Именины, визиты и праздничные обеды, проходившие на глазах у детей, повторялись в играх с куклами. Воспроизведение ритуалов взрослой жизни отмечалось педагогами и публицистами XIX века как поучительная черта детских игр. «Подражание жизни и занятиям взрослых служит для детей также обильным источником забавы. Хозяйство, прием гостей, визиты, свадьбы, крестины, похороны, церковная служба, парады, шарманщики, разнощики, лавки, зверинцы, спектакли, одним словом, все проявления жизни семейной, общественной, государственной (в той степени, как они доступны ребенку) перенимаются детьми самым уморительным образом. Как поучительно было бы для иных взрослых людей, если бы они пристальнее всмотрелись бы в эти детские игры и увидели, до какой степени пошлы и смешны кажутся иногда со стороны собственные их действия». Критическая оценка социальной среды, высказанная педагогом, была распространена в русской публицистике, а внимание к детской игре было следствием новых педагогических подходов.

Воспроизводя в игре светский этикет и бытовые ритуалы, девочка подражает матери и дамам ее круга. «Прежде всего я старалась, чтобы моя кукла жила, как моя мама, т. е. имела бы свою квартиру, наряды (модные), посуду и все необходимое, как у людей. <…> Утром, обыкновенно, куклы вставали (моя и сестры), в утреннем неглиже пили кофе, причем сервировка была как у людей: медный самовар, посуда, булки, тарелки, скатерть, салфеточки и все остальное. Наскоро напившись кофе и заказав повару обед, кукла ехала в церковь к обедне. Я в это время готовила обед. Возвращаясь из церкви, она привозила с собой племянницу (куклу сестры), вместе обедали, послеобеденный кофе, ликеры, фрукты, сыр подавались в гостиную, где, читая, разговаривая, прихлебывали кофе и ели часок-другой. Потом ездили кататься, после чего пили чай в столовой и до ужина или гулять, или же едем в театр (был сделан театр), или смотрели картины (волшебный фонарь) или фокусы, ну, словом, всегда развлекались. Затем парадный ужин, после чего ложились спать, и все игрушки убирались в шкаф». В подробном описании, сделанном слушательницей педагогических курсов 1920-х годов, заметно критическое отношение к разрушенному революцией буржуазному быту и одновременно ностальгия по нему.

В детских изданиях XIX века этикетно-бытовые игры описывались с уважительной серьезностью. В бытовых нормах виделось незыблемое основание жизни. Поэтому наставники считали своей задачей предложить детям бытовые сюжеты для кукольных игр. Образец участия взрослых в досуге детей описала Е. Сысоева. В качестве примера писательница взяла любимую детскую игру в путешествия, тем более что опыт заграничных вояжей был у многих дворянских детей. Зимними вечерами дети собирались в гостиной и сооружали из стульев карету. Мальчики изображали кучеров с бичом в руке, а девочки – мамаш с куклами. В игру включались и взрослые – гувернантки, старшие сестры. Они «принимали на себя роль содержательниц гостиниц в Париже или Берлине, встречали нас, угощали, представляли счета, провожали с изъявлениями благодарности и помогали садиться в экипаж. Вообще в наших играх мы старались копировать больших, а в разговорах между собой нередко произносили импровизационные монологи». Взрослые подсказывали детям этикетные формы речи и поведения во время заграничных путешествий (в гостинице, дилижансе, при осмотре достопримечательностей). Девочки повторяли фразы и жесты вместе с куклами; мальчики в роли кучеров освобождались от соблюдения этикета.

Содержание детских игр определялось типичным для разных сословий бытом. Так, дети из городских низов повторяли в играх эпизоды уличной жизни. «Дети городских простолюдинов чаще крестьянских играют в куклы, что уже предполагает известную степень развития фантазии; но в жизни кукол повторяют большею частию события, которых бывают свидетели или о которых слышали от взрослых. <…> Тут главную роль обыкновенно играет булочник или квартальный надзиратель; каланча становится местом, с которого видно, что делается за сто верст, даже на луне; тут пожарная команда представляется чем-то вроде змея-горыныча, который нарочно давит всех встречных; тут ялики ходят по Неве как будто только для того, чтобы спасать утопающих; тут тятенька однажды надел апалеты и все енаралы снимали перед ним фуражки; тут кукла, выставленная у окна парикмахера, не только вертится, но и даже говорит».

