Ночь взывала к чарующим ритмам человеческой души, возвышенной музыкальной трели. Пропитанная красотою, томящей неизвестностью, сладкой дремотою полночь, переходящая в заветное завтра, приглашала в крепкие объятия черного неба, освещенного жемчужным диском полной луны. И мрак приобретал тона лилового и лазурного, темно-синего и глубокого морского. Теплый ветер шептал слова искренние и нежные, наполненные лаской, холодный ветер кричал угрозы и проклятия, темно-зеленая листва, срываемая под натиском крученых вихрей, гласила о приближающемся кошмаре, проснуться которому пробил час. Земля, поглотившая однажды людскую боль и страх, покрылась инеем, затвердела и потрескалась в преддверии новых страхов, что поселятся в юных сердцах и возродятся в старческих.

Местная клиника находилась в самом центре старой части города, где проживали по большей части ремесленники и крестьяне; художники и танцоры, многие артисты, покоряющие публику своими завораживающими и трогающими сердце выступлениями. Все жили в достатке в ухоженных и красивых домах, с любовью и усердием выполняя ежедневную работу. Ведь труд, которым они занимались, был приписан им самой судьбой, и каждый чувствовал отдушину в своем деле, уверяясь в истинности слов прорицателей. Люди никогда не испытывали голода или классовых нападок со стороны вельмож, служащих во благо и процветание Империи и всего мира. Следовали ли называть подобную преданность обязанностью — нет. Скорее у этих людей было врожденное чувство долга и самопожертвования, но, увы, как и все люди, они были несовершенны. В них тоже поселилась и злоба, и зависть, и гнев, и ненависть, и чем сильнее сиял свет, тем гуще становилась тьма в их умах.

Сегодня днем в больничный покой доставили мальчика со странной лихорадкой, лишившей его способности логически рассуждать, позже быстро развивающееся заболевание привело к серьезным нарушениям речи и пробелам в памяти, ребенок не мог узнать собственную сестру, когда ее подвели к нему, лежащему за стеклянной перегородкой в капсуле. Лицо его было бледным, покрытым мелкими блестящими капельками пота. Он часто дышал, делая краткие и прерывистые вдохи, жалуясь на постоянные боли в груди в области сердца и ключиц, а глаза были пустыми, будто прикрытые черной вуалью. Его десны кровоточили, кутикула на ногтях стала багрянее кораллов, отвергая мертвые клетки из тела. И даже сыворотка Аэтернис, спасшая и продлившая жизни людей, восстанавливая разрушенные ткани и синтез, молекулярную структуру, не могла побороть незнакомую медикам химическую формулу. О происшествии тут же дожили в центральное управление, приславшее через час целый арсенал исследователей и ученых, работающих над новыми препаратами, и появление новой болезни, какой бы она ни была, ставила под угрозу всех. Она пугала своей смертностью и скоротечностью, синтетическая биология, на которой основывалось и жило новое поколение человечество, оказалось бессильным против нового оружия, выдвинутого природой.

Жизнь мальчика утекала, и когда было бесполезно что-либо предпринимать, один их докторов положил руку на стекло, отделявшее молодое и часто бившееся сердце от слабого утихающего стука, на холодном стекле, остался отпечаток теплой руки живого человека, с длинными узкими полосами жизни.

— Слишком поздно, — сказал один, снимая белую кислородную маску с золотыми лотосами по краям и набирая на появившейся в воздухе электронной клавиатуре пароль, отсвечивающий фиолетовым при касании пальцев. Капсула открылась, и ресницы ребенка распахнулись под узнаваемым дуновением чистого ночного воздуха из широко распахнутого окна его одинокой комнаты. Лаборатория находилась на самом верхнем тридцать третьем этаже, и через ртутное покрывало проглядывались отблески красного огня праздника. Ладонь помощника легла на сырой лоб и мягко провела по спутавшимся липким черным волосам — нерв под правым глазом мальчика дернулся и он выдохнул, с удовольствием и печалью расставаясь со свежестью своих родных краев, любимой земли и воспоминаниями.

— Первой жертвой смерти стало невинное дитя, — произнесла женщина с длинной золотой кудрявой косой, закрепленной сфероидным украшением из чистых рубинов на последнем из узелков. Она была спокойной внешне, но внутри нее зажглась искра суеверия — одного из жутчайших пороков человека. За целый день более не поступало новых сообщений о схожих случаях, но все может повториться завтра. И новая проблема была серьезной угрозой для нормального и успешного проведения Турнира. Представителям не должно отвлекаться на время состязаний участников на внешние проблемы, главной их задачей было избрание достойного кандидата на пост нового Рефери, и более ничто не должно было помешать им столь важному решению. Но такое было впервые, и это пугало, как и всякая неизвестность, впервые открывшаяся глазам человека. Мальчик по всем физиологическим критериям был здоров, в крови не были найдены признаки клеток, расположенных к сверхчеловеческим способностям, что вновь доказывало его полную причастность к китайской национальности. Кровь с «золотой» ДНК встречалась чаще у людей европейского происхождения, потому как именно на территории Евразии происходили военные действия Третьей Мировой, где проводились экспериментальные проекты, позволившее встать человечеству на новый уровень развития, сделать глобальный шаг в своей природе, эволюционировать. Но люди со временем стали забывать о важнейшем законе устройства мироздания, что за каждый новый скачок вперед, природа будет отвечать в стократ за причиненный ущерб и за достигнутую власть, которой людям никогда не будет достаточно в полной мере, чтобы утолить свою бесконечную жадность.

Все ушли, оставили одного маленького мальчика, сгоревшего в страхе перед смертью, и стоящей за ней неизвестностью в большой комнате, воздух которой был напоен безутешной скорбью. И гнев от этого одиночества, оставления в беспомощности были его последними мыслями. В сознании отчетливо звучало желание продолжить жить — глотать воздух, чувствовать вкус, ощущать боль и плакать, радоваться и наслаждаться, он просто хотел жить. Неважно как, и смысл находился в каждом мгновении, которое раньше показалось бы печальным или маловажным, не столь значимым. Ничто не волновало его в тот момент — ни боль, ни отверженность, ни горе его сестры — ее холодные и соленые слезы, что падали на его лицо на набережной, и вкус морской волны на кончике языка. Мир постепенно сужался, таял, как таит снег на горячих ладонях, растворялся, как растворяется рассветная дымка. Тяжело и легко опустилась его грудь, когда он сделал вдох, словно протягивая руку к невидимому тросу, а при выдохе он упал в пропасть, устремился навстречу черному и безликому небу, проваливаясь в глубину темнеющих вод океана, туда, где не достигнут глаз лучи предрассветного солнца; где губы не разомкнутся, дабы глотнуть свежего воздуха. Последний вздох, сродни игре скрипки, полету лепестка, уносимому ночным ветром и опускавшемуся свету луны, ласкающего кроны деревьев. Тишина, что заставляет леденеть кровь и останавливать сердца — страх. Осознание опасности и привносимые возможные варианты еще не наступившего будущего делают людей глупыми и податливыми паники, и появляется бесконтрольный хаос, заполненный отчаянием. И среди гуляющего между людей страха, немногие разумные неспособны выбраться из толпы обезумивших, и предвидя неизбежность, становятся частью безумия.

Первыми сломались его кости, они хрустели так, как могучие мужские руки бы ломали тонкие древесные ветки, чтобы подкинуть их в костер возле ночлега, кожа стала мрамарно-белой, как у трупа, и даже серо-пурпурные синяки под глазами не были видны за неестественной белизной, как чешуйчатое брюхо питона. Из чуть приоткрытого рта потекла густая черная кровь, образующая небольшую лужицу возле левого плеча, суставы лопались, как мыльные пузыри, а тело каменело. Если приглядеться, подойти еще ближе, присмотреться, как кудрявые черные локоны падали на лоб, оттеняя лицо, то можно было бы подумать, что он просто спит. И так было, его часть души уснула вечным мертвым сном, тогда как вторая ее половина просыпалась, терзая мощными лапами чудовища дверцу клетки, и они поддались. Его глаза распахнулись, и он сделал глубокий вздох, силясь дотянуться руками до горла и стянуть зажившие его тиски, но пальцы не шевелились, а руки, сколько бы разум не приказывал им подняться, не слушался приказаний. Перевернувшись на бок, мальчик сплевывал кровь на чистейшие белые половицы, цепляясь пальцами за края капсулы, сжав их настолько сильно, что разбившиеся осколки впились ему в ладони. Глаза метались от одного предмета к другому, кутикула кровоточила, зубы и десны болели, словно у него резались клыки. Он слышал треск собственного позвоночника, и сила невидимых зубцов располосовала ему внутренности, как когти игривого черного кота, играющего с собственной жертвой, разрубив ее пополам. Мысли и воспоминания путались и смешивались одни с другими, и жажда, бесконечная и неутолимая развязала ему гортань, чтобы он мог закричать от дикой и непереносимой боли. Если бы он мог, он бы так и кричал это слово — больно. Вены горели, плавились, кровь затвердевала, а по коже поплелись гнойные узоры, многочисленными ободками, разрисовавшими его кожный покров. Агония не прекращалась, а с каждой секундой нарастала все больше. Он находился в померкшем пространстве, где существовал только мрак, глубокий, одичалый и бездонный, но если сделать шаг, то пальцы коснуться стеклянной преграды, сквозь которую просвечивались черты знакомого лица. В этом мире пасмурно и зыбко, и отчаяние обнимает тебя, раскачивая на бесшумных морских волнах, как нежные руки матери. Прикосновение холода смертельно, но оно присутствует невидимым призраком за твоей спиной, смотрим в зеркальное отражение самого себя.

