Переговоры закончились вполне благополучно. Однако все чувствовали, что последнее слово еще не сказано. Слишком много воинов привел с собой Красный Коготь — и слишком легко согласился отпустить пленников.

— Вот видишь! — сердито сказала Полли. — Ты сам виноват. Увязался за мной, и попал в такую историю. Я же предупреждала: таким, как ты, не прожить в Оклахоме.

— Я и не собираюсь тут жить, — ответил Кирилл. — Мне бы только разобраться с одним небольшим дельцем. Потом с другим. И все, я уеду.

Она молча правила лошадьми. Он молча ехал рядом и считал секунды. «Неужели не спросит?» — испугался он, досчитав до ста. Но женское любопытство — штука неодолимая.

— Про одно дельце я знаю, — наконец, спросила Полли. — А что еще?

— А еще мне велено найти себе невесту. Иначе меня домой не пустят. Так и буду остаток жизни мотаться по Оклахоме.

— Ничего. Это недолго. Дураки долго не живут.

— Уж какой есть, — беззлобно улыбнулся он. — Был бы умным, остался бы охранять женщин и детей Темного Быка. И тебя заставил бы с ними остаться.

— Заставить? Меня? Не родился еще такой человек, чтобы мной понукать.

— Значит, сама должна была догадаться. Твое место — не здесь.

— Откуда ты знаешь, где мое место? Сейчас мое место — рядом с больным. А больному не место среди кочующих индейцев. У них своего груза хватает.

— Ну, и куда ты его повезешь?

— Видно будет. — Полли оглянулась. — Инженера надо проводить в город. Терпеть его не могу. Но если с ним что-то случится… Послушай, это твои дробовики спрятаны под соломой?

— Нет.

— Ясно. Тех, которые фургон попортили? Значит, я могу ими воспользоваться, если что?

— А ты умеешь?

— Невелика наука. — Она снова оглянулась. — Глаза б мои не видели его белую шляпу…

Кирилл остановился и подождал отставших спутников.

— Мистер инженер, — сказал он. — Вам надо немного изменить внешность.

— Это еще зачем?

— Вы слишком заметная фигура.

— И что же вас не устраивает?

— Во-первых, ваш цилиндр. Он белый и высокий.

Ахо подъехал к инженеру сзади и снял с него шляпу. Скиллард возмущенно повернулся к нему, но индеец невозмутимо бросил на его колени черный платок.

— Повяжите голову.

— И не подумаю! Отдайте шляпу! Что вы себе позволяете, черт возьми!

— Чем вы смазываете волосы, чтобы они лежали так ровно? — спросил Кирилл. — Не думаю, что медвежьим жиром. Наверно, бриолином. Шайены постараются не нарушить вашу прическу, когда будут снимать скальп. Они уважают чужой труд.

— Не надо меня пугать! Вам мало того, что они донимали меня всю ночь своими воплями?

— Никто вас не пугает, — сказал Кирилл. — Вас просто хотят убить. Да, именно вас. Кому-то нужен ваш скальп. У вас есть завистники в компании? Может быть, конкуренты? Или ревнивый муж какой-нибудь красотки?

Так или иначе, на вас идет охота, а нам хочется спокойно добраться до дома. Выбирайте. Или вы надеваете свою белую шляпу и дальше едете в гордом одиночестве. Или остаетесь с нами, но уже без шляпы. Ну как?

— Что за глупости, — раздраженно ворчал Скиллард, неловко стягивая платком свои прилизанные черные волосы с идеально прямым пробором. — Кому мешает моя шляпа. Когда меня хотели поджарить, шляпа никому не мешала….

— Во-вторых, ваш сюртук, сэр, — продолжал Кирилл. — Накиньте пончо поверх него. Вот так. Теперь никто не отличит вас от простого бандита с большой дороги. Кстати, не желаете ли повесить карабин на спину?

— Не хочу. Лишняя тяжесть.

