Не любил высказывание: «Жизнь-как зебра». Сначала белая полоса, потом черная. А кто-то мне сказал, что если идти вдоль белой, всегда будет хорошо. Большую часть жизни я шел по белой, может где-то и было хреново, но это, скорей всего, оттенки серого, но не черного.

Когда ушла Лера, когда я себя просто осадил на первой ступеньке лестничной площадки, не поддался импульсу бежать за нею, все у меня пошло в этой жизни вкривь и вкось. Словно нарушился мой баланс добра и зла.

Мелкие проблемы в кафе на трассе, сорванные сроки по постройке нового ресторана. Лера не отвечала на звонки, просто внесла мой номер в черный список без объяснений. Все раздражало, бесило и хотелось сорваться на ком-то, но приходилось вымещать свою злость на боксерской груше. Теперь в зал я стал чаще наведываться, мне нужно было избавляться от напряжения мирным способом.

К Лере не ездил, дал время ей подумать о том, как дальше нам быть. Что-то ей объяснять, осторожно подбирать слова, чтобы открыть изнанку своей натуры — не считал нужным. Она должна была меня принять либо таким, какой есть, либо «до свидос». Моя жизнь — моя, только я решаю, что и кому рассказывать.

Я после встречи с Саидом впервые подумал о том, что хочу семью. Пусть не официальную, пусть без штампа в паспорте, это, по сути, формальности, главное, чтобы дома ждали дорогие люди. Лера подхватила мое желание. По глазам увидел, что эта идея ей понравилась со всех сторон.

Теперь ночью в моей голове крутились картинки счастливой семейной жизни с Лерой, с тремя детишками и с собакой на фоне красивого двухэтажного дома неподалеку от моря. Это было настолько реалистично, что я просыпался в холодном поту, когда видел, как на мою семью направляли снайперскую винтовку. Нет…семью мне нельзя создавать! Разочарование, тупая боль в груди, какое-то глухое отчаянье гнало меня от Леры, я ее стал избегать, занялся вплотную проблемой Гриши, окунулся с головой в свои рабочие моменты. А потом она пришла. Был крышесносный секс, от которого опасно участился пульс. Я умер, но дышал.

Всего лишь одно слово из уст Леры напомнило мне собственно кто я такой, чем занимаюсь и вообще живу. Я разозлился. В первую очередь, на себя, потом на девушку, потом уже на судьбу в целом. Зачем она мне создала такие мученические проблемы, при которых сердце разрывалось от боли, рвалось за девушкой, а разум холодным голосом напоминал мне о цели всей моей жизни! Во мне, все же, победил рассудок. За Лерой я не побежал, не позвонил, напомнил о себе через пару дней, но она уже внесла мое имя в черный список. Звонить с других номеров и выяснять отношения, считал ниже своего достоинства. Если она решила таким образом прекратить наши отношения, значит так надо.

Никогда не любил ночные звонки. Ничего хорошего они, как правило, не приносят. Обычно, в такое время говорили о том, что кто-то умер, кому-то стало плохо, что-то сгорело, потонуло, разбился, растворился. Поэтому, продрав глаза ото сна, судорожно вздохнул, увидев Ленин номер.

— Да!

— Яр, Грише плохо, Вера Ивановна тоже тут с давлением свалилась, я вызвала «скорую», ты можешь приехать сейчас?

— Конечно. Буду минут через десять! — не прощаемся, вскакиваю с кровати. Время полтретьего ночи. Одеваюсь в спортивный костюм, хватаю с комода ключи от машины. Все делал в спешке, чуть не забыл телефон, вспомнил о нем, когда уже открыл входную дверь.

Город пустой. Светофоры мигают желтым, поэтому я мог гнать на допустимой скорости, чуть-чуть превышая норму. Подъезжая к дому Карениных, увидел две кареты «скорой помощи». Сердце ухнуло куда-то в желудок, руки похолодели.

