– Заходи справа, Боб! Справа заходи!

– У меня вода кончается!

– Милашка! Подключай дополнительные цистерны!

– Командор! Дополнительные цистерны израсходованы!

– Черт! Перекрывай микрорайон. Делай что хочешь, но чтобы через минуту вода была. А мне плевать на жалобы. Собьем пламя, тогда на все жалобы разом и ответим.

– Командир, это Боб. Требуется срочная помощь!

– Что у тебя, второй номер?

– Пожарники с конспектами лезут. Просят тушить помедленнее, чтобы все успеть зарисовать и законспектировать.

– Так туши помедленнее. Может, тогда в следующий раз сами потушат. Милашка, что с водой?

– Подключилась. Пришлось задействовать и близлежащие микрорайоны.

– Командир! Боб снова. Огонь вырвался наружу. Не могу сдержать. Может вызвать подкрепление?

Правила подразделения 000 четко и однозначно говорят, что подкрепление вызывается исключительно в наисложнейших ситуациях. Когда отдельно взятое подразделение уже не в силах справиться с ситуацией. Вызывать, или не вызывать подкрепление решает исключительно командир.

Командир, в данном случае, это я.

Прикрываясь рукой от жара огня, я, через черное закопченное стекло, которое выдала мне Милашка под расписку, оценил ситуацию. Мусорная урна, наполненная до краев цветным мусором нехорошими честными налогоплательщиками, пылала во всю мощь, и даже не думала тухнуть. Все наши усилия пока не увенчались успехом. Я мысленно подсчитал убытки. Двести тонн воды, пять тонн пены, десять самосвалов песка, два сгоревших до углей комбинезона.

Может второй номер и прав. Без дополнительных сил с урной не справится.

В какой-то момент я почувствовал растерянность. Такое со мной редко происходит. Считается, что подразделение 000 способно справиться с любыми, подчас даже совершенно невыполнимыми задачами. Но сегодняшний случай показывает, что не все еще резервы нами использованы. Что, есть еще чему поучиться спасателям подразделения 000.

В некотором замешательстве я огляделся по сторонам, словно ища поддержки. Вокруг зоны работы подразделения собралась приличная толпа из честных налогоплательщиков. Народ с неподдельным интересом наблюдал за слаженной работой моей команды.

Вот второй номер Боб. Перепачканное сажей лицо с блестящими глазами. Лихо сдвинутая на уши связь-каска. Термостойкий комбинезон, прожженный в трех местах коварными выстрелами пламени. Стоит, широко расставив ноги. Крепкие американские руки лежат на универсальной водометной пушке. Рядом группа пожарников, что приехали минут двадцать назад. Внимательно слушают объяснения янкеля, торопливо конспектируя полученные на практике знания. Усатый майор пожарных сил прохаживается у них за спинами и внимательно наблюдает, чтобы никто не шланговал.

Герасим, третий номер, лежа на растянутом шезлонге, рассматривает в квадронокль пылающую урну. Шевелит губами. Может быть, и ругается. Но я уверен, что он просчитывает варианты операции.

Рядом с ним металлическая коробка для добровольных пожертвований. От коробки до ближайшего здания Универсама длинная очередь честных налогоплательщиков. Большинство с ведрами, но есть и с банками. Герасим свободной рукой принимает добровольные пожертвования, и тут же наливает в подставленные емкости из шланга воду.

И я. Командир подразделения 000. С опаленными бровями, в противогазе, с транспарантом, на котором огромными красными буквами написано: – «Пожар – бич нашего времени!».

Милашка за моей спиной бодро гремит наружными динамиками, вещая популярную ныне мелодию «Столичных окон негасимый свет».

От тяжелых раздумий меня оторвала спецмашина.

– Командор! Директор просит выйти на связь.

Отказывать Директорам могут только люди, подыскавшие очередное место Службы. Я не из таких.

– Соединяй.

– Майор Сергеев? – голос Директора взволнован. Значит, опять что-то случилось.

– До сих пор майор Сергеев слушает! – а вот напомнить об очередном звании с моей стороны смелый поступок.

– Это Директор. Только что поступил срочный вызов. Хватит прохлаждаться. Выезжайте.

– У меня тут пожар первой степени, – завожусь я, – И прохлаждаться нам некогда. Слышите, как трещит пламя? Как гудит металл и шипит вода? Милашка, выведи панораму бедствия на монитор диспетчерской. Пусть полюбуются.

– Извини, Сергеев, – Директор после просмотра наиболее эффективных кадров с напряженным лицом Герасима меняет тон, – Вижу, серьезное дело. Но у нас случай весьма важный. Даже где-то щекотливый.

– Опять кто-нибудь на Восточную башню залез?

– Хуже, Сергеев, гораздо хуже. Приезжайте срочно. Вся информация строго засекречена. Так что, только на месте.

– А с этим что делать? – киваю в сторону разбушевавшегося не на шутку пламени.

