33.02.101 г. Среда
Часть 1. Витоли-Сергей
Сегодня среда, и последний урок был черчение. Мне его по просьбе старосты – или правильно надо говорить – «старшего нашего класса», староста – это главный плебей в деревне, если что, а мы дворяне вот, – заменили рисованием. Чертил и черчу я неплохо в обеих ипостасях. Правда я как Сергей еще и понимаю, что при этом делаю, ну, пусть не слишком понимаю. Поэтому мне поставили восемь автоматом, жмоты, могли бы и девять, и попросили нарисовать пару кораблей для будущего дворянского собрания. Что-то сегодня там намечалось интересное, и это типа наглядного пособия будет.
Сильно не усердствовал, оценку все равно уже выставили, да и времени мало, чтобы сильно изгаляться. Нарисовал, формата А3 примерно дали бумагу, вот на ней и накатал пару фрегатов, из книг, что мне дали для примера. Взял прямо из книги про сказание, про мореходов из прошлого, здесь весьма недалекого, еще и живы могут быть моря… мореходы те. Вроде, ничего, хорошо получилось, интересно, зачем только это все нам надо.
На собрание, в отличие от прошлых разов, сам историк наш прибыл и минут сорок разводил канитель про то, какая это героическая профессия – у мореходов. Под конец даже что-то про то, что им и их семьям будут снижены налоги по на выходе и даже выделены участки земли около самой столицы. Правда, опять же, только за героическую службу на флоте. Никого не вербовали служить, лекция была для нас ознакомительная. Да и не на тех напал, хоть здесь все дворяне, но несовершеннолетние, поэтому, что бы мы там да и он сам ни хотели, без согласия родителей ничего у него не выйдет. Это типа разведать настроения у нас, кинуть затравку. Все это я понимал, да и не я один, судя по задумчивому виду парней, такой умный здесь.
Потому как собрали все три класса, но только парней. После все остались и немного пошумели. Я благоразумно молчал, слишком явно от нас ждали реакции, и завтра, если уже не сегодня, будет известно все в СБ империи о, так сказать, настроениях масс. Это также понимал я, да и не только, все парни из класса «круга» тоже молчали. Им смешно, их всего двое, но я познакомился с ними и так, слегка мосты навел. Грамотные они оба, да и не мудрено, один – сын советника, второй вообще иностранец, сын немецкого дипломата. Сын советника здесь на весь этот год, пока отец что-то на заводе делает или консультирует, кстати, где и работают мои родители. Ничего от него узнать, правда, не смог, но, вроде, связи навел и познакомился поближе с ним и все, может, когда и пригодится, а может, и нет.
Сын дипломата Сатор Штеров. Имя с женской «р», я не виноват, что он иностранец, но смешно же, он, правда, в курсе, и мне встречно: Смешные вы здесь, русины, женская буква, мужская – да какая разница». Я покивал на это и согласился. И правда ведь глупость.
Он будет здесь до середины следующего курса, потом будет ротация, и он вернется к себе на родину. От него я ничего не хотел, только немного поговорили на немецком, ему речь вспомнить, а мне практика и тренировка языка полезна, вдруг пригодится. Он похвалил, только сказал, практика больше нужна, слишком акцент явно слышится. Я и сам это понимаю, только с кем здесь говорить больше. Договорился, что будем иногда встречаться и разговаривать на немецком, нормальный паренек оказался. Сатор-р – ха, ну уже как коренной русин, но, ну, правда же прикольно. Это вот если русского парня назвать Маша, там, или Галина, правда ведь смешно.
На математике сегодня тоже непонятки сплошные. Даже я уже засомневался, что с нашей Натали Сергеевной все нормально. Вызывала исключительно троечников и четверочников и влепляла всем кому три, а кому и два, и это по десятибалльной-то шкале, считай и ничего, и ой что будет, что будет им на «дворянском», это я типа сочувствую. Вызвала и меня следом.
Я такой, весь из себя, думаю, счас покажу, как надо учиться на хорошо и зам… отлично. Решаю пример больно хитрый и вдруг вижу, не совсем вдруг, конечно, но все же замечаю. Он неправильно написан. Вот здесь же знак действия точно не тот стоит, должен, по идее, «отбавить», а стоит «прибавить» (наши плюс и минус, я уже говорил, местная заморочка) – и что это, зачем, для чего? – подстава ведь явная на меня.
На меня? – мысленно жму плечами, ничего не понимая из происходящего.
Что вы думаете, она, Натали Сергеевна, на это мне говорит:
– Ладно, это новая тема. Поэтому, Витоли, садись, я оценку тебе сейчас не поставлю, останешься после уроков. Решишь – молодец, не решишь – знай, целая двойка пойдет прямо в журнал.
Ну, Натали Сергеевна нашла, как меня оставить, и не придерешься. Все еще и сочувствовать будут мне. Что-то не то все-таки происходит.
Ладно, останусь, мне уже интересно, вернее, непонятно и потому интересно.
Говорю: «Хорошо, Натали Сергеевна, как скажете».
Плетусь на свое место, мне сочувствуют, даже неудобно. Я-то знаю, что это спектакль для всего класса. Натали Сергеевна – тот еще конспиратор и туманоразводитель.
Вот сейчас иду к Натали Сергеевне и хочу все выяснить, что случилось и почему она такая злая сегодня на мен… да на всех одноклассников моих. Пришел, она стоит у доски, разложены тетради, книги все на кафедре. Прямо мне уже тоже непонятно. Она сразу: «Извини меня, и потом поговорим. Сейчас давай по той задаче пройдемся, что ты не понял», – точно у нее что-то не в порядке с головой.
Это такое было еще дома, в детстве. Я хорошо по химии учился и даже в олимпиадах учувствовал, не важно, сколько лет мне счас, и тогда столько же было. Пообещала нам химичка тогда интересные опыты на факультативе показать, мы и пришли. Вот я пришел, да и еще пара нас таких же отличников пришла, и что вы думаете. Эта химичка вместо опытов: «А давайте, мальчики, порешаем пару задач сейчас». Не знаю, что она хотела и, главное, думала, нам, отличникам, – и пару задач, причем типовых и из учебника. Мы повернулись молча и ушли, потом полгода она на нас дулась, а мы на нее.
Думаю про себя, а не такой же случай и здесь, и уже всерьез опасаюсь, не то чтобы за себя, но такая неприятная все-таки для меня новость.
«Давай, записывай условия». Не дает мне она задуматься о происходящем.