Его глотка разрывалась от крика, боль, которую невозможно превозмочь силой воли или выдержкой, недюжинным упорством — пусть не поднимают головы те, кто в голос ринется хвалиться тем, что сможет пройтись по тропе, на которой плавятся кости, растворяя стопы ног кислотой. Раскрывшийся рот разорвал губы, кости становились тоньше, тверже и длиннее, ногти отрасли на полметра, превратившись в лезвия, способные рассечь даже металл. Когда рука обессилено упала вниз возле рвущегося изнутри на части тела, кончики ногтей клацнули о железный стол, на котором он лежал, мгновенно разбившийся по частям, словно хрупкий хрустальный графин, от которого посыпались сотни мелких осколков. Крупное треугольное острие стекла пронзило левое запястье, несколько мелких железных обломков пригвоздили его к поверхности белого пола, но на резную боль он не обратил внимания, глотая воздух так, как глотает ледяную воду странник в пустыне жаркой летней ночью. И он упивался воздухом с дурманящим ароматом роз, он ощутил его, когда влажные губы прижались к холодной сливочной коже на шее женщины, что осторожно укладывала его в капсулу, а от волос исходил запах солнца, образуя над ее головой золоченый нимб, сотканная из чистого света фигура была видением ангела. И этого ангела он жаждал поглотить, пожрать, поработить, утолив порочный голод, рвущийся наружу.

В пустоте, борясь со своей натурой, детская ладошка тяжело ударила по стеклянной завесе, отчего по высокой стене пробежала рябь, вдалеке слышался грохот разбивающихся о морские волны скал, падающих с сокрушительной быстротой вниз, и по лодыжкам ног прошелся морозный ветер, являющийся доказательством того, что за осязаемым препятствием было пространство. Он вновь ударил по стене, на этот раз сильнее, но взамен не последовало ничего кроме вибрирующего звука глухого эхо. За этой стеной было его солнце, раскаляющий дотла жар. Тело горело, а там внутри солнечный свет, опускающий свои косые лучи на льдинисто-голубую поверхность бесконечного океана, там ветер, свистящий в дымчатых облаках цвета пахты, там за преградой свобода. Незримая основа плавилась под его кожей, и пальцы как магма разъедали аморфную структуру вещества. В его глазах появилась решимость, и вторая рука кулаком пробила брешь в стене, рассыпая кристальные частицы в черном просторе, отчего на костяшках пальцев появились багряные раны и ссадины с застрявшими кусочками стекла, средние фаланги пальцев хрустнули. От напряжения зубы до крови прикусили нижнюю губу, а пальцы крепко ухватились за острые и неровные края, намереваясь раздвинуть проделанную дыру, ни капли не заботясь о том, что кровь ручьями текла вдоль локтей и уже забегая за спину. Разрезая кожу, суставы, конечности, маленький мальчик с дикими горящими от желания глазами прорывался сквозь барьер, и когда послышался заветный треск от той небольшой пробоины, что он смог создать, из ее недр вместо света потекла темнота, куда более черная, нежели та, в коей он находился. Она затопляла собою пространство, подступая к коленям, бедрам груди, проникая под кожу, впитываясь в естество, а когда подошла ко рту, страх и ужас, заполнявший его до того окаменевшее от неожиданности тело переломил все разумное, и он разинул его в безвольном крике, пропуская внутрь себя жидкий и кипящий мрак. Разбив грань между двумя сторонами своей души, он открыл проход своей темной натуре.

Стеклянные обломки, выпирающие из тела, растворялись, становясь ядовитыми испарениями. Кожа покрывалась гнойными миазмами, глаза меняли цвет, окрашиваясь то в ночь, то в день, обретая серебристый свет небесных звезд. И дыхание стало отголоском сотни мертвых голосов.

Блуждала его тонкая фигура по извилистым коридорам, искореженные, как ветви старого дерева руки пачкали и марали белые стены густым красным. Безупречный алый цвет роз, каскадными лозами свисающих с кирпичных крыш, окутала порочная и лукавая иллюзия, и колорит лепестков стал черным. Цветочный аромат увял, ростки завяли и иссохли до такой степени, что легкое дуновение ночного бриза рассеяло растение, сравняв его с песочной пылью. Его ноги хлюпали, оставляя за собой шлейф из зловонной липкой жидкости, сгорбившаяся спина и раскачивающееся из стороны в сторону тело, вытянутая полоска крови, свисающей с побелевших губ — оживленное существо с потерявшимся в страстях и плотских желаниях, похоти и жестокости разум. В серебристых узких зрачках его глаз отразилась женщина, одна из тех, кто присутствовал при осмотре его бренного тела, и чей аромат манил его с первого вздоха его нового существа. Золотые локоны волнистого водопада сияли в отсветах изумрудной луны, кожа с персиковым и румяным отливом на щеках была нежной и мягкой, как самые легкие и воздушные ткани, глубина голубых глаз навевала воспоминания о дрейфующих кораблях, прорезающих сверкающие морские волны. Невинная зрелость, утопающая в красоте и благородстве. Его длинные и острые когти, напоминающие искусно выкованные клинки, поднялись на уровень глаз, и лицезря безупречные лезвия, мальчик улыбнулся. Колкие иглы, с помощью которых он воссоздаст истинный мрак и тьму, и начнет он претворять свою идею со смерти. Пусть живые почувствуют, каково это — умирать от отчаянного желания жить.

Вдыхая в себя приторно-сладкий кислород, он не чуял страха или неуверенности в этой женщине. Он видел игру света в ее небесных глазах, когда она с улыбкой прощалась со своими коллегами, мыслями спеша за ними. Ее губы растянулись в мечтательной улыбке влюбленной девушки, когда она неторопливо набирала на электронной двери код, пальцы почти что танцевали на клавиатурной серебряной панели. Этой ночью она хотела признаться в любви, незагрязненной, светлой и чистой, как не сегодня, когда удача сопутствует всему миру, начиная новый этап Турнира. Она думала об искрах рыжих и буйных костров, что будут улетать в ночное небо, растворяясь с потоком жизни, о больших и красочных веерах с рюшами и украшениями, которые будут поднимать танцовщицы в кружевном сплетении традиционных плясок, о льняной черной тунике с поясом из драгоценных изумрудных камней, что мягко прильнет к ее коже, о веселье и смехе, что окутают каждого. Она воображала, как прильнет к груди любимого человека, вдыхая его кофейный аромат и чувствовать сильные руки на своих плечах, взгляд, что будет блуждать по ее лицу, пальцы, что будут мягко проводить по ее щекам и губам, о мимолетной неуверенности, что растает с первым прикосновением. Она была полна надежд, веры и любви — прекрасный цветок, которому легко можно было причинить невыносимую боль.

