— Отпахала свое? — Сева, наша звезда хирургии, сидел за столом, когда я зашла в ординаторскую. Моя смена завершилась. Мужчина не поднял голову, но всегда знал, кто заходил. Видимо имел глаза на своей голове со всех сторон.

— Устала, — сажусь на кровать и устало тру рукой шею. Сева вскинулся, улыбнулся, тут же встал и подошел ко мне.

— Давай я тебе немного помассирую шею, — послушно повернулась к нему спиною и прикрыла глаза, когда его очень чуткие руки коснулись моей кожи. Черт! Приятно, аж мурашки побежали по телу. Я постаралась не думать о большем, но в голове мелькали совсем не рабочие картинки, связанные с этими руками. Вот что значит отсутствие секса.

На Яра кинулась, хотя не планировала показывать ему чувства. Желание вспыхнуло сразу, едва я его увидела такого красивого, чужого, не моего в костюме. Запретный плод сладок. И между нами пробежалась искра, только вот Яр не поддался ей, наоборот приказал все оставить на месте и забыть. Как забыть? Как его самого можно забыть, когда я о нем думаю постоянно, даже если думаю совершенно о других делах? Его образ всегда где-то рядом. Когда Гриша попал в больницу, я часто стала мастурбировать и представлять не мужа. Нет. До этого не позволяла мыслям о Тигре вставать между мной и Гришей в постели. Теперь никто не сдерживал. И от поверхностного оргазма кусала подушку, чтобы никто из домашних не слышал мои стоны.

— Лен, что ты делаешь сегодня вечером? — вздрогнула от голоса Севы, совсем забылась. Поворачиваю голову смотрю на коллегу. У него довольно симпатичное лицо, интеллигентное, яркий представитель нашей профессии. Еще красивые зеленые глаза, не такие жгучие, как у Ярослава, но тоже можно утонуть, если влюбиться.

— Я замужем, Сева.

— Но давай смотреть правде в глаза, твоего мужа не спасти, ты ж не будешь хранить ему верность до гробовой доски. Лен, ты мне нравишься, я до этого не смел к тебе подойти, потому что ты замужем, а сейчас…

— А сейчас ты решил подкатить, когда муж мой еще дышит! — злость клокотала в груди, потому что нечто подобное я испытывала к другому мужчине. И самое ужасное было то, что перед Гришей было не стыдно.

— Лена!

— Сев! — встала, направилась в соседнюю комнату, где были шкафчики, в которых лежали личные вещи и одежда врачей. Переодеваюсь, смотрю на себя в зеркало. Симпатичная, немного замученная. Вздохнула, собрала волосы в хвост. Яр только в самом начале нашего знакомства смотрел на меня с восторгом, сейчас он относится ко мне как брат к сестре. А мне хотелось другого, чтобы целовал, чтобы трахал до звездочек в глазах.

Севы не было, поэтому быстро вышла, перед уходом домой, решила заглянуть к Грише, ему стало лучше и перевели в одноместную палату по блату, за деньги.

Подходя к палате, слышу смех. Замедляю шаг, чуть-чуть приоткрываю дверь. Сердце на мгновение остановилось. Гриша смеялся, а Яр что-то ему показывал на телефоне, улыбаясь во все свои тридцать два зуба. Мои мужчины. Один родной, привычный, другой любимый, далекий.

Внезапно мой слух улавливает щелчок, любопытство заставляет меня открыть дверь шире. Цепенею. В другом углу палаты стоит девчонка, которую как-то видела у Ярослава в квартире утром, которую он целовал. Она меня увидела и улыбнулась.

— Лена! — Яр тоже меня заметил, вскочил на ноги. — Мы тут развлекаем больного, он отказывается добровольно принимать позитивную терапию. В итоге заставляем!

— И как? Успешно? — мне очень трудно улыбаться, потому что хочется ругаться, хочется схватить за шкирку эту лишнюю девку среди нас и вытолкать из палаты. Иду мимо Ярослава, подхожу к койке, целую выбритую щеку Гриши. Он ухмыляется, внимательно смотрит мне в глаза, словно пытается считать мои эмоции. Мы пересекаемся взглядами, Гриша тихо хмыкает. Кажется, почувствовал мою ревность, которая шипела, как рассерженная кошка.

— Яр меня побрил, сказал, что терпеть не может заросших мужиков, похожих на обезьян!

— А сам он относится к этому племени! — смотрю на Яра, на его аккуратную щетину, которая точно побывала недавно в опытных руках в барбешопе. Он ухмыляется, потом смотрит на девушку с фотоаппаратом, о которой можно забыть, ведет она себя как тень.