Деревенские дети воспроизводили в играх с куклами уклад крестьянской жизни, что было зафиксировано этнографами второй половины XIX века. «…Когда девочка достаточно присмотрится к жизни, увидит препровождение народных праздников, крестины и свадебные обряды, тогда и на кукле у нее выполняется вся окружающая народная жизнь и суета, все обычаи, нравы и образы. Куклы ходят друг к другу в гости, угощаются коровайцами, из кукол девочка выбирает одного жениха, а другую невесту и играет со всеми увеселениями свадьбу; у куклы будто бы родится дитя, и девочка купает какого-нибудь кукленка в воде. Кукла-женщина у девочки исполняет все женские крестьянские работы: она у нее как будто бы прядет свою пряжу и ткет холсты, также стряпает около печки и ходит в поле на жнитье. Кукла-мужчина ходит в лес и рубит дрова, ездит пахать, жать и косить; он нередко напивается пьян и бьет свою жену. Разумеется, при этом, что жену рукою куклы-мужа бьет сама девочка, где нужно, изменяя голос».

Этикет в кукольной игре превыше всего (Виновата ли кукла? 12 рассказов с 12 крашеными картинками. С. Д-с. СПб.; М.: изд. М.О. Вольфа, 1860)

Этнографические описания кукольных игр лишены этических оценок, в педагогической же литературе акцент делался на социальных проблемах воспитания, и без предвзятости тут не обходилось. Утверждалось, что игры детей из народа отличаются грубостью и примитивностью. По мнению Ф. Толля, автора обзоров детской литературы 1860-х годов, эти игры лишены поэзии и представляют собой «пародию на действительность». У детей купцов и ремесленников фантазия рано подавляется «рассудком и расчетом», а у детей нищеты подавляется «развратом, чувственностью, которые, как известно, получив силу, совершенно поглощают энергию воображения». Наиболее «поэтичными» и «развитыми» педагог считал игры детей образованных сословий. Тех же взглядов придерживались авторы детских книг, помещая кукольную игру в антураж буржуазного или аристократического дома. Героини «записок» виртуозно воспроизводят бытовые тонкости жизни дворянства, чередуя описания балов, театров, праздничных обедов и вояжей за границу. Дети прислуги как зачарованные наблюдают за играми своих барышень, учась у них культуре быта и этикета. В действительности бытовую сторону господской жизни дети горничных знали порой не хуже барышень. Дочь московского купца Вера Харузина в детстве не умела играть в куклы, зато ее горничная была большая мастерица изображать в кукольной игре жизнь своих хозяев. «Дунечка же учит меня играть в куклы. Это вовсе не так легко. Мне, как девочке, дарят куклы, а я положительно не знаю, что с ними делать. <…> У Дуняши сейчас готова целая история. Она устраивает кукольный домик; у нее куклы ходят друг к другу в гости; Юленьке велят учить уроки на рояли, а она просит отпустить ее побегать. <…> Я продолжаю сочинять про Юленьку, но про такую, какой она мне представляется, живую девочку, настоящую, а не про эту безжизненную, „незаправдашнею“, с фарфоровой головкой, накрашенными черными волосами и неизменной скучной улыбкой». Молоденькая горничная была в игре «барышней» и получала большое удовольствие от воспроизведения сцен из господской жизни – настоящую барышню это вовсе не забавляло.

Назидательная литература неизменно указывала на важность освоения бытовых и светских ритуалов в кукольной игре. В «Азбуке» Анны Дараган, по которой дворянские девочки обучались грамоте до начала XX века, помещены рассказы об играх малолетней дворянки Саши. Содержание кукольной игры определяется сословным бытом, который окружает девочку. «Бабушка подарила Саше к ее имянинам прекрасную большую куклу с восковым лицом, восковыми руками, голубыми глазами и густыми черными волосами. Волосы у нее вились в локоны, платье на ней было желтое, атласное, обшитое кружевами; шляпа синяя бархатная с пером; кацавейка красного бархата; на шее у нее была золотая цепочка, а в руках она держала соболью муфту. Саша назвала свою куклу так, как звали бабушку: Екатерина Алексеевна. Саша возила Екатерину Алексеевну в маленькой колясочке по всем комнатам. К обеду кукле накрыли маленький столик и поставили оловянные тарелки. «Ваня [брат. – М.К.] был лакей и подавал разные кушанья: окорок, раки, рыбу, жаркое, миндальное пирожное, апельсины, вишни. Ваня налил Екатерине Алексеевне в рюмку сладкого вина, но она не хотела пить вина. После обеда Саша повела Екатерину Алексеевну под ручки в залу и посадила ее в большое бархатное кресло. Саша играла на фортепьяно, а Миша танцевал с Екатериной Алексеевной польку и вальс». Во время игры с куклой девочка обучалась правилам поведения за столом, а мальчик – вежливому обращению с дамами. За пятьдесят с лишним лет изданий «Азбуки» содержание игры оставалось неизменным, а сама игра считалась образцовой для детей из достаточных сословий.

