Магунивер, пятница
Лорд Тротт недовольно глянул на часы. Без пяти шесть. Еще пять минут, и он может уйти из тренировочного зала с вполне успокоенной совестью.
Студенты ввалились в зал без трех, шумные, сопящие, безалаберные и недисциплинированные. Поздоровались хором, уставились на него. А он вдруг вспомнил, где видел их — за неделю до начала учебного года, в кабинете Алекса. То ли экзамен тот принимал, то ли просто развлекался.
Инляндец плохо запоминал людей, информацию и события, которые не имели для него значения.
— Почему не в форме? — спросил он, кривясь. Те растерянно переглянулись, и немного опухший Ситников расстроено пробасил:
— Извините…
Глаза у него были сонные, и он старательно сдерживал зевки. И смотрел так, словно был готов к тому, что Макс скажет — заниматься не буду.
— В следующий раз чтобы были уже переодеты, — сухо процедил профессор. Сам он был в футболке и спортивных штанах.
— Да, профессор, — надо же, какие покладистые студенты!
— Сначала будем отрабатывать индивидуальные приемы, потом, если доживете, поучу работать в связке, — сообщил он. — Мне нужно понять уровень вашей подготовки, поэтому десять минут на разминку и разогрев, а потом вам придется постараться меня убить. Всеми способами, которым вас научили. И не вздумайте осторожничать.
Для своего возраста парни были действительно неплохо подкованы, и Макс даже несколько разогрелся, отбивая одну атаку за другой. После каждой попытки он останавливал разошедшихся ученичков, глаза которых горели азартом, терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как действовал сам, заставлял повторять. Один раз намеренно подпустил огненно-воздушную «вертушку» слишком близко, чтобы показать, как рассеивать ее в ближнем бою. Студенты глядели с восторгом, чуть ли не открыв рты. Эффект испортило открывшееся Зеркало, из которого высунулась лохматая голова, и сонный, очень злой блакориец, оценив обстановку, с сильно заметным акцентом раздраженно проговорил:
— Макс, заглуши сигналку к демонам, пока еще и Вики с Алексом сюда не ввалились, думая, что тебя убивают. Дай поспать, трудоголик несчастный, иначе загрызу!
— Извини, Мартин, — ответил Макс, блокируя чуть разогревшуюся на последней атаке сигналку. Март всегда был чувствительнее остальных. — Забыл.
Фон Съедентент фыркнул, с отвращением посмотрел на него, с сочувствием на семикурсников и исчез.
— Уже почти восемь, — Тротт глянул на часы. — Все, на сегодня достаточно. Отработаете в паре основные приемы. Следующий раз во вторник. До свидания.
Ответного «До свидания!» он уже не слышал — шагнул в Зеркало и поспешил в душ. Дома его ждала знакомая, замечательно пустая и привычная лаборатория, без нервных студенток и наглых студентов, не вовремя вылезших демонов, спцслужб и слишком много в последние дни отнимающих времени друзей. И глухой лес вокруг. Без всяких мешающих людишек.
Сильно взмокшие и окончательно проснувшиеся Дмитро и Матвей постояли немного, переводя дух, и пошли в общагу. Надо было переодеться, сходить в душ и хоть позавтракать, потому что проснулись они без двадцати шесть, и пока Поляна расталкивал спящего и отмахивающегося друга, пока одевались и бежали наперегонки со временем, желудки еще спали. А теперь срочно требовалось подкрепиться.
— Матвей, — вдруг спросил Дмитрий, когда они вышли из университета и направились к общежитию, по выложенной булыжником дорожке, мимо огромных типанов, раскачиваемых свежим и влажным осенним ветром. — А ты чего вокруг Богуславской так вертишься? Понимаю, что не мое дело, но реально глаза на лоб лезут, когда вижу, как ты ее обхаживаешь. Девочка хорошая, но тебе ж совсем другие нравились. Высокие, с фигурой. А тут прям не отлипаешь. Я-то только рад, в смысле, она не стерва и не истеричка, как твоя последняя, но сам-то что думаешь?
