Погода портилась. То начинал сеять мелкий дождь, то он прекращался, сменяясь мелкой крупой, как у нас было называть мелкий колючий снег Она стояла на ветру, держа велосипед в руках, и ждала, надеясь, что вот — вот появиться знакомый и поможет накачать ей спущенное колесо. Как-то так уж получилось, что она забыла дома насос. Обычно, эта достаточно оживленная дорога, сегодня была пустынна. Но, вот там, вдали показался велосипедист. Мужчина, да еще живущий через два двора от них. Ей повезло, так казалось девчонке, еще верящей в доброту людей. Он ехал, не спеша, поскрипывало колесо и сиденье. Вот он поравнялся с нею. Одного взгляда было достаточно бросить, чтобы понять, что случилось. Но, он, как бы не замечая, спросил:
«Что, невеста, случилось? Не меня ли ждешь?»
«Да, вот, Иван Игнатьевич, беда приключилась, колесо спустило, а до дома еще километров шесть, я бы и сама справилась, так, как нарочно, дома забыла насос. Не поможете ли?»
«Почему не помочь, помогу! Соседка, как никак!»
Знать бы ей, чем обернется эта помощь, бежать бы ей по оврагам, да косогорам. Но доверчива она, ребенок еще, в десятый перешла, только. Как-то она, сама собой, оформилась в красивую, отлично сложенную девушку. И ребята есть, одноклассники, заглядываются, любовные записки на уроках пишут, подбрасывают. Она не отвечает. Да и рано ей, еще школу закончить надо, потом в сельхозтехникум на агронома пойдет. Семнадцатый годок всего-то. Иван Перфильев, мужик крепкий, кости широкой, подошел бросил свой велосипед наземь. Взглядом окинул красавицу. «Ну, и хороша девка, самой, что ни на есть, сочной спелости. Потом свежим женским от нее веет, духом девичьим» Он оглянулся по сторонам — никого. Нагнулся, как бы к колесу, а сам к ногам ее бросился. Еще движение и она лежит на земле, пытается вырваться, изворачивается, но тщетно: силен и тяжел мужик. Она уже догадывается, что дядька Иван задумал дурное, догадывается, что это такое. Не раз слышала, про такое, но никогда не думала, что такое может с ней случиться.
«Дядя Иван, отпустите меня! — взмолилась она, — я никому, никому не скажу. Христом Богом прошу!»
Ее нежный, звонкий, прерывающийся от страха голос, подстегнул Ивана. Как медведь, навалился он на трепещущее от страха девичье тело, одним махом разорвал на ней тонкие спортивные брюки. Ноги заголились, он с силой раздвигал их, пытаясь втиснуть между ними свое тело.
Она стала кричать. Он стал рукой закрывать ей рот. Девушка до крови укусила его. Взревев, он кулаком нанес ей один удар, второй, третий…
Стемнело. Дочь не вернулась домой. Такого еще не бывало в семье Прокофьевых..
Взяв в руки карманный фонарик Николай Федорович Прокопьев пошел на поиски дочери. Обошел подруг, никто ее не видел. Пошел по дороге. В стороне от дороги слабый стон послышался. Сердце у Николая Федоровича тяжко забилось. Подошел, дочь лежала в луже крови. До слободы Беломестной километра четыре. С телом дочери на руках Прокофьев вбежал на центральную улицу слободы. Ему повезло, навстречу шла грузовая автомашина. Водитель сам остановился, не всякий раз мужики женщин ночью на руках таскают. Фары высветили лицо мужчины. Водитель узнал, да как было не узнать Прокофьева, первого силача района, который гирями, словно мячиками, играет. Подвез к самому порогу Ливенского хирургического отделения. Пострадавшую сразу поместили в приемный санпропускник, хирурга вызвали, акушер-гениколога и судебного медика. Тут же в милицию позвонили, оттуда в прокуратуру. Следственная машина заработала. Девушка находилась в шоковом состоянии, у нее было оторвано правое ухо и держалось только на мочке, перелом костей носа, она была изнасиловано, отмечался разрыв заднего свода влагалища. Требовалась срочная операция, требовались антибиотики, потому что имелись все условия для развития перитонита. Потом девушка пришла в себя и назвала имя преступника. Мне пришлось через два часа осматривать и насильника. Не знаю, кто как, а я, выполняя свою работу, лютой ненавистью ненавидел насильника. Огромный, сильный мужик, жена дома, ребенок. Но делать нечего, эмоции эмоциями, а работа — она и есть работа.
Я закончил осмотр, когда в помещение вошел Прокофьев. И я не вмешивался, когда он своими кулаками утюжил насильника. Пришлось несколько раз прерывать удары, боясь того, что он убьет Перфильева. Будь бы моя воля, я бы кастрировал бы этого мерзавца, или подвесил бы за грешный орган. Беда, что наше правосудие более милостиво к преступникам, чем к пострадавшим.