С прибытием поверенного Гочкиса агенты компании «Стальная Звезда» перестали свысока посматривать на приезжих и забегали как белки в колесе. Они установили семь адресов в Денвере, где могла скрываться Муравьева. Для наблюдения за ними были привлечены люди со всех линий, которые обслуживались компанией. Трое суток непрерывной работы не дали никаких результатов.

На четвертый день Билл Смит сообщил, что профессор Фарбер собирается в поездку.

— Полагаю, мы сможем, пользуясь его отсутствием, проверить, кто живет в его доме, — сказал он. — У нас есть возможности сделать это в рамках закона.

— Если у вас есть такие возможности, зачем было ждать, пока он уедет? — спросил Захар.

— Фарбер дружен с губернатором. Его нельзя трогать. Но! — Смит важно поднял палец. — Но мы провели с ним работу. Вечером в клубе его вовлекли в интересную беседу. Речь шла о беглой политической преступнице. О нигилистке, которая может повлиять на репутацию страны. И о недальновидных гражданах нашей страны, которые покрывают террористов.

— И что? — спросил Тихомиров. — Сразу после этой беседы он засобирался в дорогу?

— На какой поезд он взял билеты? — одновременно с ним спросил Захар. — Сколько билетов?

— Нет, он не брал билеты. Он только объявил на кафедре, что собирается навестить колледж в Колорадо Спрингс, позаниматься там в библиотеке.

— Что же он, пешком туда отправится?

— Там ходят дилижансы. Но у профессора есть и своя коляска, свой кучер. Он, я думаю, поедет на своих лошадях.

— Зря вы напугали старика, — махнул рукой Тихомиров. — Лучше давайте устроим облаву на окраине, где живут работяги. Вытащим мадам Муравьеву из погреба и предъявим ее европейским газетам.

— Предъявим ее тело, — добавил Захар. — Пусть в Европах знают, что здесь с террористами разговор короткий.

— Мы не устраиваем облав, — отрезал Смит. — Но вам следует подумать о Фарбере. Мне кажется, вы недооцениваете эту фигуру.

Едва Билл Смит вышел из номера, Тихомиров вскочил с кресла и принялся расхаживать по комнате, возбужденно потирая руки.

— В дорогу, в дорогу, мистер Фарбер, счастливый путь!

— Если в дилижансе поедет, мне нужно будет три фунта и ударный взрыватель, — сказал Захар.

— Даже и не думай! — Тихомиров остановился и всплеснул руками. — Ни фунта, ни золотника! После того вагона нас близко к динамиту не подпустят! Ты разве не понял? Они хотят ее арестовать! У них закон! Она в бегах, ее схватят, и только потом отдадут нам. Только потом! Никаких острых акций до ареста!

Захар закурил папиросу.

— Ты, Гаврила Петрович, помнится, в Париж торопился? — Он смотрел на него, щурясь от дыма. — Так можешь более не торопиться. Потому как застрянем мы тут надолго. Думаешь, они ее возьмут? Им за ней бегать и бегать. Да мне-то что? Мне — трава не расти. Мне и тут хорошо. Я в Париж не рвусь. Только ты сам же давеча говорил, что местным доверия нет, а теперь им и карты в руки…

— Что предлагаешь? — перебил его Тихомиров.

Захар сбил пепел ногтем на ковер.

— Исполним, как в Белостоке, в восемьдесят восьмом году. Там мы ходили на почтмейстера. Карету догоняем, бросаем в окно. Я тогда запасным стоял на другом повороте, всё видел. Думал, метальщика в клочья порвет. Ан нет. Карета крепкая, всю силу внутри удержала. Нашего только наземь толкнуло воздухом, он подскочил и — ноги в руки, только его и видели. А ведь в трех шагах стоял, не далее.

— Сказки.

— Не сказки, а точный расчет. Первое — заряд был всего фунт. Второе — да, бросал-то он с трех шагов, так ведь карета катилась. Пока взорвалось, она уж отъехать успела. И третье — карета в щепки, кто в ней сидел — в лепешку. Вот вся сила-то на это и ушла. А по сторонам удара, считай, и не было. Главное, чтобы карета была крепкая, закрытая, тяжелая. Если они на дилижансе поедут — фунта два хватит. Только бы в окно попасть.

