ГЛАВА 1. ВСТУПИТЕЛЬНАЯ

Я крепче сжал винтовку — абсолютно бесполезный рефлекс, но устранять его — это значит тратить силы. А как раз это я себе сейчас позволить не могу.

Где-то впереди, среди ветвей, мелькнула лоснящаяся спина локка.

Двигался он как всегда бесшумно, но зрение тоже инструмент сильный и точный, от него трудно ускользнуть.

По крайней мере, локку от моего зрения.

Совсем рядом, прямо возле лица, упал пятнистый стебель лианы джорго. Это всегда сопровождается громким треском. Я мысленно выругался: это добавляет локку шанс уйти подальше в джунгли. Стебель зашипел по-змеиному, пожелтел, набух и раскрылся слизкими лепестками. В центре этого цветка торчало острое, почти как металл, и прочное жало. Не увернись вовремя, путешественник, и через несколько минут лиана обовьет тебя, вонзится в тело сотнями таких жал и выпьет… полностью, оставив только кожу да кости.

Мы, переселенцы, вначале и не догадывались, что может такое сделать с человеком. Только находили изредка в джунглях высушенные оболочки — скелеты, обтянутые кожей, — и ужасались. Сетовали на негостеприимную планету, на неизвестных еще существ — возможно, разумных — и даже на ауру.

Среди нас было мало реалистов.

Романтики погибли, а те немногие, кто все-таки были реалистами, остались в живых.

Отточенным движением я выхватил из-за пояса нож, широкий взмах и — смертоносный цветок корчится на земле, все еще стараясь дотянуться до меня. С презрением топчу его.

Локк, мне хорошо заплатят за твою голову и твой Медальон. Мне уже дали крупный задаток, на него я могу безбедно жить по крайней мере неделю. Но одна из моих природных черт — жадность, я хочу еще. И я получу свое вознаграждение. Выполню работу и получу.

Вы, кажется, телепаты? Так слушай, я убью тебя обязательно, локк! Грязная тварь…

Волна страха окатила меня так внезапно, что я даже отскочил назад — настолько страх был густ. Ага, локк, ты боишься? Это хорошо! Страх — твой убийца, не я. Ты уже мертв, потому что боишься.

Мшистый ствол, огромный, просто гигантский. Двадцать человек, не меньше, а то и больше, понадобится, чтобы обхватить это дерево. И за этим стволом — залог моего богатства на полгода. И чем же ты так насолил, локк, местным фермерам? Воровал скотину, детей, женщин? Ничего, для меня это все равно не имеет никакого значения.

Длинный изящный прыжок — я имею все основания гордиться этим своим умением: я отлично прыгаю. Прыжок — вот он ты! Худое, но с рельефными мышцами, тело, большая голова, треугольное лицо: две овальные дыры-ноздри, подвижный рот и выразительные глаза.

Да, природа наделила вас почти человеческими глазами, тут я ничего не могу возразить. Я даже признаю, что они светятся разумом. Но тебя это не спасет, локк!

Как приятно чувствовать твой страх! Это невыразимое словами и совершенно особое наслаждение, ему нет аналогов в известном мне мире. Это мания — уничтожать вас, твари.

Мягкое нажатие на курок — винтовка, издав звук похожий на чихание, выплевывает заряд — ярко-голубой от температуры шарик. Эти пули делаются из какого-то местного металла — от нагревания он начинает светится то голубым, то фиолетовым.

Глухой звук удара и сразу же еще один — это пуля врезалась в древесный ствол, пронзив тебя, локк.

Теперь отдай-ка мне свой Медальон.

Я положил круглую металлическую пластину бронзово-желтого цвета на ладонь, полюбовался ею. В центре искусно-выполненный рисунок, изображающий крокодилоподобное существо, схватившееся с локком; по краю — надпись на языке этих уродов. Хотя, буквы у них красивые, похожи на наши руны. Четыре больших символа с одной стороны — «ЛОКК», и еще семь с другой — «АВОДЕРГ».

Это его имя.

Пол приоткрыл мешок, поморщился — жара все-таки, еще раз поглядел на Медальон. Довольно улыбнулся.

— Молодец, Кен! Истории о тебе слагаются не на пустом месте. Вот, обещанная награда.

Он насыпал в черный шелковый мешочек полтора десятка красных алмазов — нет на Центурионе ничего, ценнее этого камня.

— Если понадобятся услуги Охотника, — ответил я, кивнув в благодарность, — вы знаете, кто вам нужен.

— Конечно, Кен, я отлично знаю, кто мне нужен.

Так, теперь — отпраздновать удачную охоту. Городок, конечно, глухой и безнадежный, но один шанс на выживание у него все-таки есть. Называется этот шанс «Русалка» и стоит прямо на берегу зеленоводной Терны.

Бармен, Джекоб Аннаэр, милейшей души человек, всегда наливает в долг, а иногда может пожертвовать и ради хорошего настроения. Люблю хороших людей. К тому же, с Джекобом мы давние друзья. Но сегодня мне не придется испытывать его добродушие, сегодня я богач.

Богач на один день — разве это не ирония судьбы? Сегодня я могу позволить себе все, что угодно, а остальное время до заказа перебиваться на хлебе и воде. Так уж я устроен и я не собираюсь меняться. Я нравлюсь себе именно таким — эгоистичным сентименталистом.

Джекоб приветливо кивнул мне, заметив на пороге.

Зал был заполнен обычной публикой — грязномордые ублюдки, сосущие самую дешевую дрянь, поганее которой и придумать нельзя. Это рабочие с рудников. На сцене извивалась какая-то девица. Видимо, прибывшая с последним транспортом, раньше я ее здесь не видел. Несколько типов в робе торчали у самой сцены, выпучив осоловелые глаза.

Обменявшись с Джекобом парой словечек, я взял целую кружку «Крови эльфов» — это, конечно, пойло, а не напиток, но мне сейчас именно такой суррогат и нужен. Хорошие напитки не предназначены для подобного времяпрепровождения, их нужно пить с красивой женщиной в номере дорогого отеля или за столом в шикарной квартире. А здесь нужно напиваться, чем я сейчас и собираюсь заняться.

Первый глоток прокатился в желудок, будто огненная колесница. Так и должно быть, первый глоток самый ответственный. Если пройдет хорошо, то и остальное питье усвоится нормально. А если не полезет в глотку — выливай и заказывай новое.

Этот прошел нормально и сулил мне одинокий, скучный и серый вечер в компании необразованной деревенщины.

Второй добавил резкости в глазах: краски стали яркими, контуры отчетливыми. Сердце радостно встрепенулось в груди. Наверное, вспомнило что-то хорошее.

Я тоже упер взгляд в потолок и отдался волне воспоминаний.

Припомнил день, когда, собрав весь этот безымянный городок на площади, призывал бить локков — накануне они серьезно ограбили здание городской казны. По сути дела, они лишили нас пищи на зиму. Ведь последний транспорт с Земли прибывает осенью, привозит запас пищи и в следующий раз показывается здесь только весной. Иногда, конечно, заглядывают на Центурион транспорты с Немезиды и Аваллы, но еды они не привозят. Яхты нас вообще стороной обходят, а крейсеры не слишком и нужны, ничего хорошего они не принесут. Так вот, пошли мы всем городом в джунгли, эдаким громовым походом. Хорошенько тогда поразгоняли местных локков и — самое главное вернули наши деньги и алмазы.

С тех пор локки опасаются близко подходить к городу.

Шестой или седьмой глоток натолкнул на философские мысли.

Я думал, почему локки, несмотря на нашу ненависть, продолжают приходит и воровать у нас имущество и даже иногда женщин и детей? И еще неизвестно, что они делают с похищенными. Почему? Они приходят, воруют — мы идем и вырезаем их десятками. Но они будто не понимают! А есть ли у них разум?..

В глазах зарябило.

Я вообще местный лидер, так сказать, по социальным вопросам. То есть, у города, конечно, есть официальное руководство, даже мэр есть и мэрия с кабинетом, пушистым ковром и кожаным креслом. Все вроде бы есть, только названия не хватает. Но руковожу людьми я и только я!

