже ночь.

– Ваш ключ, – с готовностью протянула его мне девушка. Ей нравилось то, что, как она считала, в самое короткое время неминуемо произойдет.

Давно я не вел так в номер женщину. Горизонтальных видов на нее, как я это называю, у меня не было, но хотим мы того или нет, электрическое поле вокруг все равно возникает. Мы шли рядышком неслышными шагами по затянутому ковролином коридору, Тонино плечо коснулось моего и тут же отшатнулось. Потом я вставил ключ в скважину – в этой гостинице были не карточки, а старомодные ключи на тяжелой круглой бляхе, чтобы их не положили в карман и случайно не увезли. И Тоня снова странно посмотрела на меня. Удивительная вещь! Мы ведь с ней сегодня были одни в пустом доме, и кровать там, естественно, была, и Тоня в ней даже спала, более того, недвусмысленно предложив эту постель с ней разделить. Однако тогда и намека не было на магнетическое напряжение. А вот теперь оно возникло.

Я толкнул дверь, пропуская Тоню вперед. Она прошла, села на кровать – у меня в номере была широкая, двуспальная – и качнулась на ней пару раз, как делают дети. Я стоял в проходе – только пакет ее положил на пол. Напряжение в электрическом поле между нами нарастало – я физически чувствовал, что сейчас эти два метра, которые нас разделяли, прострелит голубая молния. Я никогда не отрицал, что Тоня была очень красивая – даже когда она была фурией. Но сейчас эта холодность с ее черт исчезла, во взгляде появилось что-то покорное, губы чуть раскрылись, стали трогательно беззащитными. Я прислонился спиной к дверному косяку. Вот это называется чары: когда твое тело не в состоянии отвезти взгляда, а твоя мысль – проложить себе другой путь, в обход.

Я сделал два шага к кровати, и Тоня встала.

– Я днем дурачилась, а сейчас действительно этого хочу, – проговорила она едва слышно, закидывая руки мне на плечи.

И тут произошло то, что мне в моем возрасте хорошо известно, но чему я до сих пор не перестаю удивляться. Только что я был я. Какой есть! Человек, достаточно нерешительный, потому что «как много нужно не знать, чтобы действовать». Постоянно подвергающий сомнению свои достоинства и с увеличительным стеклом исследующий собственные слабости и недостатки. Человек, не любящий свою внешность и считающий, что другие люди смотрят на него без антипатии исключительно в силу своей добродетельности. Я могу продолжать эту характеристику до бесконечности, как любой человек, достаточно отравленный интеллектом и всю жизнь наблюдающий себя. Но вот мои руки обвили эту женщину и стиснули ее гибкое, пружинистое, прильнувшее ко мне тело. Вот мои губы нашли ее губы – открытые, сочные, стремящиеся утолить свою жажду. И все – я превратился в кого-то другого. Теперь это был мужчина, просто мужчина, испокон веков прижимающий к себе женщину, чтобы взять ее. Превращение это произошло мгновенно. И так же мгновенно Тоня – которая совсем недавно была мне чужой, с которой мы еще утром были на ножах и которая, что ни ее, ни меня нисколько не смущало, по возрасту годилась мне в дочери, – так вот, Тоня стала просто женщиной. Женщиной, которую желал тот единственный мужчина, который в мире материи существует в виде отдельных особей.

Мы, не размыкая губ, стягивали друг с друга одежду, когда ожила моя гарнитура.

3

– Пол, это Амит, – сказал молодой голос.

Я все время забываю, что сам нахожусь под круглосуточной прослушкой. Интересно, мальчик сообразил, что здесь сейчас происходит?

– Сейчас, Амит. Одну минуту.

– Сто минут, – прошептала Тоня, дергая меня к постели. – Это подождет.

– А если нет? – так же шепотом сказал я. – Надо узнать хотя бы, в чем дело.

– Простите, если я не вовремя, – смущаясь, проговорил Амит. Все-таки просек ситуацию. – Но мне кажется, это срочно.

– Слушаю тебя.

Я хотел усадить Тоню на постель, но она высвободилась и прошла в ванную. Я не очень понял, в каком настроении. Обиделась?

– Это Объект А. Он по мобильному набрал свой служебный телефон, который мы прослушиваем, и, пока шли гудки, сказал что-то типа: «Ребята, я знаю, что вы здесь. Свяжитесь с Гусманом и попросите срочно мне позвонить. Достаньте его хоть из-под земли, это очень срочно».

– Откуда он звонил?

– Из Саутфилдс. Как я понимаю, из дома, откуда вы забирали девушку.

– Я могу позвонить ему через тебя?

– В режиме диалога нет. То есть технически-то это сделать просто, но нас засекут. И вас, и меня.

– Ладно, пойду найду автомат.

– Есть один вариант. Вы можете записать сообщение, чтобы он узнал ваш голос. Я отошлю этот файл с фантомного номера и запишу его ответ. Вы его послушаете и что-то скажете в свою очередь. И так далее.

– Это займет вечность.

– Вовсе нет. Люди ведь говорят именно так: сначала один говорит – другой слушает. Потом наоборот. Скажем, с пересылкой это займет раза в четыре больше времени, и все. Хотите попробовать?

– Давай.

Это действительно оказалось не так мучительно. Если опустить технические паузы, разговор с Осборном у нас получился такой.

Я: Приветствую вас, мистер Осборн. Что там у вас стряслось?

Осборн: Где Тони? Она с вами?

Отец Питера тоже называет ее Тони.

Я: Да. Мы увезли ее в надежное место. А что случилось? Вы же в Саутфилдс?

Осборн: Я приставил пару ребят, чтобы охранять Тони. Они перестали выходить на связь, я послал туда еще одну группу. В общем, тех наших парней убили. Дом взломан, но в нем пусто. Я думал, Тони похитили.

Тоня на этих словах вышла из ванной. Взгляд протрезвевший, обеспокоенный. Рассеялись чары, вспомнила, что враги наши не дремлют, все еще хотят нашей погибели. Садиться не стала, прислонилась плечом к косяку двери, как я перед этим стоял, слушает.

И что мне Осборну сказать? Что нельзя посылать людей на опасное дело, когда ты знаешь, что у тебя где-то утечка? Индийцы уверены, что по их связи меня с ними никто не может слушать. Но Осборн-то по мобильному говорит.

– Мы можем встретиться, чтобы поговорить не по телефону? – попросил Осборн. – Боюсь, меня опять прослушивают. Прямо сейчас.

Нет, он все понимает. Англичане просто недооценили противника. У русских же главный маневр – напролом.

Я: Ладно, давайте. Там, где вы были с девушкой утром. Через час, не раньше. Заберете меня на машине. Только проверьтесь как следует.

Осборн: Договорились. В час тридцать на том месте.

Тоня ждала, скажу ли я что-нибудь сам. И, не дождавшись, спросила по-русски срывающимся голосом:

– Еще что-то плохое? – Откашлялась. – С папой?

– Нет, с ним пока все в порядке. В дом вашей подруги пробрались посторонние.

– Они теперь ищут меня? Чтобы добраться до папы? – Я кивнул. – И что будем делать?

– Дай подумать.

Первое: Тоню не надо пугать. Бдительность пусть не теряет, но думает, что у меня все под контролем. Второе: ее надо срочно увозить из Лондона, но это мы сейчас с Осборном решим. Третье: раз Тоню ищут, надо расставить киллерам ловушку. Это опять Осборн. Четвертое: поскольку нам с ним встречаться, мне нужно изменить внешность. А у меня для этого лишь солнечные очки.

Я посмотрел на Тоню и подмигнул, чтобы ее подбодрить. Она слабо улыбнулась мне в ответ.

– Значит так, – голосом человека, который знает, как решить любую проблему, сказал я. – У тебя пара часов. Я бы прилег и попробовал заснуть, чтобы хорошо выглядеть. Потому что через пару часов я заеду за тобой и отвезу туда, где вы встретитесь с Питером. А дальше он умчит тебя в тот коттедж посреди романтической пробуждающейся природы.

– А ты?

Пройдя через фильтр общечеловеческой женщины и общечеловеческого мужчины, мы, не сговариваясь, перешли на «ты».

– Питер вряд ли захочет, чтобы я поехал с вами, если ты об этом. Да у меня и дела еще в городе. Слушай внимательно. Ты здесь без охраны и потому в полной безопасности. Но никаких звонков. Дай-ка мне все-таки твой мобильный. – Тоня послушно протянула мне телефон, и я положил его к своим, в электронный презерватив. – И по гостиничному телефону никому не звони. Дверь не открывай, на звонки не отвечай. Просто замри, и все будет в норме.

– А если ты не вернешься через два часа?

– Ты права. Мне на голову с притолоки может упасть танзанийская черная мамба, укус которой, как известно, летален в ста случаях из ста. Так вот, если меня не будет через четыре часа, спустись на улицу и из автомата позвони Питеру. Никаких указаний мест по телефону. Скажешь, что ждешь его там, где вы виделись утром. И подъедешь туда на такси. Давай-ка дам тебе денег.

– У меня есть, папа взял только пятьсот фунтов. – Тоня посмотрела на меня своим привычным, чуть насмешливым взглядом. – А как ты меня заберешь, если я должна не отвечать на телефон и никому не открывать дверь?

– Я скажу пароль. М-м… Вот такой: «Пьеса Шекспира, начинается на «А». И кончается тоже на «А».

Тоня сообразила и рассмеялась:

– Хорошо.

Она еще что-то хотела сказать, и я остановился:

– Что?

– Нет, ничего, – сказала Тоня, потрясла головой и снова засмеялась.

Хорошо ведь, когда человек, за которым охотятся убийцы, находит повод посмеяться!

Я двинулся к двери, и мы оба замялись. Как попрощаться? Просто кивнуть друг другу? Тоня нашлась первая: она обняла меня и поцеловала в щеку.

– Ты только осторожно.

– А ты поспи, – ответил я.

4

Я по лестнице спустился в холл. Быстроглазая литовка недоуменно смотрела на меня, но я сделал вид, что очень спешу, и даже не взглянул в ее сторону.

– Амит, – позвал я, отойдя на сотню метров от отеля.

– Слушаю, Пол.

– Моя маска по-прежнему доступна?

– Какая маска?

Действительно, он же ночной дежурный.

– Мне на базе твой дядя давал маску. Ее оставил в машине, но она мне снова нужна.

– Я не в курсе, но подъезжайте туда. Я предупрежу, чтобы маску разыскали.

– Там еще есть кто-то?

– Там всегда кто-то есть.

Я шел к метро и по дороги перехватил свободный кэб.

– Сохо, Театр Королевы.

Когда, преобразившись в налогового инспектора, я вышел к тому же Театру Королевы, было уже десять минут второго. Такси я поймал сразу, но все равно опоздал минут на десять. Осборн курил, присев на крыло серого «ланд-ровера». Водителя не было, теперь страхуется.

Сейчас я мог разглядеть его получше – тогда в машине, в темноте я мало что заметил. Он еще больше, чем на тех фотографиях, стал похож на Муссолини. Круглая компактная голова – брахицефал, по-научному. Такие часто бывают у полководцев и государственных деятелей, от Юлия Цезаря до Горбачева. Квадратный подбородок боевито выпячивается вперед, взгляд прямой, уверенный, без намека на мечтательность или иллюзии. С левой стороны над ухом шишка – не знаю уж, математическая или какая другая.

Мы пожали друг другу руку.

– Оставьте свой мобильный в машине и пройдемся, – предложил я.

– Хорошо.

Осборн открыл дверцу и положил в бардачок два мобильных. Мы не спеша шли по пустынной улице в сторону Бишопс-гейт. Осборн был явно расстроен потерей людей. Их застрелили сквозь окно машины. Соседи слышали только шум отъезжающего автомобиля. То есть кто-то подъехал или подошел совсем тихо, произвел несколько выстрелов из пистолета с глушителем, потом вошел в дом, прострелив замок, и, убедившись, что Тони нет, поспешно убрался из опасного места.

– Кто еще знал, что вы приставили к девушке охрану? – спросил я.

Осборн сжал губы и выпятил вперед подбородок. Не собирается отчитываться передо мной за их сложности и, вероятно, свою ошибку.

– Круг подозреваемых сужается, – коротко ответил он.

Я сочувственно хлопнул его по плечу. В этой работе все бывает.

– Давайте решим, как вывести девушку из игры, – предложил я. – Питер может же выехать прямо сейчас? Ну, через час-полтора?

– Конечно. Вы скажете, куда ему ехать?

