– Товарищ царь! К вам американский посол!

Входит американский посол, останавливается перед царем в наглой позе и визгливым голосом, нещадно коверкая исконно русские слова, заявляет:

– Почто хотите русские басурмане кубинскую здравницу к рукам прибрать? Почто войска свои кровожадные к нашим берегам посылаете? Америка выражает гневный протест и намерена очень обидеться.

Царь шустро снимает с ноги кроссовку и сильно стучит ей об подлокотник трона:

– Да я, вашу Монькину мать, да на вашу обиду вот с таким Суэцким каналом!

Царь и американский посол не находят общего языка и начинают драться, применяя приемы национальных рукопашных видов спорта.

В моем левом ухе пищит вызов связи, но я не обращаю на него внимания. Не ко времени. Мы с Бобом работаем на шабашке.

Мы в массовке. Я изображаю стражника царя. Весь в черном, в руках деревянный автомат, на правом ухе здоровая штуковина с проводом висит. Я спрашивал для чего? Никто не знает. А режиссер сказал, что по его представлению это символ старой России. Не понимаю. Символ в ухе не должен торчать.

Боб на подхвате. Консультант по американским традициям и параллельно дублер-каскадер. Когда царя сильно кидают, швыряют или просто бьют по лицу, его заменяет второй номер. Уж больно личностью похож на царя.

Снимают кино. Захватывающую историческую фантастику. Должно получиться очень интересно. Уж больно смешной сценарий. Про то, как, якобы, давным-давно, американцы хотели воевать с Россией и победить ее. Я ж говорю, смешной сценарий.

Зуммер в ухе стал непереносимым. Я сделал вид, что поправляю автомат, и быстро ответил на вызов:

– Занят я!

– И чем же таким занят лучший мерзавец подразделения 000? – пропищало в ответ в ухе.

Голос Директора Службы я узнаю из миллиона голосов. Подчиненный должен узнавать голос начальника в любых ситуациях. И даже на шабашке.

– Товарищ Директор, – зашипел я, – Я попозже свяжусь. Не могу сейчас говорить.

– Почему это? – настаивал Директор. Ему по роду деятельности положено настаивать.

– Занят, потому что!

Я и сам не заметил, как последние слова практически прокричал на всю студию.

Окружающие меня артисты, стилисты, массовка, режиссер, а самое главное, кассир с пачкой брюликов в чемодане, замерли и уставились на меня.

Первым опомнился режиссер. Он стянул с головы шлем-камеру, красиво откинул на затылок кудрявые волосы и, указав на выход, тихо, но доходчиво объяснил:

– Вон!

Я даже не стал спорить. Потому что понимал, оплошал здорово. Каждая минута съемок исторической фантастики стоит неимоверную кучу брюликов. А тут я, со словами не из сценария.

– Вон, – повторил режиссер, прожигая меня взглядом.

Можно, конечно, побузить, и наговорить кучу гадостей. Но на данной шабашке мы с Бобом находились нелегально. В то время, как Герасим и Милашка плутали по столице и заметали следы, мы с янкелем зарабатывали. Но не получилось.

Боб, которого только что хорошо припечатали к стене, стянул через голову красную рубаху с петухами и, швырнув ее на колени озадаченного царя, двинулся вслед за мной. Мало того, что его национальная гордость была слегка задета, так еще обидели командира. А этого не может простить ни один член подразделения 000.

– Скучный фильм, – бросил я уже у дверей, – Скучный и неправдивый. Никто на Россию, даже в древности, пукнуть бы не смел. В сопли истерли бы.

Боб ничего не сказал. Видать помнило его сердце историческую родину. Но хоть не остался, и на том спасибо.

Уже на улице, дожидаясь приезда Милашки, я отклеил дурацкие усы и связался с Директором.

– Извините, товарищ Директор, – извинился я перед товарищем Директором, – У нас непредвиденная ситуация была. Тут на брусчатой площади ветром люк канализационный сорвало. Так туда народу понавалилось, жуть. Пришлось выручать.

После такого объяснения даже самый злой Директор становится добрым Директором.

– Молодцы, – донеслось из уха, – Надеюсь, завтра во всех газетах появятся фотографии с места спасения.

Надейся. А я со своей стороны надеюсь, что к завтрашнему дню все забудется. А если не забудется, то придется открыть пару колодцев и подождать, пока набегут репортеры. Безвыходных положений не бывает.

– У меня для вас работы, молодцы, – сообщил Директор, где-то у себя в кабинете потирая руки, – Не ожидали?

– Не ожидали, – вздохнул я, разглядывая пасмурное двухчасовое небо. Сейчас бы в пельменную забежать, перекусить. Вон, даже Боб при такой жизни немного похудел. А тут с работой… – Что-то очень срочное?

Директор хмыкнул. А когда он хмыкает, значит, срочность по самой верхней шкале, да еще и с хвостиком.

