Сотни лет назад индейцы хопи умели добывать медь. Когда на их землях появились испанцы, хопи поделились с ними своими знаниями. Из меди получались отличные украшения, но испанцам почему-то больше нравилось золото, и залежи медной руды оставались нетронутыми еще очень долго. Когда Мексика обрела независимость от испанской короны, новым властям было не до меди. Разработка месторождений началась только после того, как изрядный кусок мексиканской территории был продан Соединенным Штатам. Благодаря этой сделке наконец-то сформировалась постоянная граница между двумя странами. Американцам досталась удобная трасса для прокладки железной дороги, а президент Санта-Анна получил свои десять миллионов долларов да и ушел в отставку под давлением возмущенной общественности.

На новых землях появились изыскатели, за ними пришли старатели, а потом появились шахты и рудники. Медь залегала неглубоко и была, казалось, повсюду. Почти каждый, кто успел застолбить участок на склоне холма, мог быть уверен, что у него под ногами не просто камни да глина, а сотни тысяч долларов. Слухи о прибыльном месте распространились по всему юго-западу, и население Аризоны стало бурно расти.

Однако удача улыбалась не всем. Медная руда — это тебе не золотой песочек. Ее не намоешь лотком в ручье, и одиночкам тут нечего делать. Кто-то нанимался на шахты, кто-то бросал работу сразу же и уезжал, а некоторые оставались, найдя себе другое занятие. Они становились обладателями земельных участков, на которых вскоре появились фермы. Места тут были засушливые, но хопи научили новых соседей использовать каждую каплю воды. А соседи к тому же умели добывать живительную влагу из-под земли. Повсюду выросли ветряки, качавшие воду из скважин. Зазеленели кукурузные поля и полосы огородов, множились стада овец и коров. Фермеры кормили шахтеров, шахтеры кормили меднорудную компанию, а та подкармливала чиновников, и все были довольны.

Все, кроме тех, кому вечно чего-то не хватает. Таким был Джеральд Хезелтайн. Он владел крупнейшими казино и двумя публичными домами в Тирби, был совладельцем банка, рудника и нескольких мелких шахт, но все не мог остановиться в своем стремлении к богатству. Пришло время, и границы его владений, постепенно расползаясь вслед за медью, подступили к земельным угодьям фермеров.

Его партнер, Сайрус Тирби, основавший город в пустыне, полагал, что надо остановиться и копать вглубь, а не вширь. Но медь, собранная у поверхности, была в десятки раз дешевле той, которую извлекали с глубины. Ну, пусть не в десятки. Однако даже десять выигранных процентов делали Хезелтайна счастливейшим человеком на свете. А один процент упущенной выгоды ввергал его в бездну отчаяния.

— Так продолжаться не может, — сказал он однажды Сайрусу Тирби. — Я все просчитал. Нам надо в течение этого года скупить еще двенадцать ферм на холмах к северу от рудника. Это будет стоить шестьдесят тысяч. А вгрызаться в землю — слишком дорогое удовольствие. Чтобы поддерживать уровень добычи на прежнем уровне, придется потратить двести двадцать тысяч за три месяца.

— Джерри, что такое для нас двести тысяч? — небрежно улыбнулся полковник Тирби. — Месячный доход всех наших заведений. Вложим их в дело. Банковские сейфы и так трещат по швам. Пусть деньги поработают немного.

— Я не против. Деньги должны работать. Но у нас нет гарантий, что в глубине мы не наткнемся лишь на пустую породу. Если пласты меди тонкие, нас ждет крах.

— Гарантии? Их может дать наш геолог. Старина Адамс копается здесь седьмой год. Думаю, что он может дать гарантии, — веско заявил полковник. — Кстати, я как раз собираюсь его навестить. Надо приготовиться к большой охоте. Прогуляюсь с рейнджерами на виллу и к старику загляну. За гарантиями.

— Когда вернешься?

