1

У старика с тусклыми, вечно воспаленными глазами было странное имя – Инф. Его серый, видавший виды плащ, мятая шляпа и рыжие, армейские ботинки порядком примелькались посетителям таверны «Три дуба» и на него никто не обращал внимания. Старик обычно убирал территорию возле таверны по утрам, когда вокруг почти никого не было. Шаркая метлой, он прогонял со старинных лавочек, с замысловато изогнутыми чугунными стойками, случайных людей, криво улыбался в ответ, когда на него ругались, а потом долго прикуривал мятую сигарету, словно осмысливая то, что только услышал. Постепенно улыбка старика гасла, лицо становилось безразлично-мрачным и он снова принимался шаркать метлой. Работал он плохо, то ли потому что у него сильно дрожали руки, то ли потому что он плохо видел. Но старика терпели. Если вечером его пускали в «Три дуба», он усаживался за самый дальний столик, в углу, быстро напивался и никого не трогал. Разве что черт Конфеткин соглашался иногда составить ему компанию.

Общение старика и черта носило довольно странный характер. Старик Инф почти ничего не говорил, иногда отрывисто смеялся над шутками Конфеткина, обнажая при этом редкие, длинные зубы, а когда хмель окончательно кружил ему голову, старик хватал черта Конфеткина за худое плечо и тряс его, пытаясь заглянуть в круглые и насмешливые, чертенячьи глаза.

– А ты знаешь, что я видел? – кричал он. – Знаешь?!..

Уже окончательно хмелея, старик силился рассказывать черту истории о затонувших кораблях, с трюмами полными золота, или о таинственных островах, с зарытыми на них кладами. При этом старик делал страшные глаза и переходил на шепот. Его мысль часто обрывалась, он замолкал и тупо смотрел мимо лица собеседника, пытаясь вспомнить, о чем он говорил.

Ходили слухи, что в молодости Инф числился в знаменитых альфонсах, слыл удачливым наемным убийцей и даже отравителем, освоившим какие-то новые, азиатские методы работы. Другие утверждали, что Инф, в общем-то, всегда был безобидным искателем приключений, иногда насильником (когда золота не было, а гульнуть хотелось), а те три-четыре трупа на его совести не есть что-то особенное для человека прижившегося на старости лет в «Трех дубах».

Короче говоря, общение старика Инфа и черта Конфеткина хотя и было редким, но, имея свой тайный смысл (разумеется, понятный только черту), оно имело и свои традиции. Для начала Конфеткин щедро угощал старика спиртным, болтал о мелочах и рассказывал ему последние, как правило, малозначащие новости. Время шло, старик хмелел и ближе к середине разговора, когда он начинал трясти черта за плечо, Конфеткин вдруг принимался щуриться, а в его глазах, обращенных на собеседника, загорался нездоровый, желтый огонек. Черт смотрел на старика так, словно сам хотел спросить его о чем-то важном. Но, исподволь подбираясь к этому, Конфеткин исхитрялся сам запутаться в своих бесконечных намеках типа «Ты мне лучше откровенно скажи…» или «Сбрехнул – ладно, но ты меру знай. Понимаешь?.. Меру!» Когда старик вдруг замолкал, прерывая свой очередной лживый рассказ о золоте, черт нервничал и, чтобы раззадорить старика, принимался на него покрикивать. Вопрос, который, судя по всему, очень интересовал черта, был непрост, нечист, но нечист с каким-то особенным вывертом, и требовал от Конфеткина едва ли не дьявольского изворота ума, которого ему явно не хватало.

Старик Инф пил дальше и тупел до полной одеревенелости, чем всегда раздражал черта. Если у Конфеткина окончательно портилось настроение, он жаловался бармену – трехглазому здоровяку Баку – и тот, предварительно почесав на голове бычий рог, (а делал он это всегда, даже если вопрос не требовал раздумий) приказывал выбросить Инфа на улицу. Старик мог спать везде: возле мусорных баков, на лавочке, под старой липой, прямо на асфальте у входа в «Три дуба», а летом в маслянистой луже на автостоянке для «vip-персон».

– Просто удивительная, невероятная сволочь этот старик! – хныкал перед Баком черт.

Здоровяк Банк смеялся так, что тряслись стекла в узких оконных рамах, а под закопченным потолком таверны раскачивалась небольшая люстра, которая по поверью нечистой силы, служила еще на корабле знаменитого пирата Моргана.

– А ты что от него хочешь? – спрашивал Конфеткина Банк. – Надо что – спроси, а то крутишься вокруг и около, как карась возле червяка на крючке.

Конфеткин мрачнел и отмалчивался.

– Хитришь, значит? – подмигивал Банк. Он понимающе хмыкал и терял к черту интерес.

Иногда после общения со стариком, когда разговор получался особенно крикливым, черта бил мелкий, нервный озноб. Выждав какое-то время, он шел на улицу, присаживался рядом со спящим Инфом и, поводя длинными ушами, слушал его сонный бред.

Старик ругался сквозь сон самыми черными словами, нес околесицу про какого-то задушенного ребенка какой-то Жанны и три закопанных в саду за таверной трупа. Но даже тогда он не переставал хныкать, а в его словах постоянно слышалась какая-то тоскливая, щемящая, как у плохо смазанной дверной петли, нотка.

– Что б ты сдох! – терял терпение и лаял на «друга» Конфеткин.

Он пинал старика «на прощание», тот что-то мычал и тянулся рукой к ударившей его ноге, «обутой» в хорошо отполированное копыто…

2

– Большая Игра, брат! – черт Конфеткин курил сигару и с нескрываемым удовольствием посматривал то на сидящего напротив него старика Инфа, то на посетителей таверны. – Начнется здесь и сейчас. Будет весело.