Тексты для детей, азбучные, назидательные, беллетристические, должны были напомнить ребенку о значении бытовых установлений и этикетных норм. Это напоминание было не лишним для тех, кому с юного возраста приходилось осваивать систему правил поведения в приличном обществе, следуя им в точности до мелочей. Баронесса Ю. Икскюль с твердостью заявляла: «Кто хочет жить в свете, тот должен соображаться со всеми малейшими требованиями, необходимо там встречаемыми». Владение этикетными нормами требовалось во время визитов и приемов, составлявших важную часть дворянской жизни. Культура визитов осваивалась детьми нелегко: страшно войти не так, сказать не то, сделать неправильно. Чем выше было социальное положение детей, тем больше страхов оно порождало. Назидательные издания рассказывали о необходимости владения этикетными формами, используя жанровую форму историй из детской жизни. Непререкаемым авторитетом в науке этикета был аббат Савиньи, по книгам которого российских дворянских детей учили поведению в обществе. «Визиты составляют одну из самых крепких связей общества: напоминая людям, чем они обязаны друг другу, визиты приучают нас к сношеньям, которые извлекают из уединенья и эгоизму; визиты установляют между людьми отношенья больше или меньше тесные, которые способствуют благосостоянью и приятностям жизни…» В повести «Визиты» отец указывает детям на грубые ошибки, которые брат с сестрой совершили во время своего первого светского визита: не к месту вступили в разговор, перепутали приборы, не оказали внимания старшим, скучали, когда следовало веселиться, и т. д. Положение детей-визитеров осложнялось тем, что знание этикета они должны были сочетать с детской непосредственностью. От девочек ожидали демонстрации естественной живости и одновременно молчаливой покорности. Поведение хорошо воспитанной девицы в одной из детских книг определено формулой: «С детьми играла она как маленькая девочка, с большими разговаривала как старушка». Такое поведение принесло свои плоды: героиня удачно вышла замуж и жила в достатке.

Образцовому поведению учили на примерах из исторических анекдотов. Персонажи этих анекдотов – великие люди и дети, прославившиеся меткими ответами. Во время посещения воспитательного дома ордена Почетного Легиона, учрежденного для детей-сирот, родители которых погибли в военных кампаниях, император Наполеон обратился с вопросом к одной из воспитанниц, выделявшейся живостью среди прочих девиц: «Дитя мое, сколько стежков надобно для того, чтобы обрубить платок?» Не смущаясь пристального взгляда завоевателя Европы, девочка ответила с естественной прямотой: «Государь, это зависит от величины платка и длины нитяных стежков». Наполеон остался доволен четким ответом и распорядился обеспечить сироту богатым приданым. Этот исторический анекдот служил доказательством того, как важно для девочки сочетать детскую непосредственность, взрослую этикетность и умение шить.

Для того чтобы дети набирались опыта общения в свете, устраивались детские праздники, в том числе кукольные балы. В них участвовали девочки, которые приходили со своими куклами, наряженными в лучшие платья. Проведение кукольных праздников требовало от взрослых серьезных затрат, помощи прислуги и предварительной подготовки. Как правило, родители охотно соглашались на проведение таких праздников, а зачастую сами были их инициаторами. Считалось, что девочки смогут продемонстрировать владение хорошими манерами в общении с ровесниками, а заодно показать наряды своих кукол. М. Сперанский, умный и любящий отец, писал дочери, что «детей нужно приучать к свету, чтоб они не были застенчивы» (при этом не следует «делать из них зрелища»).

Кукольный праздник (из английского издания «Записок куклы»; вт. пол. XIX в.)

В «записках куклы» светские праздники с участием игрушек, в отличие от детских балов, развращающих детей, описаны как увлекательное и полезное занятие. Подготовка к кукольному балу для девочки – весьма хлопотное дело, а для ее брата кукольный бал служит еще одним поводом посмеяться над пустыми женскими хлопотами. Готовятся наряды, приличные по такому случаю: платья для визитов и для бальных танцев. Если устраивается бал-маскарад, то для кукол шьются маскарадные костюмы и готовятся маски, как для настоящих маскарадов. Без помощи взрослых в подготовке такого бала не обойтись. Образцовая мать берется помочь дочери в шитье костюмов для кукол (Андреевская В. «Олины затеи», 1888). Среди пошитых кукольных нарядов – костюм шотландца, цыганское платье, русский сарафан. Столь же нарядны куклы, которых принесли девочки-гости. Они приготовили для своих «дочек» тирольский и малороссийский наряды, а самая красивая кукла Ида была наряжена маркизой. Наряды кукол воспроизводили модные маскарадные наряды того времени. Куклы разыгрывали живые картины на основе сюжетов литературных произведений. Увлечение живыми картинами оставалось популярным в русском обществе довольно долгое время. Кукольные балы и маскарады завершались угощением, подававшимся в игрушечной посуде. Фарфоровые наборы такой посуды отличались изяществом и могли служить настоящим украшением праздничного стола.

