18.03.101 г. Восьмица
Часть 1. Витоли-Сергей
С утра, только родители ушли на работу, сделал еще один флакон. Это ничего, и это последний. Я все-таки вчера вечером рискнул и сделал еще один и заснул как убитый. Это у меня будет теперь как хорошее снотворное работать. Хоть бы не надорваться с ним, но, ничего, сейчас немножко плохо, но это, я думаю, пройдет.
В школу поехал на паровике – это на трамвае местном значит. Раньше я всегда пешком ходил, но сейчас лучше посижу, устал я что-то. В паровике деревянные лавки вдоль бортов не поперек, как у нас, а вдоль, и широкий проход между ними и народу почти и нет.
Доехал, до школы нормально. В школе уже все всё знают, расспрашивают меня, как же – герой дня.
Вот урок руси, прилетела Бригида, осмотрела, пощупала даже всего.
– Живой? – смотрит требовательно и вопросительно.
– Да, – говорю, – там охрана, стража, как все налетели.
Она: – А Марти говорит, ты сам всех убил, ужасы какие-то рассказывает всем.
Я на нее смотрю: – Ну Марти – она же девочка, что с нее взять, пусть рассказывает.
Бригида, улыбаясь: – А я поняла, но все равно ты молодец, не испугался грабителей.
Я грудь расправляю: – Я такой.
Она смеется, ускакала, вот девчонка же тоже. Все, выкрутился, осталась Натали, и все, выкручусь как-нибудь и там, думаю.
Часть 2. Витоли-Сергей
Прошел последний урок, хотел слинять по-быстрому. Натали Сергеевна не дала – у-уу. Сказала Толини: «Он остается со мной, нам надо заниматься».
Тот в ответ, как солдатик: «Хорошо, как скажете, Натали Сергеевна», – и сочувственно глядя на меня, ушел.
Когда все вышли, Натали Сергеевна подождала немного, потом стремительно сама закрыла класс и подошла ко мне. Я встал, она меня обняла.
«Ну дурашек, ну как же ты так?» – и это минут пять или десять, все повторяла и повторяла. «Знаешь, как я испугалась за тебя?».
Пришлось опять рассказывать сказку, что и стража, и охрана была, и все, все в порядке. Она долго стояла, потом сели за парты. Она смотрела на меня:
– Хороший ты мальчик, Витоли, вот только врать не умеешь… совсем, – как-то грустно сказала. – Понимаешь, я читала доклад, полный доклад стражи. Там много, накручено разного и упор делается на охрану Марти больше, только и я между строк тоже читать умею. Ведь не успела охрана, а стража потом вообще пришла, трупы уносить скорее все, – ведь правильно?
– Ну наверное. Да, Натали, там эти бандиты – они совсем дохлые были, их и вы пальцем свалите.
– Витоли, не обижай меня, ладно? Мальчик ты мой. Там два солдата в мореходку переходили, а это лучшие, и сержант с ними. Можешь, что сказать, только не ври, пожалуйста, не хочешь говорить – не говори, только не ври, – и опять меня обняла, – глупенький ты мой обманщик.
Я думал долго, потом решил все сказать, не то чтобы прямо все, но близко.
– Понимаете, я после того, аварии той, много чего умею. Вот и тогда мое тело было словно не мое. Что делал, не скажу, не помню, да и не в себе я был.
Ну-ну, не в себе я был, я уже давно не в себе здесь, можно сказать, с первого дня своего здесь я не в себе.
– Одному руку сломал, да и шею свернул после. Второго дубинкой ударил, что у первого забрал, его потом стража, и добила зачем-то, а вот к третьему не успевал, совсем не успевал вот. – Развожу руками. – Пришлось отобрать у того второго оглушенного нож и кинуть в шею, а то побоялся, правда побоялся, что через фуфайку нож не пройдет. Вот и все, в общем, ничего такого и особенного там и не было больше, вот и все, Натали.
Натали Сергеевна долго смотрит:
– Правду сказал, а загадок только больше стало, а у тебя это всегда такое бывает?
– Нет, только когда опасность или теряюсь когда вот и все.
Она долго сидит.
– Когда теряешься, а теряешься ты всегда и… Люблю я тебя, Витоли, когда ты теряешься, вот что получается. Ты, Витоли, или уже нет, как это получается, я не понимаю. – Потом рубит: – Да и не хочу ничего понимать. Я слишком много знала и все потому потеряла, не хочу, и ничего не говори, иди сюда, дурачок мой маленький.
Опять я… мы выпали на целый час. Правда у меня было такое чувство, что это меня сейчас насилуют, любя, конечно, но все же. Пытался поддать, как я обычно делаю, но это только добавляло ей удовольствия, а экстаза как обычно не наступало.
Это все тот утренний флакон, будь он неладен, вытянул мои силы. Через час, только, отошла или мы отошли и просто сидели обнявшись.
