Стаскиваю полотенце с головы, сушу волосы. Настроение у меня от одного до десяти, минус пять, если быть точнее. Ниже плинтуса, а есть еще ниже?

Если бы я мечтала о сцене, из меня получилась прекрасная актриса, я бы непременно выиграла «Оскар» и все остальные награды в индустрии кинопроизводства за достоверность игры главной роли. Я играла. И мне не стыдно было обманывать всех окружающих, ведь себя то не обманывала, все прекрасно понимала. И играла я ради душевного спокойствия родных, близких и любимых.

Папа только вздыхал, качал головой, видя меня серьезной, с мимолетной улыбкой, на большее не надеялся. Вика тоже считала, что в сложившейся ситуации я выглядела слишком хорошо. Даже очень хорошо, на зависть сестрице. Впрочем, перед Карениными я тоже изображала, что смирилась с обстоятельствами.

Сложнее всего было с Ярославом. Он чувствовал мое настроение, как свое собственное. Он первые дни после выписки из больницы не отходил от меня ни на шаг, держал в руках и согревал меня своим теплом, не отпускал, поддерживал улыбкой, взглядом, просто своим присутствием поддерживал во мне желание жить. Жить ради него, пытаться справиться с внутренней темнотой, цепляться за его руки и не упасть в пропасть под названием «Безнадежность». Мы с ним ни разу не говорили о том, что случилось, почему это произошло. Мы сознательно и по обоюдному согласию опустили тему. И если Яр успешно справлялся с обрушившимся его горем, я барахталась в этом «болоте», то погружаясь с головой, то выныривала для жадного вдоха.

Я не справилась. Соскользнула с обрыва и полетела вниз. После нашей долгожданной близости, Ярослав впервые заснул с умиротворением на лице. Откуда знаю, что впервые? Каждую ночь подходила к дивану, всматривалась в спящего Яра. Он тогда даже во сне сводил свои брови к переносице, словно над чем-то серьезным думал.

Я плакала. У меня была идея фикс — срочно забеременеть, наплевав на рекомендации врачей, на свой организм, который еще не пришел в себя. Я хотела ребенка, поэтому когда он кончил не в меня, почувствовала глубокое разочарование.

Слезы текли по щекам, боль еще сильнее сжала меня изнутри, а образ темноволосого мальчика с зелеными глазами моментально всплыл перед глазами. Сыночек…Львенок мой родной, сладкий мой малыш…

Я любила этого мальчика, я во сне слышала его заливистый смех, чувствовала его ладошки на своей шее и мокрый чмок на щеке.

Это чувство потери просто убивало меня каждый день. До сих пор помню свое опустошение, когда очнулась в реанимации, пощупала руками свой живот, который оказался плоским, будто не было никакой беременности. Первый кто мне сообщил о том, что моего сыночка нет, был Яр. Он даже не сообщил, а просто зашел в палату и посмотрел на меня бездонными темными глазами, в которых плескалось отчаянье, боль и что-то еще необъяснимое. Сказал без слов так, что я сквозь свою боль ощутила и его боль. Он тоже ждал этого ребенка, тоже боролся с собственной депрессией, умудряясь еще меня и Карениных поддерживать, но мне от этого легче не становилось.

Каждое утро просыпалась с ощущением того, что пустота внутри меня разрасталась, как черная дыра во Вселенной, и она поглощала все вокруг. Осознала, что рано или поздно Яр попадет в эту черную воронку, и его с головой засосет, он потеряет себя в моей печали. Мне нужно было эту потерю пережить одной, уехать из города, затеряться в толпе незнакомых людей, заполнить свои дни делами, заняться работой, которую совсем забросила.

