Ночью на шхуне, наверно, никто не сомкнул глаз. Но, сколько ни вглядывались, огня на берегу не увидели. Ни огонька, ни слабой искры.
- Сроку у них два дня, - сказал Петрович наутро. - Если сегодня до темноты не выйдут, сами пойдем навстречу. Орлов! Тебе нынче самая грязная работа достанется. Не обессудь, Павел Григорьич. Всей команде - такелаж ладить. А ты - за мной.
Они спустились в трюм, и боцман открыл сундук с оружием.
- Вот ветошь, вот масло. Тебе-то такая работа не в диковинку?
Орлов молча кивнул.
- К вечеру чтоб управился. Ночью высадишь Макара на берег. Если там нечисто, прикроешь его, чтоб мог обратно до лодки добежать. Ружье себе подбери.
- Макара? На берег?
- Больше некого. Акимовы по одному не ходят. Я староват. А Макарушка - он шустрый.
«Шустрый? По виду не скажешь», - подумал Орлов. Он умел отбирать людей в команду не по их желанию и не по рекомендациям, а по признакам, которые и сам бы не смог описать. По взгляду, по движениям, по речи и даже по молчанию и по тому, как держится человек в покое, - по всему этому Орлов видел, кто на что годится. Один хорош в засаде, другой в налете, а такого, как Макарушка, лучше оставить в лагере - он и костру не даст погаснуть, и мух от лошадей отгонит, а в случае чего и оборону держать сможет. Для чего Макарушка пойдет на берег? Если просто на разведку, то он для этого слишком впечатлительный. В разведку лучше бы послать черствого зануду. Вернувшись, тот доложит только о том, что видел, не примешивая свои мнения, предположения и чувства.
Но что толку - разведывать? Выручать их надо, а не разведывать. Способен на это Макарушка? Петрович приказал чистить оружие. Макарушка умеет хорошо стрелять? Возможно, ему доводилось охотиться. Но тут не охота, тут война. Где он мог пороху понюхать?
«Спокойнее, граф, - сказал себе Орлов. - Рветесь в бой? Пресытились мирной жизнью?»
Он не рвался в бой. Он очень хотел попасть домой, и поскорее. Но шхуна не направится к Галвестону, пока на ее борт не вернется капитан. А капитан - на берегу. Его надо оттуда вытащить. Но Макарушка с этим не справится.
- Лучше я пойду, - сказал Орлов.
- Может, оно и лучше, - хмуро глянул на него боцман. - Но дело такое, опасное дело. А ты вроде как пассажир.
- То-то и оно, - сказал Орлов. - От пассажира пользы никакой. А без кока - что за плаванье? Сделаем так: Макарушка меня высадит и - на шхуну. А на другую ночь заберет. Всех.
- Как знаешь, - ответил Петрович.
- Мне бы пороху с полфунта, черного. Найдется? Или из патронов вытряхивать?
- Сразу говори, что еще потребно?
- Пару веревок, подлиннее. Если дашь кресало и трут, не откажусь. А то у меня со спичками туговато. А так~ Вроде больше ничего и не требуется.
- Выдам, - кивнул боцман.
* * *
Капитан Орлов любил возиться с оружием и взялся за дело с таким воодушевлением, словно встретил старых друзей. Чистку он начал с двух своих револьверов. Уезжая в Мексику, он взял с собой карманный «ремингтон» и кольт «Бизли», незаменимый в тех случаях, когда требовался особо точный выстрел. Смазав оружие, капитан Орлов занялся кольтами, доставшимися ему от «висельников». Вопреки ожиданиям, стволы оказались в превосходном состоянии, без ржавчины и грязи. У одного револьвера рукоятка была обтянута резиной, а у второго ореховые накладки были густо испещрены насечками. Орлов насчитал семнадцать с одной стороны и десять с другой. «Двадцать семь. А могло быть двадцать восемь», - подумал он. И вспомнил, как беззаботно курили «висельники», ожидая, пока он выроет для себя могилу. Поленились держать его на мушке. Видно, они привыкли, что им никто не оказывает сопротивления. Может быть, они и не собирались его убивать? Просто пугали? Что ж, им это удалось в полной мере.