Потом она стала рассказывать мне про себя. Как она была меленькой, про смешные случаи в школе, что происходили с ней. Мы даже посмеялись.
Зачем-то спросил про имя Сереги и почему единственное имя с женской буквой Р в слове.
– Да, это интересно. Расскажу. Понимаешь… в общем, все буквы – они разные и в то же время одинаковые, и, чтобы их различить, люди придумали для маленьких детей, что первая буква слова – это как бы и само слово. Вот возьми «смож» – корова она и корова, поэтому на любого сделаешь так: с-с-с… – и он уже понимает, что ему сказали и с кем сравнили, – Натали все это потешно изображает. Видимо, ей нравится.
Вот и с буквой Р так же. Русина – богиня, дочь Вверены, страна наша Руси, сам понимаешь, «на» – это божественная приставка и стране никак не подойдет, хотя язык русинский зовется, но это больше по правилам языка, чем намекает на божественное «на». Поэтому «р» и является женской буквой, это, кстати, только на Руси и есть и немного и наших союзников немцев в халифатстве, там кто как хочет, и «р» у них – даже признак такого рычания: тигр, там, рысь, поэтому там очень много мужских и на «р» даже начинающихся имен. Про имя Сергей что скажу. Знаешь язык Вилены?
Смотрю по карте на границе с халифатством, читаю язык Верены. – Вопросительно смотрю.
– Да, я забыла, его уже лет двадцать как переименовали: Верена стала Велена. Девушка там была, вот она и помогла русинам когда-то вот, и назвали то место «язык Велены», за то что она рассказала и показала, может, хотя и не обязательно, хватило просто сведений, но ее звали именно Велена, тогда еще специально не меняли женские имена, чтобы была хоть где-то «р», как и мужские наоборот. Только в женских буква меняется, а в мужских «р» просто убирают. Раньше было, смешно, а сейчас все привыкли, и вот женская буква. Извини, отвлеклась, про имя Сергей, это сейчас вспомню, лет 60 назад вернула Руси…
Не смотри на меня так, Витоли. Вернула, вернула империя Руси халифатству этот язык Велены. В обмен на 200 специалистов-дворян с семьями и пожизненную беспошлинную торговлю их шерстью с нами.
Почему с семьями? Понимаешь, чтобы дворянин обратно не уехал.
Без семьи – куда он уедет?
Вот те дворяне в отместку нам и назвались все двести человек по имени Сереги – это их популярное, но немного переделанное под нас имя Сержону, повелитель или покоритель их джинов, это ты должен знать. С тех пор и появилось у нас единственное мужское имя с буквой «р», понятно тебе?
– Да, спасибо тебе…
А потом я ушел.
Напоследок она спросила, потребовали они (имелось в виду семья Марти) с меня договор. Ведь я спал с их Марти у Кастело и вообще, – она неопределенно покрутила рукой.
Сказал, как и дома: – Я спал в гостевой комнате, и один.
– Да? Тебе не нравится Марти? – сильно удивленный взгляд в ответ.
– Нравится, а в чем проблема? Но я не спросил еще ее мнение на этот счет.
– Дурачок, иди уже, чудо маленькое и совсем, совсем глупенькое вдобавок, иди.
Часть 3. Натали Сергеевна
Еле дождалась конца уроков – когда же смогу переговорить с Витоли. Это же надо – в парке днем нападают солдаты на людей. Куда катится наша империя? Правда это сбежавшие, но все же, и на кого. Где эту стражу носило, а охранники?
В приказном порядке оставляю Витоли после уроков, никаких собраний. Будут мне еще молодые дворяне указывать что-то, и не пикнул их старший.
Только «Хорошо, Натали Сергеевна, как скажете, Натали Сергеевна» и ушел. Теперь надо поговорить, ой, как я за него переволновалась весь день.
Этот шалунишка стал мне врать, что на мальчишку совсем не похоже. Большинство ведь до небес будет себя превозносить, а этот – стража, телохранители Кастело. Да читала я тот доклад, какая стража. Они пришли к концу, а телохранители спали где-то или, скорее, не мешали любовному свиданию их подопечной Марти с ее возлюбленным Витоли.
Отошли, тоже мне телохранители, стеснялись они. Два раза пытался соврать, потом, наконец согласился объяснить, что у него вроде как кто внутри просыпается. Страшно это, я знаю, кто внутри просыпается, обычно это у ведьм бывает и вот у Витоли. Но он мужчина, мой мальчик. Он должен справиться, и я его не выдам ни за что, ведьмаки ведь тоже люди, а он ведь такой хороший, незнакомый правда, и страшно мне, но… Я поклялась, сама себе ведь поклялась.
Рассказал и как ломал шею, и как бросал нож. Это же надо в шею, потому что фуфайку нож не пробьет, а в шею попасть человеку. В бегущего человека это как, для него запросто, что ли? Да лучшие телохранители императора Владена такое вряд ли смогут сделать, хотя кто их знает, может, и смогут, тот Толирен из Халифатства – тот бы смог, наверное, но это же лучшие в империи и их единицы таких.
