Место, где они встали на ночлег, называлось Красный Пень. Огромная красная скала, размером с небольшой город. Плоская сверху, будто ее подровняли гигантской пилой. Изъеденная трещинами, провалами и пещерами.

Все лошади вместе с фургоном поместились в расщелине, заросшей высокой травой. Рядом был низкий вход в пещеру. Полли вошла туда первой, держа перед собой палку, раздвоенную на конце.

— Змей нет, — сказала она, через несколько минут выглянув из прохода. — Зато есть летучие мыши. Постараемся их не беспокоить.

Крылатые твари густо облепили свод пещеры, уходящий в черноту. Туда же, вверх, уходил и дым от костра.

Фотограф устроился в удобной нише, завернувшись в два одеяла. А Кирилл и Полли долго сидели у костра.

— Ахо говорил, что ты бывала где-то в далеких краях, — сказал он по-русски.

— Я была в тюрьме, — спокойно ответила Полли.

* * *

Она бы никогда не попала в тюрьму, если б ее не отдали в школу.

Отец очень хотел, чтобы старшая дочь получила образование, и записал Полли в миссионерскую школу. Каждое утро Питер отвозил сестру за десять миль, к старому форту, где располагалась миссия. Вечером он привозил ее обратно, и по дороге Полли делилась с ним полученными знаниями.

Сведения по истории и грамматике Питер пропускал мимо ушей. Но математику усвоил даже лучше сестры. Так они и учились, вдвоем.

Однако миссия славилась не столько своей школой, сколько еженедельной ярмаркой с танцами.

В перерыве между танцами выступал школьный хор, исполняя псалмы и гимны, затем преподобный читал короткую проповедь. Музыканты за это время успевали подкрепиться, и следующий танец получался особенно веселым.

Питер, само собой, толкался среди продавцов, не тратя время на развлечения. Так что во всем, что случилось с Полли, есть и доля его вины. Крис Ньюман никогда не подошел бы к девушке, рядом с которой стоял бы старший брат. Но Полли стояла вместе с подружками, и одна из них познакомила ее с Крисом.

Тогда он жил на ранчо, но был не обычным ковбоем, а помощником хозяина. До того, как перебраться на Территорию, Крис долго работал на стройках Техаса. Знал плотницкое дело, мог подменить каменщика и кровельщика.

Такие мастера были в Оклахоме на вес золота. Работящий и скромный, он откладывал деньги, чтобы жениться на приличной девушке и купить ферму. Ферму он уже присмотрел. А когда узнал, что Полли недавно исполнилось шестнадцать, то понял, что нашел и невесту.

Поначалу они встречались только на танцах. Затем Крис стал иногда заглядывать в миссию и среди недели, чтобы повидаться с Полли во время перерыва. Однажды Питер приехал за сестрой раньше обычного, и застал Криса. В деревню они вернулись втроем, и Ньюман рассказал родителям Полли о своих планах. Отец не ответил ни согласием, ни отказом, а велел дождаться осени.

Однако осенью в жизни Криса Ньюмана наступили серьезные перемены.

Правительство США приказало всем скотоводам Оклахомы покинуть земли, отведенные для переселенцев. Сотни хозяев лишились своих пастбищ. Тысячи ковбоев остались без работы.

Ранчо, на котором работал Крис, было уничтожено пожаром. Говорили, что его сжег пьяный хозяин. Обгоревший труп хозяина ранчо нашли среди развалин, рядом с выпотрошенным сейфом. К сожалению, это был тот самый сейф, где хранились и сбережения Криса Ньюмана.

Оставшись без денег и без работы, Крис не мог жениться. Он встретился с Полли и сказал, что ему нужен год, чтобы поправить свои дела. А потом исчез. Ровно на год.

Впрочем, можно сказать, что Крис Ньюман исчез навсегда. Потому что, когда Полли снова увидела своего жениха, его уже звали Джоном Миллером. И он был не плотником или ковбоем, а бандитом.

Новое имя, как и новую работу, ему дали старые дружки, братья Далтоны. Криса не брали на серьезные дела. Ему поручали подыскивать надежное убежище и следить за ним, а еще он отвечал за лошадей, и за покупки, и за развлечения…

Он исполнял свои обязанности так же добросовестно, как когда-то работал на стройке или на ранчо. Он честно рассказал обо всем Полли. И пообещал, что зимой, накопив денег, покинет банду. Они вместе уедут в Техас, и там поженятся.

