05.03.101 г. Пятница

 

Часть 1. Витоли-Сергей

Сегодня химия, закончили металлы, слава Всевышнему, у меня это слово «химия» вызывает уже металлический привкус на губах. Как вспомню, что весь урок рассказывал про эту тему тогда. Некоторые потом только куски этого текста от моего доклада отвечали, и им за это по девять баллов, а мне за все про все – и всего восемь. Вроде, обидно, но как подумаю про мореходку, и сразу вопрос: «А не много ли я тогда получил?».

На руси мы в принципе закончили изучение языка полностью, что там учат, и пошла казуистика, делопроизводство и секретарская работа.

Это когда берут двоих рядом сидящих, и один – господин, а второй – плебей, к примеру. Один ему пишет, второй на это отвечает, потом наоборот, чтобы не обидно за плебея было, да и тренировка в разных ситуациях. Ну это просто. Сложнее – дворянин-торговец пишет дворянину-инженеру. Император Руси – халифу из Халифатства. В общем различные комбинации и тем более сословные различия, причем все на полном серьезе. Потому как это уже репетиция будущих выпускных экзаменов идет. Это один из обязательных вопросов там будет. Только на экзамене вторым будет учитель, а не ученик – вот и вся разница.

Мне досталось сначала купец, а потом следом и капитан корабля.

За купца сказали «молодец», а за капитана оценку не поставили, да я и сам понял, не потянул тему. Не моряк, или мореход по-местному, я ни разу, и что там у моряков за проблемы и как их решать, я не знаю. На том урок и закончился.

Труды начались со смены тем, стали опять проходить корабли, их оснастку, где что и как расположено. Как-то ощущаю себя, что я уже в мореходке учусь, еще пару месяцев и все, я полноценный моряк, тьфу, мореход подготовленный, хоть на корабль сажай. Последний – мой любимый предмет – математика, хоть одна радость, как-то я уже и соскучился по ней.

Сегодня Натали Сергеевна никого не вызывала, ничего не задавала и вела себя немного странно по сравнению с тем, как обычно она себя вела.

Она просто рассказывала, как зародилась математика. Откуда пришли все цифры и знаки, и это все целый урок. В целом я получил удовольствие, но странное это оставило у меня впечатление. Поэтому после не стал отказываться от собрания. По двум причинам: во-первых, я никуда не иду с ней, урок у нас здесь же, в классе. Во-вторых, меня не поймут одноклассники за стремление побыстрее остаться с Натали Сергеевной на ее занятия.

Поэтому отсидел честно двадцать минут и потом с видом великомученика, идущего на костер… Кстати, не поверите, здесь, в столице, есть такой памятник великомученику, и на него ежегодно возлагается букет цветов, название не помню, что-то с памятью связано. Сам император возлагает вот, если что. Вот, вспомнил, великомученик Фанулий.

Памятник Фанулию, дворянину родовому, но, скажем, сильно обедневшему. История простая до крайности: к нему, «великомученику родовому Фанулию», залез грабитель. Ограбил и убил зачем-то его жену, но вынести ничего не успел, а спрятал хозяину все под кровать. Вроде, испугался и потом и сбежал без ничего, а стража пришла и потащила дворянина якобы за убийство жены на костер, не особо разбираясь, кто виноват. Когда костер догорел, пришел вор и во всем покаялся. По-моему, большего дебилизма я не встречал, хотя да, наш мексиканский сериал в двести пятьдесят серий – там и покруче ахинея бывает. Так вот дальше: его даже не сожгли за это, его наказание было – ходить до конца дней своих и всем рассказывать, в чем он виноват, и каяться пожизненно.

Вся эта история, как по мне, шита белыми нитками, но всем почему-то нравится здесь, и в императорском театре даже спектакль идет каждый год на эту тему.

Там такая любовь, я сам не был, но память Витоли прошерстил. Он три раза был, во как парня-то цепляло, это Витоли, любителя и фаната фут… боло. Я не думаю, что и с остальными дворянами и тем более дворянками по-другому.

Пришел к Натали Сергеевне, она сидела одинокая и грустная.

Стал спрашивать:

– Что случилось? Вроде, нормально все было, может, опять на флоте потери?

– Мой план не удался, – вздыхает.