– Я подвезу ее в тихое место, скажем, на Ганновер-сквер. Знаете, где это? – Осборн кивнул. – Будьте у банка Барклейс. Там одностороннее движение вокруг площади, мы всех увидим, если что.

– В три? В начале четвертого? – спросил Осборн.

– Где-то так. Вы же будете там сами?

– Разумеется.

– У вас найдется еще время? У меня есть некоторые соображения, как попытаться со всем этим покончить.

– Заманить их в ловушку?

– Да.

Осборн сжал челюсти так, что желваки пропечатались сквозь щеки.

– Я об этом все время думаю.

– Только… Только пока не отправим молодежь, прошу вас, никому никаких звонков. Даже не забирайте свои мобильные из машины. На такси поезжайте к Питеру.

Осборн с досадой покачал головой:

– Я представить себе не мог, что эти мобильные, как чума, как СПИД.

У всех у нас одно и то же сравнение.

– Да. И почему-то до сих пор никто не удосужился изобрести презервативы, – слукавил я.

5

Двери в «Кенсингтон Гарденс» были открыты, хотя любознательной литовки за стойкой не было – отошла куда-то на минутку. В холле вообще было пусто. Лифт, как показывала красная цифра, был на шестом этаже, и я его ждать не стал. Взлетел к себе на третий через ступеньку по лестнице.

Наша встреча с Тоней – согласитесь, уже в другом качестве, хотя ничего и не было, – произошла так. Спрашивать пароль она не стала. Замялась чуть, когда я постучал – она ведь только придуманный мною псевдоним знает. Но делать нечего, спросила:

– Это ты? – И уже шутливо: – Это ты, Клеопатр?

– Я, я. Открывай.

Дверь приоткрылась чуть-чуть, чтобы в щелку было видно мое лицо. Потом она распахнулась, а в следующий момент я получил такой удар между ног, что в голове у меня сверкнула молния. Это просто такое выражение: «в глазах потемнело от боли». На самом деле это вспышка. Боль была такая, что я повалился на пол и даже выпустил из руки свой драгоценный рюкзачок.

Я недавно мысленно укорял Мохова, что он не научил дочь тому, что знает сам. Я был неправ. Хороший отец рассказал своей принцессе об этой Ахиллесовой пяте, которая превращает самого свирепого насильника в беспомощного младенца.

Я хотел сказать Тоне, что забыл, что я в маске, но тогда мне было недосуг. Скрючившись, я катался по пахнущему моющими средствами ковролину коридора. А агрессорша приняла еще одну наступательную позу, и я простонал уже по-русски:

– Да я это, я. Черт, Тоня!

Голос человека в моем состоянии наверняка неразличим, но родной язык ее отрезвил.

– Я в маске, – выдавил я из себя еще три слова.

Встать я еще не мог, просто отталкивался от пола ногами, помогая Тоне затащить себя в номер.

– Блин, откуда я могла знать? – оправдывалась она. – Очень больно?

Она захлопнула дверь, и я откинулся на нее и попробовал вытянуть ноги. Так лучше, начинало отпускать.

– Это из тех вещей, которых тебе самой не испытать, а объяснить невозможно.

– Как роды? – тут же нашлась Тоня.

Она хотела помочь мне встать, но я остановил ее. Не надо экспериментировать: сейчас полегче, и хорошо.

– Я немного занималась карате, – не без гордости сообщила моя неслучившаяся любовь.

– Ах это было карате!

Я так и оставался сидеть на полу, пока Тоня закидывала в пакет вещи и надевала плащ.

В такси она какое-то время еще помнила, что нанесла мне пусть временное, но увечье. С сочувствием смотрела на меня, смешно, уточкой, вытягивала губы, как провинившийся ребенок. Я положил этому конец, сказав: «В том месте переломов не бывает, успокойся».

Она успокоилась. Сидела, едва касасясь меня плечом. Пару раз поворачивалась ко мне, как будто хотела что-то сказать. Потом – мы уже свернули на Брук-стрит – решилась:

– Слушай. Я не могу не уезжать сейчас с Питером?

Я даже не понял столь сложносочиненную фразу. Подумал, что это было буквально, что ей именно с Питером не хотелось оказаться вместе.

– Это почему?

– Ну… Можно я останусь с тобой?

– Тоня!

– Папа же мне будет звонить, – нашла она благовидный предлог. – И тогда нам лучше быть рядом.

– Но ты же знаешь все, что нужно сказать Володе. Что улика получена и отправлена, кому надо. Чтобы он нам верил и терпеливо ждал, не выбрасывал фортелей. И чтобы он сказал, как я могу его разыскать.

– Да, но папа же не в себе. – Тоня вцепилась мне в руку. – Нет, мне надо было взять тебя с собой, чтобы ты на него посмотрел. Он может сначала наломать дров, а потом мне позвонить.

– Но это что-то изменит? Будем ли мы в этот момент вместе или в разных местах?

Тоня убрала руку.

– Хорошо, я поняла.

– Тоня, смотри. – Теперь я взял ее руку в свои. Пальцы длинные, тонкие, ухоженные. – Если ты сейчас не уедешь, моей первой и постоянной заботой будет твоя безопасность. А сейчас важнее всего найти Володю. Тем более что – ты сама говоришь – он не в себе.

Тоня выдернула руку:

– Хорошо, хорошо. Я поняла.

Как я говорил, движение на Ганновер-сквер одностороннее, и тем это место и хорошо. Мы свернули налево и начали объезжать сквер. Площадь не такая уж маленькая, сквозь деревья просматривается плохо, но если за нами кто-то едет, он тоже будет вынужден повернуть налево. А на дальней стороне площади от банка и вдоль всего квартала есть стоянки для заказных автобусов, ночью они всегда пустые. Я давно это место присмотрел.

На стоянке, как я и надеялся, припарковались и «ланд-ровер» Осборна, и кремовая «мини» с разными черными наклейками, одинаково подходящими под определение «прикольные». Не самая солидная машинка для офисного работника. Хотя, я допускаю, что Питера недооцениваю – может, его внутреннее содержание не исчерпывается исками поставщиков мороженой трески. Мы проехали чуть дальше, и я попросил водителя высадить нас.

– Ты вон там сидела в машине со своим новым плейером, – показал я. – Когда ты еще собирала Барби.

– Да? – удивилась Тоня. – Я не помню. Парк запомнила, а где он был, нет.

Оба Осборна сидели в машине отца. Заметив нас, они вышли и деловито направились нам навстречу. Питер оказался очень привлекательным, чем-то на молодого Хью Гранта похож. Мы подошли ближе – просто красивый парень, видимо, в мать. Я протянул ему пакет с тониными зимними вещами:

– Это теперь ваша ноша. И ваша забота.

Тоня подошла к Питеру, и он обнял ее за талию:

– Не беспокойтесь за нее.

– Да, чуть не забыл. Отдайте свой телефон отцу.

Питер с сомнением посмотрел на Осборна.

– Давай, давай. Он дело говорит, – сказал тот.

Осборн взял мобильный сына и пошел забросить его в свой «ланд-ровер». Я подождал, пока он отойдет, залез в рюкзак и вернул Тоне ее телефон. Питер изумленно наблюдал за этими манипуляциями.

– Не забудьте, – напомнил я, – сами с него не делаете никаких звонков.

– Я помню.

Тоня протянула мне руку:

– Спасибо вам за все.

Достаточно официально это сказала. Не заподозрить, что наши отношения уже совсем в другой фазе сложности оказались.

– Берегите себя, – так же отчужденно попрощался я.

6

– У вас есть план? – спросил Осборн, когда прикольная «мини» укатила, и мы снова принялись мерить шагами тротуар.

– Есть. Но давайте сначала рассмотрим ваш.

– Нет, лучше сначала ваш. Вы этих людей хотя бы видели.

Осборн говорит так не потому, что ставит себя в зависимое положение – ЦРУ все-таки не МИ-5, это разные весовые категории. Наоборот, он хочет быть хозяином положения. «Пусть каждый выскажется, и я тогда решу».

– Да, видел. – Поломаться еще для вида? Поломаюсь: – Но вы знакомы с ними гораздо теснее.

Я мотнул головой, и Осборн потрогал свою бинтовую нашлепку на шее.

– Ничего, заживет. Так что вы предлагаете?

– Ладно. Предложение первое. Раз у вас существуют известные сложности, давайте задействуем наших людей, – сказал я.

Я не идиот. И не имею в виду ребят из лондонской резидентуры, которые – либо вслепую, либо вполне сознательно, в уверенности, что выполняют свой долг, – работают на киллеров. И уж тем более я не рассчитываю на людей ЦРУ, хотя их в Лондоне наверное не десятки, а сотни. Просто я уверен, что Осборна этот вариант не устроит. В этом случае он может быть вынужден уступить права на Мохова американцам. А у него свои задачи, он ради чужих амбиций каштаны из огня таскать не собирается.

– Я не согласен, – решительно говорит Осборн. Однако здесь я опять мог бы ввернуть нечто вроде «Мы видели, как ваши люди работают». Поэтому он тут же дипломатично добавляет: – Но давайте послушаем вас до конца.

– Мы используем ту квартиру, которую вы сняли для Мохова. О ней же у вас на службе действительно никто не знает?

Осборн уставился на меня в упор. Неприятный взгляд – мне было бы неприятно, если бы он меня допрашивал в своем кабинете на Милк-бэнк.

– Это Тони вам рассказала? Или вы с самого начала нас прослушивали? Мы тут засекли одну подозрительную машину…

Шанкар! Не хватало еще, чтобы их с Раджем стали серьезно проверять.

– Да на машинах, по-моему, со времен большой войны никто не ездит, – небрежно сказал я. – Сейчас это вопрос пары лишних антенн на крыше здания. Да и зачем говорить о прошлом? Давайте решать, что дальше делать.

Осборн отцепился взглядом:

– Я слушаю, слушаю.

– Так вот. Мы устроим там засаду. Разместим людей – с жилетами, шлемами, в полном снаряжении. Район заранее оцепим, посадим на крыши снайперов. И потом вы сделаете звонок и скажете, что укрыли девушку в безопасном месте, в той квартире. Киллеры явятся туда, и мы их возьмем.

– Хм. – Осборн задумался. Совершенно очевидно, план его устраивал, однако последнее слово должно быть за боссом. – Давайте проведем операцию в два этапа. Если мои люди погибли, потому что меня прослушивают и русские тоже, они скорее всего пошлют туда киллеров сразу. Если так, прекрасно. Но если в течение двух-трех часов ничего не произойдет, мы делаем ставку на предположение, что у нас действительно существует утечка внутри службы. Чтобы убедиться в этом, я позвоню своему начальнику, и мы снова будем ждать. Если плохие ребята появятся только после этого, это будет подтверждением того, что у нас завелся крот.

Не очень мне это понравилось, но я пока не стал спорить.

– Я понимаю, что вы так убьете двух зайцев, – сказал я. – Заманчиво, конечно, но если это не займет слишком много времени.

– Судя по тому, как быстро эти люди приехали в Саутфилдс, им не терпится поскорее закрыть больной вопрос, – возразил Осборн. – И второй момент. Вот вы говорите «оцепить квартал». Это можем сделать только мы, англичане. Так что давайте ваших людей не трогать.

– Здесь вы правы – вам это проще, – как бы нехотя согласился я. – Но вы сумеете организовать все, не докладывая пока никому у себя в МИ-5?

– У меня в прямом подчинении группа быстрого реагирования. А зачем я буду беспокоить кого-то в, – Осборн посмотрел на часы, – в четыре утра.

– Логично. А сколько людей в вашей группе? Достаточно?

– Двенадцать человек могут быть на месте через полтора часа. Включая двух снайперов.

Теперь я посмотрел на часы.

– Будет полшестого. Позже ничего и не предпринять. Люди начнут просыпаться, мы весь квартал переполошим своими приготовлениями.

– Отлично, я звоню, – решительно произнес Осборн, оглядываясь, чтобы найти автомат.

– Вон на углу, – показал я.

– Вижу. И еще одно. – Осборн остановил меня, прикоснувшись к моему плечу. – Давайте договоримся. К кому бы из нас ни пришел Мохов, мы работаем с ним вместе, вы и я. Никаких сепаратных встреч – все разговоры только в присутствии другого. Согласны?

Он протянул мне руку, и я вложил в нее свою.

– Договорились.

Я же по своей натуре человек очень покладистый.