– Перепоручите пожарным. Выдайте надлежащие инструкции, и срочно в центр. Встречаемся у здания Службы.

Директор отключился, а я, еле сдерживая шаг, отправился огорчить усатого майора и его команду.

Когда через минуту Милашка, задраив все люки, на полном ходу, покидала место пожара, вслед за ней бежали пожарники, во главе с усатым майором, и умоляли не оставлять их одних.

Боб откровенно плакал.

Мы сделали все, что могли. И совесть наша чиста. Приказ, есть приказ. Мы оставили пожарникам не только брошюры «Как вести себя на пожаре», но также: лопаты деревянные – две, ведро оцинкованное – одно, надувной матрац – восемь, плакат с надписью «Пожар, бич нашего времени» – один.

– Ничего, Боб, – похлопал я второй номер по плечу, – Когда-нибудь мы вернемся. Обязательно вернемся. Спасатель не должен грустить. Поверь, без нас им будет лучше. Хочешь бутерброд?

В последнее время американец сильно похудел. Согласно последнему медицинскому обследованию на целых двести пятьдесят граммов. А меня в академии спасателей учили, что каждый грамм, потерянный спасателем в мирное время, это секунды, потерянные на задании.

Янкель от бутерброда отказался. Только вытащил колбасу и тут же, не отлипая от окошка, съел. Хоть что-то.

– Командор! Через минуту прибываем к зданию Службы. Платформа номер один. Предупредительный гудок дать?

– Не стоит, – в прошлый раз стандартное приветствие Милашки нам дорого стоило. Потом целую ночь меняли бронированные стекла на первых этажах. Милашка, она ж меры не знает. Гудит, как в открытом поле.

– Прибываем на первую платформу.

Паркуясь, спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать не нарочно сбила бетонный знак «Остановка только для инвалидов». Наблюдавший за нами Директор только головой покачал.

– Выдвинуть парадный трап! Поднять флаг! Команде посторониться для встречи начальства! Третьему номеру оставаться на штатном месте.

Милашка под звуки государственного гимна спустила эскалатор. Из центральной башни выдвинулся стометровый штырь, на макушке которого заплескался на свежем столичном ветру стяг с эмблемой подразделения 000. Спасатель в полный рост. В правой руке – контракт на обслуживание, в левой – спасенная девица неизвестного возраста

Мы с Бобом вытянулись по стойке смирно у входного люка. Герасим, выполняя приказ, остался в спальном отсеке.

– Директор на спецмашине! – заорал я, дергая руку к связь-фуражке.

– Вольно, сынки, – начальство, позвякивая погонами и медалями, проследовало в кабину и заняло почетную табуретку для гостей.

– Команде вольно! Второму номеру приготовить праздничный обед. Третьему номеру продолжить оставаться на штатном месте. Милашка, музыку сделай потише. Уши закладывает.

Прибытие Директора на спецмашину всегда праздник. Кто со мной не согласен, может писать заявление по собственному. Лично я нашего Директора любил. Помню, когда я только пришел на Службу, он встретил меня с распростертыми объятиями, и тут же отправил на задание. Прорыв канализации с особо тяжкими последствиями. Не посмотрел ни на мой скромный послужной список, не на неопытность. Поверил и послал. За что ему большое спасибо.

– Не суетись, Сергеев, – Директор нервно постукивал кончиками пальцев по пульту. Как раз в том месте, где у нас находилось управление башенной крупнокалиберной пушкой для разгона грозовых туч. С каждым стуком Директора Милашка нервно вздрагивала и мигала лампочками запрещенного доступа. Но Директор, с его полным допуском и тяжелыми мыслями не обращал внимания на предупреждающие красные огоньки.

– Что-то серьезное, товарищ Директор? – я постарался просунуть между пультом и пальцами начальства бронированную пластину, но не успел. Палец Директора, отвечающий за ноту «ля», попал на спусковую кнопку и Милашка подпрыгнула, выпустив в небо незапланированную ракету.

– Что-то у вас, товарищ майор, техника неправильно функционирует? – Директор наклонился к лобовому стеклу и проводил взглядом ракету, – Может вам спецмашину поменять?

Милашка с испугу выстрелила еще двумя ракетами.

– Шучу, шучу, – по-доброму улыбнулся товарищ Директор, – Мы все знаем, что у вас замечательный, дружный экипаж. Вот только никак к наградам приставить не можем. За последний год ни одного стоящего задания.

– А этот…., – напомнил я, – Тот который на башне. Товарищ…..

Директор шумно вздохнул, заглушая фамилию товарища:

– Это секретное задание. Лучше бы вам его забыть, товарищ майор. И вам, и им спокойней. И так каждое утро интересуются, не погибли ли вы, не случилось ли чего по дороге. С этими ребятами лучше не связываться. Ясно?

