В глубине двора дома № 40 по ул. Пролетарской, метрах в девяти от сараев, разбросав руки, лежит труп неизвестного мужчины (по ходу следствия будут установлены его паспортные данные) Погода зимняя, морозная, бесснежная, а на нем надеты черный добротный костюм черного цвета, белая сорочка с черным галстуком, на ногах черные кожаные туфли. Одежда и туфли соответствуют моде, но не сезону. Он без головного убора. Волосы черные, аккуратно подстриженные, в правой теменной области они обильно смочены кровью, здесь же видна рваная рана, длиной 3 см, глубиной до кости. В метре от головы лежит многоугольный камень твердой породы, на одном из углов следы крови, объем камня в два сложенных вместе кулака. На руках след от браслета часов, но самих часов нет. Карманы одежды пусты, ни денег, ни бумажника, ни бумаг — ничего. Оперативники, а попросту сыщики, пытаются меня убедить, что рану на голове неизвестный получил при падении и ударе головой об камень. Я с ними не соглашаюсь, но и не спорю. Зачем спорить, когда еще будет исследование мертвого тела. А главное, я понимаю их замысел. Боятся бесперспективности поисков преступника. Все чаще и чаще дела заходят в тупик. Что-то назревает в обществе. Говорят, происходит смена поколений. Уходят те, что в милицию пришли по зову партии, бывшие фронтовики. Они могли день и ночь, в погоду и непогоду, пешком топать в промокшей обуви по участку, знали всех проживающих на нем. Знали своих и залетных. Раскрывали то, что, казалось, не подлежит раскрытию. Сейчас транспорт в милиции появился, училища и институты окончили, а цепкости в работе нет. Ведь это они заставили меня усомниться в стоимости моей работы, кладя мои заключения под сукно. Вот и сейчас я в принципе мог бы отказаться от участия в осмотре места происшествия, поскольку вот уже полгода, как оставил должность штатного судебно-медицинского эксперта, перейдя на работу заведующим патолого-анатомическим отделением второй городской больницы. Следственные органы не сумели разыскать занявшего мою прежнюю должность Ковалева, и по старой памяти, обратились ко мне. Мне не понятно, как может эксперт, куда-то уезжая, не поставить в известность прокуратуру и милицию. Я работаю по привычке не спеша, зная, что осмотр места происшествия дает эксперту шестьдесят процентов информации, которую можно использовать при обдумывании заключения И сегодня мое несогласие с выводами следственной бригады имеют под собою самые серьезные основания. Лежащий на земле мертвец не проживал в этом дворе, никто из жильцов двора прежде его не видел. С какой целью он оказался в этом дворе? Как он сюда попал, пришел сам, или его привели? Ну, не мог же он, пусть даже и пьяный, разгуливать по городу, так легко одетым? Дом на Пролетарской никакими достопримечательностями не владеет. А куда делось содержимое карманов и часы? Расположение раны не характерно для падения и удара об этот камень. У меня уже сложилось мнение о том, что ему был нанесен удар камнем. Причем нападавший должен быть значительно более высокого роста, чем потерпевший. И еще, орудие убийства, а в этом у меня не было сомнения, позволяло думать, что к нему не готовились. Цель — ограбление. Но я молчал, ибо все эти вопросы не входили в круг компетентности эксперта. Осмотр окончен. Протокол составлен и всеми подписан. Я могу быть свободен. Однако, этим дело не закончилось, и мне пришлось подвергнуть тело исследованию По той же причине — эксперта не нашли! К тому времени неизвестный мужчина стал известным. Фамилия его Воронько Глеб Федорович, проживал и работал в Днепропетровске, женат, имеет двух детей. В Керчь приехал по производственной надобности, в командировку. В городе два дня, снимал номер в гостинице «Керчь» Вечером, накануне, его видели в ресторане гостиницы с каким-то высоким субъектом, описать его никто из опрошенных не мог. Я при исследовании трупа иных повреждений, чем рана в правой теменной области, не нашел. Это исключало возможность драки. Удара Воронько не ожидал. Рана носила прижизненный характер (в мягких тканях вокруг — кровоизлияние). Отмечался отек мозга, и множественные мелкоточечные кровоизлияния в мозговое вещество. От органов и из полостей тела ощущался запах алкоголя. Мною был взят материал для исследования на алкоголь, и кусочки внутренних органов для исследования под микроскопом. Имея свою лабораторию, часть кусочков мозга взял для личного исследования их.