7

Убежище для Мохова было снято у метро «Расселл-сквер». Там вокруг сплошные колледжи. Поэтому Тоня тот район хорошо знала, и Осборну было достаточно показать ей дом на карте. Действительно приметное здание: угловое, красное с белым, с круглыми эркерами. Вход в подъезд с довольно узкой Хербранд-стрит. Напротив – шестиэтажное офисное здание с монотонно чередующимися полосами окон и бетонных перекрытий.

– Вы там тоже что-нибудь арендовали? – спросил я, кивая на этот храм модернизма в духе семидесятых.

– Разумеется, – ответил Осборн и, видя мою реакцию, тут же поправился. – Об этом у меня на службе тоже никто не знает. Я, собственно, и квартиру эту снял, потому что у меня есть ключ от одного офиса. Мой знакомый его только что снял, перевез туда вещи и уехал в отпуск. Я попросил у него ключ, он оставил.

– Туда снайперов? – Осборн кивнул. – Офис на каком этаже?

– На четвертом.

– А квартира?

– На третьем. Но нам же не нужно, чтобы они сидели окно в окно. В квартире другие люди будут, такие же подготовленные.

И опять: Осборн не оправдывался передо мной, он скорее давал вводную опытному подчиненному. Доминант.

– Резонно. А подъезд они перекроют?

– С четвертого этажа-то? Легко. Они на два окна правее сидеть будут, угол обстрела только шире. Вон то окно.

Я посмотрел вверх. Отсвечивает сейчас, ночью – так что, будем надеяться, будет бликовать и утром.

– Оно одно? Двоим не тесно там будет?

Осборн пожал плечами:

– С охраной бизнес-центра все равно пойдем договариваться. Можем посадить второго на крышу.

– Мне кажется, так будет лучше, нет? – Я специально такую манеру разговора избрал: мягкую, ненастойчивую. Пусть чувствует себя хозяином положения, это усыпляет бдительность. – Только чтобы он не высовывался раньше времени. Раньше, чем люди не войдут в подъезд.

Мы пошли к входу в бизнес-центр на Бернард-стрит. Я, возможно, ошибся – храм был построен в восьмидесятые. Подъезд модернистский – стекло и сталь, крутящаяся дверь. Охранники нас уже заметили в камеру наблюдения. Один, постарше, остался за стойкой, глядя на нас поверх стекол очков. Второй, помоложе, стоял перед дверью, слегка расставив ноги и сомкнув руки за спиной. Бывшие морские пехотинцы и прочие спецназовцы так стоят.

Осборн приложил к стеклу свой бэдж, и охранник тут же открыл дверь.

– Мы проводим тайную операцию, – сказал Осборн, направляясь к стойке охраны. – Никаких звонков. Мы пройдем вот в этот офис, – Осборн потряс ключом, – и нам нужно открыть дверь на крышу.

Пожилой охранник встал. Он, по-видимому, был старшим.

– Мы должны доложить по службе, – сказал он.

– Никаких звонков отсюда, – строго повторил Осборн.

– А полиция предупреждена?

– Это операция против продажного офицера полиции, – отрезал Осборн.

– Можно тогда попросить ваши документы?

На этот раз Осборн протянул какую-то книжечку. Молодой охранник, заглядывавший из-за плеча старшего, тут же вытянулся, только что честь не отдал.

– А это? – Не отступающий от инструкций бдительный старший показал на меня.

– Джентльмен со мной. И еще несколько человек подъедет – они тоже со мной.

Старший понял, что мы играем в совсем другой лиге, и кивнул:

– Джейми, покажи джентльменам, как пройти на крышу. Держи ключ.

Тут к стеклянному входу подъехал микроавтобус, и все закрутилось. Ну, это мы видели, как все забегали. А если кому не спалось, то ничего особенного и не происходило. Из микроавтобуса вышла пара здоровых, коротко стриженых парней с сумками, но там же, справа от входа, – банкомат, наверное, инкассаторы. А микроавтобус отъехал и повернул за угол, уже не видно его. Потом первые пташки на работу стали приходить – две симпатичные молодые женщины. Слева же от входа – кафе, Pret A Manger, оно рано открывается.

Я искренне порадовался за людей Осборна. Четкие, собранные, все понимают с полуслова. Да и сам он в роли босса смотрелся неплохо.

– Из бизнес-центра лучше не звонить, – не выходя из этой роли, сказал Осборн мне.

– В той квартире есть телефон? – спросил я.

– Стационарный? Есть. А зачем?

– Вы вряд ли стали бы по телефону называть адрес. Вы позвоните с городского. Вроде бы, чтобы вас не засекли по мобильному. Но он будет у вас в кармане, и пусть они сами определят, откуда вы звоните.

– Да, можно и так сделать, – признал Осборн. – Но они же так определят только здание.

– А вы скажете: «Дом ты знаешь, а квартира двенадцать».

– Разумно, – оценил Осборн.

– И еще раз я хочу вернуться к своему соображению, – сказал я тем же мягким, покладистым голосом. – Конечно, хорошо было бы провести это в два этапа. Сначала проверить версию прослушки, а потом версию утечки в вашей тесной компании. Но сколько времени это займет? Смотрите сами. Вы сейчас позвоните куда-то в космос. Нам придется подождать хотя бы часа два-три, надеясь, что те плохие ребята появятся. А может, они спланируют акцию на следующую ночь?

– Это вряд ли, они торопятся, – не согласился Осборн.

– Если бы в квартире был Мохов, вы сто раз правы. Но девушка им нужна как заложница, это может менять дело. В общем, даже при варианте прослушки мы уже не знаем, сколько нам здесь нужно будет просидеть в засаде. Хорошо, мы ждем – ничего не происходит, и вы звоните вашему начальнику. И что, мы думаем, что это именно он работает на русских? Нет. И пока новость распространится, дойдет до киллеров, еще кладите пару часов, как минимум. То есть, если правильная версия – это утечка, в лучшем случае в квартиру придут в разгар дня, на улицах будет полно прохожих.

Это я все правильно говорил, но причина, по которой я хотел поломать план Осборна, была совсем иной. Я же действительно пораскинул мозгами. Хорошо, получилось так, что сейчас наш крот в МИ-5 работает на их крота где-то в Кремле. Но он же, этот доверившийся Конторе англичанин, этого не знает. Он думает, что продолжает работать на вечную Россию, а не на человека, который эту вечную Россию предает. Более того, ему наверняка сказали, что Мохов может выдать сведения, которые разоблачат и его самого. Что правда. Так что он сейчас защищает и свою жизнь – я сам только что побывал в его шкуре. Хорош же я буду, если помогу англичанам раскрыть собрата – одного из тех, ради кого я сейчас продолжал поиски Мохова!

Хотя, если анализировать ситуацию еще глубже, прикрывая этого крота Конторы в МИ-5, я продолжал рисковать жизнью самого Мохова. То есть, с одной стороны, я в меру своих сил пытался его спасти, но в то же самое время не мог позволить себе отвести, возможно, главную угрозу для его жизни. Это один из тех вопросов, над которыми лучше не задумываться, если хочешь сохранить психическое здоровье. Только, если заниматься тем, чем я занимаюсь, такие вопросы постоянно возникают.

– Вы прекрасно понимаете, мистер Осборн, что предсказать, как повернется дело, невозможно. Мы только что видели это на кладбище, – усугубил я сомнения своего с некоторых пор партнера. – Нам же не нужны невинные жертвы?

Осборн задумался. Так он здорово все продумал, жалко от такого роскошного плана отказываться. Вздохнул, выпятил опять вперед подбородок, как Муссолини, с сожалением кивнул:

– Вы правы. Давайте решать проблемы в порядке приоритетов.

8

Квартира была обставлена по-спартански: никакой лишней мебели, ни картин, ни мелочей, которые делают жилье уютным. Видимо, она сдавалась уже не в первый раз. На диване в гостиной и на кроватях в спальных сидело и полулежало четверо парней в пуленепробиваемых жилетах. Стальных, не кевраловых – те пули не пропускают, а ножом протыкаются на раз. Еще один парень и девушка готовили кофе на кухне. На полу, как шары в боулинге, рядком стояли шлемы, в углу были составлены короткоствольные автоматы без прикладов. Не «узи», что-то более современное и, хотелось бы, более точное.

Мы с Осборном направились к телефону, около которого на диване играл с айфоном здоровый детина. У него на щеке была полоска пластыря – видимо, брился неаккуратно. Увидев нас, парень поспешно встал с дивана:

– Я наверно помешаю вам, сэр.

– Умница, пойди попей кофе, – отослал его Осборн. – И нам с другом пусть приготовят. Мне черный, с сахаром.

Оба вопросительно посмотрели на меня.

– Мне с сахаром и молоком, если есть, – попросил я. И добавил – я-то все же не в их армии служу: – Спасибо.

Осборн присел на диван рядом с телефоном, стоящим на высокой резной консоли. Сосредотачивается.

– Раз мы совмещаем оба варианта, звоните по городскому, но сразу своему начальнику, – предложил я. – Ваши разговоры пишут?

– Его разговоры пишутся все, – ответил Осборн. Я не понял: потому что это большой начальник ли потому что он под подозрением?

– Тогда, соответственно, и этот номер сразу определят.

– Соответственно, – кивнул мой неожиданный партнер.

– Так что адрес дома будет известен в любом случае: русским – через ваш мобильный, вашим людям – через городской телефон. Сложность в другом. Если вы звоните своему боссу, зачем бы вы стали сообщать ему номер квартиры?

Осборн недоуменно уставился на меня:

– Как зачем? Попросить сюда охрану для девушки.

Я это за собой знаю: я иногда все переусложняю. Утешаю я себя историей про Ньютона. У него было две кошки, которые любили гулять по саду, а есть и спать приходили в дом. Чтобы они не отвлекали хозяина, он выпилил им в двери два отверстия. «Зачем же два?» – спросили его. – «Кошки разного размера, – объяснил Ньютон. – Одна взрослая, большая, а вторая – котенок. Вот я и сделал одну большую дверцу, а одну маленькую». – «Но ведь маленькая кошка может пройти в большую дырку». – «Ой, и вправду, – всплеснул руками Ньютон. – А я и не подумал».

– Так просто? – спросил я, решив не следовать примеру великих. – Вы так делаете? Тогда, получается, и адрес спокойно можете сказать? И звонить по мобильному?

Осборн на каждый мой вопрос довольно кивал по восходящей, пытаясь утвердить свое техническое и интеллектуальное превосходство.

– Я с мобильного и позвоню. Сожалею, но боюсь, вы не сможете слышать, что мне будут говорить в ответ, – добавил он вслух. Судя по тону, это его не очень огорчало.

Я молча приподнял прядь парика, чтобы он увидел гарнитуру у меня в ухе. Ее, оказывается, можно было приспособить, и когда ты в маске. Телефоны мои лежали в волшебном презервативе в рюкзачке, а с Амитом или уже с Шанкаром я по-прежнему на связи. Разумеется, я перед Осборном специально раскрылся. Да, мы партнеры, но пусть он знает, что у меня все свое. Нет у него ни в чем преимущества.

– Телефон со скремблером, – высокомерно уточнил Осборн.

– Четырех-пятисекундная задержка, – небрежно бросил я. – Это как когда вы слушаете радио через Интернет.

Осборн только покачал головой.

Индийцы работали четко. Тут же сообразили, какой телефон мне нужно подать в ухо. Задержка наверное и не превышала пяти секунд, но когда человек живьем говорит перед тобой, она кажется большой. Тем не менее я снова смог насладиться редчайшим контртенором.

– Да-да? – пропел он.

– Это Осборн, сэр.

– Если это опять что-то плохое, я вешаю трубку. – Человек усмехнулся собственной шутке. Помолчал, пока Осборн думал, как ему на это реагировать. – Мне жаль наших людей, Осборн. Я знаю, вы переживаете еще больше. Но такое бывает.

– Да, сэр.

– Так что у вас, Осборн?

– Мы нашли девушку. Дочь нашего друга.

– Она жива?

– С ней все в порядке. Я привез ее на одну из наших квартир. Сюда теперь нужна охрана.

– Почему бы вам не использовать свою группу?

– Они будут нужны мне в другом месте.

– Хорошо. Человека три-четыре?

– Да, не больше. Мы теперь будем начеку, зная, что те люди ни перед чем не остановятся.

– Да. – Помолчал опять. – Давайте адрес, Осборн.

Начальник принялся записывать, отмечая каждое слово мелодичным «м-м».

– Все ясно, – заключил он.

