Глава 1

Иоаннесбург, 30 октября

Королевский дворец

Наутро после дня рождения королевы произошло сразу два совершенно невероятных события. Во-первых, не вышел на утреннюю зарядку капитан Байдек, и майор Васильев, подождав для приличия несколько минут, встал перед строем и зычно объявил невыспавшимся гвардейцам:

— Построились!! Смирно! Сегодня проводить физподготовку буду я!

— Разрешите обратиться, господин майор? — раздался неуверенный голос из строя.

— Разрешаю, — рявкнул вояка, уже зная, о чем будет вопрос.

— Вам известна дислокация капитана Байдека?

— Рядовой Малочкин! — майор грозно встопорщил усы. — Личная жизнь начальства вне нашей компетенции!

Гвардейцы понимающе заулыбались и немного расслабились.

— Команды «вольно» не было! — заорал майор. — Построились для бега! Десять кругов для разогрева! А тебе, — добавил он ехидно, — Малочкин, как самому любознательному, двадцать!

Майор бежал перед строем и ухмылялся в усы, пока его не видели подчиненные. Ему-то доложили о том, что произошло ночью у покоев королевы. А еще он думал о том, что как-то неприлично и не по уставу, что его начальник — капитан. И что, пока он старший по званию, надо сделать представление Ее Величеству на повышение для Байдека.

Второй сюрприз ожидал сотрудников разведуправления, которые, придя на запланированное и внеурочное утреннее совещание к кабинету начальника, не обнаружили его на месте. И это было похлеще чудовища, выползшего из-под земли, потому что утренний и бодрый Тандаджи в кресле был чем-то незыблемым, как луна на небе.

Прибывшего Стрелковского пропустили в кабинет, и он, заметив и огромную бутыль в корзине, и бокалы — такое ощущение, что кто-то нес их к раковине, и не донес, сунув на полку с подшитыми делами, и запах алкоголя, сделал совершенно верные выводы и позвонил начальству домой. Ядовитый женский голос ответил ему, что супруг изволит спать, и разбудить его невозможно, потому что вы его в вашем управлении совсем заездили, так что справляйтесь без него и дайте отдохнуть. В результате собрание провел Игорь Иванович, он же и взял на себя распределение дел и планирование.

Пятую принцессу Алину Рудлог разбудил звонок телефона, и она, нащупывая на столике очки, спросонья пыталась сообразить, кому она понадобилась в такую рань. В комнате горел ночник, освещая ее аккуратную спальню, но за окнами еще было темно.

Наконец она нацепила очки на нос, нашла трубку и нажала «ответить».

— Малявочка, с тобой все в порядке? — пробасил в трубку Матвей.

— Да вроде да, — с сомнением сказала она, и, не удержавшись, зевнула. Тело было тяжелым, да еще и закуталась в одеяло так, что неприятно взмок затылок. — А что случилось?

— Да так, — буркнул он с неловкостью, — показалось. Извини, что разбудил. Досыпай, принцесса.

— Матвей, погоди, — торопливо остановила его Алина. — Ты сегодня к Димке пойдешь?

Она размоталась наконец из тяжелого одеяла, глянула на часы — семь утра. Вчера читала допоздна, да так с книгой в руках и задремала. И снилась какая-то муть. И, кстати, любопытно, зачем ночью заглядывала горничная? Просто открыла дверь, увидела читающую принцессу, извинилась шепотом, и закрыла.

— Ага, — откликнулся он почему-то радостно. — Ты со мной хочешь?

— Хочу, — призналась она. — Давай часов в 10, сможешь? Встретимся на крыльце лазарета.

— Конечно смогу, — бодро заявил семикурсник. — А ты давай спи. Я-то у мамки рано встаю.

— Я и так сплю, — пробормотала она, снимая очки и выключая ночник, и Матвей, поддразнив ее «сразу видно, не деревенская ты», отключился.

К завтраку вместе с Алинкой вышли только Каролина и отец, остальные, видимо, отсыпались после бала. Хотя, если для сестер это было нормально, то отсутствие Мариана вызывало удивление.

Удивляться пришлось недолго — Святослав Федорович рассказал дочерям о вчерашнем происшествии. Ему доложил личный помощник, и отец уже успел пообщаться с охраной. Он хмурился, с тревогой глядел на девочек, и говорил по-мужски без прикрас, как передали. Может, хоть это заставит их быть осторожными и задумываться о последствиях своих поступков.

Каролина слушала, открыв рот, и, не накрашенная, с аккуратными хвостиками, выглядела совсем так, как когда была малышкой и сестры рассказывали какую-нибудь страшную сказку. И, похоже, воспринимала именно как сказку. Хотя подростки в этом возрасте вообще не умеют бояться смерти. У них другие глобальные проблемы.

А вот Алина теперь очень-очень жалела, что не пошла на бал. Да, было бы страшно, и ее попыткам сохранить инкогнито пришел бы конец, зато она имела бы уникальную возможность посмотреть на представителя фауны другого мира. Хотя… может, еще не все успели убрать, и остался кусочек брони? Или кости, если у него были кости? Или на камерах слежения что-то осталось? Ужасно хочется посмотреть! Надо спросить у Тандаджи, установлены ли в зале камеры.

После завтрака Святослав то ли в продолжение воспитательной работы, то ли не устояв перед напором младших дочерей, отвел их в бальный зал. Увы, он был уже убран. Но разрушения были колоссальными, и девочки застыли, ежась от гуляющего по помещению ветра и пытаясь оценить — что же это должно было быть за существо, чтобы нанести такой урон залу, размером не уступающему листолетному ангару. Разбитые витражи, которые спешно закрывали пластиком, вмятины на стенах, огромный провал посреди помещения, к которому охрана строго запретила подходить. Большая, в два человеческих роста, многоярусная люстра, украшавшая зал несколько поколений Рудлог, неаккуратной грудой бронзы и хрусталя лежала у провала, похожая на осыпавшуюся блестящую елку. Люстра пережила переворот и пожар, но дождалась своего монстра.

Паркет весь был в каких-то неровных грязных пятнах, будто на него плескали слабой кислотой, пятна были и на стенах — видно было, что старались оттереть так, что дотерли до кирпичной кладки.

— Папа, мне страшно, — прошептала проникшаяся Каролина, и Святослав обнял ее. Алина прижалась с другой стороны, под культю. И подумала, что обязательно попросит у Тандаджи посмотреть записи.

Ректор МагУниверситета Алекс Свидерский отжимался на полу палаты — стараясь не дышать громко, чтобы не разбудить свернувшуюся клубочком на соседней койке Викторию. Сдерживать стоны и сипы было трудно. Пусть мышцы обновлялись, как и все тело, но старческое иссушение и отсутствие нагрузки сделало их вялыми, и теперь он был тощим, как подросток. Тем не менее восстановление физическое шло быстрее, чем наполнение резерва, а Максов регенератор и вовсе сотворил чудо. Мышцы нарастут, надо только не жалеть себя.

И он не жалел, несмотря на то, что еще вчера валялся истощенным и ослабленным донельзя.

Вика зашла к нему поздно ночью вместе с Мартином, и, пока друг колол ему стимулятор и регенератор, пока мужчины разговаривали о случившемся на балу, задремала на соседней кушетке. Она была какая-то растерянная, молчаливая, будто никак не могла поверить в то, что видела своими глазами. И Март был не похож на себя: не глумился, как обычно, а укрыл ее тонким больничным одеялом, снял с волос заколку, сказал, что еще заглянет к Максу и ушел.

Свидерский все-таки не выдержал — рухнул на холодный пол со стоном, весь взмокший, с дрожащими от напряжения руками, но тут же собрался, поднялся, несмотря на шум в ушах, и побрел в душ. На себя он успел наглядеться с утра, да и не на что было смотреть. Болезненно исхудавший молодой мужчина с тонкими руками и ногами, впавшими щеками, и все еще седыми волосами. Седина не восстанавливалась, так как в волосах живы только луковицы, так что нужно будет сбрить, чтобы не ходить двуцветным.

Да. Старость его не порадовала.

Вика спала и когда зашла медсестра с завтраком — он шепотом попросил удвоить, а лучше утроить себе порцию и принести еще одну для подруги, и когда на обход пришли врач и виталист, оказавшиеся понятливыми и произведшие осмотр тихо, и когда уже после осмотра у него брали кровь. Врач на его вопрос о выписке покачал головой и сказал, что посмотрит на результаты анализов. Вот он и терпел, отворачиваясь, чтобы не видеть иглу в вене.

Алекс, принимавший участие во многих боевых операциях, не переносил вида собственной крови. До дурноты. У каждого свой способ преодоления себя. Он преодолевал, учась не падать в обмороки от царапин и порезов.

Вика спала. И он, стараясь не смотреть на сгиб локтя, пошел в соседнюю палату, к Максу.

Максимилиан Тротт кривился, слушая уговоры добродушной медсестры поесть, и мечтал, чтобы назойливая женщина испарилась куда-нибудь. Голова болела страшно, но, во всяком случае, он уже не выпадал в темноту от любого движения или попытки сосредоточиться, и можно было спокойно все обдумать. А вот звуки по-прежнему раздражали, и свет все так же резал глаза, заставляя боль пульсировать в висках и глазницах.

Расстроенная несговорчивым пациентом медсестра выскочила за дверь — жаловаться врачу, а в распахнутую дверь вошел бледный и тощий Алекс, посмотрел на друга, улыбнулся.

— Ты даже на смертном одре будешь заставлять женщин от тебя шарахаться?

— И я рад тебя видеть, — пробурчал Макс, неловко, чтобы не потревожить разламывающуюся голову, приподнимаясь на койке. — Не рано ли ты решил двигаться, Данилыч?

— Раньше начну — раньше восстановлюсь, — объяснил ректор, присаживаясь рядом с Троттом и без зазрения совести утаскивая с подноса сладкую булочку. — Только есть хочется постоянно.

— Ешь, — Макс поморщился. — Я на глюкозе, да и организм не воспримет. И, да, говори тише, Данилыч.

— Хреново, да? — сочувственным шепотом спросил Свидерский, протягивая руку за второй булочкой.

— Хреново, — признался Тротт. — И не ускорить никак, иначе до эпилепсии доускоряюсь. Март тебе рассказал про тха-охонга?

Алекс кивнул.

— Ты знаешь про этих тварей?

— В Бермонте коллега показывал панцирь, — хмуро сказал Макс, — напоминает по описанию смесь гигантского муравья со слизняком. По их словам, всего несколько таких прорывов было. А тут в защищенный королевский дворец, туда, где нет никакой сейсмоактивности. Ни один манок не дал бы ему сил пробить стихийные щиты. Ты же понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — спокойно произнес Алекс, уже уничтоживший ползавтрака, и глядящий на остатки с голодным блеском в глазах. — Но сейчас мы с тобой полудохлые, восстановишься — потом поговорим.

Он снова глянул на поднос и стянул желтоватый, вкусно пахнущий кусок мягкого солоноватого сыра, виновато посмотрел на инляндца.

— Да ешь уже, — Макс махнул рукой и тут же поморщился, — порадуй медперсонал за меня.

Некоторое время в палате стояло молчание — Алекс уничтожал завтрак, Тротт пытался справиться с головной болью и кривился от бликов света на плиточных стенах палаты. Еще и ветер разгулялся за окном, и окно ритмично поскрипывало, доводя его до белого каления.

— Малыш, — вдруг серьезно спросил его друг, — скажи мне. Когда ты с Темным ментальными ударами обменивался… он должен был раскрыться. Ты его не смог прочитать?

— Нет. Не смог, — ответил Тротт сухо, и пауза перед ответом была заметна лишь ему.

В дверь постучались, она распахнулась с выносящим мозги скрипом, и огромный Ситников, возникший на пороге, гулко проревел:

— Извините, профессор Тротт, можно к вам?

— Ситников, не орите, — огрызнулся лорд Максимилиан. Сощурился — из-за спины семикурсника выглядывала Богуславская, оказавшаяся принцессой Рудлог. Увидела его, покраснела, и спряталась обратно.

— Извините, — гулким шепотом попытался оправдаться Матвей. — Мы на минуточку. Узнать, все ли у вас в порядке, профессор. Извините, Александр Данилович, здравствуйте. Ух ты, вы здорово выглядите. Димка тоже очнулся, только к нему пока не пускают…

— Здравствуйте, — ухмыльнулся Свидерский, поглядывающий то на мрачнеющего Тротта, то на очень внимательного студента.

— Я не в порядке, Ситников, — язвительно сообщил лорд Тротт, — но это не ваша забота. Прекратите ко мне бегать с Богуславской, как заботливые бабушки. Увидимся на занятиях, если решите заниматься дальше.

Матвей сдвинул плечи, набычился. Обиделся.

— Он болеет, — быстро и тихо зашептала ему сзади первокурсница, гладя его по руке, — поэтому такой злой. Не расстраивайся.

Тротт почувствовал глухое раздражение, а уж голова заныла так, будто кто-то со всей силы врезал ему по затылку.

— Богуславская, ваш анализ восхищает. Вы точно тот университет выбрали?

— Я Р-рудлог, — сказала Алина резко, выступая из-за спины угрюмого Ситникова.

— Вы думаете, это сделает меня добрее? — усмехнулся Тротт.

— Макс! — сурово рыкнул Свидерский, перевел взгляд на раскрасневшуюся девушку. — Ваше Высочество, простите нашу неучтивость. Лорд Тротт тоже очень сожалеет о своей резкости.

Алина покраснела еще сильнее, хотя, кажется, уже некуда было, стояла с совершенно несчастным видом. Матвей бросил на своего преподавателя тяжелый взгляд и потянул ее из палаты.

— Да-да, — холодно сказал Тротт им вслед, — приношу свои извинения, Ваше Высочество.

Она услышала, но не обернулась, только расправила плечи и презрительно фыркнула. Совсем по-детски.

Алекс подождал, пока закроется дверь, постучал пальцами по опустевшему подносу. Макс лежал с закрытыми глазами, кривился и молчал.

— Макс, не забывайся, — предупредил его Алекс. — Эта девочка пятый человек в Рудлоге и представительница одной из самых могущественных семей в мире.

— Хватит нудить, Данилыч, — инляндец открыл мутные от боли глаза, — сам все знаю. Если она Рудлог, что с ее аурой?

Ректор пожал плечами.

— Самому бы хотелось понять.

— Алекс, ты иди, — попросил вдруг природник глухо. — К себе.

Свидерский покачал головой, встал.

— Я попрошу для тебя обезболивающего.

— Бесполезно, — Макс бледнел на глазах. — Иди, не стой над душой. И еще, Данилыч… — он вздохнул, сжал зубы, — организуй Поляне регенератор, у Марта должны были остаться.

Уже закрывая дверь, Алекс услышал из палаты друга болезненный, сдавленный выдох и стон.

Служба королевского протокола была в панике. Накануне бала предполагалось, что высочайшие гости переночуют в подготовленных покоях, с утра примут участие в прощальном завтраке и разъедутся по домам. Но проклятое чудовище сорвало все планы, и теперь в срочном порядке нужно было организовывать завтраки, планировать совместный обед, украшать для обеда залы — отдельно для членов королевских семей и отдельно для их свит, думать, чем развлекать и отвлекать аристократов, проснувшихся раньше своих сюзеренов и молиться, чтобы этим изменения в протоколах закончились.

Однако молитвы услышаны не были, и около полудня выспавшиеся Величества решили посетить раненых в лазарете. Шаг был, безусловно, достойный и политически оправданный, но замученные врачи уже даже не находили сил кланяться и приветствовать венценосных посетителей. Впрочем, к этому все отнеслись с снисхождением.

Не остались без дозы сладкого и придворные сплетники. Все отметили, что принц-консорт, как обычно, держится рядом с Ее Величеством, и что улыбается она ему так же мягко и спокойно. Значит, гроза миновала, пусть даже разлад в правящей семье и всколыхнул надежды у отдельных интриганов — ведь если барон впадет в немилость, то возможность получить влияние на королеву становится вполне реальной. Но Байдек по-прежнему возвышался рядом с супругой, как скала, и дураков, не понявших сигнал, не оказалось. Так что оставалось утешаться оставшимися от невостребованного ужина десертами и шепотом обсуждать вчерашнего монстра и произошедший скандал. И трудно было сказать, что взволновало придворных больше. Но пирожные и кексы, пусть чуть подсохшие, уничтожались со страшной скоростью, наглядно демонстрируя действенность сладкого для снятия стресса.

А вот Майло Тандаджи, разлепивший глаза как раз к полудню, сидел на кровати, замотанный в полотенце, и со стоическим видом пил добытый где-то непривычно тихой супругой пенный кумыс. Окна были предусмотрительно занавешены темно-зелеными шторами, и в спальне был полумрак, не так бросалась в глаза раздражавшая хозяина дома яркая обстановка. Таби была с юга Тидусса, а там любили пестроту и разноцветье, в отличие от почти монашеской скромности пригорных районов, где родился Майло. Но за дом всегда отвечала женщина, а он не хотел ее обижать.

Напиток был кисловато-сладкий, и считался в Тидуссе лучшим средством от похмелья. Но голова все равно была тяжелой и гулкой, несмотря ни на принятую таблетку, ни на холодный до ломоты в зубах душ после пробуждения. И как это Кембритч ухитряется постоянно напиваться и оставаться при этом в рабочем состоянии?

Скромно опустившая глаза жена принесла прямо в спальню его любимые оладьи, как бы ненароком погладила его по бедру, и выскользнула из комнаты, матушка вообще не появлялась, и было бы полноценное семейное счастье, если бы не пропущенное совещание. Хотя Стрелковский все-таки дозвонился и отчитался по итогам и текущей работе, ощущение было странным.

Тандаджи, несмотря на протестующий желудок, все-таки протянул руку за оладьей, и, незаметно для себя, проглотил почти полмиски. Сразу стало хорошо и бодро.

На огромной кухне, совмещенной со столовой, шуршала посудой жена, и он вышел, сел на хозяйское место во главе стола, поймал ее взгляд — настороженный, даже опасливый.

— Таби, сделай мне кофе, — сказал он, — побольше и покрепче.

Она обрадовалась, достала зерна, ручную кофемолку — ну очень отличается вкус у вручную перемолотых зерен и готового молотого кофе. Ополоснула большую джезву кипятком, поставила в духовку просыхать. Это был целый ритуал, и Майло почти впадал в транс, наблюдая за процессом.

Первый раз она приготовила ему кофе наутро после брачной ночи. Кофе он тогда так и не допил — потащил смущающуюся новобрачную в спальню, но вкус ее кожи, смешанный с горьковато-жестким, чуть дымным кофейным послевкусием, остался в памяти на всю жизнь.

Сейчас она оставалась такой же стройной и гибкой, и совсем без седины, ухаживала за собой, и кожа была мягкой, и грудь высокой… и наряды она любила такие же, цветные, длинные, тидусские. И так же плела черную косу, только теперь она была гораздо длиннее — ниже ягодиц.

Поскрипывала кофемолка, пахло кофе и кардамоном, вскипала вода в джезве, в которую клалось ровно две чайные ложки гречишного меда, а транс куда-то испарялся, оставляя вместо себя вполне приземленные мужские желания.

— Таби, иди в спальню, — сказал он сурово, и сам, не дожидаясь растерявшейся супруги, встал и пошел в их комнату. Растянулся на кровати, чувствуя спиной прохладный хлопок, прикрыл глаза.

— Ты будешь меня наказывать? — робко спросила жена от двери.

— Великие Духи, Таби, ты о чем? — раздраженно спросил он. — Подойди ко мне. Разве я тебя когда-нибудь бил?

— Но я ведь плохая жена, — сказала она грустно, подходя к кровати.

— Хорошая, — возразил он, сощурившись и наблюдая за ней.

— Старая, — пожаловалась она.

— Талия как у девочки, — и Майло обхватил супругу за эту самую талию, потянул на себя.

— Хотела уйти от тебя…

— Женщина, — произнес он строго и глухо, разматывая жену из ее цветных тряпок, — ты так хорошо молчала все утро. Ну вот, а я уже и забыл с этой работой, какая ты красивая.

С кухни послышалось шипение.

— Кофе, — дернулась она.

— Отставить, — рявкнул тидусс, торопливо сдирая последние тряпки.

— Кухня сгорит, Мали…

Он уже целовал ее оливковые руки, распускал косу — обнаженная, сидящая сверху, укрытая черными волосами, она была восхитительна.

— Куплю новую, — отрезал он, обхватывая ее за бедра, поднимаясь и касаясь губами ее груди и чувствуя, как тренированное ежедневными занятиями тело отзывается, как в юности. — Замолчи наконец, женщина. Разрешаю открывать рот только чтобы назвать мое имя.

— Какой ты строгий, Мали… оооох…

На кухню, где плевалась пеной джезва и сильно пахло паленым кофе и специями, прокралась матушка, нахмурилась, покачала головой, выключила огонь. Затем с недоумением прислушалась к звукам из спальни сына и улыбнулась, став похожей на сморщенное радостное яблоко.

— Ну хоть сейчас все сделала правильно, — проворчала она и тихо ушла на свою половину.

Звонок от командира одной из групп раздался через два часа после попытки приготовить кофе. Лукаво поблескивающая глазами супруга, снова замотавшаяся в свое сари, готовила обед, а сытый во всех смыслах Тандаджи чувствовал себя почти героем. Во всяком случае, настроение было самое благодушное.

— Тандаджи, слушаю, — ласково ответил он, и звонивший поперхнулся словами. Но тут же исправился.

— Господин подполковник, это Рыжов. Мы сейчас в Теранови, это городок на юге Милокардер, заехали за припасами…

— Ближе к делу, — возвращаясь в привычное состояние собранности, оборвал его Тандаджи.

— Сюда прилетел дракон. Бред, начальник, но у него свадьба с местной девушкой. Жители запретили к нему подходить, тут целый город на площади, а глава поселения пригрозил, что если сорвем свадьбу, то их народ выйдет из юрисдикции Рудлога. И, по словам главы, дракон передал письмо от Ее Высочества Ангелины для сестры. Обещают отправить во дворец, когда он улетит.

— Понял, — отчеканил Тандаджи. — Молодец, Василий. Не вмешивайтесь, но наблюдайте внимательно, постарайтесь сделать снимки и записи. И проследить, когда улетит. Срочно подключайте другие группы.

— Он еще дважды возвращаться будет, — сообщил сыскарь, — у них такие обычаи. Просил, чтобы передали ответ, и он отнесет принцессе.

— Сначала проверим письмо на предмет ядов и магических ловушек, — Майло хватило вчерашнего монстра. — Позвони мне, когда они отправят письмо, я распоряжусь перехватить у дворцового почтового телепорта.

— Будет сделано, командир.

Марина

Я с кислым видом посмотрела на себя в зеркало. Мало того, что проспала все на свете, так еще и опухшая, помятая, и тело вялое, как поникшая переваренная спаржа. И, похоже, бдение с сигаретами у открытого окна не прошло мимо — горло саднило, в груди хрипело, нос был забит, да и глаза блестели как-то лихорадочно, так что, похоже, поднималась температура.

Часы, как свидетельство моей праздности, укоризненно показывали половину третьего дня. Неудивительно, конечно, я заснула после шести, но первый раз такое было, чтобы меня не смог поднять ни будильник, ни горничная. Я просыпалась поутру дважды — по поводу первого раза смутно вспомнила, как ворочался рядом Мартин — у него непрерывно звонил телефон, затем ответил, и тон его из раздраженного постепенно становился почтительным.

— Девочка моя, — он чмокнул меня в макушку, но я только плотнее запахнулась в одеяло, — меня срочно жаждет видеть Его Величество Гюнтер, и я, как верноподданный, обязан поменять твою теплую постель на созерцание монаршего лица.

— Угу, — простонала я и снова провалилась в сон.

Второй раз меня пыталась поднять горничная. Я даже выпила чай — она накрыла поздний завтрак. Но поесть не смогла — расчихалась, затребовала салфеток и капли в нос и свалилась на кровать, уплывая в сон. Мария, кажется, говорила, что я обязана присутствовать на посещении раненых и прощальном обеде, но под конец махнула рукой, спросила разрешения сказать о моем недомогании и ушла.

Раненый меня интересовал только один, но идти с вирусом в крови в лазарет — это надо быть совсем безмозглой. Хотя… можно ведь надеть маску и не заходить в палату, просто убедиться, что он жив.

«Да что с ним сделается, если его Луциус держит».

Накрывающая обед в гостиной Мария сообщила, что семья и гости уже отобедали, и монархов проводили со всеми почестями. Так что наш большой бедлам снова возвращался в состояние маленького и привычного фамильного бедламчика.

— Мария, — попросила я, — после обеда вызови ко мне виталиста, и найди медицинскую маску.

Моя горничная — замечательная женщина. Кажется, даже если б я попросила ее достать мне зуб глубоководной рыбы, или личный гонг Его Священства, она бы отреагировала на это таким же каменным лицом и коротким кивком. Мне уже некоторое время казалось, что она подозревает о периодическом пребывании в моей спальне лохматого блакорийца. Во всяком случае, на его шевелюру в прошлый чинный визит, когда мы попивали чай в гостиной, она покосилась с выражением ученика, решившего сложную задачку.

Вяло перекусив супом, я выслушала виталиста — он попытался выжечь вирус, но только ускорил течение болезни — видимо, зараза вцепилась крепко и проще было переболеть, чем тратить на исцеление большой резерв. Лейб-виталист вызвал врача, и они вдвоем развели вокруг раздражающую суету, закончившуюся выпиской лекарств, которые я и сама знала, и строгим пожеланием не перенапрягаться, лежать в постели и честно отболеть несколько дней.