Кто же этот просыпающийся ведьмак? Я бы испугалась. Если бы он не сказал, что он всегда просыпается, когда Витоли теряется.
Дурачок он, да Витоли всегда теряется. Значит тот, кто просыпается, и не спит никогда, а всегда он и я всегда, значит, с ним. Почему же церковь с ними борется, чем же они опасны тогда? Как узнать, и надо ли мне это узнавание? Не хочу, не хочу я Витоли терять, или кто он там. Какой я сегодня была. Я и сидела с ним на стуле, это его новопридуманная поза, а он все поддавал и поддавал мне удовольствия. Я прямо чувствовала: по всему телу жар расходится, а мне еще и еще хочется с ним быть и находиться с ним всегда. Надо еще таких кофт заказать с пуговичками побольше, а почему много, а какое дело швее – как скажу, так и сделает мне, за мои злоты.
Потом мы и у кафедры, мне совсем хорошо стало и так же пламя внутри было. О, как я напереживалась, и мне за это, о, как же мне хорошо за это было. Потом мы долго-долго уже сидели обнявшись, и я ему рассказывала.
Как я училась еще в школе, и мы даже посмеялись с ним немножко. Так хорошо мне уже давно ни с кем не было. Потом спросила, как он с Марти спал, а он и не понял, глупый. Говорит, он в гостевой спал и сам, один.
Странно, я всегда считала, что он с ней гуляет, именно с ней он, и она его первая девушка как для мужчины. Выходит, не она, а кто же тогда та незнакомка?
Ведь он уже опытный и сильно, что-то есть у меня подозрения, и очень большие, кто это. Вот только как проверить мне их, спросить самого Витоли?
Часть 4. Витоли-Сергей
Сколько же времени? На часах, черт, забодали, это без 15 пять, а не 15 шестого (на самом деле 16, но эти местные заморочки – зачем нам они?). Как временами сложно с часами, с этими градусами местными, что суть лишь части круга, поделенного по божественному повелению. Как будто люди сами его поделить не могли. С менталитетом дворянским, хотя нет, менталитет – вещь, упрешься рогом, и не тронь меня, дворянин, имею право. Ладно, что думаю с Натали Сергеевной я решил, ей я все говорю, про происхождение пока рано, но все остальное, я думаю, можно сказать. Она мой компаньон по духу, там поможет материально или нет, не знаю, хотя вру, конечно, все я знаю.
Это в том плане, что денег заработать, что просто занять или дать даже насовсем.
Она и рубашку снимет, причем и с Гесика в том числе, и в этом я четко уверен, вот какая штука. Все, с этим закончили. Дальше: сейчас мыться, затем перекусить можно легко, потому как иду в гости. Пока все выполнял, даже чуток оклемался, у, Натали Сергеевна, ну и зверь-баба, а может, я сам виноват, но, черт, как же с ней приятно, не влюбиться бы ненароком или и тут уже поздно.
Вон с Бригидой как тяжело расставался и, сколько там что у нас было – всего-то и ничего, а получилось. Хотя это, скорее, мысли Витоли были. Помылся, а то, не дай этот местный Всевышний, услышит чего Марти от меня.
Девушки на запах очень чувствительные, потом не отбрешешься ведь.
Надо себе эту воду душистую купить, что ли, а то отца совсем разорю, сколько там осталось, и почему он не прозрачный. Потряс пузырек с духами этими, должно, хватит еще и отцу.
Иду, значит, к дедушке Мило, надо что-то прикупить.
Дедушка Мило, хитро улыбаясь: – Молодой человек собрался в гости? Нужен тортик? Понравился в прошлый раз? Я понимаю, что девушка та черненькая – знойная халифатская красавица.
Загадочно улыбаюсь и говорю: – Понимаете, дедушка Мило, но девушки есть еще и беленькие и тоже красавицы, пусть и не такие знойные… пока, вот что им надо, как вы думаете?
Смотрю, дедушку повело слегка, э, хм-м. Потом он смотрит на меня и говорит: – Я понимаю, не мое дело, но два свидания, э, но вы понимаете. Даже для такого молодого мужчины в один день.
Это на что он намекает? Старый пенек, – больно умный дедок что-то.
Блин, пока думал, этот Витоли уже покраснел. Вот зараза, и как я теперь выкручиваться буду?
– Понимаете, я иду сейчас на возвышенное мероприятие, цветы, стихи и ничего такого, что вы подумали, там не предполагается. – Черт, уже и оправдываюсь, вот дед.
Потом, подумав, добавляю с сомнением: – Ну по крайней мере сегодня точно.
Дедушка Мило смотрит уже более благожелательно: – Очень разумный молодой человек, очень, и что же он хотел, хочет?