– Люди должны приходить по одному, – уточнил Осборн. – Ну, по двое, если это мужчина и женщина. Я дождусь первых в квартире, потом уйду. Пусть позвонят снизу по домофону. Пароль? Пусть будет: «Это доставка авиабилетов в Бангкок». Отзыв: «Вы хотите сказать, в Бахрейн». Третий этаж, квартира слева.

– Новых примет киллеров нет? Это же скорее всего будут те же люди?

– Скорее всего. Парень с пропечатывающейся жилой на шее. Еще мотоциклист весь в коже. И молодая коротко стриженая женщина в кожаной куртке с закатанными рукавами. Да, волосы у нее светлые – вот это новая деталь.

Это я вспомнил ее и сообщил Осборну.

– Сами будьте осторожны. Думаю, люди будут у вас где-то через час.

– Спасибо, сэр. Жду. И – вы понимаете – важно, чтобы об этом месте знало как можно меньше наших коллег.

– Я понимаю. До связи.

– До связи.

Осборн положил телефон в карман и заметил выражение моего лица.

– Что?

Все-таки я не переусложнил:

– Так, теперь и вправду к нам через час придет еще четыре человека. У лифта же очередь образуется, киллерам будет не протолкнуться.

9

Командир группы быстрого реагирования – тот самый детина с пластырем на щеке, который деликатно освободил нам гостиную, – слушал молча. Только ртом, не разжимая губ, делал движения влево-вправо – не нравилось ему это. Осборн был вынужден рассказать ему про подкрепление – не хватало еще, чтобы своих перестрелять.

– Нас здесь шестеро, сэр, – высказал, наконец, свои сомнения командир. – Для квартиры это максимум. Еще двоих я собирался отправить на лестничную площадку между третьим и четвертым этажами. Две женщины будут на улице. Они блокируют выход, как только кто-то войдет в подъезд, поковырявшись в замке. Один снайпер в офисе, второй на крыше. Кто нам еще нужен?

– Мы не можем провалить эту операцию, – упрямо сказал Осборн, помешивая ложечкой в чашке. Командир с женщиной принесли нам кофе, потом женщина ушла, а он остался.

Детина понял это так, что на подкреплении настояло начальство.

– Хорошо, двух новеньких я могу разместить еще этажом выше. Но больше людей в здание запускать нельзя. Жильцы начнут уходить на работу, кто-то из наших попадет в поле зрения, и это наверняка закончится звонком в полицию. Нам же не нужен еще и полицейский наряд?

С виду громила, а соображает. Некрасов часто говорил: «Сила – уму могила». Но есть, есть исключения из правил.

Осборн слушал его с застывшим лицом. Понимает, что перестарался. И я его не остановил: решил, что это я глупый, а он умнее.

– Все очень просто, – сказал я. – Отмените охрану. Да-да, прямо сейчас позвоните и дайте отбой. Наша задача все равно будет выполнена, а столпотворения в подъезде у нас не будет.

– Точно!

Осборн достал из кармана мобильный:

– Извинишь нас?

Парень ушел довольный, даже благодарно взглянул на меня.

– Сэр, вы успели послать мне группу? – спросил Осборн.

– Что-то случилось? Они уже там? – встревожился босс.

– Нет, наоборот. Надо отменить все.

– Что происходит?

– Со мной здесь пара моих ребят. А дом тем временем просыпается. Если начнут приходить люди, мы засветимся и провалим операцию. Срочно дайте отбой.

– Да я пока и не успел послать вам подмогу, – протянул контртенор. – Мы же договорились максимально избегать утечек. Я вызвал нужного человека – вы его знаете, это Хикс. Так вот, он с минуты на минуту появится.

– Но сейчас же, – Осборн посмотрел на часы.

– Без двадцати шесть, – уточнил начальник. – Я, разумеется, в своем кабинете, и Хикс тоже всю ночь на посту.

– Хорошо. В общем, ничего ему не говорите. Просто отменяем подкрепление.

– Вы уверены? Абсолютно уверены?

– Абсолютно, сэр. Спасибо. Я свяжусь с вами, как только будут новости.

– Удачи, Осборн.

Мы вышли сообщить хорошую весть командиру группы. Он как раз раздавал ребятам гарнитуры для связи.

– Это для вас, сэр, – протянул он одну Осборну и с немым вопросом перевел взгляд на меня.

– Нашему другу тоже дайте, – сказал мой партнер и усмехнулся. – Ему стерео не помеха.

Я зацепил гарнитуру за свободное ухо. За все это время я ни разу не обратился к своим индийцам, но они и без моих указаний пока все делали правильно.

– Проверка связи, – произнес голос в гарнитуре.

– Первый слышит, – сказал детина.

– Второй слышит, – буркнул парень, застегивающий залипалы на жилете.

Еще несколько человек отозвалось в квартире. Потом пауза – видимо, к перекличке подключились женщины на улице и снайперы.

– Я вижу, еще две гарнитуры работают, – произнес голос. – Это вы, сэр?

– Да, – откликнулся Осборн. – Кто я у вас, тринадцатый?

– Точно. И…

– И четырнадцатый, – сказал я.

– Мы готовы, сэр, – заключил голос.

– Не рискуйте. Если что не так, стрелять на поражение, – приказал Осборн. – У нас и так скоро похороны.

10

Дом действительно начинал просыпаться. Где-то поблизости, возможно, этажом выше, хлопнула дверь. Внизу проснулся лифт, загудел, прошелестел мимо нашей квартиры, а потом, уже с пассажиром, вернулся вниз. Было без четверти семь, когда ожила гарнитура англичан.

– Внимание всем! – произнес бесстрастный мужской голос. – Это одиннадцатый. К подъезду подошли парень и девушка. Остановились. Похоже, ключа у них нет – девушка ковыряется в замке.

Одиннадцатый – это снайпер из офиса. Ему лучше всего улицу видно.

– Это они, – сказал Осборн. – Готовность номер один. Девятая и десятая, выходите на позицию.

Это он женщинам, они на террасе кафе завтракали. Кафе аж в шесть тридцать открылось.

А мы с Осборном стояли на кухне. Нам тоже дали жилеты – неожиданно тяжелые. Осборн вытащил свою пятнадцатизарядную «Беретту», а мне выдал пристегнутый к лодыжке запасной «Глок-33». Небольшой такой, удобно вписывающийся в ладонь.

«Это же вряд ли сотрудники Конторы, – уговаривал себя я. – Мне же Эсквайр тогда написал, что на кладбище наши не работали. Да и не станут в Лесу рисковать своими людьми в таком деле – в случае провала неприятностей ведь не оберешься. Наняли – или это Крот нанял, вообще помимо Конторы – сорвиголов, профессионалов для которых правого дела нет. Они в меня будут стрелять, а я в них. И все дела».

– Открыли дверь, входят в подъезд, – продолжал комментировать голос. – Вышли из моего поля зрения.

Осборн передернул затвор, и я последовал его примеру.

– Это двенадцатый, вижу их, – произнес другой голос. Это снайпер с крыши. – Промелькнули в окне лестничной клетки между первым и вторым этажами. И вот еще между вторым и третьим. Сейчас будут перед вашей дверью.

– Девятая и десятая, блокируйте выход, – вполголоса приказал Осборн. – Седьмой и восьмой, врывайтесь за ними, как только они откроют дверь. Остальным стрелять только сбоку.

Седьмой и восьмой прятались на площадке между третьим и четвертым этажами. Как им удалось неслышно подкраться, непонятно, но они просто втолкнули киллеров своими телами, лишь только замок поддался.

Возможно, и получилось бы обойтись без стрельбы. Парня – он вошел вторым – тут же повалили на пол и приставили к затылку пистолет. Но девушка успела дойти до двери в гостиную, которая оставалась открытой. Она мигом прошмыгнула в нее и начала стрелять из пистолета с глушителем. Несколько выстрелов в диван: он стоял не у самой стены – за ним могли прятаться. Потом дважды в закрытый старинный комод. Детина этот вариант продумал – в первой комнате не было никого.

– Замри! – крикнул он из спальни, дверь в которую тоже была открыта. – Бросай оружие!

Однако девушка укрылась за дверной косяк, ожидая движения в спальне. Один из спецназовцев, вломившихся вместе с киллерами, перебрался через лежавшего парня и теперь оказался за ее спиной.

– Бросай пушку! – крикнул он.

Девушка резко обернулась, но выстрелить не успела. Пуля попала ей в глаз, и она по стене съехала на пол. Ее напарника с уже застегнутыми за спиной наручниками втолкнули в гостиную. Вся операция заняла пару минут. С нашей стороны – один выстрел, с той стороны – один труп.

Киллера усадили на стул. Осборн схватил его за шкирку и приставил к виску пистолет.

– Где третий? – спросил он. – Ну?

Момент истины? Хм. Киллер сглотнул слюну. Это был не тот парень, с проступающей жилой – тело не уговоришь, в такие минуты пульс зашкаливает. А этот смотрел своими холодными серыми глазами и только снова судорожно сглотнул.

– Я спрашиваю, где еще один? – повторил Осборн.

– Ай донт спик инглиш, – спокойно сказал парень.

– Дайте я попробую, – вызвался я и произнес на ломаном русском: – Где у вас есть третий человек?

– Ай донт спик рашен, – ответил парень и вытянул ноги, чтобы было удобнее сидеть.

– Ничего, поработаем с ним, – уверенно сказал Осборн и продолжил для своей группы: – Все молодцы. Забрать задержанного и труп. Остальные ищут, на чем они приехали. Это может быть мотоцикл, но скорее всего машина, если заложницу хотели увести. Прочесать весь район, никто не уходит, пока не найдем.

Все вокруг суетились, а я смотрел на убитую девушку. Тониного возраста, лет двадцать шесть – двадцать семь. Тонкие губы, острый нос, сейчас еще больше заострится. Целый глаз устремлен в пустоту. Хладнокровная убийца, басшабашная, напористая. Ей себя было не жалко. Но кому-то же дочь, кому-то сестра, кому-то, наверное, и любимая. Наверное, будет кому заплакать, когда ее в землю опускать станут.

Я вспомнил вдруг Антония Сурожского, того самого русского митрополита, лежащего на Бромптонском кладбище. Я читал его книги – ему многое было открыто. И если следовать отцу Антонию, душа этой девушки сейчас в ужасе. В ужасе от всего, что она совершила. В этой жизни она себя как-то уговаривала, находила оправдание тому, чем занималась. Но вот дела ее предстали перед нею в истинном свете, и она содрогнулась. Однако еще страшнее то, что исправить что-либо уже невозможно. А впереди вечность.

Я снял жилет и накинул на плечо рюкзак.

– Пойду. День в разгаре, а еще столько всего не сделано, – сказал я Осборну, возвращая ему пистолет.

– Конечно. Спасибо, Гусман. И маску заодно снимете, лицо ведь под ней устает, наверное.

Заметил, собака. Глаз лукавый, губа искривлена – видимо, так он выражает иронию. Я не отреагировал.

– Вам спасибо. Увидимся еще.

Я вышел на улицу. Киллера заталкивали в подъехавший микроавтобус. Уже немолодой дворник-араб, метущий зеленой метлой канавку вдоль тротуара, удивленно наблюдал за картиной.

– Амит, как ты там? – спросил я.

– Это Шанкар, доброе утро. Как вы? Я же все слышал.

– Я в норме. А ты все слышал и все тут же забыл, да ведь?

– Вспомню потом, когда прочту ваши мемуары.

– Ты молодчина.

– Да, Пол, девушке звонили на мобильный. Я не стал вас подключать, счел, что не вовремя было бы. Они по-русски говорили. Куда вам послать аудиофайл?

– Никуда, я сейчас сам спрошу.

Звонить через Шанкара я не стал – мы же в городе. Зашел в ближайшую красную будку и набрал Тоню.

– Ты не спишь?

– Нет, мы только доехали. Папа звонил.

– Я знаю. Что сказал?

– Сказал, что у него есть ампула с цианистым калием. Я зря уехала.

– Ты не поняла, где он?

– Он не сказал толком. Там поток сознания. А что у тебя?

– Мы только что взяли двух киллеров. Остался один. Ну, надеюсь, что так.

– Ты цел?

– Конечно, цел. – Я усмехнулся. – «Мы взяли»… Я-то на кухне сидел, кофе пил.

– Как бы все это сообщить папе? Я боюсь за него.

Еще бы! Он и к англичанам все еще способен метнуться, и киллер за ним охотится, и теперь ко всему прочему сам на себя руки наложить может.

– Постарайся вспомнить все, что он сказал. Весь поток сознания. Это важно.