Я с чистой совестью пообещала, что так и поступлю, выпила жаропонижающее — температура была уже ощутима, а уж нос мой не пробивали никакие капли, нацепила маску и, чувствуя противную ломоту в костях и стараясь не чихать, поползла в лазарет.

По пути заглянула в бальный зал, впечатлилась. Интересно, хоть один большой праздник у нас пройдет без происшествий? Что у нас там следующее — день рождения Полли? Даже не знаю, что должно случиться, чтобы перебить явление гигантского муравья или массовую драку на коронации Василины, которой предшествовало умыкание Ани.

Я брела по дорожке черного облетевшего парка, кутаясь от порывов ветра в куртку и обвязав шею огромным шарфом, и мне было одновременно холодно и жарко, сильно лихорадило — лоб был весь мокрый. За мной медленно, подстраиваясь под мой неуверенный шаг, шли охранники. Кажется, идея с посещением Кембритча была глупостью. Но возвращаться обратно не было смысла — я уже прошла больше половины пути.

«И все равно ты хочешь его увидеть».

Увидеть не получилось. Я несколько секунд пялилась в стекло операционной, пока не сообразила, что он должен быть в реанимации. Пошагала туда, чувствуя, как свербит в переносице и между бровями, и опасаясь — а вдруг он будет в сознании? И увидит, что я пришла? И решит… да что решит-то, черт возьми? Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке, так что прекрати панику, Марина!

А вдруг решит, что я простила?

«Но ведь ты и на самом деле простила».

Но не забыла, что его нужно опасаться. Тем более, что он все еще помолвлен с Ангелиной. И спал с Катькой, чтобы выведать информацию о нас. И у меня есть Мартин. И…

«И еще тебе страшно».

— Добрый день, Ваше Высочество.

— Добрый день. Подскажите, пожалуйста, — голос у меня был замечательно гнусавый, будто я бормотала в бутылку, и дежурная медсестра взглянула на меня с впечатляющей смесью профессионального недовольства и почтительности, — в какую палату перевели после операции лорда Кембритч?

— В восемнадцатую реанимационную, — угрюмо и устало ответила медсестра, — но теперь его там нет.

Ладони мгновенно стали влажными, и я с ужасом поняла, что открываю рот и не могу вздохнуть — словно нахожусь глубоко под водой, и грудь сдавливает удушающей тяжестью, вспарывает изнутри острой, невыносимой болью.

— … Инляндию. Хотя врачи были против! — сурово добавила пожилая медработница.

— Повторите, пожалуйста, — через боль сипло попросила я, ухватившись за стойку.

— Пациента транспортировали в Инляндию, по распоряжению Ее Величества, — недовольно повторила медсестра. — Ваше Высочество, — она поколебалась, — если позволите, вас посмотрит врач? Вас лихорадит.

— Благодарю, — просипела я, — меня уже осматривали. Извините за нарушение распорядка.

— Всегда рады помочь, — сдержанно улыбнулась моя собеседница.

Я дошла обратно до своих покоев и рухнула в кровать. Наглоталась микстур так, что во рту стало кисло и вязко, задремала. Вирус буйствовал, поднимая температуру, тело ломало, и думать ни о чем не получалось. Ко мне то и дело кто-то заглядывал, но общение получалось урывками, мозг отказывался соображать, а эмоции сменились болезненным равнодушием.

Очнулась оттого, что мне полегчало — присмотрелась — рядом сидел Март и держал надо мной руки.

— Я тебя заражу, — сказала я жалобно. С ним можно было себя пожалеть.

— Тшш, — прошептал он, — я тут контрабандой. В гостиной твоя горничная, так что, если что, полезу под кровать.

Я слабо улыбнулась, шмыгнула носом.

— А вообще у меня абсолютный иммунитет, — добавил он и подмигнул, — так что я могу, ничего не опасаясь, воспользоваться твоим безвольным телом.

— Я измажу тебя соплями, — пообещала я язвительно. Он тихо засмеялся, поглядывая на дверь.

— Всегда знал, что ты отличаешься от других женщин. Чем меня только не мазали, девочка моя красноносая, но ты и тут соригинальничаешь.

Я достала руку из-под одеяла, потрогала свой распухший нос. Дышать после манипуляций Мартина стало куда легче, да и горло перестало так саднить.

— Я так же жалко выгляжу, как ощущаю себя?

— Куда хуже, — успокоил меня фон Съедентент. — Как обкурившаяся улитка. Расскажи-ка мне, где ты ухитрилась подцепить простуду? Вчера ночью ты была вполне даже живенькой, в отличие от меня.

— Перекурила в открытое окно, — призналась я. — Переживала.

— Даже не буду льстить себе предположением, что переживала ты за меня, — пробормотал он с ехидством, и мне стало стыдно. — В следующий раз буду знать, что надо сразу тебя усыплять или по крайней мере брать в охапку и не пускать из кровати. Ты знаешь, что твоего Кембритча увезли в Инляндию? Луциус настоял, там при центральном храме Белого Целителя лучшие виталисты на континенте.

— Знаю, — пробурчала я, даже не возмущаясь на «моего Кембритча». — А ты-то откуда в курсе?

— Его Величество Гюнтер отличается повышенной болтливостью и широтой души, — вздохнул Мартин. — Собственно, я за этим к тебе и заглянул, а тут ты с красным носом. Пришлось лечить, кто еще будет не давать мне высыпаться?

— Спасибо, — прогнусавила я.

— Увы, не за что, потому что валяться тебе еще минимум три дня.

Я вздохнула. Придется звонить завтра на работу, предупреждать, что не выйду. Хотя я и так думала просить Эльсена, чтобы он заменил меня кем-нибудь на две недели. Переживала, мучилась — как сказать, ведь работала всего неделю, но все равно решила просить. Ведь теперь, когда я чувствую старшенькую, я могу привести к ней поисковую группу.

— Гюнтер предложил мне должность придворного мага, — вдруг произнес Мартин и потрепал ладонью волосы. — Разливался соловьем, что впечатлился моей работой против тха-охонга. Муравья этого, — дополнил он, увидев мое непонимающее лицо. — Ему надо защиту дворца проверить, придворных. Предложил титул ландграфа за год работы, земли, привилегии — все, что захочу. Сказал, что должность ректора магакадемии останется за мной, а работать могут замы.

— Так это же хорошо? — по кислой физиономии блакорийца было понятно, что он не рад.

— Это мне воздаяние за то, что глумился над вашим Зигфридом, — сказал он трагическим шепотом. — Это же собачья работа, Марин. Пусть он предложил мне набрать сильных помощников, все равно — случись что, и плакали наши с тобой свидания. Одна радость, что он вдовец и дети у него еще небуйного подросткового возраста, так что у меня проблем на порядок меньше, чем у вашего придворного мага будет.

— Ты согласился? — спросила я с сочувствием.

— От таких предложений не отказываются, — вздохнул он. — Так что ухожу в рабство на год. Будем видеться по выходным, если не найдешь себе какого-нибудь знойного красавчика и не выгонишь меня, когда я, печальный и уставший, приду к тебе напиться и поплакать в твое крепкое плечо.

— У меня уже есть один красавчик, — сказала я серьезно, и Март погладил меня по волосам, потом поцеловал руку и ушел. И вовремя — буквально через минуту заглянула Мария, увидела, что я не сплю, и принесла поднос с чаем, стаканом горячего молока и разными закусками.

А еще через десять минут ко мне заглянули взволнованные сестры и отец, с известием, что от Ангелинки пришло письмо.

Письмо было объемным, даже увесистым. Я с нетерпением ждала, пока рассядутся родные, пока Василина развернет его и начнет читать.

Ангелина писала деловито и сухо. И только к концу стало понятно, как она волнуется и скучает.

«Дорогие сестры, отец, Мариан.

Я нахожусь в пустыне, лежащей к юго-востоку от Милокардер, в городе Истаил. Местные жители называют эту страну Песками. Сразу хочу успокоить вас — со мной обращаются со всем возможным уважением. Единственное, в чем я ограничена — в возможности вернуться домой…»

 

Глава 2

Две недели назад. Пески

Ангелина

Обжигающий зной пустыни постепенно покорялся осени, и вместо пекла наступила просто жаркая погода. Во всяком случае, не жарче, чем в середине лета в Рудлоге, а к вечеру и вовсе становилось свежо и хорошо, и Ангелина отдыхала у своих покоев, подставляя уставшее тело ветерку, несущему горьковато-сладкий, волнующий аромат ночных цветов, плавая в бассейне и с удовольствием кутаясь после в мягкие полотенца.

Разгромленные ею комнаты все еще ремонтировались, и принцесса жила на мужской половине. Бедные служанки курсировали чуть поодаль от бассейна с видом драконов, усердствуя в недопущении случайного мужчины до места отдыха госпожи. Но во дворце уже знали, что нужно обходить ее покои стороной — и в результате в огромном саду появилась еще одна тропинка, подальше от помывочной и открытого бассейна, а саму огромную чашу с водой огородили несколькими рядами полупрозрачных цветных занавесок, чтобы никто дерзкий не мог глянуть ни из окна, ни из-за дерева.

Занавески в наступающих сумерках колыхались от движения воздуха, подметая легкими подолами землю, глубоко-синие, изумрудно-зеленые, насыщенные почти до оранжевого желтые, ярко-красные. Цвета накладывались один на другой, отражались в подрагивающей воде бассейна, делая ее веселой и сказочной, будто в нее одновременно вылили набор жидких красок. И сама Ангелина, плывущая среди этого разноцветья, под пение оживающих к вечеру птиц, казалась себе лениво взмахивающей крыльями бабочкой на картине абстракциониста.

Очень хотелось дождя, просто до безумия. Чтобы смыл желтоватую пыль с мясистых листьев кустарников, с крон уставших деревьев, оживил острую и жесткую, как щетка, траву, и чтобы все стало таким отчетливо ярким, цветным и свежим, каким бывает только после хорошего ливня. И чтобы можно было вдыхать пронзительный запах, который бывает только после грозы, запах упоительно чистого воздуха.

Люди Песков не знали дождя уже пятьсот лет, и эта цифра не укладывалась в голове.

Прошло уже несколько дней после их с Нории полета к морю и договора, и принцесса, составив четкий план, неукоснительно следовала ему.

Найти дополнительную воду. И по приказу красноволосого Владыки к ней шли представители кочевников и жителей города, умеющих находить подземные резервуары с запасами пресной воды. Составлялись отряды, которые получали для обследования участки вокруг Истаила, и отправлялись в путь.

Дело ускорилось, когда оказалось, что драконы могут чувствовать воду на глубине, и теперь младая драконья поросль — близнецы Марит и Дарит и юная Медита помогали людям, делали отметки, куда выдвигались группы для пробивания и обустройства колодцев.

Пусть работа была долгой и тяжелой, но в пустыне даже несколько лишних литров влаги — чудо. Люди слушали ее почти с благоговением, не сомневаясь в ее словах, а ей было страшно — по тому ли пути пошла? Все ли решила правильно?

Большая часть найденных за эти дни запасов — а обнаружено было немного — находилась очень глубоко, на глубине нескольких десятков метров и более. Нужны были буры. И драконий дипломат Ветери, не без сомнения оставив управление Городом неутомимой и упрямой невесте Владыки, улетел в Эмираты — налаживать дипломатические связи, договариваться о встрече правителей и организовывать торговлю и обслуживающий персонал.

Закупка и доставка тяжелого оборудования — дело не быстрое, займет минимум несколько месяцев, особенно в условиях бездорожья. И вторым пунктом в плане значилось начать прокладывать дорогу к границе с Эмиратом Тайтана. По понятным причинам это никак не могло быть современное шоссе. Но где-то под морем песка сохранились старые дороги из светлого камня, соединяющие между собой Города и идущие к границам. Сейчас они были видны только в зеленой зоне Города, и постепенно исчезали под барханами, уходя в пустыню. Было решено попробовать очистить ту, что вела к Тайтане. Работа предстояла практически неподъёмная — больше четырехсот километров песка, без грузовой и уборочной техники, без топлива, на котором эта техника могла работать. Но о покупке техники и топлива еще даже не начались переговоры, а мужчины Песков уже начали работу по расчистке дорог. Договорятся — для техники будет меньше работы. Не договорятся — все равно дорога нужна, как воздух.

Ангелина настояла, чтобы Нории привлек к охране строителей и поисковых групп от песчаников драконов из других городов, и дворец готовился к прилету крылатых гостей.

С драконами, вернувшимися вместе с Нории в Истаил после крушения Драконьего Пика, у Ангелины сложился холодный нейтралитет. Она не обращалась к ним напрямую, действовала через Нории, они практически все игнорировали ее — общение при случайных встречах оставалось на уровне вежливых приветствий. Однако Ани прекрасно умела распознавать отношения за масками равнодушия. И если пугающий ее громогласный и резкий Четери относился к ней снисходительно и иронично, тонкий и высокий Ветери, заплетающий длинные красные волосы в косу — настороженно, но с явным интересом, подростки — с любопытством, то единственная взрослая драконица Огни просто исходила ненавистью. Нет, она была безупречно вежлива и спокойна, но ощущение, что красноволосая и гибкая молодая женщина готова перекусить ее пополам, было очень явственным.

Изредка прилетал невысокий, по сравнению со своими собратьями, Мири, обосновавшийся на побережье и давший приют рыбакам. Вот с ним с самого начала диалог пошел, пусть короткий, но вполне доброжелательный. Мири был поэтом и музыкантом, любил пофилософствовать, и, видимо, поэтому спокойно и внимательно относился к ней.

Во дворец должны были прибыть еще полтора десятка драконов, и это означало, что частые встречи неминуемы, и выстраивать отношения в отсутствие Нории все-таки придется.

С людьми, подобранными Нории на места советников-министров, было куда проще. Они под управлением Ветери уже успели сделать немало — за короткое время была организована городская стража, открыт набор новобранцев в войска, которые одновременно исполняли обязанности полиции. Поставлен учет торговцев, прибывшего населения, велась простейшая статистика по запасам, работали храмы, взявшие на себя свадьбы и похороны. Первые происходили в храме Синей Богини, вторые, с кремацией — во дворе Черного.

Оказалось, что еще пятьсот лет назад в Городе существовала примитивная канализация с отстойниками и песчаными естественными фильтрами, поэтому, слава Богам, не было присущих средневековью запахов.

Но не было больниц, школ и роддомов, судейской системы — судили военные чины, тюрем — заключенных сразу отправляли на работы, не было налаженной системы вывоза и переработки мусора, и в песке за городом росла помойка, привлекая шакалов и грызунов, практически не работали женщины, не было банков и городских служб, и много-много чего еще не было, несмотря на то, что жизнь города была более-менее налажена. И все это нужно было обустраивать, создавать. И не забывать при этом об обещании проводить уроки для женщин из гарема.

Ангелина вздохнула, запрокинув голову на упругую подушку софы и глядя на расцветающие над ней в теплой южной ночи звезды. На бумаге все было очень легко. Но чувство беспомощности и непонимания — с чего начать, за что хвататься, как с имеющимися ресурсами обеспечить развитие, посетившее ее в первый день «работы» она помнила очень хорошо.

И сейчас, погруженная в бесконечные дела, она слишком хорошо понимала, что без материально-технической, кадровой, образовательной поддержки сильного государства, Пески не восстановить. Будут они зелеными или нет — все равно между ними и современным миром полутысячелетняя цивилизационная пропасть. Другое дело, что плодородная земля позволит наладить земледелие, накормить людей, организовать экспорт.

И нельзя сказать, что не мелькала у нее в голове мысль согласиться на предложение Нории и облегчить себе задачу. Мелькала и исчезала вновь, не могущая соперничать с долгом и беспокойством перед семьей и родиной.

Владыка Нории тоже не сидел без дела. Повысилась активность песчаников на границах, и, пока не прибыли драконы из других городов, приходилось справляться с ними самому на пару с Четом. Мастеру клинков это было в радость, а он уставал — с каждым днем чудовища становились все наглее, и дня не проходило без зачисток. Все больше людей в поисках защиты и воды прибывали в Истаил, и пусть пока город справлялся — скоро должен был наступить момент, когда он достигнет своего предела.

И Нории первый раз воспользовался своей властью в нарушение традиций, предполагающих, что каждый дракон сам выбирает место своего проживания. Он начал облет городов, в которые вернулись драконы. В Ставии, в которой гостила Огни и которая приняла обратно тридцать дракониц и восемнадцать драконов, он провел несколько часов и озвучил свою волю — расселиться в пустыне вокруг зеленой зоны Истаила и вызвать воду, оживив максимально большую площадь, чтобы дать приют людям.

Ему покорились — кто бы посмел ослушаться прямо высказанного приказа? Но вопрос — почему они должны оставлять дома своих семей, где хранятся дорогие вещи, где уже налажена жизнь, и уходить на голую землю в песок, когда проблема решается с помощью одной женщины, был задан.

Впереди было еще девять городов, исключая осиротевшую Тафию, Город-на-Реке, в которую не вернулось ни одного дракона, и в каждом ему предстояло выслушать этот вопрос.

Нории перелетел во дворец поздним вечером, вымотанный долгим перелетом, утренней зачисткой песчаников, общением с сородичами и преследующим его чувством безысходности, и сразу ушел в свои покои — отдыхать, ужинать и спать. На душе было пусто и тоскливо, и не спасали от тянущей усталости ни сытные и вкусные кушанья, ни усердие слуг, разминавших господина после отдыха в купальне. Он, прикрыв глаза, лежал на нагретой, облитой ароматными травяными настоями каменной скамье, расслабляясь под сильными руками массажистов, и никак не мог отвлечься. Думал, прикидывал, просчитывал. Даже если заставить всех вернувшихся представителей его племени окружить Истаил зелеными пятнами, это не спасет Пески. Просто отсрочит переполнение города на год, максимум на два. А у него лично нет даже этого года. У него есть месяц, за который нужно изменить решение огненной принцессы. И если он хочет успеть, нужно использовать каждый день.

Красноволосый Владыка, движением руки остановивший усердствующих слуг, приказал принести ему одежду. Волосы еще не успели высохнуть и влажными прядями лежали на рубахе, когда он направился к покоям Ангелины.

В комнатах ее не было, и младшая служанка сообщила, что сафаиита у бассейна, давно купается и отдыхает. И если господин желает, может позвать ее к нему.

— Не нужно, — ответил Нории, и девушка замолчала, опустив глаза.

Ангелина отдыхала на низкой софе, закинув одну руку за голову и глядя в небо, и вокруг нее умиротворенно горел гигантский костер ее ауры, начавший греть сразу, как только он вышел из дверей купальни. Повернула голову на звук его шагов, сразу села, выпрямилась, запахнула халат.

— Ты можешь лежать, — сказал он приглушенно, чтобы не нарушать ее умиротворенного состояния, — я просто прикоснусь к тебе.

Опустился на синий мозаичный пол, окружавший бассейн, облокотился спиной на софу, замолчал, спиной чувствуя, как течет сквозь него восхитительный огонь и как насторожена и собрана она. Как перед противником.

— Ляг, — приказал он спокойно, — сегодня никаких подвохов. Отдыхай и дай отдохнуть мне.

Она не пошевелилась, упрямая и гордая, сидела ровно, упершись пятками в пол и поджимая пальцы на ногах — видимо, камень все-таки холодил. Огня было мало, и Нории протянул руку, накрыл ее ступню ладонью. Мало.

— Почему ты не пьешь кровь для восстановления? — сдержанно спросила принцесса, никак не реагируя на прикосновение.

— Тебе ведь не нравится, — откликнулся он, пододвигаясь ближе к ее ногам. Чуть повернулся, поставил ее ступню к себе на бедро, уткнулся в колено лбом. Вот так, хорошо.

— Я бы предпочла, — голос был холодный, а огонь, прогоняющий усталость — горячий, мощный, — чтобы ты использовал кровь. Это я готова потерпеть.

— Ты хочешь отказаться от своего слова? — спросил дракон, не поднимая головы. Шелестели разноцветные занавески, чуть плескала вода о бортики бассейна, и ночь была пряной и густой. И ему казалось, что еще чуть-чуть, и он уснет так, в ее ногах.

— Нет, — ответила принцесса, наконец. — Я не отказываюсь от своих слов.

— Хорошо, — пророкотал он, прикрывая глаза. От нее пахло свежестью. Подумал и потянулся за второй ступней, взял ее в руки. Глянул на невесту снизу вверх — она сидела так спокойно, будто не упиралась одной ногой ему повыше колена, а второй — в его ладони. И спина прямая, хотя равновесие удерживать наверняка трудно. Только пламя ее на мгновение дыхнуло яростью, и он с наслаждением зажмурился, оперся плечом на софу, подвинулся еще ближе, усаживаясь практически вплотную.

— На северо-востоке, ближе к Йеллоувиню, раньше были цветочные поля, — сказал он тихо, отвлекая ее от разминающих ее ступню пальцев. — Мы производили лучшие масла на континенте. Там были террасы, поднимающиеся из плодородных равнин в горы. Как сейчас с рель-еф-ом, не знаю, не летал. И на каждой рос свой вид цветов, одни ведь любят когда пожарче и повлажнее, другие — посуше и похолоднее. Сверху, когда подлетаешь, или если смотреть издалека, это выглядит невероятно красиво. Как будто горы наряжены в разноцветные юбки, а холмы укрыты лоскутными одеялами. Лавандовыми, розовыми, пурпурными, белыми.

Он прошелся пальцами по своду ступни, от пятки к пальцам, обхватил кольцом, сжал, потер с нажимом. Принцесса не шевельнулась. Только напряглась, и пальцы второй ноги больно впились ему в бедро. Он улыбнулся.

— И сколько хватает взгляда — бесконечные террасы и поля с цветами, до самого горизонта. И запах опьяняющий на много километров вокруг. Я бы хотел тебе показать их. Или сводить в подземные пещеры со светящимися мхами и питающимися нектаром летучими мышами. Ты знаешь, что детеныши летучих мышей пушистые, как котята, и родители заботятся о них со всей нежностью?

Одна рука осталась на пятке, другая поднялась на лодыжку, разминая вверх-вниз. Главное — никакого намека на чувственность, чтобы не испугалась и не вынырнула из непривычного ему смиренного оцепенения. Нории чувствовал себя заклинателем змей — чуть собьешься с ритма, запнешься — и вонзится клыками тебе в кожу, впрыскивая обжигающий яд.

— А размером они с твой мизинец. На руке, — добавил он, но потянулся к пальцам ноги, пока не опомнилась. Он теребил ее пальчики, мял их, крутил, а ее аура вздрагивала в такт его движениям, и чуть ощутимо напрягались ступни и бедра. — Пушистые, пищащие, теплые. Пещеры были рядом с огромным озером на севере Песков, откуда как раз начинались цветочные поля. Мы называли его Белым морем, потому что оно находилось в гигантском мраморном бассейне, стены которого, окрашенные в белый, с растущими сверху соснами и блеклыми лишайниками, почти отвесно спускались к воде и отражались в ней. Питалось озеро подземными реками и родниками, и вода в нем была чистая, холодная, даже летом. На закате чаша озера становилась бордовой, на восходе — нежно-розовой, а шторма и течения вымыли в мраморных стенах арки, в которых мог бы поместиться наш дворец, высоченные столбы и уступы, и смотрелось это совершенно невероятно. Из Белого моря брала свое начало река Неру, самая полноводная река на континенте, проходила через все Пески и впадала в Южное море, опресняя его. А сейчас, когда мы купались, я заметил, что вода там плотная, соленая.

Рука скользнула выше, на мгновение задержалась под коленкой, и спустилась обратно, и тут же ее пламя полыхнуло жаром, и запах изменился — к свежести добавились мягкие женские нотки. Он не поднимал глаз, чтобы не встретиться взглядами — иначе примет за вызов и снова заледенеет. И так ведь не позволяет себе расслабиться, откинуться на спинку софы, сидит выпрямившись, спокойно положив руки на колени. Дракон мягко взял другую ногу, чувствуя, как напрягается она под его движениями, и продолжил тихо, рокочуще, рассказывать все, что взбредет в голову. Сам он уже давно восстановился, и излишки энергии заставляли рисунок ауры на его теле светиться ярче, просвечивая через рубаху. И пусть на мозаике сидеть неудобно, и спина уже затекла — зато не останавливает, не уходит, не замораживается.

— У Южного моря, за солеварнями, на склонах холмов и в узких долинах вокруг города Лонкара мы круглый год выращивали персики, апельсины, дыни и виноград, сладкий, терпкий, белый и красный, и делали вино. Свадьбы у нас игрались с началом сезона Синей, с первого осеннего молодого вина, и новобрачным дарили ящик с бутылками урожая этого года, чтобы всегда могли вспомнить вкус своей радости. Иногда весь урожай осеннего вина уходил молодым, и тогда считалось, что год будет особенно удачным. А столовый виноград сушили, делали изюм, и им торговали — и в Йеллоувинь, и в Эмираты, и в Рудлог.

Аура сжалась, и она мягко высвободила ногу, встала, перешагнув через него.

— Уже поздно, — еле заметное волнение, чуть сдавленный голос — и он насмешливо глянул в ее серьезные глаза, — а я хочу еще немного поплавать. Спокойной ночи, Нории.

Что же, одна ошибка. В следующий раз будет осторожнее.

— Спокойной ночи, — ответил он, поднялся одним движением и ушел, чувствуя спиной ее строгий взгляд.

Ангелина долго плавала под ночным южным небом, колыхались и тихо шуршали на ветру разноцветные легкие занавески, а перед глазами стояли бесконечные цветочные поля и густые закатные тени в багровеющих арках и колоннах Белого моря.