– Почему?

– Мне с сегодняшнего дня запретили ставить отметки ниже пяти.

– А если не знает кто? – задаю уточняющий вопрос.

– Просто не ставить оценку и все. Поэтому я ничего не могу сделать, обидно вот, – разводит руками.

Я сам строил планы и даже был солидарен с Натали Сергеевной в спасении, да и чего греха таить, и сам же туда не хочу – и что делать? Ведь математика – это единственный профильный предмет, отрицательная отметка по которому учитывается на экзамене при поступлении в мореходку.

Стал расспрашивать, сколько времени реально осталось.

Натали Сергеевна: «Я под подпиской, понимаешь? Я не могу говорить».

«А и не надо, – я отвечаю, соглашаясь. – Я просто спрашиваю: как вы думаете, до нового года ребята досидят в школе или уйдут куда-нибудь? Это же я ничего не спрашиваю, мне же интересно просто, вот и все».

Она улыбнулась: «А, – говорит, – некоторые и после, но большинство только». «– Ну и ладно, – говорю, – будут мои коллеги».

– Дурачок, – ворошит опять мои волосы Натали Сергеевна.

– Почему дурачок? Я вот думаю, кто мне запретит бросить школу и вот взять и уйти в академический отпуск.

– Куда-куда уйти? – она озадаченно-удивленно.

– Ну из школы, – отвечаю – и что я такого сказал, или здесь не так? – Я могу уйти из школы.

– В общем можешь, но родителям что скажешь? – уже заинтересовалась.

– Ну хочу в мореходку вот и бросаю перед ней, пойду по миру вот, э, к энерджазинам съезжу или сплаваю.

– Глупый, во-первых, ни один родитель не заберет ребенка без особого требования, просьбы и причины. Школьника тем более из предвыпускного класса. Так что план хорош, но невыполним. Я вот сама придумала: буду просто читать лекции. Я в институте такое читала старым маразматикам, – чему-то грустно улыбается, – бывшим великим ученым, но за давностью лет, скажем, немного выжившим из ума, – делится своим прошлым Натали Сергеевна.

– Расскажешь?

– Да, если ты хочешь.

– Да, – я, уже довольный беседой, почти трясу головой.

– Понимаешь, в институте, институт-то императорский, – задирает палец, – иногда приезжали старые профессора и бывшие академики. Они хорошие люди, но пожилые и прямо сильно пожилые люди, за сто по крайней мере всем было.

Там был даже изобретатель парового двигателя, самого первого, представляешь, сколько ему лет… было.

Был изобретатель громкой связи и много чего, только они уже ничего не могли, а многие ничего и не понимали уже. – Что-то вспоминая: – Да по «вещателю» я от него ничего и не добилась, хоть и хотела, он такой, такой… никакой он в общем был уже.

Вот для таких я и писала, а главное, потом и читала лекции им, потому как больше никто не хотел. Это ведь вранье, это не работа и не учеба. Это недостойное дворянина занятие, а я читала, меня сначала заставляли, а потом, вроде, и втянулась и привыкла вот как-то.

Кричишь трескучие фразы с кафедры. Как мы благодарны вам, как это улучшило… Что мы благодарны и что улучшило жизнь? Все вранье, и вот это я им читала. Ты просил истории, вот такие истории. – И она заплакала. Плакала долго и навзрыд, я насилу успокоил: «Ну хорошо, ну ничего, маленькая, ну тихо, тихо». Честно, как ребенка уговаривал, кому скажи, не поверят, и это грозная и страшная Натали Сергеевна.

 

Часть 2. Витоли-Сергей

Потом я ее очень пожалел и погладил, просто погладил. Потом нежно погладил. Потом еще чуть-чуть. Потом поцеловал, потом еще, слизнул слезу. Потом как-то само перешел со щечки на шейку, ведь радом же и уже и ушко нежно прикусил.

Ей это нравится больше всего.

Откуда знаю, ну в этот момент и мне это нравится. Мы как одно целое были с ней в этот момент.

Поэтому, когда я ее ласкаю, это я себя ласкаю, причем я знаю, не всегда знаю как, но всегда могу сам себя поправить. Связь, правда, односторонняя, ну должны же быть и недостатки в этом всем.