– М-м. Я спросила, в надежном ли он месте. Папа сказал, что в Лондоне надежного места нет, но что он такое знает. Тем более… Сейчас, вспомню точнее. Тем более что он туда наверное уже никогда не попадет, а жалеть об этом будет всю жизнь. Если от его жизни еще что-то осталось. Вот. Это практически слово в слово.

– Хм. Не очень информативно.

– Ну, прости, пожалуйста.

Мужской голос раздался фоном. Питер спрашивает, с кем это Тоня разговаривает. Беспокойный у него голос, настойчивый.

– Ревнует? – спросил я.

– Что-то чувствует. Мы естественно говорили в дороге. Но он не связывает это с тобой – с тем человеком, который меня привез ночью.

Она помолчала. Ну вот! Я же в шутку спросил про Питера. А она всерьез ответила.

– А есть из-за чего искать связь? – спросил я. – Между тобой и тем человеком, который привез тебя ночью?

– Нет, конечно. Знаешь, мне ведь про людей тоже интересно, – уже другим, привычно насмешливым голосом сказала Тоня. – Тем более про тех, кто ведут себя по нынешним меркам совершенно нелепо. Как-то старомодно, по-рыцарски.

У меня вдруг как будто электроды на висках замкнуло.

– Тоня, ты правда не знаешь, куда Володя мог поехать?

– Ума не приложу. Почему вдруг такой скачок мысли?

– А я, кажется, знаю, – сказал я.

11

Поезда в Англии ездят быстро и без малейшей тряски. Никаких громких перестуков колес, как в России или на севере Штатов, где летом жарко, а зимой морозы. Вагон мерно покачивается, вас слегка клонит в сторону на крутых поворотах – и это все неудобства, если это можно назвать неудобствами. Меня дорога после бессонной ночи быстро убаюкала, и я проспал от лондонского вокзала Паддингтон до прославленного Джейн Остин курортного, еще со времен Римской империи, города Бат. До Бристоля оставалось с четверть часа.

Между Лондоном и Бристолем поезда ходят каждые двадцать-тридцать минут. Первый утренний был в шесть тридцать, но в это время я был немного занят. Я успел лишь на поезд в половине девятого. Возможно, если моя теория была верна – а другой у меня не было, – я доберусь до места где-то одновременно с Моховым. Ну, чуть раньше, чуть позже. Конечно, он мог выехать и рано утром, но в любом случае он ведь тоже скорее всего поедет поездом. В Англии документы при покупке железнодорожных билетов не спрашивают, а расплатится он наличными. Так что для очистки совести – вдруг Мохов едет тем же поездом, тогда и уезжать далеко не придется – я заскочил в состав перед самым отходом и прошел через все вагоны. Его в поезде не было.

Пассажиров – я взял билет второго класса, каким вероятно поехал бы Мохов, – было немного. Слева от меня через проход сидели два прыщавых панка, один с желтой, второй с ярко-синей иракезой; они, уткнувшись в ноутбук, жевали шоколадные батончики. За ними расположилась молодая женщина в платке, обнявшая прехорошенькую глазастую девочку лет четырех – пяти. Они чуть слышно пели – до меня долетали только обрывки мелодии, но похоже это было что-то славянское. Сербки? Боснийки?

Я ехал в Гластонбери. Эффект электрического разряда в моем воспаленном мозгу был вызван словом «по-рыцарски». В Тониных устах оно шло сразу за словами «нелепый» и «старомодный», так что возгордиться было не с чего. Но оно тут же пробудило воспоминание о моем невеселом визите в моховскую квартиру в Москве. Помните, у него была целая полка литературы о рыцарях Круглого стола, а его жена сказала, что он хотел написать какой-то труд об Артуровой эпопее? О чем еще мог жалеть Мохов, готовясь к долгой изоляции в Англии, или, если ему удастся вернуться домой, зная, что с этой страной он распрощался навсегда?

Он, предположил я (но все это происходило очень быстро, со скоростью прохождения электричества по проводам), еще не побывал там, где разворачивалась легенда о Святом Граале и где, как утверждают, были погребены король Артур и его супруга Гвиневера. Замок Камелот ведь так и не был найден; скорее всего, это чистый вымысел. Зато Гластонберийское аббатство, хотя и в руинах уже многие века, реально существует. Как писать о рыцарях Круглого стола, не побывав в единственном месте в мире, где сохранились материальные следы этих, по всей вероятности, мифических героев? Так ведь бывает: от множества реально живших людей не остается ровным счетом ничего, а вымышленные персонажи оставляют отпечаток своей личности на городах, местностях и целых странах.

Почему я вспомнил ту историю. Мой сын Бобби, еще совсем недавно бывший любознательным маленьким мальчиком, провел свое отрочество – лет с восьми до тринадцати – на полу в своей комнате среди склеенных им самим средневековых замков, бесчисленных фигурок рыцарей, пеших и конных, вооруженных мечами, щитами и копьями, среди вороха иллюстрированных детских книг по истории средневековой Европы и исписанных им самим толстых тетрадей. В конце этого периода его настольной книгой стала вполне взрослая, даже академическая «Смерть Артура» Томаса Мэлори – тяжелый том с дивными иллюстрациями Бердсли, который я тоже с удовольствием листал.

Вторая особенность раннего отрочества Бобби – он болтал без умолку. За едой ему постоянно приходилось напоминать, что рот дан человеку не только, чтобы говорить, но и чтобы через определенные промежутки времени закладывать туда пищу. Я не помню наших с ним завтраков или ужинов без бесконечных рассказов о поединках, турнирах, боевых походах, чудесах, кознях и заговорах феодальной эпохи. Для меня они были неотличимы друг от друга, но в благодатно свежей и восприимчивой памяти моего сына все они запечатлевались живо и ярко, как события собственной жизни. Правда, рассказ о прочитанном накануне щедро пересыпался архаичными выражениями типа «рыцарь превосходных достоинств», «могущественный король среди мужей», «поклялся на перекрестии меча» и, не знаю, понимал ли Бобби смысл этого или нет, «возлегла с ним, как подобает супруге». Так что в моем восприятии эта эпопея простирается далеко за известные всем имена Артура, Мерлина, Ланселота или волшебного меча Экскалибур.

Однако для меня Гластонбери связан не столько с рыцарями Круглого стола. Я, на самом деле, и сам давно хотел туда попасть. В Средние века этот крошечный городок был вторым Римом, который, правда, сам был вторым Иерусалимом. В Иерусалим паломничества были невозможны, так как Святая Земля находилась под владычеством арабов, потом турок. А до Рима жителям Британских островов было далековато, да и время было неспокойное – все со всеми постоянно воевали. И тогда возник Гластонбери.

Мы вероятно никогда не узнаем, что в этой истории подлинно, а что было придумано для привлечения паломников. Как бы то ни было, в средневековой Англии одной из главных фигур христианства стал Иосиф Аримафейский. По Евангелиям мы знаем, что это был состоятельный, набожный и достойный человек, уже далеко не молодой. Он был членом Синедриона, но и тайным последователем Христа, поэтому в осуждении его он не участвовал. А после распятия Иисуса он добился разрешения снять его с креста и отдал для его погребения пещеру, которую приготовил для себя самого. Иосиф из Аримафеи фигурирует на большинстве картин о снятии с креста – почтенного вида пожилой муж с окладистой бородой и глубокой печалью на лице.

Гластонберийские сказания представляют Иосифа гораздо полнее. Он, как утверждается, был дядей Марии, матери Иисуса. Предприимчивый и богатый купец, он активно торговал с заморскими странами, в том числе, с Англией. В те времена долина, в которой находится Гластонбери, была залита водой, была дном моря. Над поверхностью воды в этих местах возвышалось лишь семь обитаемых холмов, которые мистически повторяют (вроде бы – на самом деле, не так уж точно) очертания Большой Медведицы. Самым крупным из этих островов был Авалон, будущий Гластонбери. Так вот, как считалось в средневековой Англии, Иосиф приставал на своем судне к Авалону и даже посадил там терн, потомки которого существуют до наших дней. Самое интересное, утверждается, что Иосиф не раз привозил сюда своего внучатого племянника, Иисуса – в те годы его жизни, которые в Евангелиях обойдены молчанием. После распятия Христа (кто-то писал, через четыре года, кто-то – через тридцать один год) Иосиф Аримафейский вернулся в Гластонбери со святыней – чашей, которая послужила для первого причастия во время Тайной вечери и в которую он потом собрал кровь Иисуса из раны, нанесенной копьем стражника. Это, как многим известно, и есть знаменитый Святой Грааль.

Обе эти, скорее всего, легенды (раннехристианская и рыцарская) жили у меня в памяти, потому что я дважды собирался приехать в Гластонбери. Сначала в связи с увлечением Бобби. Однако с поездкой все как-то не складывалось, а потом, с возрастом его почти наркотическая зависимость от рыцарского Средневековья прошла. Позднее одним из клиентов нашего турагентства стал выходец из Германии Карл Лангер, превратившийся в Америке в Лэнджера. Его родители были лютеранами, а протестанты постоянно подвергают рациональному анализу католические и православные предания о Христе. Лэнджер, заработавший состояние на торговле мореным дубом и другой редкой древесиной, в старости хотел посетить все места на Земле, связанные с жизнью нашего общего Спасителя. Где-то в начале нулевых годов мы вместе объехали Палестину. В следующую зиму он – уже без меня, я в эту гипотезу не очень верю – путешествовал через Персию в Индию. Тем летом мы хотели снова вместе отправиться в Испанию, в Овьедо, где хранится плат Вероники, и как раз в Гластонбери. Наше агентство подготовило поездку, нашло авторитетного сопровождающего из числа англиканских богословов, я успел прочесть пару книг, но весной Карл умер – у него был рак. И вот, оказывается, эта точка, Гластонбери, оказалась, несмотря на все уводящие от нее извилистые маршруты, запрограммированной в навигаторе моей жизни.

12

Поезд прибыл в Бристоль минута в минуту, в 10:15. Мама с девочкой уже двинулись по проходу, панки, лениво потягиваясь и помогая друг другу, надевали рюкзачки. Погода и здесь была солнечной, только попрохладнее, чем в Лондоне. Хотя, возможно, просто потому что это было еще утро.

Я не хотел брать такси – вряд ли Мохов был склонен сорить деньгами, а я мог натолкнуться на него где угодно. Вдруг он ночевал в Бристоле и собирался сесть как раз на тот автобус в Гластонбери, который отходил в 10:50? Надо было только найти его остановку.

Серый железнодорожный вокзал в стиле викторианской готики свое звание архитектурного памятника оправдывал вполне. Зато найденный мною в интернете автовокзал, носящий то же название Храмовых конюшен, оказался несуществующим. Поспрашивав у бесполезных вокзальных служащих (человека на информации там не было, только табло) и не более полезных пассажиров на ближайшей остановке на привокзальной площади (где останавливались только городские автобусы), я дошел до проезжей улицы. Да, вот еще две остановки, явно для проходящего транспорта. Я начал с левой, нужного мне номера 376 не нашел, дошел до правой. Да, это здесь! Я посмотрел на часы: из отпущенного мне получаса двадцать минут уже прошли, с кофе я пролетал. Ну и ладно – мы здесь действительно не для радости.

Автобус был точно таким же, как городские, и таким же полупустым. Я заплатил водителю за проезд и сел у окна. Автобус шустро, несмотря на свою длину, проложил путь по городским улицам и вырвался на простор. Кто не знает, Англия – это буколический рай! Поскольку здесь чуть ли не каждый день идет дождь – а иногда он льет целый день, – зелень вокруг ослепительная. Прибавьте к этому апрель, месяц самого буйного цветения. Я с полчаса, не отрываясь, смотрел на мягкие холмы, на луга, поделенные посадками и изгородями на неровные прямоугольники, на романтичные рощицы и роскошную весеннюю палитру палисадников придорожных коттеджей.

Любовался пейзажами я не один. За мной сидели молодая девушка с парнем, судя по акценту, канадцы из Квебека. Канадцы всегда производили на меня впечатление людей трогательно наивных – не ограниченных, а именно трогательных в своих восторгах перед неизведанным. Восторгался в основном парень – громко, не опасаясь соседей, поскольку говорил он по-французски.

– Смотри, какое огромное дерево! Что это, клен?

– Наверное, – соглашалась в полголоса его спутница.

Это был пурпурный бук – главное, на мой взгляд, украшение английских парков. Но меня никто не спрашивал.