— Не думай об этом! И не говори мне больше о взрывах! — воскликнул Тихомиров, хватаясь за голову.

— Пожалуйста, если ты настаиваешь, изволь, не буду говорить. Но ты ведь и сам внутренне со мной согласен.

— Что у меня внутреннее, то только меня одного и касаемо. А ты можешь все дело погубить своими выходками! Хочешь, чтоб от нас отвернулись? Хочешь с пустыми руками вернуться?

— Пожалуйста, я молчу, более ни слова от меня не услышишь, — рассмеялся Гурский. — Только я-то никуда возвращаться не собираюсь. Посажу тебя на пароход и — гуд бай.

— Это мы еще посмотрим, гуд бай или не гуд бай, — остывая, пробормотал Тихомиров. — Как организация решит. Понадобишься для дела в Европе, значит, вместе и отбудем. А в Европе дел много будет, я чувствую. И больших дел, очень больших. Как раз по тебе.

Захар сразу стал угрюмым. Похоронив папиросу в цветочном горшке, он откашлялся и спросил:

— До Европы далеко, а Муравьева рядом. С ней-то как быть?

— Пойду потолкую о ней с Гочкисом. Если он и в этот раз ее прозевает, не сносить ему головы. Смит — тюфяк, рохля, его близко нельзя подпускать к таким делам. Пусть Гочкис сам займется. Найдет нужных людей. Хотят ее арестовать? Хотят, чтобы все было по закону? Пусть по закону решают. А там поглядим.

* * *

Гек Миллс без особой охоты приехал в Денвер. Подзаработать, конечно, никогда не мешает, но зачем для этого тащиться в Колорадо? Еще и года не прошло, как они с Мэтью Стиллером наделали шуму на местной линии, подорвав почтовый вагон. Работали без масок, пассажиры видели их лица, а у Гека осталось много знакомых в Колорадо, они тоже могли быть на том поезде. Один сболтнет, другой разнесет, так, глядишь, на каждом углу и будет висеть твой портрет с обещанием премии.

Не хотелось ему ехать в Колорадо, душа не лежала. Но пришлось. Утешало лишь то, что на этот раз его назначили старшим. Пока Стиллер отлеживается в больнице, ребятами будет командовать Гек. А уж он-то постарается не упустить свой шанс. Покажет, на что способен. Стиллер, конечно, крут, ничего не скажешь. По крайней мере, был крутым, пока не побывал одной ногой на том свете. А вот каким он вернется с больничной койки, это мы еще посмотрим. Еще посмотрим, кому будет больше доверять Полковник.

Ночью они сидели в салуне напротив профессорского особняка. Парни по очереди караулили у садовой решетки. Дежурили парами. Как что-нибудь заметят, один оставался на месте, а второй бежал в салун докладывать.

Профессорскую коляску стали запрягать на рассвете. Гек растолкал приятелей, заснувших на лавках, и сам отправился к особняку. Спрятавшись за кустами, он видел, как пролетка подкатила от конюшни к крыльцу. Судя по звукам, в нее погрузились несколько человек. Потом раздался тихий стариковский голос:

— Да-да, не стоит обо мне беспокоиться. До свидания!

Лошади тронулись, под колесами захрустел песок, и коляска выехала из ворот. Кожаный верх был поднят и застегнут, и нельзя было разглядеть, кто сидит внутри. Но Гек знал, кто там.

Подождав, пока коляска отъедет подальше, он вернулся в салун.

— Они двинулись на Инглвуд. Обгоним их и подождем за мостом. Посмотрим, куда свернут.

— А если не свернут? — спросил один из местных. — Так и будем пасти их до самого Колорадо Спрингс?

— Так и будем, — кивнул Гек, дружелюбно улыбаясь, а сам подумал: «Вот тебя-то я первым отправлю под пули».

С местными всегда так. Выделываются. Думают, что они тут умнее всех. А ведь наверняка Гочкис говорил им то же самое, что и Геку перед отправкой. Мол, забудьте, кто местный, кто пришлый, все работаем в одной команде, все мы ребята с одного двора, а наш двор — от океана до океана. На словах-то все складно выходит, а на деле по-другому. Чужаки пришли, отработали и ушли. А местным тут жить. И если пострадает кто-то из их знакомых или даже родственников, жить им тут будет несладко. Придется убираться отсюда. Как и Геку пришлось уматывать из Колорадо когда-то. Да, если считать, что твой двор от океана до океана, тогда совсем другое дело. Тогда незачем привязываться к какому-то жалкому уголку. Кочуй себе и кочуй, и всюду ты дома. Или, наоборот, всюду ты бездомный.