Ситников искоса взглянул на друга — тот смотрел непривычно внимательно и серьезно.
— Да сам не знаю, Димыч, — сказал он со вздохом. — Все время тянет проверить, все ли с ней в порядке.
Поляна хмыкнул, достал сигарету, и они остановились у крыльца общаги, закурили.
— Может, это, в тебе отцовский инстинкт вдруг проснулся? — полушутя поинтересовался Поляна, отрешенно глядя на рваные облака, бегущие по светлеющему небу. — Может, тебе пора уже жениться и своих карапузов заводить?
Ситников глянул на него, как на полоумного.
— Ты не шути так, Димыч, ага?
Он подумал, подумал, вздохнул снова.
— Нее, это точно не отцовский инстинкт.
Мариан Байдек
Барон Байдек уже с утра чувствовал знакомое раздражение. Вокруг было слишком много людей. Вокруг него и его Василины.
В ночь с пятницы на субботу вставала полная луна, и ему уже было сложно себя контролировать. С самого утра он не мог отойти от жены, ходил за ней, стараясь, чтобы это не выглядело слишком очевидным. Утренние упражнения и долгая пробежка лишь немного успокоили его. А нужно было еще переждать посольскую встречу, будто нельзя было ее отложить, и только потом ехать в поместье.
Там все было знакомо, и единственными мужчинами вокруг были старый конюх да Симон, который уже воспринимался как родственник и не вызывал желания рычать.
Он привычно зажал своего зверя в тиски воли, полюбовался супругой, сидящей перед зеркалом. Василина в отражении ответила ему понимающим взглядом и улыбкой. Она перед этим одевалась к встрече, и выбрала совершенно глухое платье, длинное платье. Чтобы, не дай Боги никто на нее не посмотрел дольше, чем нужно.
Мариан всегда сдерживался, но ему было нелегко, и ей не хотелось дразнить медведя.
— Я проведаю детей, — сказал муж, — и вернусь.
Василина чуть заметно кивнула, стараясь не мешать парикмахеру, укладывающей ее волосы в сложную прическу.
Встреча начиналась в одиннадцать утра, и в малом зале уже ожидали министры, помощники, послы дружественных стран, лидеры фракций, придворные чины. Все были с женами. Прием был не деловой, скорее, он являлся выражением монаршьего расположения, и давал возможность пообщаться всем в относительно свободной обстановке.
Королева была величественна, сдержана и любезна со всеми, беседовала непринужденно, к ней подходили, благодарили за чудесный прием. Марина тоже была здесь, активно разговаривала с кем-то по поводу скачек. Прием проходил скучно и до зевоты тихо. Но Байдек все равно напрягался, когда какой-нибудь мужчина оказывался слишком близко к его Василине.
Временами он слышал чью-то громкую речь, смутно знакомую, но видно из-за голов не было. Потом разглядел — Кембритч. Виконт был неприлично весел и накачивался шампанским, широко жестикулировал, смеялся, обнимал свою разряженную спутницу. На него уже косились, и барон нахмурился, оглянулся в поисках Тандаджи. Пусть тидусс усмирит подчиненного, пока тот не устроил скандал. Василина расстроится, а этого ему очень не хотелось. Но начальника разведуправления нигде не было. Только что ведь был, и исчез.
Посол от эмирата Тайтаны коснулся руки королевы лбом, выражая свое почтение так, как у них было принято, и, хотя Василина мягко высвободила руку, с тревогой глянув на мужа, Байдек едва сдержал волну агрессии, ударившей в голову. Да, это была плохая идея. Надо было, наверное, сказаться занятым, и пропустить встречу, но от мыслей о том, что она одна и не защищена, ему бы было еще хуже. Он справится, обязательно. И что тут изображает Кембритч? Он же не идиот — так вести себя?
Об аварии и погоне Байдек знал, да вся страна теперь знала, но на вопрос о причинах Тандаджи пожал плечами и с невозмутимым лицом сказал, что, бывает, Кембритча заносит. Что расследование идет и нервы не выдерживают даже у лучших. А со сплетнями он справится.
