Спальня Мадлен Франке была окутана полумраком. Молодая хозяйка стояла на коленях перед большим распятием и горячо молилась. Исполнив молитву, Мадлен порывисто поднялась, подошла к окну и откинула тяжелые шторы. Водопад яркого солнечного света хлынул в комнату, освещая комнату и саму хозяйку. Лицо женщины выражало сильнейшее смятение. Мадлен подошла к столу и медленно опустилась на стул. Ее рука потянулась к листку бумаги, исписанному мелким аккуратным почерком. Женщина погрузилась в чтение. По мере того, как она читала написанное, лицо ее претерпевало самые различные метаморфозы. Глаза ее при этом то и дело наполнялись слезами. Закончив чтение, Мадлен дописала еще несколько строк, затем положила письмо в конверт и надписала его. Письмо было адресовано часовых дел мастеру Пьеру Карону. Она уже совсем было собиралась запечатать конверт, да не успела.

В спальню аккуратно постучали, и в то же мгновение в проеме двери показалась горничная.

— К вам господин Карон, сударыня, — сообщила горничная и застыла, ожидая дальнейших распоряжений хозяйки.

— Господи, дай мне силы! — На лице Мадлен отразились признаки борьбы. Несколько секунд она пыталась одолеть искушение принять этого господина, хотя накануне твердо решила отказать Карону от дома. Его внезапное появление пробило брешь в панцире ее намерения. Голос рассудка все-таки победил в ней, и Мадлен, собравшись с духом, отдала распоряжение горничной.

— Скажи, что я не здорова и не смогу его принять.

Горничная исчезла за дверью. Руки Мадлен бессильно упали вдоль тела. Несвойственная ей слабость охватила женщину. Она вдруг явственно ощутила — все, что так легко доверять бумаге, вовсе непросто исполнить в жизни. Однако шум, раздавшийся в этот момент за дверью, прервал поток ее грустных мыслей. В то же мгновение дверь распахнулась, и перед ней предстал Карон собственной персоной.

Его лицо отражало сильнейшую тревогу. Карон бросился к Мадлен и, поймав ее руку, с жаром прижал к губам.

— Дорогая, я так взволнован, что происходит? — не отпуская руки возлюбленной, произнес Карон.

— Разве вам не передали, что я не принимаю? — Мадлен поспешила освободить свои пальцы из его руки.

— Я не мог поверить, что вы отказываетесь меня принять и решил, что глупая девчонка что-то напутала. — Поспешность, с которой она отняла руку, не укрылась от глаз Карона. Немного поколебавшись, он добавил. — Но, если мое присутствие сейчас крайне не желательно для вас, распорядитесь — и я уйду.

— Да я буду вам очень признательна, если вы оставите меня, — холодно произнесла Мадлен.

Карона задела ее холодность и та поспешность, с которой эти слова были произнесены. Но, зная вздорный нрав своей возлюбленной, он не стал придавать случившемуся излишнюю значительность. Он с почтением откланялся и всем своим видом выразил готовность исполнить ее приказание. Однако Мадлен внезапно изменила свое решение.

— А, впрочем, погодите. Нам с вами нужно объясниться. И раз вы здесь, не стоит откладывать это на потом.

— Что с вами, сердце мое? — Карон не на шутку встревожился. — Эта внезапная холодность и неприступный вид наводят меня на удручающую мысль. Неужели вы не любите меня больше, неужели у меня появился счастливый соперник?

— Я полагаю, сударь, что вы больше, чем кто-либо другой знаете меня. Моя история вам доподлинно известна. — На лице Мадлен отразилось страдание. — Мой муж уже глубокий старик, а я еще цветущая женщина. Если бы не это крайнее обстоятельство, я никогда, слышите — никогда не оказалась бы ни в ваших, ни в чьих бы то ни было объятиях. Мой грех ужасен, но это еще не дает вам право подозревать меня в неверности по отношению к вам.