Третий этаж. Дверь открыта. Осторожно захожу в квартиру. Слишком много людей для шестидесяти квадратов. Вижу Лену, она словно меня почувствовала, вскидывает голову. Бледная, растрепанная, пытается улыбнуться. Мне становится ее жалко, хочется обнять и прижать к груди, шептать о том, что все будет хорошо.

— Мы его забираем, — мужчина в возрасте со смешными очками на носу выходит из комнаты, где обитали Гриша с Леной. — Состояние стабилизировали, но нужна госпитализация. Маме вашей сделали укол, давление через некоторое время придет в норму.

— Хорошо. Визите его в первую городскую! — голос Лены сух, она направляется в комнату.

— Но там все переполнено!

— Я сотрудник этой больницы, поэтому везем моего мужа туда! — рявкнула девушка, вызвав мое удивление. Никогда не слышал, чтобы Лена выходила из себя, не было в памяти такого события, где она повышала голос. Даже на Даню не кричала, когда он нашкодничает. Нет, Ленка всегда была уравновешена, суховата на эмоции, красивой внешне, но по моим меркам бесчувственна. Хотя когда-то именно ее сдержанность меня подкупала.

Гришу выносят на носилках. Впервые чувствую себя беспомощным. Друг лежал с закрытыми глазами, а я не знал, как ему помочь, куда мне бежать, кого притащить, чтобы ему помогли. Стиснул зубы, вжавшись в стену, не смотрел на его лицо, он мне, жуть как, напоминал покойника своей бледностью и неподвижностью. Посторонние люди покинули квартиру, появилась Лена, заплетая на ходу свои волосы в косу. На ней джинсы и футболка.

— Даня у моей мамы, по этому поводу не переживай. Вера Ивановна спит, но я боюсь ее оставлять одну, поэтому позвонила тебе. Напомнишь ей, как проснется, принять лекарства, они на кухне на столе. Диван в Даниной комнате разложен…

— Лен! — хватаю ее за локоть, она упирается, но я ее стискиваю и прижимаю к груди. Она замирает, а потом сжимает в руках ткань от моей куртки и утыкается в шею. Глажу ее по спине, она дышит глубоко и часто.

— Все будет хорошо! — моя мантра больше для себя, чем для девушки.

— Все хорошо! — Лена отстраняется, вытирает мокрые щеки, шмыгает носом. — Еда в холодильнике, если голоден! И… — смотрит на меня пристальным взглядом. — Извини, если отвлекла от каких-то дел!

— Я спал, — пожал плечами. — Иди, тебя, наверное, ждут.

— Да. Я думаю, завтра Гриша придет в себя, сегодня его лучше не беспокоить.

— Ты вернешься?

— Вечером, я сегодня работаю, — привстает на носочки, чмокает в щечку, гладит по щеке. — Побрился бы, что ли.

— Иди! — улыбаюсь Лене, подталкивая ее в сторону прихожей. Она быстро собирается, хватает джинсовую куртку и убегает. Я некоторое время, прислонясь спиной к стене, пытаюсь ни о чем не думать, но в голову лезут самые мрачные мысли. Растер лицо ладонями, направился в комнату Дани, улегся на диван поверх покрывала и заснул. Быстро и без сновидений.

Я чувствовал взгляд. Внимательный. Изучающий. Даже дышать перестал. Рука под подушкой сжалась в кулак, на секунду пожалел, что рядом со мною не лежит ствол. Потом вспомнил, где нахожусь и напряжение отпустило. Пусть Вера Ивановна рассматривает сколько душе угодно.

Она подошла к дивану, погладила меня по голове, вздохнула тихонечко, ушла из комнаты. Некоторое время еще лежу с закрытыми глазами, потом переворачиваюсь на спину и смотрю в белый потолок. Комнатка у Даньки небольшая, в свое время, делая ремонт, Гриша с Леной большую комнату разделили на две маленькие, в одной жила Вера Ивановна, во второй подросший Даня. Кухню не стали объединять с гостиной, поэтому иногда я оставался у них ночевать. Это было так давно. Последний раз, наверное, был года два назад в новогоднюю ночь. Выслушивал пьяный бред Гриши о том, что все женщины в его семье безбожно в меня влюблены.

