— Давай милочка, еще раз поднатужься и будешь держать своего ребеночка на руках! — веселая акушерка подбадривала молодую женщину, которая уже от долгих схваток лежала на кушетке совсем без сил. Уже не было никаких эмоций. Даже ненависти, которую она испытывала к этому дитю с первого дня, как узнала, что беременна.

— Давай красавица, головка уже близко! — подбадривала ее пожилая женщина, повидавшая на своем веку не одно рождение. Взглянула на равнодушное лицо своей роженицы, поджала губы. Ей казалось, что женщине уже все равно, что случится с ребенком, с нею, а ведь малыш почти рядом. — Так! — в голосе появилась сталь, которая требовалась для приведения чувств мамочки. Та встрепенулась, осмысленно на нее посмотрела. — Да счет три тужимся, делаем вдох и опять тужимся! Поняла?

— Да…

— Давай, раз, два, три — тужься! — женщина напряглась из последних сил, стиснув зубы. Боль была адской. Ее рвал этот ребенок на части. Мало того, что все девять месяцев постоянно о себе напоминал: то токсикозом, то отеками, изжогой, то активными шевелениями, — теперь решил напоследок измучить ее.

Еще раз натужилась и почувствовала облегчение, живот опал, словно и не было у неё никакого пуза. Обессиленно наблюдала, как акушерка торопливо разрезала пуповину, похлопала ребенка по спине, но тот молчал. «Что б ты сдох!» — злорадно подумала женщина, нисколько не тревожась за новорожденного. Акушерка торопливо передала молчаливого ребенка медсестре, та его положила на стол и стала проводить манипуляции для того, чтобы он подал голос. Женщина отвернула голову в сторону окна. «Ненавижу! Ненавижу!» — как мантру повторяла про себя слова, но напряженно вслушивалась в происходящее на другой стороне родовой палаты.

— Ну что? — акушерка положила на живот что-то холодное, похожее на кирпич, после того, как извлекли плаценту, заштопали разорванную промежность. Было понятно, что вопрос задан не роженице, а медсестре.

— Дышит.

— А чего не кричит?

— А он урчит, как маленький тигренок! Такой хорошенький! — в голосе медсестры было столько умиления, что невозможно было не обернуться и не взглянуть на ребенка. Однако женщина упорно рассматривала голые ветки деревьев, которые качались за окном. Кажется, на улице шел неприятный мерзкий дождь!

— Не хочешь взглянуть на сына? — акушерка внимательно всматривалась в лицо роженицы. Та отрицательно замотала головой. Она уже поняла поведение этой женщины. Еще утром, когда та поступила в роддом, у нее появились насчет этой нехорошие предчувствия. И сейчас эти предчувствия обрели реальные очертания.

— Ты хорошо подумала головой?

— Хорошо, не стала бы переться в другой город, чтобы передумать! — агрессивно огрызнулась женщина, смотря акушерке прямо в глаза. — Не нужен он мне!

— Как бы не пожалела потом, но право твое! Будешь писать отказную?

— Буду!

— Хорошо, завтра утром принесу тебе образец заявления, а пока у тебя вся ночь, чтобы подумать! Имя хоть придумала?

— Нет.

— Ладно, посмотрим чьи сегодня именины! — и больше ничего не добавив, акушерка оставила женщину одну. У той так и не появились слезы на глазах, так и не пришла мысль о том, чтобы изменить свое решение. Утром она написала отказную, а через три дня ее выписали, и она уехала. Женщина специально выбрала роддом в незнакомом городе, чтобы родить не нужного ей ребенка, приехать в город, где никогда не жила и никого не знала, чтобы скрыть свой грех.

***

— Какой хорошенький!!! А глазки какие чудесные! — молодая нянечка Дома малютки склонилась над ребенком, которого только что привезли из роддома.

— Да, ну его! Обычный ребенок, каких у нас полно!

— Не правда, он милый. Смотри, как смотрит внимательно, глазки умные, все понимает. Понимает, что мамка его оставила, что в этом мире придется надеяться только на себя!

— Усынови его! Будет тебе отрадой!