Пьяный голос стал громче, ближе, и вот перед ними появился виконт собственной персоной, в совершенно непотребном состоянии. Его спутница осталась в стороне, с тревогой глядя на происходящее.
— В-ваше Ввеличество! — воскликнул тот заплетающимся языком. Вокруг него быстро образовывалась пустота, поданные разбегались, пятыми точками чувствуя, что будет жарко. Только посол Йелловиня остался на месте, с невозмутимым лицом наблюдая за сценой.
— Я т-так с вами и не поздоровался! — Кембритч махнул рукой, улыбнулся, мазнул взглядом по подошедшей Марине. — Нне выразил свое почтение!
Василина сдержанно улыбнулась.
— Рада вас видеть, виконт. Думаю, вам следует немного отдохнуть.
— Не ддумаю, — хохотнул тот, — разве что только с вами. Ввы необыкновенно хороши, В-ваше Величество!
Зал замер, и в этой тишине прозвучал очень четкий и непривычно низкий голос принца-консорта.
— Охрана, будьте добры, проводите виконта домой.
— Ч-что, — зло усмехнулся Кембритч, глядя на него совершенно расфокусированным взглядом, и в голове у Байдека забили грохочущие молоты, разрушая стены самообладания, — боитесь, что Ее Величество предпочтет кого-то породовитее? Так надо готовиться, если с-слухи о ее матери хоть на ноготь правдивы…
Барон уже не чувствовал ни руку жены, вцепившуюся в его рукав, не слышал ни прерывистого выдоха Марины, ни восклицаний гостей, ни быстрых шагов спешащей охраны. Он просто с рычанием прыгнул вперед, сбивая Кембритча с ног, вцепился в него, ударил раз, другой, третий, чувствуя, как брызгает под кулаком горячее и зверея от этого еще больше.
Тот не сопротивлялся, только хрипел от боли и дергался, сзади что-то кричала Василина, охрана оттаскивала его, а он отшвыривал их, и бил снова и снова. В какой-то момент поймал взгляд противника — он был абсолютно трезв, весел и немного безумен.
Барона словно окатило холодной водой. Он сжался, заставляя себя остановиться, закрыл глаза, восстанавливая контроль. Поднялся, оглядел людей вокруг. На его руках была кровь. Тело дрожало от сдерживаемого оборота, он тяжело, сипло дышал.
Все потрясенно молчали, глядя на мощного и всегда очень спокойного консорта, чьи глаза медленно становились из желтых, звериных, яростных привычно синими.
И только посол Тайтаны вдруг захлопал, поднял руки к потолку.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Прекрасно. С вами можно иметь дело, прекрасная королева, с таким сильным мужем!
С пола раздался хриплый, кашляющий смех. Виконт лежал, оттирая кровь с разбитого лица, прижавшись затылком к полу и глядя в потолок, и тихо, нервно, настойчиво смеялся.
Вечером в доме Люка Кембритча раздался звонок. Он лежал после визита виталиста, погружаясь в сон, но руку протянул, телефон взял. Посмотрел на номер, улыбнулся разбитыми губами, поднес трубку к уху.
— Зачем ты звонишь, Марина?
Она долго молчала, а он просто отдыхал, слушая ее дыхание.
— Что это было, Люк? — наконец спросила она резко. Голос у нее был приятный, бархатный, и не изменился со сменой внешности. Но вот говорила она всегда с заметной властностью. Даже когда была медсестрой.
— Я немного перебрал, — сказал он тихо, доставая сигарету, — мне жаль.
Она снова помолчала.
— Я видела, что ты играешь, — сказала она. — Я знаю теперь, когда ты играешь. Зачем? Опять спасаешь страну? Ты понимаешь, что тебя не простят?
Он щелкнул зажигалкой, затянулся.
— Ты всегда была умной девочкой, Маришка…
— Не всегда, — ответила она с сожалением. — Да и сейчас…
Звенящая тишина, и двое далеко друг от друга.