— Берите, берите, он легкий.

Вдвоем с Ахо они придирчиво оглядели инженера. Полли с трудом сдерживала смех, отворачиваясь и зажимая рот ладошкой. А фотограф Сол Грубер умоляюще вкинул руки:

— Остановимся на минутку! Нельзя упускать такой кадр! Страшно представить, сколько заплатит за этот портрет горнорудная компания!

— Что вы стоите? — недовольно прикрикнул Ник, подъезжая к ним. — Хотите навлечь беду?

Они поскакали быстрее, чем двигались до этой остановки. Один из индейцев умчался вперед, показывая дорогу.

— Те шайены, которые остались на месте сбора, нас не догонят, — говорил Ник. — Но до рассвета лагерь незаметно покинули примерно два десятка воинов. Наверно, они нас и встретят.

— Какое у них оружие?

— Не знаю.

— Значит, будем считать, что у всех винтовки, — сказал Кирилл. — Залягут в удобном месте. Подпустят на сотню шагов. Несколько залпов, и уцелевшие расползутся по степи, прячась в траве и истекая кровью. Шайены забирают раненого Скилларда и доставляют его к заказчикам охоты. Он будет ранен в ногу, но еще долго не сможет умереть, на свою беду.

Ахо добавил:

— Они подранят еще одного белого, чтобы тот смог передать послание.

— Скорее всего, фотографа, — предположил Кирилл.

— Да, он для них интереснее, чем ты. Он безоружен. А тебя им надо валить наповал, — сказал Ахо.

— Да они всех будут валить, если у них винтовки. Положат всех без разбора. А шкуру можно и с трупа снять.

— Индейцы так не поступают, — сказал Ник. — Это белые люди стреляют из засады. А шайены признают только открытый бой. Они налетят из-за холма, но так, чтобы у нас было время приготовиться к драке или убегать. Будет бой, или будет погоня — неважно. Шайены — воины, а не бандиты. Им нужна победа и слава, а не позор.

— Не думаю, что кто-то из них хочет прославиться, как похититель белого инженера, слабого и безоружного, — сказал Кирилл.

— Если о грязном деле никто не узнает, то не будет и позора, — добавил Ахо. — Кто взялся за грязное дело, тот не воин, а бандит. А бандиты любят засаду.

Нику весьма не понравились такие речи, и он поспешил сделать выводы. Его братья окружили кольцом двух наиболее ценных носителей белой кожи — инженера и фотографа. В головном дозоре поскакал Ахо. Он мог заметить какие-то признаки засады. Но Кирилл был уверен, что никаких признаков не будет.

Индеец может накинуть на себя старый мешок и превратиться в придорожный камень. А может распластаться в траве, и его спина будет колыхаться под ветром вместе с серебристыми колосьями.

Он может повиснуть на отвесном обрыве, а может и зарыться по самые ноздри в песок, и ты не заметишь его, даже если наступишь. Его карабин прорастает ветвями, а нож покрывается мхом.

Они не напали ни тогда, когда всадники неслись между холмами, ни тогда, когда пробирались через кустарниковые поля. После полудня колонна выбралась на старую заросшую дорогу вдоль реки. Здесь негде было укрыться до самого моста. Все сбились плотнее и взвели курки карабинов.

Лошади перешли на шаг, чтобы сберечь силы для рывка.

— Как только ударит первый выстрел, мы ответим залпом и помчимся на них, — негромко говорил Ник. — Упавших не подбирать, разберемся после боя. Сомнем засаду, прорвемся сквозь нее, и пусть они нас догоняют…

— Они не кинутся догонять, — сказал Ахо.

— Кинутся. Они — не воины.

Впереди над рекой лежал старый низкий мост — без перил, с черными покосившимися опорами. Берега возле него заросли высоким бурым камышом. Лучшего места для засады не найти.