— Да кто мне его отдаст? — смеется молодая нянечка. — У меня ни семьи, ни личного жилья, ни достойной зарплаты! Да? — берет осторожно ребенка на руки, улыбается мальчику, который без улыбки всматривается в ее лицо. А потом издал рычащий звук.

— О, смотри, рычит, как тигренок! — веселится другая нянечка, подходя к своей коллеге с ребенком. Они обе смотря на малыша и от его серьезности хочется постоянно улыбаться.

— Как его зовут?

— Написано Ярослав Леонидович Тигр.

— Тигр?

— Видно с рождения рычит, как тигр! Вырастишь, будешь королем джунглей!

— Вроде львы короли!

— Да какая разница, Поль, видно в роддоме тоже люди с юмором оказались. Не Петров Александр Александрович, а вон как нафантазировали!

— И то твоя правда! Да, Ярослав Леонидович! — Поля, в Доме малютке ее называли Полечка, потому что девушке было всего двадцать лет, всегда весела, задорна, чмокнула мальчишку в лоб. Ей хотелось хоть чуть-чуть подарить этой крохе ласку и внимание. Она всех деток любила на своей работе, и те ей отвечали взаимностью. Исключением не стал и Ярослав. Он улыбнулся, неосознанно, но впервые улыбнулся в своей жизни.

***

— Полина Олеговна! — в пустом коридоре почти никого нет. Все дети были на занятиях, воспитатели с ними, нянечки делали свою работу.

Полина, та самая молодая нянечка, которая с первого дня прониклась к маленькому мальчику-отказнику, обернулась. Воспитательница, Тамара Григорьевна, тащила за локоть Тигренка. Именно так все называли этого мальчика, ибо он был как дикий хищник, то ласков, то злой. Ласков он был, правда, только с самой девушкой, даже не верилось, когда он хулиганил, что это один и тот же ребенок.

Тигренок шел без сопротивления, рассматривал стертый линолеум, не смотрел на девушку.

— Это просто невозможно, он опять на пустом месте подрался с Пасичником!!! — громко возмущалась воспитательница. — Никакого уважения ни к детям, ни ко взрослым. Малолетний бандит! Точно после восемнадцати окажется за решеткой, если не раньше в малолетней колонии! За ним не застоится! — резко дергает мальчика за руку, почти толкает в сторону Полины.

— Разберитесь с ним, похоже только вы, Полиночка, имеет авторитет у этого малолетнего преступника! — с этими словами Тамара Григорьевна оставляет молодую нянечку и мальчика.

Полина опускается на низкую скамейку возле батареи. Когда детям разрешают бегать по коридору, чаще всего они жмутся возле этой самой скамейки, греются, ибо зимой было холодно во всех комнатах и классах, прозрачные сопли, шмыгающий нос уже не повод бежать к медсестре с подозрением на ОРВИ.

— Яр, — Полина протягиваю руку к насупленному мальчику, осторожно его обнимает. Она действует интуитивно, понимает, что, если он не смотрит на нее злыми глазами, это еще не означает, что Ярослав подпустит к себе. Он разрешает притянуть его к груди. Девушка заглядывает в светлые глаза мальчика и вздыхает. С самого первого дня своего пребывания, Яр оправдывал свою фамилию. Когда был крошкой, только сведенные брови выражали степень его недовольства, подрос, стал уже применять силу по своему возрасту. Мог толкнуть кого-то, мог укусить, если без спроса его трогали, мог вылить стакан компота соседу за столом на голову. И он считал, что поступает правильно. Ярослав не позволял себя обижать, унижать, воспитательницам тоже доставалось.

Привыкшие к послушанью детей, решать проблемную ситуацию с ними с помощью угла или удара по мягкой точке малыша, без лишних церемоний раздавать подзатыльники, такие методы с Ярославом не прокатывали. Если его били, он бил в ответ, если его ругали, он мстил по своему возрасту. Воспитательнице, которая его как-то ударила по щеке за то, что не хотел убирать за собою после занятий, он измазал жидким клеем ее любимую чашку. Его, конечно, потом еще раз наказали, но стали остерегаться идти на откровенную вражду с маленьким извергом. Так его называли взрослые междой собой. Еще Шерханом, потому что злой, мстительный, считающий, что он лучше всех. Задирал детей, провоцировал ссоры.