Кроме револьверов, в сундуке лежали несколько винтовок. Вычистив их, Орлов решил, что возьмет с собой карабин Маузера, легкий и короткий. Надо будет только переделать ремень, чтоб носить винтовку на груди, по-охотничьи. Он закрыл сундук и выбрался из трюма.
- Закончил? - удивился боцман.
- Нет. Мне шило нужно. И нитка суровая.
- А говорил, ничего больше не требуется~ Ладно, найду. Погоди малость. Помоги мне с американцем разобраться.
- Ожил?
Спасенного репортера щедро напоили целебными препаратами с той же винокурни, где производился анисовый джин. Сутки напролет он пролежал в гамаке, лишь изредка вставая, чтобы справить нужду да выпить горячего бульона. Орлов и подзабыл о нем.
- Ожил-то он ожил, да больно прытким оказался. Подай то, принеси это. А теперь еще на берег ему захотелось. Поговори с ним. Меня он, вроде, не понимает.
Репортер лежал на палубе и строчил карандашом по бумажному обрывку. Судя по стопке таких же обрывков, он использовал для записей бумажный мешок из-под сухарей. Увидев Орлова, Холден на миг приподнял голову и сказал, продолжая при этом писать:
- Джим! Объясни своим друзьям, что я не сумасшедший. Я им целый час пытаюсь втолковать, что мне нужно попасть на берег, а они только улыбаются и пытаются снова напоить меня своими микстурами! Я не чокнутый, Джим! Мне просто нужно на берег! - Он поставил точку, сломав при этом карандаш. - Каррамба!
- Что тебе нужно на берегу? - спросил Орлов.
Ему было трудно говорить в такой же манере, как Холден. Отвык он от невнятных скороговорок, присущих жителям Новой Англии. Но репортер, услышав родную речь, зачастил еще быстрее и еще неразборчивей.
- Вот не думал, что придется объяснять такие простые вещи! Мои друзья там! Они меня ждут!
- Я был на берегу, - ответил Орлов. - И не заметил там никаких следов твоих друзей.
- Мои друзья не такие олухи, чтобы оставлять следы, - сказал Холден, шилом и суровой ниткой сшивая в тетрадь исписанные листки оберточной бумаги. - Я знаю, где они могут отсиживаться. Я обещал приплыть, и я сдержу слово. Ты хочешь, чтобы здесь, на Кубе, кто-то мог назвать нас, американцев, трусами и обманщиками?
- Френсис, не обижайся, но ты и вправду похож на чокнутого. Сам же говорил, что здесь кругом испанцы. И мне показалось, ты не очень-то хочешь с ними встретиться.
- Испанцы? - Холден прошелся по палубе, шаркая забинтованными ступнями. - Ну да, они тут шныряют повсюду. Но мы с тобой высадимся ночью. Если в лодке помещаются двое, для третьего найдется местечко. Что тут такого? У вас хорошая лодка, не сравнить с тем дырявым корытом, на каком я пытался перепрыгнуть через рифы.
- Да, лодка хорошая. Но по горам ходят не на лодке, а на ногах. На своих двоих. Вот заживут твои ноги, тогда и поговорим насчет прогулок на берег.
- Мои ноги - это мои ноги, - усмехнулся Холден. - Не знаю, какой дрянью их намазали. Воняет жутко. Но вонь ходьбе не мешает. Джим, в лодке я буду сидеть на подветренном борту от тебя, если ты такой чувствительный. Ну что, согласен?
- Надо подумать.
- О чем тут думать! Тебе и делать ничего не придется, разве что пару раз взмахнуть веслами. А потом я обо всем напишу в газете! Это будет репортаж на пять тысяч слов! Сейчас все читают только о войне! Разве ты не хочешь, чтобы о тебе узнала вся Америка?