– Работа, молодцы, не только супер срочная, но и весьма важная. Со мной только что связался Министр Правопорядка. Сидит и шлепает на себя валерьяновые пластыри. Думает даже в больницу на пару недель лечь.

– Нас меньше всего интересует состояние здоровья министра, – поморщился я, – Дело-то в чем?

– Будет и дело. Ты, Сергеев, такой нетерпеливый. Восемь минут назад сообщили, что с автосалона Столица Центральная неизвестными злоумышленниками угнан раритетный экземпляр. Стоимость экземпляра неимоверная. Одна страховка составляет годовой бюджет таких стран, как….

Директор долго и нудно стал перечислять страны. Пришлось его перебить. Хорошие угоны раскрываются только по горячим следам.

– Товарищ Директор, а покороче?

– Торопыга, – ласково обозвался Директор, – Силами местных любителей правопорядка сразу же была организована погоня. Ими же было установлено, что похититель, не жалея раритетную модель, мчится с превышением скорости по Северо-столичному проспекту и уже успел грубо нарушить правила общественного движения.

– Как это произошло? – сердце стучало все глуше и глуше, а дыхание становилось все тише и тише.

– Нарушитель не пропустил колонну мусоровозов!

Мое сердце неприятно так сжалось. С самого утра чувствовал, что не к добру это затишье. Так всегда. То целый день ни одного вызова, то вдруг такое ЧП.

– Но и это не все! – голос в ухе опустился до еле различимого ужаса, – Источники докладывают, что водитель во время движения разговаривал по сотовому телефону….

В ухе послышался звук свалившегося на пол тела. Директор был весьма впечатлительным человеком.

Про себя я не говорю. Я еще умею держать чувства спасателя в руках. И могу стойко вынести даже самую дурную новость.

– Что, командир? – Боб, заметив, что я изменился в лице, вовремя подставил плечо, – Неужели все так плохо?

– Хуже некуда, – сердце толчками, словно семга на нересте, стремилось выбраться из груди наружу, – Где Милашка?

– Сейчас, командир, – успокоил Боб, – Сейчас. Мы ее срочненько вызовем, погрузимся и там, в спокойной обстановке ты нам все расскажешь.

Боб уложил меня на местный газон, поставил рядом табличку, что лежит не бревно, а живой человек, и побежал через гастроном к телефонной будке подать условный сигнал Милашке на возвращение.

Я валялся на травке, разглядывал прогуливающихся мимо собачек и размышлял о том, что есть еще в стране ужасные злодеи, которые не хотят свято блюсти закон. Это ж до какой такой степени надо было пасть, чтобы совершить такое правонарушение! Ладно, мусоровозы! С кем не бывает. Я и сам иногда их не пропускаю. Включаю все аварийные огни на Милашке, становлюсь посреди проспекта и злорадно наблюдаю, как колонна этих увальней вынуждена обходить меня дворами.

Но это я. У меня на то права есть. Но вот чтобы по телефону, да еще во время движения…. Да еще на угнанном раритете, страховка за который составляет годовой бюджет таких стран, как…. На моей памяти это первый случай за несколько тысяч лет. Архивы подразделения 000 до сих пор хранят данные о последнем водители, который посмел угнать не принадлежащий ему автомобиль. Пожизненное заключение, строгий режим, полная конфискация имущества и запрет на продолжение рода. Чтобы преступные гены не распространялись по времени. Кстати, надо бы проверить, не случилось ли где осечки с наследственностью. Да.… Ожидает нас сегодня большое и опасное дело.

– Едут, командир, – Боб запыхался. Бедняга. До гастронома три квартала, до телефонной будки десять метров. Намучался.

С ревом и визгом, с сиреной и проблесковыми маячками семи цветов, из-за угла появилась Милашка. Уловив наше местонахождение своими сенсорами, спецмашина резко завернула, чуть не опрокинув высокую, никому не нужную и непонятно для чего построенную башню, и резко затормозила рядом. Из-под всех десяти гусениц и шестнадцати колес на тротуар посыпался расколотый супер стойкий пластик дороги. Хорошо мы с Бобом на травке расположились. Я лежа. Он сидя.

Из боковой дверцы вывалился Герасим и сразу бросился ко мне, держа на вытянутых руках чемоданчик с красным крестом на боковине. Если бы третий номер больше интересовался работой, то знал бы, что медикаментов, как таковых, в этом чемоданчике нет с прошлого года. А вместо анальгиновых пластырей и внутривенных нашлепок американец хранит там неприкосновенный сухой запас.

– Мм? – взволновано спросил Герасим.

– Лучше уже. Лучше, – удовлетворил я любопытство засыпавшего меня вопросами Герасима, – Отнесите-ка меня в машину.

На своем месте, я быстро пришел в себя. Не годиться командиру подразделения 000 выглядеть расстроенным и никуда не годным.

