Был уже поздний вечер, когда Аркашова покинула театр. Она чувствовала себя усталой, пришлось перемыть все два этажа. А тут еще вдобавок темно и идет сильный дождь. А она так хотела прогуляться, подышать свежим воздухом. После паров хлорки это особенно необходимо. Но ничего не поделаешь, придется идти сразу домой.

Аркашова развернула над собой зонтик, по которому сразу же забарабанили дождевые капли. Внезапно на нее стала быстро надвигаться тень мужчины. Это было так неожиданно, что она вздрогнула.

— Кто здесь?! — крикнула она.

— Не волнуйтесь, это я, а не грабитель, — отозвался Феоктистов.

— Был бы грабитель, я бы и не волновалась, — облегчением ответила она.

— Спасибо, другого от вас я и не ожидал услышать. Ей богу, для святой вы весьма не любезны.

— Вы меня с кем-то спутали, — возразила она, продолжив путь. — Я никогда не претендовала на лавры матери Терезы. К тому же я не христианская мученица, и не люблю мокнуть под дождем.

— Извините, давайте где-нибудь спрячемся.

— Очень странное предложение. Как будто мы что-то с вами украли. А где же спрятаться?

Феоктистов в поисках укрытия огляделся по сторонам.

— Да вот хотя бы в подъезде этого дома. Бежим, дождь усиливается.

Феоктистов схватил Аркашову за руку, вместе они помчались в подъезд. Он оказался довольно грязным, зато сухим.

— Конечно, не номер люкс, но по крайней мере, здесь не льет, — оценил Феоктистов.

— В этом вопросе с вами трудно не согласиться, — не скрывая иронии, ответила Аркашова.

— Давайте закончим пикировку, — предложил Феоктистов.

— А что начнем?

— Не знаю. Зато знаю, что для того, чтобы начать что-то новое нужно закончить со старым. Вот я и предлагаю.

— Предположим, я принимаю предложение, но что же вы хотите начать, особенно здесь, в этом подъезде, где, кажется, не убирались лет двести.

— Да, какая разница, где начинать. Чтобы изменилось, если бы здесь убирали каждый день. Но что вы за странная женщина, все же отлично понимаете, но вместо этого упрямо талдычите что-то свое. Поди и сами не рады.

— Откуда у вас такая проницательность?

— От верблюда.

— Ну, знаете, я пошла. С меня хватит.

Аркашова сделала пару шагов к двери подъезда, но дальше уйти ей не удалось, Феоктистов сильно схватил ее за руку и притянул к себе. Их губы сами нашли друг друга.

Поцелуй был затяжным, он бы еще мог продолжаться еще долго, если бы Аркашова вдруг не вырвалась из его объятий.

Несколько секунд, они молча, словно не узнавая, смотрели друг на друга.

— Что это было? — первым спросил Феоктистов.

— Ничего не было, — буркнула Аркашова.

— Нет, было, — настаивал Феоктистов, — мы с вами поцеловались. Причем, именно поцеловались, а не я вас целовал. Вы целовали меня тоже. Ваш язык был у меня во рту и выделывал там такие пируэты.

— Вы что, всегда после поцелуя даете подробные комментарии к нему?

— Ничего подобного, это впервые. Но, имея дело с такой женщиной, как вы, нужно на всякий случай подстраховаться.

— Вы опять за свое? Знаете, я все же пойду.

— Не уходите, прошу вас, — сразу же сменил тон Феоктистов. — Все дело в том, что я не знаю, как с вами говорить. Я никак не могу найти верный тон.

— Почему?

— Я бы хотел спросить об этом у вас. До сих пор я полагал, что все женщины делятся на две группы: на очень большую, с которыми не о чем говорить, а потому можно говорить о чем угодно, и на очень маленькую, с которыми есть о чем поговорить. Но вы относитесь к третьей группе: с вами есть о чем поговорить, но я не знаю, о чем и как говорить.

— На самом деле, все значительно проще, говорите то, что действительно думаете, что лежит сейчас у вас на сердце. Не пытайтесь изображать из себя супермена. Я сразу поняла, что вы не супермен.

— А я до сих пор, наверное, не избавился от этой иллюзии. Значит, вы предлагаете говорить о том, что на сердце. Эта история с Егором…

— Нет никакой истории с Егором, — перебила она его. — Он привез из деревни сына, подговорил его, что надо сказать. Сегодня утром мы окончательно выяснили отношения, я сказала ему, что больше не желаю его видеть.

— А что же ваш сын? — Феоктистов едва скрывал радость.

— Сын дома. Ой, я же должна бежать к нему.

— Подождите еще две минуты. Значит, мир?

— Я чувствую, вы хотите повторить поцелуй, — лукаво поглядела она на него.

— В общем, да, — улыбнулся в ответ Феоктистов. — А я чувствую, что вы совсем не против.

В общем, да, — тоже улыбнулась она.

Внезапно они оба одновременно засмеялись, а затем оказались в объятиях друг друга.

— И что все это обозначает? — прошептал Феоктистов, не выпуская из объятий Аркашову.

— А это вы уж сами решайте.

— А вы для себя решили?

— Кое-что решила, а кое-что нет.

— А можно узнать это кое- что?

— Пока нет. Пока я решила кое-что только для себя. А вам я советую ничего не принимать всерьез. Скоро премьера, вы вернетесь домой. А там все будет выглядеть по-другому.

— Этого я и боюсь.

— Ничего не надо бояться. Все, что не делается, все к лучшему.

— Даже если все катится к чертовой матери? — отодвинулся он от нее, чтобы лучше разглядеть выражения ее лица.

— Разумеется. Если это катится к чертовой матери, значит туда этому и дорога.

— А если туда же качусь и я? Значит, и мне туда дорога?

— А вы на самом деле не знаете, куда катитесь. Между тем, то, что вам кажется, и тем, что есть на самом деле, может быть гигантская разница.

— Знаете, я почти готов вам поверить. Вот до чего вы меня довели.

— Это еще только самое начало. Извините, в подъезде было замечательно, но мне пора.

— Я вас провожу.

— Нет, я хочу побыть одна. Мне сегодня нужно ваше незримое присутствие. Иногда это продвигает отношения людей гораздо дальше, чем постоянный контакт между ними. И уж тем более в таком случае вы не будете говорить мне колкости.

— Я уже дошел до того, что соглашаюсь и с этим вариантом, — вздохнул Феоктистов. — Пойдемте. Кстати, на улице не слышно дождя.

— Жаль, а мне сейчас хотелось пройтись под дождем. Идемте.