Габриаль никак не может привыкнуть к итальянским прихожим, огромным, как пещеры, с холодным камнем полов, белыми стенами, пылью и многим другим, например, скульптурами. Он привык к Америке, к давней традиции страха перед пустотой. Габриаль думает, что из этого может получиться хорошая научная работа: разве неинтересно кое-что понять в обычаях других стран, разобраться, что заставляет людей чувствовать себя в безопасности дома или на работе. Пожалуй, этим стоит заняться прямо сейчас, пока он невесть зачем слоняется по всему миру. Можно одновременно фотографировать прихожие, снимать их размеры, а потом написать книгу, которую с удовольствием прочтет за утренним кофе какой-нибудь пытливый непризнанный ученый. Это было бы намного лучше, чем каждый раз испытывать ледяной угловатый страх перед тем, что может произойти в следующую минуту.

Огонек в фонаре потрескивает и пляшет. Койот обследует пол в поисках нужного камня, хотя все они круглые, плоские и похожи друг на друга, как близнецы. В ближнем к улице углу есть один камень с выбоиной. Камень этот повернут немного влево и слегка утоплен, словно его пытались повернуть против часовой стрелки. Раздается тихий щелчок, и открывается вход в каменную яму размером с небольшой гроб. Они снимают тяжелую верхнюю одежду и примеряют другую, не столь громоздкую. Анхель извлекает тюбик с маскировочной краской и наносит штрихи под глазами. Габриаль следует его примеру. Конечно, это шутка, надо же чем-то поднять настроение, помочь себе влезть в холодную могилу. Амо наносит краску прямо посередине лица, разделив его на две половины, как древнюю театральную маску. Койот укоризненно качает головой.

— Не забудьте стереть с лиц это дерьмо, когда выйдете на улицу.

Он нагибается и закрывает лаз, оставив там четыре костюма, два кислородных баллона и дыхательную аппаратуру.

— Думаю, что пора идти, — говорит он, оглядывая остальных и ожидая согласия. — Я хочу пройти весь путь за один раз, но если нам придется буравить землю, или нырять под воду, или еще что-нибудь в этом роде, то я скорее всего не стану упорствовать. Если нам вдруг потребуются кислородные баллоны, то завтра утром мы вернемся.

Анхель и Габриаль переглядываются.

— Сколько раз ты можешь повторять одно и то же?

Койот в ответ молча улыбается.

— У нас есть время на сигарету? — спрашивает Амо.

Койот не смотрит на часы, он просто кивает и достает из внутреннего кармана водонепроницаемый пакет, из которого извлекает пачку «Честерфилда» и по кругу предлагает ее товарищам. Все берут по сигарете. Они сидят, смотрят на красноватые тени в углах. Под потолком плавает дым.

С улицы не доносится ни звука, не то чтобы они чего-то ждут, но Койот на всякий случай прислушивается. Может быть, лучше подождать до утра, пройти подземные туннели и дождаться ночи уже в Ватикане? Он даже не упоминает эту возможность, так как дороги назад нет ни у них, ни у Исосселеса, который уже в Риме и что-то предпринимает, и один этот факт ужасно злит его. От этой мысли он испытывает какой-то странный, не сравнимый ни с чем холод.

Они проходят в квартиру, минуют две комнаты и подходят к платяному шкафу. В полу шкафа еще один люк, пространство вокруг него расчищено. Люк открыт. Кажется, что темнота, заполняющая его, колышется, как волна. Койот надевает головной фонарь, все остальные делают то же. Первый проход — последовательность металлических ступенек, ведущих в старую канализационную траншею.

Они стараются двигаться тихо, но это очень трудно. В туннеле тесно и жарко. Головные лампы одновременно дают слишком много и слишком мало света. Это все равно что ехать на машине вниз по склону холма, когда из-за каждого поворота то и дело выныривают встречные автомобили, слепящие тебя фарами дальнего света. Края ступенек заканчиваются качающимися кольцами. Подошвы ботинок скрежещут по железу. Кажется, что они идут уже несколько часов, хотя прошли не более пятидесяти ярдов. Спуск заканчивается в туннеле, ступеньки обрываются, но до дна еще добрых четыре фута.

Анхель прыгает первым и приземляется с оглушительным плеском. Аспидно-черная вода покрывает дно на три дюйма. В легенде карты сказано, что этот туннель строили при Муссолини, что длина его тысяча футов, и заканчивается он тупиком. Еще один незаконченный памятник военного зодчества.

Они проходят не больше пятидесяти футов. Сечение туннеля — восемь на восемь, прямые углы, поперек потолка протянуты балки, есть и вертикальные опоры. У второй опоры куча крупных камней. Кажется, что это стена, но место у подножия груды слишком неровное. Габриаль наклоняется вперед и кладет ладонь на камень. Он сдвигается с места.

Они работают молча, выстроившись в цепочку и передавая друг другу камни. Анхель не думает о том, что находится по ту сторону стены, там нет ничего, но одновременно там что-то есть. Он ощущает это каким-то неведомым ему прежде чутьем.

За час они расчищают место от камней, разбирают левую сторону туннеля. Получается проход, через который можно проползти.

— И все они уплыли на небо в маленькой лодочке, — говорит Габриаль, разрубая руками холодный воздух по ту сторону пролома, чувствуя в ладонях странное дрожание.