– Значит так, ребята, – растирая виски, начал я неприятное вступление, – У нас сегодня срочная и опасная работа. Все поступающие вызовы не принимать. Трудимся только над спец заданием. Одеть всем бронемайки и бронешорты. Возможно вооруженное сопротивление. Второму номеру держать себя в руках. Возможно, не значит обязательно. Ты, Боб, знал, куда записывался работать. Не всю же жизнь фонтаны от мелочи чистить. Пора заняться настоящим, мужским делом. Верно я говорю, Герасим?

– Мм, – Герасим геройствовать не любил, но от мужской работы никогда не отлынивал.

– А теперь о предстоящей операции.

Я кратко, опуская малозначительные детали, изложил суть дела. Не сказать, что полученное задание понравилось команде. Третий номер, стиснув зубы, еле сдерживался, что бы по полной программе не обругать опасного преступника. А Боб, наоборот, не говоря ни слова, отправился в грузовой отсек одевать дополнительную бронемайку. Второй номер больше всего на свете дорожил собственным здоровьем.

Даже Милашка, уже знакомая с сутью задачи по сообщению из диспетчерской, позволила высказаться самостоятельно, нарушив тем самым все неписаные правила:

– Командор, хочу сразу предупредить, если по мне станет стрелять хоть один мерзавец, я самостоятельно отрываю огонь на поражение. Меня ж только месяц как покрасили.

– Постреляешь еще, – пообещал я спецмашине, – Всему составу занять рабочие места. Выезжаем.

Боб, успевший напялить даже две дополнительные бронемайки, уже пристегивался к креслу. Ему, правда немного мешала каска, но я не решился отдать приказ на ее снятие. Спасатель, прежде всего, человек, и должен заботиться о своей безопасности так же, как и о безопасности Родины.

Герасим посоветовав мне выглядывать повнимательней из-за углов, прежде чем лезть под пули, ушел спать в задний отсек. На начальной стадии операции его знания были не нужны.

Милашка, проверив и перепроверив все системы, доложила о готовности:

– Бронированная обшивка опущена, боекомплект заправлен, реакторная установка залита. Готовность стопроцентная.

Ну что ж. Наша спасательская работа и опасна и трудна. И может быть на первый взгляд результаты ее не видны простому глазу российского обывателя. Но, как учили нас в школе спасателей, если кто-то, не дай бог где-то, в любое время суток и любое время года не хочет жить честно, то уж извините. Мы всегда готовы к тяжелым заданиям, мелким и крупным военным действиям и затяжным боям. Такая уж у нас судьба.

– Возьмем эту сволочь живым или мертвым! – заорал я, поднимая боевой дух экипажа.

Хор, состоящий из американца и Милашки, ответил не слишком дружно, но достаточно громко. Герасим промолчал. Судя по кривой жизнедеятельности на его индивидуальном экране, он уже спал крепким сном образцового борца за справедливость. Слово серебро, а молчаливый сон отсутствие пререканий с начальством.

– Спецмашине выйти на волну нарушителя. Второму номеру узнать номера угнанной машины и определить технические параметры.

– На волну нарушителя вышла. Движется на северо-восток столицы на недопустимо высокой скорости. Милиция пробовала натянуть поперек дороги желтую ленту с предупреждениями, но нарушитель, даже не сбавив скорость, разорвал ее в клочья.

– Что творит негодяй! – ужаснулся я, – Выбери кратчайший маршрут и двигаемся к нему. Только я тебя, Милашка, умоляю! Близко не приближайся. Дистанция от нарушителя не менее пятисот метров. Второй номер! Что у тебя?

– Государственные номерные знаки машины нарушителя забрызганы грязью. Не разобрать. Я уже подал виртуальный иск к дорожным службам. Но по сколам на ветровом стекле, по многочисленным царапинам на бортах и странной надписи на заднем бампере: – «Помой меня», – я индефецирован машину. Марка раритета в каталогах не указана. Потому, как раритет. Но есть сумма страховки, которая, по моим данным, равна годовым бюджетам таких стран, как…..

– Отставить! – приказал я. В правилах подразделения 000 четко сказано, если хочешь наказать справедливо, никогда не узнавай стоимости ущерба, – Сигнализация на угнанном транспорте установлена?

Боб изобразил удивление. У них в Америке про такое даже не слышали.

– Помнишь, с Милашки пару месяцев назад какой-то алкоголик пытался снять гусеницы на металлолом? И Милашка наорала на несчастного из всех динамиков. Несчастный до сих пор проходит курс принудительного лечения от нервов. Это и есть сигнализация. Ладно, второй номер, не бери в голову излишки технической информации. Есть еще что-то без личных и финансовых данных?

– В булочную, что в пяти кварталах от нашего местоположения, завезли свежие пончики. Может, завернем?

– Милашка, тормозни у булочной.

Никакая, даже очень сильная опасность для общества не должна отражаться на самочувствии экипажа. Я только сейчас понял, что неприятный скрип, который раздражал меня все это время, оказался не скрытой неисправностью спецмашины подразделения 000, а урчанием в пустом желудке Боба. А тот рюкзак, который он приволок из гастронома, уже пуст. И к великому сожалению, без моей помощи.