В Техас они и в самом деле съездили. Познакомились с родителями. А на обратном пути за ними погнались рейнджеры. Крис отстреливался, и довольно удачно. Однако на горной тропе их лошадей подбили. Крис скатился в пропасть. А Полли была схвачена.

Их лошади оказались крадеными, и пули Криса ранили четверых. Полли предстала перед судом за соучастие в воровстве и в покушении на жизнь. Следующие два года она провела в женской тюрьме штата Массачусетс.

— Вот потому-то Ахо и сказал тебе, что я побывала в очень дальних краях, — этими словами Полли завершила свой рассказ.

— Я тоже был в тюрьме, в Нью-Йорке, — сказал Кирилл. — И меня собирались посадить на электрический стул.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты не задавалась.

Он подбросил в костер ветку, чтобы пламя поднялось повыше и хотя бы немного осветило ее лицо. Ее глаза казались черными, когда она смотрела в огонь.

— Но ты говорила, что твой дружок лежит на тюремном кладбище, — вспомнил он.

— Да. Он не разбился тогда, в горах. Вернулся в банду. Когда братья Далтоны погибли, банда разделилась. Одни остались с Билли Дулином, другие выбрали своим вожаком Криса. И он стал грабить и убивать. К тому времени, когда я вернулась, его имя гремело по всей Оклахоме. Слышал про Джона Миллера?

— Конечно, — сказал Кирилл. — Ты с ним больше не встречалась?

— Нет. Он и не знал, наверно, что я вернулась домой. Девушки, попавшие в тюрьму, почти никогда не возвращаются. Второй год срока я провела на работах в госпитале. И все девчонки там только и мечтали о том, что им позволят после освобождения остаться при тюрьме.

Сказать по правде, когда меня перевели в библиотеку, я тоже призадумалась. Что может быть лучше, чем жизнь среди книг? Но попасть на такое место — редкая удача. А девушки были согласны на любую работу. Уборщицами, прачками, сиделками — лишь бы остаться. Потому что знали — дома им ничего не светит. Дома их ждал позор. Или веселая жизнь с ворами и бандитами, а потом — снова тюрьма, или нож ревнивого идиота, или дурная болезнь…

Она замолчала, разгоняя рукой дым.

— А что случилось с Крисом?

— То, что должно было случиться. Его выследили, подстрелили и привезли в город. Три дня он лежал в камере, на полу, и его все время допрашивали. Потом он умер. Вот и все. В газетах был снимок. Раненый Крис лежит на обочине, а вокруг него пять или шесть помощников маршала. Все с винчестерами на плече. Довольные улыбки. Горделивые позы. В общем, удачная охота.

— Не думал, что у вас тут газеты выходят.

— Питер привез из Гатри. Привез и сохранил. На память. Все-таки Крис нам не чужой. — Она встала, оправив платье. — Пойду посмотрю, как там наш больной.

Она ушла к фургону. В углу пещеры зашевелился фотограф.

— Крис?

— Да, Сол.

— Извини за любопытство, но на каком языке вы говорили?

— На русском.

— Да? Чем-то похоже на португальский. Только в португальском гораздо больше знакомых слов.

— Мы не дали тебе заснуть?

Грубер подошел к костру и присел на корточки, протянув руки к слабеющему пламени.

— Люблю погреть пальцы над огнем. Люди неспособны на такую ласку, какую дает огонь. Ласка — это тепло, и свет, и спокойствие. Люблю огонь. — Он помолчал. — Как думаешь, почему Ахо не вернулся?

— Не знаю.

— Ну, я тоже не знаю, но у тебя есть какие-то предположения?

— Нет.

— Он сказал, что отвезет инженера до карьера, и сразу повернет назад. Неужели это может занять столько времени?

— Индейцы не любят ездить ночью, — сказал Кирилл. — Возможно, он сейчас лежит где-нибудь в соседней пещере. Там, где его застали сумерки.

— Да, они не любят ночь, — согласился Грубер, и на этот раз его голос звучал чуть веселее. — Это не страх, нет. Они просто четко проводят границу между миром человека и миром духов. И эта граница лежит в сумерках. Стемнело — значит, твое время кончилось. Спрячься в дом, дай духам попользоваться землей, водой и деревьями. А огонь — он заменяет дом для тех, кто остался без крыши над головой.

Он провел ладонью над пламенем, будто гладил его, как большого пса.

— Как ты думаешь, Крис…. Что могло случиться, если бы они все-таки убили Скилларда?

