7.1. Слежение за языковой практикой масс-медиа вскрывает некоторые новшества даже в грамматике и фонетике, неизмеримо более устойчивых, чем стилистика, лексика, фразеология. Здесь «неологизмы» предстают, как известно из истории, первоначально по большей части в обличье нарушений нормы – орфоэпических, морфологических и синтаксических ошибок. Они вызывают в разные исторические периоды более или менее сильное сопротивление общества.

Сегодня таких ошибок особенно много, а нынешнее языковое чутье весьма терпимо даже к вольностям в правописании и расстановке знаков препинания. Масштабы динамики изменений таковы, что многие чуть ли не всерьез опасаются, что уже следующее за нами поколение заговорит на каком-то «новорусском языке», отвечающем вкусам, эмоциям и идеалам «новых русских».

Закрытые и малопроницаемые системы фонетического и грамматического ярусов языка, а также законодательно нормализуемые орфография и пунктуация, в принципе чуждые вариативности, в русской традиции отличаются особой ригидностью. Английский же язык Америки, на которую у нас равняются, отличается высокой вариативностью, известной свободой даже в правописании. У нас любое отклонение от принятых норм сразу же и безоговорочно воспринимается как нетерпимая ошибка даже тогда, когда оно происходит вполне в допускаемых системой рамках. Это качество, традиционное для русского литературного языка, сейчас предстает приметой того языка тоталитаризма, от которого общество хочет перейти к «младому неизвестному» языку демократической России. Насколько можно и нужно разрушить первый, чтобы перейти ко второму?

Такой «новый» язык (или его видимость?) создают, конечно, содержательные уровни семантики, лексики, стилистики. И вопрос, в сущности, сводится к тому, какие сдвиги в основах языка, в его фонетико-грамматическом «лице» детерминируются их изменениями. Несмотря на противодействие образованной части общества, консервативно охраняющей историческую устойчивость и одномерную неизменность норм фонетики, грамматики и орфографии, необычайная сила нынешнего языкового вкуса, делает и их податливыми моде, пусть и не до такой степени, как, скажем, в стилистике, по природе связанной с вариативностью средств выражения.

Примеры свидетельствуют о том, что в синтаксисе новые процессы порой идут не менее активно, чем в лексике, что даже морфология претерпевает сейчас заметные глазу сдвиги. «Выталкивание исключений», подведение их под регулярные ряды захватывает сейчас все новые грамматические формы. Сегодняшняя речевая практика, языковые идеалы масс-медиа, несомненно, характеризуются стремлением к известному упрощению системы, возникающему в периоды общественных перестроек и сопровождающего их бурного языкотворчества (это наблюдалось в русском языке 20-х годов, когда, кстати, и был предложен термин выталкивание исключений).

Уже отмечалась растущая на общей демократической волне либерализации терпимость к употреблению просторечных грамматических форм, несомненно, «ошибочных» с точки зрения литературной нормы. Все нейтральнее становится отношение к формам капает, глодает, махает, полоскает, метает, кудахтает, мяукает, пощипаем… при книжной норме каплет, гложет, машет, полощет, мечет, кудахчет, мяучит, пощипем…; ср. текет вместо течет, поехай, езжай вместо поезжай, съезди, отвлекемся вместо отвлечемся и т. д. Старые споры о возможности причастия будущего времени обретают новую перспективу: Освобождение Стародубцева выглядит событием сугубо индивидуальным, не  отразящимся на судьбе дела ГКЧП (изв., 8.6.92). Понимаешь команду только тогда, когда получаешь тапком по морде (А. Маринина. «Украденный сон»).

Эпидемически распространяются просторечные формы ложить, заиметь (Ни одного африканца, который заимел  бы свою фабрику, мне назвать не смогли  – Изв., 24.11.88), употребление без уточнителей глаголов нарушать, переживать, соответствовать (кандидат соответствует, чтобы его избрать), определиться (к тому же с ненормативным ударением – Давайте опред е́ лимся ). Новую активность приобретает давно отмечаемая экспансия предлогов: об этом надо иметь в виду, видим о том, что… Все более укореняются, как-то нейтрализуясь, пошловато-вежливые подскажите, как пройти… мне подвезло, псевдообразные всю дорогу „все время, всегда, постоянно“, навалом „много“ и т. п.

Масс-медиа открыли ворота в письменность и в публичную устную речь для многих отдельных ошибочных с точки зрения литературного стандарта форм: Языковые перла (РГ, 2.9.95; ср., щупальца – щупальцы и т. п.); Ударил тапочком по лицу… Какой там тапочек при таких разрывах и переломах (МН, 1992, 51–52). В литературном языке тапочка – женского рода. Что разрешено и что запрещено часовому на посту? Разрешено, собственно, только одно: стоять с автоматом и  бдить (АиФ, 1993, 7). Школьный отдел ЦК бдил , а попросту говоря – тормозил развитие мысли (Пр., 16.3.94). Словари отмечают только глагол бдеть, – ишь. Книжн. устар. „Бодрствовать, не спать“ и „неусыпно следить за“; ср. бдительный от основы настоящего времени.

Все свободнее употребляется разговорная форма местоимения их, которой вообще-то не избегали и ранее многие образцовые авторы: Национал-патриоты и шовинисты России, – сказал Л. Кравчук, – никак не могут смириться с тем, что «и флот, и прежде всего Севастополь, стали не  ихними » (Изв., 11.11.92). Известную роль тут может играть не только большая экспрессия этой формы, но и общая актуализация в сегодняшней политической жизни противопоставления «своих», «наших», «нашинских» и «чужих», «ненашинских», «ихних» (ср. также белорусско-польское «тутейшие»).

Ради самого общего эффекта выразительности журналисты обращаются к форме нету и даже нетути (…прикинув сметную стоимость выемки зараженного грунта, покорно капитулировал перед астрономической суммой – у него таких средств нетути  – РВ, 12.11.93).

Обнаруживаются перестановки во взаимоотношении множественности и собирательности. В частности, заметно увеличивается употребление во множественном числе слов singularia tantum, например: дорогие водки, мелкие бизнесы, предпринимательские риски. Этот процесс, обозначивший свою активность в предшествующем десятилетии, связан с освоением общим языком профессиональной речи (см. В. Г. Костомаров. О формах «инициативы», «договоренности». «Rustinar», 1978, 2, сс. 4–10):

В целях снятия взаимных озабоченностей нами было передано американцам такое предложение (Изв., 5.6.86). Страхование любых рисков начинается в Сибири (ФИ, 1992, 10). Эта таблица взята из исследования о предпринимательских рисках в России… Сегодня мы публикуем показатели рисков , которые были рассчитаны 20 октября 1992 года (Изв., 16.1.93). Мы предлагаем вам страховую защиту от  рисков непогашения кредитов (Куранты, 1993, 18). А пока пошли прямые эфиры , наловчилась по части интервью (В словах диктора ТВ Ирины Мишиной. Семь дней. 1991, 48). Месяцы бесконечных «прямых эфиров », «горячих линий», «телемостов», «пресс-клубов» (РВ, 18.11.93). Продажа автомобилей, установка сигнализаций (Экстра-М, 1995, 31).

Такие формы, конечно, связаны и с семантическими процессами, и с синтаксическими. Так, к образованию формы множественного числа от слова бизнес толкает новое для русского языка словосочетание делать бизнес в значении „завести собственное дело, основать компанию, предприятие“: делайте бизнес с нами, они участвуют в мелких бизнесах, открыто около миллиона новых бизнесов.

Конъюнктурный языковой вкус заставляет вспоминать и укоренять сомнительные грамматические явления, например номинативное употребление инфинитива с предлогом: Пьесу читали, обсуждали, о ней спорили, перепечатывали, брали «на почитать» (ЛГ, 1967, 35). Я не  против встречи и  побеседовать (Изв., 31.1.84). За выпить дядя все сделает. За выпить  – что угодно (У. Стайрон. И поджег этот дом. «Новый мир», 1985, 2, с. 201). Ни хлеба у вас, ни мяса, не говоря уже о выпить (Куранты, 4.1.93).