- Нет, - сказал капитан Орлов. - Не хочу.
- Ну, и кто из нас чокнутый после этого? - развел руками Холден.
* * *
Дневную вахту Павел провел на мачте, стоя с биноклем на самой верхней площадке и осматривая берег. Склоны, заросшие лесом, уже не казались ему сплошной непроницаемой стеной. Там угадывались тропы, просвечивали поляны, а в одном месте даже почудился дымок. Но вскоре небо затянуло тучами, и берег скрылся за пеленой дождя.
Вечером Орлов потратил не меньше часа, чтобы по-новому приладить ремень к карабину. Пробил пару новых дырок, пришил крючок. Теперь винтовка висела на груди, и руки были свободны. Чтобы изготовиться к стрельбе, достаточно было дернуть за кончик ремня, и тот, разъединившись, позволял мгновенно вжать приклад в плечо.
Выйдя на палубу, Орлов поупражнялся с карабином, подгоняя длину ремня. А потом, вздохнув, уложил маузер обратно в ящик.
Он уходил не просто в лес. Он уходил в горный лес. Там лишняя тяжесть может оказаться смертельной обузой. А если придется стрелять, то только в ближнем бою, где карабин проигрывает револьверу и даже хорошему клинку. Орлов достал из саквояжа свой засапожный нож и спрятал его за голенище.
- В сапогах пойдешь? - спросил Петрович, наблюдавший за его сборами. - В лесу днем - как в хорошей бане. Взопреют ноги, собьешь в кровь.
- За день не собью.
- Сорочку не поменяешь? Так, в белой, и пойдешь?
- На берегу в саже изваляю. Там сажи много.
- Как знаешь. А то могу рубаху дать рабочую. Темную. Из запасов.
- Рабочая-то покрепче будет, - согласился Орлов.
- То-то и оно. Ружье не берешь?
- Обойдусь.
Он набил оружейный пояс патронами тридцать второго калибра, под свой кольт. Кобуру прицепил под мышку, чтоб не мешала при ходьбе. Мачете - слева, фляга с водой - сзади. Поприседал, попрыгал и снова немного передвинул пояс.
Освободив кисет от табака, он туго набил его зажигательной смесью из пороха и толченой коры, крепко-накрепко завязал и подвесил на шею. Кисет лег как раз поверх нательного креста, но Орлов понадеялся, что в том нет святотатства. В конце концов, все его действия будут бессмысленной тратой времени, если он не сможет в нужное время разжечь огонь, который увидят на шхуне.
Американец тоже собирался: разведя в воде золу из печки, красил ею тряпки на ногах. Петрович поглядел-поглядел на его старания, да и принес из трюма, вместе с парой черных рубах, резиновые сапоги, заляпанные разноцветными пятнами краски.
- Примерь-ка.
Холден осторожно натянул один сапог, хмыкнул, надел второй. Прошелся по палубе.
- Тяжелее, чем босиком, конечно. Но я не собираюсь бегать наперегонки. Спасибо. Когда вернусь, пришлю вам из Бостона целый ящик таких сапог, - пообещал репортер.
Петрович, явно заинтересовавшись такой перспективой, хотел что-то сказать, но вдруг раздался негромкий возглас наблюдателя с мачты:
- Вижу дым! Дым в лесу!
Орлов вскочил на фальшборт, схватившись за ванты, и вгляделся из-под руки в далекий лес на берегу бухты. Заходящее солнце ярко высветило макушки деревьев, и на этом золотистом фоне отчетливо виднелся дым. Он не поднимался к небу, а растекался над лесом, постепенно растворяясь.
- Наши?
- Посмотрим, - отозвался Петрович.
Несколько минут все, не проронив ни слова, глядели на еле заметные завитки, тающие над листвой.
- Нет. Не наши, - заявил боцман. - Чужие жгут. Орлов, запомнил место?
- Да.
- Туда не суйся.
«Туда-то я и загляну в первую очередь», - подумал Орлов.