Тяжелые металлические двери стали закрываться с привычным режущим шестеренки звуком, и когда осталась посреди небольшая, еле заметная промежность, щель, диаметром в сантиметр, девушка остановилась. Светло-карие брови сконфуженно сошлись на переносице, улыбка сошла с лица, и холод пробил каждую ее конечность. Она опустила взгляд вниз, непонимающе глядя на пробивший ее грудь клинок. Но это был не клинок, а коготь, да и об этом думать она уже не могла. Кровь заполнила ее горло. Ей хотелось бы, чтобы последней ее мыслью был тот, кому она так и не успела прошептать на ухо заветные и искренние слова, кому смогла бы доверить свою жизнь, потому что знала, что подле него всегда тепло и хорошо. Рядом с ним ей не страшно и не больно, не холодно и не тоскливо, с ним, ей никогда не нужно было подбирать правильные слова или притворно изображать дружелюбную улыбку, скрывать отчаяние или ревность. Как жаль, что она уже не сможет увидеть его, что пришлось так долго ждать судьбоносного дня, прежде чем открыться. Она упала на колени, а затем распласталась на полу, смотря невидящим взором, как текущая изо рта струя горячей крови растекается по плитам. Двери, что закрывались, стали открываться — и она подумала о том, что будет дальше. Затем она бы стала всем и ничем, она стала бы воздухом и ночью, лепестком и горящей свечой, мечтой и страстью, дорожной пылью и сильной волной, она смогла бы вернуться в лоно бытия. Но прежде она предстала перед зеркальной стеной, и, коснувшись ровной глади своего отражения, увидела на своих устах злую и порочную улыбку своей противоположной стороны души и сердца, что незримым призраком всегда была рядом с нею.

* * *

Однажды, всего лишь на мгновение, он задумался над детской шалостью. Эта грандиозная задумка будоражила его мысли каждый раз, когда он ложился спать и закрывал глаза еще долгое время, лежа без сна, развивая одну единственную мысль. А здорово было бы сказать — нет. Это внутреннее желание заставляло сердце выпрыгивать из груди, а мир перед глазами кружится, как если бы он находился на высоте тринадцати километров над землей, и, падая вниз головой, слушая звук ветра, чувствуя мускулами давящее горло и ноздри давление, прокричать истину в небо. Человек знает истину, однако реальные события, происходящие вокруг него, не дают ему ее раскрыть, ведь иначе, ты можешь навредить другим. В этом заключается главная сила цепей, держащих человека на привязи, словно дикое и порабощенное животное, в невозможности пойти против системы. И что интересно, никто не пошел против этой системы. Детские умы отчаянно верили в истину, что глаголали уста ведьмаков и сказителей, и их жизни складывались по предначертанному пути. Но даже если можно было предсказать судьбу одного конкретного человека, предугадать его выбор нельзя. И должно быть когда-то были те, кто не принимал судьбы, что шептали губы предсказателей, только их жизни обрывались куда быстрее. А может, все было не так, и люди, уставшие от страданий, условностей, обстоятельств и обязанностей соглашались услышать о себе, потому что так было легче. Не нужно более делать выбор, хотя, принять судьбу — это тоже сознательный выбор человека. Говоря себе неустанно о том, что не было другого выхода, он также неустанно твердил себе, что можно было поступить иначе, но к чему бы это привело — это другой вопрос. Османская Империя стояла на грани войны с ее вековым и вечным врагом, что уже на протяжении трехсот лет получила титул Судьи. Такое преимущество возвышало государство над остальными, включая и Шанхай, столицу поднебесных властелинов.

Стоя на парапете балкона одного из самых высоких зданий, Скай наблюдал за заходящим солнцем, медленно опускающимся в красное море. Он слышал завораживающие голоса жреческого хора, возносившего песню до небесных врат, а за огромными дверями тронный зал, где на своих двенадцати престолах восседали правители вечности. Источающие свет и правду каменные изваяния прикрывали белые мраморные маски с золотыми и серебряными кружевами, а возле ног одних безмятежно покоились лев и тигр, дремлющий, но чуткий леопард, раскрывал свои ослепительно-белые крылья сокол. Их святые души проникали в каждую часть материального мира, в каждую сознательную мысль человека, а их желания претворялись в реальность. Никто точно не знал, какими были желания у победителей, что коснулись голубой сферы, но они исполнялись. Они становились частью человеческого будущего, неизвестного и загадочного, дарящего надежду и веру. Этот городской пейзаж отдаленно напоминал ему его родной город. Зажигающиеся огни сотни домов, светящие в ночи, были доказательством жизни, столь отличных от бедных штукатурок и проседающих крыш строений, располагающихся в пригороде столицы Османской Империи, где люди богатели от того, что обладали достаточным запасом чистой воды, ценившийся навес золота. В пустынных окраинах, где находились города, отделенные белыми песчаными гривами барханов, где огненное око солнца съедало своих путников, властвовали пиратские крейсеры, охотившиеся за сокровищами, канувших в лету государств со своей историей и богатствами. Но даже там, где невесомая тонкая песчаная взвесь наполняла обжигающий воздух и губила отчаянных искателей в поисках вечной и роскошной жизни, иссушая от голода и жажды тела, превращая их в костлявые мумии, где цветущее наследие забытых верований и культур погребено за раскаленными слоями горячих долин, царили те же законы, возвращающие каждого в землю и продающие соратника и товарища за флягу тухлой воды с прозрачности сменившей цвет на мутно-серый.

Он подул губами, и воздушный шторм поднял стаю грациозных аистов, гордо воспаривших с мечети в открытое небо. И белые перья стали едины с небесами цвета спелого боярышника. В его глазах отражались облака, плывущие по бесконечному океану, в них бушевала свобода, коей были напоены ветры, сносящие многовековые залежи толстых слоев снежных вершин гор, и в них была пустота. Он помнил, как в детстве любил посещать комнаты прорицателей, чьи потолки были испещрены созвездиями и руническими знаками, и ему представлялось, что он часть великих звезд, и они смотрят на него с тем же восхищением и глубоким удовольствием, которыми было охвачено его детское сердце. Слушая сказания о небесных сферах, что узорчатым ковром покрывали сваи ослепительных по красоте и роскоши бриллиантовых оснований храмов, он воображал, как стоит плечом к плечу с героями, повергающих в пустоту темных существ и злых духов. Темно-синие потолки со смутными мазками золотых рукописных математических формул и изящными изогнутыми письменами, аром свечей, алые четки жрецов и их единая молитва за благо мира. Ему всегда говорили, что он был среди этих звезд еще до своего рождения. С самых детских лет на его плечах лежал груз ответственности, а весами были жизни сотни других людей. И когда подошло время, что предрекали ему десятки проповедников, в мыслях возникла идея — разрушить всю систему, отказаться от участия и снять с себя обязательства. В первые мгновения, он чувствовал бы небывалое облегчение, но кратковременная эйфория окончится быстро, улетучится, как утренний туман, за которым последовало бы еще более страшное обременение. А совесть довела бы его до собственного самоубийства, когда уже ничего не осталось, кроме как перейти красную черту, оборвав свою жизнь, закончив свою историю трусливым побегом в небытие. Для жизни нужно мужество.

Как же так произошло, что собственных желаний у него не было? Точнее, они существовали, спрятанные в тайнике сознания за тысячью замков, желания, которые он так боялся открыть не только другим, но и самому себе. Он бы хотел, чтобы пророчество оказалось фальшью. Положение, которое занимала его семья целиком и полностью зависела от его поведения и отношения к царственной дочери востока, а потому, когда ему сказали, что наследница престола станет его будущей супругой, займет место рядом с ним, он приказал своему сердцу любить. И он полюбил ее, как человек заставляет себя любить грязную воду в знойной пустыне под палящими лучами безжалостного солнца. И ежедневное обременение стало праведной истинной. С тоскою провожал ее печальный взгляд, устремленный за пределы дворцовых синих стен или на голубое небо, повторяя про себя, как хотелось бы ей одолжить ненадолго его силы и почувствовать всем телом холод облаков. Сотни раз спрашивала его, каково это быть единым с воздухом, а он не мог ответить. Потому что когда он закрывал глаза, повинуясь бессознательному порыву и перешагивая через край каменной арки окна, устремляясь вниз и уже стремглав подхватываемый ледяным вихрем, уносившем его наверх, средь конденсации капель воды и кристалликов льда, вивших орнаменты на его лице и одежде, Скай смотрел на мир, уменьшившийся в десятки раз, так и не сумев спустя столько времени ответить на вопрос. Это то же, что дышать и спать, чувствовать потребность в пищи или материальных благах, все то, без чего человек не мог представить своей жизни. Он слышал свист ветра, проскальзывающий сквозь пальцы и одежду, с трудом делал вдох и пытался совладать с повальным безумием, подхлестываемым кромешным гвалтом. И великое множество раз, смотря на приближение земли, он мысленно воображал, как разбивается о камни — его тело бы расплющилось о теплую землю, голова бы распалась на части, как яичная скорлупа и кровь окрасила темную зелень в красный цвет. И ничто не останавливало перед неизбежной зависимостью быть в высоте, даже смерть. Зачарованный собственным падением, не закрывая глаз и не отворачивая лика от приближающихся земных красот, он несся быстрее капель дождя, обгоняя звук и время, отражая в своих очах мир. Можно ли с уверенностью называть таких как он людьми и жить по человеческим законам, когда перед тобою открывались космические возможности? И видя перед собою царственную августу, он не упускал случая прикоснуться к ней, утверждая свое место подле нее, показывая судьбе ее сорванные человеческой волей и настойчивостью цепи. Ведь каждый раз, прикасаясь к ее мягким губам, он смеялся над той же судьбой, тешился над ее бессилием, не осознавая, как с годами обманывая себя, запутался в неразрушимых оковах. Свежее дуновение ветра принесло с собой новый аромат, смесь вишневого щербета и папирусной бумаги для каллиграфии, стойкий запах чернил и мираж развивающегося на закате белого шелка.