Потому что я — Охотник очень высокого ранга, до которого дойти может далеко не каждый. Военный аналог моего звания генерал-майор, но для Охотника эта ступень практически недостижима. Стаж, необходимый для присвоения этого звания, равняется двадцати пяти годам занятия Охотой и не менее десяти тысяч убитых.

Я занимаюсь этим с детства. В семь лет я впервые взял в руки винтовку и нож, в десять отец зарегистрировал меня как Охотника и я до сих пор считаюсь самым молодым вступившим в ряды Элитной Армии.

Кружка опустела.

Голова медленно наливалась тяжестью.

Но что-то заставило меня встрепенуться и вскинуть голову.

Что-то… что-то… странное, давно уже я такого не ощущал. Словно тиски сдавили сердце. Неужели…

На пороге выросла человеческая фигура — о том, что он близко, я знал еще три минуты назад, и сейчас у меня не осталось сомнений.

Это — Охотник.

 

ГЛАВА 2

Я прибыл на Центурион шесть лет, не считая трех месяцев, назад. Прибыл по особому заданию. Центурион очень маленькая планета. Хотя, размер ее достаточен для обитания на ней человека. Начну с этого.

Теперь объясню, что такое Охотник.

Охотник — это представитель Элитной Армии, которая в свою очередь состоит из лучших бойцов, натасканных на разных планетах. Я в свое время был исключением. Мы предназначены для усмирения проявляющих агрессию по отношению к человеку рас. Будь то локки, Юпитерианские дагеры, Альвазонские шайети или кто-то еще.

Центурион — очень маленькая планета, исконно населенная локками, которые как раз-то являются агрессивной расой. Здесь, на этой планете, нужен только один Охотник.

Меня сюда послали потому, что старый Охотник состарился и не мог больше выполнять свои обязанности; локки стали грабить и даже убивать. Охотники на пенсию не уходят, нам говорят это в самом начале, еще до вступления в ряды Армии.

Я прибыл на специальном военном катере, старый Охотник все понял…

Неужели теперь пришли вместо меня?! Но почему так рано? Я вполне дееспособен и еще молод! Это ошибка!

Охотник, стоящий на пороге… Это была женщина! Такого раньше никогда не было.

Она окинула взглядом зал, ненадолго задержавшись на группке шахтеров, сидящих у сцены. Это фальшь: ей это делать было совершенно незачем. Меня искала? Смешно!

Охотница знала, в каком кабаке и за каким столиком я сижу, едва выйдя из своего транспорта. Или катера? Боги, хоть бы из транспорта…

У нее была по-кошачьи мягкая походка, пружинистая такая. Может быть, это осталось с другой планеты, где сила тяготения отличается от привычной нам. Если же походка природная, то можно сказать, что это странно.

Коричневая бирочка на ее костюме гласила: «Лайкли».

О, Боги, она ведь красавица!..

Нет, она не с Земли. То есть, ее предки, конечно, земляне, но сама она не с Земли. Скорее — какие-то колонии на Вербене, там солнце жаркое и не сходит с небосвода почти никогда. Отсюда и загар, и чуть-чуть прищуренные глаза.

— Добрый день… Охотник, — Лайкли села напротив меня и улыбнулась; нет, кажется, ничего экстремального у нее на уме нет. Хотя, может быть, она просто хорошая актриса. Я кивнул в ответ, нахально осматривая ее. Нет, не в том дело… Я уже несколько лет не видел Охотника, кроме себя.

Форма изменилась: теперь она черная с несколькими синими полосами на плечах и по одной красной с каждой стороны туловища. У нее зеленый воротничок — это значит одна тысяча убитых.

— Не ожидал… — промямлил я, разгоняя туман в голове, не ожидал так скоро.

Лайкли улыбнулась, но вместе с тем на ее лице мелькнула какая-то тень.

— Лайкли, — она протянула руку, — Дженн. Дженн Лайкли.

Маленькая теплая ладонь легла в мою руку. Даже не верилось, что такие руки могут с легкостью оторвать голову.

— Кен Рокхауз, — представился я.

— А что вы имели в виду, когда говорили «так скоро»?

Дженн снова улыбнулась. Издевается. Как будто не понимает, о чем я. Как будто ей не вдолбили голову историю этой планеты со всеми подробностями.

— Дженн, не надо притворяться!

Так, она опустила глаза. Обиделась? Нет.

История, рассказанная Лайкли, не предполагала моего устранения. По крайней мере, так казалось; я не мог убедиться в правдивости ее рассказа. Даже не знаю… Может, что-то со мной, но ее мысли оказались закрытыми от меня. Только несколько тонких морщинок пересекали лоб, после каждой моей попытки.

Она знает?! Откуда?!

Мое сознание буквально прокричало эти вопросы да так «громко», что я вынужден был с опаской оглядеться по сторонам. Возможно, в головах людей вокруг меня только что прозвучали непонятно откуда взявшиеся мысли. И… напоролся на улыбку Лайкли — она точно услышала…

«Глупыш!»

Это было будто вспышка молнии!

«Глупыш! Ты ничего не понимаешь…»

— Зачем вас… зачем… вы здесь? — выдавил я.

— Чтобы помочь.

— Кому? Я прекрасно справляюсь со своими обязанностями, вот, только сегодня убил одного локка-вора.

— Да? Вы уверены? Дайте руку…

Она схватила мою ладонь и сжала ее, впившись тонкими пальцами. Это было больно!

Но то, что я увидел в следующее мгновение, отбросило ничтожную боль куда-то на окраины подсознания. Зал «Русалки» был полон. Забит до отказа, но людей в нем было немного. Основную массу составляли… локки!

Локки!! Десятки локков! Но почему я не видел их, почему люди до сих пор не обращают на них внимания?

Я слышал их голоса: странные бурлящие звуки, необычные слова их языка. Одни разговаривали о чем-то своем, другие посмеивались, глядя на людей, третьи… Третьи — и их было большинство — с ненавистью смотрели на нас, Охотников…

Дженн отпустила мою руку и смахнула капельки пота со лба.

— Вы видели? — она достала из кармана пачку сигарет, взяла одну себе и предложила мне; я отказался.

— Что это было?..

— Вы — старый Охотник, многие думают, что опытный. Но вы так же наивны, как какие-нибудь первокурсники. Те, кого вы истребляете уже двадцать с лишним лет — это отбросы общества. Не только локки, другие расы живут так же.

Человечество — самая несовершенная раса из всех, по сравнению с теми же локками мы дикари. И не надо оскорбляться, это факт. Они стоят гораздо выше нас на лестнице эволюции и только что вы видели подтверждение этому. Им, в принципе, не нужно физическое тело, чтобы жить. То есть, существовать. Они — одно только сознание. Это возможно. А те, кого вы видите, — это провинившиеся перед обществом. Наказание для них — жизнь в физическом мире. Вы сейчас не в состоянии понять и усвоить что-либо. Поговорим завтра. Не ищите меня.

Лайкли встала и направилась к выходу, один раз взмахнув рукой я почти услышал тонкий крик, полный боли.

Всю ночь бушевала буря, но наутро стихии успокоились, небо расчистилось и наше розовое солнце вышло чистое и умытое. Земля, конечно, еще не успела высохнуть и только источала ароматный насыщенный пар, повисающий над высоте метра. Ветер дул ровный, восточный, с озер.

В общем, как всегда бывает после бури, утомленная природа дремала.

Мой дом стоял на отшибе. С самого начала я не хотел жить в городских многоэтажках и вообще проводить ночь среди улиц. Ночью там неуютно, а мой одноэтажный домик, отстоящий от города на полмили, меня вполне устраивал.

Я вспоминал вчерашний странный вечер. Казалось бы, это воспоминание должно мутить душу, но мне было хорошо и спокойно. Возможно, это из-за спокойствия в природе, из-за мягкого солнечного света, из-за шелеста, постанывания и похрапывания могучего леса рядом со мной.