Утро следующего дня началось с привычного уже планирования. И раздумий. Идеально было бы попросить сестру выслать сюда пятерку магов, чтобы обустроить почтовый телепорт — для начала, а потом создать транспортный телепорт, настроив его на столицы континента. Идеально было бы, конечно, заполучить сильного придворного мага с помощниками. За двойную плату найти таких не составит проблем. Но как доставить их сюда? На драконе? Или, пока не разрешится ситуация с ее похищением, не вмешивать Рудлог в отношения с воскресшим соседом, чтобы не казалось, что это выкуп за нее, как за заложницу, и работать с югом — с Эмиратами? Но тогда эмиры получат приоритет, что, естественно, повлияет на будущую политику Песков. А ей очень хотелось, чтобы в приоритете был Рудлог. Но как этого добиться, если де-факто существует правовой конфуз — мирный договор, как она поняла, так и не был подписан, сорван заключением драконов в гору, и по сути их государства до сих пор находились в состоянии войны? И пока она не вернется, никакого партнерского взаимодействия не получится.

А если обратиться в Йеллоувинь? Император своей выгоды не упустит, и при этом между странами нет давнего конфликта, омраченного смертями тысяч людей и сотен драконов. Другое дело, что с желтыми трудно играть на равных — слишком сильно государство, слишком высока вероятность впасть в зависимость. Нет, решено, по поводу магов она попросит Василину. А с эмирами, как и планировалось, пусть пока ведутся переговоры о приобретении техники и налаживании торговли.

— Сафаиита, — от размышлений ее отвлекла служанка, Суреза, — Владыка приказал сообщить, что он ждет вас в приемном зале. Там сегодня много людей, — добавила она, — позвольте причесать вас и предложить вам богатое платье.

Первой мыслью было отказаться, но первая Рудлог все-таки была женщиной, а женщинам свойственно любопытство. И она понимала, что пойти туда, где, по-видимому, проходит важный прием, в простой одежде непозволительно. Поэтому позволила нарядить ее в зеленое яркое платье до пят, с расширяющимися длинными рукавами с золотыми манжетами, золотым же поясом и блестящей вышивкой вокруг ворота, спускающейся полосой до самого подола. И терпела, пока закалывали ей гребнями волосы, и даже не хмурилась, когда Суреза вздыхала, что пригодились бы сюда и кольца, и круглые серьги, и ожерелья, и подвеска на лоб с камнем-каплей, и побольше, и побогаче, чтобы все видели, как госпожа прекрасна.

В зал ее почтительно проводил один из младших советников, дожидающийся в коридоре, он же и сообщил, что к Владыке пришли поклониться несколько богатых племен с севера Песков, и они же попросили увидеть невесту божественного повелителя.

У нее был выбор. Но она все равно пошла. Потому что понимала, что не приди она по его просьбе, пусть она была передана как приказ — и оскорбит Нории, выставит его посмешищем перед почитающими его людьми. Их будущие отношения — их дело, она этот вопрос решит, но внешне всегда нужно соблюдать приличия. Так ее учили, и она не видела причин вести себя иначе.

Приемный зал был белым, большим, с резными стенами, арками с фонтанами и высоким полукруглым потолком. На широком синем диване с высокой спинкой сидел красноволосый Владыка, в роскошных одеждах, а перед ним, на полу, на коврах расположилось с полсотни мужчин разных возрастов. Они, тоже ярко одетые, сидели на коленях, и пока один говорил, другие опускали головы. Но не чувствовалось страха, только восторг и почтение.

Принцесса зашла, остановилась, окинула находящихся в зале спокойным взглядом, чуть склонила голову перед Нории, и глаза его недоверчиво расширились.

— Господин, — сказала она, видя, как плещется в зеленых глазах изумление, — вы звали меня.

— Да, — произнес он медленно и низко, — подойди ко мне.

И улыбнулся, совсем чуть, будто показывая, что это игра, и благодаря ее за то, что она приняла эту игру. А как иначе? Едешь с визитом в дружественное государство — должна знать правила этикета принимающей стороны, носить их одежду и не шокировать жителей неподобающим поведением, даже если у тебя оно является нормой. Едешь в Эмираты — покрывай голову, участвуешь в национальном серенитском празднике — будь готова показаться с обнаженной левой грудью. Находишься в гостях у драконов — веди себя так, как принято у них.

— Мужчины племен Севара и Мина просили увидеть тебя, — сказал он, когда Ангелина подошла. — Смотрите, — обратился он к мужчинам, — это ваша госпожа, Ангелина, почитайте ее как меня и больше меня, потому что я почитаю ее.

Пятьдесят лбов коснулись ковров, и принцессе, при всей ее выдержке, стало не по себе.

— Разрешаю вам говорить с ней, — пророкотал Нории.

Поднялся старший, поклонился. Совсем дедушка, седой, худой, с острым взглядом.

— Мы слышали, — начал он напевно, — о чудесной женщине Владыки, прекрасной, как Луна, крепкой, как самая выносливая верблюдица, которая тайно ходит по Городу и пустыне, изучая жизнь простых людей. Нам рассказали, как она три дня сдерживала полчища безумных песчаников, держала щит над сотнями людей, пока Владыка был в бою, и от их молитв становилась только крепче. Как может она призвать нашего Господина к себе, и он всегда откликнется на ее зов, как может утихомирить его гнев и вынести его мощь. Пески говорят о ее славе и силе, и теперь мы просим божественную Ани-лишу благословить нас, дать нам защиту и свое покровительство.

Принцесса чувствовала взгляд Владыки-дракона, видела, как смотрят на нее люди, с надеждой и беспокойством, и не могла сказать, что ее благословение не спасет их от чудовищ, голода и зноя.

— Позволяю, — произнес красноволосый гигант своим гулким голосом, и люди стали подниматься, кланяться — сначала ему, потом ей. Подходить, опускаться на колени и прикасаться лбом к ее рукам. И в этой удушающей почтительности ей предлагают провести всю жизнь? Всегда на людях называть мужа господином, и быть тихой и послушной? Или заслужить непонимание и неприятие от народа, ведя себя так, как привыкла, будучи первой Рудлог? Как же далек этот мир от ее, привычного, и невозможно ей будет стать его частью. А менять мир… ради чего?

Последним был старший, седовласый старик, и когда он встал, поочередно коснувшись ее рук, принцесса все-таки заговорила, надеясь, что формула вежливости не очень отличается от той, что принята в Эмиратах:

— Пусть ваши семьи будут всегда здоровы, и знайте, что вы всегда найдете в Истаиле отдых и приют, дети Песков. Вы просите о защите, но я просто женщина и не всегда смогу прийти на помощь. Поэтому будьте осторожны и пусть пути ваши будут безопасны.

Старик хитро глянул на нее своими черными глазами, и успокаивающе закивал головой, обращаясь к Нории:

— Госпожа прекрасна и скромна, Владыка. Не может быть лучшей жены, дай ей Боги плодовитости и щедрости. Но пусть божественная Ани-лиша не боится за мужчин своего народа — мы всегда готовы к смерти и полагаемся на себя и лишь чуть — на удачу. Мудрые говорят, что ее благословение сделает удачу крепче, а кто я, чтобы спорить?

Мужчины снова стали рассаживаться на коврах, уже чуть свободнее, зашли слуги с подносами с фруктами, мясом, пловом. Видимо, предстоял долгий мужской разговор, как принято, за совместным приемом пищи.

— Я могу идти, господин? — спросила Ангелина кротко, повернувшись к Нории, и тот улыбнулся, кивнул, махнул рукой, величественный — настоящий Владыка.

— Иди, прекраснейшая. Я доволен.

Уже выходя из двери, она оглянулась и увидела, как драконий Владыка опускается на ковер, чтобы быть на уровне своих подданных, и перед ним ставят поднос с пловом.

Ангелина переоделась и снова села за бумаги, не позволяя себе отвлекаться на мысли о разнице культур и менталитетов двух соседних стран.

Дела нарастали снежным комом, и вопрос был только в том, сколько времени она сможет справляться в одиночку. Но пока справляется — надо спланировать по максимуму.

Образование. Еще один гигантский пробел у народа Песков. То, без чего невозможно построить цивилизованную страну. Начинать нужно с детских садов. Затем десять лет школы. Даже если совместить последние два класса с профессиональным образованием, даже если открыть вечерние школы для взрослых, все равно — пока образуется прослойка, умеющая читать и писать, пройдет около десяти лет. А ведь чтобы выучить выпускников на учителей и врачей, инженеров и финансистов, нужно еще пять-семь лет. Значит, минимальный срочный план растянется на два десятилетия. И опять не обойтись без приглашенных специалистов. Закупки учебников и справочников. Лекарств для врачей, оборудования. Прокладки электросетей, для которых нужны электростанции. Для которых нужно топливо. И опять оборудование. Строители, умеющие строить станции. Инженеры, умеющие их планировать. Университеты, которые должны обучить инженеров… и так далее — до бесконечности.

Ангелина, погружаясь в долгосрочное планирование, исписала уже кипу листов — схемами, наметками, вариантами решений. Если экстренные меры, которые она обсудила с Нории, уже начинали претворяться в жизнь, то попытки охватить все сферы госустройства и государственного строительства напоминали пока неструктурированные выкладки. И, несмотря на то, что мать привлекала ее к делам, и несмотря на образование, она с недовольством понимала, что ей не хватает опыта, знаний, и, главное — практики. Хотя и в теории все выглядело пугающе.

Она записывала идеи, возможности их реализации. И снова и снова утыкалась в три основные проблемы. Отсутствие образования. Отсутствие инфраструктуры. Отсутствие торговых и дипломатических связей. Без налаживания последнего первые два были невозможны. Наладить связи невозможно, пока она не вернется домой. Замкнутый круг. И не спасет взаимодействие с Эмиратами, потому что рынок — агрессивная вещь, и без конкуренции поставщики могут диктовать кабальные условия. И будут диктовать, обязательно.

«Шаг за шагом», — сказала она себе, потому что объем необходимой работы пугал ее — хотя в этом она бы никому не призналась. Шаг за шагом. Не все сразу. Не торопись. Работай с тем, что есть.

Ангелина подготовила тексты указов об обязательных общественных работах для жителей Истаила, о поощрении торговцев, которые решат доставлять в город «цивилизованные» товары — хозяйственные, бытовые. Об обязанности кочевников докладывать о местах, где выступают из-под песка пятна нефти — чтобы в будущем не тратить время на геологоразведку. Об организации службы оповещения населения о нововведениях. Раз здесь нет ни радио, ни телевидения, а читать и писать умеют далеко не все, то придется по старинке, оповещать указы на площадях в определенное время.

Было несколько насущных вопросов, которые необходимо было обсудить с Нории. Точнее, вопросов было много больше, но три из них были очень актуальными. Иначе завтра опять улетит, а у нее и так мало, очень мало нужной информации!

Тихо подошедшая Суреза поставила перед ней кувшин с лимонадом, тонкий узкий фарфоровый стакан, фрукты, одобрительно покосилась на госпожу и удалилась. Она вообще заметно повеселела после того, как Ангелина исполнила роль покорной невесты в присутствии гостей, и оставалось только гадать, каким образом по дворцу так быстро распространяются слухи. Хотя какое ей дело до слухов? Месяц — и она будет свободна.

К обеду она устала больше, чем когда с зари пахала на своем огороде. И есть не хотелось, но принцесса буквально заставила себя. Потому что после — два часа занятий с девочками из гарема, а потом встречи с городскими советниками. И нужно еще успеть поговорить с Нории.

— Суреза, — позвала она негромко, отставляя чашку с чаем, но малита услышала и тут же появилась в покоях, — попроси Зафира сообщить, когда Владыка будет в своих покоях.

— Господин улетел, сафаиита, — почтительно сказала все знающая прислужница, и Ангелина досадливо поморщилась.

— Тогда сразу же мне скажи, когда вернется. Чем бы я ни занималась.

— Да, госпожа, — пообещала Суреза с улыбкой. Вот уже холодная женщина с запретной страны сама ищет внимания их господина. Значит, свадьбе быть.

К счастью принцессы, она не обращала внимания на мечтательное выражение лица служанки, убирающей со стола. Она просматривала план урока, чтобы восстановить в голове последовательность подачи знаний. И так, с листами в руках, пошла в гарем.

Драконьи жены, уже приученные строгой учительницей за прошедшие несколько дней, что собираться нужно строго к определенному времени — иначе на урок не пустят, как ни рыдай и ни упрашивай, иметь с собой принадлежности для письма и заранее рассаживаться по местам, встретили ее гвалтом и женским щебетом, который, впрочем, практически сразу же стих.

— Добрый день, — сказала первая Рудлог, и нестройный хор поздоровался в ответ.

— Все буквы выучили?

Девушки закивали.

— Тогда перейдем к изучению слогов.

Ей не хватало букварей, не хватало досок и мела, и приходилось писать на притащенной несчастными слугами белой каменной столешнице, используя толстый грифель. Но что делать? Слова «Работай с тем, что есть» становились ее девизом. Хорошо хоть, что после урока не приходилось самой отмывать грифель — это делали слуги с помощью жестких щеток.

Учительница писала слоги, объясняла, как соединяются гласные и согласные буквы, сразу просила читать, повторять, затем объясняла снова. В конце занятия она отвечала на вопросы, и, к сожалению, часто они совсем не касались учебы, и переходили в живые женские посиделки, со сплетнями и жалобами. Обитательницы гарема уставали с непривычки, и она делала им поблажки.

— Во дворце говорят, что вы согласились стать женой Владыки, — сказала Зара после того, как девушки снова задали с десяток вопросов про жизнь в Рудлоге. Все настороженно примолкли.

— Нет, — спокойно ответила Ангелина. — Я не согласилась. И не соглашусь.

Разговор в той или иной форме повторялся каждый день, и она уже устала объяснять, почему она не соглашается, и почему хочет вернуться домой. Девушки просто не понимали, или, возможно, таким странным занудством решили переубедить ее.

— Не понимаю, — робко сказала яркая пышечка, кажется, Маиза, — как вы можете сказать «нет» Владыке. У меня бы язык не повернулся.

— Даже если бы он приказал выйти замуж за верблюда? — уточнила Ангелина холодно, но вокруг захихикали, и Маиза тоже прыснула.

— И много раз вы ему отказывали? — спросила другая, невзрачная, но с горящими любопытством глазами.

— Много, — сухо сказала принцесса.

— Ох, вы такая смелая, — вздохнула девушка. Еще одна хихикнула и что-то шепнула на ухо соседке. Теперь смеялись уже вдвоем.

— Мы сказку вспомнили, — сказала одна, — можно рассказать, госпожа?

Времени на сказки не было, но принцесса кивнула. Кстати, неплохо бы было собрать местный фольклор и издать в виде книг для чтения, это повысит интерес к учебе…

— Давным-давно жил в Песках сильный богатырь Майфа, роста высокого, такой сильный, что коня мог на плечах унести, и тяжелый камень на гору забросить, — начала говорить девушка. — Он был нрава свирепого, но справедливого, народ его почитал, а враги боялись. Был он происхождением низкородным, но не было ему в том печали — ведь не было в стране человека сильнее него.

Как-то проходили в большом городе тылыки…

— Это соревнования мужчин, — пояснила Зара, увидев вопросительный взгляд Ангелины.

— … и он туда приехал — размяться, побороться и поискать себе жену. Ведь были у него бесчисленные стада овец, и сокровищ без числа, но не было хозяйки в его доме. День борются, второй борются, и везде он победителем выходит. А на третий день приехали на праздник драконы. И увидел он среди них деву, прекрасную, как луна, с красной косой до пят, гордую и свободную.

В этот день он тоже победил всех соперников, и, когда Владыка спросил его о награде, сказал:

— Не нужно мне ни золота, ни земель, Господин, нужна мне в жены прекрасная Митари.

— Никогда, — ответила драконица и отвернулась.

Тогда пошел Майфа высоко в горы, и нашел там гигантского орла, который нападал на жителей деревень и уносил их в свое гнездо. Много жаловались ему, и убил он страшную птицу, хоть и был весь изранен, а в гнезде его нашел он огромный сапфир размером с дыню.

Принес этот камень во дворец к Владыке, положил к ногам красноволосой девы, и спросил:

— Будешь моей женой?

— Никогда, — сказала драконица, и, не посмотрев на сапфир, ушла.

Тогда пошел Майфа к глубоким пещерам, где жил черный змей длиной с караван, каждую ночь утягивающий к себе молодых девушек. Сразился с ним, и удушил гада, хоть и истекал кровью. А в змеином гнезде нашел он огромный рубин размером с ягненка.

Принес этот камень во дворец, снова положил к ногам прекрасной девы и спросил:

— Станешь моей женой, госпожа?

— Никогда, — ответила красноволосая и, оттолкнув ножкой рубин, ушла в свои покои.

Ушел и богатырь, целый год бродил он по свету, совершая подвиги и сочиняя песни в честь своей любимой, и песни эти подхватывал народ, и скоро они уже пелись по всем Пескам, и рассказы о подвигах его и песни эти достигли дворца Владыки и ушей прекрасной Митари.

И тут пронеслась над землей тревожная весть, что в старых курганах у Города завелся неведомый страшный зверь, неживой, боящийся солнечного света и пьющий кровь людей. Убивал он и мужчин, и женщин, и детей маленьких. Был этот зверь так жесток и хитер, что прятался от драконов в песке и никак не могли его найти.

Тогда пошел Майфа к курганам ночью, и там пролил свою кровь на песок. Не выдержал зверь, выскочил на запах крови, и был он ростом выше курганов, а в пасти его было тысяча ядовитых клыков.

Схватился с ним богатырь, и боролся до рассвета, и был весь покусан, и изорван, и как только солнце встало над горизонтом, так издох зверь, которому Майфа не дал уйти в песок.

Лежал отравленный богатырь, и умирал, и дрогнуло сердце у Божественного Белого Целителя от его храбрости и силы, спустился Великий с небес и излечил отважного.

В этот раз пришел Майфа во дворец без подарка. И спросил у прекрасной драконицы:

— Будешь моей женой, прекрасная?

— Никогда! — крикнула красноволосая. — Скорее реки пойдут вспять, скорее горы станут морем, скорее звезды попадают с небес, чем я стану твоей женой!

Рассказчица замолчала, блестели глазами обитательницы гарема, блестели и улыбались, и Ангелина почуяла какой-то подвох.

— И что? — спросила она. — Что было дальше?

Девушки снова захихикали.

— Тем же вечером они сыграли свадьбу, — сказала улыбающаяся Зара. — Ведь когда женщина слишком страстно говорит «нет», она подразумевает «да». И, несмотря на всю разницу между ними, госпожа Митари поняла, что нет унижения в том, чтобы покориться достойному.

Вот же хитрые чертовки.

— Прекрасная история, — принцесса встала, и не выдержала, улыбнулась в ответ. — Спасибо, и до завтра.

Нории не вернулся ни на этот день, ни на следующий, и Ангелина, укладываясь спать, сердито думала о потерянном времени. И о том, что ей все-таки нужны помощники.

Ночью, когда она только заснула, к ней в покои пришел Владыка. Уставший, исхудавший. Он облетел за это время еще три города, и в каждом объявил свою волю. По возвращении старый слуга Зафир сообщил ему, что госпожа хотела его видеть. И Нории, несмотря на измотанность, пошел к ней — вдруг она еще не спит?

Но принцесса спала, и Владыка немного погрелся у ее огня, подумал о том, что нужно было все-таки попросить для себя крови, и побольше. А лучше — приказать загнать стадо во двор и дать попировать дракону, потому что сил практически не осталось. Но если она с утра увидит кровь?

Решился, подошел к ней, склонился.

— Мне нужно прикоснуться к тебе, — прошептал тихо, но она услышала, недовольно заворочалась, повернулась к нему спиной.

— Ангелина? — позвал он чуть громче.

— Касайся, — ответила принцесса сонно и глухо, но с таким высокомерием, будто она сидела на троне и смотрела на него сверху вниз.

Он потянул вниз тонкое покрывало, которым она была укрыта, обнажая спину, снял рубаху, лег на самый край кровати, осторожно, аккуратно. Принцесса молчала, и он тоже молчал, когда обнял ее за талию и прижался к ней сзади.

Ни одного лишнего движения, ни одного могущего испугать звука.

Оглушительно стрекотали в саду цикады, а аура красной принцессы напряженно и зло пульсировала, почти жаля его, и в любой момент могла вспыхнуть яростью. Воздух потрескивал электричеством, но она дышала ровно, спокойно, не шевелилась — словно и не было никого рядом. Удивительная сила воли, несокрушимая просто.

От нее снова пахло свежестью. И энергия, уже привычная и знакомая, быстро питала его, прогоняя тяжесть и слабость из тела.

Нории не задержался ни на секунду дольше, чем было нужно. Встал, поднял рубаху и ушел.

Она привыкнет к его прикосновениям так же, как он привык к ее огню. И красноволосый дракон очень надеялся, что ее привычка перерастет в потребность. Так же, как и у него.

 

Глава 3

«Терпение и выдержка».

Сорняк с треском от рвущихся корней был выдернут из земли и, пролетев по воздуху, со шлепком упал в кучу своих собратьев.

«Всего три недели. И домой».

Розы понимающе кивали своими нежными светлыми бутонами — пустыня расщедрилась на рассветный прохладный ветерок. Было раннее утро, и Ангелина проснулась от непонятной злости. Всполошила сонных служанок, попытавшихся накормить ее ранним завтраком. Отмахнулась, поплавала немного и, так и не сумев обуздать раздражение, пошла к клумбам.

Могла бы она подумать в бытность свою первой наследницей и украшением дома Рудлог, что у нее появится привычка возиться в земле? Видимо, семилетнее огородное рвение не прошло даром.

Садовники, извещенные о том, что розы — территория могущественной гостьи Владыки, с тоской обходили клумбы стороной. Зато у нее всегда было, куда приложить свою энергию.

«Ты думала, он не будет использовать любую возможность, чтобы сблизиться с тобой?»

Очередной сорняк шмякнулся чуть в стороне от принцессы, разбрызгивая вокруг сыпучую землю.

Мужчина в ее постели. Как он посмел? Дикарь, не понимающий личного пространства. Пользуется тем, что она никогда не будет визжать и вырываться, как простолюдинка. Да и сама она связана словом, а от слов своих отказываться может кто угодно, только не принцесса Рудлог. Остается только одно — холодность.

Стоит дать слабину… Стоит откликнуться на прикосновения этого доисторического ящера, и все, жизнь будет сломана.

А откликнуться хочется. Расслабиться, забыть обо всем, что сопутствует их общению, отвлечься. Не зря же дурочки из гарема говорят о нем с таким придыханием и нежностью. Но нельзя. Ни один мужчина не стоит того, чтобы хоронить себя в этой пустыне.

Тем более, мужчина, который в другой ситуации на тебя бы и не посмотрел, и который будет использовать любое средство, только чтобы сделать тебя своей женой.

А разве ты бы не поступала бы так же? Разве не вывернулась бы наизнанку ради того, что тебе дорого? Вот и он… выворачивается. В политике нет неприемлемых инструментов, ей ли не знать. И соблазнение столь же эффективно для облегчения переговоров, как и любое другое заманчивое для партнера предложение.

Но хорош же, правда? Очень интересный экземпляр. Равный. Стратег, никакого нерва, истеричности. Настойчив, как бульдозер, и при этом достаточно гибок, чтобы менять стратегию на ходу, если предыдущий вариант не сработал. Ему бы современное образование — и на континенте засияла бы новая политическая звезда. Спокойный и ведет себя с достоинством. Даже когда просит — не подобострастный. Не «можно я прикоснусь к тебе», а «мне нужно прикоснуться к тебе».

Прохладный, как вода. И голос — как перекатывающиеся в реке валуны.

Хорошо, что ты никогда не была восторженной девчонкой. И все эти маневры вокруг вызывают у тебя только сдержанный интерес, хорошо, любопытство — что он будет делать дальше? Насколько хватит его сдержанности, когда наступит критический момент и он от мягкости перейдет к жесткости, к угрозам и принуждению?

Ангелина ставила на конец отведенного ей месяца. Вряд ли он отпустит ее. Она бы в его ситуации не отпустила.

В прохладном, как вода, Нории, она не обманывалась. Достаточно было понаблюдать за ним, чтобы понимать, что на самом деле он способен быть и жестким, и неуступчивым, и подавляющим, и гневаться так же мощно, как она. Потомки богов вообще не отличаются сдержанным и мягким характером. Не зря же повинуются одному его слову и люди Города, и живущие здесь драконы.

Оперативно перепаханная под раздражение принцессы клумба радовала взор, и Ангелина разогнулась, оглядела просыпающийся дымчатый сад, с полосами пробивающегося меж деревьями солнечного света, сияющий, как жемчужина, драконий дворец, с брезгливостью посмотрела на свои исцарапанные и испачканные руки, черные ногти. Даже перчаток тут нет. Как здесь жить вообще можно?

По земле пронеслась тень, затем еще она, и она подняла голову. В воздухе, завершая круг, парили два дракона, розоватые в свете поднимающегося солнца, огромные, красивые. Все-таки какие волшебные, невероятные создания! И как страшно то, что случилось с их народом.

Драконы скрылись за стенами дворца, опустившись во внутренний двор, а первая принцесса дома Рудлог, с удовлетворением оглядев дело рук своих, пошла обратно в покои. Теперь, когда она поработала и привела мысли в порядок, можно снова поплавать. И позавтракать. А потом — дела Города и дела Песков. Которые ей приносят не меньше удовольствия, чем прополка розария, но, к сожалению, не дают такого же быстрого и наглядного результата.