Они остановились и принялись осматривать подходы к мосту. Кирилл передал свой бинокль Ахо, но гордый индеец пренебрежительно отмахнулся. И извлек из-за спины складную подзорную трубу.

А Ник заранее знал, что оптика тут не поможет. Он пошевелил пальцами в воздухе, и один из его братьев подскакал к мосту и пронесся вдоль зарослей, стреляя по ним из револьвера. Камыш равнодушно проглотил пули, поблескивая сухими лентами листьев. Всадник выехал на середину моста, крутнулся на месте и поскакал вперед, стреляя на ходу по зарослям на другом берегу. Всем было ясно, что его пальба может повредить только зазевавшимся лягушкам. Понял это и Ник.

— Нас будут ждать на том берегу, — сказал он. — За холмом. Будем готовы.

Кирилл был готов. К стрельбе, к прорыву, к бою и крови.

Оказалось, что надо было готовиться к другому.

Они ехали по двое, теснясь на мосту, и держались плотно друг за другом. Первая пара уже была на берегу, а фургон еще не поднялся на мост, когда с правой стороны, из-за холма, раскатисто хлопнул выстрел. Как по команде, все повернулись вправо и вскинули карабины, выискивая цель.

И тогда появились шайены.

Они именно появились — они словно возникли из ничего, из воздуха. Точнее — из воды. Все смотрели вправо, а они появились слева. Бесшумно и молча они в один миг выросли на левой стороне моста. Их было много, очень много. Они накинулись снизу, хватая лошадей под уздцы, впиваясь цепкими руками в ноги всадников, взмахивая сверкающими топорами. Раскатисто грохнул дробовик. Он словно прорвал завесу тишины, и воздух затрясся от криков, визга, ржания и хрустящих ударов.

Мерин Кирилла присел и рванулся вбок, сбрасывая с себя два мокрых блестящих тела. Кирилл успел подставить карабин под удар томагавка и врезать прикладом по раскрашенному лицу — и тут мерин рухнул в воду.

Кирилл оттолкнулся от коня, уже под водой, и вынырнул. В его руке оказался нож. Рядом из воды тянулась хрипящая конская голова. Копыто мелькнуло перед глазами и с плеском ударило по воде.

На мосту уже не осталось ни одной лошади, там дрались люди, сплетясь в жуткую связку тел. Шайенов, мокрых, в одинаковых рубашках без рукавов, было так много, что казалось, будто они рубятся между собой.

Он схватился за скользкий настил и нащупал ногами опору. Но подняться на мост не успел. Что-то мелькнуло сзади, и он вовремя отдернул руку. Топорик вонзился в доски, и шумное дыхание обдало его щеку. Не глядя, он ударил тесаком, и нож прошел через непрочную преграду, а на пальцы выплеснулась обжигающая кровь. Шайен отвалился в воду, а Кирилл схватился за его томагавк и забросил себя на мост.

С топором и ножом он бросился к схватке и сразу же разрубил чью-то мокрую спину, ногой отпихнул тело, и из-под него выпрямился кто-то свой. Фотограф.

— На берег!

Кирилл столкнул его в воду, продираясь вперед. Чужой томагавк блеснул и пронесся перед грудью, он едва успел уклониться. Тесак догнал вражескую руку и полоснул по локтю сверху. Ногой в пах, топором сбоку в открытую шею — эх, мимо…

Сбитый пинком, упал на чье-то тело и перевернулся на спину, выставив нож перед собой. Шайен кинулся на него — и напоролся грудью на клинок. Он был тяжел, и руки Кирилла согнулись. Грузное тело навалилось на него, дрожа и выгибаясь.

— Ой, мамочка! — где-то рядом закричала Полли и захлебнулась.

На берегу тоже шла драка, но взгляд Кирилла выхватил только то, что было самым главным. По пояс в воде вдоль берега рывками пробирались двое шайенов, они что-то тянули за собой по мутным волнам. Еще не разглядев ничего толком, он уже знал, что они тащат Полли за ноги.

