Рейс из Сан – Франциско в Амстердам задерживался. У выхода на посадку толпились люди. Маленький мальчик от скуки катался по полу и выл пароходом. Мать пыталась поднять его:

– Саша, ну как тебе не стыдно? Видишь, никто по полу не катается.

Женщина была права: не катались по полу ни джентльмен с ноутбуком, ни молодящаяся женщина с клеткой для перевозки животных. В клетке что-то повизгивало и гавкало. Не каталась по полу и пожилая пара – седой мужчина и женщина с крашеными волосами, собранными шаром на затылке. Мужчина говорил по-русски:

– Люся, мы из-за этой задержки рейс в Тель-Авив пропустим!

– Не пропустим, – успокоил я, вклиниваясь в разговор. – У пилота есть возможность сократить полёт на два часа.

Обрадованный моей уверенностью, мужчина стал успокаивать жену:

– Он считает, что мы успеем, что самолёт нагонит. Он тоже в Тель-Авив летит. – Человек обернулся ко мне: – Давайте знакомиться, меня зовут Виктор, а вот она – Люся. Мы приезжали в Лос-Анжелес к сыну, он фотомодель, красавец.

Витя полез в сумку, достал фотографию сына и протянул мне. На подиуме стоял самодовольный тип спортивного вида.

– Ну как? – спросил он.

– Адекватно, – ответил я.

– Что значит адекватно?

– Это высшая степень признания достоинств человека человеком.

– Значит, понравился, а то слово необычное, – успокоился он.

Механический голос объявил регистрацию.

– Что они говорят? – заволновалась Люся, – опять откладывают?

– Нет, посадку объявили. Теперь точно подтянемся, войдём в график, – с уверенностью сказал я. – Можем поспорить.

– А на что спорить будете? – спросила внезапно возникшая рядом женщина лет тридцати пяти.

– В нашем полку прибыло, – обрадовался Витя. – Вы тоже в Тель-Авив летите?

– Да, и я в Тель-Авив.

– Здесь все, похоже, в Тель-Авив, а мы думали, что и поговорить не с кем будет, – радостно закудахтала Люся.

К моей ноге броуновским движением прибило мальчика, он лежал на спине и смотрел вверх ничего не выражающими голубыми глазами.

– Скучно тебе? – спросил я.

Мальчик перевернулся на бок и тельцем обтёк мою ногу.

– Ой, извините, пожалуйста, – мама мальчика подняла с пола тело с налипшими на него чемоданными наклейкам, посадочными талонами и прочим самолётным мусором.

– Ничего, – сказал я женщине, – я б и сам так покатался. И они, уверен, тоже, – я кивнул головой в сторону Люси с Витей. – Просто мы зависимы от общественного мнения, а он свободен.

– Правда, Саша? Тебя ведь Сашей зовут? – спросил я мальчика.

– Откуда вы знаете? – удивилась женщина.

Мальчик, потупившись, смотрел в пол и крутил пуговицу на рубахе.

– Дедуктивный подход, – улыбнулся я, – теория ограниченных систем.

– Пора на регистрацию, – Люся стала незаметно отодвигаться от меня.

– Саш, – сказал я мальчику, – мы сейчас войдём в самолёт, он сначала зажужжит моторами, потом наберёт высоту, и тогда можно будет отстегнуться, лечь в проход между креслами и кататься там от кабины пилота до туалета в хвосте. Это намного интересней, чем здесь на полу, скоро сам увидишь.

Самолёт набрал высоту, погасли таблички про ремни, стюардессы разносили соки, обеды, булочки. Мальчик катался по проходу. За моей спиной Люся и Витя оживлённо беседовали с Внезапно Возникшей Женщиной. Мне говорить было не с кем, и… я проснулся от боли в барабанных перепонках. Самолёт стремительно садился, мы обгоняли бегущие по шоссе машины, и казалось, ещё мгновение – и мы заскользим рядом, мешая движению крыльями.

– Вот видите, не опоздали, ещё и пива на земле глотнуть успеем, – повернулся я к попучтикам.

– Мы не пьём пива, – поспешно ответила за Витю Люся.

– А я пью, но предпочитаю вино, – сообщила Внезапно Возникшая Женщина.

– Какая разница, пиво или вино, лишь бы в удовольствие, – со знанием дела сказал я. – Бывает, что и выпивка первоклассная, и грибочки, и осетринка, и огурчики маленькие, с пупырышками, а поговорить не с кем.

– А давайте сядем вместе в самолёте, – предложила собеседница, – они меня утомили рассказами про сына, он такой противный.