Старик выглядел скучным, помятым, а с его худого плеча, как с наряженной елки, свисала длинная, тонкая «кудряшка» апельсиновой кожуры. Инф рассматривал пустой стакан на столе, иногда косился на бутылку между руками черта и, явно осознавая свою ничтожность, боялся оглядываться по сторонам.

– Ладно, прости за вчерашнее, – черт улыбнулся старику. – Ну, не сдержался. Хотя ты сам виноват…

Инф кивнул головой, не поднимая ее.

– Кожуру с плеча сними, – еще больше подобрел черт. – Валяешься, где придется…

Инф послушно выполнил совет и не сказал спасибо.

В зале таверны было шумнее обычного. Визжали подвыпившие молодые черти, хохотали женщины, где-то уже ссорились грубые, угрожающие голоса, (хотя вечеринка только началась), а за соседним столиком – как раз напротив столика Конфеткина и Инфа, – пожилая, богато одетая дама целовалась с юнцом в распахнутой до пупа рубашке.

Гордый и важный бармен Бак обозревал свое заведение с важностью капитана. Иногда он покрикивал на особо зарвавшихся гостей, шум на мгновение стихал покрываемый мощным басом трехглазого черта, похожим на пароходную сирену, но потом потихоньку разгорался снова. Бак снисходительно улыбался, третий глаз на его широком, слегка вмятом лбу, приоткрывался и оттуда (особенно тем, кто уже здорово выпил) казалось, идет белый, слепящий и неживой свет.

– Вообще-то, это я первый понял, что игра будет Большой, – продолжил черт Конфеткин. Он налил в стакан Инфа немного вина и подмигнул ему. – Проверил вчера одного типа… И угадал! – черт засмеялся. – Ты сам сейчас все увидишь.

Самым большим чувством, на которое был способен черт Конфеткин, точнее говоря, чувством, способным сделать его счастливым, было самомнение. Конечно же, черт уважал и любил, например, удачу, везение и обычный воровской фарт, но какими бы крупными они не были, в подобных завершениях темных дел все-таки было что-то случайное, а значит не солидное и хрупкое. Потому и самомнение, которое они рождали, было жиденьким, крикливым и (чего уж Конфеткин откровенно не любил) частенько просто дешевым.

– Я пару дней назад к одному типу домой заглянул, – черт наклонился поближе к старику Инфу и жарко зашептал: – Нет, не обыск… Другое! – сигара Конфеткина пыхнула густым облачком дыма. – Посмотрел просто… Ну, фотки… Файлы на компьютере… Женские трусы под тахтой. Это все обычное дело. А вот хорошо вычищенный пистолет в кармане пиджака – дело уже другого рода. Понимаешь?

Старик Инф крепко, всей ладонью взял стакан со спиртным и медленно выпил его. Осмотрев стакан, старик поставил его на стол и сказал:

– Еще налей.

– О-о-ох, ты и скотина!.. – усмешка Конфеткина легко превратилась в широкую, почти дружескую улыбку. – Подожди немного, а то раньше времени под стол поползешь. Игра, брат!.. Без игры и жизнь – не жизнь.

В зале зашумели сильнее, началось какое-то движение. Разом мигнули и ярче загорелись свечи под темным потолком. Кто-то громко крикнул: «Дайте еще коньяка!» и почти тут же раздалась оплеуха. «Ты что?..» – удивился голос, просивший спиртное. Ему не ответили, а может быть, все-таки ответили, но так, что голос болезненно вскрикнул и притих.

– Игра там будет, – черт Конфеткин показал Инфу на ярко освещенный пустой стол в центре зала. – Идут уже… Смотри!

К столу вышли трое: молодая, очень красивая женщина лет двадцати пяти и двое молодых мужчин. У женщины были светлые, прекрасно уложенные волосы и огромные, немного удивленные глаза.

– Ну и фигурка! – не выдержал и хихикнул Конфеткин. – Где и кто ее так отполировал, а?!

Вторым человеком был здоровый, метра под два, бугай с вислыми плечами. Его голова словно вросла в плечи, он поворачивал ее медленно и при чем так, что в этом движении невольно чувствовалась угроза. Узкий лоб, небольшой нос и маленькие глазки сжимали лицо гиганта во что-то сморщенное, карликовое, и на этой почти пародийной маске застыло выражение презрения.

– Типичный гладиатор, – Конфеткин с нескрываемым любопытством рассматривал игрока. – Таких сюда частенько тянет. Думают, что сильнее всех… – черт презрительно скривил губы: – Одним словом, мясо!..

Третий игрок – рослый, худощавый и стройный – улыбался спокойной, даже доброжелательной улыбкой. Ему было что-то около тридцати. Он сел в кресло за главным игровым столом первым, оглянулся по сторонам и, очевидно, не найдя ничего примечательного, принялся спокойно изучать физиономию бармена Бака. Когда за стол сели двое остальных – молодая женщина предпочла сделать это последней, словно опасалась какого-то подвоха – зал захлопал в ладоши.

– Ну, все готово, – сказал черт Конфеткин, продолжая изучающее рассматривать игроков за столом. Он пнул ногой старика Инфа. – Не спи, главное пропустишь. Тут происходит все просто и быстро, как между двумя мышами в пустой тыкве.

Инф механически кивнул. Он продолжал рассматривать пустой стакан, теребил пальцем нижнюю губу и время от времени опасливо посматривал в сторону гиганта Бака.

К троим гостям за центральным столом не спеша подошел Банк. Бармен положил перед каждым гостем лист бумаги, внимательно осмотрел их лица, и только почесав свой рог, отошел в сторону. В зале послышался легкий шепот и тут же стих.

Конфеткин плеснул вина в стакан Инфа.