Голова была легка и — нечто странное — как бы раскрыта, будто распустившийся цветок. Я отвлеченно наблюдал за ходом своих мыслей, иногда удивлялся им, иногда радовался. Мысли возникали сами по себе, без моего участия. И это было в высшей степени необычно.

«Ты видел солнце? Чем мы станем?..»

Чем стану я?

Видел ли я Солнце? Я видел звезду — нагретый газовый шар, вот что такое наши солнца! Они ничтожны! Они отвратительны! Я никогда не увижу Настоящее Солнце…

«Тяжесть познания давит на твои плечи. Это хорошо, ты идешь по своей Дороге, ты научился огибать камни, научился переступать через них, не раня ноги. Ты становишься Человеком…»

Учитель?

Яркий образ — маленький лысый старичок в изношенной накидке. Это было очень давно… Не знаю, столетие ли или больше. Он был мудр, мой Учитель.

«Да, сынок, это я. Ты думаешь, я могу оставить своего ученика? Как же, ведь я воспитывал, я растил тебя, хотя тогда ты был и немолод. Я воспитывал в тебе человека, ты уже готов был родиться. Ведь то была твоя первая человеческая форма! Зародыш. Сейчас ты повзрослел. Но ты еще не понял одного…»

Чего же?

«Не будет никакого смысла, если я скажу тебе это, ты сам должен дойти и понять».

Наверное, я стал засыпать, потому что в глазах вдруг заклубился багровый туман…

— Задумался, Кен?

Звонкий голос без всяких сомнений принадлежал Лайкли. Вот, она стоит передо мной. Сегодня — в обычном легком костюме из серой трикотажной ткани. Ношение формы кое к чему обязывает, поэтому следует надевать ее как можно реже…

— Доброе утро.

Они присела рядом со мной на скамейку, я ощутил легкий запах мяты, идущий от нее.

— Доброе…

— Интересные же у вас мысли, Кен.

Черт, мне совсем не хочется, чтобы каждый лез в мою голову! Вот так, Дженн Лайкли. Она смутилась.

— Извините.

— Ничего страшного, просто… мне это не очень нравится.

— Хорошо, Кен, я постараюсь. А теперь давайте поговорим о… Можно на ты?

— Можно.

— Отлично. Давай поговорим о деле. Хотя, и так понятно, для чего я здесь. Мыслительные процессы локков оставляют хорошо заметные следы…

Какие красивые у нее глаза — глубокие, выразительные, будто очерченные тонкой кистью-художника профессионала. И цвет необычный, наверное, только у этих такой бывает: зрачков почти не видно, настолько густ и насыщен коричневый цвет радужной оболочки.

Красиво… ничего не скажешь.

— Кен!

— А? — встрепенулся я.

— Ты меня слушай.

— Я слушаю…

— Мы только смотрим и слушаем, а потом докладываем. Действовать будут они.

Я не совсем понял, кто эти загадочные они, но по интонации можно догадаться: это не Командование. Скорее, какие-то «левые» силы. Черт, действительно, надо было слушать…

— Понятно, смотреть и слушать. А как?

Первый урок состоялся в тот же день.

Никто еще не измывался так надо мной. Точнее, над моим мозгом: Дженн, наверное, хотела порвать его на куски, чтобы посмотреть, что там внутри, и засунуть туда свои идеи. Ужасно… Несколько раз я терял сознание. Один раз отключился так, что даже сердце остановилось.

Я прекрасно помню, что почувствовал в этот момент: холодный ручеек взобрался мне на грудь и устремился внутрь, обвил сердце, сжал его, превратившись в стальную ленту. Ощущение не из приятных. А когда жизнь все же решила, что уходить рано, по телу растекся противный жар.

Но зато мои мучения не были безрезультатными.

Когда Лайкли, наконец, утомилась и опустила руки, я погрузился в состояние, напоминающее сон. Только ощущения были другие. Поразившись, я понял, что могу изменять окружающую меня в данный момент реальность по своему желанию.

Там были и горы, и холмы, и замки, увенчанные башнями и флагами. Там были и асфальтовые дороги, и ажурные металлические мосты, никак не увязывающиеся с общим средневековым фоном. И рыцари, конечно, скакали на боевых конях, укрытых стальными пластинами и яркими попонами, но в руках они держали не копья и мечи, а вполне современные (по отношению ко мне) винтовки.

Бесконечно долго я шел по тропкам и дорогам, переходил оживленные перекрестки, где постовые были одеты, как придворные кавалеры. Мимо меня проносились «Вольво» и «Мерседесы» самых разных годов выпуска, но следом гремели деревянные повозки и тачки.

Иногда я стоял где-нибудь в стороне, например, на высоком холме, и лепил пейзаж.

Так, вдали должны виднеться горы с заснеженными вершинами так всегда бывает на подобных картинах. И отступали моря, рвалась земля — росли горы. Лес, луг, озеро, река… И все это мгновенно появлялось перед моим взором.

Чувство непонятного азарта охватывало меня в такие моменты.

Потом я увидел город — большой, уродливый, точно растолстевший старик. Он стлался в круглой долине, со всех сторон окруженный горами, но даже скал — казалось бы, что может быть прочнее! — коснулось пагубное его дыхание. Они были испещрены шахтами и рудниками, склоны срезаны, по ним стекали железные реки, несущие на себе вагонетки с углем и рудой. Утром — я все так же, в качестве стороннего наблюдателя, созерцал жизнь, оторвавшись от времени, — целые колонны рабочих-шахтеров шли на работу; весь день скалы сотрясались и стонали под ударами машин. Только в полдень шум умолкал — перерыв. И вечером люди позволяли камням забыться в горячке.

Сам же город давно и надежно укрылся серой, почти непроницаемой для солнца пеленой дыма и копоти. Глядя в умирающую долину, я удивлялся, как люди вообще могут жить там. По идее, они давно должны были задохнуться.

Город я уничтожил, сравнял с землей вместе со всеми его зданиями и людьми. Все они погибли, я уверен в этом, но раскаяния не было. Я чувствовал, что поступил правильно, разрушив город. Горы же, надломившись, засыпали шахтеров в их шахтах — всех до одного. Пусть умирают! Люди, ставшие тварями, недостойны жизни.

Я бродил по холмам и лесам, был в пустынях, где до сих пор стоят каменные идолы, вдыхал смрадные болотные испарения. Я, думаю, видел все. Это, должно быть, заняло целую вечность. Я стал частью того мира — удивительного, вполне возможно, совершенного, полного загадок. Вот откуда брались мифические драконы и кентавры!

К сожалению, я не стал героем и не вошел в легендарные сказания. Или к счастью… Зато я принес новые истины, словно поток света в море мрака. Еще раз сыграл мой эгоизм. Люди не нуждались в моей правде, им было хорошо и без нее.

Короче говоря, я прожил новую, долгую и полноценную жизнь. Тем не менее, однажды ночь застала меня в дороге, пришлось ночевать под открытым небом. Потихоньку догорел костер и у меня не было желания оживлять его: место было хорошим, «светлым» — здесь попросту не может быть опасно. И я уснул…

Проснувшись, я увидел смуглое лицо Дженн Лайкли.

Наше солнце, налившись багрянцем, опускалось к горизонту.

 

ГЛАВА 3

Джунгли, как обычно, были полны шумов и шорохов: то и голоса птиц, животных, то и шум листвы, то и голос самой земли. Задача Охотника — вычленить из общего фона один звук, голос жертвы. Или даже не голос, а хотя бы те импульсы, что неизменно сопутствуют живому существу.

У мертвого — свои, другие, их с живыми не спутаешь.

И именно Смерть сейчас волнами раскатывалась по лесу. Признаюсь, впервые за годы службы в рядах Охотников мне стало по-настоящему страшно. Дженн сказала, что это нормально, что причиной тому пульсации, что мое сознание воспринимает их как предупреждающий сигнал.

Но мне от этого легче не становилось.

