Через некоторое время звонит телефон. Габриаль сидит один за маленьким кухонным столом. Анхель уехал в порт или уже возвращается назад, но они решили проявить сверхбдительность, появились новые распоряжения и открылись другие обстоятельства, и теперь им потребуется еще битый час, чтобы добраться до дома. Койота тоже нет, и Габриаль не знает, где он. Сам Габриаль не очень любит все эти туристические шатания по городу, ему нет дела до всей этой древней истории, которая его совершенно не касается. Ничего нет хорошего в Ватикане. Вместо прогулок Габриаль сидит дома и читает, он и Георг Кантор, два человека, которым совершенно безразличен Рим и его достопримечательности.

В углу тихо играет радио, большая шкала настройки и крошечный динамик, весь агрегат выкрашен в ужасный горчичный цвет. Вчера вечером Койот что-то подкрутил в приемнике и соединил антенну с канализацией, и теперь Габриаль с удовольствием слушает средиземноморские модификации каллипсо, звуки которого льют бальзам на его душу. Он так живо помнит эти мелодии. Жалобные песни так много значат для моряков и контрабандистов, и как близки ему знойные синие волны, бьющиеся о берега Мальты или Алжира.

Каждые десять минут или около того он вскакивает и проходит вокруг стола в темпе двухтактного ритма, размахивая руками, как боксер, наносящий размашистый свинг. Это настоящее чудо, говорил Липучка девчонкам в Теллуриде, когда Габриаль принимался так танцевать. Липучка понимал в этом деле толк. Он родился в Западном Кингстоне, скорее это была мусорная свалка, чем бандитский притон, но место не менее гнусное. Много раз Габриаль слышал от Липучки, что однажды он просто встал, пришел в порт и пустился в плавание по океану. «Куда я мог еще деться из того проклятого места, как не сюда?»

С момента приезда в Рим Габриаль постоянно ощущает незримое присутствие Липучки, он смутно чувствует, что друг где-то рядом или в небе, откуда смотрит на Габриаля, у которого от этого спадает напряжение в душе, и прибавляется злости, сосредоточенности и желания жить. В такие моменты он старается не думать о Липучке, погребенном в снегу, он предпочитает воображать, что его друг распался на мельчайшие атомы и разлетелся по всей вселенной. Когда они однажды говорили о Бобе Марли, Липучка заметил: «Мера достоинства человека — это то, насколько его недостает окружающим».

— Мне до боли не хватает его, — говорит вслух Габриаль, перекрывая рокот приемника. Для него это мантра, заклинание, единственный путь к душевному равновесию. Он никогда прежде не хотел никого убивать, даже тех женщин, что убили его мать, но теперь он страстно хочет убить Исосселеса.

Итак, он уже не танцует, он смотрит на приемник и несколько секунд пытается сообразить, откуда доносится этот новый, непонятный звук. Оказывается, что мяуканье соседского кота слышится из телефона, который Койот вчера тоже починил. Телефон присоединен к маленькому ящичку, на панели которого светятся восемь мигающих красных огоньков. Если огоньки перестают мигать, но продолжают светиться, то это означает, что телефон прослушивается, и для такого случая надо припасти эзоповы легенды. Два вечера назад Габриаль утомил всех, придумав для каждого его собственную, неповторимую ложь. Его любимая легенда о мини-катапульте и дельтаплане с изменяемой геометрией крыла. На такой штуке можно приземлиться прямо в секретном архиве, минуя стены и охрану.

— Доброе утро. — Все огоньки продолжают исправно мигать.

— Габриаль, — говорит Кристиана, ее голос перекатывается и плывет — Габриаль в жизни своей не слышал ничего более нежного, — как ты там, малыш?

— Привет, просто прекрасно, — отвечает Габриаль. — Все просто замечательно и клево. Никогда не видел столько монахинь. Они ищут людей, чьим единственным занятием является доказательство чудес. Чтобы стать святым, надо набрать два чуда и одно доброе деяние. Здесь для этого дела есть целый комитет.

— За это хорошо платят?

— Не знаю, — говорит Габриаль, — но могу заверить тебя, что взятки здесь берут очень и очень крутые.

— Вы все еще не отступились?

— Разве можно остановить разогнавшийся товарный состав? — Габриаль закуривает сигарету. — Расскажи мне что-нибудь, Кристиана.

— Хорошо.