Литературные описания праздников с участием кукол сопровождались практическими рекомендациями в области этикета: «Для молодых девушек необходимо всегда и во всем соблюдать правила благопристойности, приличия и учтивости». Куклы в «записках» и «переписках» служат примером для своих хозяек («куклы вели себя с примерной благопристойностью, как следует хорошо воспитанным девицам»). То, что в романтической литературе описывалось с мрачной иронией как синоним светской бездушности, в детской литературе становилось поводом для умиления. Маленькие девочки стараются во всем подражать взрослым дамам. При встрече гостей юная хозяйка, как и полагается в приличном обществе, произносит слова приветствия, после чего рассаживает подруг за столом. Девочки садятся вместе с куклами, которых они привезли на бал. Однако правила этикета даются девочкам нелегко: в игре они забывают о приличиях и начинают шалить. Авторы детских историй описывают подобные шалости с шутливым умилением. Серьезного осуждения достойны светские предрассудки, перенятые детьми у взрослых. Типична для детской литературы сюжетная ситуация, когда девочки хвастаются богатыми нарядами своих кукол или злословят по поводу дурно одетых игрушек. Подобное поведение рассматривается как результат дурного воспитания. Согласно правилам хорошего тона, осуждения достойны только желание пустить пыль в глаза и высокомерие, а не скромная бедность. В наставлениях девицам дается совет надевать на бал «скромное золотое украшение», а не «блестящую подделку». Поэтому хозяйка кукольного бала заверяет девочку, переживавшую из-за скромного наряда своей куколки: «Наши куклы слишком хорошо воспитаны для того, чтобы смеяться над теми, кто одет хуже их». Действительность оказывается иной: кукла осмеяна, а девочка обижена. Моральным торжеством скромной посетительницы детского праздника служит демонстрация ее талантов. Например, девочка может прекрасно музицировать, и ее игра заставляет умолкнуть насмешниц-аристократок.

Осуждения достойны как насмешка над бедным нарядом куклы, так и завистливое желание иметь богатую игрушку. На примере кукольных историй детей учили уважать чужую собственность и не завидовать другим. Учебные диалоги из жизни детей воспитывали те же качества. Освоение грамоты шло одновременно с воспитанием этикетной культуры:

– Как вас зовут? Меня зовут Машей.

– А меня Лизой.

– Куклу мою зовут Лили. Хотите подержать ее?

– Конечно, дайте. Какая ваша Мими хорошенькая! Кто шил ей такое нарядное платье?

– Мама его шила. И сделала ей тоже постель.

– Возьмите вашу куклу; я хочу посмотреть, какие у вас игрушки в ящике. О, как много! Какой хорошенький стул! Подарите мне его.

– Возьмите, очень рада, что он вам понравился, мне его совсем не нужно.

– А вот маленькая куколка, посмотрите, как она хорошо сидит на моем стуле. Какая хорошенькая куколка! О, как у вас много разных лоскутков. И сколько хорошеньких картинок!

Младшая Лиза не удержалась и взяла игрушки, которые любезно предложила ей девочка-хозяйка. На следующий день мать Лизы вернула подарки: «Я не хочу, Лиза, чтобы ты брала игрушки у Маши; спасибо тебе, Маша, ты очень добра; но у меня дети не должны ни просить, ни брать чужих игрушек, если б даже им их дарили. <…> Прощайте, до свидания; надеюсь, что в другой раз моя девочка будет лучше вести себя». Мать резюмирует: «Ты сегодня не умна, Лиза». Ее слова звучат сурово: к правилам приличия в обществе относились со всей серьезностью, даже если речь шла о четырехлетнем ребенке.