Куда уж ясней. То-то я смотрю, за Милашкой все время хвост крутиться. Колонна из десяти машин. Неспроста.

Вернулся из продуктового отсека Боб. Разложил стол, расстелил одноразовую скатерть, расставил одноразовые тарелки.

– Борщ национальный американский, – гордо сообщил янкель, выплескивая на тарелки наваристую массу цвета мичиганского глинозема.

Директор без всякого энтузиазма попытался повозить в тарелке ложкой, но не получилось. Я всегда говорил Бобу, что в борщ надо хоть немного добавлять воды.

– Вот что, сынки, – Директор пальцами сдавил глаза. У меня у самого от борща слезы повылазиди, – Хочу поручить вам очень важное дело. Нет, записей не вести, кино не записывать. Все запоминайте.

Директор тяжело вздохнул, словно осознавая, что взваливает на наши плечи непосильную ношу.

– Час назад пропал наследный принц …ой республики.

Американец о неожиданности роняет тарелку с борщом. Подозрительная масса проедает палубу Милашки и стекает в нижние отсеки.

– Похищение с целью выкупа? Террористическая акция? Племенные разборки?

У меня еще много версий, но выложить их все не позволяет требовательный жест Директора.

– Пока нам ничего не известно, – скосив глаза на дымящуюся дырку в поле, Директор осторожно отодвигает от себя тарелку с борщом, – Принц загорал на нудистстком пляже. Отпросился у охраны на пару минут в кустики. С тех пор его никто не видел.

– И охрана ничего подозрительно не заметила?

– Ничего. На месте уже работают ребята из ВОХРа. Именно они обеспечивали туристическую программу принца. По последним данным, следы принца обрываются в ста метрах от кромки моря в прибрежной лесополосе.

Работать бок о бок с вохровцами не хотелось. Ребята в черных контактных линзах не любят, когда в их дела суют нос другие подразделения. Тем более, подразделение 000.

– Стоит ли ввязываться? – засомневался я, – ВОХР самостоятельная организация. Найдет принца сама, никуда не денется.

Директор морщит лоб.

– Помощи нашей Службы попросило посольство …ой республики. После инцидента оно не доверяет вохровцам. И они очень обеспокоены здоровьем принца. У него через двадцать четыре часа назначена коронация. Представляете, если принц не вернется в страну в указанное время? Разрыв дипломатических отношений, прекращение торговых операций, снижение потока иностранных туристов. И все это многие миллионы брюликов, которые не попадут в государственную казну.

– Спасение пропавших, дело рук ответственных лиц допустивших пропажу, – Боб на правах второго номера тоже имел право голоса, – Вохровцы нас даже на пляж не пустят. Еще по шеям надают. Знаем мы их.

– С каких это пор спасатели подразделения 000 боятся вохровцев? – Директор красиво выгнул седые брови, – Вы будите вести свое расследование, ВОХР свое. Никто никому не мешает.

– За двадцать четыре часа трудно найти иностранного принца в большом городе, – говори, не говори, а работать надо. Прежде всего, мы спасатели, призванные обеспечить безопасность честных иностранных налогоплательщиков, – Нам необходимо получить доступ в информационный блок посольства.

– Все что угодно, майор Сергеев, – радостно улыбнулся Директор, понимая, что мы уже согласились, – Дипломаты пообещали оказать вам полное содействие. Я же со своей стороны даю вам зеленый свет на проведение любых мероприятий. Найдите его, сынки, и о вас споют в коренных….

– Знаем, знаем, – нетактично перебил я собственно Директора, – В народных песнях споют. Слышали.

– Тогда за дело, – Директор Службы аккуратно обошел дыру в полу и уже у выходного люка обернулся, – А с ВОХР вы все же осторожней. Они сейчас злые. Честь мундира замарана. Ясно? Не провожайте меня.

– Вечно нам собачью работу подкидывают, – Боб дождался, пока Директор спуститься с парадного эскалатора и только после подал голос, – Вот скажи, командир, почему так?

– Потому, что мы лучшие. А насчет работы, вы, второй номер, зря. Кто на прошлой неделе двое суток на мясокомбинате колбасу маркировал? А в прошлом месяце? Целую неделю чистили котлы на шоколадной фабрике. Забыли, второй номер? Я вас тогда еще пургеном отпаивал.

Боб, он же второй номер, покраснел. Потому что сказанное являлось чистой правдой. И мясокомбинат был, и кондитерская фабрика. И последствия.

– Милашка! – повязывая на шею связь-косынку, затребовал я спецмашину, – Командир на связи. Доложите о готовности вверенной вам техники к работе?

– Да все в порядке, командор, – Милашка иногда отвечает совершенно не по уставу, – Сюда доехали, и куда угодно доедем.

– Едем к дикому пляжу. Второму номеру взять управление на себя. А я поковыряюсь в базе данных посольства. Мыша, на второй экран их.

