После того, как Егор с сыном покинули его номер, Феоктистов вдруг почувствовал, что полностью опустошен. Было ощущение, что по его душе прошлись хирургическим скальпелем и удалили из нее самое ценное. И теперь она пустая и ровная, как футбольное поле, поверхность, где больше ничего не растет.

Феоктистов никогда не любил сильно копаться в самом себе, подсознательно он боялся, что если увлечется этим процессом, можно выкопать столько всего, что мало не покажется. Он придерживался концепции, что себя нужно знать в неких ограниченных пределах, в которых человеку комфортно. А если становится от этого неприятно, тем паче больно, то к чему эти процедуры? Он знал людей, которые делали все от себя зависящее, дабы максимально навредить самим себе. А потом жаловались всем на свою несчастную жизнь. Нет уж, мазохизм никогда не станет его выбором; лучше что-то не знать или не понимать и быть счастливым, чем все знать и понимать — и быть несчастным.

Но сейчас Феоктистов вдруг почувствовал, что эта жизненная философия, которую он считал непоколебимой, уже не служит ему столь же верно, как до этой минуты. Должен же он дать себе ответ на вопрос: почему ему так тяжело на душе? Из-за того, что его роман с этой провинциальной актрисулечкой завершился, так и не начавшись по существу, что другой мужчина имеет гораздо больше прав на эту женщину? Но это же смешно. Ну да, она в чем-то необычная, непохожая на многих других. Что ж из этого, необычных и непохожих совсем немало, встречал он на своем пути и таких. Но почему-то они не вызывали в нем таких переживаний, хотя были на порядок выше ее. Или дело тут совсем не в ней? Но тогда в чем? Бывает так, что одновременно соединяется сразу несколько негативных обстоятельств. И тогда каждый из них приобретает дополнительную энергию, возникает синергетический эффект. Вот и становится человеку особенно тяжело. А у него для этого достаточно причин. Одно то, что он оказался в этом городе, в этом заштатном театре, уже способно пробить большую пробоину в его душевном равновесии. Ну, а эта Аркашова немного, совсем немного увеличила уже существующее отверстие. Так что дело не в ней или точнее, совсем немного в ней. Просто его жизнь в какой-то момент сорвалась с привычных катушек и полетела в неизвестном направлении, сметая все на своем пути. Вот он и почувствовал себя несчастным, обделенным, когда захотелось хотя бы ненадолго прибиться какой-нибудь пристани. Увы, не получилось. А иногда хлопок ладони приводит в движении огромную снежную лавину. Так случилось и с ним.

Эти объяснения успокоили Феоктистова до такой степени, что он даже повеселел. Этому же поспособствовал и стакан коньяка, который он выпил перед тем, как отправиться в театр на очередную репетицию. Он шел по улице и улыбался, алкоголь весело шумел в голове. Феоктистов был уверен, что преодолел душевный кризис. Будто и раньше с ним не случалось нечто подобное; еще сколько раз, но всегда он выходил из него победителем. Так будет и теперь.

Но когда он пришел в театр прежнее настроение вернулось. Среди явившихся на репетицию артистов Аркашову он не увидел. Он подумал, что она, пока еще есть время, где-нибудь драит полы, он обошел все помещения, но ее так и не обнаружил. Куда же она задевалась? Он вдруг почувствовал злость. Когда он ее желает видеть, она словно бы специально не появляется.

Феоктистов вернулся в зрительный зал, стесняясь, спросил у нескольких артистов, где Аркашова? Но ни один из них не имел на сей счет никаких представлений. Он сел в кресло, и молча просидел в нем всю репетицию, не промолвив ни слова. Да и почти не смотрел на сцену. Ему стало окончательно все равно, что делают эти люди с его пьесой. Пусть кромсают, портят, режут на части, в общем, делают, что как хотят. Ему абсолютно все равно.

Едва репетиция закончилась, Феоктистов вскочил с кресла и бросился к выходу, хотя режиссер направился к нему, видимо желая поинтересоваться его впечатлениями. Но меньше всего ему сейчас хотелось что-то обсуждать с ним.

Он вернулся в номер. Делать было абсолютно нечего, как первым людям на земле. Феоктистов, не раздеваясь, бросился в кровать. Ему хотелось быстрей заснуть. Когда спишь, ты отсутствуешь, твои проблемы уходят вместе со сном куда-то в мировое пространство и какое-то время там пребывают. Правда, когда просыпаешься, они мгновенно возвращаются. Но все же есть хотя бы небольшая передышка. А это уже неплохо.

Но заснуть не удавалось, что-то упорно мешало этому. Впрочем, Феоктистов прекрасно знал что, вернее, кто: Аркашова. Точнее, мысли о ней, которые неслись по голове, словно горная река, бесконечным и бурным потоком, сметая все на своем пути. И прогнать их не было никакой возможности. Он даже застонал от бессилия; надо же так вляпаться. А ведь ничего не предвещало такого поворота судьбы.

Раздался стук в дверь. Феоктистов сел на кровать. Кого там еще принесло? Неужели не могут отстать от него, он не желает никого видеть.

Феоктистов, волоча ноги, пошел открывать. И замер от неожиданности, на пороге стояла Аркашова.

— Мне передали, что вы искали меня в театре.

— Да, я хотел вас видеть, — выдавил из себя Феоктистов, с трудом стараясь сдержать радость. — Но вас не было на репетиции.