– Ты знаешь, такие бумаги тут часто подписываются, – горячо зашептал Инфу Конфеткин. – Подумаешь беда – продать душу. Я уверен, что тот, который похож на здоровенного медведя – хронический неудачник и он наверняка напишет на своем листке «везение», «везуха» или что-то в этом роде. Я слышал, он проиграл в двух последних боксерских поединках, а в третьем ему чуть не свернули шею. Симпатичной ведьмочке скорее всего нужны деньги, но их никогда не бывает достаточно много. Ты видел у нее кольцо на пальце? Значит, замужем, а муж – банкрот. Иначе она здесь не оказалась бы. Товар такой девочки – лицо и фигурка. Наверное, она напишет «сексуальность и абсолютное здоровье». Если они есть – мужик с деньгами всегда найдется. Правильно говорят, что для красивых женщин замужество не только метод развлечения, но и способ получение средств к существованию…

Двое за центральным столом – здоровяк-боксер и молодая женщина – что-то быстро черкнули в своих бумагах. Третий – худощавый молодой человек спортивного вида – как школьник грыз авторучку и напряженно улыбался, рассматривая чистый лист. На его бледном лбу выступили блестящие капельки пота. Стоящий слева от него Бак приоткрыл третий глаз, по-разбойничьи сверкнул им и сжал веко так, что на нем выступили старческие морщины.

Блондинка попыталась встать, но Бак остановил ее легким движением руки. Молодая женщина замерла, с недоумением глядя на старого, уродливого черта. Ее партнер-здоровяк что-то сказал Банку (думается, не особенно приветливое) и одним движением руки сдвинул в его сторону листки бумаги – свой и красавицы-блондинки.

– Все! – коротко и резко сказал он.

– Это он так думает, что это все, – сладким голом шепнул Конфеткин Инфу.

Здоровяк положил руки на подлокотники кресла, резко встал и протянул руку молодой женщине.

Почти тут же раздались два выстрела. Здоровяк чуть дернулся и осел в кресло. Стрелял молодой человек спортивного вида. Пистолет он держал так, что его ствол был едва виден над столом. Молодой человек улыбнулся деревянной улыбкой и перевел ствол на женщину.

– Нет! – громко и с ужасом крикнула та, приподнимаясь в кресле.

Пуля попала ей точно в горло и невидимая сила умело и аккуратно усадила уже мертвую женщину назад в кресло.

Зал молчал. Бак, уже красный от возбуждения, сопел так, что его было слышно даже за столиком черта Конфеткина.

– Теперь эти листки его, понимаешь?! – восхищенно шепнул черт старику. – Ведь Большая Игра так и называется – «Плата на столе». Повторяю, все – его! Во-первых, та удача, которую имел в виду здоровяк, а, во-вторых, то, что пожелала молодая стерва. Закон игры разрешает получить плату за всех. Конечно, теперь тут у нас стреляют редко, но это и есть Большая Игра.

Физиономию старика Инфа искривила вымученная ухмылка.

– Поздравляю победителя.

Он снова рассматривал бутылку между рук Конфеткина.

– Ладно, на, жри! – сказал черт.

Он поставил бутылку посередине стола и едва лишь старик потянулся к ней, снова взял ее в руки и наполнил стакан Инфа до краев.

– Кстати, поздравлять пока не кого – спокойно сказал черт. – Смотри, что будет дальше.

Инф отхлебнул из стакана, закурил и только потом взглянул в сторону центрального стола.

Молодой человек, низко склонившись над столом, пытался что-то написать на своем листке бумаги. Через полминуты он что-то сказал Баку и протянул ему свою авторучку.

– Думает, что ручка не пишет, – шепнул Инфу Конфеткин.

Бак пожал плечами, сделал вид, что не понимает обращенной к нему просьбы. Он хмыкнул и принялся рассматривать свою левую ладонь по величине напоминающую поднос.

Молодой человек оглянулся вокруг, словно ища помощи, но на него смотрели так, что очень быстро ему стало не по себе.

– Сейчас он увидит… – шепнул Конфеткин.

Молодой человек опустил глаза, механически скользнув ими по своему листку, и вдруг странно дернулся всем телом.

– Есть! – засмеялся Конфеткин. – Ему и не нужно было ничего писать. Надпись на его листке появилась сама.

– А что там? – безразлично спросил Инф.

– Только одно слово – «предатель». Те, двое других, только что-то хотели получить здесь, а этот, третий, уже пришел сюда тем, кем хотел стать… И стал им. Понимаешь?

– Нет, – честно признался Инф.

Конфеткин досадливо отмахнулся от старика.

– Ты тупой, как дно бутылки!

Между тем молодой человек отстранился от листка, который лежал перед ним, и на его лице появилось удивление, а потом страх. Подрагивающими руками он взял было этот лист, но Бак сгреб со стола два листка бумаги, а третий, ловко вырвал из рук молодого человека. Старый черт сунул листки в карман засаленной куртки, но не ушел, а остался стоять рядом со столиком.

Откуда-то, точнее говоря, из-за необозримой спины Бака, возникли три рослых черта. Двое из них легко выдернули из кресла молодого человека и потащили его по боковой лестнице на второй этаж. Третий осмотрел два трупа в креслах. Он коснулся ран здоровяка и что-то громко выкрикнул на гортанном языке.

Мертвец в кресле вздрогнул и ожил. Черт-целитель проделал тоже самое с горлом молодой женщины, отчего та не менее быстро пришла в себя и удивленно (примерно так же удивленно, как и раньше) осмотрелась по сторонам.

– Идите, работайте, – недовольно и сипло сказал двоим за столом Банк. – Ты… – он ткнул пальцем в женщину, – ты туда, к гостям… – палец Банка указал на зал. – А ты… – палец Бака показал здоровяку на дверь, – там… Караулить с ребятами будешь.

– Послушайте… – еле слышно начала женщина.

– Молчи! – оборвал ее Банк. – Небось не дура, сама все понимаешь.

– Что?

– Что проиграла.