Информация по принцу не отличалась ни качеством, ни количеством. Ни визуальных портретов, ни физических параметров. Только краткое описание, заключающееся в трех словах: – «Божественный, наследный, царственный». Не густо. Но достаточно, чтобы понять, с такой биографией нормальный человек и одного квартала не пройдет.

Прежде чем заняться поисками пропавшего человека, будь он из простых честных налогоплательщиков, или из принцев заморских стран, следует ответить на один единственный вопрос. Куда мог пойти Объект? И как только мы ответим на данный вопрос, можно будет считать, что дело решено.

– Милашка, поставь таймер оповещения на двадцать четыре часа. Всей команде получить личное оружие. Чувствую, что дело пахнет не переработанной нефтью.

– Командор! Третий номер отказывается получать личное оружие.

– И правильно делает. Его оружие – ум, честь и совесть. Запомните раз и навсегда. Далеко до пляжа?

– Подъезжаем, командор.

На центральных воротах нудистского пляжа красовалась вывеска «Санитарный день». Недовольные налогоплательщики выстроились огромной очередью и требовали у правительства сохранения своих прав. Несколько вохровцев стойко держали оборону, отпугивая слишком настырных граждан предупреждающими выстрелами в воздух. Рядом дымилось несколько разбомбленных ларьков.

– Это то, о чем предупреждал Директор. Милашка, на самом малом прямо к входу. Если будут стрелять, дай пару предупредительных очередей. Имеем на то полное право.

После небольшой, но красочной перестрелки, вохровцы залегли за стеклобетонными плитами и согласились принять нашего представителя. По началу вызвался второй номер. Но я, как командир, не мог рисковать командой. Боб не слишком хорошо знает русский разговорный лексикон. Это раз. Слишком крупная цель. Это два. Так что пришлось на переговоры отправляться мне.

Перебежками, под градом пуль и осколков, я добрался до передового отряда и предъявил им свой жетон спасателя. Ребята в черных контактных линзах, конечно, побузили слегка, но, после предупредительного залпа Милашки из всех стволов, решили не препятствовать работе подразделения 000. Едиснтвенным условием нашего присутствия на пляже была форма одежды. То есть, отсутствие таковой. Дикий пляж, дикие нравы.

Проехав по пляжу километров пятьдесят, мы, наконец, обнаружили то, что искали. Немногочисленную группу людей, столпившихся вокруг яркого пятна. Пятно, при тщательном рассмотрении в бортовой перископ, оказалось одеждой. Аналитически проанализировав ситуацию, мы пришли к выводу, что данные останки, скорее всего, принадлежат исчезнувшему принцу. Именно с этого момента команда переключилась в рабочий режим. До коронации оставалось ровно двадцать часов.

Идти на разведку мы решили вдвоем. Я и Боб. Герасима будить не стали. Еще не наступило его время.

Прикрывая срамные места ладошками, все-таки место обязывает, мы спустились по эскалатору и как бы, между прочим, зигзагами направились к народу.

При непосредственном приближении к месту происшествия мы обнаружили, что люди, столпившиеся вокруг одежды Объекта, на нас никакого внимания не обращают. Во-первых, все они кричали друг на друга. А во-вторых, следили за тем, чтобы как следует прикрывать свои срамные места ладошками.

Среди кричащих мы узнали вохровцев в черных контактных линзах, представителей министерства иностранных дел и нашего Директора. Он один был одет не по сезону. Широкополая соломенная связь-шляпа и кусок вчерашней газеты на носу.

И те, и другие и третьи решали очень важный вопрос, кто ответит? Вохровцы убедительно доказывали, что вины их нет никакой. Объект , нарушив пункты контракта, исчез, некого не уведомив об этом. Значит, и взятки гладки.

Дипломаты утверждали, что они обязаны только встретить и проводить иностранного гостя. А уж бегать за ним по лесополосам обязаны другие.

Наш Директор ничего не говорил, а только задумчиво прыгал от набегающих волн и кидался в них плоскими камнями. Приглядевшись, мы с Бобом поняли, что камни он швыряет не просто так, а в плавающих в территориальных водах вохровцев аквалангистов. Некоторые из них радостно приветствовали Директора взмахами обоих рук и торопливо уплывали на глубину. Можно подумать, если Директор Службы захочет их достать, то глубина им поможет.

Пристроившись рядом с вещественными доказательствами, я тщательно обыскал карманы Объекта. Ничего подозрительного, а тем более ничего указывающего, где сейчас мог бы находиться Принц, в карманах не нашлось. Пачка брюликов и часы неизвестной мне иностранной фирмы были изъяты и приобщены к тощему, пока, делу. Боб в это время отвлекал внимание всех присутствующих художественной лепкой. Голая женщина, вылепленная его талантливыми американскими руками, была настолько похожа на голую женщину, что я даже сам удивился. Не знал, что у меня в команде такие талантливые американцы.

