Анхель пересекает Калифорнию под мрачным небом. Тяжелый свет, густой настолько, что кажется, что он вот-вот взорвется, придает каждому предмету свой, уникальный и неповторимый вес. Свет струится отовсюду — из океана, отражается от островов, от какого-то гудящего всю ночь котла. Рыбаки побережья кожей чувствуют этот свет и понимают, что надо укрыться от него дома. Здесь, на границе, нет места, где можно было бы спрятаться, ни одного убежища, только неумолимое и неизбежное — позади и впереди, и чувство того, что тебя застало в самой середине. Здесь рано включают свет, на машинах зажигаются фары, добела высвечивающие лица. Свет усиливается выше всякого мыслимого порога, раскаляется добела, свет, откалывающийся ослепительными полосами от преломляющих его углов. Мостовая светится, как раскаленный металл. Это и впрямь ослепляет. На протяжении всех бесконечных миль вдоль дороги выстраиваются мексиканцы — просто посмотреть на дорогу.

Джип въезжает в Энсенаду, и Анхель тратит два дня на то, чтобы пешком дойти до побережья. На выезде из Тихуаны он останавливает какого-то торговца кактусами, на визитной карточке которого значится «Торговля экзотическими растениями», но и он сам, и Анхель прекрасно понимают, что все это маскировка и прикрытие, и нет ничего легального в этих переездах из Мексики и обратно. Парень говорит, что он обыкновенный маклер, просто меняет деньги, и его не надо опасаться.

Он не подмигивает, и это единственная причина, почему Анхель садится в его машину. За ними на дороге натужно пыхтит ржавый рыдван, набитый детьми, их крошечные пальчики стучат в оконные стекла, еще дальше «форд-бронко» на толстых шинах, а дальше все теряется в дымке. Но там, позади, в безумной пустыне, где-то — задавая вопросы твердолобым серферам — движется по его следам Исосселес.

Поначалу он хочет вернуться в Нью-Мексико, но потом решает держаться побережья Тихого океана. Может быть, уехать в Орегон. Маленькие, обшитые вагонкой городки, где чуть свет открываются кафе: лесорубы — ранние пташки. Анхель разлюбил плоские пустынные пространства, в них появилось нечто зловещее. Это будет еще одна строка счета, который он, когда настанет срок, предъявит Исосселесу. Анхель отрастил бороду, по крайней мере пытается это сделать, редкая щетина покрывает его подбородок и верхнюю губу; скудная поросль волос. Ничего, для маскировки сгодится и это.

Так он попадает в Сан-Луис-Обиспо, в пригороде Пинто. Его высаживают в центре городка, прямо напротив церкви. Воскресный день. Малые детишки катаются на велосипедах, девочки носят топики, демонстрируя груди размером с чашки из детского посудного набора. Эти люди живут под вечно шелковым небом, которое никогда не портит дождем их праздник. Анхель покупает продукты, ловит машину, и его отвозят к подножию Семи Сестер, маленькой гряды потухших вулканов, начинающейся сразу за чертой городка. Когда наступит вечер, на вершины опустится туман, но пока они торчат из земли, словно зубы. Он вскидывает на плечи рюкзак и тащится в гору до тех пор, пока не добирается до достаточно высокого места на горе Епископ, откуда открывается вид на закат. Ему хочется выпить. Он вспоминает о фляжке Пены в кармане куртки. Виски в холодный вечер. Фляжка почти полна, довольно для того, чтобы напиться в дым и обеспечить себя на завтра головной болью. Правда, он думает, что до этого не дойдет. Металл холодит руку сильнее, чем виски — глотку. Он плотно завинчивает колпачок и переворачивает фляжку. Слышно, как внутри плещет жидкость. Он вспомнил, что на донышке что-то выгравировано, он видел надпись еще в Мексике. «Спроси рыбака — Красный Вигвам, Монтана». Наверное, это магазин, где она купила фляжку. Позже, перед тем как уснуть, он вспоминает свой последний разговор с Пеной; она тогда сказала, что у нее есть друг Койот, великий рыболов. Как странно, что она отдала ему фляжку. Просто, как дважды два — четыре. До вершин долетает мягкий бриз, шелестит низкая трава, из городка доносится собачий лай. Анхель никогда не бывал в Монтане.