– А это! – не успокаивался парень. – Я никогда в жизни не видел столько коров.

Коров было десятка два, не больше. Или парень никогда не выезжал из Монреаля, или прозрел совсем недавно.

– Вот он! Глазам своим не верю!

Это мы въехали в Уэллс, самый маленький населенный пункт Великобритании, получивший, как я сейчас читал в Википедии на своем айфоне, привилегию называться городом. Это случилось благодаря собору, мимо которого мы как раз проезжали – действительно роскошному и огромному; мне кажется, он больше парижского Нотр-Дам. Восторги парня не смолкали до самой остановки, где, к счастью, канадцы сошли. Теперь я рассмотрел его – парню было не меньше двадцати пяти. Счастливы народы, где взрослеют так поздно!

А мы, поменяв водителя, двинулись дальше. Еще несколько сот метров и вдали слева, за лугами, возник наполненный мистического величия Гластонберийский курган, на вершине которого возвышалась колокольня разрушенной церкви Михаила Архангела. Я не склонен к мистике, хотя многие события моей жизни и не укладываются в материалистическое мировоззрение. Но место это что-то реально излучало. Возможно, это был благоговейный трепет первобытных племен, или эзотерическое знание друидов, или рациональная религиозность римлян, восторженная набожность первых христиан и торжественная собранность творцов англиканских ритуалов. Божественного или природного происхождения этот холм, можно спорить, но нигде не было обнаружено указаний на его рукотворный характер. Намоленный последователями как минимум трех религий, курган начал прятаться за холм Чаши, а потом и вовсе исчез за домами городка, жившего под его сенью десятки веков. Мы въехали в Гластонбери.

13

Этот городок, в котором и сегодня меньше десяти тысяч жителей, удивительное, уникальное место. Я не зря сюда стремился и теперь должен описать его поподробнее.

Я поселился – не по оперативным соображениям, а исключительно из любви к седой истории – в самом старом здании города. Это отель «Джордж и пилигримы», в котором состоятельные паломники останавливались по крайней мере с 1475 года. Я со своей клиентурой среди магнатов достаточно пожил в исторических зданиях и дворцах по всему свету. У большинства есть один, но очень важный недостаток: чтобы соответствовать современным представлениями о комфорте и гигиене, в них все было многократно перестроено. Мне тоже кажется, что разумнее иметь в номере унитаз, чем отверстие в деревянной клетушке, нависающей над переулком, и электрические лампы вместо коптящих и смердящих сальных светильников. Однако пахнущий моющими средствами толстый ковролин, который безуспешно пытается скрыть неровности старинных каменных плит, всегда вызывает у меня мысль об инволюции человечества, то есть о его развитии от более высоких форм к более низким.

А здесь удивительным образом был найден баланс между удобствами и подлинностью. На дивный, теплого серого оттенка фасад с гербами аббатства и Эдуарда IV, а также на узкие стрельчатые окна с цветными стеклышками по краям смотришь как на музейный экспонат. Потом входишь и идешь по проходу между столиками ресторана под нависшим потолком из темного дерева, такими же старинными панелями на стенах и со светильниками в форме факелов. Улыбчивая полная женщина в конторке справа выдает тебе ключ, и ты по крутой лестнице поднимаешься на второй этаж. Здесь уже желтые оштукатуренные стены (дань современности) с, не уверен, что функциональным, но невероятно сложным переплетением балок из почерневшего дерева (любовь к старине). Номеров на моем этаже было всего три. На черной дощатой двери моей комнаты значилась цифра 8 и надпись «Исповедальня». В торце коридорчика располагался, видимо, президентский люкс: большую часть двери занимал цветной деревянный барельеф с изображением короля Генриха VIII во весь рост. Генрих VIII, напомню, был королем, который во времена Английской Реформации приказал разрушить Гластонберийское аббатство и повесить его непокорного настоятеля на вершине кургана. Однако, похоже, жители Гластонбери, потерявшего свое значение именно после этого трагического события, были на него не в претензии. Или традиционно личность монарха для англичан настолько священна, что разумность его деяний сомнению не подвергается.

Номер был маленьким, с душевой кабиной и туалетом слева, двуспальной кроватью с тумбочками и крохотной нишей для чемодана и плечиков для одежды, обрамленной камнями с мальтийскими крестами. На подоконнике – дань традиции и элемент декора – фарфоровые, с синим узором кувшин и чаша для умывания. Окно, закрывающееся на старинную задвижку, выходило на плоскую крышу соседнего здания. Я одобрительно хмыкнул про себя: через нее в случае необходимости было элементарно исчезнуть из номера.

Спустившись вниз, я отметил, что и выходов из отеля было два. Один, главный, на Хай-стрит и Рыночную площадь, а второй, мимо выставленных наружу столов гостиничного ресторана, на задний двор. Я пошел осмотреть черный ход: булыжная мостовая со следами колеи от повозок многих поколений поставщиков, кирпичные стены, кое-где затянутые девичьим виноградом, висящие вазоны с ампельными многолетниками, горшки и кадки с растениями на земле. И дальше вы выходите на большой паркинг, сейчас практически пустой. Теперь я подумал, что, конечно, два выхода хорошо, когда охотишься ты; если охотятся на тебя, это, как и плоская крыша за окном номера, может оказаться недостатком.

Я вернулся в отель и мимо барной стойки прошел в глубь ресторана. Стена, выходящая на улицу, осталась в первозданном виде. Облупившиеся от времени каменные нервюры обрамляли узкие витражные оконца, камни подоконника отполированы до блеска тысячами рукавов паломников, глазеющих на Рыночную площадь. На боковых стенах, оклеенных красными, с золотом, обоями – цветные гравюры со средневековыми кавалькадами и пирами. Это одна из причин, почему я люблю попадать в незнакомые места – мозг фиксирует, а память удерживает множество деталей, которые в привычной обстановке сливаются в безликий фон, перестают существовать.

После столь удачного опыта безалкогольного дня в Лондоне я решил закрепить успех за завтраком, пообещав себе пинту пива за обедом. Вспомнив, что в Англии официанты – редкость, я вернулся к бару и попросил чашку кофе и сэндвич с лососем. Надпись на стене соседней ниши гласила: «Место, где сейчас находится Гластонбери, в старину называлось остров Авалон. Моргана, благородная дама, правительница и властительница здешних мест, связанная узами крови с королем Артуром, привезла его на остров, чтобы залечить его раны. Геральдис Камбренсис. 1193 год». Я тут же вспомнил Бобби – что же я не привез сюда мальчика, когда он всем этим горел?

Вернувшись со своим завтраком к эркерному готическому окну, я смог рассмотреть компанию, пьющую пиво за соседним столом из струганных досок. Боком ко мне сидела блондинка лет пятидесяти с распущенными волосами под венком из тонких веточек с красными ягодами; на ней был длинный черный балахон с вышитым цветными нитками деревом жизни. Ее кавалером был старик с бритыми щеками и седой бородой до пояса. Еще двое дедушек в круглых шапочках, тоже седых и нестриженных, обнимали своих женщин за плечи. На одной было фиолетовое пончо, а на черной майке второй, которая сидела ко мне спиной, была программная надпись: Dirty Donna.

– Это кто такие? – вполголоса спросил я парнишку, пришедшего убрать стаканы со стола слева.

– Язычники, – охотно пояснил он. – Они приезжают на свои сборища на полнолуние. Вы бы были здесь в прошлую субботу – они весь город заполонили! А ночью они поднимаются на курган, бьют в свои бубны, что-то выкрикивают. Все уже разъехались – это последние.

– Жаль, я не застал, – вежливо сказал я.

Выйдя из полутемного ресторана на улицу, я зажмурился – так ярко светило солнце. Я снял ветровку и повернул направо, к готическому (теперь уже не подлинному, а викторианскому) кресту на Рыночной площади. Площади как таковой не было – лишь углубление на повороте дороги со столиками двух кафе, где – храни тебя Господь, Англия! – подавали и разливное пиво. Вход в аббатство был в двадцати метрах оттуда.

Обычно ничто не наводит на меня такую грусть, как вид заброшенной церкви. Это ведь не только разрушение постройки – это утрата веры, крах надежды, смерть традиции. Это победа вражды и безразличия над всем, что заставляет человека жить дальше и с доверием к будущему заводить детей. Странное дело, гластонберийские развалины уныния не навевали. Роскошные останки Богородичного собора, перекликающиеся с остовом церкви Михаила Архангела на вершине кургана, не жаловались на свою судьбу. Они, похоже, осознавали былое величие и не собирались мириться с теперешним униженным состоянием. Так стоит, идет, смотрит свергнутый монарх, которого превратности судьбы не лишили врожденного чувства достоинства.

С этим ощущением я и обошел каменные фрагменты стен, место, где по преданию были захоронены король Артур и его супруга Гвиневера (прости меня, Бобби, прости!), и большой парк с вековыми деревьями. Часть кустарников уже цвела в полную силу, а где-то – видимо, весна для этих мест считалась поздней – ветки оставались голыми, с едва набухшими почками. Однако трава на огромном открытом пространстве уже была подстрижена, и теперь на ней раскрылись одуванчики, крошечные белые ромашки, в тени целые поляны были усеяны синими колокольчиками. Говорю же, буколический рай! Вот пруд с домиками для белых уток и мостками, затянутыми металлической сеткой, чтобы не поскользнуться. Второй пруд – рыбный, с зелеными листьями кувшинок (цветов пока нет). За ним, еще ниже по пологому склону, яблоневый сад, полыхающий белым и розовым цветом. Старая цветущая яблоня лежит стволом на земле с наполовину вывороченными корнями. Какая-то непростая яблоня – все ветки у нее в завязанных разноцветных ленточках. Я ведь всюду прошел, надеясь наткнуться на Мохова, и все рассмотрел.

Правее похожая скорее на часовню монастырская кухня с муляжами съестных припасов и надписью в милом британском духе: «Эта еда такая же старая, как и аббатство – не пытайтесь ее попробовать». Я это люблю в Англии, вообще на Западе – тебе ничего не запрещают, просто обращают твое внимание на какие-то вещи. При входе в парк была, например, такая табличка: «Все жители этого уголка живой природы – и птицы, и бабочки, и насекомые – будут рады, если вы не будете отклоняться от тропинки. Спасибо». Думаете, никто не отклоняется? Отнюдь. Люди сидят на скамейках вокруг необъятных стволов деревьев, бродят в обнимку по лужайке, срезая путь, или лежат на траве с книгами, задирая согнутые в коленях ноги, рядом с греющимся на солнце сонным барсуком. Только следов их пребывания не видно: ни мусора, ни затоптанных мест…

Посетителей вообще было не так много – все-таки вход платный. Однако в основном люди здесь не случайные, не просто туристы. Вот уже немолодая японка сидит на земле, сбросив туфли и скрестив ноги, перед местом, где были похоронены легендарные герои чуждого ей эпоса. Вот за столиком кафешки, где можно купить напитки и выпечку, пара лет за тридцать, не отрываясь, смотрит на мистический конусовидный кристалл, покачивающийся на ниточке в руке мужчины. Вот две женщины под пятьдесят в одинаковых лиловых балахонах и высоких сапогах обняли ствол векового красного бука и прислонились к нему лбами, впитывая его первобытную энергию. Бородатый длинноволосый парень в оранжевом шарфе, перекинутом через плечо, и в фиолетовом жилете (что-то этот цвет у них значит) бормочет, закрыв глаза и обратив лицо к солнцу, бесконечную молитву на незнакомом мне языке. Положительно, эти места мистическим образом притягивают всяких чудиков, придурков и просто полоумных. Только Мохова среди них нет.

Куда еще он точно бы пошел? Я вышел из аббатства и минут через пятнадцать добрался до подножия Гластонберийского кургана. С дороги он казался правильным конусом, однако вблизи он походит скорее на гигантскую рыбину, наполовину вынырнувшую на поверхность. Курган оказался пустым – только молодая пара поднималась на него по дорожке, бросая мячик дурашливому долматину. Я шел за ними вслед по идеально подстриженному травяному склону со следами, кто-то утверждает, бороздок мистического лабиринта, а по-моему, так просто узкой дорожки, по которой на вершину кургана доставлялись грузы.