Внешнее (иноязычное) влияние по своей природе тоже не может быть безразличным для движения грамматической системы. Масса прямых и косвенных заимствований вынуждает морфологию как-то их осваивать и самой приспособляться к ним. Так, явно растет число несклоняемых существительных, поскольку среди заимствований оказываются единицы по своему исходу чуждые русскому склонению. Появляются многочисленные морфонологически чужеродные слова, затрудняющие формо- и словообразование, порождающие разнобой в своем оформлении и в своем «обрусении».

Нежелательную вариативность демонстрируют, например, прилагательные от слова фьючерс: фьючеРНые сделки (Открытое образование, 1992, 1. Эта форма несправедливо наводит на мысль, что прилагательное значит „будущий“), рынок фьючеРСких нефтяных контрактов (Коммерсант, 1992, 29. Эта форма ложно представляет исходное слово названием лица), фьючеРСНый рынок (БВ, 1992, 19), сложившиеся на тот момент фьючеРСНые котировки доллара (Изв., 3.2.93).

Кстати, самое слово фьючерс пополняет большую группу иноязычных существительных, заимствованных в форме множественного числа (вероятнее всего потому, что именно эта форма по логике значения наиболее употребительна), но воспринимаемой как единственное, например кекс (ср. cake – cakes), корнфлекс, рельс. Как простые, непроизводные слова они снабжаются еще и русской флексией множественности (впрочем, шорты, а не «шортсы»): наряду с достаточно старыми бутсы, джинсы, клипсы, терминами вроде сибсы, коммандосы, фолдерсы, в нее теперь входят баксы, слаксы, леггинсы, чипсы, сникерсы, скитлсы и пр. При необходимости употребить такое слово в единственном числе оно сохраняет английскую флексию: Бахрейнский динар и кипрский фунт более чем вдвое «весомее» американского «бакса» (АиФ, 1993, 18). Ср., однако, у живущего в США В. Аксенова: снимает так называемую «студию» за триста «баков» в месяц… двести «бакс» (В поисках грустного беби. New York, 1990, сс. 23 и 150).

Здесь уместно вспомнить «Жуков», которые так и остались в русской памяти без перевода и с вариативной формой множественности – «Битлы» и «Битлзы»: Страсти по  «битлам» … Участники легендарного ансамбля «Битлз» (Пр., 18.2.94). Забавно, что и про одного участника этой группы можно сказать битлз: Первоначальный вариант песни «Yesterday» отличается от уже хрестоматийных строк, признал в интервью бывший «Битлз» Пол Маккартни (Изв., 11.3.95).

Заимствованное в форме множественности, мафиози воспринимается и как единственное (вместо мафиозо), и как множественное число. Подобная морфологическая субституция наблюдается, впрочем, довольно редко. Интересно такое замечание: Современная публика недавно обогатила свою речь словом экономикс … В скором будущем ждите нашествия слов электроникс, физикс, чайникс, валенокс и т. д. Эта ужасная картина усугубляется тем, что в нашей стране отсутствует лингвистическая защита для русского языка наподобие Французской академии в Париже… (Радикал. Приложение к газете «Деловой мир», 1992, 39).

Как-то деформирует русскую морфологию и быстро формирующаяся значительная по объему группа достаточно ей чуждых актуализированных существительных на -инг, заимствуемых из английского языка: блюминг, брифинг, демпинг, дилинг, инжиниринг, кастинг, киднеппинг, кемпинг, клиринг, консалтинг, лизинг, листинг, маркетинг, мониторинг, прессинг, рейтинг, тренинг, факторинг, форсинг, франчайзинг, холдинг, хэппенинг, чуинг(гам) и т. д. По замечанию румынского исследователя, «суффикс -инг, который является специфическим для английского языка, сохраняется и в русских эквивалентах, хотя сочетание НК в конце слова не характерно для русских слов» (М. Морару. Слова английского происхождения в русском и румынском языках. В сб. Filologie rusa, XIII, Bucuresti, 1993, p. 53).

Они, как правило, имеют дефективную парадигму склонения и пополняют группу singularia tantum: Тренинг на развитие наблюдательности (ЛГ, 5.12.87). Стандинг , или правила хорошего тона (М., СП «Соваминко», 1991. Заглавие книги). Подобно рассмотренным словам типа Уотергейт, вычленяющим псевдосуффикс -гейт, – инг тоже может выделиться в качестве словообразовательного форманта, присоединяемого и к русским основам. Вспомним уже рассмотренное селинг(а) и возникающее в ассоциации с ним сбербанкинг; ср. также: овладевайте приемами единоборств – кикбоксингом, скуловортингом и прочими (Пр., 14.1.94).

Стремление как-то упростить грамматическую систему, иметь меньше исключений и даже допустить больше вариантов в формальной структуре может быть истолковано как совершенствование языка и оправдано. Но трудно оправдать случаи грамматической небрежности, отход от традиционных форм при полной коммуникативной бесцельности, изменение их ради, так сказать, самого изменения. Они не могут не сбивать наблюдателя с взятой ориентации на констатирующую объективность, вызывают желание забыть о беспристрастности и согласиться со словами ревнительницы чистоты и правильности русской речи Т. Ф. Ефремовой, моего соавтора по словарю грамматической правильности: «Если языковое невежество будет продолжаться, скоро мы с вами не будем знать, как же следует склонять, спрягать и управлять» (Личное письмо в начале 1993 года).

7.2. Применительно к синтаксису можно отметить такие упоминавшиеся уже явления, как сдвиги в управлении, как экспансия предлогов и прочие, несомненно, воздействующие на грамматическую (если не собственно морфологическую, то на синтаксическую) структуру. Во многих случаях перед нами, видимо, чистейшие опечатки, описки, корректорские оплошности, но растущая их массовость, повторяемость, а порой даже известная системность не позволяют их просто игнорировать. И, конечно же, свидетельствует о терпимости языкового вкуса эпохи, о либеральности речевой жизни граждан уходящего от одномерного авторитаризма общества.

Очевидная системность наблюдается, например, в построении сложных структур; в ее основе можно обнаружить незаконное влияние английского синтаксиса, аналитизм которого позволяет рядополагать слова разного управления, не беспокоиться о согласовании и т. д.: Решение наиболее острых социальных проблем, в том числе жилищной, транспортной, здравоохранения, торговли и бытового обслуживания (Изв., 20.6.86). Обязательные условия  – свободное владение английским языком, работа во всех средствах связи, уметь водить автомобиль (Изв., 30.1.91). Теперь любые действия… наказываются крупным денежным штрафом , административным арестом до 30 суток или же возбуждается уголовное дело (Изв., 13.9.91). Женщина назвать себя и от фотографирования отказалась (АиФ, 1991, 25). И  курить нет, и огня нет . И в окне знакомом не горит свет (В. Цой. Время есть, а денег нет и в гости некуда пойти… «Семья и школа», 1991, 1, с. 47). Попались либо те, кто слукавил перед нами, либо действительно не  сумевшие улететь до Нового года (Изв., 12.1.93).

Любопытным косвенным свидетельством укоренения подобного сочинения формально неоднородных словоформ служит попытка «Грамматики русского языка» 1970 года вообще отказаться от понятия однородных/неоднородных членов предложения, заменив их понятием открытых сочинительных рядов словоформ.

Сюда примыкают и все более частые случаи рядоположения переходных и непереходных глаголов при единой форме дополнения вроде: Эти три страны намерены реагировать на все, что может блокировать, мешать или замедлять этот процесс (Изв., 19.3.93). Это… позволяет иметь возможность отслеживать и влиять на ситуацию в регионах (Изв., 1995, 13). Он привык почитать и преклоняться перед Джейми (Сидни Шелдон. Сорвать маску). Мэр Москвы Ю. Лужков лично испытал и остался доволен новым общественным туалетом (Итоги, 11.3.97). Мы  знаем и владеем обстановкой (В. Черномырдин, телеинтервью в сентябре 1996 г.). Ключевая вода, которая соответствует или превосходит все стандарты качества США и Европы (надпись на бутылке воды, которая «бутилирована по благословению Святейшего патриарха»). Ср.: содержание и уход за автомобилем (Экстра-М, 1995, 14).