– Хочу подарок к столу.
– Ну если тортик – это серьезно, то что вас заинтересует.
Говорю: – Вот для юной особы что бы вы посоветовали?
– И насколько юна сия особа?
– Как и я, – чего скрывать-то теперь.
– Хорошо, я посоветовал бы шоколады.
– Шоколадку – это да, как я сам не подумал про это.
– Нет, я не знаю, что такое «шеколадка», но это я покажу, вот пройдемте к этому стенду, пожалуйста.
Это оказалось печенье круглой формы, и на нем только вылит рисунок шоколадом: вылиты дома, замки, рыцари, корабли, будь они неладны, и, конечно, цветы. Вот я такой букет и взял. Только уточнил, круглый или квадратный и какая разница между ними.
Хорошо, что уточнил. Квадратный – это семейный. Прямоугольный – это невесте или жениху, есть разница, оказывается. Женский прямоугольник широкий, ну-ну, а мужской длинный, с юмором здесь все в порядке, как понимаю. Как расположить, определяется рисунком, вылитым на нем. А вот круглый – это друзьям и неопределенный, короче, всем можно дарить.
– Вот, – говорю, – то, что мне надо, а то там могут быть всякие нюансы.
– Очень предусмотрительный молодой человек, очень.
Вот гад этот дедушка Мило, еще и подкалывает меня.
Дорогое это удовольствие оказалось, еще дороже того тортика, но я нынче богат, а если все получится, то и более чем буду со временем.
Кладу «шоколадку» в сумку и еду на паровике в гости. Хотел такси взять, но, во-первых, где его здесь найти – почти окраина, – во-вторых, не слишком ли я шикую. Как-то это подозрительно будет.
То, что меня уже ждали, причем давно, это я понял заранее, потому как меня встречали. Не успели у меня взять верхнюю одежду, как меня потащили наверх и забросали вопросами, где был, что делал и почему очень долго. Только вопроса «Ты меня не любишь?» – и все, типичная семейная картина будет.
Слава Всевышнему, пришел отец Марти, и нас позвали на ужин.
Я вытащил подарок и, немного смущаясь, вручил Марти.
«Это тебе». Был так же смущенно расцелован в щечку, потом – и в другую, и вопрос: «А там квадратные были?».
Когда спросил: «Какие тебе больше нравятся, ты только скажи». Сказать она не успела, нас опять повторно позвали ужинать. За столом, и были слуги, но, хоть я в этот раз не чувствовал себя памятником, на открытии которого все его чествуют, а он не моги и шевельнуться.
Ужин, а это, как я, к сожалению, только что сообразил, был ужин. Черт, черт, не то чтобы я против, но все же. Ужин не предполагает другого толкования, и «шоколада» эта с вопросом «почему не квадратная?» уже как бы и можно или даже уже и нужно.
Хорошо, поедим, посмотрим и послушаем. Я родителям записку оставил, если что, где я. Женская часть осталась пить чай, а меня Видэл Сезови позвал на кофе к себе в кабинет.
Когда я сказал Марти, что мне нужна моя сумка, в ответ и получил: – А там на диванчике она лежит, возьми.
Вот и думай как хочешь. То ли тебя послали, то ли наоборот. Высшее доверие, дескать, свой и делай что хочешь.
Действительно шерстение памяти донора предполагало два толкования ответа. Чужой ты никто, и это однозначно оскорбление, и свой – а в чем проблема? Возьми, где положил, или при, если есть слуги, можешь им сказать, они и принесут.
Вот и думай, как хочешь. Пошел, взял сумку и вошел в кабинет, мне чтобы не стучать, даже дверь оставили открытой. Войдя, я и прикрыл ее, правда. Видэл Сезови на это только одобрительно хмыкнул мне и сказал: «Нечего женщинам влезать в наши мужские разговоры». Чтобы долго не тянуть, я стал вынимать флаконы.
Глаза Видэл Сезови бегали по пузырькам, и он – недоверчиво: – И это лекарство?
– Да, я уже более-менее подготовился, и у меня была заготовлена и легенда: где, что, как и почем.
Да, я уже реализовал четыре и использовал, скажем, сам один флакон. Поэтому подтверждаю: товар качественный. Причем я специально сделал рекламный ход: в случае нереализации можно вернуть.
Последнее замечание его надолго заставило замолчать. Он что-то обдумывал, потом говорит: «Хорошо, я тебе верю».
Вот, оказывается, как, меня еще и проверяют.
– Можешь сказать, сколько тебе с каждого флакона.
Я покривился – как бы, мне неприятно говорить, но потом сказал. Если единичный флакон ползлота, за партию по злоту. Вот за 12, нет партии он… по десять и выше считают. Я специально заминку сделал: пусть думает, что хочет.
Я не великий стратег, но понимаю, что достать флаконы я могу либо вообще где-то типа на рынке, и это точно разовая партия, или, и скорее всего, это Натали Сергеевна с ее старыми связями.