Встал, потянулся, вышел из комнаты и сразу потопал в ванну, где умылся и мельком взглянул на свое лицо. Побриться не мешало, но это уже у себя дома. Сейчас удостоверюсь, что с Верой Ивановной все в порядке, и поеду.

На кухне понял, что не все в порядке. Лекарства со стола были смещены на кухонную столешницу, а в центре стояла открытая бутылка вина и коробка шоколадных конфет. Вера Ивановна рассматривала фотографию, при моем появлении даже не отодвинула бокал в сторону. Мельком вижу, что на фото изображена какая-та компания людей.

— Врач прописал совершенно другие лекарства, — мимоходом замечаю, подхожу к плите и ставлю чайник. Достаю кружку, насыпаю растворимый кофе.

— В данной ситуации мое лекарство более действенно, чем то, что прописали! — оборачиваюсь, щурюсь. Мне непривычно видеть эту женщину в домашнем халате, волосы собраны в какой-то простой хвост, полное отсутствие косметики. Сейчас она выглядела на свой возраст, даже старше. Ранее невидимые морщины появились возле глаз, глубокая складочка у рта, опущенные уголки губ.

— С утра пораньше — это попахивает алкоголизмом! — осуждающе пробормотал, снимая с плиты чайник и заливая кипятком кофе.

— Ты ж понимаешь, что это только начало!

— Пить с утра?

— Ярослав! — за спиной со звоном поставили бокал. — Мы сейчас говорим о Грише!

— А что с Гришей?

— Ты прикидываешься?

— Я просто не впадаю в панику, а думаю, как ему помочь, в отличие от некоторых! — беру кружку и иду к столу, сажусь напротив Веры Ивановны. — Я договорился с хорошим врачом в Москве о том, что он посмотрит Гришу, если он в состоянии помочь, поможет. Если нет, порекомендует нам клиники в Германии или в Израиле. Не надо сразу опускать руки, рак можно победить! Вы с Леной что-то его преждевременно хороните!

— Но это все стоит безумных денег! У нас нет таких возможностей, а открывать сборы, просить людей о помощи… это пустая трата времени! Время…время все против нас… — Вера Ивановна смотрит перед собою, потом какая-та гениальная мысль внезапно ее осеняет. — Федя!!! Он может нам помочь! Он обязательно поможет!

— Какой Федя?

— Хищный! — кофе встало у меня поперек горла, смотрю, как Каренина ищет свой телефон по сторонам. — Он, наверное, на зарядке! Принеси Ярослав! — покорно встаю, иду в ее комнату, действительно нахожу телефон на зарядке. Возвращаюсь на кухню. Вера Ивановна тут же начала названивать, но, видимо, абонент не абонент.

— Наверное, занят, потом ему перезвоню!

— Откуда вы его знаете?

— Федю? — улыбается, подпирает рукой щеку и мечтательно смотрит на меня. — Иногда я смотрю на тебя и мне кажется, что ты — вылитый он, но приглядевшись, понимаю, что ты — это ты. Федю невозможно повторить, он один такой… В него были влюблены все девушки не только нашей компании, но вообще все, кто попадался на его пути. А Таньке он не нравился. С первой же встречи невзлюбила его, а он запал на нее с первого же взгляда. Посмотрел и сказал нам: «Моя». Я с нею училась на одном факультете, она приехала из соседнего города учиться. Все такая правильная, скромная, с длиной косой до талии. Жених у нее дома был, поэтому ни с кем не флиртовала. На выходные всегда ездила к себе. Но разве Федю наличие какого-то парня и принципов останавливало? Нет, конечно. Он в итоге принудил ее с ним сойтись. Танька не раз прибегала ко мне в слезах после него посреди ночи. Потом она бросила университет. Внезапно вышла замуж за своего жениха. Я приезжала к ней пару раз. Бледная, запуганная, нерадостная. Беременность ее тяготила, как-то зло она отзывалась о ребенке. Однажды Таня обмолвилась, что вот будет рада, если у Феди никогда-никогда не появятся дети, а единственный ребенок родится от нее, а она избавится от этого плода. Я, правда, не поняла, как она планирует избавиться от ребенка, будучи на пятом месяце, и причем тут Федя.