* * *
Ночью, прежде чем спуститься в ялик, Орлову пришлось выпить какого-то зелья, настоятельно предложенного боцманом.
- Будешь в темноте видеть, - сказал Петрович. - В лесу любую тропинку найдешь. Три дня можешь не спать, не есть. Только не забывай воду пить, да отдыхай чаще. Хоть пять минут, но полежи.
- Спасибо, - с трудом ответил Орлов, у которого скулы свело от невыносимой кислятины.
- И не нашуми там, - добавил боцман. - Если наших поблизости нет, возвращайся. Будем ждать. Я их знаю. Сами вернутся.
Холден, который первым перелез через борт шхуны, подал голос снизу, из ялика:
- А мне почему не дали выпить?
- Ты к такому питью непривычен, - буркнул Петрович. - С Богом. Не шумите только.
Отлив обнажил мерцающую дугу пляжа, и Орлов не рискнул высаживаться на белоснежном песке, где их черные фигуры были бы слишком заметны. Он показал Макарушке, чтобы тот греб к причалу. Сейчас, при низкой воде, под сваями проступил насыпной мол. Они дошли по нему до берега, не замочив колен.
Оглянувшись, Орлов не обнаружил лодки, уходящей обратно на шхуну. Макарушка греб бесшумно, а темнота была такая плотная, что не различить ни моря, ни скал, ни неба, затянутого тучами.
«Вот те раз, - подумал Орлов, все еще ощущая во рту кислое жжение. - Неужто обманул Петрович?» Боцманское снадобье не помогало. Даже наоборот, Орлову казалось, что он видел в темноте хуже, чем его непьющий спутник. Холден шагал впереди уверенно и быстро. Он бесшумно раздвинул камыши, и под его сапогами зачавкала грязь.
- Заберемся выше по ручью, - шепнул он, оглянувшись. - Я тут знаю одно место, где можно переждать ночь. Утром разойдемся. Только не броди по открытым местам, здесь все просматривается со скал.
- Кем?
- У испанцев новая тактика. Всюду рассадили наблюдателей с оптикой. Следят за любым движущимся предметом. Если заметят что-то интересное, отправляют донесение на ближайший блок-пост. Оттуда выдвигаются лансерос, конная группа. Лично мне неохота с ними встречаться.
- Мне тоже, - сказал Орлов.
* * *
Тропа пошла в гору, и тростник перестал со свистом скользить по одежде. Подъем был крут. Приходилось хвататься за корни, торчащие из земли. Глянув вверх, Орлов вдруг различил между деревьями черное пятно.
- Что там, пещера?
- Да. Мы в прошлый раз забросали вход ветками, сейчас придется немного полазить, поискать на ощупь.
- Не придется. Может, твои парни уже в ней?
- Нет. Они там, в скалах. Ничего, я их все равно найду. - Холден опустился на четвереньки, ощупывая землю руками. - Так-так, это где-то здесь~
- Да вот же она. - Орлов обошел его и направился к куче хвороста, наваленной у скальной стены. - Добро пожаловать в отель.
- Не спеши. Номер может быть занят крайне неприятными жильцами. - Холден зажег спичку и осмотрел низкую пещеру. - В прошлый раз пришлось долго выгонять отсюда змею. Ну, на этот раз, кажется, чисто. Заходи.
- Ты должен был сказать «заползай», - проворчал Орлов, забираясь вслед за ним.
Едва они снова прикрыли вход хворостом, как по веткам застучали крупные капли дождя.
- Опять льет, - проговорил репортер. - Хорошо. В дождь испанцы сидят под крышей, пьют ром и ругают погоду. Можно смело ходить у них под носом. Лишь бы не зарядило надолго. Бывает, так льет, что в незаметном ручье вода поднимается на два-три фута и смывает все на своем пути. В дождь по лесу трудно идти. Иногда - невозможно. Но зато - безопасно. Не подстрелят.
- Ты давно здесь?
- Где? На Кубе? С девяносто пятого года, наездами. Джим, ты что, газет не читаешь?
- Не читаю, - признался Орлов.