Напротив, девочки, овладевшие умением вести себя, достойны всякой похвалы. Маленькая Нюта делает визит своей подруге (Андреевская В. «Кукла Милочка и ее подруги»). По случаю такого события она надевает на куклу белое платье и розовую шляпу, специально пошитые для визитов. При встрече девочки расцеловались на манер взрослых дам, и их куклы тоже повторили этот жест вежливости («Обе мамаши приложили их губками друг к другу, чтобы не разбить и не поцарапать личики»). Нюта старается во всем следовать этикету: она делает поклон и использует этикетные речевые формулы. «Я приехала пригласить вас на завтрак к Милочке в следующее воскресенье. <…> – Это будет день рождения Мари, она хочет его праздновать и провести в обществе своих знакомых кукол, надеюсь, Мари ей тоже не изменит» (обе куклы в этот момент сидят на диване). Шестилетняя хозяйка куклы Мари не оплошала: она подняла свою куклу с дивана и велела ей сделать реверанс. Забавно, как девочки стремятся перещеголять друг друга в этикетности, но сами правила писательница забавными не считала. В среде, которую представляла В. Андреевская (средняя буржуазия с претензией на «аристократизм»), этикетность равнялась культуре, и все юные героини ее книг свято следуют нормам своего социального круга.

На кукольном балу дети ведут себя чинно, как взрослые дамы (История одной куклы. Рассказ для детей. М.: А.Д. Преснов, 1878)

Авторы из разночинной среды критически относились к светской этикетности, мешавшей, по их утверждению, правильному воспитанию. Аристократическая среда лишает детей естественности и ничего не дает им взамен. И. Белов, служивший учителем в аристократическом доме, с горечью наблюдал, как светская обстановка портит характер его воспитанницы. Аристократический дом представлял собой «роскошную гостиницу, в которой не затворяются двери с утра до поздней ночи: в которой вечный праздник, вечные толки о театрах, вечерах, раутах, пикниках». В откровенном разговоре с матерью, женщиной умной, но ведущей рассеянный образ жизни, он высказал свои мысли: «Их [детей] давит среда, точно так, как она давит вас. Помните вы тот случай, когда Ваша Катенька в моем присутствии спросила вас: отчего ты, мама, всегда бранишь Елизавету Федоровну, а когда она приезжает к тебе, то так нежно целуешь ее?» Этикетность требует скрывать чувства, и светская дама ей беспрекословно следует. Того же она требует от своей дочери, чьим воспитанием занимается гувернантка-француженка. Французов было принято считать знатоками этикета, поэтому в «записках куклы» эталоном воспитанности выступают куклы-парижанки. Среди прочих игрушек они выделяются знанием тонкостей светской беседы и поведения за столом. В книге «Переписка двух кукол» Ю. Гуро фея кукол является ночью к игрушкам в роскошном наряде из яблоневых цветов и приглашает всех на свой праздник. Куклы веселятся, танцуют модные вальс и мазурку, а после угощаются за праздничным столом. Игрушки, произведенные в других странах, не умеют себя вести: они чавкают, стучат ножами, грызут корки. Французская кукла возмущена поведением товарок: «У нас, французов, есть целая наука, как сидеть за столом». Следовать этой науке – обязанность всех, кто принадлежит к привилегированному обществу, об этом напоминают читательницам авторы-моралисты. Проступок Наташи Ростовой во время торжественного обеда, когда девочка громко спросила, какое пирожное будет на десерт, в назидательных текстах имел бы трагические последствия. В романе Л.Н. Толстого героиня отделалась шутливым выговором, хотя всем окружающим подобное нарушение этикета показалось «непостижимой смелостью».

Прогулка с куклой (Кукла умненькой девочки, небольшая история с присоединением сказок, песен и повестей / Пер. с фр. М.: тип. Александра Семена, 1850)

Кукольные балы – тема глянцевых детских книжек, бывших дорогой, но бессодержательной печатной продукцией для детей. Куклы тщательно готовятся к балу.

Фея кукол (Игрушки. М.: изд. Т-ва И. Сытина, 1915)

Но, подобно детям, они пачкают свои наряды, чем приводят мамаш в расстройство из-за дополнительных расходов.

После завершения праздника куклы-барышни возвращаются домой, вспоминая праздник.

Автор детской книги начала XX века изображает кукольный бал как вечеринку в буржуазном доме среднего достатка, а не великосветский прием.

Среди ритуально-этикетных игр, представленных в кукольных «записках», обязательной является игра в свадьбу. Литература отражала реальные игровые практики: кукольные свадьбы были любимой игрой дворянских девочек XVIII–XIX веков. Подготовка к игре, ее оформление и правила зависели от сословной принадлежности и материального достатка семей. У детей из высшего общества подготовка к кукольной свадьбе обставлялась со всей пышностью и занимала несколько дней. За это время готовились приданое и свадебный наряд. В его изготовлении принимала участие целая компания девочек, которых ради кукольной свадьбы отпускали из дома на несколько дней. Матери считали эту игру полезным занятием для будущих невест и оплачивали все расходы. Взрослые помогали также в изготовлении свадебного наряда для куклы, ткань и фасон которого соответствовали модным образцам. В период подготовки к празднику гостиная превращалась в швейный магазин, заваленный кружевами, цветами, выкройками, лоскутками разных материй, грудами лежавших на столах и стульях. Дети были в восторге от этой суеты и любили подготовку к «свадьбе» чуть ли не больше самой игры.