Проснувшиеся служанки ждали ее из бассейна с полотенцами и халатом, и Ангелина уже привычно прошла в прохладную, сияющую золотом и мрамором купальню, позволила себя облить из кувшинов мягко пахнущей травами водой, вытереть, накинуть халат. Пока она плавала, к дворцу слетелись еще несколько драконов, и, если она не успеет перехватить Нории, то поговорить снова не удастся.

— Суреза, — сказала она, пока служанка расчесывала ее волосы, — пусть накроют завтрак на двоих. И сообщи Владыке, что я хочу позавтракать с ним в своих покоях.

В глазах малиты мелькнула неуверенность, но она только опустила глаза и пробормотала:

— Хорошо, госпожа.

Нории тоже плавал с утра, поглядывая на трепещущие разноцветные занавески, ограждающие бассейн его невесты от любопытных взглядов. Тело его, любящее стихию Синей Богини, давшую его народу жизнь, стремительно двигалось в голубоватой воде бассейна. Он любил нырять, любил ощущение тишины и покоя под водой, любил плавать у дна лицом вверх, изучая, как меняется пространство по ту сторону водной глади, любил собирать горстями песок с дна глубокой чаши и затем разжимать кулаки, наблюдая, как песчинки золотистой пирамидкой опадают на дно.

В воде он мог побыть играющим мальчишкой и отвлечься от тяжелых мыслей, болезненных воспоминаний и тревог о будущем.

Но свободней всего он чувствовал себя на море, когда мог развернуться в дракона и поиграть в материнских объятьях богини-воды. Решено. Закончит облет городов и снова отнесет похищенную им принцессу на берег Южного моря. Ему этого хочется, наверное, даже больше, чем ей.

К краю бассейна деликатно подошел его слуга, склонил голову. Из-под воды его силуэт выглядел изломанным и мутным, словно отражающимся в кривом зеркале.

— Что, Зафир? — красноволосый дракон вынырнул с глубины, отбросил рукой волосы с лица.

— Великая сафаиита просит вас присоединиться к ней за завтраком, — несколько недовольно высказался Зафир. Виданое ли это дело — передавать приказы Владыке! Он так и сказал личной служанке гостьи из-за гор, на что малита высокомерно посоветовала ему не вмешиваться в отношения Владыки и его невесты, потому что госпожа не простая женщина, а великая волшебница, и если Зафир что-то скажет про нее нехорошее, наколдует ему рог на лбу и горб на спине.

Они разошлись, недовольные друг другом, и все же верный слуга смягчил формулировки, переделав приказ в просьбу.

Нории вышел из бассейна, посмотрел на песчаные часы. Очень удачно.

— Разместили ли прилетевших? — спросил он, окунаясь в купальне в чашу с минеральной водой.

— Да, господин, — Зафир взглядом отослал ожидающих массажистов — ему уже с его опытом было понятно, что Владыке сейчас не до массажа. — К каждому приставлены слуги, господа отдыхают сейчас после перелета в своих покоях.

— Распорядись подготовить к полудню малахитовый зал. Мы будем говорить.

— Будет сделано, господин.

Принцесса ждала его у накрытого стола, пила чай и рассеянно поглядывала в окно. Увидела его, улыбнулась холодно, сдержанным изящным жестом пригласила присоединиться.

— Ты очень свежо выглядишь, — пророкотал Нории, оглядывая ее розовые щеки, аккуратно собранные волосы, блестящие темные глаза. Ангелина наклонила голову, принимая комплимент. Служанки наливали ему чай, раскладывали по тарелкам холодное мясо и овощи, а он нахмурился — увидел ее исцарапанные руки.

— Выйдите, — сказал он коротко, и женщины поспешно удалились. Принцесса посмотрела им вслед, затем выжидающе глянула на него.

— Ты поранилась, — произнес он.

Она равнодушно посмотрела на свои руки.

— С утра занималась розами. Ерунда, Нории. У вас прекрасные заживляющие мази.

— Дай мне руку, — сказал он нетерпеливо, и невеста его, чуть помедлив, с ироничной улыбкой протянула вперед кисть. Он отметил эту улыбку. Понятно. Значит, стойкая, как самая крепкая сталь женщина нашла против него еще одно оружие. Холодность и ирония. Прекрасно.

Нории наклонился вперед, аккуратно притронулся к ее пальцам, прикрыл глаза, повел рукой выше, к локтю. Услышал приглушенный вздох, улыбнулся.

— Давно хотел сделать это, — признался он даже с некоторым самодовольством. — Эти шрамы тебя не красили.

— Эти шрамы — напоминание о не самом легком периоде в моей жизни, — откликнулась принцесса, рассматривая излеченную руку — без шрамов от ожогов, без царапин. Протянула ему вторую.

— Покалывает, — сообщила она, внимательно наблюдая за ним.

— Возрождение всегда идет через боль, — ответил дракон, пробегая кончиками пальцев по гладкой, обновленной коже от запястья до локтя. Посмотрел на огненную Рудлог — аура тепло пульсировала, она насмешливо улыбалась, но руку пока не отнимала, словно спрашивая — и что ты будешь делать дальше?

— Вы сильны в целительстве, — рассеянно проговорила принцесса, мягко высвобождая руку и доливая себе чай.

— Мы дети Белого Целителя, я говорил тебе, — объяснил Нории, глядя на ее прямую фигуру, на разворот плеч — может ли что-то заставить их согнуться? — У нас нет больниц и аптек, поэтому люди либо лечатся дома, либо, если что-то серьезное, идут к драконам. Огни каждый день принимает много болеющих.

— Кто она тебе? — поинтересовалась Ангелина, глядя, как он аккуратно кладет на плоскую тарелку сладкую баклаву, пропитанную медом, с начинкой из орехов и семечек.

— Двоюродная сестра. У нее в горе погибли муж и дети, Ангелина.

Она нахмурилась, словно своими словами он нарушил хрупкое очарование этого утра. Наверное, оно так и было.

— Неудивительно, что она так негативно настроена по отношению ко мне.

— Ее можно понять, — спокойно ответил Нории, прямо глядя на принцессу. Ани пожала плечами.

— Я понимаю. Вас всех понимаю. Только вы меня понять не хотите.

Дракон наклонил голову, и ключ, вплетенный в косичку, мазнул по его плечу.

— Не будем ругаться, Ани-лиша. Хорошо? Мы договорились, а остальное неважно.

— И ты выполнишь договор? — насмешливо спросила она. — Отпустишь меня?

— Отпущу, — пророкотал он уверенно и увидел, как пытливо она всматривается в его лицо, как изгибает губы — недоверчиво и даже презрительно. Опустила глаза, взяла сочный томат, откусила, о чем-то раздумывая.

— Что означает Ани-лиша?

— Маленькая сокровенная жена, — расшифровал дракон, улыбаясь. «Ани» — сокровенная, «ли» — маленькая, малютка. «Ша» — это женщина, жена. Шеен-шари — невеста.

— Какая же я маленькая? — спросила она сухо. — Я большая, Нории. Крупная.

Он даже не понял сначала, что она говорит о своей фигуре. А поняв, гулко рассмеялся.

— Это для слабых и мелких мужчин ты большая, — она, недовольная его смехом, вскинула брови, — а для нормального мужчины ты маленькая и легкая. Ты же мне по плечо, Ангелина, и на руках я тебя могу нести долго. Мы любим разных женщин, главное, чтобы были здоровыми.

— И покорными, — добавила она холодно, — как девочки из гарема.

Разговор, начавшийся вполне приятно, опять стал напоминать столкновение.

— Их никто не принуждает, принцесса, — пророкотал он приглушенно и увидел, как едва заметно дернулись ее губы, — они сами ко мне приходят. И да, я люблю покорных женщин. Но это не про тебя. От тебя покорности никто не ждет, ты же наследница Красного, равная нам, несущая огненную стихию. Хотя, — добавил он необидно и даже шутливо, — слово «господин» от тебя звучит очень приятно.

— Я не хотела ставить тебя в неудобное положение, — сказала она сухо.

— Спасибо, — мягко кивнул он. — Ты меня удивила. Но это не обязательно. Люди примут тебя такой, какая ты есть. И тем более не нужно менять себя перед драконами. Ты встретишься сегодня с ними? Они помогут в охране и поиске воды.

— Встречусь, — отозвалась она, помешивая чай. Совершенно без звука. Отложила аккуратно ложечку, поднесла к губам чашку. Какую? Третью, четвертую? Такое ощущение, что чай она готова пить бесконечно.

— Мне нужно знать, сколько у тебя золота, — проговорила принцесса, окончательно переходя на деловой тон. — Без понимания объема финансов я не могу планировать закупки и развитие.

— Я отведу тебя в сокровищницу после завтрака, — пообещал дракон, улыбнувшись. — Может, выберешь себе что-то?

— Не выберу, — отрезала первая Рудлог, и Нории насмешливо улыбнулся.

— Что-то еще?

— Да, — Ангелина пододвинула к себе листочек с записями. — Прежде всего мне нужно провести перепись населения города. Я должна понимать, сколько у нас детей, взрослых мужчин, женщин, что они умеют, чем занимаются в городе. Затем хочу обсудить с тобой отмену запрета на поход к горам…

Завтрак, перешедший в деловой разговор, продолжался более двух часов, и служанки, приносящие свежий горячий чай, лимонад и освежающий мятный лукум, тихонько сплетничали за дверями о том, что хорошо, что госпожа и господин столько времени проводят вместе, но плохо, что смотрят они в бумаги, а не друг на друга.

— Женщины, — презрительно пробормотал дежуривший тут же Зафир — вдруг Владыке что-то понадобится? — вам бы только сплетничать.

Он бы никогда не признался в том, что ловит каждое слово периодически проходящих в покои служанок.

Сокровищница находилась в зале на первом этаже, за тяжелыми дверями. Но охраны видно не было.

— Чужой отсюда не выйдет, — коротко пояснил Нории в ответ на вопрос Ангелины о мерах безопасности, открывая двери. — Не заходи, пока не позову.

Внутри было темно, и он первый шагнул в эту темноту. Ани стояла у входа, и ежилась. Изнутри тянуло чем-то неприятным, будто кто-то зловещий пристально разглядывал ее и прикидывал, какова она на вкус.

Что-то зашелестело, зашуршало, центр зала осветился мягким тусклым светом, и она чуть не вскрикнула. Владыка стоял почти у центра и ласково поглаживал холки двух здоровых, ему до пояса, полупрозрачных черных псов.

— Иди сюда, — сказал он тихо, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы шагнуть внутрь.

— Ты держишь здесь нежить? — голос все-таки дрогнул, а псины, словно обидевшись, заворчали, показывая клыки. Она не остановилась, но затылок от страха все-таки стал влажным, и сердце забилось быстрее. И в кончиках пальцев стало покалывать.

— Не бойся, — произнес красноволосый ровно, — это не нежить, это охранные духи. У нас добровольный договор. Я разрешаю их сородичам жить на территории Города, они помогают в охране. Дай руку.

— Зачем? — спросила принцесса подозрительно. Псы презрительно глазели на нее и шумно дышали. Видимо, духам тоже здесь жарко.

— Познакомлю вас, — пояснил дракон, — сможешь заходить сюда, когда захочешь.

Ангелина подошла совсем близко, разглядывая призрачных собак. В Рудлоге с нечистью — природными духами встретиться можно было нечасто, они избегали крупных высокоэтажных городов, предпочитая жить на природе, или, на крайний случай, заключали договора с людьми и поселялись в деревенских домах, помогая хозяевам за кров и пищу. Она за свою жизнь так ни одного и не видела, а тут сразу два и такие здоровые.

Нории взял ее за руку, перевернул ладонью вверх.

— Это ваша хозяйка, — пророкотал он, — запомните и другим передайте.

Псы один за другим ткнулись ей в ладонь холодными носами — будто она сжала в кулаке кубик льда, лениво несколько раз махнули хвостами.

— Они не любят громких звуков, — пояснил дракон, — а при ярком свете их просто не видно. Если захочешь кого-то привести, сначала зайди сама, — он снова потрепал псов по холкам, и те охотно подставлялись под его ладони, будто были самыми настоящими, из плоти и крови.

— Как их называют? — спросила принцесса, успокоенная тем, что на нее не обращают внимания, выпрашивая ласку у хозяина.

— Тер-сели, это духи воды, — Нории улыбался, глядя на начавших резвиться собак, — они любят людей, потому что с людьми им тепло. Принимают облик домашних животных. Молоко любят, и млеют от вязаных шерстяных вещей, поэтому женщины вяжут для новых домов ковры из шерсти овец. Они стали возвращаться в Истаил вместе с народом Песков. Могут принимать вид совершенно обычных собак, из плоти и крови, просто сейчас ленятся. Лентяи, — рассмеялся он добродушно, и один из псов прыгнул ему на грудь, лизнул его в лицо с совершенно счастливым видом.

— Им скучно тут, наверное? — Ангелина совсем перестала бояться этих странных игривых охранников.

— Они меняются, — Нории отмахнулся от тыкающегося ему в бедро пса, — ты не смотри, что они разыгрались. Воры отсюда живыми не уйдут.

— Надо думать, — пробормотала принцесса, успевшая оценить зубастые пасти тер-сели.

— Ну все, хватит, хватит, — псы поскуливали, виляли хвостами, и дракон еще раз почесал их, потрепал по спинам, — у нас дела. Потом зайду поиграю с вами. Или Зафира попрошу. Идите.

Собачища послушно растаяли в тусклом свете единственного светильника, а Нории вернулся ко входу, закрыл тяжелую дверь, и тут же по периметру зала стали вспыхивать золотистые круглые шары.

— Свет работает только если внутри кто-то есть, и если дверь закрыта, — пояснил он. Но Ангелина его не слушала. Она осматривала сокровищницу.

Зал был большой, без окон, но с обязательными арками в стенах, мозаиками и колоннами. У стен стояли широкие мраморные лавки с углублениями, будто это была не сокровищница, а гигантская прачечная — так походили эти углубления на корыта. И все они были заполнены золотом.

Ани с недоверием подошла, осмотрела одну из монет. Вот это да. Когда драгоценного металла столько, он начинает восприниматься, как песок. Но нет, чистейшее золото, тяжелое, весомое — ей ли не знать, как ощущаются в руке настоящие драгоценности.

— Это монеты, которые мы чеканили до войны, — глухо сказал Нории, запустив руку в одно из «корыт» и просыпая обратно горсть блестящих кругляшков. — Напротив, кстати, можешь увидеть старые рудложские монеты, мы вели активную торговлю.

Ангелине археологические изыскания были неинтересны, она соображала, как подсчитать реальный вес золота в драконьей сокровищнице и перевести его в современную валюту. Чтобы понимать, сколько финансов у нее на руках.

— Здесь слитки, — Нории поманил ее в угол, где стояла высоченная, почти до потолка, пирамида, сложенная из тускло мерцающих неровных шаров размером с мужской кулак. Будто кто-то, забавляясь, налепил тысячи неаккуратных больших снежков, а потом обратил их в драгоценный металл. Она сначала и не поняла, что это тоже золото — пирамида была выше ее раз в пять, занимала почти четверть зала, и удивительно, как под этой тяжестью не трескался пол. Сколько же здесь тонн? И как, интересно, эти слитки достают с вершины? Вытащишь из основания — и все рассыплется. Или тоже держится магией?

— А здесь, — продолжал дракон, подходя к своеобразным мраморным «полкам» на стене, на которых были выставлены украшения, сияющие самоцветами, — вещи нашей семьи. Парадные украшения, мы их надевали на большие праздники, и магические амулеты.

Он с любовь перебирал какие-то диадемы, украшенную перевязь для оружия, кинжал с золотой рукоятью, кольца, браслеты, и Ангелина даже отвлеклась от подсчетов, наблюдая за ним. Наблюдала и молчала. Внутри было гадко.

Нории обернулся, посмотрел на нее и что-то увидел в ее глазах, потому что нахмурился, отошел от полок.

— Достаточно тебе золота, чтобы вернуть Пески к жизни? — спросил он насмешливо.

— Мне нужно знать вес, — ответила она, стараясь, чтобы голос не передал ту жалость, которую принцесса испытывала в этот момент.

— Взвесят и подсчитают, — сказал он коротко. — Я предупрежу тер-сели, чтобы не поели слуг. Если тебе поможет, то слитки здесь весом от 800 грамм до полутора килограмм, и их тут более пятидесяти тысяч.

Ани быстро пересчитала в уме на рудложские руди, взяв килограмм на слиток.

— Почти сто миллиардов руди только в слитках, — она покачала головой. — Неплохо.

— Неплохо? — иронично переспросил он. — Мы были богаче всех стран, вместе взятых.

— У Рудлога сейчас бюджет в сотню раз больше, — пояснила она. — Но и населения более 50 миллионов. И расходная часть очень большая. И территория больше.

— Ненамного, — проворчал дракон. Она улыбнулась. На развитие, до становления торговли точно хватит. А там — как управлять будут.

— Если нормализуешь отношения с Рудлогом, — рассуждала она увлеченно, шагая рядом с Нории по колонной галерее дворца, выходящей в парк, — то половину надо будет распределить по банкам континента. Тем самым уберешь излишек с рынка и будешь получать проценты. И в Песках можно открыть кредитно-инвестиционный центр. Золото постоянно растет в цене, люди будут вкладывать живые деньги.

Принцесса глянула на Нории, тот шел рядом с непроницаемым лицом.

— Извини, — произнесла она мягко. — Я все объясню. И что такое банки, и что такое кредиты. И, — она замялась, — когда все наладится, рекомендую получить экономическое образование. Без него в управлении делать нечего.

— Или мне нужно уговорить женщину, которая уже имеет это эко-но-миче-ское образование, — ответил он, останавливаясь у какой-то двери. Ани бросила на него ледяной взгляд — дракон улыбнулся, и она уже хотела сказать что-нибудь резкое, когда вдруг поняла — он ее дразнит.

— Уговаривать никто не запрещает, — сказала она высокомерно, не желая шутить в ответ. Дистанция и осторожность. А то сначала пожалеешь, потом пошутишь, а потом уже раз — и в женах доисторического ящера.

Он снова улыбнулся, на этот раз понимающе, и открыл дверь в малахитовый зал.

— Нас ждут драконы, — произнес он, приглашая ее войти. Принцесса сердито вскинула голову — мог бы и предупредить, куда идут, расправила плечи и вошла в роскошный, мерцающий зеленью и золотом, зал.

«Все-таки есть в них что-то нечеловеческое», — размышляла она, сидя рядом с Нории за огромным столом и стараясь не морщиться от прямо-таки осязаемой ненависти, боли и агрессии, излучаемой почти двумя десятками красноволосых и желтоволосых мужчин, здоровающихся с Владыкой. Был здесь и Четери, в присутствии которого она никак не могла чувствовать себя уверенно. Нории только что представил ее, и Ангелина в наступившей звенящей тишине ровно поприветствовала собравшихся.

— Благодарю за то, что вы откликнулись, — сказала она уверенно, пытаясь не показывать свое беспокойство. Если сейчас дрогнет, оступится, то потом работать не получится. Она замечала и сжатые зубы, и полыхающие красным глаза, но взгляд не прятала — смотрела прямо, выигрывая поединок за поединком. Перевела взгляд на Четери — тот глядел с насмешливым интересом, как на диковинную зверушку, затем вдруг кивнул ей, и она расслабилась. — Предстоит большая работа, и ваше участие позволит ускорить возрождение Песков.

«Черты лица у них правильнее, и мимика не такая интенсивная, как у простых людей. Зато глаза куда выразительней. Разного возраста, но пожилых и стариков нет, все кажутся не старше тридцати лет. Бледные, но не болезненно, скорее бледно-прозрачная кожа, без дефектов, родинок, шрамов или угрей. Будто статуи ожили. И ни один не сутулится, нет никого с лишним весом или грузных. Крепкие, высокие и изящные».

— От расчистки дорог Пески не станут зелеными, — за размышлениями она не уловила начало фразы, и теперь подняла глаза на говорящего. Красноволосый, с узким лицом и гневом в рычащем голосе. — Твой предок погубил страну, тебе ее восстанавливать. Как можешь ты отказываться от долга крови?!

Что же, ожидаемо.

— Тореди, — спокойно, с едва различимым предупреждением пророкотал Владыка-дракон, и говорящий полыхнул глазами, сжал зубы. Принцесса осторожно коснулась локтя Нории ладонью, останавливая, пока конфликт не перешел в замалчиваемую, и поэтому неисправимую стадию. Коснулась и убрала руку.

— Легко возложить ответственность на одни плечи, — четко произнесла она в наступившей злой тишине, — особенно если это плечи женщины и заложницы. Однако прошло пять сотен лет, и вряд ли я могу быть ответственна за несчастье, произошедшее так давно. Даже если вы так считаете — я вступлю в брак только тогда, когда решу сама.

Ненависть стала не просто осязаемой — она давила на нее плитой, и, если б не сидящий рядом дракон, ее бы, наверное, разорвали тут же. Но нужно говорить прямо. Здесь и сейчас нельзя использовать обтекаемые фразы и дипломатию, нужно выпустить гнойник, дать им возможность пройти пик эмоций.

— Мир сильно поменялся, — продолжала она, не позволяя себе дрогнуть, — и в любом случае Пескам придется многое наверстывать, а вам — приспосабливаться к этим изменениям. Если бы я могла повернуть время вспять, не допустить войны, я бы сделала это. Но произошедшее не изменить. Нужно работать с тем, что есть. И работать нужно начинать сейчас.

Драконы мрачно смотрели на нее. Не получается. Не хватает сил, не хватает слов.

— Почему ты не заставил ее? — спросил все тот же, обращаясь к Нории.

— Владыка, — произнесла она быстро, не давая ему ответить, — достаточно благороден, чтобы не уподобляться своим врагам и не использовать бесчестные методы.

Бей врагов их же оружием, да.

— Он ни разу не заставил меня заподозрить его в том, что он может применить насилие или угрозы.

Вот так, правильно.

Сидящий напротив Чет снова чуть заметно кивнул. На Нории она не смотрела. Кажется, он был недоволен.

— Он, несмотря на то, что я потомок вашего общего врага, не стал мне мстить. Потому что мужчины должны сражаться с мужчинами, — внутри все дрожало, и, видят Боги, это были самые тяжелые переговоры в ее жизни, — а женщин должны беречь и хранить.

— Седрик не сделал различий между нашими мужчинами и женщинами. И детьми, — резко возразил еще один, сидящий близко.

Прости меня, прадед. Не знаю, что там у вас было, но мне нужно выиграть этот бой.

— И вы хотите стать такими же, как ваш враг? — спросила она уже спокойно.

Драконы опускали глаза. Нет, она не выиграла. Но получила немного времени.

— Сколько бы вас ни осталось, — сказала принцесса молчащим угрюмым мужчинам, — на вас все равно лежит ответственность за Пески и их народ. Вы — жизнь этой страны, а не я. Вы могли проснуться в тот момент, когда вообще не было бы потомков Красного женского пола, и что, неужели вы бы ничего не делали? Я не могу обещать вам стать женой Владыки. Но я готова работать вместе с вами. Одна я не справлюсь. Ведь мир меняют мужчины. Я могу лишь стать проводником в этом новом для вас мире, и то, только до той поры, пока вы не станете знать и уметь больше меня. А это, я уверена, произойдет очень скоро.

Немного лести еще никому не мешало. А теперь нужно дать им обдумать сказанное.

— Я ясно высказал свою волю, — грозно пророкотал рядом Нории, и она сжала кулаки под столом — ну надо же все испортить! — И я недоволен тем, что вы расстроили мою невесту.

Кажется, этот дракон ее не слушал. Или в упрямстве он не уступает Рудлогам.

Но Ангелина промолчала. Не место и не время выяснять отношения. Тем более, что мужчины теперь смотрели на них двоих как-то странно, некоторые даже улыбались.

— Мы не ослушаемся твоего приказа, Владыка, — произнес, наконец, красноволосый Тореди, и остальные закивали, подтверждая.

Когда закончился совет, и красная принцесса, одарив всех сдержанной улыбкой и попрощавшись, удалилась, а за ней через несколько минут потянулись и драконы, в малахитовом зале остались только Нории и Четери. Чет глядел понимающе, Нории чуть насмешливо, и им даже не нужно было озвучивать свои мысли полностью — так давно они друг друга знали.

— Зубастая у тебя невеста, — высказался, наконец, Чет, посмеиваясь. — И действительно ведь, переживает за возрождение Песков. Правда, способ выбрала не тот.

— Она пока играет, — Нории покачал головой, глянул в окно, полюбовался на цветущий жасмин, чей тонкий горьковатый и нежный запах едва ощущался в зале и напоминал ему о старшей Рудлог. — Для Ангелины выживание нашей страны и нашего племени — не вопрос долга и не вопрос жизни и смерти. Просто пища для ее ума и сфера для приложения ее умений. Но пусть лучше планирует, как возродить Пески и привязывается к этой земле и к людям, чем обдумывает очередной побег.

— Кстати, кажется, она на тебя разозлилась, — хохотнул воин-дракон. — Аура полыхнула таким алым…

— Ты тоже заметил? — улыбнулся Нории. — Она просто хочет все и сразу, хочет все делать сама и не знает, как это — иметь возможность опереться на другого. И не поняла, что мужчины скорее покорятся приказу командира, чем признают свою неправоту в споре с женщиной. Мир действительно очень поменялся, Чет. Разве можно было в наше время встретить такую, как она?

— Слишком много силы, — воин-дракон поморщился. — Вместо того, чтобы прятаться за тебя, она пошла на конфликт, и еще и тебя защитить пыталась. Наши просто опешили. Но, Владыка мой, теперь я тебе сочувствую. Ты ее, конечно, в конце концов привяжешь к себе… если успеешь, но жить с женщиной, в которой так много мужского? В ней же ни капли податливости, Нори. Ни нежности, ни тепла.

