Сырмус и Отто шли молча, занятые своими мыслями. Первым заговорил Сырмус:

— Кажется, товар будет…

Отто промолчал.

— Что, сомневаешься?

— Нет, я о другом…

— О чем же?

— Чертовщина какая-то. Даже соображение потерял.

— А мы сейчас найдем твое соображение, — все еще нe понимая душевного состояния товарища, пошутил Сырмус. — Я знаю неподалеку подходящее местечко. Там всегда чудесные сосиски и бесподобное пиво. Хозяин — мюнхенский немец. Прямо а-ля Бавария.

— Согласен. Признаться, я здорово проголодался.

Пивная помещалась в полуподвале на одной из улочек, сбегающих к эспланаде — широкой магистрали с бульваром посредине. Подвальчик встретил Сырмуса и Отто клубами табачного дыма, оживленным говором и глухим постукиванием высоких оловянных кружек. На ступеньках они остановились, высматривая место. У дальней стены оказался незанятый столик.

— Здесь, кажется, мы можем спокойно поговорить, — сказал Сырмус, когда им подали ужин. — Мне сдается, что этот мрачный толстяк чем-то озадачил тебя. Да, типчик скользкий…

— И так озадачил, что у меня язык не поворачивается.

Сырмус вопросительно взглянул на товарища. Тот резко нагнулся к столу и выпалил:

— Он служит в охранном отделении!

— Кто?!

— Да этот толстый тип…

— Валентин Кузьмич? — Сырмус задохнулся от волнения. — Говори же толком!

— Так вот, в Петербурге я остановился в меблированных комнатах неподалеку от Цепного моста. Вечером, когда мне нужно было ехать сюда, за мной зашел товарищ Андрей, и мы направились на Финляндский вокзал. Я безмерно восхищался Питером. Солнце садилось за Невой. Меня очаровал силуэт города, романтичная Фонтанка. Мое настроение, видимо, передалось Андрею. Не мешая мне восхищаться, он рассказывал любопытные истории, указывал примечательные места, шутил, смеялся. Когда мы вышли к Пантелеймоновской, Андрей сказал:

— Вот за этим зданием департамент полиции. Парадный подъезд с Фонтанки, а мы сейчас будем проходить мимо задних ворот. Трепещи!

В это время нас обогнал закрытый экипаж. Из него проворно вышли двое и скрылись в воротах. Эта сцена продолжалась не более минуты. Мой взгляд невольно задержался на грузном человеке, вторым спрыгнувшем на тротуар. Поразил его профиль — вернее, подбородок. Он как-то необычно выдавался, и не запомнить его было невозможно. Андрей проговорил:

— Нам повезло. Мы удостоились лицезреть самого Рачковского.

Я удивленно посмотрел на Андрея. Он понял это по-своему и, засмеявшись, сказал:

— Не знаешь, кто такой Рачковский? Наш главный опекун: начальник политического сыска. Это ему принадлежит патент на изобретение Парижского отделения русской охранки, что недреманным оком следит в Европе за нашим братом. Он первое время и возглавлял зарубежный филиал. Ясно теперь, какого гуся мы повстречали?

— Скорее не гуся, а борова, — заметил я.

— Это почему же?

— Да больно дороден…

Теперь Андрей вопросительно взглянул на меня.

— Какой же он боров? Худощав и шея тонкая.

— Признаться, я думал, ты говоришь о втором…

— Ах, вот в чем дело! Мы о разных господах говорим. Рачковский — тот, что вышел первым. Я сразу узнал его. Он приковал все мое внимание. Спутника же не успел рассмотреть.

— Тоже, наверное, большой чин…

— Не исключено, — согласился Андрей. — А может быть, из тех, кого с парадного входа не принимают.

Отто отпил пива и закончил:

— В ту же ночь мы выехали в Финляндию. Что было дальше, тебе известно.

Сырмус молча сопоставлял только что услышанное с тем, что видел на явке с эсерами. Если Валентин Кузьмич и спутник Рачковского — одно и то же лицо, то открытие Отто чудовищно. Но, может быть, что только двойник? И снова подозрение: зачем Валентину Кузьмичу интересоваться местопребыванием Ленина? Это к делу никак не относилось. Просто любопытство? Оно недопустимо. Но может ли быть, чтобы один из главарей партии эсеров, бесспорно крупный террорист, являлся и агентом охранки?! Плеве, великий князь Сергей, Дуба-сов… Да мало ли на счету эсеровских бомбистов ближайших дарю лиц! Уж кого-кого, а их-то провокатор обязан уберечь. Иначе к чему он в полиции? Отто видел неизвестного господина мимоходом. Опытный подпольщик, Андрей не успел на него обратить внимание. Значит, ом не сумеет подтвердить справедливость догадки Отто, если даже ему показать Валентина Кузьмича.

— То, что ты рассказал, чрезвычайно важно, — наконец проговорил Сырмус. — Ты, надеюсь, понимаешь…

— Если бы не понимал, то не мучился бы гак. Внутренне уверен в своей правоте, а доказательств — кот наплакал!

— Как бы там ни было, мы обязаны доложить нашим.

— Правильно!

— И постараемся это сделать сейчас же. — Сырмус посмотрел на часы. — Четверть десятого. Успеем!

Расплатившись, они поспешили к выходу. На ближайшем перекрестке вскочили в трамвай, который доставил их в предместье Сёрнаэс, населенное рабочими — металлистами, текстильщиками, железнодорожниками. Миновав Хагнескую площадь, друзья проходным двором вышли на слабо освещенную улицу, потом на другую. Тут Сырмус сделал знак Отто, и они осторожно вошли во двор. В глубине его чернел одноэтажный дом. В крайнем, не доверху занавешенном окне горел свет. Сырмус нагнулся, взял с дорожки песку и дважды швырнул им в окно. Было слышно, как песчинки зашуршали по раме, стене дома и затихли в траве. Дверь приоткрылась.