Мне было невыносимо скучно узнать о том, что по молодости Хищник трахал девок и применял силу, не удивило, но вот что-то екнуло внутри, когда Вера Ивановна заговорила о беременности ее подруги. Что-то драло меня изнутри, ныло, как при старой ране, которая напоминала о себе при смене атмосферного давления.

— Таня зачем-то поехала в Сочи. Позже я узнала, что она родила сына, при родах он умер. Больше у нее с Егором детей не было. Федора я не видела, как и Таню, потом случайно встретилась с ним через пять лет, наболтала ему о ситуации с Таней, вместе повздыхали, подтвердив, что в тихом омуте черти водятся. А потом случилось несчастье.

— Какое?

— Ее сбила машина насмерть, — я не донес кружку до рта, меня, как цунами, накрыли воспоминания. Черный джип, не сбавляющий скорость, сбивает Полину. А потом эти холодные серые глаза, которые мне периодами снились. Интересно, моя царапина от кольца с брелока оставила хоть какой-то след? Фотографии Хищного невозможно было найти, он не афишировал себя нигде, вместо него всегда были представители от его имени. Единственный раз он появился на людях, и то под покровом тайны, на юбилее Веры Ивановны. Но лица я его не видел.

— На похоронах присутствовал Федя, он выглядел бледным, осунувшимся, потом ко мне подошел и спросил, знала ли я о ребенке. Знала, говорила же ему, сообщила, что мальчик умер пять лет назад. А он как-то странно хмыкнул и ушел.

— И?

— И все. Федор больше не появлялся в моей жизни, хотя стал довольно успешным человеком. Правда, люди говорили, что его успех далеко не так прост, связывали его имя с криминалом. Поэтому я удивилась, когда он появился у меня на юбилее.

— А зачем он приходил?

— А кто его знает, он всегда поступал так, как считал нужным, ни с кем не советуясь, впрочем, как и ты, — Вера Ивановна допила вино, поставила бокал и вновь пристально на меня посмотрела. — У тебя глаза как у Таньки. Я помню, что мы ее за спиною называли ведьмой. Ибо таких зеленых в природе не должно существовать. Я иногда ловлю себя на мысли, что ты мне напоминаешь то Таню, то Федю, будто их совместный ребенок. С первой нашей с тобой встречи ловила себя на этом, но понимала, что природа так просто шутит. Не было у них совместного ребенка, поэтому…как-то так. Пойду прилягу, к Грише все равно сегодня не попасть, потом позвоню Хищному, попрошу в долг денег…

— Не надо у него ничего просить! — резко перебиваю женщину, она на меня недоуменно смотрит, а я бешусь от одной мысли, что этот человек может так просто войти в семью людей, которые мне дороги до боли в груди. Я просто подсознательно боялся, что он им может причинить боль. А он может…за ним не заржавеет, если вдруг ударит дурь в голову. Я на фоне этого человека выглядел белой овечкой, если бы Каренина знала о делишках Хищного, вряд ли бы сейчас с теплотой в голосе вспоминала о нем. И, возможно, не стала бы осуждающе смотреть на мое желание помочь, зная откуда у меня деньги, связи, возможности.