Когда я чувствую, что ей-мне или мне-ей уже невмоготу, и она сама снимает с себя трусики, уже и не отворачиваясь и прячась, прогресс, однако. И предлагает пойти к кафедре, но что у нас места – одно, что ли? Предлагаю новый способ. Я сажусь на стул и сажаю ее к себе на колени. Она немного, сначала, правда, и сильно много стесняется. Даже, вроде, хотела совсем отказаться, но два укушенных ушка – и проблема разрешилась к обоюдному…

Больно это, видимо, непривычно все для местных.

Я уже здесь, где надо, проконсультировался, за пироженки, если что, исключительно за пироженки, потому как остальное – это не мое, я столько… это много, короче, мне будет.

Здесь, несмотря на, прямо скажем, многоженство как его не назови теми жрецами с храма Всевышнего, в основном одни пуританские обычаи и тем более одни миссионерские позы, с очень легкими вариациями. Монахи-жрецы – это очень серьезно, с одной стороны, вроде, давай, давай делай детей, и любовницы в ряд стоят, а с другой – чуть в сторону, и такую епитимью наложат, мама не горюй.

Как Бригида раз пожаловалась, «мозги пролечат», ей за что-то уже доставалось, и раза ей, видимо, хватило.

Поэтому мы по чуть-чуть, постепенно и осторожно начали. Она потому как не понимала ничего поначалу и сильно стеснялась, а я, пока приспособился, и тоже лажал, затейник, блин. Все же Витоли маловат и слабоват, мой косяк, но мы же не отступим от и до. Ох и упертый вы, Сергей Полтарев, бываете, когда вам надо и прямо невмоготу уже. Потом продолжили уже как ей больше нравится, уже и не до стеснения нам было вдвоем, а далее… Дальше непонятно все, уже непонятно, где я, а где она, мы как будто меняемся местами, телами, сознаниями.

Сначала ей, чувствую, не хватает чуток. Не то чтобы сильно, но вот где-то малюсенькой капельки и не хватает. Бывает такое, чувствуешь, партнеру надо, а ты уже все или не можешь там дальше продвинуться, больше там или глубже. Все-таки 16 лет, и размеры у меня, у этого тела Витоли далеко не крупные, и я не гигант в этом плане, что все у меня о-го-го. Но я хочу, хочу чтобы ей-мне или мне-ей, было так хорошо, как ей хочется, и что-то со мной происходит. Как туман струится по моему телу, по жилам или по жиле, и она замирает.

Потом быстро по ее телу проходит конвульсия, одна, вторая, третья, и она замирает. Я ее еще немного целую, но ей уже, чувствую, все. Я ведь чувствую: хватит, можно и еще, но уже не надо, это лишнее будет.

Приходит удовлетворение, и мы просто долго опять сидим не шевелясь. Через некоторое время она пытается отстраниться и встать. Я не даю, прошу еще немного. Мне просто хорошо и спокойно с ней. Еще сидим, и наконец она потихоньку соскальзывает с колен. Мне ее требуется поддержать, ее довольно сильно качает при этом. Она несмело улыбается и садится со мной рядом, все же устала она, или как оно там у женщин, когда ноги не держат. Немного сидим, потом она говорит: «Мне надо выйти», – и, захватив свои трусики, уходит. Я быстро привожу себя тоже в порядок – да, платок выкину потом – и задумываюсь.

То, что я чувствую ее, как себя, – это для меня, хоть и интересно и волнительно, но кроме приятных эмоций больше во мне ничего и не вызывает.

Кстати, кроме Натали я никого больше не чувствую так же: ни мать, ни отца, ни даже ту же Бригиду. Хотя ее-то уж должен был, если это связано с сексом. Выходит, не в этом причина, а какая-то общность сознания, или это особенность Натали лично, и только она этим обладает. Надо спросить ее: может она чувствовать настроение людей или ее настроение кто-нибудь чувствует, например ее муж?

Ужас, меня что-то при упоминании ее Гесика аж передернуло всего, все-таки я сильный собственник или, будем честными, хоть с самим собой, ревнивец я еще тот.

Взять ту же Бригиду, весь вечер себя после убеждал, что это надо, что это правильно, вроде, убедил, но все равно есть большие сомнения.