Изменения в привычных правилах управления вообще особенно заметны в сфере глагола. В настоящее время получают новое распространение и все меньше маркируются как ошибочные такие известные достаточно давно факты, как абсолютивное употребление нарушать, защищать, переживать без дополнения: Граждане, не нарушайте! Защищать от инфляции трудно. А я сижу и переживаю. Многочисленны случаи различных контаминаций, неправомерного сопряжения разных сочетаний, вроде: Соблюдайте чистоту в урны. Своевременно оплачивайте за проезд.

Из новейших примеров укажем на использование глагола демонстрировать как непереходного, чаще всего в значении „устраивать демонстрацию, протестовать против“: работать совсем перестали, только и делают что демонстрируют. Очень часто игнорируется синтаксически нужное местоимение себе или собой, из себя: Никто не мог представить тогда, что война продлится 1418 дней (Изв., 22.6.93).

Бросается в глаза активизация либерального употребления винительного падежа вместо родительного при отрицании и при глаголах типа ждать, хотеть: это то, что ждет народ и что он хочет. Все чаще опускаются синтаксически необходимые распространители, например указание – кому досталось и, строго говоря, тоже необходимое прямое дополнение при глаголе привести в такой фразе: При обсуждении программы, предложенной Егором Гайдаром, досталось от  законодателей как за попытки достаточно быстро вести страну к рынку, так и за невозможность быстро привести к рынку (Изв., 27.11.92).

Во многих случаях подоплекой деформаций нормативно-литературного синтаксиса выступает семантика, оттенками которой объясняются изменения и в морфологических характеристиках, и в синтаксических сочетательных потенциях, и в самих типах словосочетаний. В сущности, многие примеры, рассмотренные в качестве иллюстраций семантических переосмыслений и сдвигов в значении, могли бы быть повторены и здесь в грамматической интерпретации. Так, в прилагательном автономный по аналогии со словами свободный, освобожденный от чего-либо развивается несомненное значение независимости – в согласии с извечным российским пониманием свободы не как равенства, равных возможностей, не как состояния, а как действия, как борьбы за освобождение: Белый дом имеет свою медицинскую службу, автономную от  Минздрава России (Изв., 22.10.92).

Свобода у нас – не европейское понятие самостоятельности, возможности жить и вести дела без ограничений, запретов и постоянного вмешательства со стороны, а нечто детерминированное необходимостью преодоления – крепостного права, иного произвола, неграмотности, отсталости, застоя, тоталитарного режима (см. 1.2, ср.: А. Д. Кошелев. К эксплицитному описанию концепта «свобода». В кн. «Логический анализ языка. Культурные концепты», М., 1981, cc. 61–64).

Понятие свободы причудливо переплелось с понятием воли (дать волю, вырваться на свободу, на волю). Отчего, по всей вероятности, Р. Рейган и прославился нелепым утверждением, будто в русском языке нет слова для обозначения понятия свободы. Английское соотношение freedom и liberty, в самом деле, иное, чем свобода и воля, на что и могли указать президенту его советники и «писатели речей», для ментальности которых главное в свободе – состояние рынка, неограниченное предпринимательство, торгашеская демократия.

После 1917 года слово, естественно, обросло и новыми аллюзиями, связанными с реализацией лозунга Робеспьера «Свобода или смерть», т. е. свобода становилась самоцелью, а не условием к улучшению жизни народа. Насаждается также и понимание свободы, как «осознанной необходимости». Однако в бытовом сознании под свободой все больше стало пониматься право безнаказанного говорения, любой критики и жалобы (какая уж это свобода, коль и выругаться нельзя!), протеста, вседозволенности в самовыражении. Именно это понимание объясняет ставшее, к сожалению, нередким утверждение: народу-де свобода во вред, от нее – только беспредел (Изв., 6.2.93).

Примечательно такое мнение: «Бродский не жил в России, где слово стало свободным, но и в несвободной России, и в свободной Америке он обладал самой высшей свободой – свободой слова… Главное в Бродском – это совершенно естественное и абсолютное чувство собственной свободы. “Свобода, – как-то сказал он, – это когда ты можешь идти в любом направлении”» (Изв., 30.1.96).

Псевдосинонимизация слова освобожденный „избавленный от чего-либо“ со словами свободный – собственно „проявляющий свою волю, не стесненный“, но вторично «не имеющий чего-либо» (свободный от недостатков) и автономный „самостоятельный, самоуправляющийся“ и ведет к неправомерным, строго говоря, сочетаниям последнего с предлогом от.

Новое семантическое наполнение слова рынок порождает, например, целую серию производных: рыночный (как качественное прилагательное со степенями сравнения – рыночнее, самый рыночный), безрыночный, квазирыночный, ультрарыночный, рыночно, рыночник, антирыночник, рынкофобия. «Это совершенно новое словообразовательное гнездо, новый факт русской грамматики» (Т. В. Шмелева. Ключевые слова текущего момента. «Collegium», 1993, 1, с. 36).

Другими примерами могут служить прозорливо отмеченный этой же исследовательницей глагол дистанцироваться (нами отмечен в 4.1.), а также силовой (см. 5.2), структура (дистанцировался от структур и людей, структура власти, властная, федеральная, президентская, коммерческая, влиятельная, криминальная, даже крутая структура). Активизируясь, с одной стороны, как понятие, явление, реалия, а с другой – именно как слово, они дают ряды новообразований и новые фреймы, даже серии новых устойчивых сочетаний и многие другие слова.

Вообще сферой наиболее активных подвижек в современном языке выступает сочетаемость слов. Рассматривая стилевые и стилистические новшества, мы, в сущности, видели, что новые нормы и закономерности складываются именно в сочетаемости, в ней и через нее идет движение периферийных явлений к центру. В русле общей настроенности на каламбур и парадокс раскалываются привычные сочетания слов и создаются «невозможные»: Сколько они вам платят «налогов»? – Прилично. Вплоть до очень прилично. Но, старик, за эти «налоги» они имеют покой (Изв., 18.3.93. Ср. уже отмечавшийся популярный ныне оборот с точностью до наоборот).

Интересным примером может служить продуктивность наречий типа по-новому, по-хорошему, которая временами превращается в модную экспансию с вытеснением более привычных наречных форм. Наречные образования из предлога по и дательного падежа качественного прилагательного, являющиеся параллельными вариантами наречий на -о от того же корня, свойственны просторечию и жаргону (в отличие от литературных образований такой модели от относительных прилагательных, не имеющих и вариантов на -о); на нынешней волне демократизации речи их широкое привлечение в литературный канон и известная стилистическая нейтрализация не вызывает удивления (см.: В. Г. Костомаров. По-быстрому значит быстро, а как «перевести» по-застойному? РЯЗР, 1993, 2).

Описываемые факты не ускользают из поля зрения серьезных исследователей-теоретиков, что лишний раз доказывает невозможность пройти мимо них как не заслуживающих внимания ошибок малограмотных людей. Правда, лишь немногие интерпретируют их как симптомы некоего естественного движения языка; обычен взгляд на них как на порчу с призывом воспрепятствовать ей как случайному и временному явлению. Такие авторы считают, что повторяется эпоха малограмотности 20-х годов, и с удовольствием цитируют слова князя С. М. Волконского: «Русский язык в опасности… Неряшливость, пошлость и всевозможные ошибочные обороты стали проникать в нашу речь… Повинен в наводнении родного языка иностранными словами и испошлении его истрепанными словечками и оборотами» (РР, 1992, 2, с. 33).

Как бы ни решалась проблема оценки, очевидны системность многих «ошибок» и несомненная объективность и закономерность тенденций к либерализации языка, лежащих в их основе. Это и создает твердую почву для вкусовой установки, не позволяя просто отмахнуться от ошибок, списать их на малограмотность. Все более становится нормой, например, анормальное употребление деепричастий, причем языковое чутье массово все больше типов такого употребления признает допустимыми (А. С. Петухов. Язык перестройки или перестройка языка? РР, 1992, 2).

Этот пример – несомненное проявление универсальной грамматической тенденции к упрощенчеству, к сокращению используемых возможностей. Е. А. Земская иллюстрирует ее, причем именно как объективный, а, может быть, и желательный процесс, только что упомянутым безобъектным употреблением переходных глаголов. Эта же тенденция предпочтений ведет к тому, что все реже употребляются видо-временные формы глаголов совершенного вида в прошедшем времени для обозначения повторяющихся и обычных действий (А. В. Бондарко. В ответе на анкету о состоянии русского языка. РР, 1992, 2, с. 53).