Она дергалась, ее колени сгибались и разгибались. Значит, живая, понял он и спрыгнул с моста.

Течение помогло ему обогнать их. Когда он поднял голову над водой, они оказались сзади. Его ноги встали на рыхлое дно, и стало понятно, почему шайены убегали с добычей так медленно — они вязли в прибрежном иле. Он медленно выдохнул, садясь в воде. Они шли прямо на него, но не могли увидеть в поднятой мути. Вода шумела и звенела в ушах, слышались далекие искаженные голоса и чавкающие шаги.

Первый напоролся на его тесак бедром, и еще под водой Кирилл ударил шайена в живот, проткнув ветхую рубаху, потом схватил его у самого дна за ногу и дернул вверх. Шайен повалился на спину, и желтая муть залила его, смешиваясь с кровью.

Второй шайен выпустил Полли и двинулся на Кирилла, широко расставив руки, словно для объятия. Он держал голову немного набок, по-птичьи, и его черные узкие глаза равнодушно смотрели — на длинный нож в руке Кирилла, на вторую руку, снова на нож. Кирилл не мог достать его ударом, и оба увязали в иле.

За спиной индейца вынырнула мокрая голова Полли, она кашляла и отплевывалась.

Шайен быстро завел руку за спину, чтобы выхватить оружие, но Кирилл метнул тесак. Индеец охнул, когда лезвие вошло под ребро. Он схватился за рукоятку, но тесак сидел плотно, а Кирилл уже был рядом, и складной нож рассек глотку шайена, Когда Кирилл выдергивал тесак из раны индейца, струя крови обожгла руку.

— Не вылезай! Сиди в воде! — приказал он Полли и вплавь бросился к мосту, где Ахо отмахивался томагавком от двоих шайенов.

Откуда-то ударил выстрел, потом второй, и оба шайена упали, а Ахо схватился за колено.

Выбравшись на мост, Кирилл поднял валявшийся в крови карабин и залег между убитыми. Дело дошло до стрельбы, а Ахо все еще маячил на горе трупов, держась за колено и гневно оглядываясь.

— Уходят, — сказал он и вытянул руку, указывая на троих всадников, несущихся от реки по склону холма.

Кирилл прицелился в спину переднему, но тот вдруг всплеснул руками и слетел с неоседланной лошади. Двое других на миг выросли во весь рост на верхнем краю холма и провалились за гребень, а подбитый шайен все еще перекатывался вниз по склону.

— Ушли, — спокойно сказал Ахо. — Кто стрелял?

— Не я. Ты ранен?

— Нет. Только задет.

Камыши с шумом разошлись, и из щели выглянула кожаная фуражка фотографа.

— Я стрелял, — сказал Сол Грубер. — Кажется, все кончилось?

С винчестером в руках он выбрался из камышей на берег и, оглядевшись, проговорил:

— Где же теперь искать мои чемоданы?

— А куда подевался Скиллард?

— Тут, подо мной, — ответил Ахо, оттаскивая за обвисшие руки убитого Ника.

Тела лежали крест-накрест. Один из братьев Ника был жив, из его перерубленной руки широкой полосой стекала кровь. Под ним оказалось тело черного Саймона. Его широкая спина была вспахана бесчисленными ударами топоров, клочья сукна смешались с разорванными мышцами и белыми обломками ребер.

Он оказался удивительно тяжелым. Оттащив его, они увидели инженера Скилларда.

Тот лежал на боку, свернувшись калачиком и обхватив голову руками.

— Вставайте, мистер инженер, — сказал Кирилл, тронув его дрожащее плечо. — Пора ехать дальше.

По берегу бродили лошади, блестящие, со слипшимися гривами. Мерин Кирилла стоял в стороне, изогнув шею и пытаясь лизнуть собственный живот. На его рыжем боку краснел длинный порез. Кровь накапливалась у нижней кромки раны и тонкой блестящей полоской обвивала брюхо, уходя в пах.