- Ага, и вся твоя команда тоже? Тогда понятно. От Флориды до Коннектикута мое имя известно любой домохозяйке. Но ваша шхуна, наверно, редко заходит в восточные порты. - Холден сгреб в кучу сухую траву, разбросанную по углам пещеры, и разлегся на ней. - Значит, не читаешь газет? Ну, и правильно делаешь. Я тебе и так все могу рассказать. Знаешь, сам иногда удивляюсь. Пишу репортаж, отправляю в редакцию. Потом читаю в газете и не узнаю свой текст. Вроде все слова на месте, а смысл совсем другой. Я с девяносто пятого года пишу о том, как кубинцы дерутся за свою независимость. А получается, что они страдают под гнетом Испании.
- Ну, и в чем разница?
- Если испанцы такие нехорошие, значит, несчастным кубинцам надо помочь. А кто годится на эту роль лучше, чем «дядюшка Сэм»? Но дело-то в том, что, оказав помощь - о которой, кстати, нас никто не просил, - мы останемся тут надолго. И все начнется сначала. Только вместо испанцев угнетателями станем мы.
- И кубинцы снова начнут воевать?
- Вот именно. Но это будет совсем другая война. Сейчас кубинцы дерутся друг с другом. А если они повернут оружие против нас, то объединятся. И тогда у нас не будет шансов.
- Постой, постой. Почему ты говоришь, что они дерутся друг с другом?
- Потому что кроме Освободительной армии здесь действуют еще десятки разных соединений. Слышал что-нибудь про «Солнце Боливара»? Про «Легион Черного орла»? А про «герильерос»? Это такие партизаны, которые уничтожают других партизан, которых называют «мамби».
- «Герильерос» воюют за испанцев?
- Нет, за плантаторов. Каждый крупный плантатор содержит собственную армию. Вот «лансерос», конники, те помогают испанцам. «Лансерос» почти все из местных. Это Куба. Здесь могут воевать только кубинцы. Приезжие торчат в гарнизонах и занимаются тем, что безвылазно сидят в сортирах, копают могилы и хоронят друг друга. Малярия косит их точно так же, как и наших ребят, которые имели глупость высадиться в самое гиблое время.
- Так ты считаешь, Америке не надо было вмешиваться?
- Конечно. Это не наша война. Это даже вообще не война.
- А что?
- Как бы тебе объяснить~ Скажем, Франция и Пруссия воевали из-за угольных районов. Или вот Россия пыталась отнять у турок Босфор и Дарданеллы~ Слыхал об этом? Ну, неважно. Но про то, как Америка воевала с Англией, знают даже на твоей шхуне. Так вот, та заварушка, что приключилась между французами и пруссаками, между русскими и турками, - это война. А то, что было у нас с англичанами, - это революция. Англия называла это мятежом. Понимаешь? Мы были колонией. Частью империи. Мы когда-то сами были англичанами. Англия вложила деньги в освоение новых земель, послала туда своих людей, рассчитывала получить доход. Подданные - это бараны, которых надо стричь. Чем больше у тебя баранов, и чем лучше они живут, тем больше шерсти ты с них сострижешь. Англия стригла чуть не половину мира. И вдруг, спустя какое-то время, мы говорим: знать вас не знаем и платить вам ничего не будем. Мы объявляем независимость. Понимаешь? Мы говорим на одном языке, у нас одна религия, одна история. Мы с англичанами - один народ, только живем на разных берегах океана. И на этом чисто географическом основании решаем стать независимой страной.
- Ну и правильно, - равнодушно сказал Орлов.
- Точно такая же штука и здесь, на Кубе, - продолжал Холден. - И во всех остальных колониях. Испанцы дали всем этим Колумбиям и Аргентинам свой язык, свою культуру. И остались с носом. Куба, Пуэрто-Рико, Филиппины - они тоже оторвутся от метрополии, потому что география сильнее культуры, языка и религии. Если какой-то кусок земли имеет естественные границы, там рано или поздно заведутся люди, которые захотят основать собственное государство. Чтобы самим стричь баранов и всю шерсть оставлять себе, а не отправлять каким-то неведомым далеким правителям.