Начинаю нехотя писать, без особого энтузиазма, если не сказать больше. Только написал первую строку, открывается дверь и заходит наша работница по уборке классов.
Увидела нас, оглядела внимательно, извиняется и выходит.
Натали Сергеевна долго смотрит ей вслед и молчит.
Я тоже ничего не говорю, хотя мне уже интересно и судя по всему с Натали Сергеевной все в порядке. Что меня несказанно радует, а вот непонятное пугает или, скорее, пока только настораживает. Пугаться пока нечему, скорее мне интересно, тайна же… заговор, оу.
Наконец она садится, опять же здесь, за парты не идем, уже странно и непонятно мне еще больше становится, но хоть с Натали разобрался. Это – что с ней все в порядке, это радует.
Обычно она со мной за партой сидела, а сейчас сидит здесь, у доски, и просто молчит. Я стою и тоже молчу. Опять открывается дверь, заходит историк, и в этот момент, как будто ничего и не происходило, Натали Сергеевна говорит: «Пиши дальше. Квадрат стороны К на квадрат стороны Б», – и замолкает, вопросительно глядя на вошедшего только что историка.
Потом, обращаясь к нему непосредственно: «Вы что-то хотели, Смилин Старович?».
Тот: «Нет-нет, извините, я ищу Валери Стиговну, нашу работницу по уборке». «– А она только вышла, Смилин Старович, прямо перед вами». – Голос у Натали Сергеевны сейчас – сама доброта.
«Спасибо, Натали Сергеевна. Ладно, извините меня», – оглянул нас, и он выходит.
Я стою, мне уже интересно и даже кое-что становится понятно, но все же что здесь за детективы такие и что за спектакли разыгрываются, и главное, для кого и для чего все это делается.
Как ни в чем не бывало, она продолжает диктовать задачу дальше. Я записываю, не особо вникая в эти квадраты и прочее, прочее.
В голове уже совсем другие квадраты и круги, и такой нешуточный интерес разыгрался: от комедии до трагедии и что здесь сейчас происходит.
Когда почти закончил, в класс забегает совсем незнакомый паренек. Вернее, я его знаю, он с параллельного, из класса «точки», но лично я его, правда, не знаю, только в лицо видел пару раз и все.
Зыркнул на нас, на доску и остановился, мнется, ничего не говорит.
И вот тут Натали Сергеевна взрывается:
– Что происходит? Здесь что, проходной двор? Почему мешаете МНЕ заниматься? А ну вон из класса!
Того парня как ветром сдуло.
Ко мне обращается: «Витоли Вилесс, заприте дверь» и дает мне ключ. Продолжает громко: «Безобразие, класс не желает учиться. Я в свое личное время остаюсь по собственной инициативе, а мне мешают работать».
Мне показывает рукой сесть за парту, а сама еще почти пять минут ходит по классу, громко время от времени возмущаясь.
Наконец успокаивается, становится у кафедры, и подзывает меня к себе, и говорит уже очень тихо: «Извини, это надо в первую очередь тебе, да и другим… скорее всего, тоже», – уже значительно тише и с какой-то грустью в голосе.
Когда я слегка вопросительно подымаю бровь, она, став почти рядом со мной и тихонько говоря: «Понимаешь меня?» – смотрит внимательно. Я говорю: «Да», – и тоже становлюсь рядом или, скорее, еще ближе, уже почти за рамками приличия.
Она говорит тихо, чтобы, если даже за дверью стал кто, он ничего не разобрал, даже если что и услыхав. «Витоли… в понедельник произошло неприятное событие для нашей страны. Ты ничего не слышал?» – смотрит внимательно и настороженно. «– Нет, – говорю. – Громкоговорителя («вещателя» по-местному) у нас нет, а газеты я как-то не очень», – пожимаю я плечами.
Она кивает: «Это не писали и не напишут. Наши корабли патрулировали границу. – Чуть помолчав. – Десять кораблей, и на них напали из халифата. Все корабли погибли, понимаешь? – продолжает. – Это были хорошие корабли и лучшие экипажи. Не те лодки, что зовутся кораблями, а только и могут что рыбу ловить в безветренную погоду».
«И что, – говорю. – На них напали без объявлении войны. Тогда, наверное, наш император объявит войну и будет большой поход».
Она хитро смотрит: «А сам как думаешь? Почему тогда ничего нет в газетах, а?».
Я немного думаю и говорю: «Наверно, наши корабли были немного не правы, или я ошибаюсь».
Она улыбается: «Умненький мальчик, я в тебе не ошиблась». – Продолжает, и с каким-то облегчением, видно: «Это был поход на купеческий караван, и должна была быть богатая добыча. Но это была ловушка, понимаешь?».
«Понимаю, – говорю, – почему тогда разорялся наш историк. Стране нужно пушечное мясо», – это немного грубо, здесь так не принято говорить и выражаться.
«Правильно понимаешь, да не совсем. Мясо, если ты это про «чернь», не нужно, черни сколько угодно, и набрать ее еще – не вопрос, – немного задумывается. – Вопрос в капитанах, офицерах, без которых наши корабли – ничто. Сколько бы пушек и мореходов из черни на него ни поставили, понимаешь?».
«Да, Натали Сергеевна, согласен», – киваю головой и понимая, как рискует Натали Сергеевна, доверившись сейчас мне.
«Что ты согласен?» – смотрит вопросительно.
«Что многие, кто тоже понимают это, срочно понизят свою успеваемость», – тихо рапортую про свою внезапную догадку.
«Правильно, молодец, но это надо сделать на самом деле без подсказки. Ну, явной, потому что если узнают, все мы рискуем».
«Я понимаю, – заладил, как попугай, – но зачем вы сегодня на тех э… ну накричали. Кто и сам не вылезет, речь ведь не о них идет». – Смотрю вопросительно на Натали Сергеевну, не совсем понимая ее действия.
«Знаешь, Витоли, я не могу открыто валить всех отличников сразу. Поэтому, вроде, я сегодня взялась за лодырей, завтра за средних возьмусь, а там и до отличников очередь подойдет. Я очень на тебя рассчитываю, и еще, извини меня за тот раз, что я накричала.
Я останавливаю ее.
«Не надо, я все понимаю, не надо. Это больно. Я сам еще не знаю, как это у меня происходит и пока только с вами, но вот, как-то так вот», – развожу руками, чуть смущенно улыбаясь.
Она смотрит: «И что ты чувствуешь, когда на меня смотришь?».
«Ну, вот сейчас чувствую какое-то напряжение, злость, наверное, и много чего еще», – это я хвастаюсь, Витолина манера, что поделаешь, я это он, временами.