Он долго не может заснуть, а во сне видит Исосселеса. Он видит себя ковбоем, Исосселес гарцует на сером коне в шляпе, надвинутой на самые глаза. Но узнать его можно с первого взгляда. Около четырех Анхель просыпается. Чтобы привести голову в порядок, он идет в город, съедает там блины с яйцами, сосиски, порцию бекона, потом жареную картошку, выпивает шесть чашек кофе, потом заказывает ржаной тост и ломтик пирога. Голод смотрит на него жадными глазами из всех щелей. Покончив с пирогом и раздумывая, не взять ли еще кусок, и поражаясь тому, сколько он, оказывается, может съесть, он вдруг видит крадущийся мимо кафе старый красный автомобиль. За рулем человек в темных очках, из-под которых торчит нос, похожий на птичий клюв. Это лицо знакомо Анхелю. Человек с кухни, тот, который назвал его amigo после того, как он украл папку. Анхелю трудно поверить в то, что они выследили его через две недели после бегства из монастыря; ведь он мог уйти куда угодно. Но человек уже здесь; он расплачивается, переходит улицу, углубляется в пихтовую рощицу, где бросает на траву пакет. Два часа Анхель прочесывает город, чтобы найти хоть что-нибудь движущееся на четырех колесах. Ничего стоящего он не находит, но мысленно он уже далеко.

Покидая город, он проходит мимо миссии Сан-Луис-Обиспо де Толоса. Крыша церкви пылает на солнце ярко-красной черепицей. Черепицу стали класть вместо соломы, которая славно горела после индейских набегов. Сколько церквей сгорело, пока они наконец не поняли, что надо делать, сколько было утрачено домов Божьих? Раньше он так не думал о церквях.

Можно было воспользоваться поездом или автобусом. В конце концов, на этом можно было выиграть время, но у него кончается наличность, и вряд ли он протянет три дня с пустым желудком. Вместо этого он надевает темные очки и выходит на второстепенную дорогу, рассчитывая доехать до Лас-Вегаса, а потом до Монтаны. Рядом с ним останавливается «валиант-64», выкрашенный в голубовато-стальной цвет. Дерево на приборной доске настоящее, гладкое, как кожа ребенка, и он спрашивает, можно ли курить в машине.

— Нет ничего в мире, чего бы ты не мог, — отвечает водитель, повернувшись лицом к Анхелю. В глазах его мерцает насмешливый огонек, седые жесткие волосы, вьющиеся, как маленькие фонтанчики, коротко подстрижены. — Джек Кроуфорд, — представляется он.

— Анхель.

— Садись. Почту за честь, если ты покуришь в моей машине.

Анхель забирается в салон, протягивает руку, они здороваются, и он достает из пачки сигарету, предлагает одну водителю. Джек затягивается и выпускает дым между губами. У него широкие насупленные брови. Рукой он тянется к заднему сиденью, что-то там ищет, потом вытаскивает широкополую шляпу гангстерского вида. Такие шляпы отец Анхеля называл «кэгни».

— Мне понадобится моя курительная шляпа.

Анхель улыбается, сиденье кажется ему таким мягким… Они едут целый день, и к вечеру в лучах заходящего солнца ландшафт окрашивается в охряный цвет. Из магнитолы доносится музыка, Анхель, чтобы скоротать время, задает вопросы. Джек отвечает — медленно, лениво, неторопливо, слова его повисают в воздухе тяжеловесными, дружелюбными и скрипучими дверными петлями.

— Обожаю карты в любом виде. Я могу прочесть будущее даже на почтовых карточках, знаешь, на таких, какие продаются на всех стоянках. Могу напророчить рак или женитьбу, раскинув какие-нибудь «Добро пожаловать в Духики, штат Айдахо, 3 миллиона населения» или по открыткам с девочками в розовых бикини, на попках которых отметилась вся Флорида. А к этим картам Таро я и прикоснуться не могу, вибрируют так сильно, что просто выскакивают у меня из рук. Покер — это самое тупое времяпровождение, какое только можно придумать, но стоит мне посидеть за приличным столом пару часов, и я зарабатываю неплохие деньги.

Он давит педаль газа, мотор взрывается ревом. Джек сжимает руль так, что белеют костяшки пальцев. В его взгляде торжество, машина стремительно несется по дороге.

— Иногда я очень неплохо зарабатываю.

— Мы едем в Вегас?

— Вегас, Солт-Лейк, Вернал, Национальный парк динозавров, в таком порядке, — одним духом выпаливает он весь список.

— Зачем?

— Зачем? А ты как думаешь — наличность, семья, необходимость и, конечно, удовольствие.

Анхель косится на Джека прищуренными от удивления глазами.