— Почему ты подрался? — Полина ласково погладила Ярослава по спине. Он упрямо вздернул подбородок, но молчал. Гордый, независимый, упрямый пятилетний ребенок.

— Он меня назвал мудилой! И сказал, что таких, как я никогда не берут в семьи! — шепотом признается Ярослав. Он еще не умеет цедить сквозь зубы, у него еще щель между зубами впереди, по этому поводу тоже дразнили его дети, за что получали в ответ оплеуху. Но каким бы звереныш он не был, он все равно оставался ребенком, поэтому не справившись с эмоциями, уткнулся в плечо Полины и заплакал.

— Послушай, Яр, давай ты перед ним извинишься, извинишь перед Тамарой Григорьевной, тебе завтра дадут булочку и в кашу масло положат… — сколько раз Полина украдкой докладывала вкусного сливочного масла в кашу Ярослава, на свой страх и риск, не сосчитать. И булочку его брала, когда его наказывали, лишали сладости, потом тайком скармливала. Он улыбался, довольно давился всухомятку. Милый мальчишка, который просто хотел чуть больше тепла и внимания, чем все остальные.

— Меня правда никто не возьмет? — поднимает темную голову, шмыгает носом, в больших светлых глазах надежда, у Полины язык не повернулся сказать правду: да, его с таким характером никто не хочет брать. Всем нужен спокойный ребенок, а не звереныш, который сам решат, когда ластиться, когда кусаться. Ведь были попытки пристроить Ярослава в младенческом возрасте, приходили пары, очаровывались его улыбкой, необычным рычанием, забирали. А потом через неделю возвращали, возмущенно обвиняя сотрудников Дома малютки в том, что они чем-то накачивают детей, ибо маленький Ярослав, оказавшись в незнакомой обстановке, устраивал круглосуточные концерты и кусался при попытки его успокоить. Сначала без зубов, потом с зубами. Три провальных попытки пристроить мальчика, заведующая решила больше не испытывать судьбу, не портить заведению репутацию. Кроме Ярослава были и другие дети.

— Знаешь, — девушка немного отодвинула Тигренка, улыбнулась ему, — если будешь хорошо себя вести, я сама тебя заберу! — решение было спонтанным, но, произнеся его, Полина поняла, что это нужно было сделать раньше, как только вышла два года назад замуж, жизнь наладилась.

— Правда? — малыш с сомнением смотрел ей в глаза, и его можно было понять.

— Конечно. И ты можешь называть меня мамой, если тебя хочется, Ярослав… — услышать «мама» от этого дикого ребенка для Полины было важным. Если Ярослав пойдет ей навстречу, значит она сможет смягчить его детскую агрессивную душу. Он ей поверил, позволил надежде поселиться в своем сердечке, старался не вызывать недовольство у взрослых и детей. Почти был идеальным. Даже встреча с мужем Полины, который не сразу поддержал идею жены усыновить ребенка, прошла гладко, большой и маленький мужчина нашли понимания друг у друга. И Андрей, муж Полины, загорелся сам побыстрее забрать Ярослава домой.

Казалось заведующая должна была радоваться, что один из «трудных» детей нашел семью, но ей не нравилось, что эта семья ее сотрудника, поэтому она всячески препятствовала процессу усыновлению. Но молодые люди были настойчивые, они не опустили руки после первого отказа, продолжали покорять бюрократию.

Ярослав старался для Полины, он теперь делал самую лучшую поделку, прям раздувался от гордости, когда видел, как его подарок радует девушку. Теперь он с нетерпение ждал выходных, потому что приходили Андрей и Полина играли с ним на площадке на территории Дома малютки. И у него аж дыхание перехватывалось, когда Андрей его хватал в охапку и подкидывал вверх. Если сильно зажмурить глаза, то можно было подумать, что они уже семья, просто гуляют вместе в парке.

У него теперь были чистые новые вещи, у него теперь всегда в карманах водились конфеты, его за это дежурные воспитатели ругали, а дети крутились рядом в надежде получить лакомство. Каждую ночь Ярослав смотрел в окно, мысленно проговаривал слово «мама». Для него теперь «мама» имело вкус конфет и ожидание выходных.

