Мысль пойти к Аркашовой пришла к Феоктистову совершенно внезапно. Он лежал в гостинице на кровати, делать было совершенно нечего, и ему снова стало так тошно, что хоть начинай выть. В этом городе ему было одиноко, как, пожалуй, еще нигде. Какое-то ужасное чувство, которое готово в любую минуту раздавить своей непомерной тяжестью грудь. Ему вдруг стало страшно; он зримо представил, как это происходит, что даже пересел на стул. Конечно, был давно проверенный способ борьбы с этим недугом, но сейчас не хотелось к нему прибегать. Сколько же можно пить, да еще в виде сольного номера. Он и так с момента своего приезда сюда только этим и занимается. Вон даже какой-то местной аборигенке пришлось его спасать.

Сам не зная, почему он вдруг стал думать об этой женщине. Она действительно артистка, сегодня он обнаружил ее на репетиции. Правда, как она играет он так и не понял, слишком уж мала и незначительна у нее роль. Скорей всего плохо, иначе бы ей давали роли другого плана. Впрочем, какое ему до этого дела. Увидел, забыл.

Но отмахнуться от мыслей о своей новой знакомой к некоторому для него удивлению сразу не удалось. Какая-то она все же странная. Несет невесть что. А что она там говорила про кошелек, якобы его потеряла, и у нее нет больше денег.

Неожиданно для себя Феоктистов принялся искать кошелок в номере, заглянул, куда только сумел, но так ничего и не нашел. Внезапно к нему пришла одна мысль. Он выскочил на улицу.

Так как город он почти не знал, то поиск нужного магазина занял у него почти час. Но он все же нашел, то, что искал, точно такой же кошелек, как показывала ему эта женщина. Немного поразмыслив, он затолкал туда деньги.

Осталось узнать ее адрес. В этом ему помогла кадровичка из театра. На вопрос, зачем он ему, Феоктистов ответил почти правдой: Аркашова потеряла кошелек, а он его нашел. По лицу женщины он понял, что она не слишком поверила в его версию. Но уж это ему было точно все равно.

Почему-то он был уверен, что Аркашова встретит его с огромной радостью, едва ли не бросится ему на шею. Но ее холодный прием оказал на него воздействие подобно вылитому на него ушату холодной воды. Он покинул ее дом, весь кипя от злости и негодования. Кто она такая, чтобы так пренебрежительно к нему относиться. Он еще ей покажет, скажет режиссеру, чтобы передал ее роль другой артистке. Вот тогда она поймет, как нужно относиться к таким людям, как он. Вот что он сделает, пойдет к ней еще раз и выскажет все, что о ней думает. Последнее слово должно оставаться за ним. А ведь это ничтожество, поди, думает, что одержала победу над столичным гастролером, вытолкнув его из своего дома. Вспомнив об этом унижении, Феоктистов снова закипел.

На этот раз Феоктистов застал ее в тот момент, когда она ела, как и говорила, картошку с салом. Когда она ему отворила дверь, он сразу же увидел на столе эту нехитрую трапезу.

Сама же Аркашова не скрывала, что крайне удивлена его появлением.

— Это вы? Я не думала…

— Не думали, что я к вам снова заявлюсь, — торжествуя, произнес Феоктистов. — А я вот решил. Да, я нахал. Но что делать, если в этом мерзком городе нет ни одной достопримечательности. Одни серые дома и люди. Кроме вас. Что вы там вчера сказали: «ваш гений растворится во времени, как дым, если не будет соответствующего ему пространства. Так, что мы с вами в одной упряжке, господин великий Творец!» Я ничего не перепутал, запомнил слово в слово. Так вы действительно полагаете, что мы с вами в одной упряжке. И нас везут одни и те же кони. Вот только куда? — Он подошел к столу и сделал вид, что внимательно рассматривает, что на нем находится. — В самом деле, картошка! Вы меня не угостите, вы ее вчера так расхваливали, что у меня даже потекли слюнки. Лучшая в мире картошка.

— Я не говорила, что она лучшая. Просто хорошая. Если желаете, я вам сварю.

— Да я всю жизнь мечтал отведать вашей картошечки. Можно сказать, и приехал, чтобы ее попробовать, А все остальное, так, для камуфляжа.

— Хорошо, я сварю вам картошки. Только придется подождать.

— Я не тороплюсь.

— Я пойду на кухню, почищу картошку.

— А, можно я с вами, вдруг вы как-то ее и чистите по- особому.

— Как пожелаете. Но боюсь, что аттракцион вам покажется скучным, ничего интересного предложить вам не смогу.

Они прошли на кухню. Аркашова, как и обещала, принялась чистить картошку.

— Сегодня была первая настоящая репетиция. Как вам моя пьеса?

— Ничего. Бывает лучше.

— Вот как! Скажите, пожалуйста. Ну, конечно, как я забыл, в Гамлете, вы, наверное, играли Офелию.

— Я не играла в Гамлете. Мне не нравится эта пьеса.