Порой ощущение смерти становилось таким сильным, что страх буквально сковывал меня по рукам и ногам. Тогда Дженн, морща лоб, брала меня за руку и вела вперед. Я видел и понимал, сколько сил она тратит на меня, но помочь ничем не мог как ни старался.

Но самым удручающим было то, что мы не могли найти причину столь мощного излучения.

Вокруг привычно шумели джунгли.

Дорогу нам преградил ручеек — совсем узенький, странно, как он вообще до сих пор не ушел в землю. Тем не менее, вода в нем была чистой и прозрачной. Несколько улиток нашли прибежище на омываемых ручьем камнях.

Я занес ногу, чтобы переступить ручей.

И воздух наполнился пронзительным звоном.

Шокированный, я остановился, стараясь зажать уши ладонями природный защитный рефлекс. По гримасе на лице Лайкли было понятно, что она чувствует то же, что и я: вибрирующий визг, слишком оглушительный для звука.

Дженн закричала. По-моему, она что-то пыталась сказать мне. Я только увидел, как она оторвалась от земли и медленно поплыла по воздуху, и, спустя несколько секунд, приземлилась на той стороне ручья.

Это было удивительно, я даже отнял руки он висков — и только сейчас понял, что визга больше нет! Пульсирующий гул в ушах вот и все. Нет, еще что-то странное происходит с окружающей природой: лианы, длинные ветви качаются очень медленно, очень. Вода ручейка еле-еле движется, мелкие волны нехотя перекатываются с бочка на бочок. И Дженн — ее жесты вдруг приобрели какую-то гротескность, губы шевелятся, словно…

Гул стал еще ниже.

Красная голова ящерки показалась из-под палой листвы и миллиметр за миллиметром, по волоску стала выходит из панциря тлеющей листвы.

Гул… затихает…

Дженн… замирает, будто статуя…

Движения… исчезают… или наоборот — ускоряются до молниеносной быстроты и поэтому видеть их невозможно. Не поймешь. Зато багровые хвосты наползают со всех сторон с вполне нормальной скоростью.

Рывок, мгновение ослепительной боли — это невозможно пережить, но мне удается.

Я лежу на земле, по лицу моему ползет крупный муравей… Почему я уверен, что именно муравей? И откуда я знаю, что у него нет одной ноги и что он рыжего цвета с черным задом? Дженн сидит рядом, заглядывает в глаза.

— Ну как ты? — спрашивает она; я пытаюсь улыбнуться; она все понимает. — Разве ты не слышал, как я кричала? Нет? Нам вообще нельзя было останавливаться. Чувствуешь, здесь уже нет ничего. Все осталось там, по ту сторону ручья.

Мысли отягощены туманом, поэтому я не сразу понимаю, что такое «ничего» и что именно осталось на той стороне. Да, здесь не чувствуется Смерть.

Я привстаю, поворачиваю голову к ручью. Так, теперь надо вспомнить, что там Дженн вбивала мне в голову… Ага!

Надо только расслабиться, посмотреть в темноту перед собой; должна появиться светлая точка. «Смотри в нее, пока она не займет все поле твоего зрения, запомни ощущения и открывай глаза. Держи! Не выходи из этого состояния — ты понимаешь, о чем я. Теперь ты видишь».

Я вижу, по-настоящему вижу…

Над ручьем — воздушная рябь. Воздух стал пленкой и перегораживает пространство, тянет от одной стороны горизонта к другой? Нет. Он огораживает какую-то область в лесу. И мешает мне заглянуть дальше…

О, Боги!

Там трупы! Сотни трупов, груды мертвых тел — человеческих тел! Они мерцают светло-лиловым, зеленые точки блуждают внутри их. Они были убиты совсем недавно.

Успех — да, первая разведка оказалась успешной. Но что за абсурд?! Слово «успех» должно означать нечто светлое и радостное, к чему хочется тянуться. Мы нашли, хотя и не знали, что нужно искать. Но мы нашли.

Кому нужен такой успех?..

В город возвращались, тщательно обходя воздушный барьер. Обычным зрением его не увидишь, значит, поставлен не для обычных людей. Кем? Локками?

Для меня будет большим сюрпризом узнать о существовании на Центурионе некой третьей расы. Для Лайкли — не знаю, ее лицо давно перестало что-либо выражать, а прочесть мысли Охотницы для меня не представляется возможным.

Выходит, локки вовсе не беззащитные свиньи, какими я считал их раньше… Черт, как же погано на душе! Разум не хочет увязывать в единое целое слова «локк» и «способность к защите». Я просто не могу!

А они не только способны защищаться, они еще и могут нападать. И это уже предел всему.

В городе царил переполох: улицы были заполнены людьми. Все от мала до велика вышли из домов и куда-то бежали, потрясая кулаками над головой.

По-моему, Лайкли не удивилась. Черт подери, кто же она, эта женщина?!

— Вот он! Вот он!

Не менее сотни лиц разом повернулись ко мне и две сотни пальцев нацелились мне в грудь.

— Вот он! Держи его!

Спустя секунду мои руки были надежно скручены ремнями. И я, Охотник с огромным стажем и опытом, не смог противостоять обычным людям!..

Я кричал, но меня не слушали. Я пытался вырваться, но ремень только сильнее врезался в руки. Меня волокли по улицам, передавая из рук в руки, пока не притащили к дому мэра.

Мэр, Сэмьюэл Хаммет, стоял на своем крыльце, засунув руки в карманы брюк. Меня подтащили поближе к крыльцу и — слава Богам! Поставили на ноги. Хотя, двое все же остались поддерживать меня за локти.

Сэм — я всегда называл мэра так, по приятельски — посмотрел на меня в упор. Всю жизнь думал, что «сверлящий взгляд» — это такой литературный оборот, теперь же убедился в правдивости этого выражения. Взгляд Сэма действительно вонзался в меня подобно алмазному буравчику.

— Подойди, Кен, я хочу поговорить. А вы, быстро, отпустите его!

Руки мне не развязали, но двое дышащих в затылок отошли к толпе. Я взошел на крыльцо. Сэм был на полголовы ниже меня, так что ему пришлось отойти чуть назад и приподнять лицо.

Он покачал головой.

— Кен… — начал мэр и замолк, потупив взгляд. — Ты ведь всегда был одним из нас. Конечно, публика в нашем городке слишком уж своеобразная, но мы живем в глубочайшей глуши. Мы ведь как родственники…

— Сэм! Что происходит? Еще утром я ушел с Охотником Лайкли, с Дженн, и только сейчас вернулся. Мы были в джунглях, Сэм. В чем дело?

— Я знаю, где ты был, — голос мэра внезапно стал жестким и колючим, — можешь не рассказывать. Ты шел во главе отряда локков сегодня утром. Все видели тебя. Скажи только, Кен, слышишь, одно: где вы взяли такое оружие?

Я почувствовал себя привязанным к позорному столбу. Сзади полумесяцем растянулась толпа — каждый стремился пронзить меня ненавидящим взглядом. Чувствовалось, что они действительно готовы разорвать меня на куски, спустить шкуру, а потом подраться за ее обладание — дай только волю. Ноги подкашивались, настолько сильным было влияние.

— Я… не знаю… я ничего… — дьявольски трудно выдавливать из себя слова. К тому же, они и сами не желали появляться на свет: прилипали к легким, становились поперек горла, растопыривая ноги и руки. Тогда появлялось ощущение, что я глотаю ежа.

— Не знаешь? — Сэм сжал кулак. — Зато я знаю. Вы убили по меньшей мере триста человек, разграбили дома. Кен, мы живем в глуши, люди здесь не привыкли разбираться цивилизованно…

О, нет!

Я уже видел один такой суд.

Провинившегося били долго и старательно, со знанием дела чтобы тот ни в коем случае не потерял сознания. Тогда расправа не была бы такой сладостной. Его били чем попало, в ход шли и руки-ноги, и обрезки шлангов и труб, и просто палки. Потом, когда это надоело, взяли в руки ножи…

Он был в сознании до самого последнего момента, пока кто-то, утомившись, не вонзил кинжал ему под лопатку.

Развяжите же мне руки, скоты!