Была зима. Новогодние праздники уже прошли, подарки уже давно были съедены, воспитатели все еще были хмуры. Ярослав сидел на подоконнике, это был его пункт наблюдения за улицей. Отсюда он видел, как мимо проходили просто прохожие, как проезжали машины. Отсюда можно было видеть всех, кто идет к Дому малютки. И он сегодня ждал Полину и Андрея, потому что сегодня был выходной. На Новый год Андрей ему подарил железную машинку, у которой открывались все дверки и капот, все ему завидовали и хотели поиграть с этой машинкой, но Яр никому ее не давал, боясь, что поломают. Полина подарила брелок-фонарик. Правда, Ярослав его тут же сломал, признать было стыдно, поэтому обломки он спрятал под подушку, а колечко носил с собою. Вчера от скуки он его разогнул.

Увидев Андрея и Полину, Ярослав вскочил на ноги и приник к стеклу окна, чуть не расплющив себе нос. Улыбка моментально озарила его хмурое выражение лица, он замахал им руками. Они увидели его и в ответ помахали.

— Тигр! — одернула его дежурная воспитательница, когда заметила, что он ногами стоит на подоконнике, но Яр даже не отреагировал на резкий окрик, наблюдал, как мужчина и женщина стояли на тротуаре, смотря по сторонам, убедившись, что машин нет, поспешили перейти дорогу. Пешеходника в этом месте не было, он располагался дальше, нужно было пройти несколько метров, когда остановка автобуса была прям напротив Дома малютки.

Полина торопилась, Андрей ее удерживал за руку, что-то говорил, но девушка отмахивалась от мужа, улыбалась Ярославу. Кажется, она была возбуждена и радостна, поэтому, выдернув руку, поторопилась поскорее перейти дорогу.

Ярослав смотрит на девушку и не зажмуривает глаза, даже не кричит. Его мозг еще до конца не осмыслил то, что произошло у него перед глазами. Черный джип, как танк без тормозов, налетает на Полину. Она, как тряпичная кукла, взмахнула руками, сумка и пакет, из которого рассыпались конфеты и апельсины, отлетели в одну сторона, сама в другую.

— Неттттттттттттт! — спрыгивает мальчишка с подоконника, пока все взрослые пребывали в шоке от увиденного, летит к большой входной двери, выскакивает на улицу. На секунду от морозного воздуха он теряет дыхание, но потом бежит к дороге. Вокруг Полины образовалась толпа, кто-то кричал, звал на помощь, просил вызвать «скорую». Какая бесполезная суета, по мнению мальчика, была вокруг. Ярослав, как маленький уж, проскользнул межу взрослыми и замер.

Посреди дороги лежала Полина. Она как-то странно лежала, верхняя часть туловища была повернута в одну сторону, нижняя — в другую. И вокруг нее на асфальте расползалось кровавое пятно. Мальчик было рванул к ней, но кто-то схватил его на плечо.

— Иди в приют, Ярослав! На улице холод, а ты раздетый! — раздался глухой голос Андрея, Яр обернулся, взглянул на бледного мужчину и выкрутился из рук, кинувшись прямо к лежачей Полине.

Его не покидала надежда, что все это кино, которого он никогда не видел, что это просто спектакль для взрослых людей, чтобы пощекотать нервы. Яр еще не понимал, кровь под девушкой — это уже конец. Он гладил ее по лицу, прижимался щекой к ее щеке, целовал холодную кожу. Слегка теребил воротник, думая, что так откроются глаза и губы растянутся в улыбку. Все это он проделывал молча. Последнее что у него было из арсенала «чуду быть» — это слово «мама». Казалось, что, произноси это слово, Полина откроет глаза.

— Мама! — позвал ее. Взрослые внезапно затихли, перестали разговаривать, только гул проезжающих машин и звуки самого города вмешивались в речь мальчика. — Мама, открой глаза! Мама, я хорошо сегодня себя вел!!! Я ждал тебя! Мама!!! — шмыгает носом, вытирает рукавом влажные щеки. — Мама, я обещаю больше не драться! И буду буквы учить! Я не буду больше раскидывать вещи и оставлять посуду после себя… — укладывается рядом, теребит пуговицу на пальто, жмется к ней, скручиваясь в калачик, как котенок возле мамы.