— Ты просто привык все брать нахрапом, Мастер, пять минут ухаживания — и в койку, — усмехнулся красноволосый Владыка. — Но этот трофей так просто не получить.

— Я и не претендую, — пробурчал Чет, — я хочу, чтобы дома у меня была женщина мягкая, ласковая и всегда готовая меня встретить в постели. Пусть смотрит мне в рот и говорит, какой я умный, сильный и красивый. Повоевать я и с песчаниками могу. А тут как с змеей ядовитой в кровати ночевать. Не знаешь, согреется возле и разомлеет, или вопьется.

Нории расхохотался — вспомнил свои мысли по этому поводу.

— В ней есть и нежность, и податливость, Чет. Просто нужно время.

— Хватит ли тебе времени? — серьезно спросил воин-дракон. — Что будешь делать, когда месяц закончится?

Нории пожал плечами.

— Тогда уже поздно будет что-то делать. Либо она прикипит к Пескам и ко мне и не сможет нас оставить. Либо нет.

Все знающая Суреза расстроенно сообщила Ангелине, что Владыка снова улетел после обеда, и, по слухам, ночью не вернется. Ани пожала плечами. Дела захлестнули ее с головой. И следующие три дня она буквально сбивалась с ног. Обучение девочек из гарема, встречи с жителями города, которые отчего-то решили навестить ее со своими проблемами и надеждами именно в отсутствие дракона, сбор информации по найденным источникам воды, общение с советниками по делам города. Примерные раскладки по бюджету, исходя из взвешенных золотых запасов Истаила. Встреча с главами племен, просивших ее о возможности поселиться на окраинах Города, потому что там, откуда они пришли, вода ушла.

Вернулась забытая жара, и принцесса изнемогала, почти ничего не ела, только пила и плавала в любую свободную секунду. Попросила сделать навес над бассейном, потому что терпеть палящее солнце не было сил, и, пока рабочие усердно занимались приказом госпожи, без всякого сомнения пользовалась бассейном Владыки — он находился совсем рядом, туда перенесли стойки с занавесками, сделали цветистый коридорчик от ее купальни к его бассейну — и принцесса долго плавала после захода солнца, взяв с Сурезы обещание сразу же предупредить ее, когда дракон прилетит.

Владыка не прилетал.

Она ежедневно наведывалась в сокровищницу, и слуги шептались, что наконец-то Владыка сделал невесте такой подарок, от которого она не смогла отказаться — все золото Белого дворца. Но ее интересовали тер-сели. Псы действительно менялись, но вели себя с ней дружелюбно, бегали за маленькой золотой флейтой, которую она кидала вместо палки, пытались лизаться, но Ангелина это быстро пресекла. Ей было любопытно, насколько они разумны; судя по всему, понимали они многое, но вряд ли были способны поддерживать беседу. Она вспоминала о своей сестричке Алине и думала, как загорелась бы она от возможности изучить водных духов так близко.

Во дворец продолжали слетаться драконы, их встречал Четери, и во дворце становилось все шумнее — и все неуютнее для нее. Она никогда не стала бы прятаться, но постоянное напряжение и готовность дать отпор изматывали, заставляли злиться. Ее не трогали, с ней вежливо здоровались, но ненависть была везде — во взглядах, в обрывках приглушенных разговоров, в поджатых губах прекрасных дракониц, в жестах и напряженных движениях.

Она злилась, и это удивительным образом придавало ей сил. И принцесса успевала буквально всюду — то ее видели у караванов, беседующей о состоянии дел в Песках далеко от Истаила, то на рынке — обсуждающей с торговцами то, что они могут идти к горам и покупать товар там, то со строителями, отчитывающимися о том, как идет работа.

К концу третьего дня она устала так, что ни один дракон не мог бы смутить ее — она просто перестала обращать внимание на взгляды.

— Сафаиита, — суетилась Суреза у теплой ванны, — попробуйте сладкий кускус. Он с изюмом и медом, восстановит ваши силы. Вы же высохли вся, госпожа!

— Оставь, Суреза, — Ани вышла из ванны, глянула на себя в зеркало. И правда, лицо очень осунулось, одни глаза, и в талии стала тоньше. Но все равно — широкая и крупная. Хотя она давно перестала переживать по этому поводу.

Теплая ванна не дала нужного отдыха телу, привыкшему к вечернему плаванию, и, хотя очень хотелось просто упасть и полежать на прохладной плитке, остывая и охлаждаясь, она все же прошла в темноте по занавешенному коридорчику, отложила полотенце и спустилась в бассейн. И, не давая слабости даже малейшего шанса, поплыла, как всегда, до противоположного края чаши с водой и обратно, вдыхая чудесный горьковатый аромат какого-то цветущего кустарника и слушая привычные уже песни радующихся ночной прохладе птиц.

Звезды были словно подернуты дымкой, а полная луна, наоборот, светила ярко — сегодня был последний день полнолуния, и госпожа ночи старалась вовсю показать свою холодную красоту. Мир тихо и завороженно наблюдал за ней, царящей на небе, и даже разноцветные занавески поблекли, окрасившись в лунный голубоватый цвет. И Ангелина засмотрелась, почти задремала, облокотившись на бортик бассейна. В душе постепенно воцарялось умиротворение. Принцесса расслабилась, отпустила заботы. Здесь не с кем было воевать.

И не сразу она поняла, что в бассейне уже не одна. И не сразу смогла снова собраться, и растерялась, дернулась прочь, забыв о том, что нужно вести себя с достоинством и не показывать слабости.

— Не уходи, — пророкотал Нории тихо, словно боясь спугнуть. — Я не хотел пугать тебя. Думал, ты меня услышала.

Ангелина покачала головой.

— Я, наверное, заснула. Извини. Меня должны были предупредить.

Сердце все еще колотилось, как ненормальное, и она спешно приводила эмоции в порядок, и никак не могла совладать с ними.

— Ты меня боишься? — спросил он, склонив голову. Вода доходила ему до груди, он не двигался, и принцесса заставила себя прекратить вжиматься в бортик, выпрямиться — никакой слабости, никакого отступления. Хорошо хоть, что она скрыта водой, а свет луны не настолько ярок, чтобы он мог что-то разглядеть.

— Нет, — сказала она. — Нет.

Тело его мягко мерцало перламутром, но линии на его теле почти не светились.

— Я много летал эти дни. Поэтому хотел прийти к тебе ночью, — произнес он, поймав ее взгляд. — Но Зафир сказал, что ты здесь. Дай мне прикоснуться к тебе. Я не буду смотреть, обещаю.

У нее чуть не вырвался нервный смешок. То ли полнолуние так действовало, то ли усталость, то ли неожиданное появление дракона, но броня никак не желала вставать на место. А может, виной был запах белых, похожих на звездочки, цветов, наполнивших сад своим тонким ароматом.

Или ей было непривычно и приятно ощущать власть над древним и могущественным существом.

Да и не бежать же ей, первой Рудлог, прочь? Он пользовался ее силой и неумением отступать, превращая ее в слабость. Но если уйдет сейчас — значит, признает, что она слабее.

Разве она может быть слабее?

— Хорошо, — сказала принцесса и улыбнулась. С превосходством. Повернулась к нему спиной, положила руки на холодную плитку, отсвечивающую голубоватым. И прикрыла глаза. Потому что все равно было страшно. От плеска воды, от движения мужского тела сзади.

— Ты такая горячая, — рокотал он ей на ухо, прижимаясь, обхватывая ее, — такая яркая, что затмеваешь собой луну, — одна рука скользнула на живот, — такая сильная девочка, неуступчивая, яростная, — вторая легла чуть ниже, и она напряглась, не желая признавать то, что чувствует, разозлилась, — не сердись, — голос приглушенный, тело прохладное, крепкое, и он ничуть не стесняется, вжимается в нее, и застывает, — я не возьму больше, чем надо.

Низ живота под его большой рукой пульсировал непривычно и сладко, и она не могла не злиться и не желать, чтобы он позволил себе больше — чтобы она могла полыхнуть и запретить ему прикасаться к себе.

Но дракон молчал и не двигался, и дышал тихо, и щекотал ее плечи своими длинными волосами. Спиной она чувствовала, как размеренно бьется его сердце, и попыталась сосредоточиться на этом ощущении, отвлечься и расслабиться. Если бы в воде только можно было сохранять полную неподвижность! Но бассейн колыхался, едва заметно, и их тела тоже двигались, почти неощутимо. Соприкасались друг с другом то плотнее, то легче, двигались вверх-вниз, совсем чуть-чуть, и дыхание мужчины становилось все тяжелее, и тело его реагировало, наливаясь силой там, где его бедра прижимались к ее спине. И ей хотелось обернуться, ударить его, впиться ногтями в грудь, исцарапать до крови, так, чтобы он корчился от боли, чтобы упал на колени и умолял о прощении. Ярость полыхала внутри, сжигая и доводя до исступления, и, не найдя выхода, превращалась в тянущее, болезненное возбуждение, от которого пересыхали губы и мышцы на ногах сжимались почти до судорог. Потому что хотелось пошевелиться, повернуть голову и впиться зубами ему в плечо, или схватить за волосы и поцеловать, забыв обо всем.

Он отпустил ее так неожиданно, что принцесса пошатнулась, зашипела, обернулась — дракон медленно отплывал от нее, и линии его ауры на теле теперь светились ярко, пульсировали и мерцали.

Перевела дыхание. Выстояла. Снова победила.

— Ты прекрасна, — сказал он серьезно, зависнув в воде почти на середине бассейна. — Стойкая огненная принцесса.

— Я не поддамся, Нории, — ответила она ледяным тоном. Броня снова была на месте, и снова было спокойно и хорошо.

— Никогда? — спросил дракон и глухо, рокочуще засмеялся.

— Никогда, — подтвердила она, стараясь не улыбнуться.

— Хочешь уйти? Я отвернусь, — предложил красноволосый, отплывая еще дальше.

Разве первая Рудлог может сбежать?

— Нет, — ответила Ангелина, — я еще немного поплаваю.

И честно продержалась еще полчаса, затем сообщила, что выходит, и не глядя, отвернулся ли, ушла.

В спальне было прохладно и хорошо, и простыни были приятны к телу, и сон уже давно ступал за ней по пятам, обещая успокоение и отдых. Но принцесса засыпала долго, тяжело, и мысли в сковавшей тело полудреме текли то лениво, словно приглушенно, то вспыхивали яркими брызгами, заставляя ее сжимать кулаки и зло, глухо стонать от невозможности уснуть и не думать, отрешиться от эмоций от случившегося вдруг на тридцать первом году жизни чувственного откровения.

Кто бы мог подумать, что она способна реагировать так остро?

И почему, Великие Боги, она никогда не испытывала ничего подобного при общении с другими мужчинами? Образованными, достойными, родовитыми, привлекательными, которые ухаживали за ней, насколько позволяло ее положение, и допускали определенные вольности, и прижимались во время танцев, и признавались в любви? И были ведь при дворе и настоящие охотники, совсем не слащавые, знающие толк в соблазнении, которых не пугали ни ее холодность, ни неминуемое наказание от королевы Ирины. Ни одного она не хотела, прикосновения оставляли ее равнодушной, поцелуи, которые она позволяла себе, когда начала выезжать и все было внове — не вызывали ничего, кроме недоумения. Со временем любопытство ее к чувственной стороне жизни прошло, уступив место уверенности, что это не для нее.

Придворные дамы, ее фрейлины — молоденькие и не обязанные, в отличие от кронпринцессы Рудлог, хранить чистоту до брака, обсуждали мужчин, свои похождения и ощущения, даже составили список сексуальных красавчиков высшего света. Она не останавливала их разговоры, но и участие принимала лишь номинальное. Ей было недоступно — что такое сексуальный мужчина. Сильный, хорошо сложенный, выносливый, остроумный — это она понимала, и даже находила удовольствие в общении с несколькими представителями сильного пола, входящими в ее ближайший круг. Но ни один не волновал, не заставлял получать удовольствие от противостояния и желать того, чтобы мужчина покорился ей. Да она, обнимая сестер или гладя лошадь, испытывала больше приятного чувства, чем от прикосновений к мужчине.

Оказывается, желание, болезненно сжимающее все внутри и обостряющее до невозможного восприимчивость к прикосновениям, звукам, запахам, очень похоже по реакции тела на страх и такое же неконтролируемое, как ярость.

Хотя, разве она не достигла совершенства в самоконтроле?

В спальне было так тихо, что слышен был плеск воды в фонтане холла, и звук этот, как и терпкий запах цветущих белых звездочек, раздражал, заставлял ворочаться, скидывать тонкое покрывало, подставляя обнаженное тело едва заметному дуновению ветерка, подтягивать колени к животу, пытаясь найти удобную позу, глядеть на голубоватые полосы лунного света, льнущие к мраморному полу — что угодно, только бы измученный мозг угомонился и дал заснуть.

Ангелина смутно помнила отношения между матерью и отцом, первым мужем королевы. А когда тело принцессы начало меняться, и первая Рудлог из девочки становилась девушкой, — мама уже была замужем третий раз. Их общение со Святославом Федоровичем было теплым и спокойным. Но никаких страстей, описанных в классической литературе, никакой томности, ровные, почти родственные чувства. Он всегда был на втором плане, всегда был готов помочь и супруге, и ее детям.

Многие говорили, что Ани очень похожа по характеру на королеву Ирину, и уже потом первая принцесса приняла для себя, что ее идеальный брак должен быть таким же — доверительным, тихим, удобным. Как и мужчина рядом.

И уж точно она не сможет быть вместе с мужчиной, которым не сможет управлять.

Ани опустила босые ноги на прохладный мрамор, встала, налила себе лимонада, подошла к окну и начала медленно пить, глядя на залитый лунным призрачным светом сад. Нагую грудь и руки холодил ветерок, словно лаская, соски сжались, и она машинально провела пальцами по ноющему навершию, раздраженно дернула плечами, переступила с ноги на ногу. И пошла в купальню, принять теплую ванну с лавандовым мылом.

Из окон купальни была видна полная луна, и мысли принцессы перенеслись в Рудлог, к сестре и ее мужу-медведю. Василина была тоньше и чувствительнее ее, мягче, женственнее. И если ей, Ангелиной, восхищались и благоговели, то глядя на Васю — улыбались. Васюша умела наслаждаться вкусной едой, приятными тканями, любила запах цветов и с ранней юности увлекалась любовной поэзией. В ней как раз мягкая, сдержанная притягательность была всегда. И она не закрывалась от мира, была готова и приучена чувствовать, осязать, наслаждаться.

Королева Ирина настороженно следила за второй дочерью, которая привлекала к себе кавалеров всех мастей, волновалась, что Васюшино отзывчивое сердце изберет какого-нибудь автора дурных строк или успевшего прогоркнуть ловеласа. Но вторая Рудлог, с улыбкой принимая восхваления и заверения в любви, была со всеми одинаково мила и равнодушна. И Ани думала, что младшая сестричка такая же, как она.

Но Васе встретился Мариан. «Он первый и единственный мужчина, который вызывал и продолжает вызывать у меня дрожь в коленках», — сказала как-то сестричка после их свадьбы.

Дрожь в коленках! У принцессы Рудлог!

Тогда она фыркнула, а сейчас понимала ее и грустила, шевеля пальцами в теплой воде, легко поглаживая себя по рукам, животу, по бедрам и вдыхая знакомый запах лаванды, чуть настойчивый и навевающий мысли о каменистых и сухих, жарких, щедро политых солнцем холмах, где гуляет ветер и терпко пахнет цветами и травой.

Конечно, дрожь в коленках. Достаточно вспомнить, как они иногда замолкали во время общего разговора и смотрели друг на друга так, что всем становилось неудобно, или как барон, проходя мимо жены, поглаживал ее по шее, и Вася прикрывала глаза, мгновенно туманящиеся странной мечтательностью, или как вдруг пропадали посреди дня, и младшие хихикали и шептались.

Однажды Ани застала их в саду — в середине октября, днем, когда погода стояла сухая и солнечная, но было уже холодно. Вышла прогуляться. И прогулялась — так, что смущенная и негодующая почти бежала обратно к дому, а перед глазами стояла сестра, с неаккуратно задранной длинной юбкой, с запрокинутой головой, прижатая спиной к старой яблоне, всхлипывающая и как-то беспомощно цепляющаяся за резко двигающегося, обхватившего ее, вбивающегося в нее Байдека. Неужели вожделение так сильно, что Васе, с ее воспитанием, и Мариану, офицеру Севера, было не дотерпеть до спальни? А если бы в сад вышла не она, Ангелина, а кто-то из младших? Или отец? Или слуги? Что же это за чувство, которое так действует на здравый смысл, гордость, воспитание, чувство долга, ответственность?

Ангелина плеснула ладонью по воде, поболтала ногами. В купальне она не зажигала свет, и глаза отдыхали, да и спокойно становилось и тепло. Напряжение спадало, а с расслаблением возвращалась и способность связно мыслить. Ей подобное не грозит. Абсолютно.

Ани не любила ни мягких тканей, ни сладких строк любовных поэм, и пища должна была питать, а вкус — дело десятое. Ей не хотелось остроты чувств, как Марине, она не была поглощена учебой или спортом, как Алинка с Полей, и не находила удовольствия в рисовании, как Каролиша.

Единственной ее любовью была ее семья. И это она про себя знала точно.

Семья.

«Василина, Васенька, сестрички мои родные. Как вы там — без меня? Боги с ней, с короной, хотя очень хочется понять, почему выбрана была не я, а Василина. Что со мной не так? Где я недоделала, недоглядела, недостаралась?

Три недели — страшный срок. Я здесь, в безопасности, а что там — только Богам известно, а Боги молчат. Может, Васюту уже сожрали акулы из парламента, и она не выстояла, не смогла отбить свою независимость. Вдруг в стране уже гражданская война? Или, не дай Боги, с семьей что-то случилось? Во дворце ведь как на ладони, было бы желание причинить вред, а способ найдется.

Как, интересно, Василина восприняла то, что выбрана королевой? Если даже все в порядке, то справляется ли она? Без моей поддержки, без советов, объяснений?

Конечно, там есть кому поддерживать. Но куда спокойней было бы, если б я делала это сама.

Домой. Как я хочу вернуться, увидеть, что все хорошо, успокоиться, избавиться от удушающего, ставшего привычным чувства тревоги. Разве даже лучший мужчина в мире может остановить меня в этом стремлении?

А если все хорошо… все-таки Василина тоже училась, тоже слушала, наблюдала, хоть и никогда не любила светскую жизнь и тосковала на дипломатических встречах — если все хорошо, то я не буду мешать. Негоже, когда страной правит королева, а королевой правит еще кто-то. Но быть рядом, готовой прийти на помощь мне никто не помешает. А чем заняться я найду, в конце концов, займусь налаживанием отношений между Рудлогом и Песками. Здесь непаханое поле работы, и задачи интересные. И партнерство между двумя странами принесет Рудлогу выгоду, если вовремя взять развивающееся государство с богатейшими ресурсами под свое крыло, то надолго закрепим за собой первенство в международных отношениях… И с драконом, с этим драконом я смогу говорить уже не с позиции заложницы, а на равных, без ограничения моей свободы…»

— Госпожа, вы здесь? — испуганный и сонный голос служанки вырвал первую принцессу из разговора с собой, возвращая в ночной дворец Белого Города.

— Здесь, Суреза, — расслабленно сказала Ангелина, облокачиваясь на стенку ванны. — Не шуми.

— Я проснулась, а вас нет. Испугалась, что вы… ушли, — малита замялась. Она была испугана, Владыка бы спросил за побег, если б госпожа снова решилась.

— Все в порядке, — Ани села в ванной, и свежий воздух тут же охладил кожу. — Я просто не могла заснуть. Раз ты проснулась, принеси мне теплого молока с медом. Я сейчас выйду в спальню, помогать вытираться не нужно.

— Хорошо, сафаиита, — Суреза подняла руки к небу, видимо, благодаря высшие силы, что беспокойная драконья невеста нашлась, и ушла.

Молоко подействовало — а, может, не беспокоили больше мысли, приведенные в порядок, или легкий аромат лаванды, оставшийся на коже, сделал свое дело, но через двадцать минут Ангелина Рудлог уже крепко спала, и не слышала ни плеска фонтана, ни громкого пения птиц за окнами.

Владыка Истаила тоже не сразу заснул после будоражащих кровь прикосновений к обнаженной, полыхающей огнем, яростью и страстью принцессе. Тело его покалывало от избытка силы и жаждало женщину, но он не торопился, охлаждался прохладным шербетом и терпким виноградом, неспешно пил ароматный фруктовый чай и улыбался. Сколько же в ней гордости, сколько силы!

— Господин, — почтительно позвал верный и тонко чувствующий настрой повелителя Зафир, — вы давно не уделяли внимание вашим нани-шар. Позвольте, я позову женщин из гарема, служанки женской половины говорили мне сегодня, что ваши жены соскучились по вам и обижаются.

Нории помедлил. Но он не был евнухом и любил женщин. И сейчас ласковые руки дочерей пустыни были желанны — если та, которую он желал на самом деле, была еще не готова.

— Да, — сказал он гулко, — позови, двоих или троих. Ты помнишь…?

— Конечно, Владыка, — произнес Зафир, кланяясь. — Только тех, кто сам захочет прийти.

Эта ночь прошла для Нории в горячем дурмане плотской любви, и девушки, пришедшие к обожаемому Владыке-дракону, потом шепотом рассказывали, что был он особенно внимателен, нежен и страстен, и так и не дал никому из них поспать. И еще одарил наутро прекрасными украшениями, которые и драконице надеть не стыдно.

Среди пришедших к Нории в эту ночь была и черноволосая, черноглазая Зара. Ей нравилась невеста господина, и она, будучи поумнее многих в гареме, предчувствовала, что скоро дракон забудет про своих нани-шар. И что эта ночь вполне может быть последней, когда он позвал женщин к себе.

Зара любила Владыку не как женщина мужчину — как восторженная девочка, получившая возможность прикоснуться к чуду, и это тоже было причиной, почему она пришла к нему. Может быть, когда-нибудь, когда дракон наконец завоюет свою невесту и они будут жить долго и счастливо, он будет так добр, что вспомнит с улыбкой и нежностью и ее, Зару из Аль-Севедов.

И не испытывала она чувства вины перед госпожой с Севера, взявшейся учить их писать и читать — потому что Ангелине, если она возьмется за ум и откроет глаза, достанется все чудо, целиком. А ей, Заре, достаточно и этого мимолетного сладкого касания от необыкновенно нежного к женщинам красноволосого дракона.

 

Глава 4

Четери доплыл до середины своего озера, нырнул в темную воду — так глубоко, как позволяло дыхание, достал до холодного слоя, развернулся и вытянувшись стрелой, устремился к поверхности. Вынырнул под ночным небом, лицом к белеющему дому, и поплыл обратно.

Пришедшие на его землю люди сдержали обещание и начали восстанавливать его жилище. Вычистили в его отсутствие комнаты, настелили легкую крышу, принесли самотканных ковров и матрац, набитый верблюжьей шерстью, кувшин для воды и немного сухого мяса и лепешек — не испортятся, дождутся хозяина.

Ему было достаточно, а как отблагодарить их, он придумает.

За кипарисовой рощей уже виднелись огни разрастающегося поселения, и иногда ветер доносил запах дыма и готовящейся еды. Все-таки хорошо, что он прилетел так поздно. Значит, гостей сегодня не будет, а завтра он улетит. Подпитает ночью землю и улетит.

Через час он уже лежал на колючем матрасе, закинув руки за голову, и погружался в дремоту. Ему было хорошо здесь, потому что можно было представить, что все вокруг по-прежнему, и что не было пятисот лет мучительного, отупляющего полусна-полуумирания под удушающей тяжестью миллионов тонн горной породы.

Поначалу он бился, пытался скинуть с себя эту тяжесть, рвался, пока не обессиливал и не повисал в каменной пустоте, теряя сознание, приходил в себя, а в голове звучали голоса его собратьев, затихающий плач детей, уговоры матерей, которые не могли прижаться, укрыть родных, и все равно находились рядом — пусть мысленно. Пели песни, убаюкивали словом. Именно долгая, мягкая колыбельная одной из дракониц стала его навязчивым кошмаром. Иногда во сне он снова слышал этот мотив, и сжималось горло, и он рычал, плакал и снова и снова пытался вспороть удушающую тьму и спасти хоть кого-то. Детей он перестал слышать первыми…

Всем телом ощущались вспышки силы Владык, которые пытались синхронно разрушить их тюрьму, командовали — и все закованные драконы рвались вверх, но силы их крыльев и их магии не хватило для спасения.

И тогда же прозвучало проклятие виновным в предательстве. И приказ не тратить силы, уходить в анабиоз и держаться сколько возможно.

Его личным проклятием было то, что воины-драконы даже в анабиозе воспринимали окружающий мир — враг не должен иметь возможности подкрасться, в каком бы ты состоянии ни был.

И он, потерявший счет времени, застывший в камне, как мошка в янтаре, слышал и затухание сознания своих воинов, ощущал дыхание горы, треск и ворчание в ее недрах — земля живая, она постоянно в движении, и раз за разом вспыхивающая надежда на то, что это не просто судороги каменных жил, а разрушение их темницы, гасла, уступая место равнодушию.

Он умирал все эти сотни лет, и никак не мог умереть.

Он слышал, как меняются на поверхности времена года, как полосует по каменным склонам дождь и бегут вниз ручьи, как там, на свободе, гуляет ветер, как сходят лавины, как бегут стада баранов с живой, горячей кровью, как шуршат и осыпаются крошкой дряхлеющие камни.

