Приподнимаю веки, понимаю, что нахожусь в собственной спальне и не валяюсь где-то в сточной канаве или на пляже. Переворачиваюсь на спину, тру глаза. Во рту сухо, хочется пить, а еще невообразимо болела голова. Вчера все-таки перебрали. Приходил Тим и еще несколько ребят, мы знатно надрались, говорили обо всем, ржали, потом они все ломанулись искать дальше приключения на свои задницы, я отказался. Последнее время мне хотелось побыть в одиночестве, подумать над сложившейся ситуацией и найти решения на некоторые проблемы.

Хищник названивал каждый день, интересовался настроением, проявлял заботу, которую было дико от него видеть. Два раза в неделю мне приходилось соглашаться на встречи, обсуждали различные варианты кому я мог перейти дорогу, кто против меня имеет зубы. Папаша серьезно нацелился найти моего обидчика, особенно сильно переживал по поводу потери внука. Это никак не вписывалось в его образ, который я себе много лет назад придумал.

Лера в Москве. Мы созванивались, болтали, как друзья, но иногда спотыкались об какое-то слово и просто молчали в трубку. Она стала приходить в себя, наконец-то, отпустила от себя прошлое, рассказывала о своих проектах с моделями. Разговора о том, чтобы вновь сойтись не было. Я в Сочи, она в столице, между нами километры, ни я, ни она не бросит то, что есть, что обрели.

Мы скучали, тоска была слышна в наших голосах, это чувствовалась в недосказанности, в фразе: «а помнишь…». У нас теперь было, что вспомнить, не только плохое, но и моменты хорошего.

Ухмыльнулся. Сегодня мне приснился странный сон, будто я проснулся и в темноте увидел Леру, почувствовал ее запах. Прикрыл глаза, пытаясь вспомнить этот эротичный сон, но в памяти какие-то обрывки, ощущение, что обознался, что представлял одну, а трахал совершенно другую. Переворачиваюсь на бок, утыкаюсь в рядом лежащую подушку. Пахнет клубникой, тем самым клубничным гелем, что любила Лера. Приподнимаюсь, оглядываю кровать. Вторая половина тоже смята. Или я спал по диагонали, мылся вчера женским гелем, или… Слышу свист чайника. Сердце встрепыхнулось, подскочил. Поправил на себе низко сидящие штаны, натянул на себя первую попавшую футболку, зачесал рукой волосы, потом пригладил, вновь зачесал. Психанул, ринулся на кухню.

Неужели приехала? После всего, что ей сказал. Я испытывал радость и одновременно раздражение. Последний раз с нею разговаривал три дня назад, ни о чем толковом не болтали.

Захожу на кухню и замираю. Оглядываю все по сторонам, останавливаюсь на женской фигуре возле плиты. Вчерашнего срача нет, обратил внимание, что и в коридоре порядок.

Первое чувство было разочарование со вкусом сожженной мечты. Потом благодарность за чистоту в доме. И все.

— Привет, — не говорю, а каркаю, Лена испуганно оборачивается.

— Я не слышала, как ты вошел.

— Я тихо хожу.

— Как тигр.

— Как тигр, — соглашаюсь, подхожу к Лене, тянусь к шкафчику за кружкой. Она стоит рядом, сейчас все мои органы чувств были обострены: яркий свет резал глаза, шум за окном раздражал, обаяние улавливало любые запахи. И сейчас я уловил запах клубники. В мозгу, как вспышка молнии, стреляет обрывочное воспоминание: девушка у шкафа, стоит ко мне спиною, и я ее ласкал… Пересекаюсь глазами с Леной. Ее стали черными, смотрит с напряжением, губы нервно подрагивают.

Хмурюсь, разглядывая теперь не только ее лицо, но и линию подбородка, тонкую шею, плечи. Опять вспышка в памяти — мои губы скользят по женскому плечу, потом к шее, в конце прикусываю мочку уха. Мне становится жарко, душно, когда замечаю на плечах небольшие синяки, словно кто-то Лену удерживал.