— Лена, познакомься, моя малышка, Лера, будущая мать моих детей! — и смеется, а его слова режут на куски мое сердце. Мне с трудом удается удержать себя в руках, чтобы не устроить истерику ревнивой женщины. Ведь Яр не мой мужчина, я на него не имею никакого морального права.

Лера, его малышка, смущенно вспыхнула, укоризненно покачала головой, а ему все равно, хватает ее за руку и обнимает на моих глазах. Бесстыдно, нагло прижимает ее худенькое тело к своей груди и утыкается в макушку. Он не стесняется демонстрировать свое отношение, какие правила поведения? Фи, Яр всегда на них фыркал.

Минуту рассматриваю парочку. Они идеально подходят друг другу, говорят половинки похожи, но я не хочу сейчас думать об этой чепухе. Мне Лера не нравится. Не нравится, как теребит его рубашку в области живота, не нравится, как смотрит на Ярослава: нежно, с любовью, с гордостью. А еще она прям излучала свою позицию: «Я — его женщина, он — мой мужчина!».

— Вас можно поздравить? — мне должны дать «Оскар» за лучшую женскую роль в фильме «Любовь под запретом». Лера смеется, задирает голову, что-то высматривает в зеленых глазах напротив. Женская интуиция шепчет мне, что я права, что не зря эта козявка смотрит на него по-хозяйски. Ярослав никогда не бросит своего ребенка, даже если мать будет раздражать. Но пока ему очень нравится этот фотограф, он меняется. С нами один, с нею другой. С нами друг, с нею — вся Вселенная.

— Что? — Ярослав вернулся на грешную землю. — А не, мы еще не старались, так было пару раз, но все в холостую!

Я наблюдаю за Лерой, она как-то загадочно улыбается на ответ Ярослава, прикрывает глаза, все так же задумчиво крутя пуговицу бирюзовой мужской рубашки.

Фыркнула, опуская глаза на ее плоский живот, потом резко вскидываю взгляд. Она прищурилась. Смотрит на меня предупреждающим хищным взором, готовая защищать не рожденного ребенка от всего мира. Тигрица. Может поэтому сумела оказаться возле Ярослава так близко, так тесно, заняв место не только рядом, но и в его голове, сердце.

Мы вчетвером сидим в палате. Болтаем. Правда, в основном говорил Яр, словно не хотел, чтобы возникала пауза. Он говорил о чепухе, типа приколов у него в кафе с водителями больших грузов, перескакивал на тему своего ресторана, который строился, рассказывал о планах на ближайшее будущее, фантазировал о том, что с Гришей уедет в горы. Гриша только улыбался на его слова, впервые увидела, как в голубых глазах мелькнуло сожаление и грусть. Кажется, муж осознал, какой возле него друг, который вопреки логике сидит рядом с ним, до последнего не верит в том, что однажды они расстанутся навсегда. Где его другие друзья? Всего лишь звонят и дежурно спрашивают: «Как дела?», а в больницу никто из них и носа не показывает.

— Так что закругляйся тут лежать, мне уже тошно смотреть на тебя в этих стенах, я уже пропитался напрочь этим противным специфическим запахом больницы! — Яр кривляется, смешит Каренина, Лера тихо посмеивается. Потом мы одновременно встали со стульев.

— Выздоравливай, Гриша! — Лера протягивает руку для пожатий, Гриша охотно пожимает. Весело поглядывает на друга и девушку, а мне хочется сказать какую-то гадость, чтобы перестали все выглядеть такими милыми. Но молчу, скрещиваю руки на груди.

— Буду рад вновь тебя увидеть, а этого, — кивает в сторону Ярослава, который засунув руки в карманы джинсов, улыбался одним уголком губ. — Держи в строгости!

— Обязательно! — Лера бросает на Тигра быстрый взгляд из-под ресниц, он смотрит потемневшим взглядом, смысл которого был понятен только им двоим. Девушка уходит, деликатно прикрыв за собою дверь. Воспитанная какая. Аж скулы сводить от ее правильности.

— Я завтра зайду, — нагибаюсь к мужу, целую его куда-то в уголок губ, глажу по щеке. Гриша кивнул, ободряюще растянул губы, ничего не говорит в ответ. Иду к двери, оборачиваюсь. Яр смотрит на Гришу, улыбается, а у самого глаза на мокром месте.

— Ты не имеешь права умирать, Гриша! — тихо говорит, но было слышно. Они даже не замечают, что я все еще стою в дверях, правда, с другой стороны.

— Прости…

— На хуй мне твое прощение, Гриша! К черту! Ты должен поехать в Москву, потом куда направят! Я не дам какому-то раку тебя у меня забрать! Нет!