Чувствовал вспышки тепла, когда кто-то из Владык отдавал всю свою силу заключенному в камень народу, чтобы была надежда выжить хоть кому-то. Владыки истекали потоками силы и умирали. Сначала самый старший и могущественный, Терии Вайлертин, отец Нории. Затем по убыванию силы. Нории был самым молодым и слабым, и он остался последним.

Слышал он и теплый голос, похожий на плеск веселого ручья по гладким солнечным камешкам, который пел ему о надежде, и сначала просил, а потом требовал держаться. Голос был женский и он уносил боль.

Иногда женщина плакала и просила прощения, что не доглядела. Потом снова пела, возвращая его в сознание, и обещала, что найдет выход, хоть сама и не имеет права трогать гору.

Иногда он думал, что это песни смерти, иногда — что игры обезумевшего сознания.

Была надежда, что со смертью Седрика заклятие падет. Нет, не пало.

Пало оно, как Чет узнал позднее, когда два проклятых трона опустело и сила крови Рудлог перестала сдерживать гору.

Он, растворенный в небытии, потерявший счет времени, медленно угасающий и ждущий смерть как прихода ласковой и милосердной матери, с давно уже перегоревшими и забытыми чувствами, запомнил только оглушительный нутряной вой лопающейся горы, ударивший по глазам свет, полет кувырком куда-то вниз, боль, восхитительную невыносимую боль от ломающихся крыльев и ног, холод катящейся вместе с ним лавины.

Сколько-то он пролежал без сознания.

Очнулся, жадно глотая свежий воздух, от которого голова болела так, что, казалось, еще несколько вздохов, и она лопнет.

Боялся открыть глаза — так больно было от света даже с закрытыми, и тыкался мордой вокруг, полз червяком, волоча за собой переломанные крылья, лизал сухим языком грязный, смешанный с каменной крошкой снег, чтобы хоть немного жидкости попало внутрь.

Была мысль просто лечь и умереть, но Четери был воином, лучшим из воинов, и не мог не сражаться.

Внизу снег стал таять, и второй раз он очнулся уже ночью, в луже холодной воды, и почти всю ее выпил. Когда пил, почувствовал привкус крови, и пополз на него.

На тушу первого горного барана наткнулся через несколько десятков метров, но полз до нее, останавливаясь и почти умирая от слабости и боли, полночи.

Сожрал за один укус и даже не почувствовал.

Следующий раз очнулся днем, солнце грело истерзанную шкуру, питало ауру, но он был так слаб, что лежал, не шевелясь и согреваясь, до вечера. А потом снова пополз на запах крови.

Ему повезло — в мешанине камней и тающего снега он нашел переломанное стадо. Лавина была такой силы, что даже легендарная живучесть горных баранов не спасла их. А он… он был покрепче этих животных.

Живая кровь подошла бы лучше, но выбирать не приходилось, и он грыз одну тушу за другой, чувствуя, как отступает боль, как сила возвращается в мышцы и срастаются изломанные кости. Так, на этом кровавом могильнике, он как падальщик, пропасся четыре дня. И только почувствовав, что восстановился, решился на полет.

Ему нужно было увидеть землю сверху, чтобы понять, что он не мертв, и что падение горы и последующие дни не привиделись ему в предсмертной агонии.

Но он был жив. В отличие от многих сородичей, оставшихся в горе. Он слушал, искал выживших, звал и у огромного, перегородившего долину с рекой осколка, и у будто срезанного ножом основания горы, и, наконец, наткнулся на останки трех дракониц. Они были мертвы еще до крушения горы, это точно.

После они с Нории прилетали к горе, и Владыка звал Зовом, но никто не откликнулся. Скорее всего, все были уже мертвы. А даже если нет — какая сила в мире способна перемолоть гигантский камень, не затронув находящихся в нем драконов, и выпустить их?

Но он надеялся. Что там, в горе, еще остались живые, что есть возможность спасти их.

Четери понимал ненависть слетавшихся во дворец выживших сородичей. Каждый из них пережил свой личный многовековой кошмар, и видел в красной деве Рудлог воплощение зла. Только воля Владыки удерживала их от расправы. А девчонка ходила с прямыми плечами, будто бросая вызов. И не признавая вины. Современный мир утратил понятие кровного долга, да и сколько поколений назад это случилось? Мог ли он осуждать ее за это?

Сам он не мог ненавидеть. Ненависть свою он пережил несколько веков назад, да и видел он, в отличие от других драконов, современный Рудлог — совсем другой мир, где никто не помнил о совершенном преступлении.

Пока драконий народ агонизировал под толщей горной породы, люди продолжали жить, рождаться, умирать, воевать и мириться, смеяться и пахать землю, дышать свежим воздухом и радоваться солнцу.

И он, выбравшись, тоже начал отчаянно вспоминать, каково это — жить. Парил под солнцем, летал к морю, гонялся за дельфинами; облетая Города, проводил оглушающие биением страсти ночи с так же тянущимися к живому теплу драконицами, пил сладкое вино, валялся в горячем песке, жмурясь от счастья, шутил, соблазнял служанок во дворце Нории.

Единственное, чего у него не было — это достойного противника. Мастер клинков скучал по настоящему бою, а из выживших разве что Нории позволял размяться хотя бы в десятую часть силы. Все его воины остались под камнем. Хотя… за всю его жизнь было только двое, с кем он мог сражаться так, что пела душа. Один был его учителем, драконом, он умер от старости, и Четери похоронил его со всеми почестями, как второго отца.

Второй был его учеником, человеком, и Мастер Клинков убил его в бою.

Перед полетом в Рудлог, устав маяться от тянущей тоски в груди, от которой не спасали ни женщины, ни свобода, он пришел в храм Синей Богини за благословением и помощью.

Туда обычно приходили девушки из народа Песков, вошедшие в пору зрелости и дарящие любовь заходящим за благословением мужчинам.

Но в тот день не было ни одной послушницы, и все-таки ему разрешили поспать на женской половине Храма. Пришедший не мог уйти, не получив утешения.

В ту ночь он то ли спал, то ли грезил наяву. И казалось ему, что лежит он на коленях маленькой женщины с голубоватой кожей, которая ласково гладит ему волосы и поет песню, звучащую как переливы текущей воды. И говорит, что он хороший, сильный мальчик, и что все будет хорошо. И что он найдет то, что заполнит выдранную безумием и отчаянием пустоту в его душе.

А в Рудлоге он встретил Светлану.

Четери заснул под мягкий плеск воды близкого озера, и ночь была тиха и тепла, но сон, вызванный воспоминаниями, снова вернул его в удушающее бессилие каменной тюрьмы, и вдруг показалось, что все, что было — освобождение, возвращение в Пески — просто бред, и он все еще там, и нет никакой надежды.

Он стонал, не в силах вырваться из кошмара, и покрывался липким потом, судорожно дергал руками на колючем матрасе, и проигрывал, проигрывал собственному страху. И засевшее где-то неглубоко безумие уже расправляло когтистые крылья, вцепляясь в душу, нашептывая, что он остался один, остался последним и должен отплатить, упиться кровью людей Рудлога — за то, что позволили, людей Песков — за то, что не отомстили. Никто не должен жить больше в мире, где истребили его племя.

Безумие показывало будоражащие жестокие картины, вызывающие в нем отвращение и возбуждение одновременно, шептало «Ты будешь жнецом этого мира и самым неумолимым судьей», и где-то там, в болезненном сне, он уже видел себя будто со стороны, идущим по Иоаннесбургу под низким красным солнцем, с дымящимися от крови клинками, и за ним были улицы, полные теплых искромсанных тел, и крови было так много, что она разливалась рекой, хлюпала под ногами, покрывала светлые стены высоких домов бурыми брызгами, липла к рукам и ощущалась на языке сладким железистым привкусом, и люди — еще живые, пытались убежать от него и не успевали. Он — другой, страшный, с лицом-маской, со слипшимися от человеческой крови волосами, колол, резал и рубил, как мясник на скотобойне, и воздух был наполнен криками и хрипами умирающих.

«Смотри, — говорило безумие, — как хорошо, как спокойно. Ты же хочешь покоя? Покой найдешь в истреблении…»

Впереди по улице молодая темноволосая женщина судорожно дергала какие-то завязки на детской коляске, пытаясь вытащить пристегнутого ребенка, и ему сразу вспомнился плач детей в толще горы.

«Смерть за смерть. Убей», — шепнул голос, и он словно очутился в размеренно шагающем в потоке крови теле с лицом-маской и дрожащими от нетерпения клинками.

«Убей!» — ликовало безумие, уже уверившееся, что победило.

Четери поднял клинки, глядя на застывшую женщину с таким знакомым лицом, прижимающую к себе ребенка, оскалился, зарычал тоскливо и надломно, и вонзил лезвия наискосок себе в грудь, так, чтобы наверняка, распороть ребра, разрезать сердце на неровные куски — убить зверя в себе, чтобы не было никогда кровавых рек и липких от человеческой смерти рук.

Безумие растаяло разочарованной дымкой, оставив вокруг лишь темноту и гадливое ощущение реальности произошедшего, и трясущиеся руки, и колотящееся сердце — целое, живое. Он хватал ртом воздух и думал о том, что есть выход, что он опасен и что, возможно, когда-нибудь у него не хватит сил остановить страшный морок. И он сойдет с ума и пойдет убивать.

«Сны — зеркало, в котором отражается истина о нас, — говорил учитель. — Если ты украл во сне, значит ты можешь сделать это наяву. Если взял женщину без ее согласия — то ты порченый, и в тебе дремлет насильник. Если убил невинного — то ты не воин, ты убийца. Блюди чистоту даже во снах, Четери-эн. Спишь ты или нет — сознание все воспринимает реальностью, а, значит, это и есть реальность».

Сегодня он смог остановиться. Сможет и впредь.

Он вышел из дома, не останавливаясь, спустился в озеро, снова поплыл, и голубоватый свет полной луны развеивал кошмар, а мать-вода охлаждала тело, качала его в своих объятьях, утешала, ласкала мягкими струями скользящее вперед тело.

«Ты хороший мальчик, Четери. Сильный».

Он зажмурился — так хорошо ему было и спокойно.

«Как мне избавиться от боли, Великая?»

Озеро озорно плеснуло брызгами, начало подниматься легкими перьями тумана.

«Только любовью, мальчик».

Он плыл сквозь водяную дымку, сверкающую голубоватыми искорками в свете небесной царицы-луны.

«Почему ты говоришь со мной? Я же не Владыка».

Он нырнул — в темную глубину, и долго зависал в толще воды, словно на руках у матери, пока его не подтолкнули наверх, мягко, бережно, но с некоторой укоризной.

«Ты самый старший из всех живущих на Туре моих детей, малыш. И на тебе благословение сразу двух моих братьев.»

Он выбрался на берег, и туман скользнул по его лицу, словно поцеловав на сон. И заснул он легко, и не было больше страха и крови.

… Он целует женщину в шею, щекочет языком впадину над ключицей, фыркает — и она смеется и просыпается.

Гостиничный номер в Иоаннесбурге освещен лишь отблесками огней уличных фонарей, но ему больше и не надо — за несколько дней он изучил ее тело, податливое, мягкое, как раз по нему — от крупной груди, на которую хочется смотреть бесконечно, трогать, гладить, играть, просто лежать и расслабленно держать губами сосок — когда она еще подрагивает от прошедшей любви, до тонких красивых щикотолок, которые так смотрятся на его плечах, что он сходит с ума.

Живот у нее упругий, и под ребрами есть местечко, от прикосновений к которому она мгновенно заводится, но скользнешь чуть ниже к бокам — и она смеется и отбивается. Ужасно боится щекотки. И пахнет — нежностью. И бедра круглые, налитые, — не боятся мужских крепких рук. И она сама — вся по нему, покорная, отзывчивая, признающая его силу и превосходство.

Жаль, что он понял так поздно.

— … Жди меня, — говорит он жестко, двигаясь в ней, и женщина дрожит, выгибается, хватается руками за изголовье кровати и стонет.

Тепло, нет, жарко, как же жарко и хорошо.

— Жди, — рычит он ей в губы, и держит ее за волосы — чтобы не отворачивала голову, чтобы видеть, что поняла, услышала, чтобы знала, что никуда не денется от него. А она не боится — приподнимается и целует его, и глаза ее — как темная вода озера, и кожа светлая, прохладная.

— Жди, Светлана! — мир содрогается в удовольствии, и он просыпается, и долго лежит, улыбаясь и хмурясь одновременно. За окнами рассвет, от озера тянет свежестью, а ему хорошо, и ночной кошмар кажется пустым и глупым.

Светлана открыла глаза и еще долго приходила в себя, остывая после сна, в который, по своему обыкновению, безапелляционно ворвался Чет и утащил ее в постель. Что во сне, что наяву — резкий, мгновенно переходящий от шутливой возни к тяжелой и жесткой страсти, где вел и командовал только он, и такой нежный, раскрывшийся, совершенно по-мальчишечьи напрашивающийся на тихую женскую ласку после — когда сон позволял это «после», а не прерывался на пике удовольствия.

Последнюю неделю ей начало казаться, что она сходит с ума. Днями она работала в школе, преподавала историю, общалась с коллегами, проверяла контрольные и готовилась к урокам. Это была одна жизнь.

Ночами начиналась вторая жизнь, и она была не менее реальна, чем первая. Она бродила по городу на берегу высохшей, засыпанной песком реки, и видела свои-вчерашние следы на улицах. Луна двигалась по небосклону, дул ветерок, шурша песчинками, и в тишине огромной пустыни этот звук казался очень громким и тревожным. Ей могло быть прохладно — если она долго стояла на одном месте, или жарко — если взбиралась на очередной бархан или крышу дворца. Но одновременно состояние ее нельзя было назвать вполне материальным — физиологических потребностей Света не испытывала, усталости почти не было, только раздражение и уныние от безрезультатных поисков решения задачи, обозначенной маленькой богиней. У нее менялся рост, от человеческого до огромного, выше крыш, она могла оказаться в той части города, о которой думала, и в темноте ночи видела не хуже, чем днем.

Песок не был безжизненен, как казалось на первый взгляд: ночью выбирались на поверхность длинные и противные многоножки, большие жуки с черными блестящими панцирями, огромные скорпионы и тарантулы с многочисленными, мерцающими зеленым глазами. Стелились шелестящими лентами, оставляя извилистый след, тонкие пестрые змейки, даже внешне выглядящие жутко ядовитыми, пробегали какие-то истеричные ящерицы — размером с две ладони, но так воинственно и оглушительно верещащие, что хотелось схватить эту ящерку и постучать ею о стену дома в назидание остальным.

Один раз она чуть не наступила на флегматичную черепаху, притворившуюся камнем, видела она и каких-то маленьких ушастых зверят, похожих на лисичек, и смешных пугливых и шустрых тушканчиков, на которых эти самые лисички охотились. Но ей нужно было не за жизнью местной фауны наблюдать, пусть увлекательной и жестокой, а думать, как оживить Город и заполнить реку.

Она ломала голову уже больше недели. И чувствовала себя ужасно глупой. Богиня могла бы выбрать и кого-то посообразительнее.

Света обследовала дворец, разбросав большими ладонями песок от входных резных дверей — но они были закрыты, пришлось лезть в окно, бродила по прекрасно сохранившимся залам — великолепным в своей архитектурной восточной выразительности, с обилием синего и белого, со всеми этими арками, светлыми, возносящимися в небо куполами, сухими фонтанами, мозаиками и роскошными мраморными полами. Искала двери, примерялась к замочным скважинам ключом. Ведь если есть ключ, то где-то должен быть к нему замок? Может, задача проста, и надо найти подходящий, провернуть, и все?

Дворец был огромным, темным, ночью было страшно и неприятно. Света утешалась тем, что это ее сон, и до сих пор он был довольно-таки скучным, живность ее не видела и не чувствовала, опасностей не наблюдалось. И упорно ходила от двери к двери, пытаясь найти ту самую, волшебную.

Во дворце подходящей двери не нашлось, и сновидица печально посидела на прохладном сухом бортике широкой и высокой террасы, с которой, видимо, ранее открывался прекрасный вид на реку. Подумала и решила пройтись по храмам города — вдруг нужная дверь найдется там? Или, может, нужно просто приложить ключ к чаше Синей Богини? Она терялась в догадках и расстраивалась. Ну хоть какую-то подсказку можно было дать? Великая, помоги, пожалуйста!

Богиня не появлялась, и Светлана, посидев еще немного и послушав визжащих в мертвом городе ящериц, сползла с бортика и медленно, погружаясь в сыпучий песок, пошла к храму.

Вот по пути к храму, упорно шагающая в своей длинной ночнушке к увиденному с террасы ближайшему храмовому шпилю, она и провалилась в другой сон — с улетевшим далеко и, скорее всего, навсегда, драконом. И этот сон тоже казался вполне реальным, очень ощутимым и жарким, наполненным торопливым, лихорадочным счастьем. И Четери был вполне осязаем, и их полыхающее, обжигающее пространство было полно звуков, запахов и ощущений, и Светлане, остывающей сейчас в своей холодной кровати на верхнем этаже пятиэтажки в спальном районе Иоаннесбурга, очень хотелось верить, что и это тоже происходит не только в ее сознании. После всех чудес, обрушившихся на нее за неполные два месяца, могла же она надеяться, что его «жди» — реально?

Да и что ей еще оставалось, кроме надежды?

В дневной реальности был еще росший внутри малыш, крохотная козявочка — как же долго было ждать, когда он появится! Были родители, хлопотавшие над ней с превосходящим все разумные рамки энтузиазмом. Дом наполнился витаминами, книгами-пособиями для беременных, сборниками рецептов пюре и кашек для малышей, курсами молодых родителей, дисками с дыхательными тренингами, запахом талька и свежевыглаженных пеленок — мама очень забавно смущалась, пряча ранние покупки от смешливого взгляда дочери. Отец готовил так много, будто внутри у нее росла целая рота дракончиков, очень-очень голодных дракончиков, и к концу беременности она рисковала достичь размеров дирижабля. Готовил и напевал колыбельные, ловко подбрасывая на сковороде оладьи или шинкуя капусту для щей.

Родители определенно сходили с ума, но ее это не напрягало.

Был один неприятный момент, когда мама обнаружила на ноге дочери тонкий браслет с лазурной полосой. Врать Света не любила, но и тревожить своих стариков не могла. Поэтому рассказала краткую версию — что у них в гостинице жили похитившие принцессу Рудлог драконы, что ей по долгу службы пришлось близко с ними общаться, и из-за этого она попала под внимание спецслужб. Даже сильно упрощенной версии хватило, чтобы папа принял сердечные капли, а мама поплакала. Что бы с ними было, знай они все?

За окном постепенно начинался новый день, до звонка будильника оставалось около двадцати минут и валяться не было смысла. Отведет уроки и затем займется изысканиями про Пески из Рудлога. Должна же где-то быть разгадка!

Вернувшись домой, в пахнущую жареной картошкой и овощным рагу квартирку (обед для нее был накрыт на столе, а родители куда-то пропали — скорее всего поехали в очередной детский торговый центр), Светлана долго рылась в старых тетрадях и материалах, оставшихся еще с университета. Нашла толстенький ежедневник, покрытый пылью, пролистала его и, отыскав нужное имя, позвонила.

— Светка? — удивился ее однокурсник, учившийся на географическом. — С выпуска тебя не слышал.

— Сереж, — сказала она, улыбаясь — Федотов все так же чуть картавил, и знакомый голос вдруг вернул ее в беззаботную и веселую студенческую пору, когда будущее казалось радужным и понятным, — ты все еще имеешь доступ в архивы Рудложского географического общества? Мне нужна твоя помощь.

Они встретились на выходных, в литературном кафе рядом с их институтом — Сережка остался на факультете, защитил кандидатскую, но был таким же высоким, нескладным, в очках, бешено влюбленным в науку. Только бороду отрастил, и лицо и кисти рук были загорелыми — видимо, ездил в экспедиции. Они общались раньше в одной компании «ботаников», часто просиживали в этом же кафе, но после выпуска, как это часто бывает, пути их разошлись.

— Не расскажешь, зачем? — спрашивал он, волнуясь и перебирая копированные листы в толстенькой папке, которую принес с собой. Чашки с чаем стояли нетронутыми, маленький столик был весь застелен листами с картами, с копиями из журналов и книг; впрочем, это никого не смущало — сюда ежедневно приходили ученые, профессора и студенты, вели жаркие споры, отмечали защиты, и атмосфера длинного зала с цитатами великих ученых на стенах, с фонариками над столами и заботливо приготовленными ручками и карандашами на столах вполне соответствовала запросам ученых мужей.

— Это личный интерес, но мне очень важно, — Света посмотрела на однокурсника, вздохнула, — Сереж, не могу рассказать, но честно не стала бы тебя беспокоить без уважительной причины.

— Да что ты, — смутился он, — мне в радость. Просто, — он понизил голос, — понимаешь, чуть более двух недель назад к нам уже обращались на кафедру по тому же вопросу — за консультацией о географии Песков. Из одной… конторы, — он закончил почти шепотом, а Свете стало неприятно — не подставляет ли она Сережку под внимание страшного Тандаджи. — Информация не секретная, но работают там только энтузиасты. Понимаешь, ведь это географический и климатический феномен, огромная аномалия на континенте!

Он ткнул пальцем в карту — границы были обведены четко, а внутри ландшафт был прорисован только вплотную к границам, буквально на полсантиметра, далее — пустота.

— Нас туда вывозили, чтобы показать явление блуждания. В десяти-двадцати километрах от границы перестают работать компасы, фотоаппараты, камеры, электронные системы слежения. Даже если идешь по солнцу или звездам — чуть отдаляешься от гор, и все, начинаешь ходить по кругу. Территорию Песков не видят спутники, там прекращают работать листолеты, причем не только со стороны Рудлога, но и со стороны Йеллоувиня, и от границы с Эмиратами тоже. Через горы-то их не протащить, поэтому пробовали со стороны Тайтаны — планируют на песок и глохнут. Пытались на внедорожниках — от блуждания не спасает. Та же история и с морем, побережье там не скалистое, преимущественно песчаное, с южной стороны коралловые массивы, но достаточно места для безопасного подхода судов на северном участке. А за пять-шесть километров до береговой линии автоматика сходит с ума. Пробовали останавливаться вне аномальной зоны, подплывать на катамаранах или весельных лодках. Берега достигали, проходили с десяток километров далее, за старые соляные выработки, и все, снова блуждания.

Около двадцати лет назад была массовая международная экспедиция, более трехсот участников, — Федотов увлекся и начал размахивать руками, как всегда, когда отвечал у доски, и Света осторожно отодвинула от него чашку, — в старых источниках говорится о том, что там раньше были города, уникальная цивилизация, мифы так вовсе говорят о летающих ящерах.

— Почему мифы? — оскорбленно сказала Света. — Ты разве не видел кадры с драконами в Иоаннесбурге? И старшую Рудлог — писали ведь, что похитил дракон.

— Под мифами я подразумеваю непроверенные предания, сказки, — отмахнулся Сережка, — тем более, что двадцать лет назад никто не думал, что драконы — это реальность. Но представь себе добраться до этих городов — это же прорыв будет в географии, истории, это же целый археологический пласт, неисчислимое богатство! Вот и решили объединить усилия, раз поодиночке не получается. Разделились на тридцать команд и решили двигаться цепочкой — каждая последующая группа держит на виду предыдущую, последняя ориентируется на горы. Прошли на сорок километров внутрь — и далее идет мистика пополам с ужасами. Из записей тех, кто вернулся, следует, что первые группы стали отклоняться на север, хотя должны были идти прямо на восток, пока не вернулись почти к горам и линия экспедиции вместо прямой не изогнулась дугой. Появились миражи, скрывающие впереди идущие группы, и начались пропажи. На ночь становятся лагерями — виден костер преследуемой команды, утром просыпаются — нет и все тут, и следов нет, как и не было никого. Несмотря на то, что к каждой группе был приставлен маг-менталист для снятия мороков и защиты. И днем не легче: группа идет прямо, а следующим за ней кажется, что сдвигается, меняют курс за ней — и уходят от маршрута. Так веером и двигались. Плюс начались нападения песчаных духов — вот, посмотри, — и он придвинул к Свете листы с зарисовками, на которых были изображены какие-то вихревые монстры с овальными плоскими головами и широкими пастями, голосовые миражи — слышали голоса пропавших товарищей, отправлялись искать и сами терялись, Свет. Гиблое место. Из тридцати групп вернулось восемнадцать, сколько ученых пропало! После этого Пески признали на научно-географическом конгрессе зоной особой опасности, и не рекомендовали пытаться проникнуть внутрь. С нынешним развитием магии и технологии это пока невозможно.

— И что, совсем не справиться с этим всем? — уточнила Светлана.

— Вот и эти, из конторы, тоже спрашивали, — Сережка пожал плечами. — Знаешь, что любопытно? Нескольким группам повезло наткнуться на бедуинов. И те их спокойно вывели к горам. На предложения о сотрудничестве не реагировали. И по всей видимости, те, кто живут внутри, спокойно по пустыне ходят и не блуждают. В отличие от тех, кто пытается проникнуть снаружи. Поэтому выхода два. Первый — искать отзывчивого аборигена, готового стать проводником. Второй — колья и тросы. Прошел километр — вбиваешь в песок столб, и трос цепляешь. И так каждый километр. Думаю, должно сработать, но ширина Песков в узкой части — 700 километров, представляешь, сколько нужно троса? И работы? Нет, абориген надежнее. Но не хотят они работать с нами. Не хотят.

Сережка собрал листы со стола, сложил их в папку, протянул Свете.