7.3. Наблюдения за синтаксисом нынешнего языка масс-медиа свидетельствуют об активности тех же тенденций, которые наблюдаются в лексике, – одновременного обращения к подчеркнуто книжным (часто иноязычным) образцам и к оборотам раскованной разговорной речи и просторечия. Использование конструкций книжно-письменного синтаксиса и синтаксиса повседневной устной речи на коротких отрезках текста, нередко рядоположенно, усиливает констатируемое сегодня на всех уровнях языка сближение и смешение языковых единиц, принципиально противопоставленных в традиционном русском языковом сознании.

Это, в свою очередь, ведет к снятию или, по крайней мере, к нивелировке противоположности письменной и устной форм речи, книжных и разговорных стилей, прежде всего в стихии массово-коммуникативной речи, прямо воздействующей на речь бытовую и могущей новым синтезом средств выражения обусловить значительную перестройку литературного синтаксиса.

В сфере предложения – это все более синтаксис, организуемый образом автора, непосредственно общающегося с читателем: Пожалуй, еще интереснее были сообщения М. Челнокова – это тот – помните ? – он еще на заседании парламента швырнул свой ваучер в лицо вице-премьеру (Изв., 26.10.92). Истоки этого процесса стали полноводными уже в 60-х годах, отчего исследователи и обратили тогда внимание на актуализацию таких синтаксических явлений, как расчлененность высказываний приемами сегментации и парцелляции, синтаксическая несогласованность, употребление номинативов, имитация конструкций разговорной речи (см.: Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. М., 1968, сс. 233–266. Ср. также: Н. Ю. Шведова. Активные процессы в современном русском синтаксисе (Словосочетание). М., 1966, а также сб.: Развитие синтаксиса современного русского языка. М., 1966). Все эти приемы приобрели еще больший вес в сегодняшнем русском языке.

Одновременно теряют свою актуальность такие явления, как номинализация (осуществить выполнение вместо выполнить, дальнейшее повышение вместо стало выше), бессубъектные обороты (неопределенно-личные, безличные, обобщенно-личные) и разного рода пассивные образования (придется, вероятно, мириться с тем…; его не зовут, ему не звонят…; когда в приемной наводили лоск, розу оставили…; сколько раз говорилось о нерациональном использовании металла…), приверженность к несовершенному виду глагола (и там, где обычно употребляли совершенный вид), избыточное употребление причастий. Иными словами, перестали быть сегодняшними приметами те явления, которые единогласно признавались наиболее яркими характеристиками языка предшествующей эпохи (см. хотя бы: P. Seriot. Analyse du discours politique sovietique. Paris, 1985, p. 125 и след.).

В построении предложений наблюдается вкусовое стремление к известной нечеткости, свободному конструированию. Так, ни редактор, ни корректор не пропустили бы, не говоря о том, что автор и не написал бы, фразу с таким синтаксическим «примыканием»: Приз за лучшее исполнение женской роли вручен шведской актрисе Пернилле Аугуст – Анна Бергман в фильме «Благие намерения» (Изв., 19.5.92).

Вероятно, не без английского влияния (вспомним обороты типа Washington, DC, или Seatle, Washington, на фоне нашей традиционной почтовой формулы с родительным падежом – Калининград Московской области) распространяются весьма необычные для русского синтаксиса словосочетания, например: Норткот Паркинсон, автор знаменитого Закона Паркинсона, скончался в  Кентербери, юго-восток Англии , в возрасте 83 лет (ФИ, 1993, 20). Подобные номинативные формы своеобразного «анкетно-ответного» приложения в военных, морских и иных профессиональных сферах известны давно; ср. у А. Толстого в «Союзе пяти»: В журнале начальника порта отметили: «Яхта “Фламинго”, владелец Игнатий Руф, восемнадцать человек команды , вышла в 16.30, в направлении юго-запад» (сб. «У светлого яра Вселенной», М., Правда, 1988, с. 275).

В какой-то степени подобные словосочетания находят поддержку в канцелярских построениях, скажем, в формуле приказа: Мосгорплану (т. Степанов) профинансировать строительство указанных объектов…

Видимо, окончательно кодифицировалось сочетание семнадцать часов по Москве, явившееся логическим развитием целой серии выражений – в Москве пять часов, Московское время пять часов, пять часов (время московское), пять часов московского времени… Аналогично развивается формула адреса: пятый дом на Новой улице; дом номер пять, Новая улица; Новая, пять.

Любопытна сравнительно недавняя торговая формула, широко проникающая с рекламой в газетно-телевизионную речь в неустойчивом грамматическом и пунктуационном оформлении: В большом выборе ликеры – производство Германии (Изв., 4.3.93). Флакон туалетной воды De Viris, производство Франции (Изв., 9.1.86). В устной речи название страны часто ставится в именительном падеже, а слово производство может опускаться: колготки женские, (производство) США, продаются на втором этаже; в продажу поступили мужские костюмы, (производство) Англия, двубортные и однобортные. По крайней мере в коммерции вытесняются грамматически более приемлемые конструкции – американские колготки, костюмы из Англии, одеколон французского производства и подобные; ср., однако, почти уже кодифицированные обороты вроде: Одетый к случаю в свой оригинальный пиджак типа френч , в белой рубашке и с галстуком, Солженицын, тем не менее выглядел на думском фоне залетной птицей (Русская мысль, 1994).

Здесь кстати упомянуть новую (или активизированную старую) форму обозначения производящих фирм, в которой наблюдается достаточно свободное обращение с русскими падежами: браслет с изумрудами от Картье , мода от Кардена (примеры из рекламных газет 1994 года), технология от «Ксерокс»  – идеальное зеркало Ваше и всего мира (Пр., 3.3.94), ручки от Parker продаются надежно закрепленными в футлярах с фирменной символикой (Изв., 16.11.94). Оборот на глазах расширяет сферу применения (Вас ждут новости спорта от Анны Дмитриевой и т. п.).

В свое время обратила на себя внимание, видимо, дипломатически весьма обоснованная, но в языковом отношении непривычная формула Федеративная Республика Германии (вместо привычного – Германия): Федеративная Республика Германии установила дипломатические отношения с Анголой (Изв., 17.8.79). Накануне визита во Францию, Федеративную Республику Германии , Англию… (Пр., 10.10.79). Вскоре, однако, журналисты вернулись к прежнему названию, что вызвало такой любопытный отклик:

В последнее время в советской печати стали писать «Федеративная Республика Германия » (а не  Германии , как именуют свою страну сами западные немцы). Вероятно, раньше название Федеративная Республика Германии как бы подчеркивало, что исторически существуют две части одной Германии – Германская Демократическая Республика и Федеративная Республика Германии . Сейчас же, употребляя название Федеративная Республика Германия , наши средства информации так старательно акцентируют это окончание, что забывают изменять его даже в косвенных падежах. Я думаю, что в родительном падеже нужно употреблять: Федеративной Республики Германии , как, допустим, Народной Республики Болгарии (а не Болгария) (Пр., 10.9.89).

Рекомендации автора (между прочим, совершенно непонятно, на каких основаниях он полагает, что сами немцы название страны употребляли в родительном падеже; по-немецки этого, конечно, нет – Bundesrepublik Deutschland) письма затрагивают больной грамматический вопрос согласования приложений (в газете «Правде» или в газете «Правда» ? в городе Нижнем Новгороде или в городе Нижний Новгород ? ), но нам они сейчас интересны как свидетельство живого типа синтаксического построения.

В тексты масс-медиа все обильнее включаются разговорно-просторечные конструкции, являющиеся принадлежностью устной речи, в частности, построения с междометиями и различными частицами (что, между прочим, объясняет и отмеченную в 2.3 их активизацию): Так, как это сделали бы в США, например, столкнись они с подобной проблемой (АиФ, 1993, 2; совсем недавно приоритет остался бы, несомненно, за книжной сослагательной конструкцией если бы столкнулись). Публикуя сложившиеся на тот момент фьючерсные котировки доллара, «Известия» отметили, что они ну никак не отражают инфляционных ожиданий. Прошли три недели – отразили (Изв., 3.2.93). Доказано, что такие пласты («черных глин», т. е. сланцев. – В. К.) полностью, ну абсолютно лишены нефти (Изв., 13.3.93). Ну, почему все наши большие и малые политики не могут сесть за один ну очень большой стол (АиФ, 1995, 46). Борьба с коррупцией, сильно разгоревшаяся аккурат перед сообщением Центробанка (МК, 30.7.93).