Толпа подошли поближе, я посмотрел в горящие глаза и понял: все… И это те, кто клялись идти за мной в любую драку, в любое сражение. Это те, с кем я сидел за одним столом — в толпе то и дело мелькали лица тех, кого я считал друзьями…

Сэм занес кулак и с наслаждением — это читалось в его глазах — ударил меня по лицу. Не удержав равновесия, я упал прямо под ноги толпе…

Сапоги и кулаки были повсюду. Я старался согнуться, чтобы хоть как-то защитить лицо, но меня растягивали и били по ребрам, в живот… Через каждый несколько минут на лицо мне опрокидывалось ведро холодной воды.

Но багровый туман уже колыхался в уголках глаз.

Он всегда появляется, когда приходит время умирать…

— Стойте, дурачье! — звонкий молодой голос, он принадлежал Дженн. Неужели она решилась пойти против этих?.. Ее крик пронесся над головами, будто порыв ледяного ветра, и даже, кажется, немного отрезвил моих палачей. — Остановитесь, вы, дебилы!

Толпа расступилась, и я смог увидеть ее — Лайкли стояла посреди улицы с винтовкой в руках. Одним магазином всех не уложишь… Но я вспомнил, что она делала с моим сознанием. Да, возможно, обычное оружие ей не понадобится вовсе.

— Этот человек предал нас всех, — крикнул в ответ мэр, лучше бы ему и не возвращаться в город, но мы все равно нашли бы его!

Лайкли усмехнулась.

— Вы настолько тупы, что даже не в состоянии понять простых вещей. Какой смысл объяснять их вам? А ты, Сэмьюэл, разве никогда на приворовывал из казны? Разве никогда ты не приходил в «Русалку» с полными карманами, говоря, что провернул удачную сделку с бродячими торговцами? А? А знаешь, почему тебе верили? Потому что они целыми днями сидят в своих рудниках или работают на полях. Откуда им знать, что торговцы навещают эту планету не чаще двух раз в год?!

Сэм побледнел, открыл рот, чтобы ответить — но не смог. Медленно повернул голову, с опаской глядя на людей — он знал, сколько им нужно, чтобы… Тем более, что сказанное Лайкли было правдой. Он, кто неоднократно вешал и расстреливал взявших из казны самую малость, самый наглый вор из всех когда-либо существовавших.

Кто-то из крайних рядов закричал:

— Да кто ты такая, чтобы гнать на нашего мэра? Смотри, мы нечасто видим женщин!..

И повернулся, чтобы встретить одобрительный хохот, но услышал лишь ледяное молчание. Люди стояли и не знали, кому верить. Они все нутром чувствовали, что эта женщина говорит правду, но мэр…

Наконец-то! Мне удалось освободить руки, растянув узел. Забыв о боли в помятых боках, я вскочил, выхватил из сапога нож — хорошо, что его не заметили, — и всадил в ближайшую спину. Это тебе моя месть! И тебе, и тебе!

Сквозь красную пелену в глазах я видел только контуры человеческих фигур. Сейчас они были для меня манекенами, на которых можно потренироваться. И я бил ножом, вонзая его по самую рукоятку. А они стояли, лишенные возможности двигаться.

Мои силы иссякли внезапно. Будто повернули выключатель. Сколь долгим был этот страшный бред? Я не замечал времени. Но, пошатнувшись, я открыл глаза — и увидел вокруг себя только трупы. Чуть дальше стояла Лайкли, а на своем крыльце сидел мэр с лицом белее мела.

— Молодец, Кен, — улыбнулась Лайкли, — ты хорошо отомстил.

Меня стошнило…

 

ГЛАВА 4

Рядом чадила старая керосиновая лампа.

Я никогда еще не убивал людей…

Мэр Сэмьюэл Хаммет умер там же, перед своим домом. Инфаркт. Не удивительно. Наверное, он стал свидетелем одного из самых ужасных зрелищ в истории человечества.

Я забился в лихорадке, меня бросало то в жар, то в холод. Казалось, что кожа сползает, обнажая голую неприкрытую мою суть бешеное животное в человеческом облике.

Но я не хочу быть таким!

Что заставило меня совершить этот ужасный поступок?

Я вздрогнул: холодная тряпка легла мне на лоб. Что за идиотизм класть холодное на лоб? От этого только усиливается боль, сильнее горит кожа и ломит кости. Дженн присела рядом.

— Ну, как ты? — спросила она, и в голосе ее слышалось сочувствие. Я отвернулся и закрыл глаза. Нечто ужасное я увидел вчера в женщине по имени Дженнифер Лайкли. Нечто такое, что нельзя сравнить даже с первобытной яростью — холодная беспощадность.

Нет, и мысли мои не трогай!

Что мне теперь делать? Не сегодня — завтра люди придут и сожгут меня вместе с домом. Покажись я в городе, даже разговаривать не станут — всадят пулю в лоб и все. Куда бежать? В лес уподобляться локкам-изгоям? Одна только мысль об этом внушает мне отвращение.

Хотя, есть выход: вместе с Лайкли убить их всех — и прочь с этой планеты, пусть остывает под своим солнцем.

Мышцы вновь свело судорогой…

Прошла ночь, и мне стало легче.

Но легче чисто физически: исчезли озноб и лихорадка, тяжелейший же осадок в душе, думаю, растворится нескоро. Я поднялся с постели и вышел на улицу. Надо сказать, глоток свежего прохладного воздуха подействовал отрезвляюще. По крайней мере, в голове разъяснилось.

Лайкли нигде не было видно. Ну и черт с ней! Нет никакого желания видеть ее.

Город был необычно тих и спокоен: не доносилось с рудников грохота машин и рушащихся пород, не клубился дым над трубами завода. Почему?.. После недавнего происшествия сердце разгоралось тревога по любому поводу. Даже шум ветра за стеной порой казался шагами идущих людей.

Я сел на скамейку возле двери и подставил лицо солнцу. Интересно, можно ли под нашим светилом загореть? Что-то я не замечал загара у местных жителей…

Звук приближающихся шагов заставил меня вздрогнуть. Хотя, это мягко сказано: все внутри меня подпрыгнуло. Черт, я превращаюсь в тряпку…

Но это всего лишь Лайкли. Она что, была в городе?.. Сумасшедшая! Зачем?!

— Доброе утро, Кен, — она улыбается так, будто ничего и не произошло! — Сегодня ты выглядишь гораздо лучше.

А почему бы и не попробовать… Неожиданно и быстро, так, чтобы она не успела…

Белая точка… приближается… растет… я — в ней… открыть глаза!

Но нет, ничего, только глянцевая скорлупа. Потрясающая концентрация! Наверное, она никогда не снимает это.

— Ты ходила в город?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы узнать обстановку, зачем же еще? Тишина показалась мне странной.

Да уж, куда страннее.

— Ну и как обстановка?

— Никак. В городе никого нет.

Вот это новость! Город с населением в шестьдесят пять тысяч человек с женщинами и детьми, хотя последних совсем немного, опустел в одну ночь!

— Кен, надо уходить, быстро.

— А, может быть, они просто сидят дома… — робко предположил я, хотя в следующую секунду абсурдность моих слов стала очевидной:

— Ты думаешь, я не смотрела? Их там НЕТ, город пуст. И еще кое-что: барьер, который мы видели в джунглях, он подступил к самому городу, вон там.

Дженн показала на несколько жилых домов, расположенных тесной группой, с восточной стороны. Именно их окна сейчас полыхали под утренними лучами. Район, огороженный барьером, изогнулся рогом.

Уходить… куда? Мне кажется, на этой планете не осталось такого места, где можно спрятаться. А если вести о событиях каким-то немыслимым образом просочились за пределы атмосферы — мы здесь и сгинем… Куда? На планете только один материк, весь покрыт джунглями, за исключением куска максимум шестьдесят миль в поперечнике. Здесь человек отвоевал немного этого мира. А дальше — океан и архипелаги мелких островов, на которых неизвестно что живет. Бежать некуда.