— Простите мне мою горячность! — Карон почтительно склонил голову, но тут же высоко вскинул ее. Глаза его яростно сверкнули. — При одной мысли о вашем вероломстве кровь закипает у меня в жилах. Я вовсе не хотел оскорбить вас. Но я слишком пылкий любовник, чтобы быть деликатным. Мы не виделись с вами целый месяц, вы не отвечаете на мои письма. К моим терзаниям о вашей неверности примешивалось желание сжимать вас в своих объятиях. Этой ночью я плохо спал, мне казалось, что я весь осыпан раскаленными углями. Мое бедное сердце пылало, будто снедаемое огнем и жаром. Я почти обезумел, оказавшись во власти ревнивых подозрений. Сжальтесь надо мной, внесите полную ясность в мое положение.

Карон бросился к Мадлен, чтобы немедленно сжать ее в своих объятиях и разом покончить с так некстати возникшим недоразумением. Однако Мадлен остановила его жестом.

— Вы сильно заблуждаетесь, сударь, подозревая меня в вероломстве. Я могу лишь повторить вам то, что уже сказала однажды. — Прекрасные глаза Мадлен наполнились слезами. — Я люблю вас. Клянусь вам в этом. Но не обольщайте себя надеждой на то, что я и впредь буду отвечать вам взаимностью. Мое положение замужней женщины, долг перед покинутым супругом ввергают меня в бездну отчаяния от содеянного. Мое единственное желание — забыть все и жить в полном согласии с собой.

— Мадлен, неужели вы отвергаете меня! — воскликнул Карон. Признание Мадлен сразило его наповал. Он никак не ожидал подобного развития событий. — Неужели вы хотите прекратить связь, которая доставляет нам с вами величайшее наслаждение. — Карон лихорадочно подыскивал аргументы, чтобы сломить ее сопротивление. — Вы правы в том, что я больше, чем кто-либо другой знаю вас. Я знаю, что вы из той породы пылких женщин, которые, открыв в себе однажды этот неиссякаемый источник сладострастия, будут черпать из него до тех пор, пока не достигнут самого дна.

— Вы уверяете меня в том, что у меня нет иного пути, кроме того, который вы так живописно начертали мне? — Глаза Мадлен в одно мгновение сделались сухими. — Но даже вы с вашей проницательностью не могли знать, что я давно нахожусь уже на этом дне. И эта мысль приводила меня в отчаяние настолько, что мое сердце не выдержало. Состояние моего здоровья было крайне тяжелым в последний месяц, а мой врач всерьез опасался за мою жизнь.

— Простите мне мое неведение. Я прилагал множество усилий, чтобы увидеться с вами. Но все мои старания оказались напрасны. Сейчас, когда я узнал о вашем недуге, я глубоко сожалею о том, что осмелился оскорбить вас нелепыми подозрениями.

— Полноте, сударь. Не стоит терзаться сознанием вины передо мной. Мне ли, погрязшей в бездне порока, карать и миловать вас. У нас с вами только один судья — Всевидящий Господь. И сегодня он вразумляет свою заблудшую дочь, обрушив на меня этот тяжелый недуг. Я приняла решение по поводу нас с вами. — Мадлен судорожно вздохнула и продолжила. — Свои соображения, касающиеся этого вопроса, я изложила в письме, адресованному вам. Но не успела его отправить. И раз вы здесь, извольте его прочесть.

Мадлен вручила письмо в руки растерянного любовника. Карон быстро пробежал его глазами, нахмурился, затем прочитал вслух несколько строк этого послания. «Господь — заботливый отец. Он использует разные методы, чтобы напомнить мне о Себе, и нет для меня тяжелее испытания, чем то, что он мне послал. Его немилость открыла мне глаза на мое поведение. Признав свою ошибку, я вверяю себя Божественному провидению. Мой долг запрещает мне впредь думать о ком бы то ни было, а о вас — менее, чем о ком-либо другом. Я не могу без стыда вспоминать о своем грехе».

Некоторое мгновение Карон стоял молча, раздумывая над тем, что ему еще следует предпринять, чтобы образумить свою возлюбленную. Смириться с ее потерей он никак не мог, все протестовало в нем против такой перспективы.

— Надеюсь на ваше благоразумие, сударь. Обещайте мне, что вы больше не станете смущать мое бедное сердце и навсегда оставите меня в покое. Прощайте.