— В понедельник. Пожалуйста, Джерри, обещай мне, что ты не будешь наезжать на фермеров.

— Я и не наезжаю. Я просто хочу, чтобы они немного потеснились. Разве тут мало земли? И деньги мы им дадим приличные…

— Джерри, Джерри, угомонись. Куда им уходить? В Мексику? Поставь себя на место фермера…

— Сайрус, не надо демагогии, мы не на предвыборном митинге. Чтобы встать на место фермера, мне надо было в юности не учиться, не работать над собой, не отказывать себе во всем, а тупо плыть по течению, как все вокруг, которые стали фермерами, шахтерами и официантами. А я стал Джеральдом Хезелтайном, и теперь мне цена — три миллиона долларов, если считать только недвижимость и акции. Ну, и как я встану на место фермера?

— Ты никогда не будешь удачливым политиком, — смеясь, заключил полковник Тирби. — Не дано тебе уловить чаяния избирателя. Думаешь только о себе. Обещай мне хотя бы ничего не предпринимать, пока я не вернусь с гарантиями.

— Или без них, — сказал Хезелтайн.

Полковник отправился в свои охотничьи угодья, а Хезелтайн вызвал к себе человека по кличке Мутноглазый.

Это был выходец с Юга. Возможно, из Луизианы, потому что имя у него было французское — Джон Лагранж. Хезелтайн не знал о нем почти ничего и не хотел знать. Мутноглазый не задавал лишних вопросов, работу выполнял добросовестно, а заработанные деньги тут же спускал в одном из игорных домов — то есть попросту возвращал их Хезелтайну.

Кличка приклеилась к нему из-за особенностей глаз. Они были светло-серыми, почти бесцветными, что на фоне смуглого лица и густой черной шевелюры производило жутковатое впечатление.

— Ты давно был в Нижнем городе? — спросил Хезелтайн.

— Что мне там делать?

— Там есть замечательная таверна.

— Ну да, в которой собираются свинопасы, курощупы и прочие говнодавы. Нет, сэр. Спасибо, сэр. Я уж лучше в «Парнасе» посижу.

— «Парнас» никуда не денется. Завтра вечером в таверне будет собрание фермеров. Их предводитель, Пит Виллис, любит после выпивки хвататься за кольт. Запомни имя — Пит Виллис. Он подбивает фермеров на войну против меня. Мне это надоело. С ним давно пора разобраться.

— Понимаю… — Мутноглазый принялся теребить длинный ус. — Значит, собрание? Много их съедется туда?

— Думаю, человек десять-двенадцать.

— И обратно, конечно, поедут кучей. Так-так… Извиняюсь, я не расслышал — где, ты сказал, находится ферма этого Виллиса?

— По-твоему, я должен знать адрес каждого ублюдка в Аризоне?

— Извиняюсь, босс. Значит, собрание? Ладно, пусть будет собрание…

Проще всего убить человека по дороге к дому. Он может плутать где угодно, но всегда вернется к родному порогу. Значит, здесь его и надо поджидать.

Однако на этот раз Мутноглазому пришлось отказаться от самого простого решения.

Джон Лагранж, как всегда, тщательно подобрал одежду для работы. Вязаный галстук на резинке, желтые ботинки и шляпа, похожая на паровозную трубу, — все это придавало ему вид прощелыги-горожанина, какого-нибудь агента по продаже лотерейных билетов. Такие фигуры довольно часто заезжали в Нижний город — так назывался район Тирби, расположенный на северном склоне Медного холма. Там располагались продовольственные склады, лавки и постоялые дворы для деревенщины. Фермеры со всей округи съезжались туда, чтобы купить дрожжи, табак или фургонные шины, а также узнать и обсудить последние новости.

Собрание фермеров проходило за длинным столом. Участники потягивали пиво, дымили самокрутками и мрачно слушали речи своего председателя. Однако его призывы к совместным действиям вызывали у слушателей только усмешку — у кого сочувственную, у кого скептическую. «Каждый сам за себя» — вот что могли бы написать фермеры на своем знамени. Если бы только они ухитрились собрать несколько долларов, чтобы скроить себе знамя.