Совершив вместе с присутствующими пару кругов вокруг песочной композиции, оставив благодарственные подписи в книге жалоб и предложений, я решил, что мы слегка отошли от намеченной цели. Поэтому, оторвав Боба от набежавших фотографов и корреспондентов, я незаметно для окружающих поволок его, упирающегося, по следам исчезнувшего принца.

Следы, надо отдать должное вохровцам, были обнесены с обеих сторон бетонным забором с колючей проволокой. Через каждые десять метров стояли вышки с автоматчиками на верху, и злобными собаками внизу. Так что никаких особых проблем мы с американцем не испытали. До той поры, пока не натолкнулись на гранитный полированный камень, который сообщал, что далее «след потерян». Потоптавшись вокруг скульптурной группы из мраморных принца и его коленопреклоненных подданных, мы решили вернуться на Милашку. Все, что нам нужно, мы узнали. Теперь дело оставалось за малым. Найти и обезвредить. Живым или мертвым.

– Мыша! Командир и второй номер в кабине. Срочно нужна карта местности. Масштаб произвольный.

Спецмашина подразделения 000 живенько убрала из кабины кегельбан, а на его место выставила стол с макетом столицы в произвольном масштабе. Несколько миллионов высоток, сотни тысяч магазинов, ресторанов, забегаловок. Десятки тысяч культурных заведений. Три бани и один общественный туалет.

– И искать мы будем… будем…, – я впился глазами в миллиардный город, – Искать мы будем где-нибудь вот здесь!

Неопределенный радиус поиска ограничился длиной моей руки.

– Второй номер!

– Слушает второй номер!

– Свяжись с милицией. Пусть перекроят все вокзалы, аэропорты, космодромы, лодочные станции, пункты проката велосипедов и самокатов, лошадиные ипподромы, беговые дорожки, шоссе и проспекты, больницы и морги, санатории и кладбища! Никого из столицы не выпускать. Всех подозрительных голых мужчин свозить в центральную больницу. Особые приметы Объекта – не русский.

– Понял, командир!

– Милашка! Теперь ты. Мне нужны снимки столицы со спутника. Что значит военная тайна? Кто сказал? Министр обороны? Свяжи меня с ним. Министр обороны? Это я, Сергеев. Спасибо, товарищ министр, вы тоже долго министром будете. У меня личная просьба, товарищ министр. Парочку снимков столицы с высоты спутникового полета. Знаю, что нельзя. Ну а если по старой дружбе? Вот спасибо. Ящик пива за мной. Три вагона? Будет три вагона. И вам успехов. Спасибо.

– Командир. Докладывает второй номер. Вся столичная милиция поднята по тревоге. Все въезды выезды перекрыты.

– Хорошо, Боб. Свяжись с авиаторами. Пусть они круглые сутки разбрасывают над столицей листовки с особыми приметами Объекта. Милашка, что со снимками?

– В срочной проявке. За срочность придется доплачивать из своего кармана.

– Черт с ними, доплатим. Главное – дело. Сколько у нас осталось времени?

– Пятнадцать часов, командор.

– Мало. Ох, как мало. Давай сделаем вот что. Подсоединись к кабелю центрального вещания. Мне нужно, чтобы в каждом доме, в каждой квартире этого города через каждые две минуты передавали получасовые новости о пропавшем Объекте. Что значит, министр Информации не согласится? Ему реклама женских пластырей дороже международного мнения? Многомиллионные контракты? Тогда напомни ему, что он мне с прошлого года должен пять брюликов. Долг чести превыше всего.

За окнами спецмашины на пластик дороги стали медленно опускаться белые листовки. Через десять минут столицу было не узнать. Белая, красивая. Не подвели авиаторы.

Время, время, время. Как часто спасателям не хватает этого короткого слова. И как много оно в себя вмешает. От короткого мгновения, до бесконечности. И не хватает ни того, ни другого. До коронации осталось всего….

– Время, милашка?!

– Четырнадцать, командор!

Всего четырнадцать часов. А результатов пока никаких. И чутье спасателя подсказывает, не там мы ищем. Не там.

Когда-то давным-давно, дня три назад, Директор учил меня:

– « Если хочешь, Сергеев, что-то сделать хорошо, надо это делать хорошо. Иначе получится плохо. Если тебе нужно найти пропавшего человека, то для этого необходимо думать как он, действовать, как он. И идти по дороге, как он».

Слова старого наставника пульсировали в моем воспаленном мозгу. Что-то в них было такого, что казалось, еще немного, и я поймаю очень умную, не сказанную Директором, мысль.

Сконцентрируйся, Сергеев. Напряги и без того напряженные мозги. Подумай хоть раз нормально, как человек, а не как командир подразделения 000. Нет. Не получается. Не могу. Неужели все пропало? Неужели мы, спасатели, допустили где-то ошибку?

– Герасима ко мне!

