В Зимнем дворце о существовании российского флота вспоминали только во время очередного обострения отношений с Британией. И каждый раз неожиданно выяснялось, что флот находится в упадке, корабли сгнили, экипажи разбежались. Морское министерство тут же принималось лихорадочно составлять программы возрождения флота, иностранные верфи получали крупный заказ, а из Кронштадта в дальнее плавание срочно отправлялось более-менее сносное судно под Андреевским флагом - просто чтобы показаться в зарубежных портах и напомнить всем о славных морских традициях Российской империи.

Очередная вспышка государственной любви к флоту пришлась на начало царствования Александра Третьего. Тогда близкие ко двору морские начальники отстаивали идею о неизбежности крейсерской войны.

Военно-морские операции, условно говоря, делятся на три основных вида - уничтожение вражеского флота, блокада чужих берегов и оборона своих. Нападение на коммерческие суда противника никогда не признавалось делом, достойным военных моряков, хотя и никогда не запрещалось. Но только к концу девятнадцатого столетия появился особый тип корабля, специально предназначенного для войны на морских торговых путях.

Крейсер - быстроходное судно, приспособленное к долгому пребыванию в море без заходов в порты. Вооруженный дальнобойными орудиями, он мог за считанные минуты пустить на дно любое гражданское судно, идущее под вражеским флагом. Артиллерия была неотразимым аргументом и при встрече крейсера с нейтральными кораблями. Один только вид грозных орудий весьма способствует скорому исполнению команды «Прошу остановиться для досмотра». Если при досмотре обнаруживались грузы, явно предназначенные для противника, такое судно подвергалось аресту как нарушитель нейтралитета и конвоировалось крейсером в ближайший порт для следственных мероприятий. По крайней мере, так выглядели действия крейсеров на бумаге. Не оставалось, однако, никаких сомнений, что во время войны никто не станет церемониться с контрабандистами в открытом море, вдали от международных наблюдателей и мирового общественного мнения.

Крейсерский флот России к началу девяностых годов имел примерно полтора десятка вымпелов. Примерно - потому что к двенадцати броненосным и бронепалубным крейсерам могли в нужный момент присоединиться еще и несколько вспомогательных. Таковыми являлись гражданские пароходы современной постройки, закупленные в Америке. На их палубах имелись специальные площадки под орудия, но сами орудия до поры до времени хранились на берегу. Достаточно быстроходные, эти суда могли разместить в своих коммерческих трюмах дополнительные запасы угля и потому превосходили своих военных собратьев по дальности плавания. Правда, они уступали в вооружении, но нескольких орудий, в нужный момент скрытно установленных на палубе, должно было хватить для действий против безоружных торговых судов.

Преображение мирного парохода в военный корабль должно было произойти после того, как за кормой останутся Босфор, Дарданеллы и Гибралтар. Только выйдя в океан, «вспомогательный крейсер» мог сменить коммерческий триколор на Андреевский крест и убрать с палубы заслонки, скрывающие артиллерию.

Основными направлениями для действий крейсеров считались три района - Южная Атлантика, Индийский океан и юго-западный угол Тихого океана.

Английский флот безраздельно господствовал в этих районах, как и в любом другом уголке открытого моря.

Французы имели свои базы на западе Африки и в Индокитае. Немцы опирались на Занзибар и Макао. И только российский флот был прикован к своим внутренним портам, мелководным и замерзающим. У России не было баз там, где должна была развернуться крейсерская война. Поэтому ее флот и не брали в расчет стратеги всего мира, готовясь к неизбежным схваткам за морские коммуникации.

Тем громче могли прозвучать залпы русских крейсеров там, где их никто не ждал.

* * *

Десятого декабря тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года вся Одесса высыпала на набережную, провожая пароход, на котором к берегам далекой Африки отправились две сотни казаков атамана Николая Ашинова.

Примерно пару лет спустя на индонезийский остров Бали прибыл русский горный инженер Василий Малыгин, намеревающийся наладить здесь добычу нефти.

Еще через год в Карибском море стали замечать шхуну под флагом русского Географического общества, и офицер-гидрограф Виктор Беренс начал обследовать юго-западное побережье острова Куба.

Таким было начало многоходовой комбинации, разработанной в самых потаенных кабинетах Зимнего дворца.

А вот каким было ее развитие.

Ашиновские казаки высадились на сомалийском берегу и основали станицу Новая Москва. Спустя пару месяцев французская колониальная администрация расценила эти действия как акт агрессии. Казачье поселение было снесено с лица земли огнем подошедших к берегу крейсеров, а сами казаки под конвоем выдворены в Египет, откуда их с большим трудом удалось переправить обратно в Россию на русских военных кораблях.