Светить ее я не хотел, но в свете того, что она знает и как ко мне относится, она меня прикроет, а с ее связями, боюсь, уже Видэлу она не по зубам будет, при всей его крутости против меня, против нас, Вилессов. Он это должен понимать, как-никак давно в этом деле крутится.
– Хорошо, – продолжил Видэл Сезови, – я понял. Поэтому предлагаю следующий расклад, по одной трети всем и злот – это коробка и продажа.
Я вопросительно поднял бровь.
– Понимаешь, Витоли, я все равно продам флаконы по 10 злотов за штуку, понимаешь?
Я покивал, соглашаясь.
– Вот и исходим из этого, три мне, три тебе и три дальше твоему компаньон… понимаешь. Один злот на коробка, продажа и прочее.
Вот зараза, раскусил он меня. Кто мой компаньон или скорее компаньонка. Ну это и хорошо, я тоже думаю, пью кофе, что-то считаю и выдаю согласие.
– Хорошо.
Немного сидим, и он спрашивает: «А по двухмесячному можешь что сказать?».
Я задумываюсь: я не знаю, себе брал, вспоминаю, что я давал Натали Сергеевне, и говорю: «По десять мне давали».
– О, вот это интересно. Понимаешь, их двухмесячные я беру по 15. Поэтому у тебя я могу брать по двенадцать, устроит?
Я пожимаю плечами неопределенно – устроит.
– Теперь по количеству: сколько и когда?
Говорю: – С этим не ясно, понимаете, как завоз. Ну, мне как сказали, но одну партию гарантируют в декаду, возможно, две, но это предел. Это точно, может, потом больше будет, вы понимаете, дело пока новое.
Видэл Сезови покивал, соглашаясь.
– С двухмесячным?
– Про это ничего сказать не могу, один-два флакона, возможно, про партию ничего не говорили совсем.
– Ладно, я понял. – Сезови покивал.
Достает кошель.
– Здесь 72 злота. Считать будешь?
– Зачем? – пожимаю плечами.
– Тоже верно, – кивает Видэл.
Кладу кошель в портфель.
– На сегодня все с делами, иди, там тебя уже заждались.
Ухожу, и меня действительно встречает Марти. Она, так сидела, чтобы ей было видно дверь в кабинет. Идем к ней, и она опять начинает рассказывать про вязание, уроки и прочее – как у нее язык не заболит-то столько болтать… не по делу.
Потом внезапно: – А вы с папой договор уже подписывали?
Э, я и выпал. «Какой договор?», – спрашиваю.
– Ну этот, – она замолкает.
Я малость подзавис. Думаю: «Вроде, мы все устно договорились с ним. Может, надо было составить, а я и не туда, дворяне же как-никак, вроде.
Вот это облом, как же это я, ладно, Витоли и его родители не торговцы, но я-то не раз составлял и заявки и договора.
Работа прапорщиком – это не только люди. Это еще и матобеспечение, а там без бумажки…
– Нет, говорю я как-то забыл, – делаю виноватое лицо, хотя ее-то какое дело.
Она сорвалась и убежала. Заходит Видэл Сезови и следом его жена. «А ей-то что надо?», – думаю.
– Понимаешь, – начинает Видэл. – Я хотел с твоими родителями после сначала поговорить. Это такое дело, ты несовершеннолетний вот еще, но ты спас мою дочь, и я думаю, что будет правильно обговорить все с тобой сначала, да, так будет правильно. – Он кивает как бы сам себе.
Я соображаю, что что-то мы говорим, видимо, о разных договорах. Решаю уточнить: – А про какой договор собственно речь идет?
Жена Сезови, удивленно оглядываясь на своего мужа: – Это брачный договор с моей, нашей дочерью и с тобой, конечно. На самом дела, правда, между двумя семьями, но это уже нюансы, если что.
Вот я и завис. Смотрю, и Видэл тоже как-то напрягся весь. Я: «Как-то, – говорю, – неожиданно все». Уже все подозрительно смотрят на меня.
Наконец Видэл Сезови и говорит, что, это и не по правилам, но если я не хочу, то он настаивать не будет, потому как я спас его дочь и он, как истинный дворянин, меня понимает и примет мое ЛЮБОЕ решение этого вопроса.
Это было произнесено с таким нажимом и весьма холодно, видно, что ему неприятен сам разговор и мой возможный отказ.
Что-то я не совсем понимаю или совсем не понимаю ситуацию. Все-таки я не привык, чтобы за меня решали, а здесь, вроде как, это в порядке вещей, да и с Марти решить надо.
Как она? А то вдруг я ей и даром не снился, просто родители надавили, а ей и деваться некуда бедной. Все-таки девушки здесь сильно бесправны и в этом вопросе в том числе особенно.