О помощи взрослых в «записках куклы» упоминалось мельком – читательниц «записок» убеждали в том, что девочкам под силу самим подготовить праздник. Примерная хозяйка куклы-невесты говорит подругам: «Свадьба интереснее бала уже потому, что приготовление к ней дольше: когда устраивают бал, то думают только о том, чем угостить приглашенных, во что одеться; перед свадьбой же заботы гораздо сложнее». Девочкам нужно было продумать оформление свадебного стола, закупить посуду и приготовить угощение. Самое сложное для маленьких «мамаш» – это подготовка приданого. В «записках» рассказывалось, как подруги собирались ежедневно в течение нескольких дней и до самого обеда, а иногда и до вечера, занимались шитьем кукольного приданого – платьев, пальто, кофточек, шляпок. Помощь горничных, дворовых портних и бедных родственниц на страницах книг не упоминалась. Однако в реальной жизни шитьем свадебных нарядов для кукол занимались именно они.

Свадебный наряд, приготовленный девочками для куклы, достоин в «записках» подробного описания. Он состоит из верхнего платья, корсета, изысканного нижнего белья (в назидательных изданиях упоминалась только рубашка) и аксессуаров невесты. «Сверх батистовой вышитой рубашки надели на меня гроденаплевый корсет, который затянули так крепко, что я сначала боялась, чтобы не сломиться, потом надели на меня тафтяную юбку, прозрачное муслиновое платье, белые башмаки, прекрасную вуаль». Волосы куклы были уложены локонами, в руках она держала носовой платок с вышитым шифром и графской короной, поскольку жених куклы – «граф». Кукла-парижанка в свадебном наряде – образец невесты, она «высока, стройна, одета в атласное платье, с венком на голове, с тюлевой фатой, словом, воплощенная прелесть». Ее вместе с женихом усаживают за свадебный стол, «покрытый плодами и цветами, убранный так точно, как, вероятно, он будет убран в день бракосочетания девицы Юлии Лельской». Это замечание служит указанием на то, что кукольная игра является репетицией будущей свадьбы. В «записках куклы» девочки устраивают аристократичную кукольную свадьбу, выражая тем самым мечту о социальном успехе и материальном благополучии.

Кукольные свадьбы игрались девочками разных сословий. В отличие от дворянок, крестьянские дети ориентировались не на модные идеалы, а на традиционные народные образцы. Участницы свадебной игры разыгрывали с куклами все этапы свадебного обряда, сопровождая их обрядовыми текстами (плач невесты, слова сватов, шутки дружки). Крестьянская свадебная игра с куклами длилась несколько дней, как и полагается по обряду. Подготовка приданого и шитье свадебного наряда, которыми так много занимались дворянские барышни и их помощницы, в играх крестьянских детей значения не имели. Главное внимание уделялось обрядовому действию. В дворянских кукольных свадьбах речевой этикет сводился к воспроизведению формул светской учтивости и церковного обряда.

В кукольных свадьбах обнаруживалась истинная природа игрового действия, которое, будучи условным, воспринималось как настоящее. Поэтому дети относились к свадебной игре очень серьезно. Татьяна Кузминская описала свадьбу, устроенную ею, двенадцатилетней девочкой, для любимой куклы Мими. Кукла была немногим меньше самой Тани и, по признанию мемуаристки, не отличалась особым изяществом. Лицо и волосы куклы были нарисованы краской, руки и ноги выполнены из лайки и могли свободно двигаться. Кукла была уже не новой, но оставалась любимицей девочки. «Я говорила, что она пробыла в пансионе три года и теперь ей пора выйти замуж. Пансионом был гардеробный шкап мамá, где Мими сидела всю неделю, и только накануне праздника мне позволено было ее брать. За вечерним чаем я объявила всем, что завтра будет свадьба Мими». Весь следующий день девочки, бывшие в доме, готовились к свадьбе («Соня помогала мне. Лиза накладывала вуаль на Мими, причем безжалостно прокалывала булавками голову Мими»). Женихом объявили кузена Сашу Кузминского, а его приятель кадет Головачев стал свахой. Кузен воспринял порученную роль с нежеланием, зато его приятель с удовольствием сделал из няниного бурнуса рясу, облачился в нее, подготовил венцы и бормотал слова церковного обряда на манер священника. Компания из детей и подростков обоего пола изображала посещение церкви и венчание, во время которого Саша наотрез отказался целовать куклу («Нет, я такого урода не поцелую»). После «венчания» Мими отнесли в кабинет отца, который на время стал комнатой «молодых». Ночью кадеты похитили куклу и забросили ее на дверь. Свой поступок они объясняли подражанием литературному образцу: «Вот у Руслана похитили же Людмилу после венца». Несмотря на печальное завершение игры, кукольная свадьба стала памятным событием для всех домочадцев. Лев Толстой узнал об игре из рассказа свояченицы и посетовал на то, что не был свидетелем происходящего.

