Согнувшись, Койот переминается с ноги на ногу в темном коридоре. На плечи накинуто длинное, свисающее до пола, черное одеяло, в которое он зябко кутается. Под босыми ногами поскрипывает холодный пол. Раннее утро, переплет окна четко вырисовывается на фоне луны, не спрятавшейся еще за горизонт. Снаружи раздается натужный хрип мотора, прерывая разговор.

— Что это было? — Койот приподнимается на цыпочки, слушая, как ему что-то повторяют по телефону. Короткий стук положенной на рычаг трубки.

— Все дело в чернилах, — говорит Койот, таинственным образом изгибая брови под невероятным углом, — это, кажется, очень редкая разновидность.

Анхель и Амо сидят в гостиной, перед ними чашки кофе и в центре стола — гора пончиков. На Амо халат из пышного бархата. Как ни старается Анхель, он не может смотреть на Амо, а видеть человека, обожающего пончики. Анхель по-прежнему думает, что Амо может обожать только битвы, быструю автомобильную езду и рассказы о кораблекрушениях.

Два вечера назад Амо водил их в старый матросский подвальчик за Кэндлстик-парком, в замызганный бар с паршивой кухней. Там были только двое бледнолицых — Анхель и Койот. Правда, это никого не волновало. Истории о рыболовных приключениях и смелых проходах в Малаккском проливе, о кораблях-призраках на Великих озерах и Амо, угощавший народ выпивкой и подначивавший всех и каждого. Это были моряки, почти сплошь пираты, они обошли весь белый свет и видели массу всяких диковин и даже иногда белых людей. Койот провел весь вечер в углу, облокотившись на стойку и задумчиво жуя сигару. Этот человек хорошо знал, когда надо молчать. Анхель понял, что большая часть этих людей, вероятно, работала на Койота, хотя никто из них и не знал его лично.

— Для того чтобы получить такой цвет, нужно смешать тридцать девять ингредиентов, а цель только одна — если считать наше письмо целью. Эти чернила используют для восстановления палимпсестов.

— Палимпсестов? — Анхель глазами ищет словарь.

Койот протягивает руку к стопке книг, лежащих на столе, выдергивает оттуда толстый словарь и некоторое время взвешивает его на руке. Он бросает словарь Анхелю, и тот находит соответствующую статью. «Палимпсест, существительное. Пергамент или иной текст, знаки которого частично или полностью удалены для того, чтобы освободить место для другого текста».

— Дурацкий твой словарь. — Койот зло округляет глаза. — В палимпсесте видны все предыдущие тексты, все, что когда-либо было написано на этом куске пергамента. Это видимая история.

— Так в чем же суть? — спрашивает Анхель.

— Суть заключается в том, что есть очень трудные для восстановления тексты. Это очень редкое и ценное искусство, особая форма реставрации древностей, но оно намного более тонкое, чем ты можешь себе представить. Самое трудное — подобрать цвет чернил. Если ты начнешь вставлять буквы чернилами неверного цвета или чернилами, которые активно реагируют с материалом пергамента, то все будет кончено. Кто бы ни был наш иезуит, его внимание к деталям поражает. Среди прочего этот особенный цвет чернил лучше всего работает на рукописях, записанных в засушливом климате и хранившихся на протяжении около пятисот лет.

— Каких пятисот лет? — Кажется, Анхель вдруг стал прямее и выше ростом.

— Пятьсот лет до рождения Христа.

— Время трона, — смеется Амо.

— Что это значит?

— Долгое засушливое время, — говорит Амо, собрав дугообразные морщины на лбу. — Это обстоятельство и сделало Сефер ха-Завиот такой уникальной. Когда ее писали, на свете не было ничего подобного. Одним из фундаментальных вопросов еврейского мистицизма — как Бог выглядел на троне? Этот культ называют мистицизмом меркавы: поклонением трону. Трон существовал до акта Творения и содержит все аспекты самого Творения.

— Книга Еноха, — добавляет Койот, улыбаясь самому себе.

— Ты разобрался в этом фиаско? — недоверчиво глядя на Койота, спрашивает Амо.

— Это фиаско — довольно тонкая работа.

Анхель откидывается на спинку стула, проводит рукой по редкой щетине, которая заменяет ему бороду. Амо смотрит на него своими черными глазами и завершает головоломку несколькими фрагментами.

— Книга Еноха — это часть целого собрания книг, известных под названием «Гехалот», общего наименования, которым обозначают все книги, толкующие о почитании трона, дворцовых анфиладах и о том, как выглядят небеса. — Он небрежно машет рукой, словно видеть эти вещи ежедневно — обычное дело. — Самая знаменитая из них — это книга Еноха. По-настоящему хорошая ее версия была издана в 1928 году одним шведом по имени Ольдбонг.

— Одеберг, — поправляет Койот.