Даже дворянки, а если еще и несовершеннолетние, так тем более как вещь, кому хочешь продам или подарю.
Поэтому быстро соображаю и говорю:
– А можно мне поговорить с Марти и наедине.
Мать Марти буквально вылетела из комнаты, а следом с достоинством вышел и сам Видэл.
Марти осталась со мной.
– Что ты хотел поговорить? – на меня смотрит и глаза опускает.
– Ну я, в общем, тебя спросить хотел.
– О чем?
– Как ты к этому относишься.
Тут она тоже непонимающе смотрит на меня.
– Ну как ты относишься ко мне, а то вдруг я тебе не нравлюсь, а тебя родители заставляют, а я этого не хочу.
Она удивленно смотрит.
– Я, – говорит, – хорошо отношусь.
– А родители? – я это.
– И родители тоже.
Она: – Я не знаю, я с тобой хочу, но если ты не хочешь, то тогда да, конечно, я это… вот.
– Марти, – говорю, – я, понимаешь, я весь разговор затеял только из-за тебя и, если ты согласна, то и я, а если нет… Если тебя насильно хотят, то и не надо, поняла меня?
Фу, высказался, аж устал. Такое напряжение в воздухе витает.
Она посидела.
– Я согласна за тебя выйти, только это. Я вот не могу много разговаривать, как положено. – Она мне рассказывает.
– Не понял, как не можешь – ты же разговариваешь, – смотрю немного насмешливо, но так и вопросы, не считая самой ситуации, такие.
– Ну много вот, чтобы господина окружить любовью и разговором. Дабы ему не было скучно с дамою прелестной, а я стесняюсь все время, и у меня все плохо очень получается, совсем плохо, вот, – разводит руки и опускает голову.
– То есть это не ты себя ведешь в разговоре так со мной, а тебя заставили все время много говорить со мной?
– я почти утвердительно спрашиваю ее.
– Да, это все она, – с пафосом, – это наша Хуанита, гувернантка наша бывшая, – поясняет Марти.
– Боже Всевышний, значит это не ты сама, а я испугался, что и в тишине не посижу, и что она еще говорила? – уже заинтересованно, что еще здесь местным девушкам советуют для привлечения, так сказать, нас, мне уже интересно.
– Что надо кавалерам про цветы говорить, дабы не было у него затруднения, какой цветок подарить прелестной даме, – быстро частит Марти как по писаному.
– То есть тебе это балабольство не нужно.
– Нет, я сама, бывает, сижу, часами вышиваю, книги читаю вот. Мне нанимали репетитора, ну не такого, как наша грозная Натали Сергеевна, конечно, но все равно и он мне указкой указывал, что и куда, мы даже не разговаривали вовсе с ней, вот.
– Это просто замечательно, если это все, тогда зови родителей, я согласен, но если будешь много тарахтеть, тогда договор заключай со своей Хуанитой.
Она смеется: – Мы ее уже уволили.
– Ну иди тогда зови родителей.
Она умелась. Родители пришли, они уже все поняли, и поэтому лица были радостные, и если Видэл просто был доволен, то его жена Иветт прямо вся сияла от счастья.
Чтобы не портить торжество момента, прошли в кабинет Видэла. Мне показали стандартный договор и стали разъяснять его пункты. Договор был солидный, на целых шести листах. Жена Видэла Сезови все порывалась сказать, что зачем мальчика загружать такой сложной информацией, пусть лучше его родители придут и прочитают. Видэл был не согласен: он уже взрослый, пусть несовершеннолетний, но он уже все понимает.
Все пункты были понятны за исключением одного. Совместный ребенок признавался только девочка – о блин, а мальчик? Когда я дошел до этого пункта, а был он на пятом листе и мое чтение жена Видэл Сезови оценивала весьма скептически, судя по ее лицу, я озвучил этот пункт и получил ответ.
– Понимаешь, у нас нет мальчика и нет гарантии, что он и будет в дальнейшем.
Плодить много детей, а если будут одни девочки – и что тогда, а так мы его признаем своим сыном. Все равно он получит все наследуемое, поэтому вам же даже лучше от этого.
Пункт был спорный, для Земли вообще дикий, здесь же в порядке вещей, мальчик – это все. Королей, даже снимали за отсутствие детей мужского пола, причем вместе с головой. Правда у королей всегда так снимают, но все же. Посмотрел на Марти, озвучил ей этот пункт, ответа не получил, а сам задумался.
Потом сказал:
– В целом договор возражений не вызывает, за исключением этого 36 пункта. Поэтому мы можем отложить подписание до встречи с моими родителями.
Видэл Сезови спросил:
– Возражений против свадьбы нет? Только по этому пункту?
– Да, – говорю, – в остальном я со всем согласен.
– Но и женой ты Марти взять согласен? – он уточняет.
– Конечно, мы с ней все обговорили.