— Вегас — это само собой. У меня маловато денег, думаю, что там их станет немного больше. У меня сестра в Солт-Лейке, ей позарез нужна наличность. В Вернале я найду своих людей, проводников, а от парка динозавров рукой подать до границы Юты и Колорадо. Грин-ривер течет ровно посередине. Там не очень быстрое течение, но самое лучшее там — это Лэйдорский каньон.

— Лэйдорский каньон, — механически повторяет за ним Анхель.

Джек кивает.

— Давление и время, — произносит Анхель, скручивает платок в плотную спираль и смотрит, как она, освободившись, медленно и нехотя разворачивается.

Джек выбивает такт пальцами, не отрывая рук от руля. Целые ноты, четверти, короткие стаккато всплесками отдаются на тыльной стороне ладони. Ритм четко выдерживается в такт музыке из приемника. Бас-гитара, плотные как волны моря слои звуков. В окне машины проносится Калифорния, и Анхель думает, что когда-нибудь обязательно вернется сюда. Мимо проносится заброшенная шахтерская лачуга. Джек смотрит, как она исчезает в зеркале заднего вида. Дорога для него — настоящая энциклопедия. Анхель замечает это, факт доходит до него не сразу, но теперь он видит, как Джек смотрит на воробьев, облепивших столбы телефонных линий, на несущийся на ветру мусор, на плоский горизонт, замечает, как все это бередит память попутчика, как дорога рассказывает его жизнь, настойчиво переставляя местами факты.

— Хочешь знать, как у меня получилось с картами? — Улыбка окрашивает любопытством лицо Джека, окружает глаза лучиками морщинок, во взгляде — выражение лунатика. — Это очень странная история… Короче, один мужик сказал мне, что карты Таро у него раскладывались сами по себе.

Джек снимает руку с руля и приглушает музыку.

— Я ехал из Эль-Пасо в Карлсбад в старом рыдване, который сдох в Дакоте. Даже трех лет не продержался. Мне пришлось идти пешком два дня, прежде чем я сумел поймать попутную машину. — Он резко взмахивает рукой, чтобы отогнать какое-то ненужное воспоминание. — Это совсем другая история. В общем, я хотел взглянуть на Карлсбадские пещеры. Там большие, страшные пещеры. Помню, я проехал с запада весь Техас, чтобы взглянуть на Кроу-Флэте. Так, ничего особенного, но я просто запал на название. У меня было время, и вместо того, чтобы отправиться прямо туда, я остановился за Эль-Пасо, на границе Техаса и Нью-Мексико. Место называется Собачий каньон, это в горах Гваделупы. С дороги была видна только стена красных скал, словно выраставших из пустыни. На базе рейнджеров я купил хорошие топографические карты. В рюкзаке у меня было провианта на добрых три дня. Это оказался высокогорный каньон, весь поросший лесом. Видел я и ямы, в которых апачи гонят свой мескаль. Трава — по пояс.

Джек на минуту замолкает, о чем-то думая.

— Парк, в общем, так себе, но я излазил его вдоль и поперек. Компас у меня совсем свихнулся. Тебе этого не понять. Понимаешь, это было двадцать лет назад, и многие пешеходные дороги, которые сейчас на славу утрамбованы, тогда еще не были даже проложены. Потом выяснилось, что я перешел выход из Собачьего каньона и попал в каньон Саут-Мак-Киттрик. Мне это было не важно, я заблудился. Жара, воды нет, я чертовски мучился от жажды, да что там говорить, я изрядно струхнул.

Пленка заканчивается, кассета выскакивает из магнитолы, Джек вставляет кассету со старыми танго, полновесными и печальными.

— Под такую музыку сходят с ума.

Анхель с сомнением качает головой.

— Я, кажется, не знаю, как сходят с ума.

— Это не имеет значения. Не важно. — Джек всасывает воздух и медленно выпускает его, чтобы не потерять нить. — На третий день я начинаю рассуждать. Я же знаю, что парк небольшой, поэтому начинаю идти в одном направлении — на запад, на закат солнца. Но я все равно не мог найти дорогу. Мне казалось, что я просто спятил. Понимаешь, я провел в каньонах больше десяти лет и ни разу не терялся, я даже гордился этим. Вытаскиваю компас. Два дня я смотрел на него и понял, что он безнадежно сломался. В этот раз стрелка вращалась как полоумная, не останавливаясь. Я сижу и жду. Проходит пять минут, а она все крутится. Потом она вдруг останавливается. Показывает на северо-восток. Я не знаю, что делать, но я почему-то точно знаю, что мне надо идти в этом направлении. Не спрашивай почему, я и сам этого толком не могу объяснить, но я знаю. Я иду и все время сверяюсь с компасом. Через пару часов стрелка снова начинает крутиться. Останавливается и на этот раз показывает на запад. Так проходит весь день. Ближе к вечеру я набредаю на ручей, чистый, как стекло. Пью воду и замечаю, что на самой середине ручья между двумя камнями застряли игральные карты. Карты какие-то странные, на вид очень потрепанные, увидел я пару червей. Они показались мне какими-то слишком толстыми. Я вытащил их, и представляешь, они оказались совершенно сухими. Пробыли в воде неизвестно сколько времени и остались сухими. Странно, да? После этого мой компас перестал чудить, и я вышел из каньона до заката. Вот откуда мое отношение к картам.