— Входите.

Сырмус, оставаясь на месте, проговорил:

— Мы не к хозяину, а к жильцу.

— Жилец уже спит, но разбудить его недолго.

Вошли в прихожую. На столе у окна горела семилинейная лампа, лежала раскрытая книга. Дверь из соседней комнаты отворилась, и в ней показался среднего роста коренастый мужчина в очках.

— А, Сырмус пожаловал! — воскликнул он.

В комнате сидело еще двое. Горела лампа, оба окна завешены плотной материей. Товарищ, впустивший гостей в дом, остался в передней. Там, по-видимому, был его пост.

— Ну что скажете, полуночники? — спросил худощавый брюнет. Он смотрел строгими глазами, но голос был мягким, добрым. — Как прошла встреча?

Сырмус стал докладывать. Отто знал: эти трое возглавляют Финляндскую военную организацию РСДРП. И худощавый брюнет — председатель ее Центральной группы. Товарищи называют его Анатолием. Он лично знаком с Лениным. Тот, что в очках (Отто никак не мог вспомнить его имя), несколько лет назад был исключен из Петербургского университета за участие в студенческих беспорядках. С тех пор он профессиональный революционер. Через стол, уперев подбородок в поставленные друг на друга кулаки, сидит товарищ Павел. Эдуарду видна лишь его голова. Лоб прячется в свисающих, как пакля из куля, слегка вьющихся светлых волосах. Время от времени Павел посматривает на Сырмуса, и тогда Отто видит его светлые умные глаза. До прошлогодних октябрьских волнений в Финляндии Павел служил на миноносце. Был арестован за распространение большевистских листовок в поддержку всеобщей забастовки гельсингфорсских рабочих. Бежал с гауптвахты. Финские красногвардейцы укрыли его, а затем связали с ФВО. С той поры матрос на нелегальном положении. Весной помогал переправлять в Стокгольм и обратно делегатов IV съезда партии. Охранял Ленина, когда тот после съезда остановился в Финляндии.

— Мы надеемся, что динамит получим… Ни в какие споры с эсерами, как было нам сказано, не ввязывались.

— Правильно, — одобрил Анатолий. — Будем считать, что поручение товарищи выполнили.

— У нас… Вернее, Отто, — волнуясь, заговорил Сырмус, — имеет сообщить важные сведения.

— Мы слушаем.

Эдуарду показалось, что товарищ Анатолий произнес это официально, и Отто стало как-то не по себе. Растерявшись, спросил, ни к кому не обращаясь:

— С чего же начать?

Анатолий смотрел серьезными глазами, но вот вокруг них собрались морщинки, взгляд потеплел:

— Лучше с самого начала…

Шутливый тон старшего товарища подействовал успокаивающе.

— Нет, придется все же с конца, — произнес Отто.

— Только и начало не забудьте, — улыбаясь, вставил товарищ в очках.

— В Валентине Кузьмиче я узнал господина, которого видел вместе с Рачковским.

Эта фраза согнала с лиц улыбки. Все выжидательно смотрели на Отто. Тот уверенно, в двух словах рассказал о встрече на Пантелеймоновской.

— А вы не ошиблись?

— Не думаю…

— «Не думаю» для таких обстоятельств не ответ, — Анатолий смотрел в сторону.

— Вы знаете, кто такой Валентин Кузьмич?

Отто и Сырмус молчали.

— Это же Азеф! Евно Азеф! Член центрального комитета партии эсеров, глава их боевой организации, осуществляющей террор. И если Азеф действительно провокатор, то представляете, сколько он погубил честных людей и сколько еще может погубить! Ваше открытие, товарищ Отто, приобретает и для нас немаловажное значение. Дело в том, что на днях эсеры предложили нам вступить в соглашение о совместных действиях. Понимая, что с этой партией могут быть только временные боевые контакты при строго конкретной цели, мы отклонили их предложение. Но по нашей рекомендации в обеих организациях созданы информационные комиссии. Теперь ясно, что до поры до времени мы и во взаимной информации должны быть осмотрительней.

Помолчав, Анатолий продолжал:

— Когда из Бельгии возвратится Андрей, мы его расспросим о встрече на Пантелеймоновской. Возможно, он кое-что все-таки припомнит. Задерживать Отто никак нельзя. Ему нужно быстрее возвращаться в Ревель. Товарищ Павел, с утра займись динамитом. Если к вечеру эсеры его доставят, то в ночь при всех обстоятельствах Отто должен выходить в море. Подбери надежную охрану, не менее пяти-шести боевиков. Надо быть готовым к встрече на эстонском берегу.

— Не зря Валентин Кузьмич о пограничниках и казаках предупреждал, — заметил Павел. — Заботливый эсерик!

— Вот именно! — живо отозвался Анатолий. — Об отъезде никто не должен знать. А высаживаться следует подальше от Ревеля. Как говорится, берегись бед, пока их нет.

— Валентин Кузьмич и Лениным интересовался! — вспомнил Отто.

— Спрашивал, где он сейчас, — оживился Сырмус.

— Вот как! — воскликнул Павел. — Что же вы ему ответили?

— Сказали, что не знаем.

— Да, дела… Завтра же придется связного в Питер послать, — проговорил Анатолий, — надо ЦК проинформировать.