— Не надо. Мы сами справимся. Если что, возьмем кредит, я займу деньги, но к нему не надо! — смотрю Вере Ивановне в глаза, зная, что сейчас мало на себя похож, ибо жажда мести клокотала в груди, мои демоны рвались на волю, они хотели размять косточки, ведь я давно не держал в руках человеческую жизнь, решая быть или не быть.

— У тебя глаза, как у дикого зверя… — шепотом произносит женщина, слышу в нем страх. Она наливает себе вино в бокал, он дрожит в ее руках. Я сжал кулаки, усилием воли обуздал своего заметавшегося зверя. Господи, не хватало мне сорваться перед Верой Ивановной. Беру чашку, медленно делаю глотки, успокаиваюсь.

— Я завтра заеду к Грише, поговорю с врачом, если он в состоянии будет перенести полет до Москвы, не будем откладывать поездку в долгий ящик.

— Ой, я не могу с ним полететь, у меня занятия в Доме творчества, — Вера Ивановна встрепенулась, а я усмехнулся. Странные люди до невозможности, сначала плачутся, потом придумывают тысячу оправданий своей трусости. А то, что Гришина мать испугалась, не сложно догадаться. Она не готова была столкнуться с реальностью, которая станет их настоящим и будущим кошмаром: больницы, уколы, терапия, прогнозы. Я смотрел правде в глаза, жестокой правде, сделаю все, что в силах. Даже если эта борьба заранее обречена.

— А у Лены отпуск только через три месяца, — слышу голос Веры Ивановны, ставлю кружку на стол.

— Ничего страшного, я полечу с ним и буду рядом столько, сколько нужно. Не стоит беспокоиться по таким пустякам! — в голосе полно сарказма, женщина потупилась, затеребила пояс на халате. — Я поеду, у меня сегодня полно своих дел!

Было паршиво на душе. Было так гадко, словно меня предали самые близкие люди. Я старался не смотреть в глаза Вере Ивановне, дабы не дать ей почувствовать свое разочарование. Да, я разочаровался в ней. В большей степени, как в матери. Меня совершенно не убедили ее «липовые» отмазки по поводу того, почему она не может поехать. Блядь, ну хватит прятать голову в песок, посмотри правде в глаза: твой сын умирает, ты должна быть каждую секунду рядом с ним, держать его за руку и молиться, молиться, молиться! Всем Богам на Земле. А что в итоге? Какие-то сраные занятия с детьми в Доме творчества важнее, чем собственный сын??? Мне было обидно за Гришу. Ладно я, никогда не знал, что такое семья, забота, переживания, беспокойство за близкого человека, он то…он то рос в полноценной семье. Он с самого рождения был окружен вниманием, нежностью своих родителей. И когда в дверь постучалась беда, родные люди отворачиваются, потому что оказались слишком слабы.

— Яр… — она хватает меня за локоть, когда я берусь за дверную ручку, чтобы уйти. — Прости… — смотрю в голубые глаза. Вера Ивановна кусает губы, понимаю, что «прости» это то, о чем я думаю.

— Я не Бог, и не мне вам что-то прощать. А пить по утрам — плохая идея, лучше сходите в церковь и поставьте свечку, закажите молитву за здравие. Поможет или нет, не знаю, но запивать свой страх вином не самый лучший выход, — заставляю себя чуть-чуть улыбнуться, потом выхожу. Закрыв дверь, прислоняюсь к ней спиною, слыша сдавленные рыдания. Первый порыв был вернуться, но сдержал себя. Сам почувствовал, как глаза увлажнились, как стало трудно дышать. Гриша… Блядь, за что??? Московское светило, глянув на выписки из карты, четко мне сказал, что чуда не будет. Слишком все запущено. Слишком поздно схватились. Если бы я только знал…Если бы я только был в курсе, что творилось в голове друга…он бы давно у меня лежал в самой крутой клинике мира, его бы лечили, его бы спасли. А сейчас…а сейчас я должен был делать вид, что призрачная надежда на чудо существует.