— Вернувшись на стоянку, ты поцеловал грузовичок.

— Да, — отвечает Джек, и у него отвисает челюсть. — Да, именно так я и сделал.

Анхель машинально тянется за сигаретой.

— А откуда ты знаешь?

Анхель молчит, прикуривая, возле носа пляшут тени от огонька зажигалки.

— Сам не понимаю, — отвечает Анхель. — Может быть, я и сам бы это сделал.

Тихо и неспешно наступает ночь. Заснувший Анхель просыпается от головокружения в полной темноте. Такое чувство, что упал с неба в реальную жизнь. Джек останавливает машину на заправке, они пьют кофе, и Анхель садится за руль. Утром на горизонте в мареве они видят колышущийся силуэт Лас-Вегаса. Рассвет неостановим. Теперь Анхелю понятно, почему атомные бомбы испытывали в пустыне, только здесь свет может быть таким устрашающим, и они хотели, чтобы было страшно — для доказательства их правоты.

Они останавливаются, чтобы позавтракать. Джек пьет черный кофе. Анхель никогда не думал, что человек в состоянии выпить столько чашек. Они снимают комнату в дешевом отеле на окраине города, и Анхель падает на массивную кровать, натягивая на себя розовую, как мясо форели, простыню. Джек готовится к походу за богатством. Говорит, что посетит четыре казино, на это уйдет весь день. Если Анхель хочет поехать в Солт-Лейк, то пусть подождет, если нет, то он, Джек, был рад с ним познакомиться. Анхель говорит, что подождет. Он вручает Джеку стольник, просит поставить. Пусть возьмет себе процент, а остальное отдаст Анхелю.

— Чувствуешь, что тебе повезет? — спрашивает Джек.

— Что-то я чувствую, это точно.

Джек выходит на улицу в белой шелковой рубашке и дорогих брюках, каблуки его победно стучат по мостовой. Это последнее, что слышит Анхель, прежде чем провалиться в сон.

Он просыпается от трех тысяч долларов, падающих на его голову сотенными купюрами. Только потом до него доносится голос Джека:

— Чувствовать что-то — это, черт возьми, нечто. Представляешь, очко, на стол пятьдесят долларов. Думал поиграть на твои деньги часок и отвалить. Каждый раз, как я ставил твои бабки, деньги сыпались на меня лопатами. Я не преувеличиваю. Я взял двадцать пять процентов сверху, как мы договаривались, по-честному. Если ты не согласен, можешь меня пристрелить, дай только я сначала поем.

Они умываются и идут в город, едят стейк, который заказывает Анхель. В девять они уже снова на дороге. Анхель за рулем, а Джек похрапывает на заднем сиденье. Оба счастливы. Счастливы оттого, что уехали, счастливы от темноты, от дороги и от того, что Лас-Вегас остался позади и постепенно исчезает, превращаясь сначала в уличный фонарь, потом в ночник, а в конце в едва заметного светляка.

Утро застает их у входа в каньон Колоб. Джек просыпается, шляпа висит на левом ухе. Он ошалело смотрит на песчаниковые скалы Харрикейна, обрамляющие западный вход, Анхель знает, что в глубине этого каньона узкие расселины. Каменные стены вздымаются на высоту под две тысячи футов, а на дне ширина не больше восемнадцати. Камни давят на грудь, не дают дышать. По дну протекает белый от пены поток, узкий и ревущий и сметающий все на своем пути. Здесь утонуло много праздных искателей приключений. Деревья растут в сотнях футов над землей, корни зажаты между камнями, ветви опираются на воздух.

Поздней ночью Анхель останавливается, покупает свежие фрукты, кофе и ассорти оладий. Они идут пешком несколько миль до скалы, выступающей над каньоном изломанным уступом. С земли скала напоминает перебитый нос. Вдали видны заросли бузины и сушеницы. Примус шипит и трещит на весь каньон, пока готовится завтрак.