«Мальчишка… Послушай, я поражаюсь твоей непостоянности!»

Учитель?!

«Иногда твоя наивность вызывает умиления, иногда ты заслуживаешь похвалы — такое тоже бывает, но в основном… В основном ты похож на маленького щенка, попавшего под ливень. Ты мечешься между мечтой и реальностью. А для чего?»

Наверное, для… Учитель, но я ведь тоже человек и мне свойственно делать ошибки…

«Оправдание для неудачников! Ты еще скажи, что есть люди глупее тебя. Ну, есть, а тебе-то что? Ты ведь не Мессия и не пророк, чтобы нести мудрость. Ты сам должен стать совершенным! Твоя миссия — искать зло, чтобы понять, что это такое, а не для того, чтобы спасать мир. Ты дурак… Похоже, сам ты никогда не дойдешь, так что скажу сам. Ты живешь в СВОЕЙ Вселенной, она у тебя своя собственная. У других — другая; и думать, что все люди живут в одном мире по меньшей мере глупо. Ты просто переходишь из одного Мироздания в другое по мере развития или деградации. В твоем мире есть эти ваши локки, есть все, что ты узнал. В мирах других людей этого попросту нет! Зачем заставлять людей придумывать это?»

Пусть. Да катись оно все к чертям! Все эти ваши Вселенные, совершенства, пределы! На кой оно мне сейчас?! Меня могут убить; в любую минуту там, под холмом, могут появиться люди с оружием. И они придут, чтобы уничтожить меня! Все эти ваши таинства, к которым вы так настойчиво пытаетесь меня подтолкнуть, они мне не помогут!

«Ты окончательный дурак, Кен…»

— Кен!

Лайкли согнулась пополам, вскинув лицо кверху. Ее волосы, скрутившись в жгут, встали дыбом.

— Беги, Кен!!

Но я не двинулся с места — рядом с Дженн я увидел силуэт. То был чуть заметный контур, очерчивающий фигуру, но я видел его четко и ясно. Тонкая рука наматывала на кулак волосы, а колено упиралось в живот Дженн. Хриплый голос прошуршал в тишине:

— Где он? Покажи мне, где он?

— Кен, он тебя не видит! Беги!!!

Напористый ветер покачнул меня, в глазах засверкали сиреневые искры — и большая голова с треугольным лицом повернулась в мою сторону.

— Охотник… Мы даже благодарны тебе за то, что ты убивал наших Изгнанных, но теперь ты замахнулся на нас самих! Ты — человек, помни это. Лучше уходи…

— Но куда?

Вопрос ушел в пустоту, локка здесь уже не было.

Я помог Лайкли встать и усадил ее на скамью.

— Как это случилось? Я не заметил его…

— Конечно… не знаю, я и сама…

— Что теперь делать?

Она подняла на меня полные слез глаза. Что-то мокрое шевельнулось в сердце.

— Кен, они отправили меня на смерть! Им все равно, им ничего не стоит разметать этот Центурион в пыль — даже стереть его след. Зачем они… Кен?!

Откуда мне было знать планы Командования. Я не получал приказов уже шесть лет и давно позабыл, что это такое — выполнять приказания. Под страхом суда.

И они наверняка не пришлют за нами… не заберут нас, даже если все здесь будет валиться в преисподнюю. Они только бросят оценивающий взгляд и скажут: «Не справились, а такие солдаты нам не нужны». Вот и все.

Мы — пешки в их игре, спички в руках ребенка. Малейшая прихоть и… Мы сгорим без следа.

Дженн рыдала рядом; пелена безразличия накрывала меня. Я готов был хоть сейчас лечь в землю без всяких сожалений. И мне казалось, что я с легкостью могу оставить жизнь — ведь раньше я делал это! Легкий выход…

Оправдание для неудачников…

Выход для идиотов…

«Ну, каково? Стоять на перепутье, зная, что куда бы ты не свернул, всюду тебя ждет — одно, только в разных обличьях? Каково посмотреть в лицо ЭТОМУ?»

Чему, Учитель? Почему вы всегда говорите загадками?

«Потому что, надо думать, иначе мозг умирает. Я хочу, чтобы ты думал и жил. Но я никогда не ожидал, что ты зайдешь в такой тупик…»

Что же мне делать?

«Искать ответ, а не спрашивать. Спросить легко — а потом пойти по карте, нарисованной заботливым, но глупым Учителем. Да?»

Искать зло, чтобы понять, что это такое… Может быть, это и есть то зло, с которым мне нужно встретится, чтобы узнать при следующей встрече?

«Все может быть…»

Дьявол, как же я глуп!

Пусть я умру, ну и что? Сколько раз я уже умирал, тем не менее, всегда рождался вновь. Почему бы не пожертвовать жизнью и в этот раз? Только не в угоду себе и не для избавления от бед, а для…

Взять оружие и — в бой? Против кого? Какой смысл палить из винтовки в того, кто давно оставил физическую шелуху?

Взять оружие…

Не винтовку — мое собственное оружие, также не нуждающееся в… в стрелке?! Нет, глупости; мое оружие — я сам.

Прошло около часа, прежде чем Дженн успокоилась. Я понимаю, шок был очень сильным. Пожалуй, гораздо более сильный, чем тогда, в городе. Шутка ли — держать под контролем разъяренную толпу! Но она справилась, а вот теперь не выдержала. Возможно, одно наложилось на другое… Неважно.

— Дженн, ты видела сама, они опасны и противостоять им…

— Но уйти мы тоже не сможем. Значит — смерть?

— Не думай об этом…

Дженнифер Лайкли, кто осмелился сломать твою жизнь? Какая рука придавила тебя?

К вечеру Дженн уснула и я не стал будить ее.

Возможно, во мне взыграло безрассудство и желание самоутвердиться. Теперь это уже не имеет значения. Выбора все равно нет.

…Я очутился перед лицом смерти: в нескольких шагах, на камнях стоял тигр. Мы впервые за несколько лет спустились с гор и… Тигр хлестал себя по бокам хвостом и, судя по всему, готовился к прыжку. Я обернулся: только что рядом со мной стоял Учитель, а вот — его уже нет. Меня прошиб холодный пот.

Далеко справа, на склоне горы, виднелась коричневая накидка. Сволочь!

Тигр прыгнул… Но что-то во мне лопнуло, прорвалось наружу и зверь упал, подергиваясь в конвульсиях. Спустя несколько секунд дикая кошка была мертва.

Учитель вновь встал рядом; он довольно улыбался.

— Почему ты убил его? — спросил он, вопрос показался мне идиотским, но я решил подыграть моему самолюбию.

— Потому что, у меня не было выбора.

— Выбор есть всегда. Даже в безвыходной ситуации ты выбираешь, какой смертью умереть. Ты убил зверя потому, что боялся и спасал свою жизнь. Ты не сдал экзамен…

— А я должен был подставить горло?

Учитель полуобернулся.

— Ты должен был предугадать появление тигра и отвратить его — появление…

Не могу сказать, что в данной ситуации я лишен выбора. Можно сидеть на месте и ждать, пока придут локки и убьют меня и Дженн, а можно пойти и умереть одному, возможно, сохранив жизнь Дженнифер.

Я выбрал последнее.

 

ГЛАВА 5

Влажный лес чем-то похожий на земные тропические джунгли дышал в такт со мной. Три дня я провел в медитации — в глубине леса, среди первобытной природы Центуриона.

Раньше я делал это только однажды, во время Охоты. И мне понадобился месяц, чтобы вернуться к нормальному состоянию. Сейчас по другому было нельзя.

Три дня, растянувшихся бесконечно долго. Секунды падали, как гири. Удар — начало нового мгновения, вечность, удар — начало… И так без конца. Зато теперь ни одна живая душа не сможет убить меня, не переборов сперва джунгли — это нечестно по отношению к лесу, но… Что я еще могу сделать — переть в одиночку против целой армии тех, кого я даже не могу себе представить?