Милашка, привыкшая обычно получать ласковые и тихие команды, испуганно дернулась, чуть не слетев с восьми полосного моста, по которому мы мчались со скоростью более разрешенной в несколько раз.

– Командор, у нас еще есть тринадцать часов, – напомнила она, – Есть ли смысл будить третий номер?

– Приказы здесь приказываю я, – холод моего голоса мог смутить кого угодно, но только не спецмашину подразделения 000.

– Проанализировав ситуацию в центральном мозге, я, спецмашина за номером тринадцать, со всей ответственностью заявляю, что привлечение третьего номера к оперативным действиям негативно скажется на физическом состоянии последнего. Что, в свою очередь, сделает работу подразделения непродуктивной. Данное замечание будет внесено в журнал замечаний и пререканий.

– Тьфу, на тебя, – последнее дело, когда в работу вмешивается спецмашина. Уж сколько раз говорили техникам, укоротите язык железу. Все руки не доходят. Можно, конечно, не прислушиваться к занудным советам спецмашины, но она ведь потом припомнит. Причем в самый важный момент, – Отставить побудку третьего номера.

Милашка протрубила динамиками «Славься, славься» и приглушила по всем отсекам свет. Что б, не дай бог, третий номер не проснулся.

Значит, придется думать самому. Не жизнь, а сплошное подчинение машинам. Но, вернемся к мыслям. Что подразумевал Директор, когда учил меня думать, как Объект? Откуда я могу знать, что взбрело в голову иностранному принцу, который на минуту отошел в кусты? Этого никто не знает.

– Боб, прекрати свистеть!

Если бы охрана натянула бы на голову принца связь-корону, тогда совсем другое дело. Пара запросов в координационный центр и вот вам ваш голубчик заморский. Держите. Даже пыль протерли.

– Боб, я кому сказал! Во время работы свистеть нельзя по уставу.

Второй номер пожал плечами, но свистеть перестал. Зря я, наверно, так с ним. Свистел он свою американскую национальную мелодию. Никого не трогал, и меня в том числе. И даже хорошо свистел. С переливами. Вот только что за песня такая знакомая?

– Боб! Ну-ка свистни первый аккорд. Что, значит, не хочу. Я приказываю. За это и под трибунал можно.

Второй номер только под дулом личного оружия согласился просвистеть первый куплет.

– Фьють, фьють, фьють, фьють, фьють – фьють – фьють…. Хватит, или командир решил до утра издеваться.

А я уже не слушал ни свиста американца, ни его нытья.

Мысль, скакавшая в мозгу загнанным кенгуру, наконец-то остановилась и позволила рассмотреть себя во всем блеске.

Эта песня…. Точно. И слова…. Как там…. Если кто-то позовет меня с собой, я пойду и день и ночь. Даже если хреновые будут приметы, типа распустившихся, где попало цветов.

– Команда! – взревел я голосом, от которого застыла охлаждающая жидкость в охладителях ядерной топки спецмашины, – Срочный разворот! Срочный, черт вас всех побери! К пляжу! Немедленно!

Милашка всегда чувствует, когда командир приказывает от души, а когда от сердца. С душой еще можно поспорить, а вот с сердцем шутки плохо. Тут или в металлолом, или выполняй все, что тебе прикажут.

Говорят, что разворачиваться на пяточке размеров сто на сто метров учат спецмашины специальные инструктора. Не знаю, не знаю. Милашка мне об этом ничего не говорила, да я и не спрашивал. Личная жизнь каждого члена экипажа святое дело. Тем не менее, я несколько удивился, когда после полученной к развороту команды, спецмашина подразделения 000 моментально скинула скорость до нуля, сиганула на месте и приземлилась на колеса и гусеницы строго в обратном направлении. У нас с Бобом только зубы клацнули, да шее немного выкрутило.

– Разворот совершен, – абсолютно бесцветным голосом сообщила Милашка, – Цель – пляж. Выполняю.

– Командир, что случилось? – Боб старался перекричать свист ветра в открытых боковых окнах.

Я не отвечал. Подставив лицо летящему навстречу ветру, я лишь загадочно улыбался. Уверенность в том, что мы найдем принца, уже не покидала меня. Потому, что я понял, о чем хотел сказать старый учитель.

Милашка тормознула практически точно в указанном месте. Рядом с кучей одежды, возле которой теперь стоял только Директор.

– Ты услышал мой голос, майор Сергеев? – улыбнулся он мудрой от времени и опыта улыбкой.

– Как вы догадались, товарищ Директор? – воскликнул я, позабыв отдать честь.

– Поживи с мое, сынок, – ответил Директор, отмечая в своем ноутбуке о сделанном нижестоящему офицеру замечании.

– Но я думал….

– Запомни три правила, сынок. Не учи отца общению с женщинами. Начальник потому и начальник, что думалка лучше работает. Вперед Директора в приемную не лезь. Последние два к делук не относятся, но запомнить их не помешает. Каковы ваши действия, майор Сергеев.