Лагранж устроился у стойки бара и заказал бутылку виски и большой стакан. Его напарник, Бингл, топтался в другом углу таверны, увлеченно следя за сражением на бильярдном столе. Сходка фермеров подходила к концу. Они вяло перебрасывались замечаниями о ценах на лес и стройматериалы.

— Черт его знает, — проговорил один из фермеров, — а надо ли строиться дальше? Нужен новый сарай, позарез нужен. Ну, а вдруг придется съезжать? Оставить все под снос?

— Не горюй. Чем больше ты вложишь в хозяйство, тем дороже сможешь его продать.

— Да? У компании твердая цена. Пять тысяч — и весь разговор. И куда мы денемся с такими деньгами? Обратно на Восток?

— Даже и не думай о продаже, — раздался густой бас Пита Виллиса. — Сами видите, люди, у нас нет иного выхода. Если мы уйдем со своей земли, нас ждут разорение и голод.

— Если не уйдем, то же самое…

Лагранжу нравился этот Виллис. Такие люди обычно становятся вожаками в любой человеческой стае. В нем было слишком много жизненной силы, чтобы оставаться гордым одиночкой, к каким причислял себя Мутноглазый. Нет, если бы Пит Виллис оказался вне закона, он не стал бы наемным убийцей. Он создал бы грозную и неуловимую шайку, и не одна шерифская звезда была бы прострелена его пулями, и негритянки пугали бы его именем своих негритят.

Пит Виллис был худой и высокий. Даже сидя он был выше всех. Его лицо было как лошадиная морда — вытянутое, с крупными зубами и чуть вывернутыми ноздрями, с широко расставленными черными глазами под высоким лбом, на который падала густая русая челка. Ну, просто вылитый конь. Породистый конь, своенравный и неукротимый.

— Хорошо тебе говорить, Питер. У тебя только жена да сын, а у нас в семьях по шесть-семь ртов.

— Нам-то что, а вот за детей страшно. Может, пока не поздно, перебраться отсюда?

— Да поймите вы! Стоит только одному продать свой участок, как рудник вклинится в наши поля! И тогда остальным придется гораздо хуже, чем сейчас.

— Вот то-то и оно, Виллис, то-то и оно…

Лагранж понял, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы вступить в дело. Он обернулся к столу фермеров и сказал:

— Извините, господа, что я вмешиваюсь, но мне послышалось что-то знакомое. Кто-то из вас назвал имя Питера Виллиса. Он здесь?

— Да. Я здесь.

— Виллис? Питер Виллис из Колорадо? Тот самый? Не может быть!

Пит Виллис с недоумением разглядывал Лагранжа, а тот подхватил бутылку со стаканом и, пьяно пошатываясь, направился к фермерскому столу.

— Питер Виллис, какая встреча! Давай выпьем за то, что ты воскрес из мертвых!

— Ты, друг, меня с кем-то путаешь. — Виллис вышел из-за стола. — Я тебя знать не знаю и пить с тобой не собираюсь. Ты уж извини.

— Ты меня не знаешь? Ну конечно, откуда такая важная птица, как Питер Виллис, может знать простого телеграфиста!

Фермеры тоже стали подниматься из-за стола, собираясь уходить. Виллис уже стоял у самого порога, когда Лагранж выкрикнул с пьяной ухмылкой:

— Ты всегда так быстро сматываешь удочки, Виллис! Куда ты бежишь? Не хочешь узнать новости с нашей шахты?

— Какой шахты? — Виллис смотрел на него с отвращением. — Что может знать о шахте человек с такими белыми руками? Ты держал в руках что-нибудь тяжелее ложки? Зря ты так много выпил сегодня.