«Ну да, открытие сделал, конечно, я злюсь. Это и я могу посмотреть, по лицу моему ведь все видно. Когда ты сегодня задачу решал. Я тоже видела, что ты хотел мне указать на ту ошибку в знаке «отбавить» сразу за Б квадратом…, но, заметь, никто ее не увидел. Только ты. Может, мне объяснить? Это ведь новый материал, и мы его не проходили еще. Ошибку эту можно найти, если ты уже решал такое, но это новый материал и пример довольно сложный. Ничего не хочешь мне сказать?»
«Э. Натали – можно я буду называть вас так?»
«Называй, но зачем? Что тебе это даст?» – неопределенное выражение у Натали Сергеевны.
«Вы злиться перестаете тогда. Вот и сейчас вы уже улыбаетесь. Не хмурьтесь, я же вижу, и да, даже это вы хотите».
Во мне вдруг появилось убеждение. Что вот она думает обо мне, что я хорошенький, но глупый и еще совсем маленький – это про возраст, а не про рост, если что.
Правда уже не совсем глупый, но от этого только лучше в ее глазах, и главное, такой умненький, особенно сегодня, и это очень невовремя как-то оказывается.
Тут ее мысли неожиданно меняют направление. Вернее, мысль про «но такой хорошенький» осталась, только добавилась новая и очень, очень интересная: «Если его, он меня, то… я не буду против…» – какая интересная мысль у Натали Сергеевны сейчас, прямо заслушаешься.
Я подошел поближе и сказал: «Продолжайте, а то я не совсем расслышал».
Сначала было удивление: что, что я не расслышал?
Потом: «Он слышит мысли, он меня, я, это», – как оно там на самом деле было, неизвестно, конечно, но для себя я это так перевел или расшифровал, ее мысли на свой лад.
«Но, Натали, вы такая хорошая, ну не бойтесь вы меня, в самом-то деле. Я же вам, я с вами. Ну, понимаете, вы… ты такая хорошая тоже».
Пошла волна чувств или чувства, как будто я хочу ее поцеловать.
Но я ведь никого не хочу или уже хочу, а желание есть.
Точно это не моя мысль или все же моя – ничего не понял.
Она хочет или не хочет, но пробует, видимо, узнать, могу я это узнать, что она хочет. Да, она меня дразнит, – вдруг соображаю, – или, скорее, проверяет меня этим.
Буду наказывать, жестоко наказывать за недоверие.
Я подхожу еще ближе и целую первый раз несмело – мало ли что, вдруг как треснет по чем попало. С нее станется, да и голову жалко, своя ведь.
Витоли ее вон как всегда боялся.
Поцелуй какой-то неправильный, плотно сжатые губы, никакой реакции в ответ. Не понял. Но я же чувствовал, я не мог ошибиться. Вот… нет, пошла реакция, чуть приоткрылся рот, ответила, ну я же говорил или только чувствовал – совсем запутался.
Второй, третий раз, все смелее и смелее и уже крепче и крепче. Вот она уже откинула голову и сама подставляет мне шею.
Я буквально слышу, куда она хочет, чтобы я ее поцеловал еще.
Как кто-то говорит мне: «В ушко, шейку, губы еще и еще. Как же я тебя хочу, милый», а вот это уже не поцелуя она хочет. Далеко не поцелуя. Недолго думаю. По прежнему целую и поворачиваю ее к кафедре и начинаю целовать сзади в шейку и за ушком. Чуть неудобно мне, маловат я пока все же ростом, но захочешь и не так извернешься.
Вижу, ей приятно, но она хочет больше и не того, слышу ее сомнение. Причем она сомневается в себе или, скорее, во мне. Она сомневается, что у нас хоть что-то получится с ней, и немного далекой тревоги. Вроде, а надо ли все это вообще делать и зачем это все, и да, много всего там намешано.
Я немного грубо кладу ее на кафедру и, подняв платье, опускаю ее трусики. Сам снимаю брюки еще быстрее.
Дальнейшее было неописуемо. Вы представляете себе – делать то, что хочешь, и получать то же самому в ответ. От этого удовольствие еще слаще, причем двойное, и твой организм говорит, как это хорошо и как же хочется еще.
В мыслях ты тоже слышишь, как это хорошо. Я при такой положительной обратной связи долго не смог продолжать и довольно быстро разрядился и замер, прислонившись к Натали грудью, да и всем телом.
Тем не менее она продолжала слегка подергивать своим телом, толкать меня и тянуть обратно, как бы подергивая меня за мужское достоинство уже своими женскими умениями, и только окончательно так выдоив, ну как вышло, и только через некоторое время остановившись, после тихонько застонала, медленно и протяжно выдохнув: «Витоли-и-и».
По всему ее телу прошла конвульсия, одна, другая, и она обмякла или почти легла на эту кафедру.
Я даже испугался и стал поддерживать ее, а то мало ли что. Не потеряла ли она сознание, но тут же услышал мысль. Это скорее не мысли, а эмоции Натали были. Просто я воспринимал их как слова, но слов как таковых и не было. Да и не нужны они в таком деле и месте. Вот и сейчас мысль была одна: хорошо-о-о-о-то как, и опять хорошо-о-о-о, сла-адко-оо. Мысль была медленная, тягучая и какая-то долгожданная, что ли, и… сильно желанная. Это я не понял: что, она так меня долго ждала или как?
Сколько стояли, не знаю, пока она не заговорила:
– Пусти, ну пусти же меня.
Я отстранился, хотел помочь.
Она сказала:
– Не надо, сама, и отвернись.
Отвернулся, услышал, как она что-то делала. Потом, видимо, одевалась, по крайней мере, похоже, шуршала одеждой.
– Все, можешь поворачиваться.
Я повернулся как есть.
Она на меня посмотрела, окинула всего взглядом и на то самое уже ле… висящее достоинство обратила внимание и говорит: – Хорош! Хорошо, но перед дамой надо бы и одеться все-таки, – сказано было, вроде, чуть с шуткой, но взгляд странный и чего-то ожидающий. То ли неприятностей то ли шуток от меня ожидалось, то ли еще чего. Непонятный, в общем, был взгляд у Натали. Главное, мысли ее в этот момент как обрезало, никакой подсказки. Что от меня ждут или хотят услышать?
Я: «Всенепременно, Натали, всенепременно». – Оделся. Ой, хорошо как-то, все непонятно и быстро произошло, но все равно хорошо, даже метелики в голове пронеслись у меня.