— Я взяла выходной.

— Понимаю, дела личные в первую очередь. Только скоро премьера, я бы не советовал вам пропускать репетиции.

— Моя роль в спектакле настолько мала, что от меня не требуется присутствия в театре каждый день.

Феоктистов почувствовал, как снова закипает.

— В моей пьесе, как, впрочем, и в жизни, нет маленьких ролей, запомните. А если вы до сих пор не поняли этого, то вы плохая актриса. В таком случае вам лучше бросить это ремесло и переквалифицироваться в уборщицу. Я не сомневаюсь, что вас ждет блистательная карьера на этом поприще.

— Для этого вы искали меня, чтобы предсказать мне это мое великое будущее?

— Не надо быть большим пророком, чтобы увидеть это, — наполнил Феоктистов свой голос до краев сарказмом.

— Вы сегодня встали не с той ноги или вам приснился дурной сон?

— Вот именно, дурной сон. Только он мне не приснился. Это грезы наяву.

— Это интересно. Кто же в ваших грезах был главным героем?

— Как выяснилось не я. Мне в этом спектакле отведена второстепенная роль. Вот они законы искаженной реальности. Первые там последние, а последние — первые.

— Что же вы так не приемлете в этом? Познание мира иллюзий бывает очень полезным для творческого человека.

— Да, особенно если он идеалист, у которого масса творческих планов один другого безумней. Что это такое, как не сон разума?

Аркашова как-то странно посмотрела на своего собеседника.

— За сном всегда следует пробуждение. Важно, чтобы эти иллюзии не превратились в ложные идеалы. Иначе таким творцом будет управлять не дух божий, а комплексы и ущербность, и он эту ложь будет передавать людям.

— К несчастью люди часто отдают предпочтение лжи, нежели истине. Они не хотят настоящих чувств, они хотят их заменителей.

— Не правда, никто не хочет быть обманутым.

— Зато обманывают сами. И вы из их числа.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы, как и все остальные, даете надежду, а затем отнимаете ее.

— Сейчас я как все, а недавно вы говорили, что я особенная. Что-то не видно последовательности в ваших оценках.

— А это потому, что нет логики в ваших поступках. А поскольку я вполне адекватен, вот и смотрите, что вы из себя представляете.

— А вам не кажется, что зеркало ваше кривое?

— Да это вы только тем и занимаетесь, что кривите душой. Строите тут из себя Василису Премудрую, а поступаете, как последняя дура.

— Что-то я вас не пойму. Прошлый раз вы хотели любви, сейчас кипите от ненависти.

— А от любви до ненависти один шаг.

— Кто это вам сказал?

— Это известная истина.

— Это не истина. Это ложь. Тот, кто это сказал, и понятия не имеет о любви.

— Ну, да. Как же это я не понял сразу. Передо мной великая хранительница великой истины. Только вот ключи от нее вы собираетесь отдать полному ничтожеству.

Аркашова покачала головой.

— Я вижу, вы сегодня не в себе Лучше бы я не приходила сюда.

— Лучше бы было, если бы вы вообще встречались мне пореже. С такими, как вы хорошо держаться на расстоянии. Вы представляете скрытую угрозу для мужчин, которые заинтересованы в вас.

— Угроза исходит от вас, а не от меня. Вы мне можете объяснить, наконец, что вас привело в такое возбужденное состояние.

— И вы еще спрашиваете. Я не понимаю, что вами движет? Зачем вы приручали, прикармливали меня, чтобы потом остаться с каким-то убожеством, который всю жизнь разменивал вас на десятки других женщин, который даже не видит и сотой доли ваших достоинств?

— Что-то я совсем не понимаю, кого вы имеете в виду?

— Да муженька вашего.

— Вам явно приснился дурной сон. С тех пор, как мы виделись последний раз, я не принимаю никаких судьбоносных решений ни по поводу вас, ни по поводу Егора.

— Нет, это был не сон. Ваш муженек явился сюда, да еще не один, а с вашим сыном и потребовал, чтобы я оставил вас в покое по причине вашего семейного воссоединения.

Несколько секунд Аркашова пребывала в неподвижности.

— А вы ничего не путаете?

— Да нет же, говорю я вам, что так и было. Спросите у Егора, он подтвердит.

— Егор очевидно пошутил. Он любит всякие розыгрыши. А если бы это было и так, что вам до этого? Это моя жизнь и вы к ней не имеете никакого отношения.

— Вот как? С некоторых пор мне казалось, что в наших отношениях произошел некоторый сдвиг, который позволял мне надеяться на особое ваше расположение.

Внезапно Аркашова поморщилась.

— Не надо красивых фраз. Вы просто надеялись, что с моей помощью развеете скуку, которая одолевает вас здесь.

— Иногда начинают с этого, а заканчивают любовью.

— Хуже, когда происходит наоборот.

— Еще хуже, когда все кончается, даже не начавшись.

— Чем же это хуже?

— Странно, что вы этого не понимаете. Вы все ждете каких-то знаков или голосов. А все, что от вас требуется, это прислушаться к своему сердцу и понять, что мир дарит нам еще одну возможность приблизиться к любви. Давайте же используем эту возможность.

Внезапно Феоктистов обнял Аркашову и попытался поцеловать. Но их объятия продлились не больше секунды, она вырвалась и убежала.