Описание свадьбы Мими вошло в отрывок «Тысяча восемьсот пятый год», опубликованный в «Русском вестнике» за 1865 год. Хозяйке куклы Наташе тринадцать лет – возраст, когда «девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка». Кукла в ее руках – опытная наперсница, верная подруга, старшая сестра. По описанию это «большая кукла с черным, стертым носом, треснутой картонною головою и лайковым задом, ногами и руками, мотавшимися в коленках и локтях, но еще со свежею карминовою, изысканною улыбкой и дугообразными чернейшими бровями». Кукольная свадьба изображена Толстым как торжество, увлекательное для детей и подростков обоего пола. «Казалось бы непонятным, что могли находить веселого молодые люди и девушки в венчании куклы с Борисом; но стоило только посмотреть на торжество и радость, изображенные на всех лицах, в то время, как кукла, убранная померанцевыми цветами и в белом платье была поставлена на колышек лайковым задом, и Борис, на все соглашавшийся, подведен к ней, и, как маленький Петруша, надев на себя юбку, воображал себя дъячком, – стоило только посмотреть на все это, чтобы, не понимая этой радости, разделить ее». Описание свадьбы Мими не вошло в окончательный текст романа, но в нем остался эпизод, в котором Наташа предложила «взрослому» Борису поцеловать куклу. Кукла выступает в роли заместительницы девочки, неопытной в ситуации первой влюбленности.

С помощью кукол преодолевали неопытность в области чувств не только девочки, но и мальчики. Один из мемуаристов вспоминал о чувстве влюбленности, которое в раннем детстве он испытывал к своей сестре (переживание было взаимным). Выразить чувства помогали романы, ситуации из которых дети разыгрывали со своими игрушками. «Наши куклы тоже влюблялись друг в друга, и одна из них носила медальон из золотой бумаги, внутри которого было написано «навсегда».

Жених выпадает из коляски и разбивает фарфоровую голову (Записки петербургской куклы. СПб.: тип. И.И. Глазунова, 1872)

Авторы «записок» изображали кукольные свадьбы, избегая упоминаний о любовных чувствах между женихом и невестой. Девочек готовили к выполнению супружеского долга (и получению материальных благ), а не к ожиданию любви. В «материнских наставлениях» для девиц, вступающих в свет, писали о том, что любовь – это помеха женскому счастью и благополучию. «Истинная любовь такое редкое явление на земле, столько приносит она огорчения, и женщине так легко обойтись без нее, что если ты не испытаешь этого чувства, то счастье твое ничуть не уменьшится». Заменой любви служат свадебные наряды и дорогие подарки, которые невеста получает от жениха. Ссылки на житейский опыт должны были убедить девочку в правильности такого подхода к замужеству. Няня рассказывает девочкам, что она была выдана замуж без всякого согласия с ее стороны. Кукла примеряет эту историю к себе («уж если няню выдали замуж, не спрашивая ее желания, то мне и подавно должно примириться со своею незавидною долей» – «Записки петербургской куклы», 1872). Судьбу куклы решает ее «мамаша», подбирающая дочери завидного жениха. Выбирать приходится среди игрушек мужского пола, а их разнообразие всегда было невелико (кучер Ванька с красным кушаком, игрушечный пастушок и фарфоровый офицер). В «Записках куклы» (1846) на роль жениха выбран молодой полковник («что за молодец, какой ус, какие волосы, а глаза!.. Я растаяла от них! Он так молод, а уж весь обвешен крестами!»). Девочка, говорящая от лица матери, подводит куклу к жениху со словами: «Вот, милый князь, дочь моя, надеюсь, что вы полюбите и оцените ее». Жених ведет себя как настоящий знаток светской любовной игры, смысл которой между делом поясняется девочкам. Он подает кукле коробку конфет, чтобы «их благовоние возбуждало аппетит» девицы, или делает вид, что смотрит вдаль через лорнет, а на самом деле пристально разглядывает предмет своего вожделения. В «Записках петербургской куклы» жених изображен с откровенной иронией: «Мой противный жених смотрел на меня улыбаясь, но так глупо, так бессмысленно, что мне сделалось даже досадно».