— Здесь все, что я нашел по научным работам по Пескам, плюс исследование мифов, сказок, плюс выдержки из архивов других стран. У нас информация про драконов и их города не сохранилась, но, например, в Инляндии есть занимательные «Заметки о путешествии достопочтенного Уильяма Мерроуза в землю изобильную драконью», почитай, полную копию тебе сделал. И упоминания у других путешественников, королевские архивы о встречах Владык с нашими королями…

— Обалдеть, спасибо, Сереж! — Света с жаром потрясла его за руку. — Я-то, когда диплом писала, только перепечатки дай Боги одной двадцатой в журналах нашла.

— Обращайся, — сказал однокурсник, наконец-то взяв остывший чай. — Самому интересно, что там да как, но у меня тема — крайний север, не разорваться.

Света плотнее завязала папку — сегодня просмотрит, почитает, может узнает что-то важное о ключе и как его применять.

— А этим, из конторы, — спросила она тихо, — ты ту же информацию дал?

Он покачал головой.

— То, что было на тот момент в архивах Рудлога. Информации мало и надо знать, где искать. Заинтересовались — кафедра подняла коллег по континенту и постепенно начали присылать данные. Пока второй раз не приходили. Запросят — отдам, что набралось. А самим связываться со спецслужбами… сама понимаешь.

— Понимаю, Сереж, понимаю, — с чувством заверила его Светлана. — Расскажи мне о своей работе. Ты весь светишься прямо.

— Ты тоже светишься, — похвалил ее однокурсник. — Ты, конечно, всегда была привлекательной, помнишь, мы еще тебя обмеряли, чтоб пропорции идеальной женщины вычислить?

Света засмеялась, и Федотов тоже захихикал. Было и такое — парни со своими любознательными головами чего только не выдумывали. Меряли, правда, не только ее — всех, кто казался красивыми и не отказался принять участие в исследовании. Отказывались единицы — кто же не хочет стать мерой идеальности?

— А сейчас тебя просто не узнать, — закончил он. — Как будто ты год мяса не ела, жила в горах, не дышала смогом и расслаблялась на природе с помощью тидусских или йеллоувиньских практик. Даже голос поменялся, Светка. Сейчас, сейчас, — он задумался, подбирая точное определение, — грудной стал такой, глубокий.

— Ты прелесть, Сереж, — настроение стало уж совсем хорошим, и Света разулыбалась. — Не зря Машка за тебя вышла.

— Третьего ждем, — смущаясь, гордясь и отчаянно картавя, поделился бородатый географ. — А что до работы, слушай. Планируем мы в Бермонте постоянную станцию сделать… Там ледники — самая чистая вода на Туре, и потому активная, живая, биологи криком кричат, хотят работать, да и нам интересно… вот, правда, живность там наглая. Был один случай — пришел к нам в лагерь как-то песец и поселился у склада с консервами…

Они долго и оживленно болтали, вспоминали однокурсников и делились, кто о ком что знает, Сережка увлеченно рассказывал о своих экспедициях, и время прошло легко и незаметно.

Вечером, вернувшись домой и обнаружив родителей, разбирающих покупки и торжественно вручивших ей «беременный» сарафан на будущее пузо, поужинав с ними, Света засела за папку. Засела — и пропала. Ей было безумно интересно — будто она хотя бы так прикасалась к жизни Чета — хоть про него не было ни слова, узнавала про то, как он жил тогда — когда ее, Светы, еще на свете-то не было. Она читала, делала пометки, освежала то, что уже знала, выписывала себе источники; за окнами уже стемнело, а родители давно легли спать, но она все сидела, скрестив ноги, на кровати, с большой кружкой чая и читала, читала, читала, пока не наткнулась на копию перевода документа, который во время написания диплома не видела.

«Драконий люд ликами прекрасен и до женщин охоч, — писал придворный летописец Блакории Гуго Файнтштайбер, описывающий визит королевской семьи в Пески, произошедший более 600 лет назад, — но держится тихо, мягко, оружием не трясет и голоса не повышает. Мужи красноволосы или желтоволосы в рыжину, волос носят длинный, глаза чуть раскосые, как у желтолицых, но крупные, разных оттенков зеленого, от почти черного с прозеленью, как мох на темном камне, до светлых, желтоватых и прозрачных. Носы ястребиные, крупные, скулы высокие, но узости лица не портят, хоть и не в классических канонах, нашими творцами прославляемых. Тело бледное, высоки и в костях тонки, но не хилые, фигуры развиты и нашим воинам по гармонии не уступают. Женщины драконьи гибки и светлокожи, характером резки и обидчивы, оттого, видимо, и живут отдельно в богатых домах по городу и предместьях. Женятся драконы редко, предпочитают иметь женщин из людей, есть у неженатых Владык и гаремы: девушек из гаремов называют нани-шар и считают за честь, если из семьи взяли женщину в гарем; по возвращении встречают с радостью и уважением. Но рода своего продолжение драконисы строго блюдут: осенью и весной оборачиваются и улетают в горы, в брачный полет. Игрища их проходят вдали от людей, и таинство это никто из чужаков не видел. Однако же дети драконьи в городах есть, воспитываются в большинстве своем они и живут с матерями, отцы же принимают участие больше как наставники.

Говорят, живут драконы долго; однако же стариков я не видел, сам Владыка Владык выглядит как цветущий мужчина, хоть ему больше ста лет, на вопрос мой о возрасте достопочтенный Реити, магистр-регент живейшего университета Тафии ответил, что доживают драконы до ста пятидесяти лет, но не все; стареть начинают после ста двадцати и уходят к озерам и горам, устав от людей. Отвечает на вопросы он охотно, но части избегает, надобно отнестись к этому с понятием и не стеснять регента излишним любопытством.

Города их густо заселены, но чисты и зелены, народ приветлив, но к чужакам осторожен, а господ своих обожает, хоть и не раболепствует. Драконье племя в Песках — те же дворяне, занимают Богами данное и благословленное положение аристократии. Но много в советниках, высоких чинах и офицерах простых людей, сие никого не смущает, и слушают их с почтением, что нашим людям непривычно и дико.

Малая часть простого люда кочует с родными и стадами по зеленым лугам Драконии, в чем надобности по изобилию земному нет, но традиционно идут до осени к морю за полосами сочной травы, в первый день октября на берегу Южного моря устраивают праздник в честь Синей Богини, и отправляются обратно к горам на границе с Йеллоувинем. Их нравы более патриархальны и сердцу моему милы.

Большая же часть жителей проживает в городах и корелях, маленьких деревеньках, очень похожих на наши, занимается земледелием и ремеслами.

Мужи простого люда малы ростом, черноглазы и черноволосы, бреют головы и носят платки, одежды свободные, светлые, разговаривают громко, курят, рисуют на телах защитные знаки, суеверны и набожны и все молитвы творят вовремя, храмы посещают исправно и жертву богатую приносят. Почитают родителей, часто живут в одном доме большими семьями, до тридцати человек. Жен наказывать не принято, так как это по суеверию сердит Богиню, кою они почитают наравне с Целителем, но в домах все женщины подчиняются старшей.

Жены людские черны, белозубы и пугливы, любят золото и бирюзу, глаза подводят сильно да голову покрывают, ступают аккуратно, будто по горячим камням, носят закрытую одежду и длинные юбки, дабы стоп не было видно. Мужей слушаются, но вольны сами мужа выбирать и расходиться, ежели муж оный не работает да жену не содержит, на рынках торгуются отчаянно, держат лавки и траттории, называемые у них мат’ами. Блуданариев нет, отчего в нашей свите недовольство высказывали, и Его Величество по сему поводу гневаться изволил и сластолюбцев домой отправил, дабы перед Владыкой Владык королевство не позорили».

Далее Гуго сокрушался о нравах молодых блакорийских дворян и восторгался мудростью правителей, описывал заключенные договора и подарки, которыми гости и хозяева обменивались, и, наконец, завершил политическую часть и снова вернулся к впечатлениям.

«Достопочтенный Реити, угощавший меня превосходным вином и сладкими орехами с кислым сыром, поведал после второго кувшина, что Владыки Городов подчиняются Царю Юга, Владыке Владык, старейшему из сильнейших, отношения между ними как между королем и линдморами кланов в Бермонте, но без вражды; передача власти, когда Владыка Владык уходит на покой, происходит к сильнейшему, оттого и постоянной столицы нет — каждый век она меняется. Жизнь Песков зависит от силы Владык, как наш король Леудбольд, храни его Черный Корвин, Первопредок наш Благословенный, не дает гиблым болотам размочить блакорийскую землю и останавливает моры и болезни, так и Высшие Драконисы сдерживают пустыню и тянут из нутра земного воду, им подчиняются дожди и всякое небесное движение.

Символ власти Владыки — простой ключ, который берегут, вплетают в волосы и носят всю жизнь, корон и украшений они не признают. Ключ тот молодой дракон получает в храме Синей по совершеннолетию: сим Богиня подтверждает его право и силу. Рождаются драконы с силой Владык редко, не обязательно в правящих семьях, и бывают только красноволосыми мужчинами, хвала мудрости Синей, ибо хватает нам и буйной царицы Маль-Серены; число одновременно живущих не превышает десяти, бывает также, что один или два города долго живут без своего Владыки, тогда Царь Юга берет их под свое управление…»

Светлана дочитала до конца, полночи сидела, разбирая другие документы, но подробнее о Ключах написано нигде не было, хотя упоминались они часто. И что из прочитанного следует? Судя по всему, ключ никуда не вставлялся и замков для него не существовало, ну или его предназначением помимо обозначения власти и силы делиться с любознательным и любящим вино блакорийским летописцем никто не стал. Если отбросить все предположения, остается только то, что его вплетали в волосы.

Она пожала плечами, хмыкнула. Организм вдруг затребовал есть, и побольше, и Света прокралась на кухню, стянула кусок соленой рыбы, подумала, взяла абрикосового джема и плюхнула ложку пахнущего летом и солнцем лакомства рядом с рыбкой. Поискала черного хлеба, хотелось именно корочку, чтоб хрустело, намазать джемом и заедать рыбу… умммм… но горбушек не было и она от обиды чуть не заплакала. Может, в магазин сходить?

Какой магазин в три часа ночи, Света?

Действительно, какой? Обойдешься мякишем.

С мякишем было не так хорошо, как хотелось, но хотя бы голод унялся. Девушка вымыла руки, и там же, в ванной, сняла с шеи ключ, заплела тонкую прядь темных волос в косичку и вплела в кончик ключ. Ничего не произошло.

«Ты же не красноволосый мужчина-дракон, родившийся с силой Владыки», — усмехнулась она своему отражению. И пошла спать, не убрав ключ из волос. Вдруг во сне все-таки он как-то подействует?

Увы, не подействовал, и она снова бродила по городу, оставляя следы на песке и пугая тушканчиков. Зашла в храм, непривычный — такой же круглый, как принято в Рудлоге, но без статуй Богов. Изображения всех шестерых Великих Стихий были выложены мозаикой на стенах, и у каждого в ногах стояла чаша для жертв, купол был цветным, с острым шпилем, украшенным изнутри резьбой, стены с высокими окнами, узкими, без стекол и витражей. Она прошла по кругу, соответствующему порядку наступления сезонов, полюбовалась на Белого Целителя — с рыжими волосами, узколицего и бледного, с змеиным туловищем вместо ног и своими атрибутами — знаком покоренного пространства и человеческим сердцем в руках, на Желтого Ученого, называемого в старину Мыслителем — со свитком и весами в руках, похожих на тигриные лапы, узкоглазого, желтолицего. На Красного Воина, беловолосого, голубоглазого, с соколиными крыльями, в языках пламени, держащего молот и меч в виде молнии. На Зеленого Пахаря с наброшенной на плечи медвежьей шкурой, темно-русыми волосами и болотного цвета глазами, со снопом пшеничных колосьев, опирающегося на молот куда больший, чем у Красного. На Синюю Богиню — маленькую среди высоких и мощных братьев, черноволосую, сероглазую, с обнаженной грудью, чуть голубоватой кожей, стоящую на роге, из которого вытекало море, с чаячими крыльями вместо рук. И на Черного Жреца — с черепом в одной руке и прижатым к груди лезвием вниз кривым клинком в другой, строгого, с яркими зелеными глазами, с вороном на плече. В тишине, нарушаемой хрустом песка и темноте создавалось полное впечатление, что глаза Богов светятся и что они следят за ней, Светой. Воздух в храме сгущался, становилось неуютно и страшно, и она поспешно пошла к выходу. В ту ночь она так и не решила загадку.

 

Глава 5

«… Прошу тебя обговорить с Тандаджи, что дракону, который принес мое письмо, не будут чинить препятствий. Недальновидно будет обрывать единственный возможный на данный момент канал связи, который в перспективе вполне может стать основой для переговоров. Также, думаю, разумно будет с ответом мне отправить личное послание Владыке Валлерудиану с предложением сесть за стол переговоров. Де-факто мы, как я поняла, все еще находимся в состоянии войны с Песками, мирный договор так и не был заключен. Для вернувшихся из заключения драконов все произошло будто вчера, поэтому отношение ко мне негативное и подозрительное, но авторитет главы государства защищает меня от попыток отомстить.

Василина, мне трудно писать, не зная, какая у вас обстановка. Но если все-таки ты у власти и в стране покой, то прошу, найди время и распорядись поискать информацию о войне Рудлога и Песков, а также информацию о торговле, о сотрудничестве до войны. Хроники военных действий. Очень странно, что мы ничего этого не знаем…»

— Госпожа! — в ее гостиную буквально ворвалась черноволосая Зара, пребывавшая в совершенно невменяемом состоянии. — Простите, госпожа, вы должны это увидеть!

Ангелина, нахмурившись, отложила грифель, вытащила гребень из волос — несколько прядей выбилось, снова закрутила волосы, заколола.

— Что случилось?

— Увидите, — сверкая глазами, пообещала нани-шар. — Пожалуйста, идите со мной!

Ани с сожалением посмотрела на уже достаточно объемное письмо — она каждый день писала, дополняла, выдвигала предложения, делилась размышлениями, практически вела дневник, и в конце концов оно стало своеобразным ее диалогом с сестрами, ниточкой к дому. И отрываться, чтобы не терять мысль, не хотелось. Тем более, что время шло к полудню, а дел было еще много. Но Зара глядела умоляющими темными глазами и даже легонько притоптывала на месте от нетерпения, отчего длинная бирюзовая юбка колыхалась и шуршала.

— Идем, — сказала Ангелина спокойно, и девушка обрадованно сорвалась с места, не обращая внимания на укоризненно покачавшую головой Сурезу, протиравшую напольные тяжелые вазы — служанка очень гордилась тем, что госпожа так занята и так уважаема простыми людьми, и ревностно оберегала ее во время работы.

Зара провела ее по длинному светлому коридору, из окон которого уже дышало жарой и слышались голоса работников в саду, свернула ко внутреннему двору — чуть дальше была кухня, и повара готовили обед для хозяев и гостей дворца, и запахи жареного мяса, специй, свежих овощей были умопомрачительны. Остановилась у двери в галерею, опоясывающую внутренний двор — по сути это был каменный навес, поддерживаемый изящными колоннами и арками и дающий тень. Толкнула дверь — там было шумно, и Ани прошла во двор.

И тут же пожалела. Стоять и смотреть на это — вульгарно, глупо.

Под навесом, примостившись у стен и спрятавшись за колонны, расположился, наверное, весь гарем, и слуги со служанками, и чуть в отдалении — драконицы. Они завороженно наблюдали за происходившим во дворе. А там, у фонтана, вокруг которого на почтительном расстоянии собралась толпа драконов, шел бой.

Красавец Четери, в каких-то странных темных шароварах, заканчивающихся под коленями, с широким поясом, многократно обвязанным вокруг талии, обнаженный по пояс, двигался легко и быстро, как бабочка. Только очень опасная бабочка, нечеловечески стремительная, с жалами-клинками в обеих руках, с пляшущим огнем красных волос, завораживающая своей красотой и совершенством. И звенел металл, и он улыбался, как-то немыслимо разворачиваясь, крутя лезвиями в сильных руках и нападая на двоих драконов — тоже с клинками, тоже быстрых, но уступающих во всем и способных только отбиваться.

Оживший вихрь, смертоносный ветер, секущий песчинками до боли и поражающий своей мощью, безжалостный и прекрасный ураган…

Ани сама не заметила, как подошла к границе тени и света, как остановилась, засмотрелась, как глаза ее стали такими же мечтательными, как у остальных — затаивших дыхание, раскрасневшихся.

Все-таки женщины любят воинов. Никуда не денешься, древний инстинкт, естественный, как сама природа и такой же неумолимый.

В воздухе остро пахло разгоряченными мужчинами, потом, кровью, возбуждением и тягучим южным полднем.

Владыка Нории тоже наблюдал за боем, поглядывал на уже прошедших через поединок соплеменников — кто-то обтирал лицо и тело полотенцем, кто-то останавливал кровь из порезов, но ни один не ушел. Чет прилетел с утра, бодрый, свежий, ворвался в зал, где он завтракал с гостями, кого-то поддразнил, кого-то похлопал по плечу и, насмешливо щуря глаза, сказал, что хочет размяться и тому, кто выстоит против него более пяти минут, подарит прекрасный нож из своей коллекции. И что хватит набивать животы, потому что он не хочет драться с пузатыми неповоротливыми курицами.

«А если пустите мне кровь, буду лично заниматься», — сообщил он и с вызовом оглядел тосковавших до этого драконов.

Глаза у слетевшихся из всех Городов гостей засверкали, и в воздухе запахло хорошей мужской дракой.

Что же, всем на пользу пойдет встряхнуться. Бой, да с Мастером, да до крови, не только сблизит, но и уберет тоску, всколыхнет это сонное болото. Когда тебя загоняли до седьмого пота, не до терзаний. Будет и мужская злость, и цель — стремиться к победе.

И поэтому Нории кивнул в ответ на вопросительно поднятые брови друга и воина. И улыбнулся, показывая, что понял цель затеи.

— А как же ты? — громко поинтересовался Чет. — Примешь участие?

Владыка покачал головой — он давно уже научился не поддаваться на провокации.

— Мне нечего тебе доказывать, Чети-эн, — сказал он и Мастер кивнул, пусть и с сожалением.

И сейчас Владыка следил за боем, мышцы его подрагивали, тело просило драки. Двое выступивших против Четери продержались чуть более минуты и отступили, поклонились — на клинках воина-дракона снова была кровь, на спине одного его противника и бедре другого были порезы, и уже спешили слуги с водой и полотенцами, и готовились следующие сразиться против Мастера.

Чет протирал клинки и объяснял почтительно слушавшим и не спешившим останавливать кровь противникам, что нужно потренировать и какие ошибки они допустили, и был совершенно счастлив. Женщины, стайкой расположившиеся под навесом галереи, о чем-то шептались, и Владыка оглядел их, думая о том, что будет сегодня ночью во дворце жарко. И нахмурился, наткнувшись взглядом на прямую, как стрела, полыхающую страстным огнем Рудлог, с непривычно мягким выражением лица и блестящими глазами.

Только вот смотрела она не на него — на Четери.

Плеснул и взорвался водяной пылью фонтан, охлаждая разгоряченных мужчин, и на апельсиновых деревьях вокруг вдруг стали набухать и гроздьями раскрываться белые аккуратные цветы, наполняя двор горьким цитрусовым запахом. Драконы с изумлением оглянулись на Владыку — Нории уже вставал, снимал рубаху, заворачивал штаны до колен — переодеваться в свободные боевые некогда.

Четери удовлетворенно вздохнул, покрутил плечами, задрал голову и улыбнулся небу.

— Тебе же не нужно мне ничего доказывать? — произнес он насмешливо, когда повелитель Истаила выбрал клинки, примерился, покрутился, разогреваясь.

Нории бросил короткий взгляд за его спину, и Мастер клинков оглянулся — туда, где стояли женщины.

— Понятно, — сказал он едко и все-таки расхохотался. — Не мне.

Они поклонились друг другу, разошлись. Драконы расступились шире, затихли, взволнованно дышали женщины, внимательно и остро глядела красная принцесса, опадала на нагревшиеся на полуденном солнце плечи водяная взвесь, журчал вновь заполняющийся фонтан. И одуряюще пахло апельсиновым цветом.

— Жалеть не буду, — предупредил Чет, поднимая оружие. — Тебе есть для чего стараться.

— Есть, — подтвердил Владыка, улыбнулся и сорвался с места.

С Четом не было проходных боев.

Сверкание клинков, мышцы, отвыкшие от такой нагрузки, друг-соперник с гибелью в горящих глазах, пружинящее, изгибающееся тело, сталь, проносящаяся у ресниц, свист отсроченного поражения, пустота внутри, дающая возможность выжить. Забыто все — где ты, кто вокруг, есть только близкая, улыбающаяся и танцующая смерть напротив. И снова уход от удара, и столкнувшиеся лезвия болью отдают в запястья и предплечья, а клинок противника чуть касается твоего лица — и на губах вкус крови, и внутри все раскрывается, закипает восторгом, изливается боевым безумием, и смеется Мастер, отбивая твои атаки, и ты улыбаешься в ответ.

Сколько это длится, неизвестно, времени нет и не было никогда. И оружие в ваших руках будто начинает жить своей жизнью, великодушно оставляя вам право держать его и просто следовать за движением, скорость все возрастает, и лезвия двигаются так быстро, что кажутся свистящими сверкающими полукругами, сталь уже не звенит — поет, гудит, стонет от удовольствия.

В воздухе капельками тянется красная россыпь — на плече наставника едва заметный порез, и Четери ускоряется совсем невозможно, хохочет, разворачивается — и вдруг мир останавливается, гулко бьется сердце, дрожат руки, в кадык почти упирается поющий, вибрирующий клинок, светло улыбается Мастер, и пахнут, пахнут горьким цитрусом цветы на апельсиновых деревьях.

Ты переводишь дыхание, слизываешь кровь с щеки, поворачиваешь голову к галерее — огненная пульсация бушующей ауры так сильна, а адреналин после боя так бьет в голову и чресла, что единственное желание — схватить ее и унести, продолжить бой там, где мужчина всегда победитель и побежденный, хозяин и самый верный раб.

Принцесса бледна — короткий взгляд глаза в глаза, и она резко разворачивается и уходит. И тут же возвращаются звуки: — Молодец! — орет Четери, хлопая его по плечу, пищат женщины, возбужденно гудят его соплеменники — Он его задел! — и солнце такое яркое, жаркое — и все равно не может сравниться с ней мощью и красотой.

Взбудораженные, разгоряченные боем драконы окружили Мастера и Владыку и внимательно слушали разбор драки, Чет объяснял, показывал, повторял движения, Нории внимал рассеянно. Провел большим пальцем по щеке, залечивая порез, слизнул кровь, принял от подошедшего слуги тяжелый кувшин с водой, чуть отошел, чтобы не забрызгать гостей, и стал обливаться. Хороший сегодня день.

Ангелина Рудлог сбежала. Сбежала!

Все это было для нее слишком. Невыносимо. Проклятый дракон, проклятая страна и вся эта чрезмерность вокруг лишают ее разума.

Но как можно справиться со столь неумолимым торжеством чувств, с увиденной ею гармонией контрастов? Оглушающая тишина и пронзительная, вибрирующая песня стали, резкий запах мужского азарта и нежный, горьковатый — цветов, жаркое солнце и сверкающая прохладная водяная пыль, опасность и смертоносная красота, взгляд полыхающих жизнью зеленых глаз, от которого перехватывает дыхание — и приходит понимание, что все это время ты и не дышала.

Изнутри тяжелыми волнами накатывала паника, грозя захлестнуть с головой и сломать едва удерживаемые стены самообладания.

Она ворвалась в свои покои, напугав служанок, ушла в спальню, сбросила туфли, вытащила мешающий гребень из волос — ненавидя проникающую в помещение жару, не дающую остыть, успокоиться. Скинула платье и нагишом прошла в темную, пахнущую влагой и травами купальню, расколотила в раздражении горшочек с мылом, швырнув его в зеркало — чтобы не видеть растерянность и беспомощность на своем лице.

Боги, как же хочется домой, в порядок и прохладу, туда, где все понятно и где она все способна превозмочь. Где она точно знает, кто она, и нет силы, могущей заставить ее изменить себе, опуститься до состояния полуразумной дурочки, которой можно манипулировать. Как же стыдно.

По зеркалу ломаной паутиной бежали трещины, и принцесса прижалась лбом к прохладному стеклу — потому что искала точку опоры внутри себя и не находила более. Стояла долго, затем выдохнула и пошла наружу — плавать. Дела подождут, пока она будет возвращать себе привычный и упорядоченный мир.

— Я, похоже, пропустил забаву, брат? — Энтери, только вышедший во двор, с недоумением осматривался — к собравшимся у фонтана мужчинам подходили драконицы, им тоже было интересно, и участвовавшие в боях расступались, уступая место. Слуги быстро выставляли на широкий бортик фонтана напитки, свежие лепешки с теплым хлебным запахом, холодное мясо, зелень — видимо, Зафир распорядился, чтобы господа могли подкрепиться. Кто-то из драконов налил из кувшина в высокий стакан лимонад, подал его Чету — а Мастер все говорил, забыв про текущую по плечу кровь.

— Четери горячил кровь, — усмехнулся Владыка, — напомнил мужчинам, что вода, если ее не греть, превращается в лед. Жаль, что тебя не было.

Нории вылил на себя второй кувшин, фыркнул, взял из рук слуги полотенце и начал вытираться.

— Жаль, — согласился Энтери. Его волосы уже достигали ушей, прядями спадали на глаза, но он терпел — отращивал. — Я в город ходил, к старому маминому дому. Я, Нории, скоро ведь жену сюда принесу. Позволишь мне поселиться там?