— Яр… — мне хочется увидеть, что там происходит, но тогда себя обнаружу, и они перестанут откровенничать, поэтому остается обратиться в слух. — Прости меня! Я знаю, что вел себя как свинья, не ценил тебя так, как должен был…а сейчас понимаю, что ты мне больше, чем друг, роднее, чем брат!

— Гриша! Блядь…

— Яр, ну не надо тут сырость разводить, ты же крутой чувак, которому слезы чужды!

— Да пошел ты! — Яр смеется сдавлено. Я с трудом верю, что Ярослав плачет, он не производил впечатление человека, которому знакомы чувства отчаянья, боли, потери. Для меня Ярослав всегда представлялся твердой скалой, на которую можно, ничего не боясь, опереться. Он был скалой, за которой можно укрыться в непогоду, в ураган. Он был, наверное, громоотводом для нашей семьи, всегда разруливал все проблемы, решал сложные вопросы.

Слышу, как льется вода. В палате никто не разговаривает. В гляделки что ли играют?

— Пообещай мне, что когда я умру…

— Гриша заткнись. Не умрешь!

— Послушай меня. Пообещай мне, что если я раньше тебя умру, то будешь рядом с Леной, Даней и мамой! Им нужна твоя поддержка! Просто скажи — да!

— Да. Но это не означает, что я дам тебе сдохнуть завтра же и в ближайшее время! Мы еще на свадьбе Даньки попляшем! Сейчас пообщаюсь с твоим врачом, послушаю прогнозы, а потом ты собираешь в Москву. И лечишься, Гриша! Выполняешь все предписания! Я буду рядом по возможности. Давай отдыхай, зайду завтра!

— Яр…Лера красивая.

— Знаю.

— У тебя чувства?

— У меня большие планы на нее: построить дом, посадить дерево, родить сына.

— Я рад, что ты ее встретил.

— А как я рад! — я шарахнулась от двери, будто она внезапно стала электрической. Сердце гулко стучало. Воровато оглядываюсь по сторонам. Лера стоит в конце коридора и смотрит что-то в своем фотоаппарате.

Быстро иду к окну, вытаскиваю трясущимися руками телефон и делаю вид, что все время тут стояла. Ярослав выходит из палаты, замирает передо мною. Поднимаю на него глаза, сглатываю. Лицо его все еще в капельках воды, словно ему нужно было освежиться от духоты больницы, а не скрыть следы своих слез. Сейчас смотрел на меня жестко.

— Что врачи говорят?

— А что они могут сказать? Делают все, что в их силах. Чудес не бывает Яр, и ты должен принять эту жестокую правду! Не надо жить призрачной надеждой! — на лице Ярослава заходили желваки, глаза зло сверкнули, я испугалась и прикусила язык.

— Знаешь, такое впечатление, что ты так и ждешь, когда забьется последний гвоздь в крышке гроба! Вали, если тебя это все достало, никто не держит! Хуевая из тебя получилась жена, слава богу, мне хватило ума держаться от тебя подальше, когда ты начала встречаться с Гришей! А то ты бы меня тоже кинула, если на месте Гриши оказался я!

— Яр…

— Заткнись! — грубо оборвал меня, нависая надо мною, пугая до коликов в животе своей тяжелой аурой и звериным выражением глаз. — Чтобы улыбалась и изображала любящую жену… — и так резко замолчал, что я сжалась от страха. Ибо в голову лезли различные варианты концовки его предложения, и они были далеки от положительного смысла.

Мы смотрим друг другу в глаза. Он давил на меня, он угрожал без слов, обещая мне расправиться в самой извращенной форме, если только посмею выйти из навязанного образа. И стало жутко, его зеленые глаза смотрели без эмоционально, холодно, расчетливо. Как палач. Примерял различные способы казни.

— Надеюсь, мы поняли друг друга, Лена! Грише нужна поддержка, а не загробное выражение лица супруги и трусливое поведение матери. С Верой Ивановной я тоже поговорю. Вы будете у меня по струнке ходить перед ним. Ясно?

— Да.

— Вот и отлично! — бросает на меня предупреждающий взгляд, поджимает губы и направляется в сторону Леры, которая послушно ждет его на своем месте. Вижу, как Ярослав обнимает ее за плечи, она его о чем-то спрашивает, он нежное ей улыбается и целует в лоб. Парочка уходит, оставив меня в одиночестве в больничном коридоре. Я стою еще несколько минут в ступоре, переваривая сказанное Яром.

Мне ничего не остается, как просто смириться. Ну не боец я, зная заранее, что бой проигран. Признать поражение и жить дальше. Задушить любовь собственными руками, похоронить и поставить крест. Но это будет не сегодня…нет. Умирать я буду медленно.