Я, чтобы не упасть, даже прислонился слегка к кафедре, блин, организм ни к черту у Витоли.
– Устал, маленький, пошли за парты посидим, – заметила мое состояние Натали Сергеевна.
Сели за парту, она подошла, села рядом взлохматила мне волосы:
– Какой же ты еще дурачок, но какой же сладкий, – и облизнулась украдкой. – Ты меня понимаешь? Не спи…
Я слегка улыбнулся, улыбкой полного дебила, действительно слегка отрубился даже.
– Значит, понимаешь, – немного с сомнением. – Эх, будь я помоложе или ты постарше, а вот что сейчас делать-то с тобой? – Такое сомнение и неверие в саму себя как бы.
– Ну, говорю, – можно примеры порешать, если хочешь или просто поговорить. Я люблю, когда вы рассказываете мне, только, понимаете, – лицо дебила плавно перетекает в лицо умудренного жизнью, ну не старца, но умудренного… – Когда вы рассказываете, я всегда знаю, где правда, а где, скажем, сказка, – понимаете? – это я намекаю ей, что если что, ложь я почувствую и распознаю. – Вас очень интересно слушать, Натали… расскажите еще что-нибудь, а, Натали? Пожалуйста…
Часть 2. Натали Сергеевна
На большой перемене в кабинете директора провели совещание учителей. Потому как совещание планировалось заранее, и было оно длительным, его совместили с обедом. Планировали, что, если что, даже продлить учащимся перемену, чуть сместив расписание начала урока.
«Думаем, никто не будет возмущаться, кх-м», – пошутил Смилин Старович, наш незабвенный старший историк.
Совещание было циркулярным, то есть передается только письмами с курьером и чаще внезапно, а по-другому – это плановые совещания, вон их график на стене висит. Вот и сейчас присутствовал помощник советника по безопасности империи и кто-то из мореходного ведомства даже, новый, я его не знаю. Он при мне еще не работал.
Совещание было о подлом нападении халифатцев на пограничный рейдер и сопровождающие его суда, это все звучало на начало совещания. Под конец или ближе к середине прояснили наконец ситуацию. Нападение было не подлым, а вроде, малое боевое сражение, вроде, и никто не виноват, но вот как-то оно вышло все нехорошо. Для себя делаю вывод. Империя, как обычно, напала на халифских купцов и уже не как обычно, что странно, получила за это сдачи. Это такое я и раньше читала или похожие доклады. Только без таких долгих вступлений, одни выжимки – кто, где, и когда, и кто виноват в том, что так вышло, а не иначе, а не как сейчас, что напали на нас, но никто не виноват.
Ну как дети, честное слово, нет бы сказать: напали мы, но не получилось, но ладно, это не главное, а собрали нас ради совсем другого. Во время нападения утоплено три наших корабля на месте и взято в плен еще семь кораблей.
Да что же это такое, там что, полноценное сражение, настоящее было? У нас же, всего 25 крупных военных кораблей, без мелочи рыбацкой, конечно. Они считай и не флот вовсе и на ситуацию в целом не влияют. Сразу в голове подсчитываю: десять кораблей, по 150 человек команды в среднем, это 1500 мореходов, из них офицеров где-то сотни полторы, а вот это уже страшно. Мне уже начинают не нравиться мои проснувшиеся аналитические способности. Дальнейшее собрание их и подтверждает, к сожалению, и реальность даже хуже, погибло 157 офицеров-дворян. Мореходов-плебеев никто не считает, а вот офицеров-дворян жалко. Даже если не все погибли, их никто не вернет или перевербуют, как Шарафика – мой Шарафик – или… или убьют, такова, к сожалению, жизнь военного на флоте.
Но зачем нам это все рассказывают? О, а реальность и… и нужда – вот в чем дело. Нужны люди, именно из дворянского сословия, на нашу школу прислали разнарядку на 32 человека. Сколько? Тридцать два человека. Да весь поток десятых и одиннадцатых составляет э… сколько? Память моя, память. Это два и еще 13 и круг – два, и еще одиннадцатый выпускной – там больше, где-то двадцать человек всего. Итого 37 всего из потребных на флот 32. Реальность еще хуже, чем я в уме просчитала. Секретарь школы зачитывает справку по всей нашей школе. Учеников 1235 человек всего, из них 620 дворян разных сословий и 615 плебеев. Вроде, цифры хорошие, но идем по гендерному разделению. Плебеев: 200 мальчиков и 415 девочек. Теперь по дворянству: 157 мальчиков и 463 девочки.
Ого, вот это вся наша школа если пойдет все как один, даже с младшими классами, мы только-только покроем потребности имперского флота в этом столкновении. Как же так, что же делать, но им, службе обороны по морскому ведомству, нужны прямо сейчас, а это значит десятый и одиннадцатый потоки. Классы ниже десяти отымаем. Классы круга – этих точно никуда не пошлют, конечно, без нажима лично императора Владена, по крайней мере. Да и время всех поджимает. Остается реальных 25–30 человек, не больше. Что-о? Нужна хорошая успеваемость, и представители от флота согласны даже на 20, может, 18 человек, но никак не меньше. Это уже легче, но все равно. Вот сволочи, начали с 32, мне даже плохо стало от количества. Это же и понятно: нужны офицеры на места, где долго не живут. Все школы первого круга столицы отбили заявку во второй круг, а нам куда отбивать? В пригороды? Так там дворян и нет совсем в обучении.
За городом – там дворяне не учатся, разве что какое отребье, но те никому не нужны и за спасибо. Остаемся мы и остальные пять школ второго круга. Точно, это же разнарядка как раз на всех погибших.
Выходит, первый круг столицы и никого не дает совсем во флот. Как же это надоело все, везде связи и подкуп. Ушла, казалось, из этого змеевого места – и на тебе, оно меня и здесь догнало. Вот нам довели до сведения и потребовали, именно потребовали, гады, какие гады! Составить списки и, как можем, подтянуть успеваемость учеников до должного уровня и… сохранять в секрете все, что здесь говорилось. Это уже под роспись каждому.
Эх, сколько у меня уже таких росписей, причем несколько даже бессрочных там есть.
Иду в класс, злая, как… как я не знаю кто. Это всех лучших моих учеников заберут – учила, учила – и на такое. Думаю, что делать, и в голове рождается план. Им нужна успеваемость – я им дам успеваемость. Я им такую успеваемость дам за… устанут выбирать лучших. Пусть я потеряю в деньгах, но я дам им успеваемость. Хоть несколько человек спасу, и Всевышний или кто там за жизнь отвечает, богиня Вверена, кажется, только тс-с, и еще своего ученика Витоли я им точно не отдам.