Сверлящий поток ветра прорезал теплые сумерки, поделив поддерживающие колонны старинного дворца надвое, отметив их тонкой полосой, прошедшей сквозь гранит. И вихрь пролетел мимо вошедшего на балкон гостя, когда его сапоги коснулись пола скорость ветра уменьшилась, обтекая его фигуру так, как вода обтекает камень.

Изумрудные глаза были прозрачнее поднимающейся высокой морской волны, через которую проходили обжигающие лучи солнца. Крупные кудри карамельных волос доходили до поясницы, увитые крохотными золотыми заколками, удерживающие мелкие вплетенные косы. Она носила удивительный по своей красоте сшитый вручную черный кафтан с вышитым на груди золотыми нитями небесным драконом и шелковые штаны с подвязками, облегающие длинные и стройные ноги. Сама утонченность и свобода, такие чувства вызывал ее облик. Скай вдохнул в себя воздух, пробуя на вкус ее ощущения — ничего кроме веселья и развязности, ни страха, ни сомнения, лишь полная уверенность в каждом своем действии и ленивом взмахе длинных рыжеватых ресниц. Бесстрашие этого взгляда его не устраивало. Это раздражало его, куда больше, чем взгляд престарелых нелюдей в Совете, что разглядывали с примесью похоти и страсти его невесту. Эти взоры он разрушал в воображении уже тысячи раз, питая глубокое удовольствие к зрелищу кровавого месива, когда ветер разрезал тела пополам, расплескивая кровь густым веером по залу, и эхом разносился дикий, мертвенно-сковывающий крик, непереносимый ужас. Он стирал их фигуры в ничто, не оставляя ни праха, испепеляя лоскуты ткани их роскошной одежды, в которую были затянуты эти бесформенные сосуды, растворял под давлением кислорода черные песчинки, разъединял связи молекулярных основ, расщеплял атомы, их бытие. Но гнев только распалялся от этого, вскипая в жилах, расползаясь ядом по венам, унося смертельную отраву к самому сердцу.

Она подошла к нему, глядя в упор, остановившись всего в двух шагах от его лица. Скай неотрывно изучал ее лицо, пытаясь найти разгадку в чертах и отражающихся в его глазах ее глаз, сияющих ослепительным золотом, когда лучи солнца преломляются, проникая в глубокие бездонные очи пустоты, обрамленные иссиня-изумрудными волнами — то мед и заря, то жаркое пламя, согревающее в зимнюю бурю. А затем, она улыбнулась, легко и чисто, как невинное дитя, как честный и ближний человек, как верный, добрый друг — то был поистине красивый лик.

— Могу я с тобою поговорить? — спросила Лира, в ее голосе сквозило — Полагаю, что могу задать тебе и несколько вопросов, раз уж твой ветер не порезал меня на кусочки. Это дает даже некую свободу в действиях.

Его брови чуть дрогнули, а взгляд оставался все таким же проницательным и недоверчивым, полный сомнений и многочисленных упреков. Скай тяжело выдохнул в надежде, что все терзающие его мысли и предположения исчезнут, но этого не произошло. Он еще раз посмотрел на девушку, от которой получил красное письмо, и подумал, что пришел на встречу без каких-либо на то оснований, в голове была пустота. Ноги сами сюда его принесли, словно от скуки, юноша хотел позабавиться хоть каким-то событием.

— Вижу, что твои раны исцелились — это хорошо, — произнес он, повернувшись к ней спиной, засунув руки в рукава своего белого плаща. — Но то, зачем ты пришла, ты не получишь.

В его голосе звучала стальная твердость, непробиваемая преграда, через которую не проломится. Нет, не то, то были ветры, сносящие горы снега на хладных вершинах в небе, то был кристальный лед, колющий и обжигающий, лишающий чувств.

— Я же еще ничего не спросила тебя, а ты уже так резок? Дворяне востока все такие? Лира встала на парапет балкона, разводя руки в разные стороны, давая ветру в вышине подхватить ее густые волосы с крупными овальными локонами, блестящие, как звезды в ночном небе. На противоположной башне из красного кирпича раздался звон черных часов, на циферблате стрелки часов передвинулись к ровному значению шести вечера, и из нижних раскрывающихся округлых арок хлынула ледяная вода, быстро заполняющая близлежащие переулки. Вода мягко обтекала стопы людей без тени удивления продолжавших свой путь, дети весело скидывали туфли и, скользя по зеркальным улочкам, разгонялись и хватались друг за дружку, они весело скатывались вниз по дорогам, моча одежду и разгоряченные от смеха лица. Их голоса отдавались эхом на многие мили, отскакивая от высоких стен древних построек.

— Нет, думаю, что будь кто-то другой на моем месте, он бы без промедления лишил тебя головы. Ведь ты мой соперник, не так ли?

Лира подставила лицо теплому ветру, и тихо ответила:

— Если бы каждый человек был соперником и врагом, то не осталось бы и самих людей на этой планете. Даже злейших врагов сдерживает мораль и право, понимание крушения собственной идеи в случае неверного хода. Да, мы с тобой не похожи по многим критериям, — она провела по своим ярко-рыжим волосам, золотая пыль тонкой полосой пробежалась по кончикам кудрей. — Происхождением и воспитанием, полом, социальным положением, чувствами, мыслями, критериями мер справедливости и достоинства и даже морально-нравственными принципами, возможно, религией, возможно целью и смыслом жизнью, оценкой самого существования человека. Нас могут обуревать на этой почве чувства превосходства, зависти или безысходности, гордость, тщеславие и жажда власти, полного подчинения одного другим, неугасаемая ненависть, кипящая и бурлящая в наших жилах, завладевающая духом и сознанием, делая тело узником в клетке безликого и ужасного монстра. Но кое-что схожее между нами есть, — Лира постучала по сапфировому камню в левой мочке уха.

— Мы скованы одной цепью судьбы, — звучное завывание ветра сорвало расцветшие цветки со сливовых деревьев и аметистовые лепестки мягко окутывали ритуальную часовню, потонувшую в рдяной реке своим беззвучным водопадом. В воздухе стоял сладкий аромат, пропитанный предвестием перемен, и от царящей в груди эйфории, стремления и возбуждения перехватывало дыхание, кружилась голова и болели глаза. Все казалось нереальным и золотистый пейзаж небосвода, и сверкающие дорогие идеальных улиц со старинными кирпичными постройками и затейливыми фресками на фасадах или каменными монументами в образе мифических животных, усыпанные рубиновыми лепестками, и ветер, что просачивался под кожу, проникая в кровь и кости, пропитывая сознание и душу привольностью и свободой.

Судьба — это слово, что он ненавидел больше всех остальных, словно человек игрушка в руках высших, запрограммированная марионетка, что действует по наказам хозяев, зомбированное ничтожество, неспособное на собственные волевые поступки и решения. К чему жить, если знаешь, что будет завтра? Острота и яркость блекнут, как блекнет солнце в закатном огниве. И проклятые слова прорицательницы, что в народе называли ведьмой, змеиным наречием отдавался эхом в голове, прожигающие его естество.

— Ты ведь собираешься участвовать в Турнире, разве нет?

Вопрос несказанно удивил его, заставил изумиться, отчего сконцентрировавшейся в пространстве струйный поток воздуха разбился на осколки, разогнав красный дождь, и он, не веря, посмотрел на нее, словно увидел девушку в первый раз. Все тот же чуть заостренный нос и живительные темно-зеленые глаза, россыпь ярких веснушек, полосой проходящей по лицу.

— Почему ты задаешь этот нелепый вопрос? — тихо спрашивал он, скрывая лицо за светлой челкой своих волос. — Чем ты руководствовалась, произнося слова еретиков?