– Но я не знала! – повысила голос красавица. – Кроме того, меня никто не предупредил, что все может получиться именно так. Я бы никогда не подумала, что Андрей…

– Ты дура, что ли? – перебил возмущенную красотку Банк. – Кто и кого здесь предупреждает? – Бармен улыбнулся, обнажая огромные зубы. – И запомните, не всем везет, ребята.

В зале осторожно засмеялись.

– Старина Бак прав, у нас честнейшая фирма, – пояснил уже порядком захмелевшему Инфу черт Конфеткин. – Первые двое за столом потеряли свои бумаги, потому что умерли, а значит не смогут покинуть «Три дуба». Что касается третьего, – черт кивнул на потолок таверны, где находился ее второй этаж и где исчез худощавый молодой человек, – он в чуть лучшем положении. Но его беда в том, что не он черкнул то слово в своей бумаге. Он его заслужил, он, скажем так, даже достоин его, но не он его написал. А это значит, что он тоже не принадлежит сам себе.

Старик Инф выпил очередной стаканчик.

– Ну и что теперь? – тускло спросил он.

– Формальности, – черт Конфеткин пожал плечами. – Правда, в нашем мире формальности – самая сложная вещь.

– Так значит, его Андрей зовут? – спросил Инф.

– Кого? – удивился Конфеткин.

Старик кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Ну, того гаденыша, которого увели.

Конфеткин расхохотался:

– Чье бы мычало, а чье бы молчало!

3

На какое-то время старик Инф потерял из поля зрения черта Конфеткина. Черт словно сквозь землю провалился и перестал появляться в «Трех дубах». Жизнь старика стала грустнее и темнее. Он кое-как делал свою работу – собирал обертки и пробки, мел, стараясь поднимать как можно больше пыли, а когда на него ругались посетители, старик с удовольствием огрызался и совсем перестал бояться пинков и затрещин.

В дверях «Трех дубов» Инф часто сталкивался с новым охранником-вышибалой, получившим кличку Медведь. Сначала тот держался гордо, но работа (а точнее говоря, обстоятельства связанные со спецификой работы дьявольской таверны) быстро опустили его на самое дно. Костюм Медведя сильно поистрепался после того, как группка пьяных, молодых чертей здорово поелозила по брусчатке не только костюмом, в который был одет вышибала, но и самим Медведем. Громадина Бак разогнал чертей, но беда была не в том, что время от времени появлялись новые, а в том, что Медведю приходилось то спешить под ливень, чтобы открыть дверцу «причалившего» к таверне «Мерседеса»; то перетаскивать большие баки с мусором, прижимая их пластиковые, грязные бока к животу; то про него вдруг просто забывали, и он спал на улице где-нибудь поблизости от Инфа на грязном асфальте.

Сначала Медведь откровенно презирал старика и при случае давал ему увесистого пинка, но постепенно притих. Он все спокойнее переносил его присутствие рядом и даже перестал брезговать разговором с ним.

Сестра Медведя – любивший юмор Бак дал ей имя Мамзи – в общем-то, неплохо прижилась в таверне. Какое-то время она жаловалась Баку на грубость гостей, например, ей не нравилось, что пьяные гости выламывают ей руки, когда тащат в номер. Бак почесал свой знаменитый рог и кивнул. Что это обозначало, осталось загадкой. Но отношение к Мамзи заметно улучшилось. Возможно, кто-то увидел, как кивнул Мамзи хозяин таверны, возможно, сама молодая женщина все смелее решалась на самозащиту, пуская в ход ногти и зубы. Со временем ее дела, в отличие от дел брата, пошли лучше, и в таверне все чаще можно было услышать ее приятный, чуть нервический смех. Клиентам «Трех дубов» нравилось в Мамзи то, что ее никогда не смущало обилие клиентов. Спускаясь вниз со второго этажа, она выпивала бокал вина, улыбалась пусть и не очень свежей улыбкой и тут же присаживалась к кому-нибудь за столик, но не ради следующего клиента, а просто чтобы поболтать. Мамзи не искала работы, работа сама находила ее.

– Не баба, а стальная проволока, – сказал о ней как-то Бак.

Фраза хозяина дьявольской таверны понравилась всем. Мамзи стали уважать еще больше и когда однажды один из пьяных посетителей наотмашь ударил ее по лицу, Бак усмехнулся и поманил к себе грубияна. Тот сразу понял, что ничем хорошим разговор с ухмыляющимся хозяином таверны кончиться не может и бросился было к выходу. Но там его уже ждал хмурый Медведь. Возможно, припомнив, что Мамзи все-таки его сестра, он так отделал гостя, что тот едва не отправился на тот свет.

Реже всех старик Инф видел Андрея решившегося на прилюдное убийство своих друзей. Он безвылазно жил в таверне и спускался вниз, со второго этажа, только затем, чтобы заменить Бака во время подписания очередных договоров с клиентами. Молодой человек был красив, холоден и предельно корректен. Выкладывая чистые листы бумаги перед людьми за столом, он всегда улыбался и даже чуть позже, уже отойдя в сторону и давая людям время подумать, он не переставал улыбаться, но то ли иначе падал свет от «моргановской» люстры, то ли колдовской, прокуренный воздух таверны рождал химеры, старику Инфу всегда казалось, что вместо головы Андрея, он видит белозубый, блестящий череп.

Комнаты Андрея и Мамзи были рядом, причем женская – чуть дальше и клиентам Мамзи приходилось проходить мимо первой. Мамзи всегда бросала презрительный взгляд на дверь бывшего жениха и, гордо вскинув голову, оглядывалась на клиента. Если это был более менее достойный тип, она улыбалась ему, а если… ну… мало ли кого заносит в «Три дуба»?.. взгляд Мамзи становился холодным, как сталь и клиент, вдруг вспомнив про проволоку сказанную как-то Баком, вдруг леденел изнутри так, что невольно ощупывал свое горло.

Время шло… Черт Конфеткин возник (именно возник и никак иначе!), когда Инф собирал бумагу и пустые пластиковые бутылки под окнами таверны, прокалывая их чем-то вроде легкой пики, а затем укладывая в мешок.