— Оставить вас! Да вы просто ослепли в своем безумии. Вы жестокая женщина. Вы печетесь о своей добродетели так, как девица печется о своей девственности, предаваясь греху рукоблудия. Вы полагаете, что возлагаете на алтарь своего супружества вещь действительно ценную? Но кому, как не вам доподлинно известна истинная цена этой жертвы. Кто оплатит по ее страшным счетам?

— Остановитесь, сударь. — Губы Мадлен задрожали от негодования — Это не я ослепла в своем безумии, а вы обезумели в своей слепоте. Слушая вас сейчас, я все более укрепляюсь в мысли, что вы посланы мне, как искуситель. Семнадцать лет нашей семейной жизни с господином Франке ни разу не омрачились преступным желанием с моей стороны. Я без всякого труда держала клятву, данную супругу перед алтарем. Но, встретив вас, я погибла. Я очень сожалею о том, что уступила вашим домогательствам. Меня оправдывает только то, что я полюбила вас. Сейчас я должна бежать от несчастья любить. Надеюсь, что сердце мое постепенно успокоится, если только я не буду вас видеть.

— Вы представляете, во что превратиться ваша жизнь? — продолжал упорствовать Карон. — Днем, обливаясь слезами благочестия, вы будете усердно вымаливать у Бога прощения. А ночью, проклиная все свои добродетели, вы будете просить у него смерти, чтобы он избавил вас от греховного томления плоти, от своей неутоленной жажды сладострастия, от этого демонического огня, который вы сейчас надеетесь спрятать, словно клад, в тайник и запечатать там навеки. Одумайтесь! Однажды он вырвется из своего заточения, обрушится на вас со страшной силой и собьет с ног. Сумеете ли вы подняться после этого?

На лице Мадлен проступили признаки сомнения, но губы ее твердили все то же самое:

— То, о чем вы мне сейчас так живописно поведали, не имеет ничего общего с любовью. Это бесстыдная страсть, ввергающая нас в геенну огненную. Я не хочу сгореть в этом огне. Я не хочу больше видеть вас, не хочу, чтобы ваше дыхание раздувало пламя в моей груди, — с ожесточением выдохнула она.

— Вы правы. Я говорил о страсти. Но именно страсть — та самая почва, на которой распускаются нежные цветы любви. Убейте ее, втопчите в грязь и что вам достанется? Бесплотный бестелесный дух? Этому возрадуется душа ваша, а что же вы оставите телу? Как вам удастся усмирить его чувственный жар? Отдайте Богу Богово, а кесарю кесарево. И после этого живите с миром, — произнеся эти слова, Карон заметил явную перемену в настроении своей возлюбленной. Он был почти уверен, что одержал полную победу над ее внезапно возникшей слабостью.

Слова Мадлен подтвердили его догадку.

— Вы страшный человек, сударь. Вы подвергаете сомнению то, в чем я окончательно была уверена еще несколько минут назад. У меня не остается больше сил бороться с собой. Но зачем я вам? Я знаю, как нежно вы относитесь к женщинам. Я знаю по себе, как трудно устоять перед вами. Я содрогаюсь от мысли, что однажды вы оставите меня ради одной из них, — с отчаяньем проговорила Мадлен.

— Как вы обо мне могли предположить такое. Ведь я люблю вас, так люблю, что сам удивляюсь. Я испытываю то, что никогда прежде не испытывал! Вы красивее и духовнее всех тех женщин, которых я знал до сих пор. И если вы, находясь во власти изменчивых чувств, которые не дают вам покоя, решите все же отказать мне, знайте, что жертвой, принесенной на алтарь вашей добродетели, явится моя жизнь. Так дайте же мне жить или убейте меня. Жестокая женщина!

Эти слова любовника явились последней каплей, сломившей сопротивление Мадлен. У нее не оставалось больше сил противостоять ему. Забыв все аргументы, которыми она пыталась образумить себя, Мадлен бросилась к Карону, вырвала свое письмо из его рук, и, разорвав его на мелкие клочки, заключила Карона в объятия.