Самый интимный момент церемонии – свадебная ночь. У крестьянских девочек этот эпизод игры не вызывал смущения. «Молодых» укладывали как полагается: «жениха кладут на невесту и закрывают шалями». В играх барышень «молодым» отводили отдельную комнату и деликатно оставляли одних. В кукольных «записках» до свадебной ночи дело не доходило – во время путешествия жених выпадает из кареты, разбивая фарфоровую голову вдребезги. Такая концовка позволяла авторам «записок» опустить завесу над будущими отношениями куклы с женихом и служила лучшим доказательством сентенции: «О, суетные мечты кукол! О, поистине, кукольные мечты». Кукла вовсе не печалится, оставшись вдовой. Утешением для нее служат модные наряды («Мне остается одно утешение – наряды. Ах, граф, если бы ты видел меня в зеленом бархатном платье с различными украшениями!»). Слова куклы вовсе не проявление меркантильности или женского кокетства – напротив, они являются утешением. «Милый муж! Я ищу в нарядах воспоминаний – у меня нет более ни кокетства, ни самолюбия!» Выданная насильно замуж, кукла пользуется возможностями, которые предоставляет ей навязанный «мамашами» брак.

В произведениях русских писателей кукольные свадьбы осуждались. Авторы произведений полагали, что в таких играх будущая женщина учится пошлости и цинизму. Так, героиня рассказа И.И. Панаева «Барышня» все детство разыгрывала кукольные свадьбы, главное содержание которых составляли угощения, наряды и подарки. Став взрослой, она так и не смогла испытать настоящее чувство любви. Куклы также фигурировали в произведениях, поднимавших острые социальные и нравственные проблемы. В них нередко разрабатывался сюжет «проданная невеста». В этих произведениях кукла становится метафорой судьбы героини, которой распоряжаются словно вещью. В рассказе Ф.М. Достоевского «Елка и свадьба» (1848) играющая с куклой девочка становится предметом сделки между ее родителями и «значительным лицом», решающим таким способом свои материальные проблемы. Судьбой дочери родители распоряжаются как игрушкой, и такое отношение изображается как типичное для русского семейного быта. В повести О.И. Сенковского «Вся женская жизнь в нескольких часах» (1833) наряды и свадебные подарки, которыми прельщают юную невесту, не могут заменить ей любви, и это приводит вчерашнюю институтку к гибели.

Игра в кукольную свадьбу (Николаева М.Н. Когда бабушка была маленькая. Повесть для детей М.Н. Кладо (М.Н. Николаевой). СПб.; М.: изд. М.О. Вольфа, 1908)

В «записках куклы» отказ от любви и личного счастья рассматривается как естественное решение семейных проблем. Поначалу кукла, как и всякая девица, легкомысленно мечтает о замужестве: «…Какой-то голос внутри меня повторяет: – „Милка, выходи замуж! Выходи замуж, Милка!“». Куколка-резонерка вразумляет подругу: «Выйти замуж – что за глупости! Или ты позабыла, что наше счастье состоит в том, чтобы составлять счастье наших мамаш? Неужели ты хочешь пойти по избитой колее?.. Милка, где твой ум?» «Поумневшая» Милка готова отказаться от идеи замужества, раз это нужно для благополучия ее близких.

То, что легко давалось куклам, тяжело переживалось в реальной жизни. Отказ от личного счастья приводил к семейным конфликтам, свидетелями которых становились дети. Отголоски жизненных трагедий слышны в автобиографических текстах; со временем они появились и в изданиях для детей. Клавдия Лукашевич описала игру, в которую они с сестрой играли в детстве. Одна из девочек, в образе «жениха», сваталась к кукле, а та решительно ему отказывала. Отказ мотивировался тем, что у куклы есть старшая сестра, которая еще не вышла замуж. Подобная ситуация разыгрывалась на глазах у девочек: их родственница не смогла выйти замуж за любимого человека, потому что не была выдана ее старшая сестра, как принято в русском семейном быту. Отказ от личного счастья привел к трагедии: несостоявшаяся невеста потеряла рассудок. Семейные драмы девочки избывали в кукольной игре. Так, темой одной из игр стал развод родителей, вызванный увлечением матери феминистическими идеями в кружках нигилистов.

Пышные игры в кукольную свадьбу были рождены эпохой дворянских гнезд и барских домов. В конце XIX века эти игры стали восприниматься как старинная забава, знакомая по бабушкиным рассказам и семейным преданиям. В литературно-мемуарных изданиях начала XX века описания кукольных свадеб окружены романтическим флером и ностальгией по ушедшей дворянской культуре.