Новую популярность и отчасти некоторое переосмысление получают многие словосочетания, сложившиеся в речи «номенклатуры» тоталитарной эпохи. Интересным примером может служить выйти (выходить) на… в таких контекстах, как иметь право выходить (с предложениями) на политбюро, выйти на (уровень) министра, выйти на заведующего отделом. Есть основания полагать, что такое употребление обязано своим появлением военному языку, где терминологизированы издавна два типа оборотов: тактический – выйти на рубеж, выйти на фланг противника и иерархический – с жалобой выходят на непосредственного начальника (по аналогии с рапорт подают на имя…). В послевоенном быту естественно распространились, сначала иронически, затем почти нейтрально выражения типа бригадир не решает – выходи наверх, выше, на самого директора.

В настоящее время конструкция сохраняется, однако меняется круг управляемых слов: За один рабочий день главам государств удалось выйти на принятие 13 документов, причем немаловажных (Изв., 16.5.92; забавно, что в соседнем репортаже читаем: Лидеры Народного фронта Азербайджана немедленно вышли в телевизионный эфир с обращением к народу ). Мы ищем выход , и мы уже сейчас вышли на переговорный процесс с Чечней. С Татарстаном назревает новый этап договорного процесса (КП, 6.6.92).

Естественно меняется и семантика всей конструкции – на месте значения „добиться внимания (контакта, встречи, приема)“ торжествует значение „удалось что-либо сделать (принять решение, начать переговоры)“; обернувшись как бы омонимами, разные значения позволяют не замечать невольную игру слов в последнем примере: ищем выход и вышли на…

7.4. Сдвиги в типах словосочетаний настолько значительны, что могут быть особой обширной темой. В развитие тезиса о разговорности и книжности как двух главных составляющих сегодняшнего языкового вкуса, интересно рассмотреть подробно один бросающийся в глаза пример следования иноязычным синтаксическим образцам.

В сочетании двух существительных, одно из которых служит определением другого многие языки обходятся без формального обозначения этого соотношения падежной формой или предлогом (и без применения прилагательного, которое образовано от определяющего существительного, а часто просто не существует).

В тюркских и иранских языках такую конструкцию принято называть «изафетом». В нем определяемое существительное получает аффикс, который сигнализирует, что стоящее перед ним существительное употреблено в роли прилагательного (инсан „человек“; hэрэкэт „поступок“ – инсан hэрэкэти, где и – аффикс, „человеческий поступок“). Во многих случаях аффикс не употребляется (Э. В. Севортян. К проблеме частей речи в тюркских языках. В кн. «Вопросы грамматического строя», М.: АН СССР, 1955, с. 208).

В английском языке вполне естественны, нормативны, нейтральны и очень распространены такие изафеты: им посвящена громадная литература, в частности классическая статья А. И. Смирницкого «О сочетаниях типа stone wall в английском языке». Слово изафет – при всей условности его употребления здесь – удобно, так как разграничивает словосочетания и сложные (составные) слова, по крайней мере, выделяет среди последних группу с определительными отношениями компонентов.

В нынешнем русском языке продуктивны и те и другие, а написания с дефисом и без него непоследовательны, тем более, что наблюдается много переходных случаев, но все они позволяют, видимо, говорить о дальнейшем продвижении русского словообразования в сторону аналитизма, об известном стирании границ между многими словами и словосочетаниями. Растущая значимость промежуточных между словами и словосочетаниями образований типа ракета-носитель (не ракетоноситель; в том же значении «несущая ракета»! Ср. ракетный носитель), для которых предложено особое название – биномины, прекрасно показана в диссертации М. В. Костроминой «Биномины в русском языке» (М., 1992). Нынешнее их распространение носит поистине эпидемический характер.

Отметим заодно и распространение своеобразных сочетаний глагольных форм: Отношения типа «встретились-разбежались» он не приемлет (МК, 3.7.94). Покажи мне хоть одного, кто бы помирал с голоду или был разут-раздет … Сейчас тружусь на ниве купи-продай … Ребята купи-продай зарабатывают… (АиФ, 1993, 19), плати и бери … купи-продай (Экстра-М, 1993, 15). Немалое количество наших сограждан вынуждены сегодня заниматься бизнесом «купи-продай» (Частный детектив, 1995, 11). Вся жизнь – купи-продай (ВМ, 28.1.95). Плати и забирай  – примерно так в переводе с английского будет звучать термин cash-and-carry (Изв., 25.3.95). «Кэш энд керри»  – новинка, которой еще предстоит завоевать рынок. «Магазин для магазинов», «мелкооптовая продажа», «кэш энд керри»  – это разные названия одного и того же вида торговли… «Кэш энд керри» буквально переводится «плати и уноси» (Изв., 27.1.95).

В этих неоднородных примерах интересно сложное соотношение собственно русских разговорных конструкций с заимствованными, отчасти калькируемыми: wash’n’wear дает кальку (рубашки «стирай и носи»), тогда как rock’n’roll твердо укореняется в форме рок-н-ролл. Многие из образований такого рода носят явно интеллигентский характер: Многие избиратели попались в  «да-нет» капкан (Пр., 19.1.94).

Весьма ярким примером новых для русского синтаксиса «изафетных» словосочетаний может служить название популярного фонда, который в соответствии с традиционными номинациями следовало бы именовать если не официально-советской формулой Фонд имени М. С. Горбачева, то более свободно – фонд Горбачева, Горбачевский фонд или даже просторечно Горбачевка (по аналогии с Библиотека имени В. И. Ленина, библиотека Ленина, Ленинская библиотека, Ленинка и сотнями подобных названий): Имущество, приобретенное Горбачев-фондом , деньги Горбачев-фонда , переданные Горбачев-фонду (МН, 1992, 51–52). Начался визит делегации Горбачев-фонда (Коммерсант, 1.12.92). Горбачев-фонд финансирует цикл телепередач… Руководитель пресс-службы Фонда Михаила Горбачева … Выпуск стал первым из цикла ежемесячных передач, снимающихся на деньги Горбачев-фонда (Коммерсант, 1993, 35).

Разумеется, нерусскость словосочетания не прошла не замеченной: Появился и  «Горбачев-фонд»  – этакая терминологическая помесь иностранного с нижегородским – в переводе на русский: фонд Горбачева (РВ, 2.10.93; автор ставит это рядом с Принт-банк и «муниципальной милицией» – по-русски городская некрасиво. Ср.: Бывший функционер… организовал частные курсы русского языка, назвав их не совсем по-русски «Центр – Пушкин» (Столица, 1995, 3, с. 8. Лучше бы, в самом деле, – Пушкин-центр!). Впрочем, окказионально подобные образования в русском языке известны: у А. И. Куприна в «Гамбринусе» находим: Сашка раздобыл где-то «Куропаткин-марш» … «Куропаткин-марш» был навсегда вытеснен новой песней.

На месте студенты Гарвардского университета вполне можно уже сказать студенты Гарвард (даже – Харвард) университета; что же касается названий, от которых нет русского прилагательного, то только так и можно: профессор истории Уэлсли колледжа (Изв., 8.9.92). Переводчики сейчас и не пытаются русифицировать и даже склонять, скажем, иностранные названия улиц, площадей: По Ванс-авеню торопливо шла женщина. Дойдя до Крамер-бульвар , она остановилась… На углу Ванс-авеню и  Крамер бульвар … (Э. С. Гарднер. Мейсон рискует. Пер. Е. Дмитриевой и Т. Никулиной. М., Политиздат, 1991, сс. 119, 123 и др. Еще несколько лет тому назад было бы авеню Ванс, бульвар Крамер, а то и Крамера или Крамеровский и уж, несомненно, на углу бульвара Крамер или на углу Крамер-бульвара).

Все чаще и легче такие конструкции образуются и там, где естественнее были бы традиционные: Дягилевъ-центръ, Дягилевъ-центра (Коммерсант, 1993, 1) вместо Центр имени Дягилева или на худой конец в разговорной речи Дягилевский центр.