Черт улыбнулся старику и спросил:

– Пойдем выпьем, что ли, а?..

Инф замер, бездумно рассматривая черта. Тот протянул Инфу сигарету. Старик не спеша закурил.

Когда молчание затянулось, черт не выдержал и спросил:

– А вообще, как вы тут, а?..

Инф чему-то усмехнулся и направился к дверям таверны.

4

…Еще ни разу в жизни черт Конфеткин не был так говорлив, как в тот дождливый вечер! Он щедро платил за выпивку, умолкал только на пару секунд, чтобы сунуть в рот очередную сигарету и снова говорил, говорил, говорил…

Временами в его глазах мелькало что-то тоскливое и темное, но черт упрямо мотал головой, напряженно улыбался и возобновлял свой монолог.

– … Отдохнул от всего так, что мало не покажется! Есть такая поговорка «где тебя черти носили?» Это точно про меня. Вот, например, на Карибах меня позавчера акула сожрала. А смысл? Она-то думает: «Вот я наелась!», а у самой брюхо пухнет и пухнет. Ба-бах!.. Нет ни акулы, ни смысла. Но море – ладно. Скучно!.. Шторма нет – оно плоское как блин, а если шторм – ну, плескается вода как в корыте. Одним словом, все зыбко и условно, как у нас в «Трех дубах» на пьяной свадьбе двух старых ведьм, – черт выдержал небольшую паузу, оглядывая зал таверны, и словно ища подтверждения своим словам. – Ну, отдыхаю я дальше… А куда полетишь, спрашивается, если уже почти везде был и все видел? Потом думаю: я же на Монблане еще не был! Ну, полез туда… Сначала – камни, потом мох на камнях, потом – просто снег. Чуть не замерз, а веселее не стало. Смерти нет, старик!.. Акулы дохнут от чертячьего мяса, а с Монблана на лыжников иногда падают замерзшие, шерстяные глыбы… В Париже я решил раскачать Эйфелеву башню. В итоге наши же набили мне морду за… – Конфеткин несколько раз щелкнул пальцами, вспоминая нужное слово, – … за религиозный экстремизм. Оказывается, все, что находится на уровне кафедральных крестов – уже свято. Этому закону полторы тысячи лет, но надо же, вспомнили, сволочи!

Опрокинув пару стаканчиков и расслабившись, старик более внимательно слушал болтовню черта. Инф отлично знал, что любой черт не любит ни подобострастия, ни грубости, а поэтому слушал его молча, лишь изредка, ни к месту, кивая головой.

Болтовня Конфеткина затянулась за полночь. Он вспомнил Пекин, Вашингтон и даже какой-то Нью-Хайленд, в котором участвовал в гонках на списанных машинах.

– Трое отправились прямиком туда, – черт ткнул пальцем в потолок. – Пьяные самоубийцы, вот и все… Я сам два раза горел. Медсестра в больнице, после того, как с меня стащили кожаную куртку, потеряла сознание, – черт захохотал. – Вот дура!.. Подумаешь, плечевая кость из поясницы вылезла.

Заметив, что старик начинает пьянеть, черт толкнул его ногой под столом.

– Не спи, тетеря.

– А что, сегодня будет что-нибудь? – старик поднял голову и сонно оглядел зал таверны.

– Может и будет… Только тебе-то что? Ты все равно уснешь через пять минут, – черт вдруг приблизил морду к лицу старика и шепотом спросил: – А эти трое… ну, те самые… Помнишь? Как тут они, а?.. Живут?

Старик кивнул.

– И как?

Инф не знал, что сказать черту. Он немного подумал и стал бормотать что-то невнятное о Мамзи и ее брате Медведе.

– Сопьются, наверное, – заключил он. – Хотя Баку это не выгодно.

– А этот?.. Ну, третий… Его, кажется, Андреем зовут.

Инф честно признался, что почти не видит его.

– Он договора заключает разве что… – неуверенно добавил старик. – Потом сразу уходит наверх.

В зале справа вспыхнула большая драка. Дрались две растрепанные женщины и старый, пьяный черт. С той «воительницы», что помоложе, сыпались бриллианты и веселыми, разноцветными искорками скакали по полу. Дюжего Бака не было за стойкой и драку пришлось разнимать Медведю. Ругань достигла своего апогея. Медведь был не в настроении и вел себя крайне грубо, даже не пытаясь выяснить, кто начал драку и по какой причине.

Черт Конфеткин нагнулся, подобрал один из бриллиантов и без видимого интереса осмотрел его.

– Настоящий, – заключил он. Черт бросил бриллиант на пол. – Договора он, значит, заключает, да?

– Андрей? – переспросил Инф.

Конфеткин промолчал, наблюдая за тем, как Медведь лупит старого черта. Закончив с ним, он схватил за волосы обеих дам и поволок их к выходу. Женщины сильно визжали, а одной из них удалось прокусить руку Медведя, которой он держал ее подругу. Но тот и не подумал разжимать кулак.

Из-за портьеры за стойкой бара появился Бак. Он что-то жевал и бросил мимолетный взгляд в сторону Медведя. На лице бармена не дрогнул ни один мускул. Примерно таким же взглядом он смотрел бы и на уборщицу со шваброй и на то, как его разгоряченные гости иногда превращаются в огненные столбы.

Выбросив женщин за дверь, Медведь вернулся к старому черту. Тот только пришел в себя и пытался встать. Медведь несколько раз ударил его ногой и когда черт снова затих на полу, взял его за ногу и потащил к выходу.

Увидев Конфеткина, Бак махнул ему рукой и презрительно усмехнулся.

– Надоело все… – вдруг изменившимся голосом сказал Конфеткин.

Он налил Инфу полный, до краев, стакан до краев и зло сказал:

– Пей!