Поселок Инглвуд расположен южнее Денвера. Его дощатые бараки и россыпь брезентовых палаток занимают все русло пересохшей речки. Речка, надо полагать, и пересохла оттого, что на ее берегах поселилось слишком много народа. И какого народа! То были старатели, прошедшие суровую школу Калифорнии и Невады. Для своих лотков они отводили от реки целые каналы и перемывали горы породы в поисках золота. Вот речка и пересохла. Остался старый мост, за которым начинались три дороги. Одна, пошире, вела вдоль железнодорожной линии на юг, в Колорадо Спрингс. Вторая заворачивала на восток и уходила в степи, к Туманным холмам, к индейским резервациям и обширным пастбищам, во владения «мясных баронов». Третья же дорога, которая сразу после моста превращалась в широкую извилистую тропу, поднималась в горы и уводила на запад, к скалам. Гек знал, что профессор собирался ехать в Колорадо Спрингс. Но у него было предчувствие, что старик водит всех за нос. К чему эти ночные сборы? Почему вообще надо было гонять лошадей, а не сесть в чистый вагончик да и доехать за пару часов? Нет, старик свернет. Но куда?

В рассветный час дорога была пустынна, и они издалека заслышали приближение профессорской коляски. Вот ее колеса дробно прогремели по доскам моста, и лошади сбились с шага, затоптались, сворачивая на каменистую тропу.

— Я же говорил, он свернет, — напомнил Гек вполголоса и подмигнул местному умнику. — Давай за ним. Держись поближе, чтоб не потерять из виду. Мы за тобой.

Теперь он был уверен, что в коляске, кроме профессора, едут и те, кто был им нужен: рейнджер из Эль-Пасо и русская девка динамитчица. Профессор пытается вывезти их в безопасное место. Он и не подозревает, что единственное место, где беглая парочка могла бы чувствовать себя в безопасности — это тюрьма. Хорошая тюрьма с каменными стенами и надежной стражей. «Да и там их достанут», — подумал Гек, вспомнив нескольких своих знакомых, которые «повесились» или были застрелены «при попытке к бегству».

Ни рейнджер, ни девка не должны были сегодня дожить до заката. А в ноябре солнце садится рано…

— За белыми скалами будет подходящий участок дороги, — сказал один из местных. — Там можно будет разобраться без посторонних.

— Это близко?

— Я же говорю, вон за теми белыми скалами.

Пролетка отсюда казалась букашкой, ползущей по серой ленте дороги. А всадник, следующиий за ней, был как муравей.

— Бен, Роки, Пауэрс, — Гек показал пальцем на ребят, которые прибыли в Колорадо вместе с ним, — обгонёте телегу и перекроете дорогу. Чтобы с той стороны не подъехали. Вы двое — со мной. Все догоняем, останавливаем. Окружаем. Один сзади, двое по бокам, стволы наготове. Всем молчать. Говорить буду я.

— Да ясно, не в первый раз…

Первая тройка припустила во всю прыть, так, что искры из-под копыт брызнули.

«Как бы наши клиенты не перепугались, — подумал Гек озабоченно. — Завидев такую погоню, любой мужик схватится за пушку. Ему ж издалека не видно, что у них значки. Да и мало ли кто может нацепить жестянку на грудь. Если он начнет пальбу, все пойдет наперекосяк. И зачем я их отправил? Всё равно никто сюда не сунется в такое время».

Гек Миллс отправил первую группу не потому что был такой умный и предусмотрительный, а потому что действовал строго по инструкции. Если что-то сорвется, он сможет всё валить на плохую инструкцию. И на того умника, который ее придумал. На Гочкиса, будь он неладен.

Но ничего не случилось. Тройка обогнала коляску и скрылась за скалами, которые были не белыми, а, скорее, рыжеватыми.

— Так говоришь, это место называется Белые скалы? — спросил Гек, разглядывая ноздреватые отвесные стены. — У нас в Техасе белый цвет другой.

— Скоро увидишь их белыми. На них снег держится. Со всех слетает, а на них держится. Они до марта стоят белыми, под снегом.