Кто-то пытался его поднять с земли, но Яр вцепился руками в рукав Полининого пальто, шипел, впивался зубами в протянутые ладони, рычал на каждую попытку подойти к ним. Вел себя как дикий звереныш, защищающий свою мать. Он испачкался в крови, грязи подтаявшего снега. Ему было холодно, зубы стучали, не попадая друг на друга. Кожа рук давно посинела, как и губы.

— Ярослав! — попыталась заведующая Дома малютки привлечь его внимание, держа перед собой куртку, приветливо улыбаясь. Но мальчик вжался в тело Полины и с расширенными зрачками наблюдал за ее приближением. Сзади нее были медики, обеспокоенный Андрей, он не знал, как действовать в подобной ситуации. — Ну, тигренок, иди сюда! — на прозвище, данное Полиной, Яр немного расслабился, но не двинулся навстречу.

— Какой он тигренок! Обыкновенный сопляк, — встрял насмешливый мужской голос. Этот голос заставила мальчика вытянуть шею, чтобы внимательно рассмотреть мужчину. Увидев его, оскалил зубы, как зверь показывающий оскал во время опасности. Этот мужчина стоял возле машины, которая сбила Полину. И судя по насмешливой улыбке, его произошедшее нисколько не обеспокоило, не испугало.

В мальчишеской голове нет мыслей, одни инстинкты и порывы, поэтому Ярослав вскакивает на ноги, уворачивается от заведующей и медиков, хватает с земли камень и швыряет его в автомобиль. Неприятный звук.

— Ах ты гаденыш! — мужчина с яростью идет на мальчика, он не пугается, не шарахается в сторону от страха, наоборот сам идет ему навстречу. Между ними три шага. Мужчина нагибается, хватает за ворот водолазки и встряхивает, чуть подняв ребенка над землей. Руки мальчика в кармане фланелевых штанов, он сжимает разогнутый брелок и смотрит в глаза мужчине. Они у него холодные, арктические, замораживают все вокруг. И Яру страшно. Он всем нутром чувствует исходившую от этого незнакомца опасность, угрозу окружающим, власть. Мальчик понимал, что бесполезно нарываться на этого человека, ибо мужчина уничтожит его одним махом, втопчет в землю носком своих черных туфель. Но в груди тигренка разгорается жажда мести, желание уничтожить того, кто уничтожил его жизнь. Поэтому, сжав крепче проволоку от брелка, быстро вытаскивает руку из кармана и впивается концом в щеку мужчины, со всей силы нажимая на кожу лица. Яру кажется, что все происходит насколько медленно, тягуче, что не сразу понимает, когда его отпустили. Мужчина не верещит, не кричит, он выпрямляется, смотрит на мальчишку сузившими страшными глазами. На щеке кровь.

— Ах, ты сукин сын! — он бьет кулаком в лицо Ярославу, свалил одним ударом на землю. Слышится даже хруст сломанных костей. Мальчик чувствует, как из носа течет к губам теплая кровь. Облизнул языком верхнюю губу. Сморщился. Подниматься не спешил, так и лежал на земле, наблюдая из-под полуопущенных ресниц за страшным человеком.

— Убью! — рыкает мужчина, угрожающе нависая над Ярославом. Но от избиения его удерживают подоспевшие милиционеры. Он не выкрикивает угрозы, он просто смотрит в глаза мелкому пацану. Ухмыляется, когда видит, как тот по хищному щурится, как в его глазах колыхнулась черная жгучая, смертельная ненависть, которая после себя ничего не оставляет. Маленький мальчик, который не должен в столь нежном возрасте испытывать страшные чувства, испытывал. Он уже мысленно приговорил этого взрослого мужчину, который ничего не боялся. В его душе появилась полная уверенность, что однажды он доберется до этого самоуверенного ублюдка, подвесит к потолку цепями, будет медленно пытать, сдирать на живую кожу! Чтоб он чувствовал боль от каждого движения, чтобы ему было больно просто дышать! Чтоб он сдох от собственных криков.

Ярослав понял, что уничтожит того, кто уничтожил его мечты, разрушил жизнь. Ему было пять лет. И эта его история. С его правилами.