5

Прошла пара дней… Черт Конфеткин никуда не исчез, но стал вести себя как-то странно. Он то возникал в самых неожиданных местах, например, на улице, перед капотом подъезжающей к таверне машины, чем вызывал в ней оглушительный, женский визг, то появлялся на крыше «Трех дубов», с железным грохотом гоняясь за перепуганной кошкой, а то вдруг стихал и брался помогать старику Инфу, чего никогда не случалось раньше.

Черт явно нервничал, и это было видно по его раскрасневшемуся пятачку-носу и лихорадочно горящим глазам. Конфеткин мел брусчатку, загоняя мусор под лавочки, а на травянистых загонах затаптывал мусор в мягкую землю. Иногда он снова пропадал, но на очень короткое время и снова появлялся, вызывая при этом то нервный визг, то гневный рев. Теперь он почти не отходил от старого Инфа и в его глазах постоянно светился желтый и хищный, неутолимый огонек. Его помощь Инфу была настолько отвратительна, что старику приходилось выметать мусор из углов, куда сгребал его Конфеткин и выковыривать из земли затоптанные пластиковые стаканчики.

– Вот тоска проклятая! – стонал черт. – Инф, вот послушай:

Конфеткин немного помолчал и спросил:

– Ну, как стихи?

– Игорь Северянин… – неохотно ответил Инф. – Кажется 1909 год.

– Я тебя не спрашивал, кто их написал и когда, – обиделся черт. Конфеткин сел на лавочку, положил кулаки на свои колени и принялся барабанить по ним. – Мне скучно, Фауст!.. – выкрик черта прозвучал вызывающе громко. – Инф ты – Фауст или еще нет? Вот ответь мне, какой идиот придумал фразу «Пока живу – надеюсь»?

Инф пожал плечами:

– Что-то подобное встречалось у Цицерона в «Письмах к Аттику» и у Сенеки в «Нравственных письмах к Луцилию»…

– Грамотный, да?.. – черт презрительно прищурился. – Про Северянина, Цицерона и Сенеку знаешь. А хочешь, я тебе про Андрея расскажу? – в глазах черта вдруг сверкнула откровенная злоба. – Он же сейчас почти без дела сидит. Ну, выйдет пару раз в неделю за Бака, заключит договорчик, улыбнется клиенту и – к себе в нору. А там – лежак, стол, на котором еще инквизиция ведьм пытала, и стул. И больше ничего, понимаешь?.. В общем, «Гас скучный день – и было скучно…» Так – день за днем. От такой тоски самый тупой дебил давно бы повесился. Знаешь, чем он занимается? Ладно бы придумывал бы что-нибудь… Вечный двигатель, например или теорию сексуальной революции…

Конфеткин смотрел на Инфа уже с откровенной ненавистью и старик невольно поежился.

«Что это с ним?..» – с тревогой подумал он. От Конфеткина, когда он был не в духе, можно был ждать любой подлой выходки.

– А он ничего не делает! – рявкнул Конфеткин. – Там у него на столе лежит линейка. Ученическая, кажется… Пластмассовая. Истерлась так, что ни одной цифры не видно. Так вот, Андрей меня уже полгода этой линейкой по столу гоняет…

Конфеткин замолчал, давая старику время обдумать услышанное.

– Зачем гоняет? – наконец, осторожно спросил Инф.

Физиономию Конфеткина перекосил очередной приступ возмущения. Его левая щека словно втянулась внутрь, отчего зубы справа выступили вперед желтым углом.

– Не зачем, а кого, идиот! Меня он гоняет. А я – таракан. И единственный на всю комнату. Там на столе есть щель и когда мне надоедает бегать, я в ней прячусь, – Конфеткин нервно хохотнул, но его злость не уменьшилась, а вдруг стала прорываться в голосе какими-то шипящими нотками. – Когда Андрей меня ждет, он линейкой по столу постукивает. Выходи, мол, поиграем. Дурак!.. Я же везде могу быть, а не только как настоящий таракан, в его заплесневелой норе. Везде, понимаешь?.. Нырнул – теплое море, вынырнул – Швейцарские Альпы. Ну, с акулами, конечно, играть опасно, а в горах – холодно. Но можно просто в Лондоне пива попить или в Африке бабуина за хвост дернуть. Это свобода, понимаешь?..

Старик молча кивал головой и не знал, что сказать.

Мимо прошла пара молодых девушек. Они о чем-то возбужденно говорили и та, что посветлее и повыше ростом, постоянно повторяла: «Это ужасно!.. Это просто ужасно!» Поднявшись по порожкам, девушки исчезли за дверью таверны.

Конфеткин проводил их долгим взглядом.

– Боишься меня, да? – приступ злости на минуту ослабел, и черт вяло улыбнулся старику. – Не бойся, я же так… И не о тебе говорю.

Черт немного помолчал и вздохнул.

– Ты мне объясни, сколько можно сидеть в унылой комнате и ждать пока из щели выползет твое единственное развлечение… И какое? Таракан! Ты бумаги помнишь?

– Какие?

– Те, что подписали Медведь и Мамзи. А Андрей так ничего и не смог написать. Я уже говорил, в этом и есть весь фокус. Я думал ты догадаешься…

– Нет, – честно признался Инф.

– Вот за это я вас, сволочей, и ненавижу! – усмехнулся черт. В его глазах снова появились желтые, злые искры, а зубы выступили вперед уже не перекошенным углом, а желтой, ровной подковой. – Ты знаешь, что Андрей хотел написать в своем листке? «Власть»! Потому что деньги кончаются, даже чертенячья удача может дать сбой, а идеальное здоровье превращается в мучительную и изматывающую старость после ста лет. Но власть любит сильных людей… Поэтому он и стрелял.

Инфу вдруг надоело бояться. Он был трезв, а говорливый черт, судя по всему, не собирался угощать его выпивкой.