У него успеваемость, вроде, повысилась, моими стараниями, сегодня… непременно понизится. Я ему такое задание дам, такое задание. Сама мысль, что Витоли нужно искать задание, которое он не может выполнить. Еще неделю назад это был квадрат умножения, и он ничего не сможет там ответить. Сегодня я не уверена, что вообще найду ему такой пример, что он не сможет решить. Удивительно, кто бы мог подумать, и самое удивительное – это меня ни капельки не радует. Что же делать, а, что делать?
Точно: берем систему уравнений и в варианте подстановки меняем знак, пусть выкручивается. Хотя – а вдруг выкрутится, я уже сомневаюсь. Да, такое и академики не решат, а вдруг он решит. Хотя он мальчик умный, может, поймет, если ему кое-что подсказать, что решать не надо, совсем не надо. Всевышний, хоть бы понял, только бы не решил и следом еще кого-нибудь, одного нельзя. Надо еще одного, нет, двоих, вдогонку к нему. Сначала кто плохо учится, а на следующих занятиях и успевающих учеников валить надо, кто поймет правильно, кто нет, я уже не виновата буду.
На уроках показываю характер. Сама чувствую, как волна негодования на меня проносится по классу. Все напряженные, вижу одного не подготовленного, нет, уже двоих. Вот и первые кандидаты, этих немного жаль, но ничего, я их потом сама подтяну, или дам списать, или еще что. Это будут мои уже проблемы, а сейчас вы первые. Как и знала, даже неинтересно, хоть предсказательницей идти работать под храмом. Два и три соответственно получил каждый вызванный.
Теперь мой подопечный, помоги мне, богиня. Да что со мной такое, я волнуюсь. Хорошо, не заметно, все думают, что я краснею от злости. Вот вышел решать, смотрит на уравнение, пытается что-то делать. О, помоги мне, Всевышний. Нет, остановился, о, показывает на неправильный знак «отбавить». Ты смотри, и глянул на меня.
Я сразу, чтобы ничего не успел сказать, и говорю в ответ: «Вижу, не понимаешь. Останешься после уроков, если не ответишь, двойка сразу пойдет в журнал». Нагоняю страха на класс и выпроваживаю Витоли на свое место. Все, ничего не сказал.
Уроки окончены, как же я устала за сегодня. Стою на кафедре, жду своего подопечного. Он заходит, я пока стою, не иду с ним. Решаю пока для себя, здесь поговорить или за парту с ним сесть и тогда. За парту не хотелось бы, он опять за мою руку уцепится, что-то мне это напоминает, не могу понять, где же я это видела или слышала.
Ладно, решаю, надо ему кое-что показать в том примере, объяснить, что к чему, пусть напишет сначала условия.
Я ему покажу, где и что я сделала, а потом…
Начинает писать, и тут заходит работница по уборке.
Не поняла. Что это значит, почему так рано, новенькая что ли? Они обычно начинают с коридора, столовой и только потом по классам идут. Потому как здесь, в классах, еще могут идти занятия. Вглядываюсь в лицо: хотя нет, знакомое, это старая наша работница. Уже вдвойне непонятно, но что-то, чувствую, назревает.
Смилин, скотина, смож грязный, этот мутит, что ли, всегда и всех проверяет.
Ладно, тогда никуда не садимся, значит. Жду еще немного, чуть времени у меня есть, стоим, я молчу, и Витоли молчит, ничего не говорит, понятливый он, уже хорошо. Проходит пять минут, это со стороны выглядит, наверно, немного странно, стоят двое и ничего не делают, даже и не разговаривают.
Вдруг заходит Смилин Старович, наш учитель истории и агент СБ империи в одном лице. Правда нам представляется, что он в отставке давно, ага, на половинной ставке. В отставке он там, как же, оттуда уйдешь только на кладбище в отставку.
Нет, ну надо же, ведь чувствовала, не зря работница по уборке заходила. Не сама она зашла, попросили, точнее, он ее попросил, – вот расспросил ее теперь и сам зашел следом.
Вот только что ему-то надо? О, сделал вид, что эту работницу и ищет. Ну, спасибо, а то я и не поняла сразу ничего, вот подсказал, молодец, кх-м. Ладно, жду еще, ведь чувствую, серию закончить надо. Еще зайдешь, но уже минут через десять где-то, это я уже знаю – схему два плюс один, – учили когда-то и меня по ней.
Уже и Витоли догадался, очень умный мальчик, прямо как мой Шарафик. Тот тоже был такой же опытный. Мне все эти внутриимперские интриги объяснял. Как же я тогда над ним смеялась вначале и как горько плакала потом, когда обожглась сама, в конце.
Теперь меня на таком не проведешь, вот только дорого это знание стоит-то. Вот, что и следовало ожидать, заскакивает Мелизио из параллельного десятого потока из класса точки. Ну, это известная крыса. Только неясно, зачем его Смилин Старович послал. Ведь я узнаю теперь, кто его внештатный осведомитель. То ли ставки слишком высоки, то ли думает он, что здесь никто и не поймет ничего. Мол, куда мне, глупой женщине, до такого пройдохи многомудрого. Ну-ну. После третьего раза руки у меня уже развязаны.
Да и ученик тем более – точка, это не учитель какой, могу и понервничать, мне можно. Я здесь женщина со странностями (читай – психованная). Как я расходилась, то есть разошлась. Велела Витоли закрыть дверь на ключ и минут пять орала от души. О, это было нечто, сама бы поверила, что дошла до кипения. Если бы такое со стороны услышала. Думаю, достаточно, но потом решаю еще немного продолжить, уже почти в удовольствие, может, и неправильное. Мало ли что, показываю подопечному сесть за парту пока. «Сядь», – сама хожу около двери, специально топаю и время от времени ругаюсь. Это моя обычная манера, когда я нервничаю: и коллеги, и Гесик мне так и говорили, что я полчаса обычно успокоиться потом не могу. Ну, полчаса – много, а пять-десять минут я еще похожу под настроение, ибо оно есть у меня сейчас.
Вроде, достаточно, зову Витоли к доске, там и поговорим, чтобы если что, мы решаем, а то вдруг стучать будут, а мы за партой. Это не по преподавательским моим манерам, нет, ничего страшного, но эффект будет уже совсем не тот. Некая наигранность, а здесь ставки больно высоки выходят. Костром это, конечно, не грозит мне, но работу я, скорее, потеряю, за сговор с учеником, однозначно. Могу объяснить им, что это мой «любимчик» и его мне жалко, но… но нехорошо это.