— Не знаю.

— Я не вижу, какая им выгода от его гибели. Одни убытки. Они всех настроят против себя, окажутся в изоляции. Здесь множество фортов, кавалерии потребуется неделя-другая, чтобы арестовать всех вождей.

У индейцев нет сил для войны. Они же не идиоты! Тебе не показалось, что они были одурманены?

— Нет.

— И почему именно Скиллард? Почему они не выбрали меня? Если им нужна война, почему не напасть на поселок? Может быть, как раз потому, что для нападения нужны силы, а сил-то и нет?

— У них хватило сил, чтобы напасть на нас, ты забыл?

— Да… Шайены. Великие воины. Никогда не думал, что столкнусь с ними. И что буду убивать их…. Но зачем, зачем? Что за сила толкает их в пропасть? Зачем проливать кровь? Почему они не могут жить как люди?

Кирилл не смог промолчать:

— Как люди? Ты кого имеешь в виду? Нас с тобой? Мы только что отправили на тот свет десяток собратьев. И считаем, что живем как люди. Спокойно поели после этого, спокойно легли спать.

— Но…. Но мы защищались, разве не так?

— Возможно, они тоже защищались. Возможно, у них не было выбора. Или они убивают Скилларда, или их племя будет уничтожено. Не кавалерией, так той напастью, что живет там, под землей у Белого Мула. Не знаю, насколько сильна угроза. Но в любом случае, раз об угрозе сказал шаман, значит, она существует.

— А шаман о ней откуда знает? — Грубер вскочил на ноги. — А если кто-то подговорил его, чтобы он …. И не просто подговорил, а заплатил! И пообещал что-нибудь дороже денег! Шаман — всего лишь человек. Человеком же движет выгода. Значит…

Он снова сел к огню и мрачно закончил:

— Значит, мы никогда не узнаем правды. Прости, Крис, я не слишком много болтаю?

— Слова не разгоняют страх, и не придают сил.

— Что?

— Иногда меня тоже тянет поговорить, — сказал Кирилл. — Тогда я понимаю, что слишком устал. Или что боюсь чего-то. Сильный — молчит. Так считают индейцы. Постарайся удержаться от лишних слов. И ты почувствуешь, как становишься сильнее.

— Попробую, — вздохнул Грубер и отправился в свой угол. — Постараюсь заснуть. Чтобы утром увидеть, как Ахо сидит у костра и пьет кофе.

Но Ахо не вернулся. На рассвете Кирилл выбрался из пещеры и вскарабкался наверх по влажному от росы песчанику.

Степь, кое-где зеленеющая молодой травой, была пуста. «Вот истинная картина одиночества, — подумал Кирилл. — Все, на чем может остановиться глаз, стоит одиноко, само по себе. Одно дерево. Один холм. И если появится человек, он тоже будет один».

Обводя взглядом горизонт, он надеялся увидеть одинокого всадника. Но заметил лишь дым далекого костра.

Поначалу равнина казалась монолитной, словно покрытая цельным куском желто-зеленого сукна. Но чем ярче раскалялось утреннее солнце, тем яснее прорисовывалась даль. Смутные пятна превращались в очертания рощиц и перелесков, затеплилась полоска дороги — как раз там, где вился дым.

«Кто-то греет утренний кофе, — подумал Кирилл. — Переночевал на обочине, и сейчас снова собирается в путь».

Он точно знал, что не Ахо развел этот костер. Индеец не стал бы тратить время на завтрак — для него война еще не кончилась.

Кирилл поднял бинокль, хотя и знал, что не разглядит ничего.

— Что ты там высматриваешь? — послышался снизу голос Полли.

— Кто-то ночевал неподалеку. Сейчас там горит костер.

— Это не Ахо.

— Я знаю.

Она подошла к фургону и принялась подтягивать упряжь. «Нет смысла ждать, — подумал Кирилл. — Если он не вернулся затемно, значит, с ним что-то случилось. Возможно, засада ждала у самого города. Ведь шайены знали, куда мы везем инженера. Нет, не знали. Ахо направился не в город, а к карьеру…. Хватит гадать. Пора собираться».

Но он еще долго стоял на скале, обводя горизонт медленным и цепким взглядом. И чувствовал себя так, будто, забравшись на мачту шхуны, осматривал приближающийся незнакомый берег.

Впрочем, степь уже не была ему чужой. Кирилл быстро осваивался в любой местности, и сейчас он легко нашел бы дорогу и к поселку, и к ранчо Коннорса, и к деревне, где жила Полли.