— Что? — От изумления он едва не свалился со стула. Вам не нравится Гамлет. А позвольте узнать, почему?

— На протяжении всей пьесы Гамлет не может понять, что с ним происходит, он тычется во все щели, как глупый щенок. Хотя то, что все против него замышляют, всем очевидно. Поэтому и погибает. Я бы на его месте не стала так безрассудно поступать. Скучно смотреть пьесу о не очень умном человеке. Лучше поступать умно, чем рассуждать умно.

— Бедный Шекспир, он и не подозревал, что через несколько столетий у него найдется такой суровый критик. Если он на том свете сейчас слышит вас, у него там начинается несварение желудка.

— Он слышит.

Феоктистов едва снова не свалился со стула. А может, она все же сумасшедшая, прикинул он.

— Как вы можете это знать? Нет, вы все же не нормальная. Объясните.

— Просто мне всегда казалось, что в смерти нет никакого смысла, если она нас нисколько не меняет, если мы и после нее остаемся такими же невежественными и ограниченными. Если что и способно нас сделать всеведущими, то только она.

— Разве со смертью все не кончается?

— Все только начинается.

— Ну да, жизнь после смерти. В общем, театр продолжается и там. И, наверное, есть те, кто даже пишут там пьесы. А если есть, кто пишут пьесы, значит, есть и те, кто их играет. Значит, без работы мы с вами там не останемся. Впрочем, оставим загробный мир. Лучше скажите, что вам не нравится в моей пьесе.

— Она про любовь, а любви в ней почти нет.

— А что же есть?

— Думаю, в ней есть вы, человек, который не умеет любить, а от того и мучается. Вас это беспокоит, об этом вы и пишите. Все, картошку почистила, через пятнадцать минут она сварится.

Феоктистов вскочил со стула.

— К черту картошку! То есть, картошка — это замечательно. Но что, по-вашему, означает не уметь любить?

— Любовь — это путь к Богу, а человек, которого вы любите, — это дверь, через которую он заходит на этот путь. А у вас все ровно наоборот, все ваши герои любовь стягивают, как одеяло, исключительно на себя. От того и несчастны.

— Не считайте меня за идиота! Конечно, есть и такая любовь, но я пишу о любви грешной. И о грешных людях. О таких, как мы с вами. А вы мне читаете проповеди, как в церкви. Вам никогда не хотелось уйти в монастырь, стать монашенкой. Кстати, а вы случайно не девственница?

— У меня есть сын, он сейчас у мамы в деревне. Я была замужем десять лет.

— Хотя бы это хорошо. Терпеть не могу девственниц. Для меня девственница такая же аномалия, как Бермудский треугольник. Или даже похуже.

— Почему вы меня все время оскорбляете. Вы что таким образом защищаетесь от меня?

— Я от вас защищаюсь?! Да кто вы такая! Вы меня раздражаете, действуете, как красная тряпка на быка. Строите из себя развратницу-монашку.

— Мне кажется, будет лучше, если вы уйдете.

— А картошка. Я хочу попробовать вашей картошки.

— Картошку можно съесть, где угодно. Я вас прошу, уйдите. Нам не надо встречаться, мы — антиподы.

— Кто мы?

— Антиподы — это противоположные точки на земном шаре. Нам не понять друг друга. Мы из разных миров.

— А кто говорил, что мы в одном экипаже. Что без вас нет меня, а без меня — вас. Что-то вы не последовательны.

— Я ошибалась или преувеличивала. Мы вполне можем обойтись друг без друга. Хотите, я вообще не стану играть в вашей пьесе. Роль у меня маленькая, любая актриса меня заменит.

— Ну, уж нет. Вы так легко от меня не отделаетесь. Вообразили себя наместником Бога на земле! Рассуждаете о творчестве, о любви, как о своей картошке. А что вы во всем этом понимаете. Хотите пари, что вас бросил муж.

— Да, бросил, — спокойно подтвердила Аркашова. — Но это вас нисколько не касается. Прошу вас, уйдите. И не приходите ко мне больше. Вы из тех, кто приносит несчастье в первую очередь самим себе. А значит, и всем, кто с вами близко соприкасается.

— Да, вы просто боитесь меня.

— У меня нет причин вас бояться. Но я стараюсь держаться по возможности подальше от таких людей, как вы. Я дала себе такое слово уже давно. И не вижу причин его нарушать.

— Говоря прямым языком, вы меня выставляете вон.

— Я прошу вас уйти и не приходить. И вообще, давайте ограничим наши отношения исключительно деловыми рамками. Так будет лучше для нас обоих.

Взгляд Феоктистова упал на кастрюлю, в которой кипела вода.

— Картошка сварилась, — сказал он.

— Я могу дать ее вам домой. — Не спрашивая у него согласия, она быстро достала картошку из воды, завернула ее в фольгу, фольгу положила в пакет и протянула его Феоктистова. — Вот возьмите.

Феоктистов взял пакет, и, не сказав больше ни слова, вышел.