Двигаться как обычно я пока не могу — только плавные, растянутые шаги. Но это имеет значение только для меня: существа с обычным видением мира вообще не смогут увидеть меня, настолько быстро я двигаюсь. Пожалуй, Дженн смогла бы…

Я шел среди шепотов — просто шел и смотрел сквозь непроходимые, опять же для обычных существ заросли. Вокруг мелькали многочисленные радужные пятна: звери и птицы; всякие ползучие и прочие гады стлались по земле бледно-голубыми или зелеными лентами. Барьер, окружающий непомерно разросшуюся зону, был для меня обычной каменной стеной — даже удивительно, насколько разным внешним видом могут обладать предметы, если на них смотреть разными взглядами.

Кто поставил барьер — призрачные локки или кто-либо еще? И для чего? Кто-либо еще… Вполне может быть, что раса локков чьи-нибудь подданные. Но лучше об этом не думать…

Я шел вдоль стены, отдавшись мыслям.

Разноцветье сполохов уже проходило мимо меня. Глупо тратить внимание на всякую чепуху…

Стена — она была высокой, даже выше деревьев-гигантов с пышными кронами, но от нее не исходило ровным счетом ничего и это было странно. Я уже привык к тому, что все в этом мире является источником уникальных, присущих только ему пульсаций. От стены если что и исходило, то только пустота. Бесцветная и беззвучная пустота…

Идеальная защита — быть ничем?..

А почему бы не попробовать ее на прочность?

Я почти увидел, как скривился Учитель в презрительной гримасе. И как расширились от удивления глаза Лайкли — зачем?! А почему бы и нет…

«Не преувеличивай своих возможностей, глупый мальчишка! Если бы ты знал, во что тебе обойдется это равновесие, которого ты мне лично непонятно как — достиг, то, наверное, застрелился бы от безысходности…»

Учитель, почему вы никогда не отвечаете на мои вопросы, зато раздаете советы, когда я пытаюсь что-то сделать сам? Это ли не странно?

«Потому что я не могу смотреть, как ты сам прыгаешь к черту в пасть!»

Ну да, конечно, вы не можете. Зато вам отлично удается изображать снисходительность по отношению ко мне: на, мальчишка, вот тебе Истина, ешь, а то сам ведь не добудешь! Поразвелось вас, мудрецов, хоть…

«Ты дурак, Кен… Ладно уж, и что ты будешь делать? Как обычно: шапками закидаем? Жить надоело?! Черт с тобой, делай, что хочешь, только потом не говори, какой нехороший Учитель — не направил, не посоветовал…»

Действительно — как?.. Размахнуться и врезать кулаком?.. Смешно.

Мысль об испытании стены, как и сам барьер, остались далеко позади.

Уже размахиваясь, я услышал нечто — в мире людей этому нет аналога. Хотя, может быть, и есть — чувство, простое чувство. Все таки, и обычные люди не лишены возможности слышать и видеть, только обычно это происходит сумбурно.

Этот зов доносился… ниоткуда. Сам воздух звенел им, он не имел конкретного источника. Я и не пытался противостоять зову…

Лианы, цветы, деревья — все это смешалось в одно бурое пятно, которое потом свернулось в громадную воронку, поглотив меня…

* * *

Надо разобраться с ощущениями. Это трудно: все так перемешалось, что и не поймешь ничего. Наверное, причина тому — насильственный выход из состояния, в котором я пребывал до… До чего? Что вообще произошло? Я помню только как волна чужих, не присущих мне эмоций захлестнула… и… мир раскололся… или смялся…

Оказывается, глаза мои открыты и, по видимому, давно сквозь шквал холода и жара пробиваются рези и ощущение мокрых дорожек на щеках.

Я лежу. Подо мной твердая поверхность, скорее всего, деревянная — чувствуются неровности, какими обладают недостаточно оструганные доски. И на ощупь — дерево. Но это не пол, это что-то вроде топчана. Если протянуть руку, то можно ощупать пол — он-то как раз бетонный, влажный и холодный. Хотя, я и не уверен…

Очевидно одно: вокруг меня темнота и большая, судя по всему, комната. Большая потому, что никто не спутает душную давящую атмосферу комнатушек и чуть сыроватую, полную необъяснимой пустоты комнат.

В комнате — или зале — я не один. Абсолютно уверен в этом. Еще в детстве, сидя на письменным столом в углу комнаты, я чувствовал, как кто-то идет в прихожей. Ощущение движения — оно накатывало внезапно и становилось все сильнее по мере приближения…

В комнате я не один, здесь есть еще кто-то или что-то, что, возможно, было живым… Оно движется — то сзади, то сбоку, но движения неуверенные, на ходьбу не похоже.

Черт, как мешает темнота! Почему люди не могут видеть в темноте?

Я, конечно же, попытался использовать Зрение, но безрезультатно: вокруг клубился мрак, ничем не отличающийся от реального.

Свет ударил внезапно и сильно, как взрывная волна; ринулся сверху, видимо, с потолка, на несколько минут ослепив меня. Тут же послышались болезненные стоны. Да, я был прав, здесь кроме меня был еще КТО-ТО, причем, во множественном числе.

Когда радужные пятна, плавающие перед глазами, немного рассеялись, я огляделся по сторонам. Действительно большая комната с белыми стенами и цементным полом. Потолок — одна сплошная лампа. Раньше я видел лампы дневного света — они светились не обычным желтым, а голубовато-белым. Именно такой свет заполнил пространство меж четырех стен.

Я лежал на длинном ящике — мои догадки относительно дерева оказались ошибочными, ящик был пластиковым или что-то вроде этого. Повсюду стояли такие же ложа, и на них покоились тела — они, безусловно, были еще живы, — еще! — но назвать их людьми я затрудняюсь. Бледная дряблая кожа в голубых разводах делала из похожими на трупы… Свет, видимо, причинял их глазам немалую боль: воспаленные веки дрожали и сжимались. Жуткое зрелище — что нужно было сделать, чтобы превратить человека в это!

Я узнал их, и сердце сжалось в комок: люди из города! Да, шахтеры, земледельцы, рабочие с завода — это они! Мне стало страшно, по настоящему страшно, до этой минуты мною владело обычное недоумение, только и всего…

Время от времени я слышал стоны.

Белая точка… растет… я — в ней… открой глаза!

От стены к стене тянутся черные нити, множество нитей очень похоже на паучью сеть. И мы, как мухи, бьемся в ней, ожидая своей участи — быть высосанными…

Безвольно свисает с койки бледная рука — и тонкий алый ручеек струится с горла, стекает по плечу и каплями падает на пол. Кровь? Жизнь… Черные нити плотно окутывают каждого, глубоко врезаются в тела — набухают, выпивая…

Жизнь.

Что-то щекочет мою руку — нить липнет к кисти, обвивает ее, а в следующее мгновение — боль! Нет, со мной этот номер не пройдет.

А ведь они совсем не такие прочные, хотя с виду напоминают стальную проволоку. Нить очень легко оборвать. Она лопается с сухим треском, тут же распадается и кучкой обрывков падает на пол.

«Жги! Бей!» — звучит в моей голове. Кто?..

Взмах рукой — и рвутся нити, вопит от боли гигантская паутина. Еще раз, еще… еще! Сыплется, плавно опадая, черный пепел.

«Соберись и нанеси один удар, не трать силы попусту, они не вечны!»

Сжать волю в кулак, связать в один узел, какой не разрубишь даже мечом. А теперь выплеснуть все это наружу, обильно смочив ненавистью к тому, кто решился посягнуть на мое «Я»! Один — удар! Удар — и пал враг!

Вспышка, видимая только мной, озарила нашу тюрьму. Стон десятка глоток перешел в исступленный крик. Горит, опадая, черная сеть. Вам не удержать меня…

Голос внутри меня смеется.

«Молодец! Впервые вижу такого глупого и наивного человека!»

Огненный вихрь хлещет так, как не сумеет и тысяча палачей с хлыстами. Силы ушли…

Черная паутина была всего лишь иллюзией — приманкой, а людей не было вовсе. Это я создал их. Сработал какой-то механизм, о существовании которого я даже не догадывался — подсознательно я всегда хотел видеть себя героем. Что еще могло толкнуть меня на столь безрассудный шаг: выступить против неизвестно чего?