– Ну и отдайте ему то, что он заработал, – с раздражением сказал Инф. У старика так сильно пересохло в горле, и он мог думать только о спиртном. – Что вы мучаете человека?

Конфеткин промолчал, наблюдая за очередной парочкой направляющейся в «Три дуба». Пожилой мужчина вел под руку не совсем трезвую девушку. Та громко смеялась и говорила о каком-то подарке.

– Я исчезну на часик, – сказал он Инфу. – На!.. – Черт протянул старику несколько довольно крупных банкнот. – Иди в «Три дуба» и немного выпей.

Такую щедрость старик видел впервые. Он осторожно, словно боясь, что черт передумает, взял деньги.

В «Три дуба» старик вошел только через четверть часа, кое-как закончив уборку. Возле входа он слегка замешкался, кто-то тут же пнул его пониже поясницы и громко рассмеялся.

– Посторонись-ка дед, – весело сказал ему рослый, голубоглазый парень. Он был один, а сзади, не на стоянке, а прямо на крохотной площади перед таверной, стояла его дорогая машина. – Кстати, тебе туда зачем?

Парень кивнул на двери.

– Не поздновато для тебя, а?..

Он засмеялся. Инф послушно отошел в сторону.

«На Медведя похож, – подумал он, провожая весельчака долгим взглядом. – Ну, иди-иди, дурашка… Не ты первый»

6

В «Трех дубах» было еще мало посетителей. Старик забился в свой излюбленный угол, дрожащими от нетерпения руками налил вина и с жадностью выпил. Теплота скользнула по горлу и приятно устроилась в желудке.

Инф думал о странном поведении черта Конфеткина, но как-то лениво, больше сосредотачивая свои ощущения на состоянии опьянения. Напряжение довольно быстро таяло и старику ставилось все легче и легче.

«А ну их всех!..» – уже было подумал он, как вдруг перед ним, на стуле напротив, возник Конфеткин.

– На, смотри! – черт подмигнул и положил на стол какую-то бумагу.

Этот был один из тех листов, которые подписывали посетители таверны, правда, этот был обведен по контуру красной, точнее говоря, даже не красной, а какой-то кровавой каймой. В центре листа стояла крупная надпись «Предатель». Сделана она была не рукой, а словно проступала из глубины бумаги, как водяной знак. Ниже, там, где обычно ставится на документе штамп, на бумаге был расплющен дохлый таракан.

– Таракан это я, – весело ухмыляясь, пояснил Конфеткин. – Сначала я только притворился дохлым, а Андрей вдруг ка-а-ак даст по мне линейкой!.. Надоел я ему наконец-то.

Старик выпил еще один стакан. Он не знал, что говорить или что нужно спрашивать у повеселевшего черта.

– Пей, пей!.. – кивнул Конфеткин. – Вы все люди – добрые, – он ткнул пальцем в дохлого таракана на бумаге, – Андрей меня хлебными крошками кормил… Двух друзей пришил, а таракана пожалел. Крутым стать захотел. Но, спрашивается, а штампик где же? – Черт хихикнул и снова кивнул на таракана. – Я же не зря про формальности говорил. Шлепни Андрей таракана раньше, получил бы он свою власть. Все получил бы и сполна. Потому что такие дела от души нужно делать, а не по уму. Начал делать?.. И давай! Жми до конца и упора в железку. А замер – значит умер. Вы так все и устроены и других среди вас нет…

– Это выходит, что Андрей зря таракана пожалел, что ли? – глухо спросил Инф.

– Не в таракане дело, – черт впился желтыми глазами в лицо старика. – Я вас, людей, за то ненавижу, что вы для себя всегда эту тараканью лазейку оставляете. Как там она у вас называется?.. Человечность?.. Гуманизм?.. Нет, скорее жалость. Пусть к себе, но все равно жалость. А может быть, это просто страх, что Бог есть, а?

– А Бог есть? – спросил Инф.

На порожках ведущих со второго этажа показалась группа людей. Впереди шел огромный Бак, а сзади двое молодых чертей несли чье-то тело.

– Андрей повесился, – Конфеткин поморщился. – Прихлопнул меня на бумаге и – в петлю.

Все посетители, как один, смотрели на процессию на лестнице.

Уже внизу Банк показал своим помощникам на дверь, ведущую в подвал.

– Туда! – коротко бросил он.

– Я его знаю, – сказала светловолосая девушка справа, в которой Инф сразу узнал ту, которая дважды повторила на улице «Это просто ужас!» – Говорят, у Андрея была очень трудная работа… Нервы не выдержали.

– Скорее, таракан, – не громко заметил Конфеткин. Когда девушка оглянулась на его голос, черт вежливо улыбнулся ей.

Старик Инф тупо смотрел на бутылку и о чем-то думал. Он морщил лоб, словно вспоминая что-то, отчего его лицо вдруг стало болезненным и бледным.

Черт перевел взгляд на лицо старика. Конфеткин молча и с любопытством смотрел на его лоб на котором уже выступили капельки пота. Старик вдруг смело взглянул в желтые глаза черта и в них появился вызов.

– Что?.. – спросил Конфеткин. – Может пистолет тебе дать?

Старик промолчал и прищурился, словно примериваясь к цели.

– Убить хочешь? – Конфеткин осклабился. – Созрел и наконец-то все сообразил, гнилое, ты, яблоко? Только я тебе уже говорил, что убивать надо не думая – чтобы как в пропасть. А ты сорок лет спал, и окурки возле таверны собирал…

– А если вдруг у меня сейчас все правильно получится? – тихо спросил старик.

– По причине спиртного отравления? – съязвил черт. – Опоздал, брат!.. На сорок лет опоздал.

Инф бросил на черта и попытался вцепиться в его худое горло. Конфеткин засмеялся. Он никогда не отличался физической силой, но легко справился со стариком.

– Сядь, дурак! – черт отпихнул от себя вялое тело и старик, опускаясь на стул, едва удержался на нем. – Пей!