Начинаю очень тихо объяснять, что произошло на море и кто виноват. Как ни странно, он меня понимает, причем правильно понимает.
Будь я с СБ и штатно работая агентом, вели бы его уже в допросную за такое «странное» полное понимание ситуации. Слишком он выделяется для ребенка своим умом и сообразительностью. Не может ребенок этого понимать, я с ним как со взрослым веду, и он тоже со мной так же. Более чем странно, зная прежнего Витоли, тем более.
Рассказываю, что хочу сделать. Он со мной соглашается и только уточняет некоторые неясные и чуть спорные моменты моего плана. После пытаюсь извиниться за то, что я на него тогда накричала и выгнала из класса. Он меня останавливает и говорит: я что, не женщина, и он меня понимает, и не обижается, и как с ним быть. Странный он какой-то.
Потом рассказывает, что он меня чувствует, и следом, какие чувства я испытываю к нему.
Что вот сейчас я злюсь, например.
Ну, для этого и чувствовать ничего не надо, и так по лицу все понятно. Что я злюсь, вот ты, маленький мой притворщик, «ведьмака» изображаешь, дите ты еще совсем. Вот другие мои чувства прочитай, а я тогда тебе скажу, кто ты есть на самом деле. Только после этого.
И тут меня накрывает злость, ведь Гесик вчера опять со своим паровичком весь вечер проторчал в гараже и не пришел…
Потом еще бутылочку с друзьями выпил и пошел на кухню спать.
Он всегда там после «друзей». Сядет у чайника, ему пить воды после сильно хочется. Он сядет на кухне в кресло, рядом чайник, рыбка сушеная и кружка с чистой водой, и может так и всю ночь просидеть.
Раньше я его укладывала спать. Так он каждый час вставал до воды. Выпьет кружку воды, сходит по своим делам и опять спать. Через час снова и все по кругу, с тех пор как выпьет, то на кухне спит в кресле, в комнату я его уже не пускаю. Хотя мы и спим в одной комнате, но кровати у нас разные. Потому как именно спать с ним невозможно, он вертится, крутится и руками, бывает, машет во сне, больно же.
А как женщина у него паровичок теперь, он только и с ним… скотина черствая и бездушная.
Как же временами хочется, чтобы кто обнял, хоть поцеловал, хоть в щечку, только от души.
Да, вот так, что-о, какая наглость – я в щечку мечтала, хотела, может быть, и… но, только это потом как-нибудь и когда-нибудь. Хотя это было бы, может быть…, да, в губы тоже хорошо. Это, ласковый ты такой, маленький, славно-то как, что я творю, как сладко-то, нет. Прочь, кто, зачем, уходи, и не могу, еще, еще, еще и вот так… Ой, ой, еще, еще… и туда тоже хочется и дальше… больше, сильнее. Да, да… вот хорошо, так тоже можно, а как же это хорошо. Никогда такого не было, что со мной происходит. Что хочу, то и получаю и как хочу… Как же я этого давно хотела и ждала.
Ох, давно, еще, еще и да, ой, просто постоять, внизу все сжимается и пульсирует, как же хорошо. Да, вот я куда-то плыву, и как же это хорошо-то как, и еще, и еще, еще, о-оо… Немного, вроде, отпустило. Что же это, это же мой, мой… Витоли. Все, отпустило. Все, пусти меня, пусти. Отошел, стоит – и что ему сейчас сказать? Стоит, смотрит. Глаза б его бесстыжие, или мои… такие же. Женщина э… перед, ну, пусть и не передом, а, отвернись уже. Ты смотри, отвернулся, стоит с голым задом, а я-то тоже хороша. Быстро вытираюсь, одеваюсь, сажусь, только бы не покраснеть. Хотя куда уж теперь краснеть, самое время бледнеть начинать.
А может, и нет, – появилась новая робкая мысль.
Все, можешь поворачиваться. Что это, повисшее мужское достоинство – и перед дамой показывать? Мог бы и одеться.
Что он на это скажет, как мальчик или как мужчина? Это проверка, по этому и буду судить. Хотя какая теперь проверка – стыд-то какой, ведь ребенок – что тут и проверять-то.
Это волнуюсь я что-то, слишком много я поставила своим разрешением или скорее несопротивлением. Не потерять бы, хоть и неважная жизнь была у меня здесь, во втором круге, но это жизнь со своими маленькими радостями, а вот так и лишиться можно всего, ох, Натали, Натали.
Он соглашается. – Почти облегчение и странная радость от сплошь неправильного и стыдного моего поступка.
Только зовет по имени, засранец, но ему, как мужчине, простительно, моему мужчине… Прислонился к кафедре. Устал, вижу, приглашает за парту, ну пошли, труженик ты мой.
Садимся, лохмачу ему волосы. Привычка у меня есть такая после этого. Они у него светлые, правда не кучерявые, но густые-густые и такие приятные и хорошие, и весь он такой хорошенький. Мне что-то с ним очень хорошо было, не дойти бы до беды, или уже поздно до чего-то доходить, когда уже там, за чертой.
Просит меня что-нибудь рассказать. Я сама наоборот хочу его расспросить и послушать, кто он или что он за чудо такое.
Я вспомнила, где я таких встречала или не встречала, а скорее, читала доклад про таких. Людей таких не бывает даже ведьмаков, это на соседнем материке энерджазины, вроде, людей только чувствуют. Был такой доклад, одного капитана с фрегата «Гневный», вот он мне на глаза тогда и попался. Я сейчас и вспомнила, а людей таких нет, не было до сегодняшнего дня по крайней мере.
Их и император искал, и церковники искали, но найти, вроде, и не смогли никого. Меня подключали, чтобы я придумала, как энерджазина выкрасть или как-то уговорить хотя бы к нам приехать. Даже самой предлагали в гости к ним свозить, обещали и за счет короны.
Меня Шарафик предупредил тогда: не лезь, вроде, они ложь все чувствуют хорошо. В общем, я отказалась и не поехала. Хотя хотела – как же, листочек, листочек. Я даже не себе хотела, а Шарафику от меня подарок, но что-то не получилось, а потом и император… и все закончилось. У меня уже ни листочка, ни Шарафика. И вот этот теперь…
Просит меня рассказать – и что, что он сказал. Что чувствует ложь, когда я говорю. Значит, он энерджазин, людей таких не бывает. Глажу его по голове и хочу проверить. На уши посмотреть – у энерджазинов они длинные. Правда они могут и поменять их, для того чтобы мы не узнали и не заметили ничего. Неужели они подменили Витоли и он, это, энерджазин на самом деле? Потому его поведение и изменилось так сильно.