Пришла Натали – пусть хоть в мыслях Сергеевна – и опять несмело мне улыбается, но выглядит при этом очень сильно посвежевшей.

Начинаю расспрашивать: «Все нормально? Ничего не болит?». Она кивает и объясняет, что у нее такое ощущение, будто она приняла «флакон» энерджазинов.

Я заинтересовался:

– А что за лекарство?

Натали очень удивилась:

– Тебе же давали, когда болел.

Говорю:

– Я не болею в общем, а давно было, в детстве, я и не помню уже. Только вот на собрании дворянском было, была такая интересная беседа…

Она понимающе улыбается:

– Рассказывали про болезни чер… плебеев?

– Почему плебеев? Сказали, что и дворяне болеют, – я в ответ с таким былым сочувствием к рабочим и колхозникам.

– Да, – улыбается, – болеют, только когда только встречаются не со своим сословием.

Я как-то засмущался, она подозрительно смотрит:

– Надеюсь, ты не нашел себе нигде плебейку?

– Почему, э, так решили… ла?

– Ну вот, уже застеснялся. Потому что у плебеев нет денег на лекарства. Правда, да не смущайся ты все же, я же вижу, что ни с кем ты не встречаешься. Хотя я понимаю, что опыт у тебя, хм-м, есть, большой и какой-то странный, непривычный совсем. – Это она толсто намекает на нестандартные наши позы. – Вот откуда – не скажешь?

– Я, понимаете… – начинаю мямлить, что-то и я застеснялся или скорее за… скажем, заопасался, слишком тема то опасная для меня.

– Ладно, не говори, вижу, что правды не скажешь, а вранье мне ни к чему. – Потом не выдерживает: – Она дворянка хоть была?

О, вот это женщина, допытается и у парты. Про себя думаю: Бригида уже, будем считать была, и она точно дворянка.

– Да, – и несмело припускаю глаза, этакий пай-мальчик.

Неожиданно получаю поцелуй в лоб, потом в щечку и наконец в губы.

– Маленький ты мой, до чего же ты глупый временами бываешь.

– Нашел, – она замолкает на мгновение. Немного подумав, продолжает: – Пожилую женщину. – Это наконец решается она сказать. – Ведь вон вокруг тебя сколько крутится. Да и из круга пара девочек точно тебе не откажут, я думаю. Правда там придется, если что, брать только женой. Но ведь там дворянки высокого сословия, а? И как ты на это смотришь?

Я долго сижу молча, сначала думаю, что сказать. Застесняться, как от меня ждут? Обрадоваться – что тоже, видимо, ждут? И потом думаю: «А зачем?»

Мне нужна Натали, а вот жена мне не нужна даже и из круга. Пока, во всяком случае. Поэтому подымаю глаза, «Да, – говорю и киваю, – там есть очень хорошие кандидатуры и с родословной, – чему-то быстро улыбаюсь. – Но пусть они подождут, ни к чему мне это сейчас. У меня есть ты и мне пока достаточно, а проблем у меня и без этого хватает, чтобы еще и такие плодить на ровном месте. Цветы, стихи и поцелуи при луне… – лунах, спутниках, черт, черт, их же две здесь, палимся понемногу, палимся.

Натали Сергеевна молчит, чему-то задумалась.

– У тебя была несчастная любовь?

Я про себя думаю: «Была и не одна, как ни обидно».

Посмотрел, молча киваю в ответ.

– Ты же совсем молодой. Как это получилось? Кто она, скажешь?

Мотаю головой.

Чем мне нравятся дворяне – здесь есть честь, и ею вот в таких случаях можно как щитом прикрыться. Действует наверняка.

– Хорошо, – кивает Натали.

Она не настаивает, и мы просто сидим, потом она говорит:

– Я принимаю иногда это лекарство. Нет, не лечусь, ты не думай плохого. Просто мне иногда надо вот, а сейчас не знаю. У меня флакон остался, декада или даже меньше до конца срока, а мне вот и не надо его. – Несмелая улыбка. – Сейчас мне очень хорошо, будто я его и приняла. Ты настоящий волшебник, останешься завтра. Я покажу тебе флакон, и мы просто поговорим, хорошо?

Я соглашаюсь с ней и ухожу.