— Еретиков? — с насмешкой выдавила она, намеренно не замечая его гнева, который она ощущала на кончике языка. — Мне можно говорить все что заблагорассудится, и ни одна из Империй не вынесет за мои действия, ненароком брошенные фразы смертельный приговор, как это вышло с тем парнем, которого ты пришил на глазах у всех остальных участников.

В его глазах помутнело при этих словах, когда он вспомнил, как под давлением его силы раздробил внутренности человека, что наставил клинок на Софию. Одна мысль о том, что он мог потерять ее, приводила его в бешенство. Он представлял, как ее лицо искривляется в страхе, а тело цепенеет, не давая возможность разуму протиснуться сквозь баррикаду нервной системы. И этот человек не заслуживал жизни. Он детально помнил, как выпучились глаза, а из горла высокой струей вылетела густая кровь, как свернулась шея, а на месте физической оболочки спустя секунды осталось кровавое пятно и груда разорванной одежды, перепачканной грязной кровью. Он измельчил на кусочки врага, выдавливая из того все соки, как если бы слуги выдавливали воду из половых губок, которыми начищали дворцовые полы. Смотрел на уничтожающее выражение паники на лице безжалостного убийцы. Око за око. Позволь он ему уйти, закончил бы тот свое черное дело, успела бы его невеста одеть свадебное золотое платье, и подарить ему утреннюю улыбку на рассвете их первой брачной ночи? Он не желал задаваться этими вопросами. И с честью принял указание Императора выполнить свой долг. Но позже, когда тьма покинула его душу, та, что окутывает своим ночным шлейфом белоснежную луну, он решил, что мало чем отличался от убийцы, пускай и делал все во славу закона. Он отнял чужую жизнь, и есть ли разница, кто это был. Бурлящее возбуждение и неистовое желание расквитаться с преступником помогло ему почувствовать и попробовать кровь. И можно ли после такого не превратиться в бездушного палача. Его тошнило до тех пор, пока изо рта не потекла желчь, потому что это было не кошмарным сном, а жестокой реальностью. Он стоял под ледяной водой в ванной комнате, надеясь, что обжигающий холод сможет стереть с него греховный проступок, но он не стирался, не исчезал, а воспоминания не покидали разум — они останутся там навсегда, вместе со зловонным запахом гнилого трупа.

— Мне, кстати, интересно — это был просто акт устрашения или ты хотел похвастаться своей силой перед остальными, чтобы они узрели и окончательно осознали, что не стоит тем метить на пост нового судьи. Прости, но есть множество и других достойных, — она откинулась на одну из колонн, теребя в пальцах бутон розы, длинной лозой обвивающей гранит. — А благодаря сапфировому камню, который я смогу снять, только оторвав себе ухо, мне гарантирована безопасность от всех двенадцати представителей. По правилам стычки между соревнующимися запрещены, но мне крайне любопытно, что будет, если они узнают, что в бою столкнулись двое главных претендентов на звание нового Рефери. В действительности ли нас накажут?

— Думаю, что тебя мгновенно поведут на плаху, и вряд ли будут относиться к тебе с уважением, и выберут топор, нежели секиру, — Скай осторожно подбирал слова, ему не хотелось не обрывать нить ее рассуждений, ни как-то реагировать на столь дешевую провокацию. Но следует признать, она его задела.

— И то верно, но это только если меня смогут поймать, одолеть, а еще может статься так, что я сбегу прямо со смертной казни — уделаю всю верховную власть и замараю честь королевских фамилий, разве не здорово?

— Видно, что все противозаконное для тебя представляется интересным и веселым.

— А ты видимо ортодоксально чтишь правила и следуешь закону, поверь таким не выжить в наше время.

Это заставило его грозно улыбнуться, и он шепотом произнес прямо возле ее губ, смотря в ее бездонные изумрудные глаза:

— А ты я как посмотрю революционерка. Мечтаешь изменить мир и его порядки. Посмотри вокруг, — он приглашающим жестом обвел белоснежный город, облитый золотом, — что ты видишь? Крупицу мира, который стоил множества жизней. Тебя могут не устраивать порядки, но ты не сможешь пробиться через установленную систему, тебя задавят те, кто стоит выше тебя. Ты одна, а их множество. Представим иной исход, ты все-таки сможешь разрушить систему, и что потом? Начнешь с нуля? В итоге — либо умрешь ты, либо умрут другие под твоим гнетом, а затем появятся те, кого не устраивают твои принципы и идеи. И они станут такими же, как ты, твоим собственным отражением. Ведь с какими бы чистыми мыслями ты не шла к власти, она ослепит тебя, и ты станешь таким же тираном и чудовищем, что и нынешние носители власти. Ни одна революция, ни одна война не приведет к миру и мечтам, что теплятся в сердце и умах.

Она весело пожала плечами, безмолвно слушая его речь:

— А как же ты? Разве ты не будущий руководитель всего сущего? Это то, что тебе предложила судьба. Ты не хочешь перемен? Ведь если все оставить так, как есть, не поддаваться переменам, то все вновь придет к саморазрушению. Все хотят участвовать в Турнире — ведь это возможность изменить хоть что-то. Остановить бесконечный поток кровопролития, бесчестия и несправедливости.

Ее слова подхватил ветер, унося их в озаренную солнечными линиями высь.

— Судьба похожа на калейдоскоп, одно решение может изменить все, и тогда все события пойдут по иному течению. И даже, если тебе предрекли что-то, к этому еще нужно прийти. Я участвую здесь по политическим мотивам, хотя думаю, что большинство участвует здесь по тем же причинам. Близится война, а не новое перемирие, как того все ждут. Ты же британка и прекрасного должна осознавать это, да и ты сама знаешь, куда больше меня. Я не стану тебе объяснять.

— Я пришла сюда, потому что хотела спросить еще раз, — она поравнялась с ним, протянув руку, — могу ли я присоединиться к твоей команде? В этом жесте и ее глазах, в которых отражалось солнце и его лицо, далекий пейзаж белоснежных дворцов, парящих в небесах, воздушные волны которого были остры как осколки льда, он познал собственную неуверенность, понимая, что сам себя загоняет в клетку. Ему не нужен Турнир и слава, не нужна сила и предназначение, ему просто хотелось быть свободным, как птицы, расправляющие в полете крылья, как облака, гулящие на просторе и плывущие в безбрежном океане синевы в любой конец света.

Они смотрели друг другу в глаза, и спустя время, Лира неловко опустила руку, поняв, что ей не собираются отвечать взаимностью. — Участников С уровня больше не осталось, правда, — она перепрыгнула с ноги на ногу, заводя руки за голову и сводя хрупкие пальцы в замочек, стараясь сохранить безразличный вид и успокоить уносящееся вскачь сердце, — я нашла одного человека, согласившегося на мои условия, но увы, он такой же упертый и ненормальный как и ты, поэтому все зависит от твоего решения. Помедлив еще мгновение и сжав кулаки, она произнесла:

— Нет, не так, — ее бронзовые брови дернулись, а губы посинели, как если бы она стояла на вершине ледяного утеса, смотря как пагубный смерч уничтожает жизнь на своем пути, — моя судьба и судьба того юноши зависит от твоего решения. Как бы это не парадоксально звучало, если ты не умеешь сотрудничать с другими людьми, тебе нечего делать на ринге. Не сможешь стать частью чьей-то команды, и тебя ожидает неизвестная погибель в катакомбах Шанхая или в кого превращают отсеивающихся участников? — она улыбнулась, стараясь не выдать дрожь в руках, перекинувшуюся на все тело. Внутренний страх от невероятной невидимой силы, в избытке хлеставшей во все стороны, будто кран вот-вот готовый лопнуть под напором давящей каскады, заставлял делать маленькие, еле заметные вдохи.

Скай все молчал, словно и не слушал, за него говорили его глаза, в которых начинала бушевать неуправляемая буря. Вот он сделал шаг в ее направлении, и тело девушки придавило воздухом к одной из несущих колонн с красивыми древними рунами, нежное дыхание облизало шею и обвило спиралью ноги. Лира почувствовала, как легкие сжались и от дикой боли глаза ее закатились. Она могла лишь безмолвно махать руками и отбиваться ногами, расшитый золотом камзол душил, кожа горела от холодного пота, проступившего на загорелой коже. В приступе она лицезрела жестокую и дикую красоту человека, продолжавшего с безразличием, безучастием созерцать ее муки. Зрачки его расширились, заполняя прекрасный индиговый тон зияющей пустотой. Лира чуть шевельнула пальцами в его сторону, как ее запястье вывихнулось наизнанку, зубы прокусили язык и левую щеку.