Он удивленно:
– Да, немного странно, но хорошо. Значит я сегодня отправлю нарочного с сообщением твоим родителям, чтобы они завтра приезжали и обговорим договор. Согласен? – он окончательно уточняет.
– Да, возражений не имею, – я киваю.
– Тогда отдыхайте, счастья вам, дети, – и ушел.
За ним так же тихо поднялась и вышла его радостная жена. Я задумался: «Вот же дурацкие законы. С одной стороны, сын формально будет братом своей же матери, причем с гораздо большими правами в наследовании. С другой стороны, ему как раз мы ничего не сможем передать по закону. Он всего лишь брат жены, вот такие местные законы, и думай, голова, шапку куплю, здесь, правда, шляпу, шапки господа не носят, совсем только в неметчине, впрочем Витоли не в курсе, а мне не до того…»
Пока я думал, Марти тихо сидела и что-то вышивала. Я посмотрел на нее, она увидела, улыбнулась несмело и опять уткнулась в свое вышивание. Во женщина, девушка, а я на нее гнал, сидит уже полчаса, – вот это я в задумчивость впал – и слова не сказала, молодец, а то я уже думал, как этот фонтан красноречия закрывать, хотя бы на время. Только тут обратил внимание, что сидим мы в рабочем кабинете Видэла.
Это конечно, частный дом, но все же это даже не спальня Марти, а рабочий кабинет ее отца. Прошли к Марти в комнату, она походила, потом, смущаясь:
– Я это… пойду скупаюсь, а потом ты, – и очень как-то жалобно смотрит на меня.
Говорю: – Хорошо, а что не так? – что-то непонятна мне ее реакция.
– Да это, мама с папой всегда вместе купаются, а я вот это, я… И краснеет.
– Ладно, – говорю, – иди, я потом, – и чтобы окончательно не пугать, – когда ты скупаешься, я пойду сам.
Все, убежала, вся радостная.
Да, как-то я по-другому представлял местную семейную жизнь. Думал, меня счас будут валять на полном серьезе прям, может, и на полу для антуражу и возмущаться, что я какой-то не такой и вот ее прошлый кавалер… Ну не то чтобы я очень уж плохо думал о местных дворянах и дворянках в частности, но то, что это будет девушка и для нее поцелуй в щечку, в общем вот такие они, здешние местные дворяне.
Я даже зауважал их, хотя я и сам из них сейчас, ну Витоли по крайней мере.
Она пришла быстро, где-то через полчаса всего. Сказала: «Там вещи оставишь и это, халат там висит, – потом, подумав, – да ой… пошли покажу», и вся пунцовая, может из-за купания это, повела меня.
– Пошли, вот – она показала. – Это у нас ванна женская, – на мой вопросительный взгляд. – У нас две ванны: мужская и женская, но родители всегда вдвоем купаются, а я здесь сама, и вот пусть будет наша… э, твоя сегодня, я… пойду. Иди уже.
Скупался, да, здесь мыл, кремов, не в пример больше, чем у меня дома. Я и половины не понял, зря, наверное, отпустил Марти, ну да ладно, а то совсем засмущаю девчонку. Теплая вода, душ что-то совсем меня разморили, и я еле дошел до спальни.
Марти сидела и напряженно чего-то ждала.
Я вопросительно посмотрел, она сначала молчала, потом заговорила:
– Мама говорила, первый раз всегда больно, и я боюсь немножко очень.
Понятно, обычные девичьи страхи. Хотел приободрить, потом подумал: а-а, завтра решу все. Уже ни до чего, все-таки я сегодня вымотался, и, если для Сергея это и не нагрузки, то для детского организма Витоли уже почти предел.
Поэтому сказал: «Ложись». Она забилась к самой стенке, пижаму она и не сняла, да не очень, наверное, понимала, что к чему. На ней была такая красивая пижамка в голубенький цветочек, брючки и курточка, дите, как есть еще дите.
Сам я потушил светильник, снял халат и лег. Мыслей было много, хотелось что-то, и в то же время понимал: все, шабаш и перебьюсь, иначе можно и надорваться. Подсунулся ближе к девичьему телу, нашел ее губы, поцеловал, почувствовал, как они дрожат, и голос: – Я боюсь.
Сказал: – Спи, бояться сегодня не надо.
Последнее, что помню, – ее распахнувшиеся в удивлении и радости, наверное, глаза.
Часть 5. Марти Кастело
Пришел Витоли, принес шоколаду. Большую, только круглую почему-то, это ладно, это тоже хорошо. Поцеловала его в щечку и потом даже в другую. Дальше пошли ужинать, все равно на ужин остается, и вот поужинали, сели пить кофе.
Дальше Витоли с отцом еще пошли кофе пить к папе в кабинет, а мы с мамой остались пить чай, она любит «летний». Мне он тоже нравится, я правда кофе хотела попить с Витоли вместе. Что там будет Витоли делать? Мама сказала, что договор заключать они пошли. Они сидели долго, я уже немного волновалась, вдруг что-то не получилось и они не договорились о чем-то или почему-либо.