«Как здесь можно жить? — думал он. — Я бы давно рехнулся от тоски. Представляю, какие метели тут задувают зимой. И в какую печку превращается степь в августе. Что заставляет их жить здесь? Но ведь живут, и отнюдь не выглядят несчастными. Ни Полли, ни ее зловредный папаша, ни Питер-балаболка… Он, наверно, был наречен Петром при крещении. Точно! А Полли? Неужели Полина? Красивое имя…. Ну почему они не выбрали более привлекательное место для жизни?»

Привлекательных мест он повидал немало. Ласковые берега Флориды, цветущие луга Великих равнин, лабиринты Скалистых гор… Наверно, не было ничего красивее Йелоустона, с его хрустальными озерами и душистыми лесами, с каньонами и водопадами.

Но, как бы не были прекрасны горы, Кирилл задыхался там от замкнутости пространства — горизонт вплотную поступал отовсюду высокой стеной лесов и глубоких тенистых впадин. А здесь, на просторах степи, он был как дома.

Он услышал скрип колес и посмотрел вниз. Фургон медленно, раскачиваясь, выкатывался из расщелины.

«Напрасно она так торопится, — подумал Кирилл. — Пока будем седлать, да собираться, фургон будет торчать на виду. Наверно, она просто захотела вывести лошадей на солнце, чтобы обтереть росу…»

Но лошади не остановились, выбравшись на ровное место, а прибавили ходу. Полли сидела прямо, подобрав вожжи, и ее волосы развевались на ветру.

«Что это с ней? Даже не причесалась?»

Фургон еще раз качнулся, переваливая через кочку. Передний полог распахнулся, и Кирилл увидел, что Полли уезжает не по своей воле.

Позади нее в проеме темнел чей-то силуэт. А в спину девушки упирался ствол винтовки.

— Живее, сука! — донесся резкий голос.

Полли тряхнула вожжами и оглянулась. Она посмотрела вверх и тут же опустила лицо. Кирилл успел кинуться навзничь и, лежа на макушке скалы, увидел, как из удаляющегося фургона, сзади, выглянула бледная физиономия. Парень по кличке «Рябой», которого они спасли от гангрены, наконец-то проснулся. В руке у него был дробовик — один из тех, что были спрятаны под сеном.

Кирилл застонал от бессильной ярости. Ну, почему он полез на скалу, не прихватив с собой винчестер? Все можно было бы исправить одним выстрелом…

Он дождался, когда задний полог фургона снова запахнется, и только тогда скатился вниз. Рябому незачем знать, что Полли была не одна.

«Может быть, он и не спал вовсе? — подумал Кирилл, торопливо седлая коня. — Может быть, только прикидывался? Черт, он же калека. Он не может нормально держать ружье. Лишь бы не пальнул сдуру, лишь бы не погубил ее…»

— Мы уезжаем? — зевая, спросил фотограф.

— Да! Седлай коней и живо собирайся, — приказал Кирилл.

— А куда уехала Полли?

— Куда?

Он хлопнул себя по лбу и снова полез на скалу. На этот раз Кирилл забрался повыше, и уже почти спокойно осмотрелся, пытаясь рассчитать курс, каким движется фургон. Да, Рябой явно направлялся не к дороге, а к холмам, синеющим на западе. Кирилл заставил себя задержаться еще ненадолго, изучая степь. Затем быстро спустился, едва не свернув шею.

Увидев, что Грубер уже в седле, он готов был расцеловать его: фотограф успел не только сам собраться, но и приторочил чемоданы на одну из запасных лошадей, и уже заталкивал патроны в магазин винчестера.

— Мы убегаем или догоняем? — невозмутимо поинтересовался Грубер.

— И то, и другое.

— А как же Ахо?

Кирилл мысленно обругал себя и вернулся в пещеру. Поверх остывших углей он выложил из обгоревших сучьев знак, напоминающий куриную лапу. Ахо, наверняка, знал, что таким клеймом метили скот на ранчо Коннорса. Увидев знак, он поймет, что они были здесь, ждали его, и у них все в порядке. Ну, или почти все.

— Там все и встретимся, — сказал Кирилл, садясь в седло. — Сол, двигай так, чтобы солнце все время было слева. Перевалишь через холмы, увидишь реку. Пойдешь вдоль нее, направо. Следи за холмами. На одном из них заметишь старый фургон. От него дорога ведет на ранчо Коннорса.