Сглотнул, отворачиваюсь к раковине, тупо смотрю перед собою, а вижу совершенно другую картинку. Значит не сон, значит вот чего меня преследовало ощущение, что совершал ошибку.

Поворачиваюсь, скрещиваю руки на груди, Лена не выдерживает моего пристального взгляда, заправляет волосы за ухо и начинает заваривать себе чай.

— Это называется западло, Лена.

— Яр… — облизывает губы волнение и не находит нужных слов.

— Я не оправдываю себя, тож хорош, попутал берега, плыл к левому, а остался на правом, но ты ж зачем?

— Я люблю тебя.

— Давай не будем о чувствах, — поджимаю губы, чувствую раздражение на девушку. — Мы не предохранялись, если залетишь, что будешь делать?

— Ты так буднично говоришь, аж тошно от тебя, — нервно смеется, пытается слезть с темы, но мне не до смеха. Меня вообще бесит ситуация. Еще блядь проблем с Леной не хватало и последствия этого чертового секса.

— Лен, не смешно. Если залетишь, решишь оставить ребенка, я не буду против, материальную поддержку получишь с моей стороны, но жить с тобою, тем более жениться, не собираюсь. Бывают вот такие недоразумения, сам им являюсь.

— Яр…

— Послушай меня внимательно, то что произошло этой ночью, пусть будет на моей совести, но на этом все. Никаких повторений, упаси господи, не будет.

— Я люблю тебя, — поднимает глаза, смотрит на меня с отчаяньем, с преданностью до гробовой доски. Мне по идеи должно стать ее жалко, но ни хрена.

— Я тебя не люблю. И никогда не любил! — жестко чеканю каждое слово, наблюдая, как она вздрагивает, словно я бил ее хлыстом. — Две параллели не станут едиными, это известно из школьной программы.

В ванной принимаю душ, сгребаю в одну кучу все Лерины вещи, которые она оставила после себя, в свое время рука не поднялась выкинуть, теперь разгребал последствия. Сразу же иду в спальню, где стаскиваю с кровати постельное белье, швыряю его на пороге комнаты, одеваюсь в джинсы и толстовку. Иду обратно на кухню, запихиваю постельное в машинку, ощущая между лопатками внимательный взгляд Лены.

— Ключ, — стою возле стола, ее чай уже остыл, его не пили. Карие глаза жалобно смотрят на меня снизу, умоляют не разрывать путы, что нас связывали. — Ключ, Лена!

— Яр…

— Лена, ключ, потом я тебя отвезу домой и все.

— Ты бросаешь нас?

— Возникнет такое желание, если ты не отдашь мне ключ от моей квартиры.

Я получаю ключ от квартиры, кладу его в шкатулку, жду, когда соберется Лена. Все это время мы молчим, даже не смотрим друг на друга. Вместе выходим из подъезда, попадаем под обстрел пристальных взглядов местных блюстителей порядка. Здороваюсь со всеми с вежливой улыбкой, только ни на кого не смотрю.

— Заедем в аптеку, — просит Лена, когда выруливаю машину со двора. Этот черный кроссовер дал мне Хищный в прокат, пока я метался в выборе нового железного друга.

— И мне купи от головы что-нибудь.

— У меня есть, вчера купила, — достает из сумки упаковку таблеток, протягивает мне.

— Вода в бардачке, — выдавливаю белые кругляшки на ладонь, пока стояли на светофоре, запиваю водой.

Возле аптеки притормаживаю, Лена выскакивает из машины, я достаю телефон, просматриваю сообщения, даже залезаю в Инстаграмм. Листаю ленту своих подписок, внезапно палец замирает над экраном.