Если церковь Михаила Архангела была полностью разрушена новым главой англиканской церкви, ревностным Генрихом VIII, ее готическая квадратная колокольня из серого, с белыми проплешинами камня была восстановлена. Она оказалась небольшой – шагов десять насквозь от одного стрельчатого входа до другого. На каменной скамье слева девушка в белой ветровке изучала путеводитель. У входа, сидя на земле и подставив лицо солнцу, закусывал молодой бродяга. Не хиппи, не паломник – именно бродяга: странной кукольной внешности парень лет двадцати с обветренным лицом под русской шапкой с опущенными ушами, с котомкой на ремне и окружающим его сильным едким запахом давно не мытого тела. Я отбросил долматину подкатившийся ко мне мячик и улыбнулся поблагодарившим меня ребятам. Других людей здесь не было.

Дыхание мое после подъема пришло в норму. Только на ветру стало прохладно – хорошо, я захватил с собой ветровку. Я огляделся, и снова, как по дороге сюда, душа моя расправилась, наполнилась чувством покоя. В какую сторону не посмотри, на десятки километров расстилались луга, перелески, пологие холмы. Вот Гластонбери, весь целиком, странно небольшой для своего десятка тысяч обитателей. Чуть дальше следующий городок, Стрит. По другую сторону вдали – Уэллс с различимым даже отсюда собором. И вся равнина залита ни на что не похожим золотистым, мягким, несмотря на разгар дня, светом. Говорю вам, это совершенно особое место!

Только где же Мохов? Прав ли я был, что приехал сюда? Отлично, я гуляю по местам, куда давно хотел попасть, но я ведь не турист. Пусть земля уже не горит у меня под ногами, меня сюда привело дело. Вернее, интуиция, хотя она, не могу отрицать, не раз меня и подводила.

Я вздохнул и посмотрел на часы: скоро три. Все равно, пройдемся еще: свою пинту пива надо заслужить. Или и в обед не пить, до ужина? Решено – потренирую еще свою волю.

14

Спустившись в город, я прошелся по двум главным улицам, Хай-стрит и Магдалин-стрит, и образ, который сложился у меня в голове от встреченных людей, окончательно закрепился. Ну, вот, несколько примеров вразброс.

Рядом со входом в аббатство магазин «Человек, миф и магия» с вывеской со знаменитым рисунком Леонардо четырехрукого и четырехногого человека и надписью: «Представляем дух Древнего мира в живописи, ювелирном искусстве и предметах коллекционирования». Это самое академическое заведение, лучшее впереди. На тротуаре плакат, приглашающий на ярмарку мистики и духа Земли, которая организуется в Гластонбери в десятый раз. За ним кокетливый, в голубых тонах, вход в Медитационный центр душевной терапии. А вот магазин «Богиня и Зеленый человек». Это еще что такое? В витрине плетеные сердца всех размеров, бронзовые шкатулки с головой короля Артура и фигурками ушастых кроликов, вставших на задние лапки, кубки и колокольчики с пентаграммами, пирамидами, глазами и другими масонскими знаками. В другой витрине два манекена: красавица-ведьма с распущенными волосами и соблазнительно обнаженными ляжками, рядом – юноша с голой грудью под жилетом из тонкой кожи, с зеленой маской на глазах и кручеными бараньими рогами. За металлической фигуркой бородатого китайского мудреца (Лао-цзы?) жуткая рожа тролля с редкими зубами и широченным носом, который вдруг возник в кустарнике, раздвинув ветки. Отличная напольная керамика для детской!

Скоро у меня в глазах стало рябить от бесчисленных черепов из самоцветов, тростниковых флейт, бус и браслетов всех цветов и размеров, сосудов с магическими порошками и окаменевших раковин – действительно, мы же ходим по дну моря! Однако, разумеется, если вы потомственный маг, прорицатель, адепт черной магии, если вы штопаете энергетические дыры, купируете запои и навеки привораживаете мужей к женам, а также если вы во все это верите – вам сюда!

Я проголодался – Мохову же тоже нужно было где-то пообедать. Непонятно почему, но я упорно считал, что он где-то здесь, в Гластонбери. Торговых улиц с ресторанчиками и кафе в городе было, я уже говорил, ровно две. Я честно прошел по всей Хай-стрит: китайская кухня только на вынос, индийский ресторан, ближе к центру несколько закусочных, но за Рыночной площадью, на Магдалин-стрит, опять уютные ресторанчики. Было почти три часа – Мохов вполне мог уже пообедать в одном из пабов на окраине городка (я мимо таких проходил) или даже купить продуктов и перекусить дома. Искать его по гостиницам я не стал и пытаться. Хотя отелей, заслуживающих это название, в Гластонбери было раз-два и обчелся, на месте Мохова я бы остановился в частном пансионе, каких здесь было множество, или на съемной квартире для туристов. Обойти их все заняло бы целый день, и именно такими поисками, как я посчитал, было проще всего спугнуть беглеца.

Я это не повторяю на каждом шагу, но я ведь постоянно проверялся, чтобы меня не отследили. И по дороге проверялся, и здесь, в Гластонбери. Я не думал, что ребята Осборна как-то сумели меня вычислить и теперь вели. Вряд ли у них был тот же ход мысли, что и у меня (тем более что он мог оказаться ложным). А уж привести за собой киллера, который о моем существовании и не предполагает, я точно не мог.

Симпатичных мест в городе оказалось много. Только по обе стороны Бенедикт-стрит, начинающейся напротив ворот аббатства, было два приличного вида ресторанчика: «Моча Бери» слева и «Хифис Кафе» справа. Но мне почему-то захотелось вернуться в родное Средневековье «Джорджа и пилигримов».

Я сел теперь справа от входа, у самого окна, через которое мне были видны прохожие. В обеденное время обслуживали официанты. Мальчик предложил мне попробовать местный, исключительно богатого вкуса эль «биткомб». Нет, спасибо! Джентльмен не пьет до захода солнца. Минеральная вода есть? Вот и отлично! Да, с газом. Ожидая, когда мне принесут этот эрзац настоящего напитка, я залез в интернет на нашу с Эсквайром зоологическую страничку. Бородавочник тоже не сидел сложа руки.

«Разбирательство идет полным ходом, – писал он мне. – Постарайся удержать Атлета от резких движений. Подробности скоро. Прогноз самый позитивный. Э.». У меня отлегло от сердца. И больше никаких «особо важно» или «это приказ». Бородавочник снова работал в штатном режиме, без контроля сверху.

Только как же мне приблизиться к Атлету, чтобы сковать его судорожные метания? Что, если я ошибся в своих надеждах на Гластонбери?

Могу ли я снова позвонить Тоне? Вдруг Мохов с ней вновь связался, услышал последнюю хорошую новость про двух обезвреженных киллеров и образумился? Не станет больше бегать от меня, а будет терпеливо ждать сообщения о наступлении развязки в Москве?

Я засунул айфон обратно в волшебный мешочек, достал один из «самсунгов», которые дал мне Шанкар, и набрал Раджа. Звонок отозвался трелью, потом стал пробиваться сквозь завесу трескучих помех и в итоге ушел куда-то в астрал. Очень похоже на Гластонбери! Я нажал отбой и полез за айфоном, чтобы уточнить номер. Но «самсунг» тут же зазвонил.

– Это Шанкар, – произнес до боли знакомый голос. – Радж переадресовал мне ваш звонок. Мы стараемся офис не светить после того случая.

– Шанкар, дорогой, как мне тебя не хватает! – искренне сказал я. – Слушай, объясни мне, как я могу все сделать безопасно.

Я объяснил ему проблему.

– Напрямую звонить не стоит, – сказал Шанкар. – Вы все правильно понимаете, вас отследят. Но Амит же уже соединял вас с Объектом А? Пересылкой аудиофайлов?

– Уговорил. Запишешь мою первую часть?

Это действительно заняло кучу времени, но разговор у нас получился такой:

– Антония, это Клеопатр, – представился я. – Есть новости?

– Привет, рада слышать, – сказала она. Похоже, действительно рада. – Нет, он больше не звонил.

Еще я опять слышал на записи голос Питера: «Кто это? Это Влад? Кто это звонит?».

– Опять твой друг волнуется. Слабо сказать ему, что звонит твой несостоявшийся любовник?

Тоня засмеялась:

– А ты дашь мне потом телефон своей жены? Ты же женат?

Тут я засмеялся: быстро она сравнивает счет. Питер продолжал что-то говорить, и Тоня сказала ему по-английски:

– Это мой друг, Питер.

– И это все, что я имею право знать? – переспросил он.

– Ты очень правильно сформулировал. – Тоня вернулась ко мне. – Судя по веселому тону, у тебя хорошие новости?

– Какая проницательность! Новости промежуточные, но очень хорошие.

Я пересказал ей сообщение из Москвы.

– По-твоему, мы с папой действительно сможем вернуться домой, и все это будет позади?

– Раньше это была надежда, теперь – реальная перспектива. Главное, чтобы Володя узнал об этом поскорее. Ты сообщишь ему?

– Он же только сам может позвонить. А с тобой как ему связаться?

– Никак. Я только сам могу к нему подойти.

– И тебе кажется, ты ищешь его в правильном месте?

Тоня думает, что это связано с той операцией 99-го года. Я ее не разубеждал.

– Время идет, и теперь мне с прежней определенностью так уже не кажется. Я больше надеюсь на его звонок тебе.

– Он не обещал, что будет звонить по три раза на день.

– А если твой отец все же позвонит доброму дядюшке Лесли? Ты будешь об этом знать?

– То есть скажет ли добрый дядюшка об этом своему сыну? Не уверена. – Я слышал, как она прикуривала сигарету. С виду такая уверенная в себе, а курит одну за другой. Начала девочкой, а теперь уже гормональная зависимость? – Самое страшное, – продолжала Тоня, – папа не верит до конца, что ты пытаешься все уладить. Он боится, что это просто дымовая завеса, а на самом деле ты приехал, чтобы его схватить. Не обязательно убить, но похитить. Это ты меня только убедил, сама не пойму, как.

– Это хорошо, – сказал я. – Спасибо.

Официант принес мне мою рыбу со шпинатом, я его поблагодарил.

– За что спасибо? – переспросила Тоня.

– За то, что ты веришь человеку, которому не верит твой отец.

Я не хотел уточнять, что обедаю. Но она уже сообразила – шум ресторана должен был быть слышен:

– И за третью порцию виски, которую тебе только что принесли.

Я рассмеялся.

– Ты кто по профессии, Антония?

– Продавец воздуха – специалист по формированию общественного мнения. А что?

– Тебе нужно было идти по стопам отца.

– Ну, по части заморачивания мозгов между этими профессиями разница небольшая.

Нет, хорошему мальчику Питеру ее не удержать! Даже если в конце концов Тоня скажет да.

– Тоня, если отец все же позвонит, попроси, чтобы у меня с ним была двусторонняя связь. Чтобы он сразу мог узнать, что опасность позади, и мы придумали, как его можно будет вывести обратно в Москву.

– А зачем его вывозить?

– Не вывеЗти, а вывеСти. Это такой профессиональный термин. Значит, вывеЗти из страны так, чтобы этого никто не заметил, – уточнил я. – Вполне возможно, что не все здесь захотят отпустить его с миром.

– То есть человеку, который сейчас дышит мне в затылок, и его отцу пока лучше ничего не говорить?

– Без «пока». Просто ничего не говорить. Процедура может оказаться сложной и занять время.

– Я поняла.

– Я и не сомневался. Ну, до вечера или до свежих новостей.

– Буду ждать с нетерпением.

Этот короткий разговор – а я не хотел вести его в телеграфном стиле, мне важны были ее интонации, паузы, недомолвки – занял добрые двадцать минут. Еда моя успела остыть, и я расправился с ней в три приема – действительно проголодался. Ну, что? Виски – не виски, но, может, заполировать обед местным элем? Я заказал двойной эспрессо. Никогда не поздно вступить на праведный путь.

Так что же мне делать? Сегодня уже пятница, а завтра вечером я с Джессикой и Бобби должен быть на мессе в соборе Св. Патрика. В этом направлении перелета через пруд время на моей стороне: чтобы быть дома, скажем, до десяти вечера, мне нужно вылететь из Лондона в четыре. В запасе у меня двадцать четыре часа. А за последние сутки вон сколько всего произошло!

Короче, что дальше? Вариант первый: Мохова в Гластонбери нет. Как скоро я смогу в этом убедиться? Он может затаиться на съемной квартире, закупив кучу продуктов и сидеть там безвылазно. Но тогда зачем он сюда приехал? Он с таким же успехом мог зарыться в нору и в Лондоне. Нет, если моя гипотеза верна, Мохов будет использовать оставшееся ему время на полную катушку.

