Анхель стоит на пристани и рассматривает готовые к разгрузке ящики. Судя по надписям и маркировке, получатель груза — миланский показ мод. Но какой толк от всего этого на подиуме? Анхелю до сих пор не приходилось видеть желающих носить одежду из пластиковой взрывчатки. Он слышит, как Амо и Луиджи разыгрывают из себя портовых служащих. Голоса жесткие, с металлическими нотами злости и раздражения. Интонации смягчаются, когда рядом нет свидетелей. Среди ящиков расхаживает высокий африканец, и Анхель вспоминает, что видел его в Сан-Франциско. Была еще женщина с двумя шрамами на запястье, похожими на кошачьи царапины. Сегодня ее не видно. Луиджи заканчивает разговор с Амо и направляется к Анхелю. Сегодня на нем нет капитанской формы, только свитер с высоким воротником, черный кашемировый пиджак и хлопчатобумажные брюки. Эффектная смесь просоленного морского волка и старого аристократа. В отдалении по радио играет джаз.

— Сегодня Чак Мингус. «Вечерняя молитва по средам». Чудесно, да? Это он сам, — говорит Луиджи вместо приветствия.

— «Мингус в Антибе»? — спрашивает Анхель.

— Да, у тебя есть запись?

— Нет, была у моего отца. Я очень давно ее не слышал.

Луиджи вскидывает бровь, Анхелю этот жест кажется преувеличенно итальянским, но он молчит.

— Хочешь, я подарю ее тебе? — Анхель не успевает ничего ответить, а Луиджи уже что-то кричит по-итальянски в рубку, и оттуда что-то отвечают.

— Антиб, — мечтательно произносит Луиджи, — это великое слово, в этом слове чувствуется поле битвы, схватка слов. Это место, где музыка ведет вечное сражение. Место благоговейного трепета.

Анхель выдавливает на лицо улыбку.

— У меня есть все, все без исключения записи их живых выступлений. Я часто проигрываю их от начала до конца, это настоящая гармония вселенской пустоты.

— Простоты? — переспрашивает Анхель, ослышавшись.

— Ах, — Луиджи расцветает улыбкой размером с добрый вишневый пирог, — ты, должно быть, и в самом деле друг Койота, он тоже постоянно слышит что-то свое, иногда более удачное. Простота — это еще одна очень интересная тема.

Анхель оглядывается и видит, как Амо, стоя рядом с африканцем, заглядывает в какой-то бочонок.

— Не настало ли время нам выкурить по сигаре? Мы покурим, сделаем всю бумажную работу, посидим в тепле, а потом будем вспоминать, как славно мы встретили рассвет.

Посидеть в тепле — это великолепно, ибо сегодня Анхель воспринимает восходящее солнце только как источник света. Он замерзает. Руки так окоченели, что Луиджи сам срезает кончик предложенной Анхелю сигары и предлагает ему пару перчаток.

— Это старые бандитские перчатки, зутовская мода, эра больших банд. В то время наши страны воевали друг с другом.

Что может ответить на это Анхель? Он молчит.

Они сидят в домике сторожа, в крошечной комнатушке размером два на четыре. Дом построен из неоструганных досок, сколоченных гвоздями, забитыми под самыми причудливыми углами. В комнате печурка с таблетками сухого спирта и стол, занимающий большую часть помещения. На стене морские карты и голые красотки, в углу шкаф с документами, и где-то, как кажется Анхелю, должен находиться еще сейф для взяток. В воздухе плавают густые клубы синего дыма. Сторожа не видно — Анхель недоумевает, почему он теперь все время участвует в таких сценах, железных режиссурах его ставшей почти кинематографической жизни, где каждый знает, когда исчезнуть что сказать и что сделать.

Ящики грузят на три грузовика, которые выезжают из трех разных ворот в трех разных направлениях, чтобы прибыть к их квартире, откуда Габриаль наблюдает за улицей. Анхель получает запись «Мингуса в Антибе» и редкие песни Сары Вога, записанные на конце пленки. Это очень щедрый жест, за который Анхель никогда не сможет как следует отблагодарить Луиджи.