В окаймленную вековым сосновым бором бухту Папон-вик вошел однопалубный, с высокой трубой и узорчатыми бронзовыми украшениями на носу небольшой корабль. Минный крейсер «Абрек» возвратился из Ревеля, куда он ходил за провизией для учебно-артиллерийского отряда. «Абрек» бросил якорь неподалеку от «Воеводы». Поднятая крейсером волна улеглась, и от его борта отвалил к флагману катер с артельщиками.
Закатный пожар опалил распластанные над горизонтом редкие облака. Края их почернели, словно обуглились. Финский залив накрыла ночь, безветренная, звездная, на редкость для Балтики теплая. Загорелись корабельные сигнальные огни — на миноносцах, приютившихся у западного берега бухты, за лесистым островком; на минных крейсерах, находившихся недалеко от миноносцев; на крейсере «Память Азова», стоявшем мористее и ближе к противоположному восточному берегу.
Перед сном отец Клавдий вышел на верхнюю палубу. Он медленно прогуливался на шканцах, видимо кого-то поджидая. Вот от кормовой надстройки отделилась фигура:
— Батюшка!
— Кто это?
— Тильман.
— Слушаю, сын мой.
— Прошу предупредить господина капитана второго ранга Мазурова, — зашептал Тильман почти в самое ухо священника, — что я хочу прийти сегодня в час ночи к нему в каюту. Очень важное дело.
— Передам твою просьбу. Иди с богом.
Тильман скрылся так же бесшумно, как и появился.
Отец Клавдий еще немного постоял и, вздыхая, побрел к каюте старшего офицера. «Вот ведь немец, колонист из Бессарабии, — размышлял он о Тильмане, — а службу царю несет верно, не чета иным нашим, православным…».
Тесное таранное помещение, находившееся в носовой части жилой палубы, куда не только офицеры, но и кондуктора обычно не заглядывали, было заполнено матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Оно началось сразу после отбоя. Председательствовал Лобадин. Рядом с ним сидел Оскар Минес, одетый в матросскую форму, в бескозырке с ленточкой учебно-артиллерийского отряда. Он только что тайно прибыл на крейсер с «Абрека», вместе с артельщиками, доставившими провизию. Обсуждалась полученная Гавриловым телеграмма о восстании в Свеаборге.
Все сознавали сложность положения: сигнала о восстании так рано никто не ждал; к выступлению не были готовы ни корабли отряда, ни рабочие Таллина. На собрании выявились две точки зрения. Одни матросы высказывались за немедленное выступление; другие, более осторожные, не советовали спешить, предлагали прежде запросить Свеаборг и Кронштадт, узнать, как там идут дела. Духота в помещении стала невыносимой. Оскар предложил:
— Сделаем перерыв. Тем временем соберется партийный комитет и решит, что делать. Его решение обсудим сообща.
С Оскаром согласились. Люди стали расходиться. Когда в помещении осталось несколько матросов, показался Мазуров. Его сопровождал караул. Узнав от Тильмана, что на крейсере появился посторонний, старший офицер приказал поручику Высоцкому обойти машинное и кочегарное отделения, а сам спустился в носовую часть корабля.
— Переписать всех! — приказал Мазуров караульному начальнику и направился в жилое помещение.
На одной из коек старший офицер увидел двух матросов. Один был маляр Козлов, второго Мазуров в лицо не знал.
— Кто такой?
— Кочегар номер сто двадцать два, — доложил неизвестный.
— Такого номера среди наших кочегаров нет, — усмехнулся Мазуров. — Караул, взять его!
Оскара схватили и тут же обыскали: нашли заряженный браунинг и запасную обойму с патронами.
Арестованного отвели в офицерскую ванную комнату, которая располагалась на корме за кают-компанией. У двери поставили сразу четырех часовых, в их числе Тильмана. Дверь в ванную оставили открытой, а охране приказали заколоть арестованного при малейшей попытке к побегу.
Лобадину стало ясно: медлить нельзя! Он собрал членов комитета и сообщил о случившемся.
— Не теряй время, — заявил Колодин. — Командуй!
— Правильно, — поддержал Котихин.
— Драконы не простят нам, — вставил Гаврилов. — Нужно их опередить.
— Значит, решили, — твердо сказал Лобадин. — Действовать будем по намеченному плану. И помните девиз потемкинцев: «Один за всех, все за одного!»
«Один за всех, все за одного!» В этих словах был глубокий смысл. Азовцы не забыли геройскую смерть Вакуленчука, который сам погиб, но не дал старшему офицеру Гиляровскому расправиться с матросами. И вот сейчас на балтийском крейсере девиз черноморцев прозвучал как клич к восстанию, как клятва верности революционному долгу. Восставший Свеаборг пока один. Ему на подмогу должна подняться вся Балтика. И Оскар Минес, презирая опасность, прибыл на корабль, чтобы вовлечь команду в борьбу за общее дело. Сейчас он в беде. Азовцы должны его выручить. Так действовали бы потемкинцы. Час пробил!
— Уж коли доверяете мне, то слушайте команду. В первую очередь — всем вооружиться. Если со мной что случится — старшим будет Петр Колодин. Добудем патроны. Они возле денежного ящика. Там, на посту, — ученик Могильный. Пусть одногодки его — Пинькевич и Кузькин — попробуют договориться с ним. Не отдаст патроны — захватите силой и тащите сюда. Действуйте!