Вариант второй: Мохов сюда и не собирался. Что тогда я здесь делаю? Интуиция? Она потом мне скажет: «Ну, извини, парень. Я же не всегда тебя подвожу». Однако идеи получше у меня нет. Рассчитывать на то, что Мохов сам надумает укрыться с моей помощью, пока не приходится. То есть раз у меня еще есть время, продуктивнее всего провести его здесь.

Вариант третий: Мохов снова объявится дочери. Он в душе не предатель и, если его не загонять в угол, на сделку с Осборном он идти не хочет. По крайней мере, пока у него остается надежда на возвращение в Москву. Зависит ли здесь что-то от меня? Нет, я просто ограничитель и передаточное звено.

В идеале было бы так. Мохов сегодня позвонит Тоне, та скажет ему, что все идет к лучшему, и он опять затаится. Но уже для того, чтобы получить подтверждение, что настоящий предатель разоблачен и арестован. Тогда я передам ему через Тоню, с кем он должен связаться, чтобы через какое-то время оказаться дома. В том, что его придется вывозить из Англии нелегально, сомнений не было: МИ-5 просто так его не отпустит. А вывод, по-научному эксфильтрация, займет время. Так что необходимости в моем присутствии здесь уже не будет.

В любом случае, завтра, как и я обещал, я могу быть дома. Если только все карты не спутает тот, я надеюсь, последний парень, нанятый Седых.

15

Я снова залез в Википедию. Где еще хотел бы побывать Мохов, если он и вправду находится в Гластонбери? Целых три деревца священного терна, по преданию, посаженного Иосифом Аримафейским? Вряд ли – у Мохова другой круг интересов. Два тысячелетних дуба – Гог и Магог, помнящих еще процессии друидов к вершине кургана? Это уже теплее. И сады холма Чаши, в железистых источниках которого залечивал раны король Артур? А вот это наверняка!

Бессонная ночь – пара часов в поезде, прислонившись головой к окну, не в счет – давала о себе знать. Нагретый за день воздух тоже навевал мысль о подушке. Я мысленно запросил поддержку у великих. Первым откликнулся Дюма: «Иногда исполнять свой долг мучительно – но намного мучительнее его не исполнить». Тогда вперед!

Все равно я был в каком-то лунатическом состоянии. Да, я делал все, что нужно. Я поднимался по Хай-стрит, выхватывая взглядом прохожих, одетых по общепринятым в западной цивилизации нормам. Хотя, чтобы не выделяться, Мохов вполне мог купить себе розовую рясу, кимоно или хотя бы килт. Я заходил в многочисленные книжные магазинчики, где в витринах чуть ли не на каждой обложке можно было прочесть слова «оккультный», «эзотерический», «мистический», «таинственный» или «сокровенный». Именно заходил, даже не подходя к полкам. До сих пор это случилось со мной лишь однажды, в городе Хур, в Швейцарии, когда я забрел в магазин, где все книги были на рето-романском языке. И я не упускал из головы цель – доверившись гугловской карте, свернул на Лэмбрук-стрит, ведущую к кургану. Однако все это время в голове моей в фоновом режиме шел параллельный процесс.

Я выходил на сушу из вод моря, которое плескалось здесь всего-то пару тысяч лет назад. Я не сразу понял, что я был не я, Пако Аррайей, я даже не был человеком. Я ведь не видел себя со стороны – и не смотрел на себя. И мыслей никаких у меня не возникало. Да, сетчатка фиксировала образы внешнего мира: импозантный особняк на территории аббатства, за редкой проволочной изгородью овцы пасутся на лужайке посреди домов, горит розовым большой куст в палисаднике, синяя дверь с бронзовым молоточком в виде дятла… Однако до мозга эти сигналы не доходили. Потом я наконец увидел себя: шагающий враскоряку доисторический двуногий ящер с недоразвитыми передними лапками. Все, приехали! Я сел на ступеньку каменной лестницы, ведущей к уютному двухэтажному коттеджу, отодвинул вазу с сухим букетом, положил голову на руки и мгновенно заснул.

Я проснулся, потому что кто-то положил мне руку на плечо. Я поднял голову – женщина лет шестидесяти в широкой белой блузке.

– Простите, – сказала она, приветливо глядя на меня. – Я хотела убедиться, что вам не плохо.

– Это вы меня простите. – Я явно сидел на ее лестнице. – Сам не понимаю. Я шел к холму Чаши, и меня вдруг отключило.

Я поднялся на ноги. Воздух посвежел, но все вокруг еще было залито ни на что не похожим золотистым светом Гластонбери.

– Вы уверены, что все в порядке?

– Да-да. Простите еще раз. – Я вспомнил, что отодвигал на приступке лестницы вазу с букетом и поставил ее на место. – Я за обедом обычно пью пиво. Сегодня хотел отличиться и выпил кофе. И вот результат.

Женщина, улыбаясь, смотрела на меня. Она уже поняла, что я не пьяница и не заезжий сумасшедший.

– Холм Чаши уже закрыт, – сказала она. – Это же вроде музея – хотя это просто роскошный сад. Я иду оттуда.

Вдруг повезет опять, как в том такси в Лондоне?

– Не встречали там моего друга? Мы разминулись с ним. Худой такой, небритый, моих лет. Тоже один гуляет.

– Нет. В сад Чаши почему-то ходят в основном женщины. – Она поколебалась секунду. – Не хотите выпить чаю? Я здесь живу.

– Нет, благодарю вас. Мне нужно разыскать друга. Правда, спасибо. Но в другой раз.

– Идите выпейте пива, – решительно сказала женщина. – В нашем возрасте опасно нарушать метаболизм.

Я послушно повернул обратно к Хай-стрит. В одном она меня поддержала – не стоит, действительно, сбивать организм с толку. Слова «в нашем возрасте» понравились мне меньше. Она меня явно старше: лицо еще полное жизненных соков, а кожа на руках дряблая, в пигментных пятнах. Ей лет шестьдесят пять. Мне на десять лет меньше – и что, я выгляжу стариком? Конечно, я уже на два года старше своего отца – он рано умер от рака. Но – я посмотрел на себя в витрине аптеки – по-моему, я еще вполне в форме. Особенно – да, вот так! – если живот чуть подтянуть. Да и Тоня, например, вполне восприняла меня как мужчину в рабочем состоянии.

Из пенсионерского рая я снова окунулся в лимб, кишащий лешими, домовыми и прочими демонами низшего ряда. Мистика пробралась даже через церковную ограду. Я дошел до церкви Св. Иоанна на Хай-стрит, где – а я же целый день залезал в интернет со своего айфона – раньше находился саркофаг Иосифа Аримафейского. Так вот перед храмом был проложен едва заметный в подросшей траве концентрический лабиринт с каменными розетками и геральдическими щитами. Специальная табличка, объяснявшая его происхождение (ему было триста с лишним лет), приглашала пройти по нему в духе примирения и гармонии, в котором он был создан.

Но я зашел в храм не поэтому. Я не последователь англиканской церкви, мне даже неизвестны все доктринальные различия между нею и другими ветвями христианства, но поверьте, после прогулки по улицам Гластонбери вам хочется укрыться в доме Господа. Даже если вас мучит суточная жажда. У Петра Ильича Некрасова была еще такая присказка, удивительно часто оказывающаяся к месту: «Шел в церковь, а попал в кабак». Мой учитель был бы мною доволен – я сделал как раз наоборот.

Меня встретил запах воска и старого дерева. Хотя сегодня, я вспомнил, была Страстная пятница, жителей и гостей Гластонбери в церкви было не так много – это же не капище и не дацан. Стоящая у входа тетенька с милым лицом в обрамлении легких вьющихся волос, ласково улыбаясь, вручила мне молитвенник с заложенными страницами молитв и псалмов. Я присел на свободный край скамьи между двумя хорошенькими, как семилетние мальчики, коленопреклоненными ангелами. На боковом витраже нашел теперь уже привычные лица – Иосиф Аримафейский и король Артур между двух анонимных для меня святых. Какое отдохновение после ведьм и троллей!

Служил домашнего вида симпатичный священник в белой рясе. Вся служба здесь – я все больше в этом убеждался – была как семейный праздник. Судя по взглядам и приветствиям, которыми обменивались прихожане, большинство из них были давними знакомыми. Однако и новым лицам они были рады – мне они тоже были рады, мне тоже улыбались. На что еще я обратил внимание: в православных и католических храмах люди поют вполголоса, для себя. Здесь же прихожане пели, не стесняясь, как на оперной сцене. Особенно старался мужчина лет за сорок через проход от меня – странной внешности, со следами вырождения на лице и с, не скажу, что приятным, но сильным баритоном.

Я снова забыл, зачем приехал в Гластонбери. Одна фраза, произнесенная священником и подхваченная молящимися, вдруг пробилась в мое сознание со всей своей первозданной силой: «О Господи, милостиво услышь нас!». У меня так бывает. Слова ведь вливаются в большой поток, охватывающий нас со всех сторон, мы их считываем в одно касание, не пытаясь проникнуть внутрь. А потом смысл какой-то фразы внезапно доходит до нас, как будто она была сформулирована и произнесена впервые, и только для нас. Я вдруг увидел себя – маленького человечка в большом храме маленького городка большой страны. Что я здесь делаю? Почему здесь оказался? Зачем вообще меня носит по всему свету? Есть ли какая-то польза от всего, чем я занимаюсь? Изменится ли что-либо – конечно, не во всем мире, хотя бы в моей жизни – оттого, что я приехал сюда, сначала чтобы уничтожить, а теперь чтобы попытаться спасти человека, с которым я лишь однажды пересекся и о котором с тех пор толком не вспоминал? Кто бы мне все это объяснил? Я никогда не просил у Господа никаких благ, ничего, кроме того, чтобы он хранил моих близких – здесь и там, и чтобы он спас всех, кто не окончательно погубил себя. Однако прежде чем там, за чертой, я пойму, зачем я жил – пока я еще живу, – мне нужно, чтобы Он услышал меня во всех моих терзаниях и сомнениях. Если в моей жизни есть хоть какой-то смысл, пусть Он подаст мне знак. Чтобы я продолжал или попробовал все изменить.

Такие моменты проходят быстро. Меня снова отбросило на скамью с ангелами с молитвенно сложенными руками, с чистенькой седой старушечкой слева и с похожим на взмыленного коня певуном через проход справа. Я, глядя на соседей, вложил в лежащий передо мной бумажный конвертик двадцатифунтовую купюру и положил его на поднос, с которым одна из активисток прихода, читавшая недавно Евангелие, теперь обходила молящихся. Служба была окончена.

Священник подошел к выходу из церкви, чтобы попрощаться с каждым персонально. Я поблагодарил его и, вспомнив про свои документы, представился испанцем из Сарагосы, что в моем случае тоже было правдой. Священник честно сообщил мне, что в Гластонбери есть и католический храм, на Магдалин-стрит, но что он всегда будет рад видеть меня снова. Я обещал, если получится, вернуться – мало ли я даю ложных обещаний!

Мой отель был в двух шагах, но я сделал еще столько же, чтобы усесться на террасе «Хифис» на Рыночной площади. Мохов же, говорил я себе, ходит где-то рядом. Мы сейчас как два поднесенных друг к другу магнита. Пока еще мы сближаемся одинаковыми полюсами – то есть отталкиваемся. Но еще чуть-чуть, кто-то из нас сдвинется, и мы сомкнемся.

Мне была принесена пинта расхваленного официантом за обедом, но не продегустированного мною «биткомба». В маленьких городках, где вы всегда можете вернуться в то же место за ответом, врут реже. «Биткомб» и впрямь оказался отличным элем цвета крепкого чая с мягким, чуть горьковатым вкусом.

Дав лекарство организму, я вспомнил и об иных сферах. Страстная пятница! Страсти и кипели – всю ночь и весь день. Два убийства, бегство в темноте, засада, перестрелка, переезд из реальной жизни в мир паранормального. Одну женщину я, похоже, спас и чуть было не получил в награду. Другую убили, считай, у меня на глазах. Однако круг еще не замкнулся, произойти может все, что угодно. Не только с Моховым, за которым охотится киллер, но и со мной, с Тоней и даже с красавчиком Питером.

И, наверное, все мы сейчас в тревоге. Каждый из нас по-своему, возможно, даже не облекая эту мольбу в слова, пытается отвести от себя эту угрозу, это зло. Все мы каждой клеточкой тела хотим, чтобы это испытание кончилось, чтобы мы могли наконец вернуться к покою внутри и вокруг себя. «Господи, милостиво услышь нас!»