На фоне окна с прозрачной органзой стоит Лера, опираясь одним локтем на подоконник, второй рукой придерживала лиф платья, словно примеряла его, не надевая на себя. Смотрит через плечо в объектив камеры. Ее глаза слегка прикрыты, невозможно понять, что там было в них, губы не улыбались. Солнечные лучи запутались в ее распущенных волосах, перекинутые на одну стороны. Верх спины в тени, низ — в солнечном освещении, а что еще ниже, оставалось только фантазировать, так как фотография обрывалась.

Понимаю, что пока рассматривал фотографию, не дышал. Делаю поспешный вдох, прежде чем нажать на сердечко «лайк», читаю текст: «Я знаю один ответ: У разума есть выбор, у сердца — нет. Аневито Кем».

Слышу, как открывается дверка, мельком бросаю взгляд на Лену, прячу телефон в карман куртки, так и не лайкнув. Она сразу же распаковывает какую-то серебристую с красными буквами упаковку. Там оказывается одна таблетка, выдавливает ее в ладонь, открывает бутылку, которую тоже купила в аптеке.

— Теперь можешь спать спокойно, — смотрит на меня без щенячьего выражения, без сожаления, а с какой-то решимостью. — И знаешь, ты прав, оставим вчерашнее во вчерашнем. Ты никогда не был мои и никогда им не будешь. И тебе стоит все-таки помириться с Лерой.

Замолчала, ждет от меня каких-то слов, возможно банальности, вроде того, что она встретит еще в своей жизни подходящего человека, но я ни проронил и слова, завел машину и тронулся с места. О своей личной жизни тоже промолчал, всем кажется все так просто, хотя на самом деле истина не на поверхности. Подъезжая к дому Карениных, Лена поворачивается ко мне.

— Зайдешь?

— Нет.

— Яр…

— Лен, забыли и проехали. Извини, у меня дела, — смотрю выразительно на дверь, секунду еще нерешительно сидит, потом выходит. Не провожаю ее взглядом, отъезжаю, завибрировал мой телефон. Усмехаюсь, увидев имя звонившегося.

— Агат, я буду через двадцать минут на месте.

Что происходит, когда встречаются два человека очень похожих друг на друга в плане мышления, аналитического ума, чрезвычайной подозрительностью? Да, они начинаю друг друга анализировать, сканировать взглядом, пытаясь залезть в самые потаенные углы ума.

— Я думал, ты притащишь свою свиту! — ухмыляется, больше похоже на звериный оскал. Я тоже улыбаюсь, но в отличие от Агата, смотрю украдкой по сторонам. Все мои чувства активировались на полную мощность, интуиция стала моим радаром, предсказателем, поводырем. Сейчас она мне шептала быть предельно внимательным, вслушиваться в слова, искать второй смысл. Мы одни, значит выхватывать пистолеты из-под полы куртки нет смысла. Вряд ли мы тут встретились для стрельбы друг в друга.

— Я всегда работаю один.

— Я наслышан.

— Рад, что моя скромная персона заинтересовала столь важного человека.

— Не дерзи, Шерхан.

— Даже в мыслях не было.

— У меня к тебе предложение, я думаю ты им заинтересуешься.

— Смотря, какое предложение, я стал более капризен, не всякое мне может прийти по вкусу и по душе.

— Даже если это будет старая месть к своему врагу? — Агат улыбается, а я пристально его рассматриваю, пытаясь понять, что он затеял. И самое главное то, что Агат в курсе о моей ненависти, знает имя к кому, и хочет мне предложить что-то такое, от чего я бы полгода назад никогда не отказался. Вспоминаю предупреждение Тима, информацию, которую мне удалось найти на Агата. Он довольно скрытая личность, не подкопаться, у него все как у меня до недавнего времени: ни семьи, ни привязанностей, ни близких людей. Нет человека, через которого можно надавить, заставить делать то, что надо.

— Я выслушаю твое предложение, но ответ сразу не дам, предпочитаю взвесить все «за» и «против».

— Я помогу тебе убрать Хищника.