Потом мама стала рассказывать, что должна девушка, то есть я, делать с мужчиной первый раз и это будет немножко больно. Я испугалась, но мама сказала: «Ничего, доча, все будет хорошо. Я с Витоли поговорю, он хороший мальчик».
Потом он вышел какой-то задумчивый. Я ему рассказываю, что вот что мы с мамой говорили, сказала только что просто про него, остальное я не стала, стыдно такое ведь… Вот про вязание, какой узор, и вдруг решаю спросить, договор уже заключили или родителей его подождем до завтра.
Спрашиваю про договор, интересно же мне сильно, это такое волнительное событие. Все девочки в классе только про это и говорят, ах как и когда же будет договор и после него – ах, ах.
Он и говорит: – А я и забыл спросить.
Как он мог? О чем они там только разговаривали очень долго?
Он: – Ну мы о делах говорили.
Я ничего не понимаю.
Зову родителей выяснить, что такое они мне обещали, а тут я. Папа с мамой пришли и рассказывают ему, что надо заключить договор. Это положено, без договора нехорошо и вообще. Я не понимаю, папа хмурится, мама вообще вон губы поджала. А Витоли вдруг говорит, что хочет со мной поговорить наедине.
Родители ушли, а я боюсь. Он, наверное, меня не хочет, а я себе все напридумала, или я ничего, совсем ничего не понимаю. Что он хочет спросить.
Он, когда мы остались сами, меня спрашивает, – я согласна?
Я даже не поняла, на что я согласна должна быть. На что надо соглашаться: если договор, то это же к родителям нашим, а если вместе, то мы же вместе, поэтому что он спрашивает такое непонятное.
А он, оказывается, моего согласия спрашивает. Я соглашаюсь, только предупреждаю, что вот как учила эта ужасная гувернантка наша бывшая Хуанита, я не могу долго вот разговаривать и много тоже не могу. Я больше молчу, и, если ему не будет со мной скучно, то я вот согласна, это с ним вот тогда.
Потом я позвала родителей. Они уже по моему лицу поняли, что он согласен, и радостные пошли потом к папе в кабинет, и папа дал договор ему прочесть.
Зачем он ему, это же к его родителям вообще-то, мама так же говорила. Я читала как-то, там столько пунктов и все такие, что три раза прочитаешь и каждый раз смысл получается совсем другой – зачем он Витоли его дал только? Хотя Витоли стал читать, он долго там все читал и внимательно, вроде. Мама смотрела и все папе говорила.
Не вслух, но я понимаю немного по жестам, зачем мальчику эти сложности, я для себя перевела, но папа не согласился, и действительно через время Витоли сказал, что он со всеми пунктами согласен, кроме номера 36. И что там за пункт такой? Я думала, что-то страшное, но это про ребенка, если будет мальчик.
Папа стал говорить, что у нас нет в семье братика, а они хотели бы, но боялись, что будет сестра опять и вот. Мне тоже это не понятно, но это положено, и он все равно будет с нами жить. Я не знаю, но Витоли сказал, что это надо с родителями обсуждать – и зачем тогда читал сам, если все равно родителей ждать?
Отец спросил про свадьбу, я и замерла, но про свадьбу ничего Витоли и не сказал, просто согласен и все на этом.
Я думала, будут обсуждать, когда и что купить, но ни мама, ни папа ничего не сказали: будет и хорошо. Зачем тогда только собирались, если, оказывается, все были со свадьбой заранее согласны?
Ведь договор это о свадьбе, будет или нет, а если согласны все, не поняла я совсем ничего. Потом я пошла мыться, объясняла долго все Витоли, что я пока, чтобы он потом, Витоли не против, но я все равно боюсь что-то. Потом надела мою любимую пижаму, мама, правда, говорила, что лучше снять все и под одеяло залезть – а вдруг одеяло сползет, тогда стыдно же будет мне. Поэтому я решила после, если Витоли скажет, а не скажет, и не надо тогда.
Он пришел, потушил свет, снял халат. Ой, а у него, а на нем же ничего нет, мне и мама сказала про это, я боюсь, сильно боюсь что-то. Ничего не понимаю, и страшно, а еще будет больно.
Я чуть не заплакала, а он только поцеловал, сказал, бояться сегодня не надо, и… и заснул.
Вот я думала, думала, а он и заснул. Я лежала и сначала страшно было, потом думала, и почему он меня еще не поцеловал, и в щечку, как тогда, и в шейку, я даже зарделась от удовольствия и предвкушения, и вот за ушком, это Валери мне говорила, и почему он заснул так странно.
Устал, наверное, папа тоже, бывает, придет с работы и спит прямо в кресле в кабинете. Мама говорит, устает он на работе своей, а Витоли где устал, он же не служит еще, а потом и я тоже заснула.