— Кто такой Коннорс?

— Эд Коннорс был моим другом. Его убили. На ранчо живет его жена. Скажешь, что тебя прислал я. Там все и встретимся.

Солнце поднималось слишком быстро, но все время оставалось за спиной. Кирилл надеялся, что Рябой не заметит погони, глядя назад против низкого солнца. Да и не было никакой погони — далекую фигурку одинокого всадника не сразу и разглядишь, а разглядев, не испугаешься. К тому же всадник этот скоро скрылся за холмами…

Свернув в ложбину, Кирилл пришпорил мерина. Конь понесся, и трава под копытами превратилась в свистящий поток. Несколько минут бешеной гонки закончились, когда линия холмов нырнула книзу. Кирилл придержал мерина и направил его вверх по склону. Не доходя до макушки, спешился и стреножил коня, а затем, пригибаясь, поднялся на самый верх, и залег там, приготовив винчестер.

Он опоздал. Фургон уже был немного впереди, и, даже если б Рябой показался, стрелять по нему было нельзя.

Кирилл приподнялся, оглядываясь. Дальше лежала равнина, плоская, как сковородка. Ни холмов, ни рощицы, ни одного укрытия, чтобы подобраться поближе.

«Придется снова отпустить его подальше, — подумал Кирилл, возвращаясь к коню. — И что? Так и тащиться за ними, пока они не остановятся? И что тогда? А если он едет в свое логово, где его ждут приятели?»

У него не было сил ждать. Он снова погнал коня, и с радостью обнаружил, что ложбина углубляется. Еще какое-то время он мчался по низине, в высокой траве, и под копытами поблескивала вода. Но вот впереди показалась стена камышей, и он понял, что выбрался к озерку. Круто развернув мерина, Кирилл двинулся наперерез фургону. На этот раз он его опередил.

У него еще было время, чтобы приготовиться. Он достал флягу, отпил немного и плеснул пригоршню воды в лицо. А потом поехал навстречу фургону. Поехал шагом, сонно опустив голову и сжимая револьвер под полой куртки.

Он с трудом удерживался, чтобы не смотреть вперед, и весь обратился в слух. Ему было слышно даже, как хрустят комья глины под колесами фургона, и звуки становились все четче, все ближе, и вот уже различимо дыхание лошадей…

Кирилл медленно поднял взгляд — и увидел, наконец, Полли. Ее лицо казалось серым. Она смотрела куда-то в сторону. А за ее спиной прятался Рябой.

Двустволка глядела прямо на Кирилла. «Его трясет от страха, — подумал он. — Но не станет же он палить просто так, в первого встречного…»

Он остановил мерина так, чтобы фургон прошел правее. До него было метров двадцать, когда Рябой выстрелил.

Мерин шарахнулся в сторону, но Кирилл резко осадил его, едва не слетев с седла.

— Сука! — заорал Рябой.

Второй выстрел! Картечь ударила в землю под ногами мерина.

— Ну, и как ты будешь заряжать? — спросил Кирилл, подъезжая к фургону.

Полли сидела, будто окаменев. А Рябой, прячась за ней, бросил дробовик, наклонился — и в руке его блеснул револьвер.

Кирилл выстрелил, и Рябой, взвыв, свалился на землю.

Полли вдруг развернулась и взмахнула кнутом:

— Получай, тварь!

Она лупила его, приговаривая: «Тварь, тварь!», и Рябой повизгивал, как щенок.

— Не забей до смерти, — попросил Кирилл, подъехав ближе.

Она повернулась к нему, вытерла блестящий лоб рукавом и сказала сердито:

— Чего так долго-то?

Он присел над скулящим Рябым, который обрубком левой руки пытался зажать рану на правой, и принялся его перевязывать.

— Давай лучше я, — не выдержала Полли и пристроилась рядом, разрывая платок. — Платков на вас не напасешься.

— Спасибо, что подтолкнула его.

— Да он бы и так не попал, — с презрением отозвалась она, затянув узел зубами. — Тварь…

Кирилл отвел волосы с ее лица. Ему очень хотелось погладить ее по щеке, но она уклонилась.

— Сильно испугалась?

— Вот еще! Ты же все видел. Я только боялась, что ты ему башку разнесешь, потом кузов не отмыть… — Она встала, вытирая руки о подол. — Ну, куда мы с ним теперь? Сдадим шерифу? Или сразу отвезем в город, к маршалу?

— Сами разберемся, — сказал Кирилл.