— Твоя назойливость и глупость, поражают — гласил Скай смертельным шепотом, напоминающим о шепоте смерти, проносящимся над павшими солдатами на поле битвы, и при этих словах девушка услышала, как хрустнули суставы. — Неслыханная дерзость и неуважение традиций делают из тебя червяка, — лицо перекосила маска презрения.

— Даже мараться о тебя не хочется, — устало произнес юноша, прикрывая веками черные глубины глаз и отпуская ветры на волю.

Лира с шумом упала, разбив себе коленку, и жадно глотала воздух, в панике отряхивая здоровой рукой призрачные путы, будто до сих пор ощущала тяжесть незримых оков. Кисть правой руки свободно свешивалась и болталась, как у куклы, но боли она так и не ощущала, все еще находясь в трансе. Делая прерывистые вздохи, она закашлялась, сплевывая изо рта капельки крови.

— Позволь показать тебе разницу между нами, — он встал на колени, мягко беря ее пострадавшую руку в свои ладони, мягкие и нежные, теплые, как прикосновение солнечного света, словно не руки то были, а поток воздуха. Стыд залил ее лицо, когда она увидела, что его пальцы куда ухоженнее ее. Черты его лица разгладились, и он стал медленно приближать ее руку к своим губам, как если бы хотел оставить на ней поцелуй, но он чуть приоткрыл губы и подул на запястье. До нее донесся мятный аромат его дыхания, а с дыханием пришло и наслаждение, окутавшее ее тело. Боль, терзавшая горло исчезла, как и оцепенение, тяжесть сменилась легкостью. Она сделала полный вдох, удивленно поняв, что грудной клетке не препятствуют железные цепи, а ребра не сдавливают прутья.

— В следующий раз все будет по-настоящему, и не жди от меня пощады. Я не посмотрю, что ты женщина. Убью тебя не как равную, а как пресмыкающуюся. Потом он так же встал и ушел, оставив ее наедине со своими мыслями и громко стучащим сердцем. Ее раны исцелились, как если бы их не было. Что это было — внушение или он способен изменять материальные объекты силой воли и мысли? Он был прав с самого начала — разница между ними колоссальна. Вопрос заключался в другом. Если он, не шелохнувшись, мог оказывать подобное воздействие на других, какова же его истинная сила в сражении, когда он двигается и полностью сконцентрирован на битве. Лира слышала, как его туфли отстукивают шаг по винтовой лестнице вниз, и эхо отдавалось звоном в ее ушах. Она опустошенно посмотрела на золотой браслет на запястье, коснувшись тонкого ободка кончиками пальцев, и чему-то тихо улыбнулась. Это была грустная улыбка, такая бывает у людей, ностальгирующих по прошлому, которого не вернуть.

А потом она прошептала, надеясь, что ветер унесет ее слова в небо, туда, где их услышит человек, о котором она думала:

— Я все делаю правильно.

Мир жесток, теперь в нем бушует страшная война, которая неизвестна человечеству прошлого. Эта война лишь предвестие к грядущим еще более страшным переменам, еще более жестоким и кровавым войнам. И на долю каждого жителя этого мира выпала тяжкая ноша остановить кровопролитие, что берет свое начало столетия назад. Лира поднялась и на все еще трясущихся ногах последовала за княжеским отпрыском. Ее движения были неуверенные, дыхание рваным, но все равно, даже если она умрет, в очередной раз, вызвав его гнев — это ничего, потому что она знала, что ее следующий шаг вперед может изменить завтрашний день. И с этой тропы она не желала сходить. Она вернет миру его былую гармонию, где нет страха перед ночными кошмарами, перед ужасом подступающей войны. Лира огибала лестничные пролеты один за другим, и вот ее сапоги уже коснулись сверкающей воды, отражающей огненные небеса, а она моментально остановилась, ощущая на себе холодные синие глаза. Ей хотелось коснуться его лица, а еще хотелось почувствовать ту же боль, которой он одарил ее ранее, только, чтобы поверить в происходящее. То не сон, не видение. Он не призрак и не мираж, человек, стоящий перед ней — реален. Его волосы были ореолом света, щемящего глаза, сгустком золотого рассвета, и он был частью света, что погружался во тьму — ослепительного и непорочного. Мгновение, заставившее ее остановиться, было фатальным. В тот момент, когда воздух вознес ее хрупкую фигура, подняв на несколько десятков метров, она все еще смотрела в его сапфировые глаза и смогла расслышать его последние слова:

— Я же предупреждал тебя.

На нее обрушилась неистовая и неуправляемая стихия, откинувшая ее с силой к ближайшей башне с агатовым куполом. То походило на удар металлическим кулаком, выбившим из нее кислород и внутренности. Спиной она пробила красную кирпичную стену, разрушив изнутри изящные барельефы из трех голов китайских драконов, из пасти которых больше никогда не потечет вода, лозы кровяных роз, змеей огибающих их шеи расцарапали ее лицо. Она до крови впилась ногтями в правую руку, сжимая в пальцах расстегнутую золотую цепочку, и с вызовом смотрела прямо перед собой. С ее губ стекала тонкая алая полоса, сломано втрое ребро слева, вывихнута левая лодыжка, правовое ухо не слышит. Лира прошамкала к краю, откуда фонтаном выбивалась вода, чувствуя, как в воздухе колышется враждебная энергия, готовая разрубить и переломать ее кости. Блестящие искры воды превратились в остроконечные осколки льда, лезвиями пригвоздившие ее одежду к стене. Если бы она вовремя не распахнула кафтан, то ее бы точно впечатало в стенку, и здесь она уже не смогла бы спастись, представив, как черепушка раскалывается надвое. Девушка ринулась в сторону арочного окна, выставляя вперед локти, принимая на них всю боль, и кроме звуков бьющегося стекла, она уловила какофонию летящих и разбивающихся глыб льда, нацеленных в место, где секундой назад, стояла она. Лира схватилась за бортик балкона башни, запрыгнув за перила и не теряя времени, пала ниц, укрываясь от разбивающихся стен. Один из булыжников упал в миллиметре от ее лица, и она чудом уцелела. Пыльная дымка объяла ее всю, заполняя рот уши и глаза, и она устало кашляла, понимая, что нужно вставать и уклоняться. К прозрачной воде теперь примешивался рубиновый тон ее крови. Ее тело неестественно изогнулось, и она вскрикнула, когда насильственная власть подчинила ее левитации, а лицо повернулось в сторону ступающего через сломанные стены герцога, спокойно отряхивающего свой белый плащ.

Он подошел к ней вплотную, оглядывая проделанную работу с таким выражением лица, как художник смотрит на законченное полотно, раздумывая, удовлетворен ли он своим творением. Лира не могла пошевелить даже бровью, тогда как юноша разглядывал ее со всех сторон, обдумывая, чем же она так отличилась, чтобы ей вручили синюю реликвию. Можно было бы вырвать этот камень прямо из уха и послушать ее крики, а заодно разучить девчонку богохульствовать против власти Правительства. Но ему этого не хотелось, как и смотреть в эти зеленые глаза, наполненные надеждой, а не мольбой и страхом перед его силой. Такое лицо его не устраивало.

— Я уже отплатил тебе долг, когда ты спасла меня из-под обстрела моего товарища. Я искренне тебе благодарен, но я вынес твое бренное тело из лап одного из Омега, напавшего в тот момент, когда ты лишила меня способностей. Более того, я никому не рассказывал о том, что увидел и не задавался лишними вопросами, откуда у одного из главных претендентов кровь черных отпрысков. Я отплатил тебе сполна девочка и уже отвечал на твой вопрос, что не собираюсь участвовать вместе в Турнире с тобой. Мы оба потенциальные враги. Мне незачем лишний раз рисковать.

Он поманил указательным пальцем, призывая ветер, что поднял ее правую кисть, на которой красовался золотой браслет. Даже сейчас он ощущал скопление духовной силы, вокруг крохотных цепочек скрепленных меж собой, и сквозь потоки воздуха он различал слабый защитный барьер, преградой стоящей между ним и девушкой. Если бы не эта отражающая сила, она бы уже была мертва, потому что когда он послал две разрезающих полосы ветра в ее сторону, Скай был уверен, что целился ей в живот, стремясь разделить тело на две части. Свои обещания он исполняет, почему-то в тот момент, ему было плевать, что бы с ним сделал Совет, лиши он жизни одного из претендентов. С виду обыкновенное украшение, сделанное без изысков и магических рун, драгоценных камней, что носили аристократы темной стороны, поэтому как именно реагировал амулет на его духовную силу, он не понимал. Чуть сузив глаза от легкого головокружения, он попытался материализовать предмет, но вместо ожидаемых изменений и осознания, он ощутил лишь новый приступ боли в висках.