Зная мой несговорчивый характер, прокурор города Гавриш, предложил появившемуся Ковалеву перевскрыть труп, что тот и сделал. Я об этом в известность не был поставлен. Не знал я и о том, что он в своем заключении причиной смерти «сделал» охлаждение. Как прекрасно, зашел Воронько невесть зачем в забытый Богом двор, незнакомого ему города, стукнулся об камень головой, раскинул руки, словно в постели находился, заснул и замерз. А видел ли Ковалев, только начавший работу после окончания института, к тому же на Юге, хотя бы позу замерзающего, свернувшегося клубочком, прячущего руки у себя на груди. Но об этом я узнал тогда, когда в Керчь прибыл Старостин, начальник танатологического отделения Крымского бюро судебно-медицинской экспертизы. А причиной послужил мой акт судебно-медицинского исследования трупа Воронько, появившийся у прокурора на столе. Причиной смерти я считал отек и набухание мозга, вызванные мелкоточечными кровоизлияниями в вещество мозга, вследствие удара камнем. Прошло еще дня три, и меня пригласили в морг. Не повезло покойному, третий раз его принялись вскрывать. На этот раз основанием для вскрытия стало разночтение причин смерти, выставленных в заключениях мною и Ковалевым.
Когда Старостин стал рассматривать уже не раз вскрытый желудок, я сказал стоящему рядом Ковалеву:
«Ты когда ни будь видел пятна Вишневского, появляющиеся в слизистой желудка? А я видел их десятки раз. Не было ни одной метели в Орловской области, которая не прихватила бы с собой чью-либо жизнь! А здесь, кроме набухшей и гиперемированной слизистой, характерной для употребления большого количества спиртного я ничего не вижу!»
Старостин был вынужден признать мою правоту в этом вопросе. Но, в свою очередь выдвинул в виде причины смерти — отравление алкоголем. Внутренне я был взбешен! Так открыто уходить от проблемы насильственной смерти. Но, сдержавшись, я сказал: «Ну, хорошо, отравлением алкоголем можно увести прочь рану на голове. А как Вы расцените те мелкие экстравазаты, множество которых имеется в веществе мозга? Их наличие там подтверждено гистологическим исследованием!»
На это Старостин спокойно ответил: «Мы проверим в нашей лаборатории!» Я с ним не стал вступать в конфликт, попросив все же сообщить о данных гистологического исследования кусочков органов Воронько. Позднее письменно Старостин подтвердил наличие кровоизлияний в веществе головного мозга. На, дескать, строптивый, правдолюбец, кусок истины и подавись ею! Я мог быть доволен… Но я не знал в сущности какому заключению ход дан!
Но, почему-то утвердился во мнении, что Старостину удалось найти устраивающее нашу прокуратуру и оперативников управления МВД заключение. Дело можно было сдать в архив. Что поделать, в государстве нашем, тогда шла очередная компания по профилактике правонарушений, и по высоким показателям ее судили о соответствии занимаемой должности! Нам, признаться, нормальной работе всегда мешали шумные компании. А прокурору я сказал: «Больше меня не вызывайте! Я никогда не отвечу на Вашу просьбу!»
Это был мой последний раунд в судебной медицине. Я ушел с гордо поднятой головой. Но, я не победил.
Но это была не победа, была боевая ничья, означавшая что в правовые нормы змеей вползает беспредел!
Петр Котельников г. Керчь 2006 год.