…Длинный коридор, стены которого увешаны картинами. Боги, когда же все это закончится?.. Я смертельно устал, я больше не могу так!

«Можешь! Можешь, потому что ты человек — тебе дано стать совершенным!»

Учитель, снова вы со своими поучениями?

Коридор тянется бесконечно. Сколько я могу идти по нему? Кажется, жизни не хватит, чтобы дойти до конца, если конец вообще существует.

Музыка… Играет скрипка. Какая печальная мелодия… Она не красива, наоборот — уродлива, ей очень далеко до совершенства. Будто неумелый ученик терзает инструмент, заучивая урок. Но сколько печали!..

«Твоя задача — искать зло, чтобы понять, что это такое…»

Зло вокруг меня, зачем его искать?! Оно само найдет кого угодно.

Музыка несет боль; хочется забыться…

Чувствую, что теряю опору, заваливаюсь набок. Это заставляет меня встрепенуться, и взмахнуть руками, чтобы уцепиться за что-нибудь. В первые секунды не могу ничего сообразить, как спросонья. Потом до меня доходит: я стою перед высокой каменной стеной, а вокруг меня джунгли. Будто ничего и не было: ни комнаты с паутиной, ни коридора, ни печальной мелодии.

В стене — дверь! Причем, она открыта и болтается на ветру. Вхожу и тут же желудок сводит судорогой: воздух буквально пропитан смрадом разложения. Кажется, еще секунда в этой атмосфере и меня вывернет наизнанку.

Не нужно даже пользоваться Зрением, чтобы увидеть зеленоватое свечение, разлитое по земле. Повсюду тела, присыпанные палой листвой… Звон мушиных крыльев делает тошноту еще более невыносимой. Все, больше я не выдержу…

Я выбежал наружу, ударив дверь ногой, упал на колени и так стоял, пока отступила дурнота. Жалобно поскрипывали дверные петли, шумел в кронах деревьев ветер… Из-за двери наползал багровый туман.

Увидев полупрозрачный контур перед собой, я даже не стал сопротивляться.

Не имея тела, они просто заставляли мой мозг подавать мускулам соответствующие команды — я встал и пошел против своего желания, абсолютно беззащитный перед ними.

Они бросили мое тело в джунглях, оставив двух локков охранять его от зверья.

Я же шел вслед за ними, изредка оглядываясь, — там, под чрезмерно разросшимся кустом лежала моя оболочка. Не было никаких радужных воронок, что любят изображать фантасты. Просто в какое-то мгновение лес исчез, а его место занял совершенно иной ландшафт: небо непрерывно меняло свой цвет от синего до белого, огромные облака, казалось, забыли, что их место на небесах и плавали над землей, только изредка поднимаясь наверх. Деревья… ничего более странного я не видел — у них вообще не было формы. Баобаб в следующую секунду становился березой, а спустя еще одно мгновение — плакучей ивой. Аналогичная ситуация была с кустарниками. Поддев камень ногой, я наблюдал, как он всплыл в вышину, распух, побелел и продолжил свой путь в качестве обычного облака. Солнца здесь не было вовсе.

Дорога взбегала на холм, а за холмом виднелись островерхие башни с узкими окнами. Целью нашего путешествия было именно то строение — нечто среднее между замком и собором, выстроенном в готическом стиле.

На холме и дальше не росла трава, земля схватилась черной, будто уголь, коркой. И еще здесь гулял ветер, хотя на равнине его не было. Ветер закручивал рассохшуюся в пыль почву, покачивал петли на виселицах… По коже пробежал холодок, не от ветра, нет: повсюду торчали изогнутые руки виселиц.

Локк, идущий справа от меня, довольно хмыкнул.

Замок был живым, я сразу почувствовал это: ни с чем несравнимая пульсация жизни исходила от ощетинившихся зубьями стен. Но хуже всего было ощущать на себе тяжелый взгляд этого странного существа. Ему уж точно не место в нашем — нормальном, таком милом и привычном мире.

Чье же воображение породило эту полную абсурда и несуразности Вселенную?.. Может быть, то был разум какого-нибудь писателя-сумасброда? Я представил, как день и ночь он думал, смаковал свои идеи — и вот, они живут и процветают.

Фигуры локков взорвались тучами цветных искр. Замок шумно выдохнул и раскрыл пасть ворот.

— Ты далеко пошел, Охотник, — локк нагнулся, чтобы заглянуть мне в глаза. Врешь, не возьмешь. Слишком простой трюк ляпнуть что-нибудь эдакое, усыпить бдительность… Локк нахмурился и отвернулся. Хорошо, так он не заметил моей улыбки. — Мы понимаем, что вело тебя.

— И что же?

— Ты и сам знаешь. Ушел ты далеко, даже слишком. Говорили тебе, не заплывай за буйки, не уходи далеко в лес, не то, не это. Видишь, чем дальше ты идешь, тем опасней становится. Не думай, что путь в Нирвану так легок. До этих пор тебя вели, а сделал ты первый шаг самостоятельно — и вот результат. Ты в плену!

— Хм… а вы враги?

— Мы те, кем нас считают. Неужели ты убивал бы друзей? Ты убивал врагов, значит, для тебя мы враги.

— Тогда к чему эти разговоры? Убейте меня, поквитайтесь с ничтожным человечишкой. А? Заманчивая мысль?

Локк чуть заметно кивнул.

— Конечно.

Он повернулся ко мне спиной, и вдруг стена, что передо мной, разрослась до немыслимых размеров, а затем просто исчезла. Я оказался на высокой сцене, привязанный к стулу, а перед сценой локки. Море локков, до самого горизонта, утопающего в тумане. И зеркальное небо.

Они разом вскинули головы. Оглушительное «Смерть!» взлетело, отразилось от неба и рухнуло мне на голову, придавив свинцовой тяжестью…

«Ты дурак, Кен… Это же все иллюзия! Они существуют, да, но они столь же неустойчивы, как мысль!»

Хохот, голоса миллиардов глоток, хоть и призрачных, гремел не хуже грозы. Но голос Учителя придал мне сил. Наверное, остальные тоже услышали его. Голос перекрыл всю какофонию звуков, даже небо задрожало под его напором.

Я поднял голову…

И они завопили! Клянусь, это был страшный вопль! Но длился он всего лишь мгновение, а затем… затем не было ничего. Только серая бесконечная пустота.

«Ну, как ты думаешь, ты нашел?»

Это, безусловно, было зло, но зло по отношению ко мне. Они ненавидели меня и хотели только моей смерти. До остальных им не было дела.

«Конечно! Кен, ведь это твоя Вселенная, твой мир! Другие, возможно, никогда и не узнают об их существовании. У них будет свой путь. Его шансы пересечься с твоим ничтожно малы…»

Но… хорошо, выходит, я уничтожил свой мир?!

«Конечно, это было необходимо. Иначе бы мир уничтожил тебя…»

А вы, Учитель? Почему вы остались?

«Глупыш… Потому что я существую в своем мире, не твоя судьба создала меня!»

И что же мне теперь делать?

«Строй… Строй новый мир!»

* * *

Узкая дорожка вилась по склону холма, а там, наверху, стоял мой дом.

Города больше не было. Был Город — другой, с другими людьми. В нем никогда не жил мэр Сэмьюэл Хаммет, а потому никогда и не умирал на ступенях своего дома.

Туча, подхваченная ветром, отошло в сторону, освободив дорогу лучам Солнца — настоящего, жаркого Солнца, которое оставляет бронзовый след на коже.

Улитка сползала по поверхности придорожного камня — ей некуда было спешить, ей все равно, в каком мире жить…

Я поднял глаза, чтобы оглядеть свой дом, и увидел Дженнифер.

— Ну что, Кен, — улыбнулась она, — ты нашел зло, которое искал?

В ее глазах мелькнули вершины гор, укрытые снегом и освещенные ослепительно-ярким солнцем.

— Учитель?!.