«Приезжай ко мне» — хотел сказать он.
«Ты все разрушил» — хотела сказать она.
Вместо этого они молчали, куря каждый в своей комнате, и Марина положила трубку.
Марина
Я затушила сигарету и откинулась на кровати. Спать не хотелось совсем. Двигаться, впрочем, тоже.
Мне кажется, я сегодня впервые ощутила не просто злость — ненависть по отношению к Мариану. И по отношению к Кембритчу тоже, но это как раз было не впервой.
Опять подставился под удар, опять разыгрывал какую-то комбинацию, и плевать ему на окружающих. И на себя тоже. Такое ощущение, что у него с головой не в порядке.
«Или у тебя.»
«Да по поводу себя и вопросов нет.»
Не знаю, в какой момент я поняла, что это постановка, и почему осознала это со всей очевидностью, глядя на кривляющегося Люка. Может, потому, что я знала его с другой стороны — как человека, который пожалел и пригласил застрявших на заглохшей машине неизвестных девчонок к себе в дом. И в доме этом и в его поведении не было никакой развязности. Как человека, который умел удивлять, и вел себя с тем естественным достоинством, которое присуще только аристократам старой крови.
«В те моменты, когда он не пытался соблазнить тебя.»
Я зарычала сквозь зубы, пытаясь заглушить проклятый внутренний голос.
«Даже тогда в нем чувствовался стиль и класс. За исключением одного случая.»
«Марина, ты ищешь ему оправдание?»
«Я просто пытаюсь взглянуть на него без эмоций.»
«Ну-ну. Пытайся, пытайся. Пока это больше похоже на розовые слюни.»
Я просто окаменела в момент, когда он начал оскорблять Васю. Но сестренка меня удивила до невозможности. Она спокойно наблюдала, как уводят Люка, затем улыбнулась застывшим, как и я, гостям, и мягко произнесла:
— Господа, как мы видим, шампанское сегодня очень бодрит. Давайте не позволим ему выдохнуться, а нашей встрече — прерваться на этой чуть более волнующей, чем нужно, ноте. Думаю, самое время пройти в Изумрудную столовую, где нас ждет великолепный обед. Я присоединюсь к вам чуть позже. Нам с Его Высочеством… — взгляд на мрачного Байдека, — нужно ополоснуть руки…
И только по тому, как в зале похолодало, было понятно, что она чувствует на самом деле.
Гости послушно, как стадо телят, двинулись к распахнутым дверям в соседний зал, о чем-то переговариваясь. Хотя, почему о чем-то. Понятно, о чем. Вряд ли Кембритчу теперь будет дорога хотя бы в один уважающий себя дом. Никто не захочет связывать себя с человеком, оскорбившем королеву. Пусть даже это оскорбление и было смыто его кровью.
А я чуть задержалась. И увидела и убийственный взгляд, которым Мариан наградил подошедшего Тандаджи, и ласковое прикосновение сестры к плечу мужа, от которого он будто оттаял. Будто он боялся, что она сейчас скажет ему что-то неприятное или обвинит в чем-то. И срочно вызванных кем-то из слуг уборщиц, которые замывали кровавые следы. Уже заходя в двери Изумрудной столовой, услышала шепот сестры «Ты ни в чем не виноват». И ответ Мариана «Виноват. Прости.»
Обед прошел прекрасно. Все старательно наслаждались кушаниями, и наши повара, наверное, никогда не получали столько комплиментов. Еще бы — хвалить блюда и ругать погоду было вполне безопасно. А остальное можно было обсудить позднее.
Василина спокойно поддерживала светскую беседу, и задержалась куда дольше, чем требовал регламент. А сразу после обеда они ушли Зеркалом в свое поместье, взяв с собой детей, хоть и не собирались. Наверное, им было важно восстановить свой маленький и крепкий семейный мирок.
Я, провалявшись полночи, все-таки не выдержала, нашла в сумочке успокоительное, выпила, и наконец-то заснула.