- Такие люди уже завелись на Кубе?
- В том-то и беда, что нет. Здесь почти нет местных богачей, только испанские и наши. Кубинская хунта - беспросветные идеалисты. Хотят построить абсолютно новое государство. Где у черных и белых будут равные права. Где будут выборы. Будет свободная пресса, а также все прочее, что эти лидеры могли подглядеть у нас, пока сидели в эмиграции в Нью-Йорке или во Флориде. Профсоюзы, страхование, бесплатные школы и так далее. Вот такие программы. А нашим магнатам хочется просто занять на Кубе то место, какое сейчас занимает Испания. И оставить все как есть. Но кубинцы сами не прочь управлять своим островом. Вот об этом я и пишу в своих репортажах. А ты их не читаешь. Да, наверно, их никто не читает. Репортаж неинтересен для публики. Он слишком сух и короток. Зачем читать сообщение с поля боя или из госпиталя, когда можно полюбоваться яркими картинками? Кубинскую войну рисуют художники, которые никогда не видели ни войны, ни Кубы. Они изображают всех испанцев мерзкими усачами в синих мундирах с золотыми погонами. А мундиры на самом деле не синие и даже не голубые. Они, скорее, белые, в тонкую голубую полоску. Очень удобные, кстати. И воюют испанцы отменно. Они бесстрашны и дисциплинированны. Наши любят живописать ужасы расстрелов. Но война есть война. Мои друзья «мамби» не берут пленных, разве что на час-другой. Но об этом никто никогда не напишет. Хотя о войне сейчас пишут все. Фельетонисты. Политические обозреватели. Составители дамских страничек~ - Холден сложил руки под головой и зевнул. - Посплю хоть пару часов. Скоро рассвет.
Орлову не хотелось спать. Снадобье все же действовало. Темнота пещеры казалась ему прозрачной: он видел нависающие своды и стены в светлых потеках и даже различал в углу копоть, оставшуюся от давнего костра.
- Знаешь, я ведь сразу подумал, что ты не больно-то похож на репортера, - сказал он. - Видел я газетчиков. Все такие важные, круче президента.
- Президент? Да кто он такой? Временный сотрудник администрации. От него ничего не зависит. Миром правят газеты.
- Миром правят деньги.
- Ну да, конечно, деньги. Но - через газеты. Если бы в газетах не написали, что «Мэн» взорвали испанцы, разве Конгресс решился бы объявить войну Испании? А если бы газеты не кричали, что американцам в Гаване грозят погромами, разве «Мэн» пошел бы на Кубу? Неплохая защита от погромов - броненосец!
* * *
У капитана Орлова было особое мнение насчет истории с «Мэном». Этот броненосный крейсер три недели стоял на гаванском рейде. Американские наблюдатели, прибывшие на нем, следили за тем, как испанские власти обеспечивают безопасность граждан Северо-Американских Штатов, ведущих свой бизнес на Кубе. За три недели можно успеть многое. Например, сосчитать количество крепостных орудий, определить их сектора обстрела, вычислить дистанции, с которых удастся безнаказанно бомбардировать город с моря. Можно также наладить работу сети осведомителей, сигнальщиков и корректировщиков огня. Для военного разведчика три недели легальной работы - это очень большой срок.
Когда же три недели истекли, весь офицерский состав сошел на берег и отправился на прием в резиденции американского посла. На борту остались две сотни матросов-негров и несколько младших офицеров. Все они погибли, когда прогремел мощный взрыв, и крейсер исчез под водой.
Американские газеты в один голос твердили, что взрыв стал результатом диверсии. Кто, кроме испанцев, мог это сделать? Дальше - как обычно. Ультиматум с невыполнимыми требованиями. И война.
* * *
- Значит, по-твоему, войну начали газетчики? - спросил Орлов.