Заволновался: ну погоди у меня. Но вдруг я ошибаюсь? И это Витоли все же.
Смотрит удивленно. Как же проверить? Сейчас подумаю, подключаю свои аналитические способности, как-то они со скрипом после… но надо ведь.
Если подменили, то недавно. Может… точно, в больнице или перед ней. В любом случае месяц-два, не более, поэтому вспоминаю, что было прошлым летом. Если вспомнит, значит мой Витоли. Нет, значит энерджазин, и тогда… а что тогда? Ну, посмотрим, может, и… а может…
В любом случае узнаю, что с настоящим случилось, и по этому уже и решу, что мне делать. Понимаешь, Витоли, помнишь, прошлым летом были экзамены, и ты вытянул пятый билет. Там были примеры разные, ты отвечал, и вот тогда ты мне и понравился чем-то, стал интересен и… Вот с тех пор что-то во мне к тебе и пробудилось.
Понимаешь Витоли? – тяжело-то как проверка дается. Вдруг нет уже Витоли того моего?
– Я вот почувствовала родственность какую-то с тобой, понимаешь меня…
Примечание:
*Предсказательница под храмом – около храмов есть небольшие дома, где содержатся и постоянно живут истинные верующие и там часто бывают такие блаженные предсказатели, чаще женского пола, что предсказывают разные события, и иногда, бывает, и сходится.
Часть 3. Витоли-Сергей
Быстро кручу память.
Ну, Витоли, что там у нас за любовь была с Натали Сергеевной на том экзамене? Потому как любви я сейчас не чувствую ни на грамм и напряжение только растет.
Ну же, ну, давай, осознание, не тормози, что было? Память-то у Витоли будь здоров, это почти единственное его достоинство, ну еще и «достоинство», но не до него сейчас как-то.
Так, математика, билет номер восемь. Э… она сказала: «билет пять», нет, был точно восьмой номер.
Не смог ответить, накричала, дала задачу.
Не смог ни решить, ни ответить по существу. – Зная Витоли, я и не сомневался.
О, спросила квадрат умножения.
Сказал ответ. – Тоже мне, гений математики.
Поставила шесть, отпустила. Велела подтянуться, пообещал и забыл. Вот скотина. А ведь она проверяет меня, не знаю, на что только, – улыбаюсь про себя.
Начинаю рассказывать: «Понимаете, э… билет номер пять… был легкий. Э… и вам понравился мой ответ. Вот и все, э…»
Смотрю, молчит, задумалась, и какое-то отчуждение в глазах, и тоска с чего-то вдруг взялась.
Говорю: «Извини…те меня, Натали. Я пошутил, – делаю виноватое выражение. Билет был восьмой, я не ответил. Вы задали задачу и с тем же результатом. Вы задали таб… Э, квадрат умножения, вот.
Я назвал почти все, что конкретно, уже не помню. Если надо, я повспоминаю, но не обещаю, правильно или нет, вот и все.
Да, поставили вы мне шесть на том экзамене, чтобы только прошло.
Я правильно ответил?».
Смотрю, засветилась вся, потом обняла меня: «Все-таки человек». «– А вы, ты кто думали… ла? – недоуменно, правда, не понял я ничего.
«Дурачок, – говорит, – думала, подменили тебя энерджазины эти. Вот в больнице и подменили».
Ага, думала она, только не подменили, а подселили, но это, конечно, я тебе не скажу или скажу, может быть, когда-нибудь, но никак уж точно не сегодня. Не настолько мы еще знакомы. Как у нас дома говорят, секс – это еще не повод для знакомства.
Часть 4. Натали Сергеевна
Сегодня разговаривала с коллегой, милым Тиром Давласом. Он приезжий, родом с халифата, уехал оттуда еще ребенком и всю жизнь прожил здесь. Да и за родину он считает нашу империю Руси. Вот стали с ним и говорить. Саботировать никто не стал, да и в слух зачем говорить такие вещи, подписку давали как-никак. Но намеками поговорили, решили, по шесть человек на поток, он со своего одиннадцатого потока, я со своего десятого дадим, все равно надо ведь, понимаю, империя превыше всего, но в пределах разумного. Да и не отстанут от нас по-другому представители флота. На том и разошлись, не очень веселые.
Грустно отчего-то, никогда таких потерь не было у империи. Это все дружба с неметчиной боком империи Руси выходит. Чувствует наш император Владен силу и поддержку за спиной и наглеет. Вот и сейчас, дался ему тот караван. Неужели добыча стоила жизни 157 дворян?
Хорош, подруга, погрустили и хватит, не лезь опять в политику. Не твое это дело, ведь обжигалась не раз на этом.
Вот появился не пойми кто или шалун-проказник у тебя, и радуйся этим маленьким радостям, – улыбка сама наползает на лицо, будя нескромные воспоминания и давно забытые такие сладкие ощущения.
Лучше подумай хорошо, что со своим чудом светловолосеньким делать будешь. Хотела его на чистую воду вывести – а он тебя куда вывел и, главное, куда потом поведет? С ним теперь и поговорить, и поболтать нельзя ни о чем.
Все, как в допросной или, скорее, как на алтаре, расскажешь все, без утайки. Вот как это, одна родственная, да дальше некуда, какая родственная душа, и с ней и поговорить по душам нельзя. Хорошо, он все понял и не настаивал, домой ушел, засранец такой.
Мне вот теперь и неудобно. Как в следующий раз быть и не врать – так это выдача государственной тайны ему, получается.
Если вот с него клятву потребовать? О чем, подруга? – тяжело вздыхаю, понимая всю несбыточность ситуации.
Вот и подумаю на досуге дома и о себе тоже, да и с СБ что, если узнают: параграф два, пункт семь, как перед глазами вот так и стоит. Совместное проведение времени замужней женщины и холостого мужчины – для мужчины низкого сословия надлежит каторга, для дворян пожизненная служба: армия самообороны или флот. Для замужней женщины, – меня, то есть касается это…
Мда, совсем плохо, если что-то узнают, ведь не поможет даже то, что я в родственных отношениях с самим императором…
Вот как же это получилось? Всю жизнь считала себя крепким аналитиком без страха и упрека, и на благо своей империи Руси и блюдя ее законы, прав… ус… ох-ох-ох.