Анхель смеется, но молчит. От этого смеха Габриаль застывает на месте, он оборачивается и пристально смотрит на Анхеля. Габриаль уже слышал этот смех, он слышал его когда-то много лет подряд, так время от времени смеялся Липучка, и теперь этот смех преследует Габриаля, особенно в последние недели, он будит его по ночам, только этот смех заставляет Габриаля верить, что они смогут это сделать.

— Неплохая линия обороны, — говорит Койот. — Если нам придется отступать, то мы знаем, как найти эту дыру.

Он не дает себе труда добавить, что если они смогут первыми добраться до дыры, то смогут расстрелять каждого, кто высунет из нее нос.

Проход за проломом свободен от обломков и искусственных завалов. Они никогда не узнают, что же находится за теми камнями. Туннель заканчивается узкой шахтой, квадрат отверстия не больше, чем четыре на четыре, кажется, что эта темнота шахты переползает на сырую стену туннеля. Рядом с отверстием висит пустая птичья клетка, валяются металлические колышки, люк открыт. Такое впечатление, что когда-то кто-то из последних сил вырвался отсюда на свободу.

Габриаль вставляет ноги в петли снаряжения, а Анхель достает из сумки веревку. Она падает на пол бесчисленными витками. Анхель защелкивает один конец, обмотав его вокруг опоры, оставив карабин в середине. Габриаль продевает страховочную веревку в восьмерку и готовится нырнуть в шахту.

— Пока, ребятки. — Он беспечно подмигивает, а потом лампа, раскачиваясь из стороны в сторону, проваливается в темноту. Предел досягаемости головного фонаря — двадцать футов, и Габриаль ничего не видит. Двадцать секунд проходят в полной тишине, потом раздается тяжелый глухой удар, и лампа гаснет.

— Где ты? — кричит Койот.

Молчание.

— Твою мать, — шепчет Анхель.

В углу стоит Амо, лицо его скрыто в тени, губы беззвучно шевелятся.

Издалека до них доносится какое-то пение. Похоже на застольную словенскую песенку. Койот понимает, что это вентиляционная шахта, которая по непонятной причине соединяется с другой сетью коммуникаций, с другим, по сути, городом.

Он прижимает пальцы к губам, понимая, почему не отвечает Габриаль.

Они ждут в напряженной тишине. Каждые двадцать секунд или около того до них доносится пение.

Наконец из шахты доносится тройной стук, и остальные начинают надевать снаряжение. Тихий щелчок, и в шахту первым проваливается Койот.

Анхель не уверен, но чувствует, что глубина шахты не превышает половину длины веревки. Грудь холодит дуновение ветерка. На глубине двадцати футов в дальней стене обнаруживается отверстие, намного уже первого. Ход уходит вбок горизонтально, дальше провал в какую-то выстланную вязкой темнотой пропасть, которая до того противна, что в нее совсем не хочется падать. Песня доносится именно оттуда. Теперь Габриаль поет по-хорватски, на языке, которого Анхель вообще никогда не слышал. На несколько секунд он смутной тенью повисает неподвижно и прислушивается к словам, которые никогда не поймет.

В сорока футах ниже завис огонек Габриаля, здесь начинается новый горизонт. Анхель со стуком приземляется рядом с Габриалем и видит, что Койот уже осматривает периметр. Через минуту появляется и Амо. Он снимает с себя веревку и размыкает верхний карабин. Веревка начинает со свистом падать. Все прикрывают головы. Потом Анхель принимается сматывать веревку.

— Вот оно, — слышится голос Койота из дальнего угла. Он держит расчерченную на квадраты карту в левой руке, правая рука высоко поднята. Он что-то высчитывает и прикидывает — трудно сказать что. Анхель понимает, что будет видеть лучше, если перестанет смотреть прямо на свет. В сплошной серости начинают проступать силуэты нависшей над туннелем земли. Он видит, что Койот обнаружил три римские арки, расположенные рядом друг с другом, а левее их, в сорока футах, от туннеля ответвляется еще один ход, ведущий в глубокий канал.

Койот ложится плашмя на землю, заглядывает через край канала. Потом он встает, подходит к Анхелю, поворачивает направо и проходит еще сорок футов. Потом он заново проделывает весь путь. Иногда он останавливается, наклоняется и трогает рукой землю под ногами. Смотрит на потолок. Словом, творит что-то малопонятное.

Арки выглядят как круглые «о». Камень цвета твердого железа, стена на ощупь зернистая, как песок. По проходам во всех направлениях гуляет ветер, будто дыхание невидимого давно уснувшего дракона, жаждущего пробудиться. В воздухе острый едкий запах, он буквально осязаем, как кусок мяса, как обувная кожа, как кость. На языке привкус кайенского перца.

— Если верить карте, то первые две арки ведут к разрушенным складам, над которыми слои пяти столетий цивилизации. Вот эта третья, — Койот вытягивает вперед палец, отсвет лампы пляшет на камне, — неизвестно куда. Я полагаю, что она ведет в канализационный сток.

Его рука движется в сторону рва слева.

Амо начинает кашлять. С тех пор, как он влетел в окно, у него появились частые приступы кашля.

— Что с тобой? — спрашивает Анхель.

Амо не отвечает. Вдруг вспыхивает огонек его зажигалки. Он почему-то торопливо закуривает.

— Выкури их, если не можешь достать.

— Это древнеримская канализация, которая, устояв после нескольких землетрясений, заканчивается под Башней Ветров, — говорит Койот.

— То есть под центральным архивом, — выпаливает Анхель, и все чувствуют, что он улыбается в темноте.