— Интересная вещица, — только и сказал Скай, бросив на девушку презрительный, ледяной взгляд, но свое неуважение к ее персоне он выразил одними лишь глазами, лицо его не исказилось от отвращения и неприязни. Ее тело трепетало под натиском воздуха и давящего ее легкие кислорода. Можно было бы позабавиться и раздавить несколько органов, поставит ли браслет блок ему тогда? У него была целая сотня вопросов, которые он мечтал задать, но тщеславие и гордость, а может ненасытная толика высокомерия, не позволяли. А может то была ее судьба, защитившая ее в момент падения или она любимица фортуны? То, что она осталась в живых после разящих ветров, остановило его, чтобы не сжать кулаки и раздавить ее сердце. Он отпустил ее. Пусть девочка живет, ему нужно было только, чтобы она поняла, чтобы до нее смог дойти смысл сказанного. Он не пожалеет никого.

— Ты не убийца, — говорила Лира, несмотря на стиснутое горло и боль в груди, — но и не спаситель, ты еще ничего не сделал для того, чтобы пророчество твоей судьбы исполнилось. А ведешь себя так, словно уже покоритель и завоеватель мира. Никто еще не благодарил тебя за твои свершения, всю свою жизнь ты готовился к этому моменту, и на тебя всегда возлагали надежду, но сам ты ничего из этого не хотел. Зачем же ты тогда участвуешь в Турнире?

Воздушные оковы, сцепившие ее легкие, исчезли, и она легко спрыгнула на разбитый мозаичный пол, но ноги ее не выдержали, и она повалилась в полном изнеможении и моральном опустошении на плиточные обломки, не страшась новых порезов на коленях.

А затем ее суть переменилась, как лик свой сменяет день и ночь, огненное светило и льдинистый сумрак. Даже сквозь неугасающую боль она смогла улыбнуться. Ее улыбка была похожа на сон, где нет злобы и недоверия, внушающая надежду и всепрощение всем грешникам и тем, кто совершил ошибки, оступился, сделал неверный выбор. И ее слова потрясли его:

— Мне нужно быть на этом Турнире, мне есть, кого защищать, но для этого я должна дойти до самого конца. И тебе тоже есть, кого защищать, разве не так? — при этих словах, перед глазами Ская возникло лицо Софии, что в день их первой встречи промочила платье из бесценного шелка северных бабочек, над метром подобной ткани люди трудились ни один год, и ее светящуюся радостью улыбку.

— Я готова умереть за Вас, — произнесла девушка, — я буду поддерживать Вас, буду оберегать все, что дорого Вам на пути к цели, Вы никогда не почувствуете себя одиноким, если рядом будет человек, которому Вы сможете доверять. Она молила его, склоняя голову:

— Прошу, — шептала Лира, смотря в его глаза со всей искренностью, на которую была способна ее душа, — позвольте идти с Вами. Позвольте мне стать Вашей опорой до решающего поединка, а в тот день, когда мы будем стоять по разные стороны, небеса рассудят нас.

Она дотронулась до его руки, а он позволил ей это сделать. Лира пододвинула его ладонь к своему горло, неотрывно продолжая смотреть на него. Ее волосы походили на горячий мед, ее глаза искрящееся зеленое пламя:

— Вы можете сделать это сейчас — убить меня. Я вверяю в Ваши руки свою жизнь, потому как лучше я умру на поле сражения или сейчас, нежели не покажу миру, что даже враги могут стать верными соратниками. Пожалуйста, поверьте мне. Я, однажды, уже спасла Вашу жизнь и жизнь Вашей невесты. Если нужны доказательства моей верности своей цели, то смотрите, я не боюсь умереть прямо сейчас от руки своего врага, — ее ногти впились ему в кожу, оставив на руке четыре ранки. — С самого начала, с прибытия в Столицу я наблюдала за людьми, как и они, наблюдали за мной. Я знала, с кем хочу стоять бок о бок на поле.

— Почему ты так хочешь быть со мной в одной команде? Ты совсем не знаешь меня.

— Верно, — горько усмехнувшись, сказала Лира, — но разве можно было бы выбрать кого-то другого, как не обладателя священной реликвии, — в ее голосе он слышал неподдельную издевку, брошенную в него, как плевок. — Чем же я Вас, Милорд, не устраиваю? Сметливостью и быстротой или Вы боитесь, что можете мне в чем-либо уступить?

Его несоизмеримый гнев клокотал в пространстве, и духота и жар опустившегося солнца, яшмовой полосой полыхающего на горизонте, опалил в последний раз их лица, вгоняя мир в безмятежный сумрак. Скоро омут черновых небес омоет свет лазурной луны с фиалковым отливом. И звезды украсят небосвод пестрым узорчатым покровом, люди будут видеть красоту, а небеса узрят уродство человеческой натуры.

— Я последняя, обладающая С уровнем, без меня на Турнир ты не попадешь, так же, как и я без тебя. Все остальные команды уже сформированы. Если мы не зарегистрируемся через пять часов, когда первые лучи солнца падут на священные горы Шанхая, ты уже не сможешь защитить ни свою страну, ни свою обожаемую принцессу, — с каждой брошенной фразой лицо ее все больше искажали глубокая скорбь, отчаяние и фатальная ненависть. — А если будешь пытаться обмануть свою судьбу, то она горько покарает тебя, — последние слова она выкрикивала прямо ему в лицо.

Тогда он сжал ее горло, сдавливая его все сильнее, пока она раздирала своими ногтями его руки в кровь, располосовывая кисти и пальцы, словно дикая кошка. Ничего, он потерпит это, раны затянутся, а ответы на все вопросы он получит прямо сейчас. И сделает это он сам, не станет применять на ней власть стихии, слишком благородно и роскошно. Да, она говорила правду, каждое ее слово было пронзающей его кости истинной, ее слова змеиным ядом прожигали его кожу. И тогда он понял главную причину этой боли — его собственные страх и трусость. Но принять подобное, значит проиграть простолюдинке, девушке, что смогла распознать в нем эти раны после нескольких встреч. Даже сейчас его руки дрожали, когда он сжимал ее горло, чувствуя тепло ее тела и пульсирующие вены, протестующие против ее погибели. Противоречия правильного и неправильного, сложность выбора стискивали его собственное горло, ограничивая поступи воздуха. Каждая черта ее лица отражала в себе непобедимую волю к жизни, даже оказавшись на самом краю, она не желала сдаваться. Но дыхание ускользало, слабость и внутренние повреждения брали свое, физически люди так слабы, их можно раздавить как мошку, неудивительно, что темные чада так любили раздирать смертных по кусочкам, наслаждаясь их болью. В их перекошенных от ужаса лицах они видели безграничное наслаждение, насытиться которым было невозможно. Что говорить тогда о слабых людях, вкусивших плод власти над другим, это превращалось в зависимость.

— Ну и где же твоя хваленая судьба, отрепье? — спросил он тихим голосом, поднимая ее одной рукой над землей. Она извивалась, как змея, как испуганный и загнанный в клетку зверь из последних сил, пытающийся выбраться и захлопнувшейся ловушки. Дикий и обуреваемый страх, вскруживший голову. Глаза ее закатились, впечатлив юношу последовавшей белизной. Через секунду хрустнет в его пальцах ее шея. И в это же время и землю, и небо опалило адское пламя, словно клинки двух ангелов добра и зла столкнулись. Через город протянулась в километр пламенная стена, плотная и беспощадная, и даже в отдалении он чувствовал, как красный огонь с золотыми бликами, как поверхность солнца, обжигали его. Если бы он не выставил вперед обе руки, защищавшие его от ударной волны, снесший дома, как песчинки, остатки которых улетучились в воздухе, от него не осталось бы и следа. Собственный воздух обжигал, и когда он попробовал дотронуться до ветряной границы, то больно обжегся, через какое-то время рука покроется волдырями. Скай чувствовал на своем лице дыхание кипящего вулкана, готового повторно исторгнуть из желоба сметающую все на своем пути лаву. Лицевая часть башни, в которой он стоял, лишь немного потрескалась, зато все остальное было разрушено, и это с такого расстояния — почти в четыре километра. Огонь полыхал настолько ярко, что у него слезились глаза, и он понимал, что если не уберется от этого места подальше, то не выстоит против усиливающейся волны, еще немного и сам воздух начнет кипеть. Вода, бьющая из фонтанов, испарилась, а скривившиеся металлические трубы стали плавиться, образуя горячие черные реки с набухающими сизо-серыми пузырями. Но самое страшное, что предстало перед его взором — это люди, сгорающие заживо прямо перед его глазами. Скай застыл, не смея сделать и шага, видя, как кренящий многолетние памятники огонь, погружал в свои воды прекраснейший из городов. Его ветер затухал под бесновавшимся потоке вихрей и златые искры, походившие на раскаленных бабочек смерти дожирали постройки рухнувших зданий, под обломками которых багрянело узорчатое полотно крови, открывая полыхающему миру лучший из красных оттенков.