— Отличные оладьи, — говорит Джек.

— Спасибо.

— Особенно со свежей клубникой.

Еще не поздно, когда они въезжают в Солт-Лейк-Сити. Вместительный старый дом с белыми занавесками на открытых окнах. Сестре Джека под шестьдесят, она слепая и все время сидит в кресле-качалке на широком белом крыльце. Над головой ее светит неяркий свет, в котором, как нимб, крутятся мириады комаров. Ее скрюченные пальцы намертво вцепились в подлокотники, словно она боится, что кресло сейчас весело рванется вперед и ускачет вдаль. На левом безымянном пальце обручальное кольцо, бриллиант сдвинут вперед и врезается в дерево подлокотника, оставляя в нем зазубрину. Видимо, день ото дня она становится все больше и глубже. Если бы в запасе у женщины был десяток миллионов лет, она бы, пожалуй, продолбила в кресле настоящий каньон. Сестру зовут Матильдой, она ласково улыбается Джеку, но немногословна. Пальцы ее все время судорожно сжимают кресло. Джек уходит в дом готовить чай, а Анхель смотрит, как ночь спускается на мир.

Он сидит рядом с Матильдой в другой качалке, прислушиваясь к вечерним звукам улицы.

— Какой у вас красивый дом, — произносит он наконец.

Возвращается Джек с чаем, но у Анхеля уже нет сил бодрствовать, он просит извинения и падает спать между двумя чистейшими простынями, пахнущими детской присыпкой и сиренью. Просыпается он около пяти, в самую темную пору ночи, и спускается вниз, раздвигая плотный непроницаемый мрак. Сидя за низким дубовым столом, он ждет восхода и при первых лучах солнца отправляется на кухню в поисках кофе. Он находит полный кофейник стоящим на плите. Чашки, серые и вместительные, аккуратным рядком висят на маленьких медных крючках. Они очень подходят для кофе. Анхель видит, что Джек не спит. Сидит в качалке на крыльце, закутав ноги одеялом.

— Привет.

— С добрым утром.

Шляпа Джека лежит тульей вниз в десяти футах от Джека на белых половицах крыльца. Шляпа наполовину заполнена игральными картами, вторая половина колоды в руках Джека. Он вертит кистью, перебрасывая пятерку треф то в начало, то в конец колоды, а потом бросает ее в шляпу.

— Матильда спит большую часть дня, а нам уже надо идти, поэтому я попрощался с ней от твоего имени еще вечером.

— Спасибо. — Как жаль, что он не сделал этого сам…

Они едут в город, завтракают, а потом Джек подвозит Анхеля на автостанцию «Грейхаунда» и покупает билет в один конец до Ред-Лоджа. Они садятся на скамью в зале ожидания, делят две сигареты и пятно желтоватого света, который падает сквозь оконное стекло им на колени.

Наконец Джек подмигивает Анхелю и говорит:

— Пошли, тебе пора выбираться отсюда, иначе ты опоздаешь на всю жизнь.

Автобус резко трогается с места. Джек стоит спиной к солнцу — высокий худощавый силуэт, — рука его описывает в воздухе широкую дугу. Окна автобуса отлично смазаны, гладкие и скользкие на ощупь. Анхель изо всех сил машет рукой, пока автобус отъезжает. Холодный ветер морозит пальцы. Он держит руку за стеклом, пока автобус набирает скорость. Они быстро проезжают улицы, потом выскакивают на шоссе. Он принимается за кроссворд. Битюг — слово из пяти букв, обозначающее сильного коня. За тонированными стеклами исчезает Юта, дорога пуста, облака над головой приобретают стальной оттенок. Проходит ночь, наступает новый день. Во сне ему явилась Пена, она выглядит моложе и подвижнее, быстро скользит по лесной тропинке, вырывая на ходу листы из какой-то старой книги. Автобус тем временем взбирается на высоту десять тысяч футов, а потом начинает падать в пустоту Чертова перевала. Картина напоминает конец света. Гнетущие мрачные скалы и небо, автобус полон людей, и никто из них не знает, что сказать соседу. Земля проваливается за заграждением дороги. На семи тысячах начинается дождь. На пяти они сворачивают с главной магистрали в Ред-Лодж. Добро пожаловать в дом рыбака. Воздух прохладен и сладок. Анхель потягивается и чувствует, как крупная капля падает ему за ворот. На чистом асфальте появляются лужицы. Однажды Пена сказала, что может провидеть будущее в лужице дождевой воды. Анхель даже не пытается этого делать.