Пока американец пытался без очереди протиснуться к прилавку, мы отъехали чуть в сторону, к газетному киоску.

Для сотрудников подразделения 000 в синем ящике существует специальный разъем, где мы можем бесплатно получить свежую прессу. Нам, Службе спасения, многое положено бесплатно. От носовых платков, до запасных стекол для фар Милашки. Единственное, что нам никак не удается получить бесплатно, пончики. Очередь вышвырнула самоуверенного американца без всякого внимания на личные заслуги и знаки различия.

Пока второй номер честно отстаивал русскую очередь, я успел пробежать передовицы утренних газет. Практически все они пестрели заголовками о беспрецедентном преступлении, которым мы занимались. «Монстр на дороге!» «Погоня! Как много в этом слове!» «Подразделение 000 на страже!»

Последнюю статью я тщательно прочитал, законспектировал и даже сфотографировал. Что б потом было, что Директору в нос ткнуть.

В статье, какой то умник красочно, до мельчайших подробностей описывал, как проходило преследование преступника спецмашиной подразделения 000 за номером тринадцать. Вот только некоторые строчки: – «Самоотверженные сотрудники подразделения 000, как всегда не спят на рабочих местах! С самого раннего утра они ведут неравный поединок с преступными элементами столицы. Вот и сегодня доблестные работники Службы, не щадя государственное имущество, гоняться за самым опасным преступником столетия, которого знающие люди уже прозвали „кровавым телефоном“. Трудна и опасна работа спасателей….».

Дальше, интересней.

« Мы спросили у командира Сергеева, не страшно ли ему? Нет, ответил командир Сергеев, пригибаясь от шального осколка. Это наша работа…»

«Мы спросили у обрусевшего американца Роберта Клинроуза, а не страшно ли вам, Роуз? Фиг ли, ответил отважный американец русской национальности, заслоняя нас от шальной пули…»

«Мы спросили у мозга команды Герасима, не страшно ли ему? Мозг команды Герасим скромно отвернулся от нас и закрылся одеялом, показывая свое пренебрежение к смерти….»

« А погоня за „кровавым телефоном“ тем временем продолжается. Счет идет не на секунды, а на мгновения. И каждое мгновение уносит чью-то человеческую жизнь…»

– Что за народ! – Боб еле затащил в кабину пакеты с пончиками. Один для команды, шесть для себя, – Видят же, что на службе, а без очереди пропустить не хотят.

– Это что, Боб, – складывая газеты в аккуратную стопку, отреагировал я, – Мне тут Сашка, из второго подразделения, рассказывал….. Может, и врал, но сомневаюсь. Мол, как-то наш мэр решил без очереди спичек прикупить. Толи на дачу ехал, толи картошку печь. Так что ты думаешь? Ни один добропорядочный гражданин не пропустил. Все отвернулись и сделали вид, что не узнали. Но после двух часов очереди, когда мэр все же купил три коробка спичек, все разом его узнали и полезли с жалобами и просьбами.

– Ну и? – не понял смысла американец.

– А то! – задранный к верхнему перископу указательный палец указывал на важность вывода, – У нас, у русских, не принято уступать место и очередь кому бы то ни было. А если кто и пропустит по забывчивости, по ошибке, то потом удавится. Сам. От стыда и тяжелых воспоминаний.

– Вы, русские, очень удивительная нация, – уважительно согласился Боб, – У нас в Америке вешаются только разорившиеся, как это по-русски, чепешники.

– А у нас они наоборот, кефир пьют и веселятся. Милашка! А чего мы стоим? У нас вроде как бы погоня?

– Ой, – сказала сконфуженными динамиками спецмашина подразделения 000, и живенько, на месте, развернулась на сто восемьдесят градусов, – Командор! Разрешите продолжить преследование?

– Ага, Мыша, поехали. Только сильно не гони. Мы чай с пончиками пить будем.

Специально для особо срочных вызовов, и для возможных преследований нарушителей закона, конструкторы разработали дополнительное оборудование для спецмашин подразделений 000. Вот, например панелька, на которой сейчас стоит мой чай. Секретный гирокомпас, позволяющий создавать внутри спецмашины практически нулевую вибрацию.

Или вот, посмотрите, три кнопки. А под замком, потому что любопытных слишком много. Ржавый замок? А потому, что его никто не открывает. Для чего нужны три кнопки, ни мне, ни Директору, ни конструкторам, ни тем более Милашке не известно. При первом нашем знакомстве спецмашина убеждала меня в том, что три кнопочки для красоты и можно нажимать их сколько душе угодно. Но рисковать я не стал. Раз в инструкции ничего не сказано, то нечего неположенные кнопки руками трогать.

Еще есть рычаг спец режимов. На спецмашине практически все спец. У рычага два положения. Обычный, когда все спокойно. И необычный, когда все психуют и волнуются. Данное положение рычага называется автопилотом. Используется крайне редко. Только в экстренных случаях. И сегодня, как раз такой случай.