Но ведь по-русски сочетания с прилагательными и с родительным падежом по ряду обстоятельств, и в самом деле, бывают коммуникативно неудобными, особенно в случае иноязычных имен. В Баку, скажем, станцию метро предпочтительнее и по-русски называть Шаумян (Шаумян-станция, станция Шаумян), а не Шаумяновская, Шаумяна (неловкость ощутима и при собственно русских на Пушкина выходите? и под.). Также в географических названиях типа мыс Челюскин (Пр., 27.8.79), хотя – мыс Дежнева, ср. также Адлер-курорт и слитно Адлеркурорт и т. п.

Ситуация осложняется неловкостью конструкций типа Институт имени А. С. Пушкина, которая, если отбросить наивно законодательную практику присваивать именные названия верховными указами, приходит в странно-противоречивые отношения с нормативным для русского языка сочетанием Пушкинский институт или естественными для синтаксиса большинства языков сочетанием Институт «А. С. Пушкин» (так, например, у болгар) или Пушкин-институт (скажем, немецкое Puschkin-Institut).

Традиционно образцовый русский язык избегал подобных «аграмматичных» построений (допускались массово в профессиональной речи, особенно в технической и научной разнообразные сложения, например: крекинг-процесс, блюминг-стан, альфа-частицы, Х-лучи и т. д.; ср. компакт-диск, мини-диск, а также уик-энд). В настоящее время перед ними ворота в литературный обиход широко распахнулись.

Этому, несомненно, способствовали ставшие широко известными произведения русских писателей-эмигрантов, в речи которых под влиянием иноязычного окружения они более естественны. У В. Аксенова (В поисках грустного беби. New York, 1990), например, находим не только названия вроде Пенсильвания-авеню или явной кальки шоу-бизнес, секс-коммерция, флаг-башня, но и салат-бар (В  салат-баре мы отоварились еще овощами  – с. 48), бюро-шедевр (бюрократический шедевр: Теперь, при всем желании, к нашим бумагам невозможно придраться: совершенство! Бюро-шедевр!  – с. 99) и даже Казань-юниверсити (Март, студенческая местность близ «Казань-юниверсити»  – с. 96).

Конструкция оказывается чрезвычайно емкой и, несмотря на известное несоответствие русской грамматике, получает все большее распространение, прежде всего в различных названиях, как-то связанных с английскими образцами: бизнес-школа, московский телефонный бизнес-справочник (параллельный английский текст the Moskow business telephone guide наводит на мысль о том, что все эти бизнес-справочник, бизнес-университет, бизнес-клуб, а затем бизнес-туризм и пр. – собственно русские образования, даже и не кальки). В то же время английские образцы несомненны, что часто подчеркивается и сохранением подлинного написания:

В скором времени Россия сможет выйти на мировой рынок multimedia … Конференция «Мультимедиа: среда как культура, культура как среда»… Спонсором конференции стала американская компания RUI – генеральный представитель в России фирмы Apple Computer Co. (США) – одного из лидеров в области multimedia-систем (Коммерсант, 26.2.93, 35). В том же тексте встречаем – мультстудия, ср. мультипликация, мультфильм, мультик). Самый уязвимый пункт «know-how-центра»  – отсутствие банковской поддержки (Коммерсант, 23.3.92). Охранники «Центр-системы» … предприятия «Центр-системы» … (Сегодня, 25.5.93). Так называемые траст-фонды (т. е. трастовые. ЧС, 24.3.93). Мы заинтересованы в ответственной солидной женщине, которую можно будет назвать офис-менеджер … А  топ-модели нам не нужны (РВ, 11.9.93). Появилось множество шоколадных яиц – «киндер-сюрпризов» . Были отлажены тест-системы (О лихорадке Эбола. АиФ, 1995, 46). С использованием этикеток с  штрих-кодом (Пр., 23.11.95).

Но много новообразований, которые, вне всякого сомнения, созданы независимо на русской почве и которые нельзя уже не признать достоянием русского словаря, тем более, что они упорядочиваются в очевидные ряды или серии: шоп-тур, шоп-туризм и шопинг-туризм (Упал пассажиропоток и в странах модного ныне шопингового туризма – АиФ, 1993, 13), бизнес-туризм, попкорн-аппарат, имидж-центр, авто-шоу, шейп-шоу, ток-шоу, маски-шоу (и даже шоу-спектакль! На ТВ капитал-шоу), джаз-фестиваль (хотя совсем недавно были фестивали джаза и джазовые фестивали), гей-тусовка (МК, 3.7.94), интим-клуб (АиФ, 1994, 32), интим-услуги (Центр-plus, 1994, 36), киллер-команда (Изв., 21.3.95), тревел-чеки (Пр., 12.2.94; ранее – дорожные чеки).

Таким образом в современном русском языке складывается новый тип словосочетаний, параллельно с биноминами, с составными и сложными словами, воспринимаемыми русским языковым чутьем как универбы, что часто подчеркивается слитным написанием: компактдиск (компактный диск), лазердиск (лазерный диск), видеоклип (но – видео-кассета и т. п.). Водораздел оказывается колеблющимся и часто малоощутимым, что и подчеркивается разнобоем написания: траст-операция (трастовые услуги), паблик-релейшн, панк-стиль, шоп-туризм и пр.

В основной массе эти образования как-то калькируют англоязычные сочетания, выстраиваясь в очевидном порядке: факс = (аппарат, бумага, модем, машина, связь), видео = (диск, кассета, фильм), бизнес = (клуб, центр, сервис, скул, школа, ср. также бизнескласс (авиа-термин), мастеркласс) и т. д. Их классификацию пока дать трудно, ибо аморфность, неоформленность моделей как биноминов, так и «изафетов» дает жизнь и таким монстрам, как «Коммерсантъ-daily» и «Коммерсантъ-weekly» (кстати несклоняемым и в первом компоненте, что поддерживается не только отпугивающей новизной, но и – парадоксально – ером, смущающим глаз сегодняшнего читателя: прочитал в «Коммерсантъ-daily»!).

Иноязычный синтаксис поддерживается все учащающимися случаями прямых иноязычных вкраплений в русский текст вплоть до таких параллельных текстов: изучение иностранного языка с акцентом на бизнесспециализацию… with the emphasis on business specialization… Дается бизнес-специализация… (Из объявления. Характерно русское написание – с дефисом и слитно – при английском раздельном). Жизненность рассматриваемых сочетаний естественно связывается с продуктивностью биноминов, стоящих на границе слов и словосочетаний (т. е. образований вроде эмаль-провод, эмаль-провода – Коммерсант, 1993, 35), или таких названий, как «Президент-отель» в Москве.

Рассматриваемое явление привлекло внимание и популярной писательницы: Экспресс-опрос, пресс-релиз, ток-шоу , а теперь еще и это офис-применение («Прогрессивный дизайн, ориентированный на офис-применение») свидетельствуют о том, что не только английская лексика (или дубовая техническая латынь, процеженная сквозь английское сито) вдруг поманила нашу прессу своим западным звучанием, но и английский синтаксис, как василиск, заворожил и сковал мягкие мозги бывших комсомольцев, а ныне биржевых деятелей. Какого рода шоу ? В английском контексте вопрос бессмысленный, так как в английском рода нет… В русском же, по-видимому, среднего, просто потому, что кончается на у. И вообще говоря, переводится как «представление». А  ток значит «разговор», «беседа». В английском одно существительное, поставленное перед другим существительным, выполняет функцию прилагательного. А в русском не так. «Разговорное представление» (хотя, конечно, звучит тяжеловато): вот вам прилагательное, а вот вам и существительное. Оба склоняются за милую душу. Чем плохо-то? Может, англичане тоже склоняли бы свои слова, да не с руки. Замечу, кстати, что на языке оригинала все эти термины (talk show) пишутся без дефиса, так как это именно два слова, поставленные вот в такой, специфической, в высшей степени свойственной английскому языку позиции. А у нас норовят поставить дефис, слив два слова в одно, и не потому ли, что в русском языковом сознании, подобно следу от выпавшего гвоздя, все же остается воспоминание о нехватке чего-то: может быть, соединительной гласной? ВодОпад, темнОсиний и т. д. (Татьяна Толстая. Долбанем крутую попсу! МН, 1992, 11).