— Как поживает мой друг Иония?

— Почему бы тебе не спросить об этом у него самого? — В трубке раздается шорох, потом Иония берет трубку.

— Габриаль.

— Иония Прыгун, я скучаю по тебе.

В голосе Габриаля появилось что-то скрытное и обманчивое, чего Иония не замечал раньше.

— Вы продолжаете это дело?

— Знаешь, что я тебе скажу, я бы с большим удовольствием покатался на лыжах.

— Так почему не катаешься?

— Иония, — отвечает Габриаль, — ты все еще болтаешься по миру и ищешь шестьдесят пятую гексаграмму «И Цзин»?

— Играю в уголки, — говорит Иония. — А ты все еще болтаешься по миру в поисках своей кожи?

— Если тебя послушать, то получается, что мы оба — полные идиоты.

— Зато мило проводим время.

— На днях я был в Сикстинской капелле, — вспоминает Габриаль. — На потолке изображена история Иудеи. Как можно нарисовать двадцати вековую историю на каком-то паршивом потолке? Мне стало грустно, но я кое-что понял насчет истории. Либо ты находишься вне ее, или забираешься внутрь и медленно проползаешь ее из конца в конец.

— Ради этого стоит умереть?

— Липучке никто не дал выбрать.

— Да, никто.

— Ты знаешь, когда я сказал «да» — я имею в виду Колорадо, — то я сделал это только потому, что хотел что-то изменить. Я больше узнал о Канторе, я научил этого мальчика забираться на скалы, за мной охотился священник, и когда все это закончится, то, может быть, я расквитаюсь за смерть.

— Ты знаешь, как я отношусь к возможностям.

— Я даже знаю, как ты относишься к шестидесяти пяти возможностям.

— К шестидесяти шести, — поправляет Иония.

— Кажется, тебе очень нравится эта девочка.

— Тебе верно кажется. — Иония на мгновение замолкает. — Я слышал, что этот Исосселес вовсе не священник.

— На Ямайке есть притча об одном человеке, который хочет изменить свою жизнь, вырваться. Так вот говорят, что у каждого человека есть враги, но невозможно перебить их всех.

— Перебить их всех?

— Так сказано в притче.

— Да, но что это может означать?

— Не знаю, мне просто нравится, как это звучит, вот и все.

— Ты хорошо спишь по ночам? — спрашивает Иония. Это их старый обычай, и сейчас Иония чувствует, как у него перехватывает горло.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы я хорошо спал по ночам?

Но Иония долго не отвечает, и после паузы Габриаль продолжает:

— Не знаю, после того вечера в Сикстинской капелле во мне что-то развязалось. Я не могу пока этого объяснить, но я чувствую, что что-то должно наконец произойти.

— Хорошее или плохое?

— Хорошее или плохое, — буднично отвечает Габриаль.

— Пообещай мне одну вещь, Габриаль.

— Хорошо.

— Пообещай мне, что, когда все это кончится, мы с тобой поедем в Вайоминг, заберемся на Чертову Башню, устроим там пикник и будем веселиться всю ночь.

— Как в последний раз.

— Да, как в последний раз.

— Обещаю, — говорит Габриаль.

— Кристиана хочет тебе еще что-то сказать.

— Мы скоро увидимся, Иония.

— Да, мы скоро увидимся.

Габриаль сминает в пепельнице сигарету и закуривает новую, пока Иония передает трубку.

— Эй, Габриаль, ты не передашь от меня кое-что Койоту?

— Все что угодно.

— Передай ему, что Русский дает добро.

— Он знает, о чем ты говоришь?

— Да, он знает, — отвечает она. — Скажи ему, что Русский, хотя это уже не важно, просит у него прощения за необдуманное действие, он был как в горячке, ему казалось, что на плечи ему давит груз истории.

— Не он один так думает.

Она замолкает еще на несколько мгновений, потом продолжает:

— Я знаю, дорогой.

Она опять некоторое время молчит.

— Еще он желает вам удачи.

— Передай ему нашу благодарность.

— Не могу, — отвечает Кристиана.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что выхожу из игры.

— Ты меня потеряла.

— Знаю, Габриаль, я сделала это сознательно, но прошу тебя, расскажи об этом Койоту, от него ты когда-нибудь, может быть, узнаешь всю историю.

— Хорошо.

— И попроси его оставить для меня танец. Он обещал.