Учиться и работать – это очень трудно. А учиться, работать и любить – просто невозможно. Вчера в голову пришла отличная рифма, он ее ухватил, начал раскручивать, досочинял до куплета и… пересолил картошку – увлекся, с кем не бывает! Но Гингема не поняла, сделала замечание и даже в какую-то книгу записала. Ребята сказали, что еще пару замечаний – и штраф.

– Эй, опять мечтаешь? – Гоша дернул Валю за рукав. – Не мечтать надо, а готовиться!

– К чему? – Вале Гоша нравился – и своей непосредственностью, и тем, как ловко он обращается с гамбургерами, и как умеет общаться с Гингемой. Вчера, например, она сделала ему замечание по поводу обуви – Гоша был в «гриндерах». Она ему: «Георгий, у Вас что, очень маленькая зарплата? Мне кажется, недавно у нас было серьезное повышение». А Гоша ответил: «Ну да, нормальная зарплата». А она: «А что же Вы себе нормальные ботинки купить не можете?». А Гоша: «А я на басуху коплю! Ради мечты я и эти смогу поносить!». Гингема даже не нашлась, что ответить – против мечты ведь не попрешь!

– Как к чему? Скоро девятое мая! Улавливаешь?

– Нет…

– Эх, ты, стажер! Работы будет – вагон! В прошлом году мы делали 450 заказов в час!

– А…. – Вале про работу говорить не нравилось, карьерой в этом «ресторане» он не интересовался.

– Следующий такой день только двадцать пятого будет, – Гоша проигнорировал явное отсутствие Валиного интереса к рабочим темам.

– А что будет двадцать пятого?

– Ну ты вообще! Последний звонок будет! Куча школьничков подвалит!

– А мы что, работать будем двадцать пятого?

– Не, работать не будем! Мы будем вкалывать! – Гоша неприятно хохотнул и удалился с кухни.

Работать двадцать пятого! Это в Валины планы совершенно не входило – ведь именно в священный праздник последнего звонка он планировал совершить свой романтический марш-бросок.

 

***

– Так, значит, завтра ты ведешь ее в кино. Я билеты достал, – на переменке Дима протянул Ване два скомканных билетика.

– А че они мятые такие? Откуда ты их достал?

– Откуда ты и подумал – из зад… него кармана!

– А чё сам не пойдешь? – недоверчиво спросил Ваня.

– Не могу, – вздохнул Дима. – Предкам обещал на дачу поехать. Грядки копать. Бабуля там что-то опять сажает, как одержимая – мы уж забыли, как ее лицо выглядит – она весь день на грядках к нам другим местом повернута!

– Ясно… А вернешься когда?

– В воскресенье вечером. Можешь что-нибудь предложить?

– У матери абонемент в филармонию вроде есть, могу спросить…

– Нет уж, спасибо! Тебе значит, в темноте сидеть с Машкой, фильм интересный смотреть, а мне при свете хрустальной люстры в полпотолка нудятину слушать! И не пошевелиться, и не поцеловаться – нифига!

– Кстати, о поцелуях. Мы как договоримся – идем на абордаж при удобном моменте или нет? Но только честно – если нет, то и не ты, и не я.

– Тогда…

– Нет, – быстро закончил за приятеля Богданов.

– Я тоже так думаю. Не целуем, – твердо изрек Димка. – А ты, друг, подумай, пожалуйста, куда мы с Машей в воскресенье пойдем. Филармония не катит!

– Какая разница? – Все равно ж не целуем!

– Я, когда зеваю, страшно некрасивый! А в филармонии, боюсь, не смогу сдержаться. Ладно, идем на физику. – Димка спрыгнул с подоконника и зашагал к кабинету. Сзади раздался внушительный грохот. Это Ваня тоже спрыгнул с подоконника.