И, в самом деле, нам бы еще развить аффикс ирано-тюркского изафета, чтобы избежать смешения составных слов (биноминов) и словосочетаний, давно ушедших от представлений о приложении.

7.5. Достаточно трудно судить о новшествах в области произношения, в малоизменчивых фонетике и интонации. Но все же некоторые вкусовые установки и предпочтения моды очевидны.

Они связаны, прежде всего, с терпимостью к ненормативным ударениям вроде возб у́ дить, н а́ чать, пр и́ нять, прин я́ ла, угл у́ бить, сформи́роваться, преми́ровать, и́дут, заня́л, за́няла, заклю́чен, позво́нит, уда́лось, вне́сены, переве́ден, пе́редал, пере́дано, прове́ден, пережи́ла себя, углу́бленный, мину́л год, попал в кле́щи, в ясля́х, на стена́х, два шага́, окупятся сто́рицей, до́говор, догово́ренность, ква́ртал, при́говор, стату́я, ходата́йство, э́ксперт, феноме́н ; ср. также произношения вопиет, повлекший.

Разумеется, ревнителей традиции все эти формы возмущают: «Произнесение значительным тоном с телеэкрана: “Наш уставный фонд (или совершенно безграмотно “уставной”) – 100 миллиардов рублей” – не более чем психологический трюк, рассчитанный на экономическую и правовую малограмотность населения» (АиФ, 1994, 1).

Заметны и попытки придерживаться иноязычного произношения в заимствованных словах. Обращают на себя внимание принятые многими радио- и телекомментаторами, выступающими в свою очередь их разносчиками, модные интонации, имитирующие английские, распространенные в молодежной среде и привлекающие молодежь своим «американским звучанием»: по области дождь на юге , на этом мы заканчиваем (так называемый accidental rise на подчеркнутых словах).

Явно перераспределяется членение на границе главного и придаточного изъяснительного предложений: сказал (пауза), что придет произносится по-новому – сказал что (пауза) придет. В бытовом разговоре нередко звучит даже сказал что? (пауза) придет, придет наверняка. В принципе нарушается, видимо, противопоставление прямой и косвенной речи в своеобразной разговорной несобственно прямой синтаксической конструкции. От нее один шаг до возможности опущения союза, что свойственно русской разговорной речи и стало нормой в английском языке: он сказал – придет обязательно. Можно, кстати, заметить, что в газетах явочным порядком давно установилась практика оформления прямой речи, отличная от насаждаемой «Сводом правил орфографии и пунктуации» (1956).

Активизировалось становление некоторых новых фонетических норм, признаки которых отмечались ранее часто как речевые небрежности (например, исчезновение аффрикат в разговорной речи, устранение йотированности в случаях типа в музее, еще, опущение гласных вроде коп(е)ративный и т. д.). Новейшие исследования отмечают общий процесс убыстрения речи, что влечет за собой структурно-фонетические изменения, особенно в заударной части слова. Эти процессы в свою очередь содействуют убыстрению речи (см., хотя бы И. М. Логинова. Описание фонетики русского языка как иностранного. Докт. дисс., М., 1995).

Отмечается возросшая терпимость к диалектным особенностям речи, например к «оканью» В. Солоухина или В. Белова. Впрочем, у образованной части населения по-прежнему вызывали неприятие, насмешку фрикативное Г и билабиальное В в произношении М. С. Горбачева, особенно в сочетании с его лексико-грамматическими диалектизмами и специфической жестикуляцией. Они к тому же легко гипертрофировались популярными юмористами-сатириками.

7.6. При новых правилах игры, диктуемых психологией перестраиваемой, реформируемой жизни, когда новое принимается безоговорочно, а старое отметается категорически – только потому, что оно старое, теряют свою безапелляционную обязательность даже орфографические и пунктуационные предписания.

Так, весьма естественно, вопреки действующим правилам, стали писать с прописной буквы многие слова религиозной тематики: Бог, Господь, Библия (ср. также: Л. П. Калакуцкая. Имена собственные в орфографическом словаре русского языка и других лингвистических словарях. ВЯ, 1993, 3). Не без стремления к уничижению (ср. предпочтение формы ленинщина перед формой ленинизм) появились написания вроде большевицкий принцип уравниловки (Эмиграция, 1993, 47).

Но важнее другое – то, что общество склонно к терпимости даже касаемо очевидных небрежностей, совсем недавно вызывавших не сдерживаемое возмущение, вроде орфограммы с бешеННой скоростью и, беЗконтрольная утечка оружия (РВ, 23.11.93). Русские газеты, отличавшиеся высокой грамотностью и корректорской пунктуальностью, сейчас без особого стеснения пестрят опечатками и прямыми ошибками.

В сущности, примеры можно найти, внимательно прочитав любой номер любой сегодняшней газеты: Отчего наши депутаты так Лужкова не взлюбили , чем он им насолил? (Куранты, 1993, 32). Их будет нехватать (Сегодня, 1993, 3), хорошую приобретение должен получить… при вывоз предметов культуры… (Коммерсант, 26.2.93). Гари Джибу договаривался… Гарри , к сожалению, теперь ничего о тех переговорах сказать не может (Изв., 25.6.93). Второй признак – реальная, а  несловесная свобода частного предпринимательства (РВ, 8.7.93). Фактически спустил конфликт на тормоза (РВ, 9.7.93).

Сообразно собственным представлениям о правильности пишут зэк и зек, компакт-диск и компактдиск (производство проигрывателей компактдисков  – Изв., 1.7.92. Ср. тут же флоппи-диск).

Противоречиво происходящее орфографическое (как нередко и морфологическое) освоение заимствований может также иллюстрироваться двойными написаниями, психологически часто ассоциируемыми именно с иностранным словом. Возникает немало осложнений (см. 3.2), заметно затрудняющих пишущих на фоне обилия массы заимствований. В силу гиперкорректности возникают уже отмеченные необоснованные орфограммы диллер и хиллер – видимо, по аналогии с киллер и потому что вообще двойное написание согласной воспринимается как более культурное, иностранное (по-английски dealer, healer, но killer).

Слово бизнес было исходно освоено вполне в русском духе с одним согласным, речевая практика склоняется к написанию одной согласной в слове офис, хотя привычно писали и с двумя, как в языке-источнике: Сообщения юного Маклина начали высоко ценить в лондонском Форин оффис (Изв., 20.2.93). Можно полагать, что осмыслены как бы два слова-омонима – оффис „ведомство в англоязычных странах“ (обычно в составных названиях, несклоняемое) и офис „кабинет, контора“. В новейших заимствованиях колебания бесконечны: дискетта и дискета (слово встречается и в форме мужского рода: дискет). Видимо, они должны проходить длительный период разнобоя до конечного упрощения, как то случилось, скажем, с коридор и галерея (интересно, что упрощение может начинаться с производных: оперетта, но опереточный, оперетка).

Какие в то же время могут быть силы у лингвистов-орфографов, если рекламодателям вдруг хочется заполонить все газеты и стены надписью Лотто Миллион (и наполнить эфир странным произношением как бы в два слова без редуцирования гласных: лОт-тО!), невзирая на имеющиеся в русском языке лото, лотерея? Или вспомним название столицы Эстонии – Таллинн…

Все более укореняются не предусмотренные «Сводом…» формы – о’кей, рок-н-ролл (Ганс – это рок-н-ролльное название, сленговое слово, которое может означать что угодно, его даже не обязательно переводить – Новый взгляд, 1993, 39) и пр. В сфере рекламы широко используется прием выделения в слове шрифтом или цветом некоторой части, имеющей самостоятельное значение и навязывающей нужную оценку-призыв: приватиЗАция, ОТОН вОТ ОН какой, сотрудничестВО! Ср. также: молва… преувеличивает влияние «антиСПИДовской» группировки (Новый взгляд, 1993, 40).