Только увидев, что мерин ранен, Кирилл почувствовал саднящую боль в ноге и нащупал рваную дыру на штанине сбоку.

— Тебя ранило? — спросила Полли из камышей.

— Нет. Просто ссадина. Вылезай, хватит мокнуть.

Они собрались у моста и принялись укладывать убитых вдоль берега.

— Восемь наших, девять чужих, — сосчитал Ахо. — Остальных унесла река.

Потом они собирали оружие, Полли перевязывала брата Ника, а фотограф ловил своего коня с чемоданами у седла.

— Шайены все сделали правильно, — говорил Кирилл, вычищая речную грязь из карабина. — Они не хотели стрелять. По реке далеко слышно, а им не нужен был шум. Оставалось только перебить нас, и они почти справились с этим. Но почему-то не довели дело до конца.

— Возможно, эта засада не последняя? — спросил Грубер.

— Я тоже так думаю. — Кирилл передернул затвор и отложил карабин в сторону. Расстелив платок на песке, он разобрал револьвер. — Они не отстанут, пока не добьются своего. Дело чести.

— Надо спешить, — сказал Ахо. — Они думают, мы останемся здесь, чтобы хоронить убитых. Но мы не останемся.

— Бросим их тут? — воскликнула Полли негодующе. — Это же Ник! Он наш брат!

— На войне не тратят время ради почестей. Кто-то останется охранять тела убитых. Остальные должны двигаться дальше.

— Я останусь, — сказал брат Ника, до сих пор безмолвно бродивший по берегу. — Чтобы отгонять птиц, хватит и одной руки. А к вечеру сюда приедут наши.

Он собрал сушняк на берегу и выломал несколько досок из настила моста, чтобы развести костер.

Когда они тронулись в путь, он сидел на коленях над телом брата, а за его спиной поднимался к небу плотный вьющийся столб дыма.

* * *

Как всегда, возбуждение боя еще долго не покидало Кирилла. Картины схватки вспыхивали в памяти, заставляя снова то холодеть от ужаса, то ликовать оттого, что остался жив. Но было что-то еще…. Снова и снова он вспоминал каждый момент боя — отвлекающий выстрел, рубка на мосту, стычка с двумя шайенами в реке. И крик Полли…

Он чуть не свалился с седла, осознав свое открытие — Полли кричала по-русски.

«Ой, мамочка!».

— Ой, мамочка, — повторил он и оглянулся.

Она смотрела на него. И не отвела взгляд.

Кирилл придержал мерина, дожидаясь, когда фургон поравняется с ним.

— Посидишь за меня? — сказала Полли. — Хочу переодеться в сухое.

Он перебрался на козлы и взялся за вожжи, а она скрылась за пологом.

— Однорукий тебе не мешает?

— Мне никто не мешает, — ответила она, шурша одеждой.

— И откуда только берутся такие боевые дамочки?

Полли не ответила на насмешку, и он спросил:

— Я слышал, ваша семья перебралась сюда из Джорджии? Неужели здесь лучше, чем там?

— Мне все равно, где жить, — послышался ее голос. — Лишь бы жить. А в Джорджии случился мор. Болотная лихорадка. За три дня сводила в могилу любого. Целые семьи вымирали, и белые, и черные, и богатые, и бедные.

Она откинула полог, но не села рядом с Кириллом, а осталась в кузове. Он оглянулся и увидел, что девушка сменила брюки и рубашку на голубое платье с белым воротником.

— Тебя не узнать, — сказал он. — Просто оперная дива.

— Да, мор был ужасный, — продолжала Полли, не обратив внимания на комплимент. — Мы спаслись баней. Отец сложил в землянке печку, трубу из коры связал. Вернется с поля, и сразу в баню. Не ест, не пьет, а скорее огонь разводит. И нас туда загоняет. Пропотеешь, обмоешься, потом можно и за стол. Так и выжили.