— Что ты ему объясняешь? — вступил другой колорадец. — Будто он видел, что такое снег.

— Да у нас, знаешь, какие метели! — возмутился Гек, краем глаза следя за приближающейся пролеткой. — Коров заносит по самые ноздри. Знаешь, почему у техасских коров такие длинные рога? Чтобы можно было отыскать под снегом …

Так, на скаку беседуя о странностях климата, они поравнялись с коляской. Гек поднял руку, прерывая разговор. И обратился к кучеру:

— Придержи лошадей, друг. Дорожная полиция. Хотим задать пару вопросов твоим пассажирам.

Но коляска не остановилась. Кучер щелкнул вожжами, и лошади зашагали резвее.

— Эй, друг, ты глухой? — разозлился Гек. — Сказано тебе, стой!

Кучер развернулся, придерживая шляпу, и сказал, обращаясь к застегнутому пологу коляски:

— Мистер Фарбер! Тут какие-то непонятные люди приказывают остановиться! Что?

Ответа из коляски не последовало, и кучер сказал Геку:

— Спит хозяин. Не велено будить. Никакой дорожной полиции я не знаю.

— Ну, давай познакомимся, — сказал Гек Миллс и вытянул кольт.

Продолжая скакать наравне с повозкой, он навел ствол на одну из лошадей упряжки и посмотрел на кучера. Тот невозмутимо поигрывал вожжами.

— Я ведь выстрелю, — предупредил Миллс, взводя курок.

— Ну, тогда придется остановиться. Никуда не денешься.

Гек уже был готов выстрелить, как вдруг кучер натянул поводья и остановил лошадей. Он не испугался, нет. Он просто увидел, что впереди на дороге стоят еще три всадника.

— Вот оно что, дорогу перекрыли, — пробормотал он, вставая на козлах. — Я-то думал, куда они несутся, красавчики. А они вот куда.

Он снова позвал, обернувшись:

— Мистер Фарбер! Доктор!

— Хватит орать, — сказал Гек и развернул коня, немного отступая от коляски.

Все его ребята сделали то же самое, и окружили пролетку. Каждый достал револьвер. Щелкнули курки.

— Эй, профессор! — громко сказал Гек Миллс, наведя кольт на полог коляски. — Нам надо только проверить, кто с вами едет. У нас есть ордер на арест одной особы. Есть ее фотография. Не хотите взглянуть?

Наступал решительный момент, и все это понимали. Парни заметно побледнели. У одного ствол ходил ходуном, как будто он что-то рисовал им в воздухе.

— Я извиняюсь, — сказал кучер, — можно спросить? Насчет дорожной полиции. Я извиняюсь, ты тут старший?

— Ну, я, — кивнул Миллс.

— Тебя, я извиняюсь, не Мэтью Стиллер зовут?

— Нет, Мэтью в больнице лежит, сегодня я за него, — машинально ответил Гек. И, разозлившись на свою оговорку, закричал: — Профессор, хватит играть в прятки!

— Да, в больнице? — не отставал кучер. — А что случилось?

— Гек, осторожней! — закричал кто-то. — Они могут стрелять через стенки!

— Спокойно, парни! — задыхаясь от напряжения, прокричал Гек. — Спокойно! Пусть профессор выйдет! Мистер Фарбер!

Кучер расправил полы длинного брезентового плаща и наклонился, протянув руку к пологу.

— Доктор, выходите, а то они рассердятся.

Он потянул за шнур, и полог, скручиваясь в трубку, поднялся кверху.

Гек, прячась за шею коня, подъехал ближе и заглянул в пролетку, держа кольт перед собой.

Внутри никого не было.

Выстрелы загрохотали со всех сторон — сбоку, сзади, снизу, и даже с неба, казалось, сыпались гремящие удары. Что-то твердое и горячее прошило Геку грудь, и он выронил кольт. Тело стало тяжелым, налилось свинцом, и он цеплялся за гриву, чтобы не рухнуть с размаху, и все же свесился головой вниз и вывалился из седла, и каменистая дорога горячо ударила его в лицо, а потом он увидел над собой небо и одно-единственное маленькое облачко в самой его середине. «Не надо было мне ехать в Колорадо», — подумал Гек Миллс.