Все это, конечно, не остается незамеченным читателями, но они все реже – на волне общей терпимости и российского понимания свободы! – выражают протест: Слово дилер переводится как торговец и никогда не пишется через два л, а дистрибьютор означает только распределитель и больше ничего… В слове офис (контора) бывает только одно ф, а агенТство, прецедент и инцидент пишутся только так и никак иначе. А впрочем, что удивляться грамматическим ошибкам бывших технарей, решивших заняться бизнесом, когда на страницах центральной прессы можно увидеть и такое: «Новый Гуманитарный Университет возрАждающий лучшие традиции гуманитарного образования…» – да еще без очевидного знака препинания (Открытое образование, 1992, 1).

Можно было бы, по примеру сегодняшней молодой публики, с гордой или снисходительной улыбкой игнорировать подобные явления, несмотря на их массовость. Однако за ними со всей несомненностью просматриваются серьезные тенденции, в основе которых извечные сомнения в оптимальности правил правописания и расстановки знаков препинания, непреходящее желание их упростить. И если в более спокойные времена эти чувства сдерживаются стремлением держаться за традицию, культивировать преемственность, то в наши дни они порой становятся необузданными. Более того, эти чувства оказываются в русле установок, настроений и вкусов общества.

Об этом можно судить по такому пассажу журналиста: «В. Цой – вне логики и истины. В своем творчестве он отражает этот мир абсурда целиком. Его стиль – прежде всего простота, доходящая до отказа ставить знаки препинания в своих текстах. Он прост и наглухо скрыт от посторонних… Его стихи таковыми можно назвать только условно – ритма и рифмы на первый взгляд почти не видно… Он никого не учит и ничего не навязывает. В эпоху тотального безверия люди очень болезненно воспринимали малейшие намеки на принуждение в принятии каких-то истин… Он высвечивает полнейшую бесперспективность нашего теперешнего существования, оставляя нам надежду в нас самих (РВ, 21.8.93. Выделено мною. – В. К.).

Говоря о сегодняшнем функционировании русского языка, О. Б. Сиротинина выразила обеспокоенность состоянием «вспомогательных структур языка», что «может уменьшить и различительные возможности самого языка, т. е. привести его к упадку… Тире и двоеточие в бессоюзных предложениях стали употребляться без смыслового разграничения, появилось чисто формальное обособление в субстантивной группе и т. д.» (О. Б. Сиротинина. Ответ на анкету о состоянии русского языка. РР, 1992, 4, с. 55). Приведенные примеры уменьшения различительных возможностей знаков препинания свидетельствуют, несомненно, о действии той же общей тенденции нашей грамматики к упрощенчеству.

Любопытно, что сейчас стало модным восхититься старой орфографией и даже поставить на письме ер, ять, десятеричное i: газета и еженедельник называются Коммерсантъ-daily и Коммерсантъ-weekly, некий концерн именует себя Пересветъ (но без Ь на месте последнего Е!), имеется издательство Твердъ, издается еженедельная газета Iностранец и т. п. В основе этих написаний лежит стремление к письменной архаике, которое в сочетании с ориентацией на англоязычность, выступает еще одним доказательством того, что книжность является важной чертой сегодняшнего языкового вкуса.

Любование упраздненными буквами старой азбуки есть, конечно же, проявление крайности моды на книжность, о чем уже говорилось в 0.4. Не один Коммерсантъ-daily служит тут примером, есть еще и малотиражный литературный журнал The Golden Age – Золотой вЬкъ, Банкъ «Столичный» – Bank «Stolichny», Stilьная страница в «Московском комсомольце» и много других названий. Показательно, что некий «Рок-журналист» выпустил компакт-диск под названием Vreмя, впеrёd (АиФ, 1994, 1). Тут симптоматичны не только оглядка вспять, но и взгляд в кое-кем желаемое двуязычное будущее.

Разумеется, к дореволюционному правописанию, которое авторы этих написаний знают хуже, чем английскую орфографию (напечатал же Л. Колодный, что посетивший Россию отпрыск семьи Романовых подписался благородно, по-старому «с  ятем на конце – Константинъ!» ), эти орфограммы не имеют никакого отношения и служат всего лишь символами протеста и поиска, выражением настроения неудовлетворенности (упомянутые газета и еженедельник сокращенно себя называют Ъ!). Собственно, как и значок с изображением Николая II отнюдь не означает, что его носитель любит этого царя, но лишь его недовольство всем, что вокруг сейчас, это прием демонстрации своей позиции.

Но и отбрасывая подобные курьезы, нельзя не заметить, что общество в целом перестало следовать куда более важным законам и соблюдать куда более серьезные запреты. Чтобы люди слушались «Свода…», он должен стать из приказного, командно-императивного объяснительным, ориентирующим и не чуждаться объективно возникающих новшеств, вообще меняющегося вкуса. Конечно, сказанное не следует воспринимать как призыв к отказу от воспитания правосознания и законопослушания, однако дидактичность обречена, если не улавливает психологические и культурные тонкости, а в нашем случае еще и прогноз намечающихся языковых тенденций.

Историческая и научная обоснованность рекомендаций, даже их простота сегодня, видимо, не так важны, как учет настроения публики, ее психологической установки, ее готовности к изменению порядка. Нормализаторы, которые всегда более или менее консервативны, сегодня не в моде. Нельзя, конечно, забывать и о том, что трудности, стоящие перед орфографическими комиссиями, порой объективно непреодолимы и вынуждают идти на субъективно-вкусовые решения. В самом деле, рекомендации, основанные на стремлении к унификации, не так уж редко оказываются неэстетичными.

Исследователи орфографии указывают на неизбежность вариативности и даже разноголосицы (см. многочисленные работы В. Ф. Ивановой – авторитетнейшего в этой области автора, для нашей темы особенно интересна ее статья «О современном правописании и новом издании орфографического словаря» – РЯШ, 1993, 2). Соответственно, тому разбросу, который уже наблюдается, суждено расти.

Здесь к месту указать и на характер шрифтов, на модные начертательные новшества, отражающие, несомненно, воздействие компьютерной графики. По мере того как машина уподобляется человеку, человек (или, по крайней мере, его вкус) все более уподобляется машине. Сильным фактором выступают масс-медиа, особенно кино, телевидение и видео с их сложным взаимодействием речи и изображения, собственно языковых и иных приемов воздействия и передачи информации.

Одним из следствий компьютерного набора текста стала граничащая с неразберихой свобода переноса (вплоть до оставления на строке или переноса на другую одной буквы), что, конечно, весомо затрудняет беглое чтение: перманен-тный (Коммерсант, 1993, 12), материал о злоу-потреблениях (Изв., 31.3.93), представительство в Ге-рмании… владеет десятью фи-рмами (Изв., 8.4.93), пре-длагали (Изв., 26.5.93), бан-дформирования… Вашин-гтон (Сегодня, 25.5.93), бюрок-ратия, ко-мпания, ко-рректива, разо-йдись (в одном номере! НГ, 17.6.94).

В пунктуации наблюдается еще больший разнобой, нежели в орфографии.

Громадную роль в определении нынешнего орфографического вкуса следует приписать рекламе и в целом всем масс-медиа. Формируясь на рубеже лингвистических и графических, точнее – всех изохудожественных средств (вплоть до цвета и звука), они принципиально переплетают языковую и внеязыковую стороны, что и вызывает органическую потребность в новых типах письменного оформления текста. В случаях мотивированных нарушений рекомендаций «Свода…» победа поэтому часто оказывается на их стороне, и это, несомненно, следует учесть его составителям и совершенствователям.

Современную орфографическую ситуацию в целом можно охарактеризовать как «орфографическую рискованность», даже как «угрозу орфографической вседозволенности, анархии» (Русская словесность, 1995, 2, с. 85). Это, конечно же, есть следствие общественного вкуса в языковой коммуникативной сфере. И все это должна учесть комиссия, готовящая в Институте русского языка им. В. В. Виноградова проект нового «Свода правил орфографии и пунктуации».

Изложенные в этой главе наблюдения носят беглый и по необходимости (в силу неодинаковой исторической «крепости» разных ярусов языка) спорный характер. Автор, подбиравший увлеченно, хотя, может быть, не всегда разборчиво малейшие доказательства принятой им концепции влияния вкуса эпохи на языковую жизнь общества, рискнул все же говорить о намечающихся процессах на «непроницаемых» уровнях языка, ибо какие-то их признаки заметны, несомненно, даже на столь кратком временном отрезке.