— Извините, мистер, я обознался. — Лагранж шаркнул ногой и нелепо поклонился, расплескав виски из стакана. — Тот Виллис, которого я знал по шахте Стоунбридж, не стал бы убегать. Хотя он все-таки страшно похож на тебя. Такой же длинный. Когда его вымазали дегтем, обваляли в перьях, а потом подвесили к шесту, чтобы пронести по всему поселку, он все время цеплялся спиной за дорогу. Вот смеху-то было! Извините, мистер, я обознался!

В таверне повисла напряженная тишина. Бингл, стоя в притихшей толпе у бильярда, выдал свою реплику:

— Что-то такое я слышал. Вроде говорили люди про шахту Стоунбридж. Кажется, там поймали вора?

— Да, вора! Он крал у своих! У таких же бедняков, каким сам прикидывался! — Лагранж обличительно ткнул пальцем в сторону Виллиса. — А под тюфяком у него нашли пару тысяч долларов и все часы, что пропали в поселке!

Виллис стоял один на пороге таверны, все его друзья почему-то отодвинулись в стороны. Он тяжело дышал, и рука его тянулась к кобуре. Заметив это, Лагранж решил ускорить развязку. Он наполнил стакан и протянул его окаменевшему фермеру:

— Виллис! Дело прошлое! Давай выпьем за то, что ты живой и здоровый! Я думал, тебя давно повесили!

Рука Пита Виллиса оторвалась от кобуры и медленно поднялась, принимая стакан из руки Лагранжа. Мутноглазый успел зажмуриться раньше, чем виски выплеснулось ему в лицо. Делано испугавшись, он отшатнулся назад к стойке, судорожно вытирая лицо рукавом.

— Ты, слизняк, — с трудом выдавил из себя Виллис, — брехун ты позорный, забери свои слова обратно. Иначе я свинцом загоню их в твой вонючий рот!

Фермер допустил ошибку — на Западе нельзя угрожать безоружному. Он сам загнал себя в ловушку.

— Ты назвал меня лжецом! — закричал Лагранж. — Эй, люди, все слышали? Дайте мне что-нибудь, чтобы я мог ответить этому вору!

Он, как слепой, вытянул руки перед собой и шагнул сначала в одну сторону, потом в другую, прежде чем наткнулся на Бингла:

— Друг! Дай мне свой револьвер! Я покажу этому воришке, кто из нас настоящий брехун!

В его руке оказался кольт со спиленной мушкой.

— Он заряжен? Как из него стреляют? На что нажимать? — суетился Лагранж, натужно, двумя руками взводя курок и поднимая револьвер. — Ну, гад, получай!

Мутноглазый мог уже три раза убить фермера за то время, пока ломал комедию. А тот даже не шелохнулся, держась за рукоятку своего длинного облезлого «уокера». И только после того, как Лагранж крикнул «получай!», Виллис выхватил револьвер из кобуры.

Лагранж выстрелил первым, и пуля ударила в правое плечо Виллиса. Фермер пошатнулся, рука опустилась, он все-таки нажал на крючок, но пуля ушла в пол. Мутноглазый выстрелил еще раз, в сердце, и Виллиса развернуло влево. Он запрокинул голову, и на губах его проступила пена. Все его тело передернула страшная судорога, он выгнулся дугой и повалился на пол, с громким стуком ударившись о доски затылком.

— Боже! — закричал Лагранж. — Что я наделал! Что наделал!

Громко рыдая, он выбежал из таверны, не забыв, однако, опустить свой любимый кольт в карман сюртука. За спиной хлопнула дверь, кто-то выбежал наружу, но преследователи не могли видеть Мутноглазого — он уже нырнул в проход между складами.

Его конь стоял за углом, привязанный к штакетнику рядом с лошадью шерифа.

— Ну, как прошло? — спросил тот. — Я слышал три выстрела.

— Моих было два, — сказал Лагранж, ловя стремя носком.

— На тебя это непохоже.

— А мне и надо, чтоб не было похоже на меня, — сказал Мутноглазый. — Иди принимай работу.