Так однажды пришло решение уехать в Москву. Пришла мысль подать свое резюме во все глянцевые журналы, где график работы подразумевал полную занятность без минуты для свободного вздоха. Может для кого-то это покажется побегом от проблемы, но я пока другого выхода не видела. Все, что меня сейчас окружало, все напоминало мне о том, что я потеряла. Мне больно было смотреть на мамочек с колясками, я старалась быстро пройти мимо молчаливого сочувствия соседок, не встречаться с их глазами. Уверена, что они были в курсе произошедшего, а если нет, то свою версию точно придумали, почему я с Ярославом больше не гуляли ранним вечером под ручку, почему куртка теперь не топорщится спереди.

Ответ на мое резюме пришел в течение двух недель, просили приехать перед новогодними праздниками для знакомства. Я долго смотрела на электронное письмо от одного модного известного журнала, не верила, что мое желание так быстро материализовалось. Сложнее всего было собраться с духом и поговорить с Ярославом. Оттягивала момент разговора до последнего, когда купила билет на самолет, поняла, что не смогу ему все рассказать, не смогу ему объяснить причину своего побега, но нужно было его поставить в известность.

— Лера! — вздрагиваю, Ярослав появляется в дверях спальни, улыбается, держа в руках охапку любимых тюльпанов. Сиреневого цвета. И где он их только достал?

— Как ты смотришь на то, чтобы сегодня провести вечер в компании одного очаровательного мерзавца с последствиями? — озорно сверкает зелеными глазами, лукаво улыбается. Действительно мерзавец, от которого у меня сбивается дыхание, дрожат коленки.

— А какие последствия? — заставляю себя играть выбранную роль, включить девушку с легким налетом грусти.

— Самые серьезные! — подходит ко мне, делаю глубокий вдох, балдея от запаха цветов и его парфюма. Как же мне будет не хватать этого игривого взгляда, этого тонкого юмора, его самого. По идеи должна передумать, но смотря в его глаза, искрящие весельем, еще больше убеждаюсь, что его надо отпустить, не тянуть за собою.

Он протягивает мне цветы, склоняется и целует в шею, засасывая кожу, тело моментально откликнулось на этот хозяйский жест. Да, я его, с головы до ног, только вот душа…душа моя не ожила, как бы ни старалась проводить с нею долгие беседы. Она болела сильно, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть, то просто ныла, как старая рана, которая реагировала на смену погоды.

Я его не винила в случившимся, осознанно, прекрасно понимала, что авария могла случиться с кем угодно, но один червяк вгрызался в мою душу, как в яблоко, шепча мне, что не у каждого будет целенаправленно испорчены тормоза. И вот этот червяк не давал мне полностью отпустить ситуацию, как вокруг говорили. Я спрашивала: Кто? За что? Почему? И безопасно ли мне быть рядом с Яром? Каждую ночь, закрывая глаза, я воспроизводила разговор отца в ресторане, когда он обвинял Шерхана и Хищного в связи с криминалом. Слова Вики о том, что Ярослав киллер, убивал за деньги, никак не выходили из головы. Все чаще и чаще стала задавать вопросы: Откуда у него деньги? Куда он уходит, действительно ли в комплекс на трассе? И правда, что там процветает проституция, наркоторговля, а также незаконный слив топлива?

— Лера, ты слышишь меня? — зеленые глаза вопросительно смотрят на меня. Часто моргаю, виновато улыбаясь.

— Прости, я задумалась.

— Ты часто стала задумываться, — целует меня в кончик носа, отходит к комоду, достает свежую футболку, расстегивает пару пуговиц на рубашке, затем через голову ее стаскивает, небрежно швыряет ее на рядом стоящий стул.

Тигр со спины смотрит на меня с подозрением, щурит свои опасные глаза, и у меня возникает ощущение, что он знает то, о чем я думаю, знает то, что задумала, но пока не доносит эту информацию до своего хозяина.

— Зачем ты набил себе такую огромную татуировку?