— Члены комитета — на свои места! Котихин, быстро в жилую палубу, к ученикам! Костин пусть собирает артиллеристов, Аникеев — машинную команду. Захватывайте винтовки. За патронами — сюда. Стрельбу не начинайте. Нужно постараться решить дело мирным путем. Ты, Баженов, займи телеграф.
Вернулся Пинькевич.
— Могильный отбивается штыком!
— Вот черт упрямый! — выругался кто-то. — Что он, с ума сошел!
— Колодин, пусть выключат свет, — приказал Лобадин. — В темноте нам будет сподручней действовать.
На верхней палубе щелкнул выстрел. Прибежавший Григорьев сообщил:
— Лейтенант Захаров застрелил матроса. Ребята не стерпели и прикладом разбили дракону голову. Сейчас отдает богу душу.
Погас свет.
Наверху послышались револьверные выстрелы. В ответ ударили винтовочные. Притащили ящик с патронами.
— Колодину занять батарейную палубу! — приказал Лобадин. — Остальные — ружья заряжай! За мной, товарищи!
Выбежав на верхнюю палубу, Лобадин задержался у люка. Пропуская мимо себя матросов, он напутствовал:
— Живей прочищайте палубу, занимайте выходы! Старайтесь без кровопролития, берите офицеров в плен.
Лобадин бросился выручать Оскара.
Среди офицеров началась паника. Они бестолково метались по внутренним помещениям кормовой части корабля. Некоторые попытались оказать сопротивление, но были сметены матросской волной. Одним из первых был убит вахтенный начальник мичман Зборовский. Затем пронесли в каюту тяжело раненного Мазурова.
Скоро выстрелами через люки почти все офицеры были загнаны в каюты, кают-компанию и на кормовую батарею. Единственная возможность не попасть в руки матросов — бежать на командирском катере, который стоял под кормой.
Дабич первым покинул крейсер. За ним на катер снесли тяжелого раненного Лозинского. На адмиральском балконе, с которого спускались по шторм-трапу беглецы, появились мичманы Сакович и Крыжановский.
— Господа офицеры, — обратился Крыжановский, — подождите, мы сейчас принесем раненого капитана второго ранга Мазурова.
— Ждать больше не можем, — ответил Дабич. — Садитесь, или мы отваливаем!
— Я отказываюсь ехать, — заявил Сакович.
— Я тоже, — добавил Крыжановский.
Шум заработавшего винта был ответом. И сразу же с верхней палубы раздался голос:
— На баркасе, на шкентель!
Катер продолжал двигаться.
— На баркасе, стой! Будем стрелять!
Загремели винтовочные выстрелы. Катер не останавливался. Напротив, он набирал ход.
Лобадин с несколькими матросами бежал по внутренним переходам. Вот и кают-компания. Миновали ее. На ощупь определили: начинается кривой борт. Зажегся свет. В коридорчике перед офицерской ванной комнатой лежал убитый Тильман.
В дверях показался Оскар.
— Ося! Ты жив! — обрадовался Лобадин. — Скорее к нашим!
На верхней палубе первым они встретили Григорьева.
— С офицерьем покончено! — воскликнул он. — Крейсер в наших руках!
— Наконец-то! — Оскар крепко пожал матросу руку. — Надо засечь этот светлый час!
— Сколько на твоих? — спросил Григорьева Лобадин.
Матрос проворно вытащил серебряные часы:
— Уже половина третьего.
— А склянок не слышно, — заметил Лобадин. — Непорядок…
С кормы донеслись крики и выстрелы.
— Драконы удирают на катере, — прибежал Котихин.
— Выпускать их нельзя! — Лобадин поспешил к корме.
Катер с офицерами находился уже в трех кабельтовых.
— Прекратить стрельбу! Надо ударить из орудия. Быстрее несите к «гочкису» снаряды! — приказал Лобадин, а сам побежал вдоль борта. — Фельдфебель Старостин! — крикнул он вниз, где стоял паровой рабочий катер.
— Есть Старостин!
— Подать катер к трапу!
— Паров маловато.
— Выполняйте приказ!
Вдруг с кормы донеслось:
— Драконы тонут!
Море серело, и можно было разглядеть, что катер, получив пробоины, зарывается носом. Оружейный огонь по беглецам прекратили. С крыла кормового мостика притащили тридцатисемимиллиметровую пятиствольную пушку на деревянной тумбе. Орудие установили на носу парового катера.
— Богданов, за офицерами! — распорядился Лобадин.
Матросы поспешно уселись в катер и устремились в погоню. Командирский баркас еле двигался, погружаясь в воду. Вот он застыл на месте, сев на мель.
С него стали прыгать офицеры, спеша вброд добраться до берега. Богданов нажал на спуск. Выстрел. Поворот рычага — и сработавший ствол отошел по барабану влево, а на его место заступил другой. И сразу новый выстрел. Снаряды один за другим легли около катера.
Офицеры, бросив в катере на произвол судьбы умирающего командира крейсера, выбрались на берег и скрылись в лесу. Вдогонку им Богданов сделал подряд три выстрела, опорожнив магазин пушки.