– Мои действия…, – я скосил глаза на спустившихся по эскалатору американца и все-таки разбуженного Герасима. Совесть, видать, у Милашки взыграла, – Мои действия в данной ситуации следующие. Представить себя иностранным принцем, у которого через два часа коронация и проследовать по его маршруту. Полностью, так сказать, вжиться в образ Объекта.

– Не совсем то, о чем я думал, но то ж сгодиться, – Директор подумал, и стер в личном ноутбуке замечание нижестоящему офицеру, заменив на отметку о сообразительности последнего, – Что ж, майор Сергеев, действуйте.

Под недоуменными взорами всех собравшихся, я неторопливо скинул с себя все обмундирование. Оставил только связь-козырек. От солнца палящего прикрываться.

– Команде прекратить пялиться на командира и занять места, согласно рабочему плану. Товарищ Директор приглашается в Милашку почетным гостем. На время отсутствия командира, старшим никого не назначаю. А чтоб неповадно было. Связь держать постоянно. Следовать за мной не ближе двухсот метров. Выполнять.

Милашка с погрузившимися на нее командой Директором и, послушно отползла на двести метров. Я остался наедине с горячим песком, ласковыми волнами и вещами принца.

Распластавшись на песке, я закрыл глаза. Представил себя принцем. Представлялось, правда, не очень хорошо. Совесть русского человека не позволяла занимать чужое место. Но я приказал себе – надо! И подумал, как хорошо быть принцем. Правда, для этого пришлось за один присест осушить три двухлитровых пакета с пивом. Боб притащил из личных запасов.

Спустя полчаса я неожиданно почувствовал, что хочу сходить туда, куда и пропавший принц. Благо, дорожку он протоптал заметную. Держась одной рукой за бетонную стену, второй придерживая кое-какие растревоженные мысли, я потопал прямиком к лесополосе. Принц принцем, а дорожку прямую выбрал, словно по линейке прошелся.

Добравшись до гранитного камня, на который кто-то рассеянный вывалил кучу венков и цветов, я позволил себе немного подумать. Минут пять не больше. Как раз столько, чтобы успокоить растревоженные мысли и вступит в контакт с образом Объекта.

Если интуиция меня не подводит, а она меня вообще никогда не подводит, правда, редко посещает, то Объект в этом месте потерял ориентацию и решил перепрыгнуть через так называемый ручей. Прыгаем и мы. Главное, чтобы Милашка не передумала через ручей перебираться. Для нее, как и для каждой мыслящей машины нанести вред рыбкам хуже должностного преступления.

По осторожному треску за спиной я понял, что верная спецмашина пренебрегла безопасностью рыбок и благополучно пересекла водную преграду. Интересно, будут ли после этого в ручье рыбки водиться?

Придерживая все время спадающий связь-козырек, я взобрался по зеленому склону и вышел на обочину скоростного проспекта. Мимо, с тяжелым воем обиженных жуков, проносились машины частных налогоплательщиков. Порыкивали общественные автопоезда, противно гундели гунделевозы. Поперек нагретого солнцем пластика проспекта отчетливо виднелась цепочка человеческая следов.

– Спасибо учитель! – прошептал я, с благодарностью вспоминая науку Директора.

– На кого ты там ругаешься? – зазвучал в связь-казырьке обеспокоенный голос Директора.

– Ни на кого, – наш Директор, во все дырки заглушка, – Мне необходим свободный проход проспекта. Координаты такие-то и такие-то.

Милашка быстро расшифровала секретный координатный код и сообщила, кому следует, мою просьбу. В таком-то, таком-то координатном секторе обеспечить нелегальный проход сотрудника подразделения 000 через проспект. Не прошло и минуты, как требуемый проход был организован.

Перед мчащимися машинами сначала взвились восемьдесят красных ракет, приказывая снизить скорость до минимально допустимой. Затем, из пластика проспекта вылезли две десяти метровых прозрачных стены, полностью перекрывающие движение в обе стороны. От одного края дороги до другого вырос хлюпенький веревочный мостик. По обе его стороны выстроились юные регулировщики из общественной организации « Дети – за безопасность движения».

С детишками, конечно, перебощили. Кто теперь им объяснит, почему по проспекту нагишом прогуливается лучший в столице спасатель? Порушаь\ться идеалы и пошатнется вера в справедливость.

Прикрываясь тем, чем бог послал, руками, я быстренько, на цыпочках перебежал подвесную стометровку. На самой середине, правда, чуть было не рухнул вниз. Пришлось пренебречь природной стыдливостью и уцепиться руками за поручни. Хорошо хоть детишки в это время растолковывали глупым дядькам и теткам, что, то, что бегает по лестницам, не есть показатель развращенности современного общества.

Следом за мной, неторопливо, сминая прозрачные стенки и саму конструкцию мостика, проспект переползла Милашка. Водители столпившихся на проспекте машин понимающе заулыбались. Ученья идут!

