Расстояние до станции Скуратово верст восемь не больше. «За пару часов справлюсь» — думал Пантелей Охапков, усаживаясь в сани-розвальни. Жена перекрестила мужа на дорогу. Хоть и гражданская война закончилась, но мужички кое-когда пошаливали. Не часто бывало, а пошаливали. А сегодня задание большое — доставить на станцию уездное начальство. По какому, такому случаю, оно тут околачивалось, Пантелей не знал. Не дело крестьянину вмешиваться в то, что с самого началу непонятно. Выбор на Пантелея пал потому, что лошаденка у него получше, порезвее других. Выехали. Хоть дорога и не накатанная, но снег неглубокий, — ехать можно. Шевеля вожжами, Пантелей мучительно думал над сложным вопросом: «Война закончилась, а о земле не слышно. Говорили, землю будут давать подушно, но так, чтобы всем досталось! Может, вот этот начальник и ведает таким вопросом? Дело темное, а спросить неудобно!» Справа от дороги, метрах в 200 густые заросли кустарника. Хоть листья и опали, а просматриваются слабо. От таких мест всего ожидать можно. И, правда, неожиданно грянули выстрелы. Что-то ударило в голову, но времени не было, чтобы проверять. Пантелей настегивал лошаденку. Прорвались, тишина.
Протирая ладонью лицо, Пантелей заметил кровь. Но ее было мало, и крестьянин успокоился. Уездный начальник на поезд сел, а Пантелей, не торопясь, и с опаской домой покатил. На обратном пути все было спокойно. Приехал, распряг лошадь, корму ей подкинул, сани поставил на место и взошел в избу. Разделся, на печь полез. Арина, жена, спросила: «Может поужинаешь?»
«Да, нет, не буду, — ответил Пантелей, — голова чегось-то разболелась.
Вот уже два дня храпит Пантелей на печи, вставать бы пора, а не встает. Арина не стала будить мужа. Пусть отдыхает. Крестьянской работы зимой немного, сама справлялась. На утро третьего дня Пантелей слез с печи и стал вести и работать, как и прежде. Ничего особенного за мужем она не замечала. Да, и чего замечать у здорового, как бык, сорокалетнего крестьянина?
Прожил Пантелей 82 года, и преставился скоропостижно. Еще накануне здоровым был, а утром встали, а он холодный. Приехал следователь, велел везти старика на вскрытие. Как ни просили следователя, чтобы старого не вскрывать, согласия не дал. Арина, еще живая, на эту пору говорила, подергивая худеньким плечиком: «И зачем это делают, не понятно. Ведь стар он уже. А то, что ни разу в жизни, ни чем не болел, так это же хорошо! Понавыдумывают всяческих законов, а мужику от них не легче.
А вскрытие показало, что сердце-то и не выдержало.
Потом еще доктор приезжал, спрашивал, когда стреляли в Пантелеймона. Вспомнила Арина про ту далекую поездку, да и рассказала, что стрелять-то, стреляли, но не попали же.
А случай с Пантелеймоном Вавиловым действительно уникальным был. У него в полости черепа была обнаружена пуля, в соединительной капсуле, образовавшейся от времени. Пуля лежала на турецком седле. Как она не повредила важнейших анатомических образований — удивительно. Входным отверстием была правая надглазничная область, под верхнее веко пуля вошла. То, что она была на излете, то ясно, кинетическая энергия была небольшой. Будь иначе, она бы там иных бы дел натворила. Одно в деле не укладывается — расстояние выстрела. Да, кто ж теперь это проверит? Как мне теперь туда добраться, да искать те кусты, ведь сорок два года пролетело!