Черт налил Инфу полный стакан. Инф долго смотрел на стакан и вдруг заплакал. Черт сморщился как от зубной боли.

– Как там у вас?.. «Сё есть человек»? – пренебрежительно, делая большие паузы, чтобы отдышаться после борьбы, спросил он. – А своих тараканов вы, кстати, где прячете?.. В голове, да?

Инф, не переставая всхлипывать, взял стакан и жадно выпил его. По лицу старика снова побежали слезы.

Черт потерял к Инфу всякий интерес и принялся рассматривать кого-то в зале. Затем он встал, пошел к Баку и что-то шепнул ему на ухо. Кто-то в зале тут же вскочил и бросился к выходу.

– Держи! – весело заорал черт Конфеткин. – Держи его!..

7

На следующий день Бак отпустил Медведя и его сестру Мамзи. Им выдали на руки их договоры, но прежде чем покинуть территорию «Трех дубов», они долго стояли у дороги под дождем. Медведь старался не смотреть на свою сестру, а та нервно и оценивающе провожала взглядами всех мужчин.

Неподалеку на скамейке, укрывшись пластиковыми мешками, спал пьяный Инф. Медведь и Мамзи еще не успели уехать, как из «Трех дубов» выбросили упирающегося черта Конфеткина. Он что-то громко кричал и называл Банка дураком.

– Не я же, не я, пойми!.. – визжал черт. – Я ничего никому не говорил, честное слово.

Ему дали пинка и он полетел прямиком к лавочке Инфа. Обозленный донельзя черт растолкал сонного старика и первым делом разбил ему нос. Инф слабо сопротивлялся, пытаясь заслониться пластиковым мешком, а потом побежал, но его плохо слушались ноги.

– Какая гадость! – презрительно сказала Мамзи.

Медведь скользнул безразличным взглядом по старику и черту и ничего не сказал. Через минуту подошло такси и парочка уехала.

Заключение

Мамзи через месяц вышла замуж за миллиардера с громким, политическим именем. Еще через год она умерла во время родов в Париже. Патологоанатомы тщательно исследовали тело молодой женщины, но причина ее смерти так и не была найдена.

– У этой дамы было просто идеальное здоровье, – заявил один из врачей. – Если бы не роды, она могла бы прожить сто лет.

Никто из врачей не знал, что в контракте, который Мамзи подписала в «Трех дубах» не упоминались роды. Черт Бак вообще считал их «женским капризом» и не вписывал ни в одну бумагу, даже если его очень просили об этом.

Медведь поселился в Монте-Карло и безбедно прожил целых два года. Ему везло в игре, как никому другому. Медведь сорил деньгами направо и налево, но их не становилось меньше.

Медведь много пил, любил подраться и постепенно его изгнали из всех более-менее приличных игровых заведений. Он стал путаться с наркоманами, уголовниками и другими подозрительными лицами. Но Медведю снова везло. В него несколько раз стреляли, били ножом в пьяных драках, но пули только царапали кожу, а нож (даже в умелых руках) каким-то чудом не задевал жизненно важные органы. Когда Медведь покидал больницу, все начиналось сначала и закончилось только после того, как он, на какой-то наркотической пирушке, решил сыграть с одним из отморозков в «русскую рулетку». Первый же выстрел в висок снес Медведю полчерепа.

Полицейское расследование (учитывая, кто был друзьями Медведя) велось довольно формально и закончилось беседой комиссара полиции Пьера Ларуа с инспектором Реми Дернье.

– Вы знаете, что такое везение, Реми? – меланхолически попыхивая короткой трубочкой, спросил комиссар инспектора. – Везение – это такая штука вроде удачи, когда вы вытаскиваете из колоды карт козырного туза. А у этого парня, – комиссар кивнул на труп Медведя, – был только один туз – единственный патрон. Что же касается остальной «колоды», то пять мест в барабане его револьвера были пусты. Медведю просто «повезло», как везло и раньше, понимаете?

Реми Дернье искренне усомнился в качестве подобного везения.

Тогда комиссар пожал плечами и сказал:

– Везение, да и вообще все в мире, относительно, друг мой…

Старик Инф до сих пор работает в «Трех дубах», но уже не общается с чертом Конфеткиным. Тот тоже делает вид, что не замечает старика, а поскольку персона Инфа в «Трех дубах» ничтожна, это дается черту без малейшего труда.

Когда работа возле «Трех дубов» окончена, Инф присаживается на лавочку и, опираясь на черенок метлы, о чем-то думает. Сначала и чаще всего в его слезящихся глазах мелькает отчаяние и злость, он шепчет: «Опоздал же, черт возьми, на всю жизнь опоздал!..», но когда его глаза начинают слезиться так сильно, что весь мир погружается в туман, злость и отчаяние вдруг проходят. Старик снова что-то шепчет, но уже спокойнее, а его лицо вдруг становится строгим, больным, но в тоже время суровым.

– Да пошло оно все… – глухо говорит он, рассматривая свои мокрые колени. – Лучше бы они свой проклятый, тараканий штамп на лбу ставили. Глядишь тогда был бы лишний шанс выиграть стакан кислого вина, пачку дешевых сигарет или веревку, на которой тот ублюдок-иуда повесился. Эх, жизнь!..

Именно в это время черт Конфеткин предпочитает не то чтобы не обращать на старика внимания, а вообще не проходить мимо него.

Если на улице идет дождь, черт трется в крохотном холле таверны возле входных дверей и делает вид, что ему не хочется мокнуть на улице. Изредка он приподнимается на цыпочки и смотрит в высокие, мутные окна. Споткнувшись взглядом на сгорбленной фигуре Инфа, Конфеткин болезненно морщится и опускает глаза.

Черт ждет… Но даже когда кончается дождь, а Инф не уходит с лавочки, черт все равно ждет.