– Милашка! Командир в эфире! Перехожу на автопилот!

Милашка попробовала взвизгнуть, категорически протестуя против действий командира, но было уже поздно. Рычаг рывками, с легким хрустом от давно не смазываемых шарниров, опустился до отметки, напротив которой был нарисован чайник. Посуда такая для изготовления пара.

В центральный мозг спецмашины бурным потоком хлынула освобожденная энергия от ядерных топок. Автоматически подключились дремавшие до этого интеллектуальные дополнительные блоки. Температура центрального мозга резко подскочила до отметки тридцать шесть и шесть, сравниваясь, таким образом, с температурой человеческого тела. Интеллект спецмашины подразделения 000 за несколько мгновений возрос на порядок, превращая Милашку не в груду тупого железа, а в умную, где-то даже мудрую, груду того же железа.

Милашка, приняв управление в собственные руки, не при людях будет сказано, сильно вильнула по проспекту.

– Черт! Чего это я так плохо езжу?

Я, чуть шевеля пальчиками, держал ладони в непосредственной близости от руля, готовый в любой момент перехватить управление в собственные руки, не при Милашке будь сказано.

Необученная вождению спецмашина еще несколько раз опасно вильнула, отгоняя от себя испуганным ревом машины частных налогоплательщиков, подпрыгнула пару раз, наехав на трехметровый заградительный бордюр, и только после этого покатилась вполне сносно, прижимаясь боком к самой правой полосе.

– Еду? Командор! Я еду! Сама!

– С чем тебя и поздравляю. Мыша, ты главное не волнуйся. Спокойно обгоняй велосипедиста. Посигналь только. Зачем так сильно, Мыша? Боб, вызови контейнеровоз скорой помощи. Там у велосипедиста проблемы со слухом. Да и с велосипедом тоже.

Обучалась Милашка быстро. Даже слишком быстро. Через пару минут мы уже мчались по проспекту на максимально возможной скорости. Как положено со всеми сигналами, звуковыми и визуальными. И как положено, Милашка общалась через громкоговорители, выведенными на полную мощность, с водителями впереди едущего транспорта.

– Ты что слепой? Я тебе говорю! Сворачивай отсюда. Ты какой поворотник показываешь? Глаза протри! Я здесь давно еду! Давно неприятностей не имел?

Несколько раз я пытался объяснить Милашке, что мы мчимся по встречной полосе, и для более спокойного движения нам неплохо было бы свернуть немного правее. Но раззадоренная спецмашина ничего не хотела слушать и весело распугивала встречных бедолаг предупредительными очередями из пулемета, установленного в верхней башне.

Когда на третьем в пятом ряду мониторе показалась желтая точка убегающего преступника, я решил применить командирскую мудрость. Обращаясь вроде бы в пустоту, я сказал достаточно громко:

– У нас, кстати, еще квартальная норма по сдаче металлолома не выполнена. Директор приказал все непутевые спецмашины, особо слишком умные, отогнать на завод, для последующей переработки в винтики и шурупчики.

Милашка чихнула из выхлопной трубы обогащенными ядерными парами, резко перескочила зеленые насаждения, разделяющие две полосы движения, и аккуратно пристроилась за контейнеровозом, перевозившим из зоопарка на мясозавод слонов. Слоны, тупо поглазев на тонированное стекло Милашки, ничего дурного не сказали. Иначе бы она бы их напоследок точно расстреляла. Спецмашина с характером.

– Держаться от машины преступника на ранее установленном расстоянии, – я вытер запотевшие руки об штанины и позволил быстрый взгляд в сторону второго номера.

Боб прижался к креслу, весь бледный и какой-то не сытый. Очевидно, американец никогда раньше не катался на русских горках. Надо бы в ближайшие выходные сводить янкеля на аттракционы. И мне приятно, и Бобу тренировка.

– Командор! Визуальный контакт с нарушителем установлен. Плетусь сзади и на глаза не показываюсь, – Милашка, поработав искусственным интеллектом, сообразила, для того, чтобы не оказаться на свалке, надо выглядеть внешне тупой и послушной. Умные долго не живут.

– Силы правопорядка на горизонте имеются?

– Два милицейских танка двигаются вплотную к Объекту. Ой, уже не движутся.

– Сам вижу, – в боковом окне промелькнули уткнувшиеся друг в друга два милицейских танка. Сейчас из них вылезут два взвода ребят в камуфляже и начнут выяснять, чей водитель неправильно совершил маневр. А зря. Водители здесь ни при чем. Просто, каждый должен заниматься своим делом. За преступниками гоняться, это не киоски цветочные охранять.

– Командор! Директор Службы пообщаться желает. Ответите, или мы уже вышли из зоны связи?

Разглядывать достаточно унылый пейзаж пригорода столицы надоело. Кругом одно и тоже. Вдоль проспектов низкие десятиэтажки дачных поселков, утопающих в цветущей картошке и зарослях банановых деревьев. Кое-где мелькают отстроенные на славу двадцати этажные дачи членов правительства и крупной интеллигенции. Спрашивается, для чего отдельной российской семье такие хоромы? Не говоря уже, на какие брюлики все это построено.