За проспектом расстилалось многокилометровое поле. И следы Объекта вели в самую его глубь. Словно поисковый механизм, унюхавший молекулы преступника, я бросился по следу принца.

Не совсем, правда, бросился. Осторожно пошел. Голыми пятками по вспаханной земле передвигаться достаточно сложно. Через пару метров я решил, что даже коронация неизвестного мне принца не стоит таких мучений, и свистком в связь-козырек подозвал Милашку. Трястись на передней броне тоже удовольствие сомнительное, но все же не грязь месить.

На другом конце вспаханного поля пришлось распрощаться с спецмашиной и продолжить преследование Объекта самостоятельно.

Не обращая внимания на удивленных налогоплательщиков, в этот поздний час решивших вернуться с работы домой, я гордо прошагал пару десятков кварталов и остановился напротив кованых проходных шлюзов.

– Зоопарк, – с непонятной для себя радостью прочитал я красную табличку на шлюзе, – Эй, в Милашке! Вы слышите меня? Объект где-то здесь. В зоопарке. Я чувствую это.

Из связь-козырька послышались восторженные крики команды и не восторженное предупреждение Директора, что до коронации осталось чуть меньше часа.

– Вызывайте сюда его гвардию, – завопил я, пытаясь бесплатно перелезть через пропускной шлюз. Долбануло так, что я решил заплатить. А так как платить было нечем по причине отсутствия кошелька и магнитных брюликонакопителей, пришлось привлечь Милашку и ее пробивной характер. Разворотили ворота так, что любо дорого посмотреть.

– Куда, майор? – заволновался Директор, выглядывая из боковой башни.

Я крутанулся на пятке и безошибочно показал направление.

Спецмашина подразделения 000, объезжая фонтаны и плюющихся водой дельфинов с веслами, пыхтела сзади. Прибывшая делегация из посольства плелась следом. Чуть в стороне от основного маршрута перебегали от вольера к вольеру ребята в черных контактных линзах.

– Полчаса, – практически простонал Директор, сдергивая обертку с валидоловых пластырей, – Где он?

Я эффектно обогнул угол и встал в позу стреляющего Амура. Вместо лука и стрел растопыренные пальцы:

– А вот и принц!

В человеке всегда есть шестое чувство. И как бы он ни старался спрятать его, оно всегда пробьется сквозь толщу предрассудков и непонимания. Я стоял посреди зоопарка, простой голый человек, и спинным мозгом чувствовал, что позади меня находится Объект. Называйте это чудом. Я разрешаю.

Из Милашки по эскалатору скатился Боб, встал рядом, вяло улыбнулся и спросил:

– А какой из них?

В просторном вольере, среди деревьев, кустов и голодных тигров, прогуливались взад-вперед около полусотни диких, мохнатых обезьян.

Сознание мое слегка пошатнулось. Если и была в мире несправедливость, то вот она, прямо перед глазами. Неужели Объект не мог выбрать вольер, предположим с жирафами? Или с кроликами? Почему он залез именно сюда?

– Герасим?! – не стон, а тихая просьба уничтоженного человека, – Герасимушка, выручай.

Не надо ждать, когда придет спасатель подразделения 000. Спасатель сам знает , когда ему приходить. Герасим, скидывая на ходу комбинезон, уже бежал к обезьяньему вольеру. Перед тем, как протиснуться сквозь прутья, он на мгновение замер, обернулся, откинул в сторону ненужный материал и улыбнулся улыбкой человека, который вернулся к природе.

Отпихнув в сторону разинувшего было пасть тигра, он прошел на середину каменной площадки, постоял несколько мгновений, осматриваясь, и разжал кулак. И весь мир увидел в руках русского спасателя початую пачку Беламора.

– Мм? – предложил он величественным жестом дармовую сигарету всем присутствующим обитателям.

Второй номер тоже было дернулся, но я его вовремя остановил.

– Не сейчас, Боб. Смотри, как работают настоящие профессионалы.

Из праздно шатающейся толпы обезьян отделилась фигура, не менее волосатая, чем Герасим, и подошла к нему.

– О! – сказала не менее волосатая обезьяна, – Блек мор кенал? Вери Гуд!

И вытащила из пачки сразу две папиросы.

– Вери гуд! Вери гуд! – закричали за нашими спинами дипломатические работники.

Волосатая обезьяна крепко обняла Герасима за волосатые плечи, обернулась к прогуливающимся между голодных тигров обезьянам и, издав совершенно непереводимый вопль, прокричала:

– Вери гуд, джунгли!

И все обезьяны, от мала до велика, и даже волосатый Герасим, ответили хором:

– Вери гуд, Тарзан!

Дипломаты тут же, не откладывая в долгий ящик, короновали нового короля, и укатили вместе с ним в теплые страны. А мы остались в зоопарке. Искать ушедшего в природу Герасима.