— Впервые слышу о таком лечении.

— Баней и не такое лечат, — снисходительно ответила Полли. — Когда отец звал соседей попариться, они над нами тогда смеялись, Летом и без того жарко, да еще лихорадит, пот прошибает с головы до ног. А он их зовет пропотеть.

Смеялись над нами, думали, что мы дурные. А через неделю нам же их хоронить пришлось. Так мы и остались совсем одни. Однажды поутру вышли на огород, а вокруг никого не видно. Ни души. Только смрадом тянет со всех сторон. Пришлось нам всей семьей в могильщики записаться. Целыми днями копали да отпевали.

— Сколько тебе тогда было?

— Десять. Уже работала на равных. А когда мор прошел, подались в соседнюю деревню, к землякам. И решили ехать на запад. Вот так мы тут и оказались.

Когда начали строиться, папаша первым делом поставил баню. Так и жили в ней, пока дом не построили.

Он не спешил передавать ей вожжи и возвращаться в седло. И она не собиралась править лошадьми, потому что была занята более важным делом — Полли распустила косу и принялась расчесываться.

— Отвернись!

— Да ладно тебе. А что за земляки?

— Те, кто приехал в Америку вместе с отцом. Он же у нас из России.

— Я тоже, — неожиданно для себя сказал Кирилл.

Ему очень хотелось увидеть ее лицо, но он не оглядывался. Полли долго молчала.

— Я приехал пятнадцать лет назад, — сказал он по-русски.

— Зачем?

— Так уж вышло. Занесло на эмигрантский пароход. Думал на нем же и вернуться. Но в порту попался к жуликам. Опоили, продали на воровскую шхуну. Я бежал. С тех пор так и живу. Между морем и землей.

— Ты бандит?

— Нет. У меня шхуна. И я хожу на ней в море. Вот и все, чем я занимаюсь. Хожу в море.

— Давно я не видела моря, — сказала Полли.

Он все — таки обернулся. С распущенными волосами она показалась ему еще красивее.

— Какое там море, в Саванне? — спросил он.

Полли не ответила, прислушиваясь к чему-то.

— Проснулся, — вдруг сказала она и задернула полог.

Через какое-то время девушка вернулась на сиденье рядом с Кириллом и забрала у него вожжи.

— Спасибо. Дальше сама справлюсь.

— Он проснулся?

— Нет. Попросил воды. Значит, уже скоро очнется. Я дала ему настойку, что прибавляет сил.

— Я могу с ним поговорить?

— Он тебя не услышит, — сказала она. — Пойми, он сейчас далеко-далеко. Вот вернется, тогда и поговоришь. Слезай. Не люблю тесноты.

Он догнал Ахо и поехал рядом.

— Как она? — спросил индеец.

— В порядке. Она крепкая.

— Да, крепче многих мужчин. Она говорила с тобой?

— Немного.

— Хорошо. Нам надо разделиться. Ты поедешь с ней.

— Куда?

— Есть такое место — Красный Пень. Там можно спрятаться. А я провожу инженера и вернусь за вами.

Кириллу не понравилась эта затея, хоть она и была вполне разумной. Ему не хотелось отпускать Ахо одного.

— Я не спрашиваю, когда ты вернешься, — сказал он. — Но всякое может случиться. Если все пойдет не так, как мы ожидаем…

— Не бойся накликать беду неосторожным словом, — сказал Ахо. — Разве ты не видишь? Беда уже с нами. Ты хочешь знать, что делать, если я не вернусь?

— Если что-то тебя задержит, — поправил Кирилл. — Так вот, место сбора — ранчо Коннорса.

— Хорошее место, — кивнул Ахо. — Крис, не останавливай Полли, если она снова заговорит с тобой. Ей не с кем тут поговорить. Я рад, что она нашла тебя.