— В смысле? — оборачивается, надевает футболку, я только успеваю глазами скользнуть по мускулистому торсу, поправляет ворот, зачесывает пятерной волосы назад. Замечаю, что в этот раз подстригся чуток по-другому, по бокам волосы коротко подстрижены, шевелюра, как грива, осталась сверху, бородку тоже свою по-другому оформил.

— Тигр на спине.

— Визитная карточка. Оправдываю свою фамилию.

— У тебя же может быть теперь другая фамилия, — говорю не подумав, Ярослав моментально посерьезнел, прищурился, закрылся от меня, скрестив руки на груди.

— Если в моей жизни внезапно появился отец, это ровным счетом ничего не меняет. Я — Тигр и точка.

— У каждого ребенка должны быть родители, как у родителей должен быть ребенок! — запальчиво бросаю в спину Ярослава, когда он направлялся из комнаты. Замер, медленно поворачивается ко мне. Несколько секунд внимательно всматривается мне в лицо, сканировал, пытался осмыслить смысл моей фразы, ища переносный смысл.

— Я думал, мы это перешагнули и пошли дальше, Лера…

— Перешагнули??? — начинаю хохотать, откидывая голову, словно услышала очень смешную шутку года, потом резко замолкаю, зло сверкая глазами. Швыряю цветы на кровать, задираю футболку до груди. — Видишь этот шрам? Он никогда не даст мне забыть! Я всегда буду помнить, откуда он у меня!

— Лера, чем дольше ты будешь цепляться за прошлое, тем дольше мы будем его преодолевать, не давая будущему шанса!

— Тебе не понять…

— Я тебя понимаю, да я не вынашивал ребенка, не чувствовал изнутри его шевеления, но это тоже мой сын, и я тоже его потерял! Разницы нет, Лера, нет! — последнее слово он бросил мне криком, сжал зубы, дрожа от внутренней ярости. — Купаясь в своей боли, ты топишь меня, в то время, как я пытаюсь вытащить нас двоих на поверхность!

— А я просила??? Просила меня вытаскивать??? А может вообще тебя обвинить во всем случившимся? А? Если бы не твои темные делишки, никто бы и не подумал лезть к твоей машине!!!!

— Лера…

— Что, Яр? Давай смотреть правде в глаза! Ты никогда не был простым, ты человек с загадками. Рождение, юность, деятельность, работа — все покрыто налетом таинственности! И, наверное, мне стоит все же прислушаться к словам папы и сестры, что ты не просто ходишь по краю, а принимаешь самое активное участие в противозаконных действиях! Ты и убивал за деньги? — я отшатнулась, испуганно захлопнув рот.

Яр смотрел на меня горящими злыми глазами, опасными, звериными. Теперь вопросов нет, почему его называли Шерханом, у него глаза тигра в момент угрозы жизни. Он сжимал и разжимал кулаки, от напряжения побелели костяшки. Мне очень повезло, что у него железное самообладание, другой на его месте просто треснул меня.

— Я думаю вечер нам нужно провести по отдельности, остыть и подумать, — холодно произнес Ярослав, подарив мне напоследок убийственный взгляд. Дернулась следом за ним, но он предупреждающе глянул на меня через плечо, запрещая прикасаться к нему.

— Яр… — сожалею о сказанном, понимая, что разговор должен быть совершенно другим. О своем отъезде я вновь промолчала. Иду все равно следом, хочу его схватить за руку и попросить прощения, но он отгородился от меня, не желал сейчас слышать и слушать. Знаю, что когда остынет, будет самым внимательным собеседником, только вот самолет у меня был рано утром.

Он не оборачивается, не смотрит на меня, а я со слезами стою в коридоре, не в силах выдавить из себя и слова, признать еще раз в любви, не сомневаясь в искренности этого признания. Я его люблю, так сильно, что страшно самой, но правильно Яр сказал: в своем горе я его тоже топлю, не давая нам двоим шанса всплыть. Значит мне суждено идти ко дну, а его отпустить, не быть якорем. Так будет правильнее всего.