Деятельность Малыгина в Индонезии имела мало общего с его первоначальными планами. Местный раджа приблизил к себе инженера, прекрасно говорящего по-английски, по-китайски, по-голландски. Но, видимо, темой их бесед стала не только нефтедобыча. Спустя пару лет российский консул направил в МИД секретную депешу с сообщением о том, что балийский раджа готов признать суверенитет любой европейской державы, лишь бы избавиться от ненавистных ему голландцев. Пока в России взвешивали, поддержать ли островитян, да в какой форме, да в какие затраты сия поддержка обойдется - островитяне ждать не стали. На Бали вспыхнуло восстание. После кровопролитных боев оно было подавлено голландскими войсками. Малыгина схватили и бросили в тюрьму. Утверждали, что он не только сочувствовал мятежникам, но и был их военным советником. Никаких доказательств у обвинителей не имелось, однако Малыгин не стал дожидаться суда и бежал из тюрьмы.

Что же касается гидрографа Беренса, то он продолжал бороздить Карибское море, отбирая пробы воды и грунта и педантично нанося на карту результаты своих исследований.

К середине девяностых годов Особое совещание по морским базам уже могло бы ответить на вопрос - где и как будет заправляться топливом русский крейсерский флот, не имеющий постоянных угольных станций?

Рассчитывать на заправку в нейтральных портах? Это рискованно, с учетом возможностей дипломатии и разведки противника. Пополнять запасы за счет перехваченных судов? Но кто знает, сколько таких захватов удастся произвести, а уголь нужен постоянно. Средний крейсер имеет запас на десять суток хода. Бункероваться в открытом море с угольщика можно только при спокойной воде, да и то - если корабли найдут друг друга. Вот если бы назначить место встречи не в открытом море, а в тихой бухточке~

После долгих дебатов сочли наиболее рациональной следующую схему. В нейтральном порту фрахтуется судно-угольщик. Соблюдая меры предосторожности от наблюдения противника, оно приходит в определенное место. Таким местом должна быть малоизвестная бухта в нейтральных водах, доступная для крейсеров. Там, на тихой воде, вдали от лишних глаз, происходит бункеровка. И крейсер снова направляется в оперативный район.

Таких стоянок нашлось не слишком много. Всего три.

Российские газетчики сначала превозносили атамана Ашинова, называя его «русским Магелланом», а после возвращения смешали его с грязью. Они, наверно, взвыли бы от ярости, узнав, что Особое совещание сочло результаты ашиновской экспедиции вполне удовлетворительными. Да, к сожалению, государство российское так и не обзавелось собственной колонией на африканском берегу. Но пока несостоявшиеся колонисты обживали берега Таджурского залива, все его укромные бухты были обследованы морскими офицерами, входившими в состав экспедиции под видом агрономов. Побывала в заливе и русская канонерка, промерив глубины. На берегу были установлены навигационные знаки. Да, от станицы ничего не осталось. Но остались связи с местным населением, между прочим, православного вероисповедания. И ничто не препятствовало использовать эти связи в дальнейшем. Скажем, для того, чтобы в нужное время обозначить удобные подходы к бухте для последующей бункеровки.

А вот героические усилия Василия Малыгина, направленные на создание военно-морской базы в районе Индонезии, Особое совещание посчитало нецелесообразными. Содержать такую базу было бы слишком дорого, а в случае войны она бы не устояла под атаками немцев или англичан, имевших здесь огромное влияние. Кроме того, Индонезия слишком удалена от района основных операций российского флота.

Итак, Особое совещание признало полезным дальнейшее развитие африканской стоянки и решило отказаться от стоянки индонезийской. Оставался невыясненным лишь один вопрос - что делать с бухтой, облюбованной на Кубе гидрографом Беренсом?

Отношения с Испанией были традиционно теплыми, но не более того. Пойдет ли регентша Мария-Кристина на тайное военное соглашение? Не побоится ли реакции англичан и американцев, если им станет известно о строительстве морской станции?

Чтобы склонить испанцев к сотрудничеству, потребовались настойчивые, хотя и деликатные, усилия лучших российских дипломатов. Многие из них получили ордена и повышения по службе, когда, наконец, удалось подписать первое соглашение о военно-морской базе. Щедро раздававший награды император был бы немало удивлен, узнав, что Мария-Кристина тоже высоко отметила заслуги своего дипломатического корпуса. Ведь Испания рассчитывала выбраться из опасной передряги, опираясь на русское плечо, так вовремя подставленное.