Тандаджи
Этой ночью во дворце Рудлог, помимо принцессы Марины, слуг и охраны не спал еще один человек. Начальник разведуправления Майло Тандаджи что-то быстро писал на белоснежном листе бумаги, затем аккуратно поставил подпись, перечитал написанное еще раз. Ему нравилось смотреть на свой каллиграфический почерк, и это, возможно, было единственным местом, где простое человеческое тщеславие брало в нем верх над сознанием собственного несовершенства.
Ваше Величество,
Прошу уволить меня со службы в связи с тем, что я недостоин занимать пост начальника Управления государственной безопасности. На этот пост рекомендую Стрелковского Игоря Ивановича, являющегося безусловным профессионалом и честнейшим человеком.
В отличие от него, от Тандаджи.
К сожалению, известная операция вышла из-под контроля и это целиком и полностью моя вина. Прошу не судить виконта Кембритча и не обрекать его на Вашу немилость, так как действовал он исключительно во благо страны и по моему приказу.
Вообще планировалось просто устроить скандал с выдворением Кембритча с приема. Тоже ничего хорошего, но кто ж знал, что обычно спокойный, как скала Байдек вдруг озвереет и устроит бойню? На подчиненного смотреть было страшно. Не лицо, а слепок с кулаков барона. И опять перелом, теперь носа. Прокляли Люка, что ли? Ни месяца без перелома?
Готов передать дела в кратчайшие сроки и покинуть страну, если так будет угодно Вашему Величеству.
Можно же вернуться в Тидусс. Купить там дом на берегу теплого моря. Жена, опять-таки, будет счастлива. И матушка давно уже просится к теплу. Можно разводить баклажаны, рыбу удить…
Ваш верный слуга, Майло Тандаджи.
Вообще, стандартное заявление об увольнении имело несколько более официальную форму, но Тандаджи в душе всегда был немного поэтом. А еще он испытывал чувство вины перед прекрасной королевой и сожаление из-за наверняка утерянного доверия Байдека, которое в перспективе могла перерасти в хорошую мужскую дружбу.
И вдобавок он очень не хотел идти домой, потому что оставшегося душевного равновесия могло и не хватить на супругу.
Начальник разведуправления глянул на ночь за окнами кабинета, решился, достал скрученную папироску, раскурил, откинувшись на кресле. Перед глазами проплывали события сегодняшнего дня, но его потихоньку отпускало, тело расслаблялось, и все начинало казаться не таким ужасным.
Хотя это был самообман, и завтра лучше не будет. Майло редко использовал запасы своей дурман-травы. Только тогда, когда стандартные техники и медитация не помогали.
Тандаджи, когда Люк начал финальную часть представления, незаметно скользнул в коридор, буквально на пять минут. А когда вернулся — Кембритча уже поднимали с пола, и тот бурчал «Сам пойду, рруки уберите!». И пошел ведь, позер, почти не шатаясь, а за ним красными блестящими каплями бежала кровавая дорожка.
Сотрясение мозга, перелом носа, множественные гематомы, рваные раны на лице. Врач королевского лазарета шил отчаянного виконта с непередаваемым выражением на лице. Еще бы, такая живая палитра. Вот тебе и консорт… Еще немного — и убил бы. Вот тогда можно было бы не писать заявление, а сразу принимать яд.
Люка отправили домой под конвоем, ожидать решения королевы и лечиться, а Тандаджи, убедившись, что подчиненный жив и виталисты уже выехали, пошел пытаться снова добиться аудиенции у Ее Величества. Он уже подходил сразу после драки, но поговорить не удалось, как и с Байдеком. Королева словно защищала мужа от всех, и на Тандаджи глянула так, что мрачный взгляд самого барона, обещающего долгий и неприятный разговор, как-то потерялся и стал совсем не страшен. Затем он пошел выяснять, что же с Люком. А после королевская чета быстро собралась и уехала.
Дурман начинал действовать, и тидусс, приняв решение, вызвал машину и все-таки поехал домой, к жене. Ее ворчание по крайней мере было привычным и нестрашным. А что делать дальше — решит во вторник, когда Ее Величество с мужем вернутся из поместья.