— Нужно убираться отсюда, — кричала сквозь пожарище Лира, тряся его за плечо. Правильно, да вот только он даже грань от палящего воздуха отделить не мог. И тот кусочек земли, на котором они находились, было единственным безопасным местом. Скай отбросил руку, посылая поток ветра, чтобы рассечь приближающуюся огненную гриву, но пламень поглотил его, разросшись, словно обретая непобедимые крылья. Лира схватила юношу за запястья, заставляя встретиться с ней взглядом.

— Попытайся остановить пожар, я пойду вперед и поищу людей, возможно, кто-то смог уцелеть, — процедила Лира хотя по ее выражению лица было видно, что она в этом глубоко сомневается, но Скай только утвердительно кивнул, разрезая ветряной барьер, чтобы та смогла пробраться наружу. И в тот момент, когда открылась рана ветра, он услышал сотни голосов, молящих о помощи, срывающих голосовые связки от оглушительного страха, демоном, вселяющимся в сердца. Он никогда такого не видел, даже сейчас, когда он стоял посреди пепелища, Скай не мог поверить в происходящее. Оживленный мгновения назад переулок, в котором люди спокойно разговаривали, веселились и напевали песни, пританцовывали или спешно надевали наряды для ночного празднества, предвкушая радостные гулянья. На открытых балконах женщины пересаживали и поливали цветы; девушка с короткой стрижкой, спешащей поскорее отправиться на другой берег к центральным улицам Шанхая, покупала свежую выпечку для младшего брата, потому что тот неустанно хлюпал носом из-за капризов и голода; юноша лениво постукивал каблуком сапога с букетом в руках, ожидая свою возлюбленную, в нетерпении ожидая увидеть ее в традиционном платье; дети, мокрые от родниковой холодной воды, омывшей улицы, поднимались в гору, чтобы еще раз прокатиться по скользким дорогам, делая ставки и споря, кто же окажется внизу быстрее. Все эти жизни оборвал секундный взрыв, их разум рассеялся как предрассветная туманная дымка, как оборвавший коммуникационный канал связи, только его не просто сорвало, он исчез из периферии. Больше свет не увидит их смелые улыбки и мечты.

— А ты справишься? — скептически спросил он, чувствуя на щеках огненное дыхание виверны. На самом деле, его не заботило, что с ней случится, но в данном случае приходилось действовать без предубеждений. Огонь быстро распространялся по округе, и совсем скоро могут пострадать и другие части Старого Города, а значит, последуют новые жертвы ни в чем неповинных людей. Разногласия и вражда сейчас не должны встревать между ними, если они все еще хотят спасти хоть кого-то. Но самое главное было не это, огонь происходит от силы участника с высшим уровнем, таким же, как и у Ская. Что же такого произошло, что кто-то пренебрег всеми правилами Правительства перед самым началом Турнира, чтобы испустить такую вспышку энергии? Сколько людей погибло в беспощадном огниве?

Девушка не ответила, быстро перевязывая рыжие волосы в толстую косу и прикрывая прическу клочком ткани, оторванным от хлопчатой рубахи. В глазах Ская отражалась адская глубина, и ветер, принесший с собой запах смрада смерти, праха и пепла, он вдохнул в себя без сожалений. Черный дым хищной птицей взлетал вверх, скрывая серебряный свет луны.

— Я постараюсь прикрыть тебя от огня, чтобы ты смогла выйти отсюда, — его глаза опустились на пол, стопами он чувствовал вибрацию, исходившую из-под земли. Совсем скоро от этой башни не останется ничего, кроме обломков. Скай вынес вперед руки, упираясь в прозрачную стену, видимую только его взору, и с усилием стал отодвигать баррикаду из огня, чувствуя, как ткань его одежды начинает полыхать от приносимых с ветром огненных искр. Мышцы горели, как если бы кто-то снимал с него кожу, а затем ставил раскаленным железом клеймо.

— Он сильный, — с улыбкой произнес Скай, дивясь все возрастающему накалу изгибов пламенной стихии, давая ветру, как воде стечь со своих ладоней, а огонь все поглощал силу воздуха, упиваясь блаженной свободой.

— Огонь как будто возгорается с еще большим жаром, когда ты пытаешься остановить его, — пробормотала Лира, отступая от жгучих и ядовитых буро-красных языков, проникающего сквозь ветряную баррикаду, как оголодавший хищный зверь. А потом она почувствовала, как земля дрожит под ее ногами, как сотрясался воздух, а сознание меркло. Казалось, само пространство остановило свое время, когда юноша открыл глаза, заполненные демоническим мраком, затопившим океан голубой волны. Ей показалось, что он произнес слова, красивые и величественные, а может то был глас ветра. В нем не было злобы и гнева, как и не было добра и счастья, лишь безмятежность, раскрывающая широты истинной и безграничной свободы. И в этот миг словно открылись ворота, выпускающие в полыхающий город тысячи северных ветров, а человек, что распахнул врата. Он был един со стихией, перерождаясь в самое страшное из всех созданий. Лира знала, что сейчас перед ней стоит не человек, а скорее пришелец из иного времени. У этого существа было множество имен и лиц, он прожил ни одну жизнь, и когда его ладони поднялись к небесам, пламя окружающее ее погасло, и недавняя температура, расплавляющая камень, железо и гранит, сменилась ледяным штормом.

Скай сделал шаг вперед, вбирая в грудь кислород и полымя, словно по его велению стало затухать с окраин города.

— Огню, чтобы гореть, нужен кислород, — сказал Скай, мысленно пробиваясь через неистовую блокаду. Но в сознании, он заметил, как переменилась стихия огня, сконцентрировавшись в одной точке, и огненная стена воронкой затягивалась обратно к своему хозяину, оставляя за собой разруху и черный дым, затмевающий саму ночь. Был слышен грохот опускающихся крыш и трескающихся обгорелых поленьев, открывающие руины городской панорамы. Его золотые кудри энергично раскачивались на ветру, открывая лоб с сияющей голубой руной, которую он старательно прятал за длинными прядями. Ярость прожигала изнутри, тело не слушалось его приказов, действуя на основе инстинктов, а за всем он будто бы наблюдал со стороны сквозь стекло. И впереди огненного вихря, занимающего большую часть сиреневых небес, мир казался спокойным и очищенным от грязи. И через ветры он увидел, как свое лицо поднимает девушка — высокая и гибкая, танцующая свой смертоносный танец, воздавая пламенным виражам свою благодарность, облизывающим ее фигуру по окружности, овивая ее тремя крупными кольцами. Она и ее самый близкий друг, ее преданный воин, что не отринет верности своей в час нужды — дракон, огибающий ее фигуру из самого жаркого пламени, в коем соединились синева и зелень. Цвет смерти обрамлял ее лицо, искаженное тонкой полосой шрама начинавшегося от уголка левого глаза и спускавшегося дугой вниз по щеке, чистыми белыми волосами, и черный пепел не смог коснуться этого белоснежного сияния. Мир был соткан из света и причудливых темных теней, играющих в отражении растекающейся крови, а воздух полон богатых ароматов цветов и угля, и каждый был пленен древней силой.

Скай подал руку девушке, помогая ей подняться. Он ничего не сказал, но что-то в его лице изменилось, и Лира просто кивнула, понимая его, как если бы они смогли общаться при помощи телепатии. Нужно остановить кровь, что впитывает в себя эта порочная часть света.

— Держись крепче, будет сильно трясти, — предупредил ее юноша, вглядываясь в пылающие островки мощеных дорог. Он обхватил ее за талию, и они рванулись вперед на колеснице ветра в бурлящий поток полыхающей пасти дракона.