— Мне здесь определенно нравится, — Рос грелся на солнце, развалясь в кресле-качалке, сплетенной из тонкий бамбуковых ветвей.

— Да, а может тебе нравится та юная лейра? — с усмешкой спросил Верт.

За Росом вот уже несколько дней увивалась одна из разрисованных девиц, и он также не оставался холодным.

— Она мне тоже нравится, — ответил он. — Просто я всю жизнь мечтал о такой вот жизни. Вокруг на много миль один лес. Никаких городов, никаких домов…

— Никаких старост, — добавил Верт. — Он верно с ума там сходит.

— Не напоминайте мне о нем, пожалуйста, — попросил Рос. Его лицо помрачнело, словно темная туча накрыла его. — Это не человек, а тварь какая-то. Все, что есть, себе гребет. Его люди в конюшнях живут, в то время, как он со своими девицами развлекается.

— Я смотрю, ты изменился, со времени начала нашего миниатюрного похода.

— Конечно. Я и сам это знаю. У меня никогда ничего не было, и я был доволен, когда пьяный старостин слуга бросит мне кусок хлеба. Но… я, наверное, не вернусь туда.

— Останешься здесь?

— Нет, скорее всего. Отправлюсь на запад, в Милинор.

— Мне очень неприятно это говорить, но ты думаешь, что эльфы примут тебя?

— Этого я боюсь больше всего. Я был отвергнутым среди людей и эльфы моя единственная надежда. Я-то не хочу жить отшельником.

— Лучше подумай, что мы скажем Дрейде.

— А может мы ничего не будем говорить? Уйдем просто и все. Я пойду на запад, а вы… Кстати, куда собираетесь идти вы?

— Не знаю.

— Может, составите мне компанию?

— Нет. Ты знаешь, как эльфы нынче относятся к людям.

— Но вы помогли мне. А во мне, как никак, есть кое-что от эльфов. Я попрошу и… если они примут меня, примут и вас.

— Не знаю. Посмотрим. Зачем сейчас думать о том, что будет неизвестно когда, если можно наслаждаться сегодняшней жизнью? Вон, твоя… как ее там? Гахенна? По-моему, несет нам что-то, что очень аппетитно выглядит.

Юная лейра с присущей молодому телу легкостью подскочила к Росу с большим медным подносом в руках. Она что-то прощебетала на своем языке и, поставив поднос на стол, упорхнула. Верт заметил, каким взглядом проводил Рос лейру. «Нет, он определенно не захочет уходить отсюда», — подумал с улыбкой Верт. И тут же вспомнил, как таким же молодым и самоуверенным встретил Дрейду.

— Ну что ж, — прокряхтел он и потянулся к подносу, — неплохая мысль. Знаешь, Рос, мне иногда кажется, что я очень старый.

— Почему? — спросил Рос, силясь оторвать зеленую виноградину от ветви.

— Потому, сынок, потому. Смотришь на вас, на молодых, и вспоминаешь. Много чего вспоминается. И хорошего и плохого. Плохого, правда, больше.

И задаешь себе вопрос: «Зачем я жил? Что я сделал в жизни?» Всю жизнь гонялся за деньгами, но никогда их не имел. И только подумать, каким опасностям я себя подвергал ради золота! А зачем? Скажи мне, Рос, зачем? А?

— Не знаю. Каждый человек или кто там еще сам выбирает, что ему делать.

Разве он может знать, как сложится его жизнь? Нет. Если, конечно, не обращаться ко всяким колдунам-прорицателям. Я предпочитаю не знать своего будущего, хотя мне много раз предлагали пойти к медиуму. Нет, я точно не хочу знать будущего.

— Я всегда знал свое будущее. А какой еще могла быть моя жизнь? С самого детства уроки фехтования, уроки магии, обучение наукам и жажда богатства. Сам не знаю, откуда она у меня взялась. Отец мой, земледелец, никогда не гонялся за деньгами, мать, чистейшей души человек, вообще не признавала богатств. А вот такой, можно сказать, отщепенец.

— Да, Верт, ты точно стареешь. Философствовать уже начал. — Это Дрейда стояла, оперевшись плечом о стену дома, и слушала его откровения.

— Ну так и я о том же, — подтвердил Верт. — Старый стал, сентиментальный. Все чаще сопли стал распускать.

— Вовсе это не сопли, — возразил Рос, — просто люди слишком поздно начинают понимать, для чего дается жизнь.

— А эльфы, стало быть, нет? — спросила Дрейда.

— Нет. Эльфы вообще мудрее всех остальных существ. Согласитесь, самые красивые легенды у них, самые звучные имена — у них, самая богатая культура — у них, самая красивая музыка, язык — все у них.

— Да, сынок, тут ты прав. Ничего не могу возразить. Но только нельзя допускать, чтобы мудрость деградировала в излишнюю самоуверенность.

— Она и не деградирует. Она выше того, чтобы ставить себя выше кого-то или чего-то. Она просто есть и все. Тут ничего не скажешь.

— Ну скажи, — произнесла Дрейда, — для чего дается жизнь?

— Для того, чтобы жить, — ответил Рос. — Просто для того, чтобы жить.

Нет каких-то высоких предназначений, нет. Жизнь дана — нужно ее прожить. Как хочешь, так и живи. Но скажите, ведь лучше прожить ее так, чтобы остались какие-то приятные воспоминания, а не одни горести?

— Но не всегда получается, — ответил Верт. — Далеко не всегда.

— Конечно, вы не можете управлять ходом событий с самого раннего детства. Но потом все становится подвластным вам, как разумному существу.

Вы можете выбирать из множества возможных событий то, которое наиболее благоприятно для вас.

— Это твоя точка зрения?

— Да, это моя точка зрения. И для меня она верна, так как я верю в то, что она верна.

— Разве одной веры достаточно?

— Нет. Но на пути своего развития вера превращается в твердую уверенность.

— На каком пути?

— А вы думаете, что надежда и вера — разные вещи?

— А разве это не так?

— Смотрите. На начальном этапе развития это называется надеждой, потом это превращается в сомнение, в веру и, наконец, в уверенность.

— Да, — проговорил Верт, сморщив лоб, — действительно. Но оставим эти разговоры. Наслаждайтесь солнцем, лесов и этими фруктами, а остальное оставим на потом.

Он откинулся в своем кресле и затянулся длинной самокруткой, свернутой из табака, который он носил в мешочке на поясе.