Не спала и королева Василина в северном поместье Байдек. Она стояла у окна спальни и наблюдала, как бродит туда-сюда по оголенному осенью саду ее расстроенный медведь. Светила полная голубоватая луна, и на земле сверкал первый ледок — заморозки на Севере всегда начинались рано. Иголочками инея поблескивали и ветви деревьев, и ледяные кристаллики легко осыпались искрящимся пологом на метущегося оборотня, когда тот задевал нижние ветки своей мохнатой спиной. Мариан очень переживал свой срыв, замкнулся, ему было стыдно и никак не удалось успокоить его до вечера. Он помог уложить детей спать, а затем ушел, оставив ее одну. И она сердилась, потому что в большой постели без мужа было холодно и непривычно, и потому, что он никак не мог простить себя. А еще болел живот, и он обычно грел его своей ладонью, и разминал спину, и отсутствие этих ласк и тепла расстроило ее больше, чем утренняя выходка Кембритча.
Королева накинула теплый халат, натянула высокие шерстяные полосатые носки, еле втиснулась в тапочки и пошла за мужем.
Медведь угрюмо сидел под деревом и точил когти о ствол. Посмотрел на нее исподлобья, заворчал. Не выдержал, подошел, ткнулся носом в живот, задышал шумно.
— Я без тебя заснуть не могу, — сообщила она укоризненно. — Хватит, Мариан, что случилось, то случилось. Больше бояться будут.
Василина опустилась перед ним на колени, заглянула в темные глаза. Медведь виновато лизнул ее в нос, положил тяжеленную голову на плечо. Она обхватила его за огромную шею, обняла, прижалась. На улице было холодно, и она уже начала подмерзать.
— Плевать, Мариан, плевать на все. Поговорят и успокоятся. Пошли спать, муж мой. Мне без тебя очень плохо.
Встала и пошла, и он зашагал следом. Перекинулся у входа в дом, взял ее на руки, поцеловал.
— Вот такой у тебя муж, — пробормотал глухо, — несдержанный и безродный. Ты не жалеешь теперь, что вышла за меня, Василек?
— Мариан, — сказала Василина грозно, пока они поднимались по лестнице наверх и она грела озябшие руки об его грудь, — если тебя именно это беспокоит, то я не жалею и не пожалею никогда. Ты мой муж, и я скорее от трона отрекусь, чем от тебя. И вообще еще раз услышу такое — рассержусь. Понятно?
— Понятно, моя королева, — сказал он со смешинкой, за которой чувствовалось огромное облегчение.
— А что касается несдержанности, — добавила она, улыбаясь, — то я сама была готова врезать этому Кембритчу. Так что можешь считать, что выполнил мое пожелание.
Байдек прикоснулся губами к ее виску, вдохнул родной и будоражащий запах. Открыл ногой дверь, занес в спальню.
— Ты совсем замерзла, — сказал, укладывая ее на кровать. — Не нужно было выходить. Куда бы я от тебя делся? Побродил бы еще немного и сюда.
Василина стянула смешные полосатые носки, один за другим, и он не удержался — присел перед кроватью на корточки, погладил ей ноги, положил голову на колени. Почувствовал, как ее пальцы перебирают ему волосы, закрыл глаза.
Все-таки ему совершенно невероятно повезло.
Ночью он не беспокоил ее, хотя очень хотелось. Она быстро согрелась, прижавшись к нему, и заснула, а он обнимал маленькую тоненькую жену и думал о том, как удивительно, что ему совершенно не создало проблем ее возвращение в изначальный облик. Будто и не было ничего. Нет, иногда он ловил себя на том, что любуется ее лицом, мягкими кудряшками, ну а тело… оно столько раз менялось во время и после ее беременностей, что он просто привык, что она бывает разная.
И все же, где-то глубоко он признавался себе, что очень рад, что к нему вернулась маленькая принцесса, такой, какой он увидел ее в ее 16 и полюбил.