Сказать, что я в шоке, ничего не сказать. Внешне оставаясь невозмутимым, внутренне просто шокирован, некоторое время молчу. Агат сказал на полном серьезе, но мне не верилось, что все так просто. Столько лет прослужить человеку, а потом вот так с легкостью его предать… Ради чего?

До моего появления Агат считался у Федора Архиповича приемным сыном, чем поверенным лицом. Тим мне рассказывал о криминальных новостях, сплетнях, так что выйдя совсем из порочного круга, я все равно был в курсе.

Многие авторитетные люди ждали назначения Агата на место Хищника, готовы были его признать лидером, годы шли, Федор Архипович старел, хоть и мог еще прожить лет двадцать, но разборки, контроль, захват новых сфер — все это перестало его сильно интересовать в том масштабе, в котором хотело его окружение. Поэтому ждали Агата, как струю свежего воздуха, мыслей, уже потирали довольно ручонки от перспектив. Тем более Агата знали и примерно понимали, что он него ждать. Но… тут появился я. Вроде ничего особенного, но Хищник вслух признал меня своим сыном, сразу же многие насторожились и ждали развития сюжета. Ситуация была странная и неприятная: я отказывался признавать не только родство, но и вообще влезать в жизнь Хищника, занимать его место по умолчанию. Вновь возвращаться в криминал не хотел. Я до сих пор с дрожью вспоминаю, как прокололся на заказе Каюма, как упустил Каширова. Повезло, что мне это спустили с рук, не свернули где-то в темном переулке шею. Обычно Саид не прощал такие промахи.

Поэтому каждый мог иметь на меня зуб, каждый мог заказать мою душу, дабы все привычное вернулось на круги своя. Но больше всех должен быть заинтересован в моей ликвидации Агат, когда я встречался последний раз с Хищником, тот вскользь упомянул, что все свои «заводы, газеты, пароходы» планирует отписать на меня. Мне его богатства были ни к чему. Я не голодал, над деньгами не трясся, счет имел, на жизнь хватало. И если эту мысль Федор Архипович вслух высказал Агату, то он первый кто будет желать мне смерти.

Кошусь в сторону его машины. Джип, черный, бока блестят, окна тонированы со всех сторон, даже лобовое стекло отсвечивает, хрен угадаешь кто за рулем. Таких в городе достаточно, но почему-то теперь я был уверен, что это именно тот автомобиль, который дважды пытался на меня наехать.

— Ты пошутил, я так понимаю? — смеюсь, склонив голову набок. Агат не поддерживает мой веселый тон, хмурится, его лицо такое грубое, будто скульптор наспех вычесывал на камне черновой вариант своей будущей идеальной статуи или проверял, как новые инструменты себя ведут в работе.

— Я на полном серьезе, Шерхан. Бывает, что достигаешь обрыва и нужно либо лететь, либо падать вниз. Я предпочитаю лететь.

— С помощью моих рук?

— Именно. Когда есть личный интерес, ты делаешь все идеально.

— Я отказываюсь. Иногда месть не самое лучшее решение проблем.

— Подумай хорошенько.

— Нет, Агат.

— Ты же знаешь, что на каждого человека найдутся рычаги воздействия. И то, что твоя девка сейчас в Москве, ровным счетом ничего не меняет, как и женщины семьи Карениных. Ах да, еще там милый мальчик. Даня вроде? — Агат не спускает с меня темного взгляда, он даже стоит, как истукан, не совершает лишних движений. Скала. Твердая скала.

— Не советую тебе играть со мною в двойные игры, Агат. Иногда думаешь, что все продумал, но за другого человека ты не сможешь подумать, тем более за меня.

— Не пугай, мы не из пугливых.

— Я только предупреждаю.

— Я тоже.

Мы скрещиваемся взглядами. Каждый пытается подавить, зрительно подчинить, но ни у кого не получается. Мы достойны друг друга, два исполнителя, не сгибаемые. И оба понимали, что знакомые нам двоим методоты не подействуют на нас, нужно будет извращаться, чтобы кто-то первый сдался и принял коленопреклонённую позу.