— Вся система небес в меркавском мистицизме подразделяется на семерки. Семь сфер неба, семь дворцов Господа, семь переходов, семь палат, короче по семь всего. Идея заключалась в том, что есть семь существ, которые противятся освобождению души, эти существа поставили стражей, чтобы никто не мог войти в небесные врата. Душе нужен пропуск, чтобы без опасений и страха совершить последнее путешествие. Каждая новая ступень восхождения требует новой печати — каждый путник должен запечатлеть себя изнутри, чтобы его не пожрал вечный огонь демонов-стражей. Печать служит также оружием, которым можно добыть свой путь на небеса. Все христианские замечания о хорошем поведении и отпущении вышли из того же гнезда. В прежние времена, если ты хотел попасть на небо, для этого надо было тяжко потрудиться. Эти печати были не чем иным, как ранними версиями имен Бога, предварительным мистицизмом, который был никуда не годным, но тем не менее как-то работал. Книга Еноха как раз и должна была содержать в себе все семь печатей.

— Значит, надо добыть оригинальную версию, чтобы открыть семь печатей? — Анхель старается скрыть улыбку, чувствуя, как по рукам его бегут мурашки.

— Я бывал в Южной Африке, — вздыхает Койот, — торговал там оружием. Поганейшее место, скажу я вам. Всякий, кто мог купить оружие, стремился затеять революцию. Африкандеры хотели, чтобы все верили, что именно они контролируют добычу алмазов, но в действительности все обстояло не совсем так. Мятежные души там были всегда, и они хотели натравить рабочих на владельцев, вооружить повстанцев и на несколько недель захватить алмазные копи. Это был самый большой срок, какой они смогли бы удержаться. Они бы работали как проклятые по двадцать четыре часа в сутки, чтобы успеть добыть как можно больше алмазов до того, как пришли бы другие и отняли у них копи. Алмазы обладают одним хорошим свойством — на них можно купить много оружия.

— Прошел слух, что есть один парень, который хочет посмотреть, что написано в книге Еноха. Он не хотел владеть ею, нет, просто посмотреть и отдать. Он готов заплатить невероятную сумму в алмазах. Я же как раз хотел отдохнуть от оружия. Насколько тяжело было это сделать? Книга находилась в Иерусалимском еврейском университете, в специальном хранилище в архиве. Хранилище было оснащено шестнадцатью системами сигнализации, там вооруженная охрана, оно находится под землей, надежно укрыто, и вообще бог знает что еще. Мы похитили книгу, и кто-то заметил пропажу, прежде чем мы успели вернуть ее назад. Мой покупатель этого не хотел, собственно, он испугался больше всех. Он предложил удвоить цену, если мы вернем книгу на место. Я положил книгу в пакет, наклеил американскую марку и отправил эту проклятую книгу в Иерусалим по почте.

Амо смотрит на Койота.

— Семь миллионов.

— Ты сделал семь миллионов на краже книги? — Анхель недоверчиво качает головой.

— Три с половиной миллиона за то, что мы ее украли, и еще три с половиной за то, что отправили назад.

— Кто-то допустил утечку, и история получила огласку, — добавляет Амо. — И все книжные фанаты посходили с ума.

— Я ее вернул.

— Именно поэтому они и спятили. На рынке ты мог бы получить втрое больше.

— Да, но тогда книгу похоронили бы в недрах какой-нибудь частной коллекции.

— Может быть, да, но может быть, и нет.

— Я не люблю игру в орла и решку. Ты знаешь, как я к ней отношусь.

— Но это же куча денег.

— Правила есть правила, — говорит Койот.

Некоторое время все молчат. Анхель протягивает руку к столу, хочет взять пончик, но передумывает и берет зажигалку Койота, выуживая свободной рукой сигарету из пачки. «Зиппо» открывается с мелодичным щелчком, потом звонко закрывается с пустотелым эхом старого металла.

— Значит, поскольку чернила редки, мы сможем напасть на след тех, кто послал письмо? — спрашивает Анхель.

— Маловероятно, чернила действительно редкие, но их изготовление — не тайна. Именно эти чернила встречаются чаще, чем другие. Есть партии серых чернил, которые делают из игл донных морских ежей, но наши чернила не такие. Неплохо, если бы мы знали, когда их приобрели, но мы не можем так точно определить дату их изготовления. Вот почему библиотекари так их любят.

— Библиотекари? — удивился Анхель.

— Кто еще восстанавливает и реставрирует старые книги?

— Библиотекари, — отвечает Анхель и широко улыбается.

— Мальчик очень быстро растет, — говорит Койот.

— Н-да? — спрашивает Амо.

— Все, что мы можем и должны сделать, — деланная улыбка на мгновение искажает черты его лица, — это составить список тех, кто служит в секретном архиве и выяснить, в чьи обязанности входит восстановление текстов, написанных в Александрийскую эпоху. Насколько трудна такая задача?