Вот у меня, например, дача, весьма скромное строение. Досталась по случаю на распродаже. Бывшая историческая ценность, которая мешала застройкам в центре столицы. Я две недели по кирпичику перевозил развалину. Правда для скульптурной группы из трех чугунных лошадок пришлось привлекать Милашку. Тяжелые лошадки достались. Две бригады знакомых ремонтников их на крышу поднимали.

– Командор! Директор! – Милашка, терпеливо дождалась, пока я передумаю думы, и напомнила о вызове начальства по срочной линии.

– Соединяй, – дачный пейзаж закончился, уступив место промышленным районам. Заводы, фабрики, ряды ларьков, продающих оптом и в розницу всякую мелочь. Серость, одним словом.

– Сергеев, это Директор. Доложи обстановку. Только учти, у меня в кабинете сидит все высшее руководство.

А мне по японскому барабану, кто там у него сидит. Но, хоть и по барабану, придется докладывать как положено. Руководство может и обидеться.

– Я, майор Сергеев, командир спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать нахожусь на Северном проспекте в районе завода мышеловок, – загнусавил я, пытаясь заглянуть внутрь пакета, который в это время достал из сейфа Боб, – Преследую преступника, ориентировочно находящегося в предположительно угнанном раритете. За время преследования никаких происшествий во вверенной мне команде не произошло. Имеются отдельные жертвы и разрушения со стороны милиции.

– Ясно, Сергеев. У нас к вашему подразделению просьба. В кратчайшие сроки завершить операцию и остановить преступника.

– Да мы и так…, – попробовал я возмутиться.

– Знаем, Сергеев. Знаем. Но дело в том, что через сто километров проспект переходит колонна детей дошкольного возраста, переезжающих с одного детского сада в другой. Вы представляете, что случится, если этот безумец не будет остановлен? Сотни потерянных бантиков, тысячи раздавленных сандаликов. Миллионы не подлежащих стирке носовых платков. Это не приказ, Сергеев. Мы знаем, что вы и так на пределе. Это просьба.

Директор Службы и все его гости отключились. В эфире осталась только невеселая мелодия из радиопомех.

Боб, повинуясь моему суровому взгляду, выплюнул не пережеванное содержимое рта обратно в пакет и, не найдя ничего лучшего, спросил:

– Герасима будить, командир?

И я сорвался. Злость и одновременно отчаяние охватило меня. Злость от Боба. Отчаяние от всего остального.

– Что, значит, будить, не будить?! – заорал я, пытаясь добраться до американца руками. Янкель испуганно вжимался в кресло и прислушивался в треск рвущихся ремней безопасности, – Может быть вы, второй номер предложите, как остановить преступника? Нет? Тогда сидите, жуйте свои плюшки….

– Пончики, – пролепетал Боб, впервые в жизни видя меня в столь необузданном командирском гневе.

– Да? – немного остыл я, – Дайте-ка взглянуть. Ого! Да они посыпаны пудрой?! Неплохо. Знаете что, второй номер. Разбудите-ка Герасима. Нет, пончики оставьте здесь. Это приказ.

Боб, чуть не плача, расстался с пакетом и поспешил в спальный отек. А я почесал нос, стер пыль с мониторов, пожурил Милашку за отсутствие чистых подголовников, почитал газеты, поглазел в окошко. Много чего сделал. Так что к возвращению второго номера пакет с пончиками был пуст.

– Истек срок годности, – сообщил я американцу, который полез под кресло в надежде отыскать потерявшиеся продукты, – Выкинул я их. Милашка, подтверди.

– Эу-у, – неопределенно промычала спецмашина, не желающая чисто механически, не разобравшись, становиться на чью-либо сторону.

Боб, странно так посматривая на меня, вытащил из кармана платок, обтер вспотевшую от перенапряжения шею и завязал на мокрой тряпочке здоровый такой узел.

– На сыром зря, – прокомментировал я упражнения второго номера в вязании, – Потом захочешь, не развяжешь.

Боб ничего ответить не успел, хотя и пытался, так как в это время в кабине появился заспанный Герасим.

Специалист в неведомо каком поколение, Герасим одним взглядом окинул все сорок протертых мною мониторов, пролистал присланные копии переговоров с Директором и аккуратно отложил в сторону голубиную почту от заведующей детсадом. Он понял все. В его постоянно думающих мозгах нарисовалась картинка, где сотни и сотни ребятишек кидаются в смятении под защиту одинокой и напуганной заведующей детским садом. Как стоит она, простая русская заведующая, раскинув руки, пытаясь защитить от дорожного фанатика своих воспитанников. Визг шин, последний крик и…..

– Мм, – тряхнул головой третий номер, прогоняя видение.

– Не сможем, Гера, – прошептал я тоскливо, – Не поможет ни ракета, ни снаряд, ни даже вызванный по тревоге стройбат. Не успеют они дорогу перекопать.