И вот что получилось, любовь и страсть, и я, выясняется, как простая дев… женщина, хоть и дворянка или тем более что дворянка, повелась на любовь, да еще и к малолетке, почти ребенку.
Как же мне не хор… стыдно, да, а все равно жалеть поздно да и не о чем жалеть. Было и было, теперь не изменить. Да я и не хочу ничего менять, вот это-то и странно.
Часть 5. Витоли-Сергей
Вот у меня жизнь стала – как у кота при банке со сметаной.
Итак, смотрим мое расписание, – лицо-то, лицо попроще сделай, убил бы раньше сам за такое лицо, если бы у кого увидел.
Понедельник день тяжелый, пропускаем, это будет выходной. Вторник – это Бригида Петовна, о, это нечто, вулкан страсти, фонтан эмоций. Среда – это отдых перед четвергом. Четверг – это Бригида Петовна опять же, ну надо же повторить, и пятница. О, пятница – такое чувственное удовольствие и приправленное страхом и тайной, чем-то запретным, недоступным и загадочным, и немного страшным, бр-р. Ведь здесь принято иметь жену и любовниц.
Странное, конечно, законодательство, но не я придумал, не мне и менять.
А вот когда женщина имеет мужа и любовника – о, да, за такое э…
А что же за такое будет? Даже и не знаю, костер, дыба или что и покруче? Вообще что-то я кровожадный стал. Про Натали Сергеевну такое и в мыслях нельзя держать. Это моя Натали, ах, какая женщина, мне б такую, – какие воспоминания у меня, эм-м.
Спросить про болезнь и что там с ней, непонятно как-то все.
Ладно, спрошу как-нибудь, может, и скажет, что да как.
Да и родственница… ей точно, наверное, и ничего и не будет за эти наши маленькие «нарушения», законы для богатых ведь не писаны, во всем мире так.
Дома только и разговоров, что на заводе вводят третью смену. Набирают людей, многие радуются, как же, то работу не найти в столице, а сейчас же столько людей сразу понадобилось. Я не в курсе, я «домашний» мальчик, а Толини что-то сильно радовался по этому поводу, ладно, мне пока как бы и все равно.
Отец только по этому поводу и сказал хмуро: «Наберут-то наберут, да их учи потом, охрану удваивай, а где финансы на все брать?». Правда и нам в связи с этим хорошо будет, отцу зарплату подняли.
Маме, правда, нет, она как работала, вот так и работает, а отец раз в декаду обязан теперь отработать и ночью смену, но будет, вроде, прибавка. Десятку обещали, а может, и больше накинуть должны. Меня это радует, и я на нее уже рассчитываю. Потому как с заработком у меня плохо или, прямо сказать, совсем никак, только на родительские деньги и надежда.
Ребенок, мальчик, ё-мое, кому скажи, как я с АК-74, не, то старье полное только в учебке было, а потом с АК-103 или раз даже был с АКМС-м на задании в полный обвес, и тут у меня проблемы в три и пять злотов – тьфу, вот жизнь – непредсказуемая штука.
Дома состоялся разговор, эхе-хе, когда я затянул песню, что мне опять нужны деньги. Отец прямо сказал, что вот пирожные и тортик даже…
Половинку они видели и даже съели сами.
Про это он все понимает и даже как бы одобряет, это для дела. Но я должен пообещать, что деньги, которые он дает мне, пойдут только на оплату подарков или как-то еще, но только на услуги репетиторов и никаких посторонних девочек, а тем более на мое это боло.
Эти мячи, каталоги. О, это было нечто. Как он разорялся, не меня ругал бы, я б заслушался.
Мама после потрепала по волосам. Дались им всем мои волосы, постригусь нафиг. Сказала: «Не переживай, я еще пару злотов тебе найду, но помни… тоже “эти” не на твое боло». Как я тогда не засмеялся – только репетиторам, а не на девочек и боло, у-ха-ха-ха, – все, молчу, молчу.
Ну, боло мне и нафиг не впало, а вот как быть, если репетиторы и девочки в одном лице? Причем обои, обеи, короче, все вместе. Ситуация, однако. С одной стороны, кот в масле или в сметане – что он там любит на самом деле? По мне, так рыбу он больше всего любит. В части был приблудный рыжий кот, так мы часто с задания глушеную рыбу приносили, и ему перепадало. Он так жрал ее, аж урчал, никого и близко не подпуская.
Здесь, вроде, моды на котов нет, как и их самих. Есть лисы, вроде, или что-то похожее, но это не про нашу честь, я или родители мордой лица не вышли лису или лиса дома держать.
С другой стороны, и не скажи никому по большому счету, а кому и говорить, да и зачем, пацан, что ли, чтобы хвастаться. Во-первых, перед кем, во-вторых, – оно мне надо? Тут ни с родителями, ни с любовницами-репетиторами ни о чем не поговоришь за жизнь, без оглядки на веселый – по моему возрасту как раз сейчас подойдет – пионерский костер.
А тут детство играет, хвастаться кому-то – оно надо мне. Все, демагогию закончил, будем думать дальше. Это, я чувствую, не совсем мои мысли и желания, бьют в мою дурную голову сейчас.
Пятница здесь – не последний день недели. Есть еще шестница, седмица и восьмица, это я называю на свой земной лад (в местном для всех дней есть очень короткие названия, слова не привожу). Они не очень произносимы, вроде наших нот – до, ре, ми, фа, кстати пятница вот фа и есть, но это для справки, и два выходных, буду звать их соответственно суббота и воскресенье. Итого пять дней я занят. Два выходных – это на семью и, черт, черт, на церковь.
Как-то за этими своими занятиями упустил церковь, или как там, пафосно, – Храм-институт Всевышнего. Больно пафосное название, но оно соответствует и по смыслу действия, и по величавости замысла исполнения, если что, здания или комплекс зданий занимают больше квартала по месту.
Рассуждал долго и решил-таки сходить в библиотеку к знаменитой библиотекарше Лирине Синтон. Вот интересно, она пирожные правда любит? То, что второе, хи-хи, она любит, – это без сомнений, а вот пирожные как. Потому как рассчитываю я только на пирожные для нее, а с хи-хи обойдется, мне пока и двоих хватит, тем более такие размеры я че-то не уважаю как-то. Ну, может, с одноклассницами что замутить, они, кстати, подходили тогда, и вдвоем почему-то… странно. Надо обдумать, но это все потом, потом…, осознание, потом, я сказал, озабоченный ты наш. Как же тяжело временами с великовозрастным ребенком… в одном теле.