– Он адекватный, – ответил я.

– Как это?

– Неважно, главное, что наши мнения сходятся. Пойдёмте регистрироваться, а потом в бар, здесь, в Схипхоле, неплохой бар на втором этаже.

Мы быстро получили посадочные талоны, поднялись на второй этаж и заказали красное вино с голландским сыром. До посадки оставалось полтора часа, и я оказался для женщины благодарным слушателем. Благодарный слушатель отличается от неблагодарного тем, что не вставляет в чужой рассказ примеры из собственной жизни, и Таня – так звали женщину – говорила без остановки, как будто боялась, что не хватит времени и самое важное останется за кадром.

– Конечно, у меня и до него были мужчины, но он не напивался до свинства, как другие, не ругался матом, всегда носил пиджак. Он знал русский, его мать была из русской семьи, белая иммиграция. Когда он предложил уехать с ним в Голландию, я согласилась не задумываясь. Красивая жизнь, зависть подруг, подвенечное платье, кольцо с бриллиантами. Мне тогда было чуть больше двадцати, и я видела мир через призму материального благополучия. Вилла недалеко от Амстердама, вечеринки с дорогим вином. Было так ярко, необычно. Но прошёл год, и я поняла, что мне душно здесь, в чужой роскоши. Я стала летать в Москву. Встречи со старыми друзьями, привычные застолья. Да, я отрывалась в сексе, и это было по-другому, не как в устроенной супружеской спальне, когда ложишься в пижаме. Это было вдруг – в ванной, в пролёте между этажами. А утром – головная боль, едкий запах чужого тела. Я возвращалась опустошённой и ложилась в супружескую постель. Хотелось крикнуть ему: сожги ты эту пижаму, я хочу прикасаться к твоей коже! Но он был другой, он не мог понять. Я смирилась и перестала замечать, и всё было бы, как у всех, если бы случай не занёс меня в Израиль. Я сразу поняла, что он – мой человек, в нём всё было родным – и как говорил, и как прикасался ко мне, и запах, – я не про парфюмерию, – запах его пота. Мы влюбились друг в друга, влюбились до невозможности не быть вместе. Я решилась на развод – и вот я лечу к нему. Я знаю, что он в аэропорту, уже ждёт меня, что у него в руках букет роз, ярко-желтых.

Она пила вино, и её глаза сияли счастьем.

– Сейчас позвоню, я и часа не могу без него, – и она набрала номер.

Я отошёл к окну и стал наблюдать за садящимися самолётами. Когда они дотрагивались до посадочной полосы, из-под колёс выпархивало облачко дыма.

Она коснулась моего плеча.

– Вы знаете, он уже в аэропорту. Это ничего, что я вам всё рассказываю? Меня переполняет, я не могу держать в себе.

– Конечно, бывают такие состояния, когда переполняет, – кивнул я. – Рейс короткий, скоро встретитесь.

Через полчаса мы сели в самолёт. Компания KAM голосом первого пилота сообщила, что длительность нашего полёта четыре часа двадцать минут.

– Долго, – вздохнула она, – я думала, три с половиной.

И вдруг повалил снег. Мириады кружевных снежинок сыпались с неба, ковром покрывали взлётное поле, машины, людей. Наш самолёт быстро превращался в сугроб, иллюминаторы закрыло снежными занавесками.

– Почему мы не летим? – заволновалась Таня.

– Снегопад. Пошёл сильный снег. Думаю, мы немного задержимся.

Но я оказался неправ: снегопад оказался таким сильным, что рейс отложили до утра. Нас вывели из самолёта, посадили в автобусы и привезли в отель. Там раздали талоны на ужин и завтрак, карточки для бесплатных звонков, наборы с зубными щётками и сменными носками. Я поискал глазами своих попутчиков. Витя с Люсей стояли рядом с колонной. Витя доедал бутерброд из чемодана, катающийся мальчик спал на полу, раскинув руки самолётиком.

Таня говорила по телефону:

– Нет, как ты мог подумать, просто снегопад, сильный! Нет, я не знала, мы уже в самолёте сидели, его остановили почти на взлёте… Что ты говоришь, опомнись, я думаю только о тебе, хочу только с тобой! Зачем мне врать? Здесь всё завалило – и аэропорт, и город, всё под снегом… Ничего я не спланировала! Как ты сказал… – она отключила телефон и зарыдала:

– Он сказал мне «сука»…

Потом вышла из отеля и исчезла в падающих снежинках.

Утром снегопад закончился, нас посадили в автобусы и повезли в аэропорт.

Таня на рейс не пришла…