Герасим задумался еще на восемь секунд. Он, кстати, больше восьми секунд никогда не думает. Мозг у него такой запрограммированный, что ли?

– Мм, – третий номер стал рвать на себе волосы и выщипывать бороду, которой очень дорожил.

– Неужели ничего нельзя сделать? – закричал я, тряся Герасима за грудки. Голова третьего номера бессильно тряслась, а сам он даже не пытался мне воспротивиться, – Неужели даже твой аналитический ум и русский характер не придумает, как остановить злодея?

– Мм, – жестко ответил Герасим, и я понял, вот теперь действительно все. Даже мой третий номер, выручавший подразделение не раз и не два, из, казалось, совершенно тупиковых ситуаций, не в силах придумать ничего хорошего. Ровно, как и плохого.

– Эх…. Гера, Гера, – только и смог простонать я, отпуская напарника, – Как же ты жить будешь после этого?

Герасим жутко покраснел и отвернулся к боковому окну, где только что промелькнул дорожный столб, сообщающий, что до точки встречи Объекта с детишками не более десяти километров.

– Командор! – подала голос обнаглевшая от ума Милашка, – Позвольте….

– Если это Директор, то пошли его в одно место. У них там, на углу, подвал есть. Пусть бежит за бутылкой. Вместе погоны пропивать будем.

– Я не про Директора, – в динамиках заметно посуровело, – У меня предложение. Может быть вам, командор, оно покажется глупым, но это хоть что-то….

– Ну-ка! – я вручную увеличил громкость, что бы вся команда слышала, как тупая машина предложит тупой вариант выхода.

– Командор, – Милашка слегка засмущалась от собственной наглости и нахальства, – Вы, наверно, забыли. У меня в багажном отделение компактный вертолет….

Что там дальше предлагала самая умная на свете спецмашина, я уже не слушал. Несся в багажное отделение, на ходу застегивая на все пуговицы летную куртку, залепляя летный связь-шлем на все липучки и закидывая за плечи парашют, спасательный плот, сигнальный пистолет, аварийный буй и установку для изготовления жареной кукурузы.

Установку с кукурузой я, конечно, выкинул. Не влезет она в вертолет.

Компактный вертолет, как и все находящееся на бесчисленных стеллажах спецмашины подразделения 000, изготовлено опять таки российскими учеными. Их батонами с изюмом не корми, а дай что-нибудь эдакое изобрести. Конструктивный вид, принцип действия, и способ сборки я опишу в процессе работы.

Небольшой оцинкованный ящик без выступов, щелей, ручек. Одна лишь кожаная бирка с инвентарным номером. На верхней грани небольшое, помеченное красной краской, углубление.

С разбегу заскакиваю на верхнюю крышку и добиваюсь полного совмещения красного пятна с пятой точкой опоры человеческого скелета.

Над головой распахивается люк, внизу что-то взрывается и я, совместно с оцинкованным ящиком стремительно подбрасываюсь высоко в воздух. Успеваю только заметить проносящийся под ногами силуэт Милашки. И испугаться тоже успеваю. Высота не менее ста метров над уровнем проспекта.

В оцинкованном ящике завывают невидимые глазу механизмы. Меня обхватывают железные объятия. Вокруг стремительно плетется паутина из металла, пластиковых трубок, проводов. Между стиснутых ног протискивается рычаг с резиновой ручкой, а в связь-шлеме загорается масштабная сетка. Над головой, набирая обороты, вытягиваются лопасти.

– Добро пожаловать на борт, командор Сергеев! – радостным писком сообщает вертолет, подсовывая под пятую точку опоры поролоновую подушку, – Желаете совершить ознакомительный полет над историческими местами столицы?

– Заткнись, железяка, – некогда мне с нежностями к подотчетной технике, – На полных оборотах по самой прямой траектории вон к той раритетной машине. Силенок-то хватит?

– Обижаешь, командор Сергеев, – пискнул вертолет, задирая хвостовое оперение вверх и набирая скорость, – Доставим в лучшем виде. Может пару мертвых петель сделать?

Милашка совсем технику запустила. Вернусь и заставлю ее вслух зачитать всему грузовому отсеку правила общения с командиром подразделения 000.

– Отставить петли. Только вперед. И только по прямой. Где тут у тебя штекер для связи со спецмашиной? Але! Але! Говорит Сергеев. Если вы меня слышите, выпустите пару ракет. Сигнальных ракет, а не боевых, дурни. Вижу, вижу. Чувствую себя нормально. Две минуты, полет так себе. Укачивает сильно. И дует. Иду на сближение с угонщиком. Намерен произвести захват с воздуха. Как слышите меня, але?

Еще две ракеты, на сей раз сигнальные, подтвердили прием сообщения. В случае чего ребята окажут поддержку.