Все дело было в том, что Мадрид пытался любой ценой избежать военного столкновения с Северо-Американскими Штатами. Армия была изнурена боями с кубинскими и филиппинскими повстанцами. Коммуникации, растянутые на тысячи миль, были легко уязвимы. Администрация колоний погрязла в казнокрадстве и не предпринимала ничего для укрепления обороны.

Командующий Антильским фронтом маршал Бланко понимал, что неплохо бы направить в кубинские воды побольше кораблей, да только где же их взять? Испанский королевский флот влачил жалкое существование, да к тому же был распылен по трем океанам. Но если на Кубе появится военная база дружественного государства, ею можно будет хотя бы немного прикрыться. Укрепрайоны Гаваны и Сантьяго были, по мнению Бланко, неприступными. Эти морские крепости обладали не просто множеством орудий и мощными укреплениями, в них была доведена до совершенства система огневых точек, перекрывающая сухопутные подступы. А с моря Гавану и Сантьяго должна была прикрыть флотилия адмирала Серверы. Так что за северо-западный и юго-восточный берег можно было не волноваться. Но противник мог зайти со стороны Юкатанского пролива. Вот если бы там, на юго-западном берегу, словно по мановению волшебной палочки, появился еще один укрепрайон, пусть даже не совсем испанский, пусть и наполовину российский~

Эта волшебная палочка была в руках русского императора. Александр Третий взмахнул ею, и транспорты с «добровольцами» тронулись в далекий путь из Владивостока и Батума.

На батумском пароходе теснились три сотни оборванцев, спешно зачисленных в Кубанское казачье войско. (Остряки тут же переименовали их в «кубинских» казаков.) Они прибыли на Кубу в сентябре и принялись валить лес, копать колодцы и строить бараки.

В декабре к ним присоединились пассажиры тех пароходов, что вышли из Владивостока. Среди них были казаки-амурцы, входившие в конвойную сотню. Но большей частью эти «добровольцы» просто сменили одну каторгу на другую. По всему Забайкалью и Амуру, от Нерчинска до Сахалина из тысяч арестантов были отобраны те, кто имел хоть какое-то отношение к флоту. Бывшим матросам, кочегарам и машинистам было сказано, что остаток срока они отбудут в заморских землях, и срок тот будет изрядно сокращен, и, выйдя на свободу, они станут служить в портовой команде - если, конечно, не захотят вернуться в Россию.

Почему Особое совещание решило выбрать для строительства базы именно моряков? На то было много причин. Неискоренимая флотская дисциплина, вбитая кулаками боцманов, должна была в новых условиях уравновесить почти полное отсутствие конвоя. Возвращение в знакомую обстановку должно было способствовать укреплению созидательного духа. Кроме того, набранный контингент уже обладал необходимыми навыками с учетом того, что в будущем основным занятием портовых команд станет обслуживание заходящих кораблей и загрузка на них угля. Но была еще одна причина. Практика морских перевозок заключенных показала слишком высокую смертность среди них, вызванную как общим истощением, так и тяготами плавания. Только люди, уже проверенные морем, способны были совершить столь длинный переход, не понеся существенных потерь.

Расчет оправдался. Преодолев Тихий океан, обогнув мыс Горн и дважды перешагнув экватор, каторжане сбросили за борт всего-навсего шесть покойников.

Особое совещание хотело обмануть смерть, но та ударила оттуда, откуда не ждали. От таинственной и неизлечимой болезни умер Александр Третий, и вместе с ним умерли и все военно-морские программы. Морское министерство несколько раз перелопатили. К тысяча восемьсот девяносто восьмому году никто из высших морских чиновников и не знал о строительстве русской базы в Карибском море. А те, кто знал, уже не могли ей ничем помочь.

Смерть собирала свой урожай и на Кубе. Первый же летний сезон унес половину из прибывших. За три года количество строителей сократилось до сотни. Малярия косила и казаков. К январю девяносто восьмого года всех оставшихся в живых можно было без особого стеснения разместить на пароходе средней вместимости.

Но где взять такой пароход?

И тогда Виктор Гаврилович вспомнил о гидрографической шхуне, уже не первый год стоявшей на ремонте в галвестонских доках~

- А дальше вы знаете, - сказал он, завершая короткий рассказ.

- Я знаю одно, - произнес Петрович. - Пешком нам отсюда не уйти. Так что, Кирила Андреич, думай, как нам домой попасть.