Он не мог, да и не хотел шевелить головой. Однако почему-то отчетливо видел, как кучер приплясывает на дороге, странно взмахивая руками. А в руках у него были револьверы, и из них вылетали болезненно яркие вспышки, и звук выстрелов разрывал Геку голову изнутри, такими они были громкими.

Наконец все стихло, и Гек слышал только чей-то непрерывный стон.

— Что, больно? — спросил кучер, наклонившись над ним.

В его руках был обрез дробовика. Широкие стволы приблизились к лицу Гека, и он зажмурился. Стон сразу прекратился.

— Сейчас пройдет, — сказал кучер. — Кто вас послал?

— Гочкис, — прохрипел Гек.

— На кого работает Гочкис?

— На Полковника.

— Как зовут Полковника?

— Полковник…

— Тьфу ты, заладил одно и то же. Имя! Имя Полковника!

— Не знаю.

— Ладно. Где Стиллер?

— В Сан-Антонио… Остался… В больнице…

— Ты был с ним, когда взрывали пульман?

— Да.

— Тогда всё в порядке, — сказал кучер.

И Гек Миллс умер.

* * *

Капитан Орлов, как и обещал, успел вернуться в Денвер к обеду.

В доме профессора Фарбера придерживались вегетарианской диеты. Поглощая тыквенную запеканку, Орлов подумал, что сейчас ему не помешал бы какой-нибудь вегетарианский напиток, изготовленный из злаков путем перегонки. После дела ему всегда хотелось напиться. Опьянение помогало переждать самые тяжелые часы. Оно тонкой пленкой прикрывало пустоту в душе, пустоту, которую выжигала смерть. Ему было бы легче сто раз умереть, чем один раз убить. Но он оставался жив, убивая. Тут уж ничего не поделаешь. Сегодня он убил семерых. Кажется, они стреляли в его сторону. По крайней мере, он надеялся на то, что пару пробоин в кожаном тенте проделали их пули, а не его картечь.

— Попробуйте пудинг из цветной капусты, — предложил ему Фарбер. — Уверяю вас, такого лакомства вы больше не отведаете нигде и никогда.

— Почему же никогда? Мы обязательно заглянем к вам, когда всё уладится.

— Надеюсь на это. Но в следующий раз у нас будет абсолютно другое меню. — Профессор настойчиво подвинул к нему вазочку с пудингом. — Как-то в Аризоне нас принимал мэр одного небольшого городка, и знаете, чем он поразил меня, старого кулинара? Своими карточками. Каждый раз, принимая нового гостя, он составлял карточку с перечислением всех подаваемых блюд. Для того, чтобы при следующем визите угостить этого человека чем-нибудь другим. Чтобы не повторяться! Гениально, не находите?

— Соглашусь, прекрасная идея, — сказал Орлов, подумав, что профессору не мешало бы побывать в России или хотя бы во Франции, где подобные записи велись во многих приличных домах. — Но пудинг… М-м-м! Он прекраснее любых идей.

— Я оставлю вам рецепт, — с польщенной улыбкой пообещал Фарбер. — Ничего сложного. Капуста плюс черствый хлеб, молоко, яйца, сливочное масло. Ваша супруга будет рада. Женщины любят новинки.

Профессор обильно посыпал свой пудинг сахарной пудрой.

— Вера, Вера… Я не могу представить ее взрослой дамой. Она была сущим сорванцом. Сорванцом с косичками.

— Она мало изменилась, — заметил Орлов.

— Как вы полагаете, сколько времени займет улаживание всех ее проблем?

— Благодаря вам одной проблемой уже стало меньше, — сказал Орлов. — Так, понемногу, с помощью друзей все и решится.

— Мои связи тоже могут сыграть роль, прошу не забывать.

— Спасибо, док.

Переодеваясь в дорожный костюм, Орлов гляделся в зеркало, чтобы вернуть лицу подвижность. Вот еще чем помогала выпивка — она расслабляла мышцы лица. А теперь, после запеканки и пудинга, лицо его оставалось окаменевшим, глаза смотрели холодно, словно через прорезь прицела, и губы оставались плотно сжатыми.

Он повязал галстук чуть свободнее, чем обычно. Шляпа, трость, саквояж — вот и готов респектабельный джентльмен. И кто скажет, что он только что отправил на тот свет семерых? Их тела остывают на заброшенной тропе, а он, насвистывая, направляется к вокзалу. Что ж, такова жизнь.