Раритетный Объект с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Скорость неимоверная, только пластиковая пыль из-под здоровых колес. Уже можно различить странную, свернутую из газеты треуголку преступника. Уже видны кончики его ушей. Еще немного, и я разглядел небольшой прыщик на облупившемся мясистом носе.

– Ниже, – приказал я вертолету, – Как можно ниже.

Послушная машина поднатужилась, сравняла скорость со скоростью нарушителя и практически прижалась к задней части бешено несущегося Объекта.

– Я могу, конечно, и сесть, – не совсем уверенно пропищал вертолет, – Но боюсь, что посадка будет не слишком удачная. Лучше вы, командор Сергеев, сами как-нибудь. Да тут и не высоко.

Встречный ветер чуть не сорвал с головы связь-шлем.

Место для высадки вертолет выбрал не слишком удачное. Гораздо эффективнее было бы появиться прямо перед лицом нарушителя и спокойным голосом сообщить ему, что он арестован спасателем подразделения 000. Но заходить на второй круг нельзя. Цепкий взгляд спасателя уже разглядел впереди плотную колонну ребятишек безмятежно переходивших через проспект.

До столкновения оставались считанные секунды.

– Высаживаюсь здесь.

Решение принято. Теперь, главное, выполнить то, что принято. Без отсрочек, без оглядывания на прожитую жизнь. Интересно, вооружен ли преступник? У меня ведь нет никакого оружия.

– Оружейный ящик с правой стороны, – услужливо подсказал вертолет, открывая зеленую крышку.

Из всего представленного набора вооружений я выбрал только скорострельный пистолет. Три пули в стволе, две в обойме. Без глушителя. Достаточно, чтобы разоружить небольшую банду. Вспомнить бы еще, как им пользоваться.

Все произошло быстро и даже неинтересно.

Как только я, рискуя каждую секунду сорваться на пластик проспекта, прыгнул вниз, вертолет свечкой взмыл в небо, оставляя меня один на один с оголтелым преступником. Не теряя ни мгновения из отпущенного времени, уже видя медленно поворачивающуюся к летящему навстречу Объекту заведующую, я оттолкнулся от багажника, что было сил, и прыгнул на преступника.

Слишком поздно он сообразил, что хитроумно задуманный план угона терпит полный крах. Испуганное лицо рецидивиста оставалось неподвижным даже меньше мгновения. Я обхватил угонщика за шею, выдернул с сиденья и прошептал на ухо: – « Операцию по вашему захвату производит подразделение 000. Телефон для справки такой-то, такой-то. Жалобы на грубое обращение не принимаются. Вы имеете право помолчать или вызвать хорошего адвоката. Но где в наше тяжелое время найти хорошего адвоката?».

После чего саданул ручкой скорострельного пистолета точно в центр газетной треуголки. Тело нарушителя обмякло. Дело «кровавого телефона» практически было завершено.

Мне оставалось только заскочить на место водителя, сообразить к чему здесь столько ненужных рычагов и педалей, и со всей силой надавить на наиболее подходящую для тормозов педаль.

Все остальное снято Милашкой на пленку творческого концерна «Свема».

Машина летит прямо на испуганных детишек. Заведующая бросается наперерез. Растопыривает руки, словно они способны погасить бешеную скорость угнанного раритета.

Быстро мелькают кадры крупного плана. Мое перекошенное лицо. Не менее перекошенное лицо заведующей. Восторженные мордашки ребятишек, узнавшие во мне спасателя подразделения 000.

Слышится визг тормозов, и машина, прокрутившись два десятка раз вокруг себя, замирает перед самыми ногами заведующей. Из ее рук выпадает красный флажок.

Из перевернутой машины, поцарапанный, но без единого перелома, вылезаю я, ползком добираюсь до ног заведующей, поднимаю флажок и отдаю тряпку хозяйке.

Заведующая хватает меня на руки и крупными скачками бежит к Милашке, только что остановившейся у обочины. За спиной заведующей взрывается раритет. Ребятишки дружно и весело тушат горящую технику. Половина детишек клянутся моей памятью, что станут, когда вырастут, спасателями.

Подъезжает лимузин. Из него выскакивает Директор и, рыдая, припадает к моей не расколотой груди. Позади него стоит Боб с Герасимом. Герасим сурово поглядывает, как нарушителя заталкивают в лимузин. Боб, теребит Директора и задает очередной дурацкий вопрос:

– А эта машина, за которой мы гнались….. Почему у нее такие странные колеса.

Директор отрывается от моей груди, тщательно осматривает колеса и отвечает:

– Это каток. Им раньше дороги укатывали, чтоб не трясло на кочках.

Идут титры, где указаны фамилии и звания всех, кто участвовал в погоне и задержании преступного элемента. Фамилий спасателей спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать не видно. Нам, спасателям, слава ни к чему. Мы за правду работаем. И за звания, если получится.

Больше ничего интересного про этот вызов я сказать не могу. Потому, что не в силах вспоминать дикую гонку. До сих пор трясет.

А вертолет на базу не вернулся. Говорят, что видели его в компании голубей. На памятнике сидел.