- Да. И задолго до того, как ее объявили официально. Мы писали об испанцах как о врагах, начиная примерно с сентября прошлого года. Тогда стало ясно, что Освободительная армия полностью владеет ситуацией и только ждет удобного момента, чтобы войти в Гавану. Но их вожди снова затеяли переговоры с союзниками и с администрацией, и снова сами же их завели в тупик. А потом кончился сухой сезон, и все боевые действия снова угасли под дождем. Это Куба. Здесь воюют только при хорошей погоде. Ну, а нашим стратегам показалось, что наступил самый удобный момент, чтобы вмешаться. Испанцы обескровлены, сопротивляться не смогут. Вот нам и пришлось поторопиться, чтобы не опоздать к празднику.
- Но газетчики не могли взорвать броненосец.
- Ха-ха. Скажи это испанцам. Они-то как раз утверждали, что незадолго до взрыва у судна крутилась лодка с американскими репортерами, и они поднимались на борт, и у них был с собой динамит. Бред. Такой же бред, как мина. Не было никакой мины. Скорее всего, вахта расслабилась, недосмотрела за приборами, взорвался котел, от него детонировала угольная пыль, а потом и боезапас. Взрыв был внутри судна, а не наружным. Ударная волна выбила стекла в домах. А оглушенной рыбы никто не видел. Тебе нужны другие аргументы? Их у меня - целая куча. Но меня никто не хотел слушать. Я написал, что нет никаких доказательств того, что наш корабль потопили испанцы. И этой строчкой заканчивался отправленный репортаж. Но когда он был напечатан, после моих слов появилась еще одна строчка. «Доказательств нет. Преступники позаботились о том, чтобы скрыть следы. Но возмездие неотвратимо». Что-то в таком духе, не помню точно.
- Ты стал спорить с редактором?
- Нет. Меня отозвали с Кубы, чтобы отправить на Аляску. А я послал всех к черту и остался здесь. Я должен разобраться.
- В чем?
- Джим, не обижайся, но вряд ли ты поймешь. Ты не читаешь газет. Ты не знаешь, кто такие Пулитцер и Херст~
- Знаю.
- Ах, знаешь? - Холден порывисто приподнялся на локте, пытаясь разглядеть в темноте лицо собеседника. - Ты смеешься надо мной? Скажи, если знаешь: что между ними общего? Пулитцер - иммигрант, венгерский еврей, едва говорящий по-английски. Уильям Рэндольф Херст - сын миллиардера, и сам миллиардер. Что общего между ними?
- Ну, они издают газеты.
- Каррамба! Издателей - целая армия, и все они грызутся между собой. Но почему два самых крупных нью-йоркских издателя вдруг запели в унисон? Они не спорят друг с другом, как обычно. А повторяют друг за другом одно и то же. Они давным-давно начали кричать: «Нам нужна война с Испанией!» И правительство не могло заткнуть им рот. Хотя Штатам вовсе не нужна война. Штатам нужна Куба? Да, наверно. Так почему бы ее просто не купить у Испании? Купили же мы Аляску, Луизиану, Калифорнию, Аризону~
- Наверно, Пулитцеру и Херсту кто-то заплатил. Тот, кому выгодна война.
- Вот именно! - Холден снова заворочался, укладываясь на соломе. - Вот я и хочу узнать, кому выгодна эта война. Но не думай, что я напишу об этом очередной репортаж. Нет. Газеты - дерьмо. Я напишу книгу об этой войне. Если ты дашь мне выспаться.
Орлов больше не стал ему мешать, и через минуту Холден засопел во сне.
«Как он спокоен, - с завистью подумал Орлов. - На чужом берегу, в темной пещере, окруженной врагами. И спит, как младенец. Да нет, этот берег для него не чужой. Он здесь работает. А я-то что тут делаю?»
Здесь, на чужом берегу, посреди чужой войны, ему надо было отыскать своих.
И он не стал терять время. Раздвинул хворост и шагнул в темноту, пока волшебное зелье Петровича не перестало действовать.