В большом доме, окруженном маленьким садом, прошло их с Энтери детство, там они жили с матерью. Отец их, Терии Вайлертин, был Владыкой Владык и управлял приморским городом Лонкара, мать любила Истаил, но согласилась на брак с отцом, когда Нории получил Ключ и Белый Город в придачу. «Не хочу, чтобы ты оглядывался на меня», — сказала мудрая Амеири на прощание. Но во дворце ее всегда ждали личные покои, и Нории любил, когда мать прилетала к ним с братом. Драконы вообще привязаны к матерям.

— Конечно, — легко ответил Владыка. Ему вообще сейчас было как-то легко и весело. Вытер лицо, поднял глаза на Энтери. — Ждешь?

— Дни считаю, — серьезно ответил тот.

— Энти-эн, — подошедший Чет хлопнул дракона по плечу, повернулся к Нории. — Владыка, — тон был почти издевательским, — скажи мне, неразумному, почему твоя женщина ушла, а ты еще здесь?

— Она испугана, Четери, — спокойно пояснил хозяин Белого Города. Энтери поднял брови, знакомо-вопросительно наклонил голову — в этом они с братом были похожи. — Ей нужно успокоиться.

Воин-дракон раздраженно поднял глаза к небу.

— Нори, поверь мне, все, что этой женщине было нужно — чтобы ты догнал ее, нагнул, задрал юбку и вспахал, наконец, это дикое поле со всей самоотдачей. Ее жар даже я прочувствовал. Охладил бы, успокоил, заодно и Пески бы зацвели. Боги с ней, со свадьбой, половина Песков лучше, чем голая пустыня.

Нории поморщился — Чет, как всегда, не выбирал выражения.

— Или Истаил разнесло бы в пыль и пепел, — возразил Владыка, криво улыбнувшись. Резковатые слова Четери звучали эхом его собственных желаний.

— Это уж как постарался бы, — ухмыльнулся Чет. — Владыка, — добавил он уже серьезно, — прости меня. Женщина мне нравится, она тебя достойна. Но взять эту крепость измором — нет и еще раз нет. Только стремительной атакой, и риск тут неизбежен.

— Я точно много пропустил, — медленно проговорил Энтери, внимательно глядя на старшего. Нории отрицательно покачал головой. «Потом, брат».

— А ты, Энти, — резко переключился воин-дракон, — не хочешь размяться? До первой крови, а?

Младший улыбнулся и глаза его сверкнули.

— Кто же откажется от боя с тобой, Мастер?

«… Я от нечего делать занялась образованием местных женщин. До сих пор не могу привыкнуть к специфичности местных обычаев. У похитившего меня дракона есть гарем, представляете? Женщины в нем относительно свободны, и к ним в городе относятся с уважением и восхищением. Это, скорее, какое-то статусное подразделение, как почетный караул или личная гвардия, только занимаются они не охраной. Девушки в гареме довольно милы и наивны, но при этом любознательны и болтливы. Мне, как ни странно, интересно общаться с ними, довольно забавно наблюдать столкновение культур. Очень не хватает учебников, простых букварей, письменных принадлежностей, да много чего. Не знаю, возможно ли передать с драконом груз, поинтересуюсь этим вопросом…»

Ани спокойно дописала последнюю строку, допила чай и пошла в гарем — учить и общаться.

Девушки были чрезвычайно возбуждены. Гомон и смех принцесса услышала еще в коридоре, а уж когда открыла двери — будто на рынок перенеслась. Нани-шар сидели за столами, на столах, сбились в группки в проходах и щебетали, обсуждая волнующее утреннее зрелище. Но увидели учительницу — и стали разбегаться по «партам», усаживаться, гомон потихоньку замолкал, но все были раскрасневшиеся, губы подрагивали, и Ангелина поняла, что пока урока не случится — не смогут воспринимать, пока не выговорятся. И точно, молчание долго не продлилось, одна из сидящих поблизости не выдержала-таки:

— Госпожа Ангелина, а вам понравился бой?

И тут же многоголосое:

— Они очень красивы, правда?

— Господин Четери — лучший, лучший!

— Не говори так, ты видела, как сражался Владыка?

— А почему вы ушли?

— А у вас мужчины так умеют?

— Я бы тоже хотела так уметь…

— Ха, да ты себе ноги отрубишь с первым же взмахом!

— Какие же они красивые…

— Да эти клинки, наверное, не поднять…

— Ну хоть потрогать можно было бы попросить…

— А драконицы злые какие-то…

— Тише! Вдруг услышат, глупая!

И Зара, весомо и громко:

— Дайте госпоже ответить!!!

Молчание и просто-таки осязаемое любопытство. Вдруг резко бросился в глаза смешной и очевиднейший контраст — арки и резьба на стенах столовой, восточная пышность, разодетые девушки — и она, по глупости своей пытающаяся принести в этот мир свое видение, рассадить их за парты, сделать вид, что они — те же дети, ученики.

— Я не поклонница подобных зрелищ, — сказала она, видя, как сменяется восторг на лицах смущением, недоверием и разочарованием, — да и пришла я поздно. Но то, что я видела, мне понравилось. Очень быстро и красиво. В Рудлоге я с подобной техникой не встречалась.

— А драконы? — как-то несмело спросила зачинщица допроса. — Красивые?

— Красивые, — улыбнулась Ангелина.

— А Владыка красивый? — лукаво спросили откуда-то с задних рядов.

— Как и остальные, — сухо ответила принцесса. — Сильные мужчины не бывают некрасивыми.

— А он сильный, да?

— И добрый. Бывают сильные и злые, — печально добавила еще одна.

— И щедрый, — похвасталась другая, кажется, Казина. — Нам с Маризой и Зарой такие украшения сегодня подарил! Ни у кого таких нет, госпожа!

— Щедрый, — медленно подтвердила принцесса, глядя, как виновато опускает глаза Зара.

— Болтушка ты, — рассердилась девушка, сидевшая рядом со счастливой обладательницей украшений.

— Но ведь госпожа сказала, что не сердится, если Владыка берет женщин, — растерянно проговорила Казина и все вдруг испуганно замолчали и посмотрели на молчащую учительницу. Кто-то судорожно всхлипнул, и выражения на лицах были такие, будто они видят что-то страшное и готовы броситься врассыпную.

— Мне все равно.

«Ты такая горячая… такая яркая… девочка».

Проклятый дракон.

— Все равно, девушки, — добавила она успокаивающе. Кончики пальцев покалывало, пять десятков пар глаз смотрели с недоверием и страхом, поэтому пришлось улыбнуться. — Я же говорила. Ничего не поменялось.

Нани-шар молчали.

— Давайте заниматься, — решила она и отвернулась к доске — написать слоги. И только после того, как Ангелина отвернулась, за спиной ее наконец-то отмерли и зашуршали бумагой.

Оказывается, испуг очень способствует внимательности и усвояемости материала. Как бы то ни было, девушки аккуратно перерисовывали буквы и слоги, по очереди читали слова, которые принцесса писала на доске, и честно отсидели не час, а все два, не смея пожаловаться — Ангелина поняла, что увлеклась, когда кончилась ее мраморная «доска» — а ведь обычно она и половины не исписывала.

— На этом закончим, — сообщила она, но нани-шар остались смирно сидеть, пока она не собрала записи, дружно попрощались и, только когда она вышла, — зашептались возбужденно за дверьми. Бедные трусихи.

Зара догнала ее почти у входа на мужскую половину, пошла рядом, о чем-то раздумывая.

— Вы сердитесь, госпожа, — сказала она, наконец. — У вас такой взгляд был… все перепугались.

— Сами себе придумали, сами и испугались, — с иронией ответила Ангелина. — Зато как отзанимались — тихо, усердно, не отвлекаясь. Так к концу недели и читать, и писать научитесь.

Зара хихикнула, но тут же замолчала, хмурясь.

— Сердитесь на меня? — спросила она осторожно. — Что я пошла к Владыке?

— На тебя я не сержусь, — четко ответила принцесса. Эти гаремные терзания начали уже утомлять.

— Он очень хороший, — грустно сказала Зара, — но он не для таких, как мы. Понимаете? Владыка добр с нами, как с кобылами или верблюдицами, но ему все равно, на ком кататься. Ни на одну из нас он и в сотую часть так не смотрел, как на вас утром, госпожа.

— Мне все равно, — мягко повторила Ангелина. Она и правда была спокойна. Благодаря этим дурехам мир вокруг снова обрел порядок. — Хватит, Зара. Пойдем пить чай.

Остаток дня снова пролетел в делах. Очень удачно встретился Энтери, и они долго беседовали в беседке, скрытой за пышными деревьями. Младший брат Нории был похож и не похож на Владыку. Внешность — почти один в один, но с ним было комфортно: улыбчивый, вежливый, никакой исходящей подавляющей силы. И он не смотрел и не вел себя так, будто Ангелина ему что-то должна. Сказал, что обязательно передаст письмо и что с Нории это уже обговорено, сообщил, что книги для него не груз и что он читать тоже очень любит, и предложил, не дожидаясь ответа от сестры, купить все необходимое в Теранови. Принцесса подумала и кивнула, мысленно пометив себе написать список.

Незаметно для себя она расслабилась, разговорилась. Энтери не говорил о войне, он рассказывал об их жизни до столкновения с Рудлогом. О том, какими были Пески — с легкой горечью, но не пытаясь вызвать чувство вины. Об их традициях — не смущаясь, но иногда смущая ее, о том, как жили и взаимодействовали люди с драконами, об управлении городами и многом-многом другом.

— Весной и осенью происходит брачный полет, — они сидели уже больше часа, — дракониц у нас всегда меньше, чем мужчин, поэтому это соревнование. Женщины улетают, прячутся, а мужчины летят следом. Ищут, догоняют. Догнавшему не отказывают, это инстинкт. И потом появляются дети. Не всегда, конечно. Даже можно сказать, редко.

— Энтери, — было очень любопытно, и она все-таки спросила, — а дети как появляются? Вы живородящие или, как в сказках, дракончики вылупляются из яиц?

Он засмеялся.

— Да, я почитал ваши сказки. Можно и так, и так, но тут есть одна особенность. У всех детей с младенчества обороты стихийные, неконтролируемые. Но если женщина носит беременность преимущественно в облике человека, то ребенок, скорее всего, будет один, и родится человеком, а первый сознательный оборот происходит только при созревании. И стихийных оборотов меньше — чем старше, тем меньше. Если же она по каким-то причинам сохраняет от зачатия драконий облик, откладывает яйца и греет их, то может быть и два, очень редко три ребенка. На свет появляются дети в облике драконов. Они могут сознательно обернуться куда раньше. Вот и представь, что легче — родить человеческого младенца, спокойно воспитывать его, учить и понимать, что свою силу он получит уже в разумном возрасте, а обороты часты только в младенчестве, или иметь под крылом нескольких драконят, которые не получают опыта общения с другими людьми, и жить приходится в постоянном ожидании очередного оборота. Наши женщины предпочитают человеческий облик. Все-таки мы прежде всего люди, хоть и имеем особенности.

Ангелина внимательно слушала — за короткое время общения с Энтери она узнала больше о драконах, чем за три недели контактов с его старшим братом. И почему она раньше не подошла? Интересно ведь — слушать, сравнивать. Хотя кто знал, что он такой хороший рассказчик. Традиции в Песках совсем не эмиратские, и, судя по всему, к Рикийской части мира Пески всегда были ближе и культурно, и цивилизационно, чем к Манезийской. Не без специфики, конечно, но где ее нет, этой специфики? Еще надо подумать, где ее больше — в Песках или на той же Маль-Серене с ее матриархатом, или в Бермонте с его клановостью и закрытостью.

— А как решается вопрос с браком? — недоуменно уточнила она через некоторое время. — Если осенью драконицу догнал один, а весной — другой?

— У нас вообще мало постоянных пар, в отличие от людей, — пожал плечами младший Валлерудиан. — Мы с трудом выносим долгое пребывание на одной территории с другими драконами, ты не смотри, что сейчас все во дворце, это вынужденная мера. Люди, кстати, нас так не раздражают, знаю много мужчин нашего племени, которые спокойно и долго жили с человеческими женщинами. Семьи с драконицами у нас создаются только после многих лет общения, любви и принятия друг друга, только тогда, когда оба уверены, что смогут выносить супруга. Многие так и проживают всю жизнь вне брака. Если женат, то в полет летаешь только с женой. В большинстве же своем драконицы живут отдельно, детей воспитывают сами. Наши с Нории родители, кстати, поженились только когда ему 35 исполнилось и он получил Ключ. И то, у матери в Лонкаре был свой дом, куда она периодически уходила отдохнуть. Наш случай уникальный, редко бывает, чтобы у одной женщины были дети от одного мужчины. Но отец всегда догонял только ее, — с некоторой даже гордостью закончил Энтери. — Настойчивый был, и уговорил все-таки.

— Настойчивость у вас в крови, — усмехнулась Ани, облокачиваясь на красные подушки, лежащие на лавке беседки. — Энтери, а что означает приставка — эн к имени? Я несколько раз слышала, как тебя Нории называет Энти-эн.

— Все просто, — Энтери потеребил свисающий пышными вьющимися побегами дикий виноград, полностью покрывающий беседку шапкой зелени, — нужно знать, как у нас образовываются имена. Красноволосые все носят имена, заканчивающиеся на «и». Это отсылка к имени Белого целителя, Инлия. Когда происходит инициация Владыки, к его имени прибавляется еще одно «и». Нории раньше был просто Нори. Сокращать имя позволено только родственникам и близким друзьям, а также наставникам — в кругу семьи и друзей я Энти. А эн или эна — это смягчение, как если бы тебя назвали Ангелиночкой. Но так называть постороннего, не близкого непозволительно.

Вопросов у нее было бесконечное множество, но пришлось остановить себя, потому что время шло к вечеру, а сделала она сегодня немного. Ани поднялась, с сожалением оглядела беседку, улыбнулась дракону.

— Спасибо, Энтери. Необыкновенно приятно с тобой было поговорить.

— И мне, — внимательно глядя на нее, сказал младший брат Нории.

Принцесса прошлась по парку — она успела привыкнуть к яркости и пышности местной растительности, к внезапно появляющимся среди деревьев резным павильончикам и беседкам, фонтанам и небольшим прудам, в которых играла рыба, полюбовалась на свои розы и, умиротворенная, отправилась во дворец. К вечеру поднимался ветерок и было уже почти не жарко. Было хорошо и спокойно.

Спокойствие никуда не делось и когда Суреза передала госпоже, что Владыка хочет поужинать с ней и ждет на ужин в своих покоях. Отлично. Она как раз хотела обсудить дела.

Освежилась, отметив мимоходом, что зеркало уже успели заменить, переоделась, дополнила письмо рассказом о традициях страны драконов — Алинке будет интересно — и направилась в покои Нории.

Дракон ждал ее, откинувшись в кресле, улыбнулся, наблюдая, как принцесса аккуратно присаживается напротив. Круглый столик был заставлен кушаньями, свежо и пряно пахло зеленью и сладко — ароматной клубникой, некрупной, плотной, горкой выложенной на блюдо. Ани не удержалась, взяла две ягоды, пока дракон разливал лимонад, попробовала и зажмурилась от удовольствия. Необыкновенно.

— Почему ты не с гостями? — спросила она, наблюдая, как открывает он крышки глубоких мисок, кладет ей мясо, янтарный рис с овощами, поливает острым соусом.

— Захотелось побыть с тобой, — Нории склонил голову и ключ мазнул его по плечу. — Я хочу отвезти тебя на море, принцесса. Полетим?

— Ночью? — спросила она насмешливо.

— Сейчас еще вечер, а я могу ускориться, если потом коснусь тебя и восстановлюсь. Хочешь? Успеешь покупаться на закате.

Она покачала головой, опустила глаза к тарелке. Сегодня все какое-то необыкновенно вкусное.

— Ты обещал научить меня справляться с силой. Больше недели прошло, Нории. Ты закончил полеты?

— Да, — пророкотал он. — Но это завтра, Ангелина. Полетишь со мной?

— Нет, — ответила она. И улыбнулась.

Владыка-дракон смотрел задумчиво. Встал, и она чуть напряглась, но он подошел к окну, закрыл резные ставни. Затем к другому.

Спальня погружалась в полумрак, и еда вдруг потеряла вкус.

— У меня для тебя подарок, — глухо сказал дракон и хлопнул в ладони, выключив свет. — Подойди ко мне.

— Ты же знаешь, я не принимаю подарков, — во мраке комнаты сквозь ткань рубахи было видно, как мерцает орнамент у него на теле. Но глаз не было видно. И выражения лица.

— Подойди, Ангелина, — мягко произнес он, — не бойся. Я не обижу тебя.

— Я не боюсь, — возразила она резко. Спрятанная внутри ярость вдруг стала раскручиваться, и принцесса нащупала стакан лимонада, сделала несколько глотков. Встала и двинулась к окну. Глаза, привыкшие к яркому солнцу, почти ничего не видели, и она осторожно шла к мерцающему силуэту, думая о том, как же легко ему удается выбивать ее из колеи.

— Ты улыбалась, но изливалась холодом, а сейчас злишься, — пророкотал он совсем близко. Взял ее за руку, опустился на колени. — Смотри, Ани-лиша.

Она не сразу сообразила, что он делает и куда смотреть. Дракон потянул ее вниз, на теплый ковер, не отпуская руки, протянул ее вперед, в мешанину теней и сумрака — и она вздрогнула, наткнувшись на что-то теплое и живое. В темноте открылись два красных глаза, и вдруг сложилась картинка — зевающая пасть, темные уши, хвост.

— Это малыш тер-сели, — сказал дракон тихо, — ты им понравилась и они решили взять тебя в хозяева. Будет тебя охранять, когда подрастет. Дух совсем маленький, поэтому его даже в темноте не очень видно. Но он подрастет.

— Но мне он не нужен, — проговорила Ангелина растерянно, и духов щенок заскулил.

— Не обижай его, — укоризненно произнес Нории. — Он не будет тебе мешать. Им хорошо с людьми, но не ко всякому человеку пойдут. Вырастет — будет появляться рядом в моменты опасности. И еще они очень любят детей, играют с ними, помогают усыплять, жар снимать. Когда у тебя будут дети, увидишь.

Ангелина представила себе своих гипотетических детей, общающихся с собачкой наподобие тех, с которыми она играла в сокровищнице. Ситуация из тревожной становилась комической. Темнота, и двое на коленях, рядом, гладят сопящего щенка.

— Я же не знаю, как его кормить, Нории. И вообще, честно говоря, не очень люблю животных.

Щенок ткнулся теплой головой ей под руку, лизнул пальцы. Полли бы сейчас визжала от восторга, но Ани была далека от умиления. Еще одна привязанность к этому месту ей ни к чему.

— Они любят проточную воду, сами находят ее. Пока мы не вернулись, — тихо рассказывал у ее уха дракон, — они жили в подземных реках, очень глубоко. Только вода, больше ничем кормить не надо, убирать за ним не надо. Подаришь ему шерстяной коврик и позволишь несколько раз поспать с тобой, чтобы привык и не так скучал по своим. Хотя тер-сели обещали навещать его.

— Суреза будет в восторге, — серьезно ответила Ангелина, уже смирившаяся с тем, что отказаться от теплого подарка не получится. Не выбрасывать же его в окно.

— Она не увидит, — рокочуще рассмеялся Нории, вставая. Ани поднялась, опираясь на его руку.

— А у тебя есть свой тер-сели?

— Я предпочитаю спать с женщинами, — пророкотал дракон совсем близко, так, что она замерла, наклонился, мимолетно и мягко скользнул губами по ее щеке, шее, провел, едва касаясь, рукой по спине. И отступил, и хорошо, что отступил. Потому что Ангелина едва сдержалась.

«С женщинами из гарема».

— Нории, — четко произнесла она, и в комнате похолодало, — не смей оскорблять меня. Я не давала тебе разрешения прикасаться к себе.

— Все-таки боишься? — спросил он насмешливо.

Темнота сгущалась и дрожала яростью, ожиданием, гневом, и снова между ними двоими заискрил воздух, не в силах выносить столкновение двух мощных аур, равных сил.

— Мне просто неприятно, — отчеканила Ани, глядя ему в глаза. — Я ожидаю от тебя достойного поведения, Нории. Или я для тебя ниже твоих нани-шар, что их желания ты учитываешь, а мои-нет?

— Не боишься, — сказал он низко и, кажется, улыбнулся, — рассержена. Почему, Ангелина?

Она помолчала. Но она привыкла не врать себе и не хотела уклоняться от ответа сейчас.

— Ты расстроил меня, Нории.

— Знаю. Я хотел тебя расстроить. Прости меня, Ани-лиша.

Они оба понимали, что речь идет не о недавних прикосновениях. Напряжение ушло, оставив пустоту и темноту, двоих, стоящих друг напротив друга, и едва ощутимое чувство горечи.

— Это ничего не меняет. Я уйду, Нории, — сказала она устало.

— Знаю, — повторил он. — Но ты обещала мне месяц.

— Уйду сразу, как закончится срок. Оставь себе щенка.

— Хорошо, — произнес он рокочуще. — Но я сделаю все, чтобы ты не захотела уйти.

— Совершишь невозможное?

Дракон засмеялся и хлопнул в ладони. Включился свет.

— Давай ужинать, Ангелина. Будешь вина?

Ей снова было легко и спокойно, хоть прошедшее столкновение еще играло в крови. Ани любила ясность. Если играть, то в открытую.

— Конечно, — сказала принцесса. И улыбнулась, на этот раз искренне.

На следующее утро Нории зашел к своим нани-шар, оглядел их — болтающих и молчащих, сонных, как котята, и деловитых, бодрых, улыбнулся, когда девушки наконец-то обратили на него свое внимание.

— Вы были мне отрадой, мои нани-шар, — сказал он гулко, — дарили мне свою любовь и тепло. Но я больше не позову никого из вас, и если вы хотите домой, то позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Кажется, в гареме никто не удивился.

— А если не хотим? — робко спросила Зара. — Если дома плохо?

— Мы бы хотели доучиться писать и читать, — сказала еще одна девушка, и почти все закивали.

— Если не хотите, — девушки переживали, кто-то тихонько всхлипывал, — останетесь здесь как мои гости, — нани-шар повеселели, — но без обязательств передо мной.

— Шеен-шари больше не будет сердиться? — спросила пухленькая Казина, утирая слезы. Нории чувствовал себя почти людоедом.

— Будет, — сказал он, улыбнувшись, — но не на вас.

 

Глава 6

— Знаешь, почему твоя сила начинает действовать, когда ты злишься?

Ангелина покачала головой. Нории привел ее на берег маленького пруда, в водной глади которого, отражающей небо, омывали свои длинные ветви серебристые плакучие ивы. Дворца видно не было, и если бы не яркое жаркое солнце, вполне можно было бы представить, что она в парке дворца Рудлог. Там тоже был пруд, и тоже росли вокруг ивы.

— Сильные эмоции убирают внутренние барьеры, которые ты сама себе построила. Твой огонь не горит свободно, он постоянно в клетке, постоянно сжат так, что в любой момент готов вырваться. И когда контроль ослабевает, ты уже не можешь с ним справиться.

Нории сидел на траве, подняв лицо к солнцу — грелся. Ани же, наоборот, ушла в тень, прислонилась к стволу дерева, купающего свои ветви в пруду, и слушала.

— Поэтому нужно уметь избавляться от излишков силы. У вас, красных, удивительная особенность — чем больше вы используете свой огонь, тем больше становится ваш резерв. И каждый последующий сброс энергии все сокрушительней. Поэтому, — он усмехнулся, сощурился, — вы такие яростные. Но если силу расходовать постоянно и небольшими порциями, то взрыва можно избежать.

Принцесса стояла с непроницаемым лицом. Было донельзя странным то, что об особенностях ее родовой магии рассказывал посторонний.

— Я говорю только о женщинах дома Рудлог, и еще о дочерях Синей Богини, хоть они и куда слабее. Ведь вы сами по себе — неиссякающие источники, — добавил Нории. — Мужчинам проще — хорошая драка, физическая нагрузка, риск, ночь с женщиной — у мужчин дух неразрывно связан с телом, и не требуется эмоциональной отдачи, чтобы убрать излишки силы. Коронованные мужи очень редко испытывают приступы ярости — достаточно им того, что они держат землю, над которыми поставлены первопредком. Но бывает, хоть и сил у них это отнимает больше.

— И у тебя бывает? — поинтересовалась Ангелина, раздумывая, присесть ли на траву, или все-таки сохранять видимость делового разговора хотя бы с ее стороны.

— И у меня, — усмехнулся Нории. — Бывает.

Он помолчал, словно вспоминая что-то, и снова усмехнулся.

— Не знаю, как у вас сейчас, а до войны все престолы были буйными. Кстати, ведь на троне Рудлог никогда женщин не было?

— Мать была первой, — сдержанно ответила принцесса. — До нее всегда был старший наследник мужского пола, а у деда она оказалась единственной. А уже у нее шестеро дочерей родились. Я и мои сестры, хотя больше трех детей у Рудлогов не бывало. Вот так не повезло трону.

— Понятно, — задумчиво сказал дракон, рассматривая голубое в белизну небо. — Невезение иногда бывает предназначением, Ани-лиша. Просто так ничего не бывает. У всего есть своя причина и своя цель. Тем более для тех, кто является носителем божественной крови.

Она хотела спросить, какова причина смерти ее матери или цель войны и пребывания драконов в горе в течение столетий. Но сдержалась. Не время язвить.

— Женщины вообще ближе к богам из-за лунного цикла, кровь их постоянно обновляется, поэтому и сила больше, хоть и накапливается куда дольше, — продолжил Владыка, и голос его, рокочущий и негромкий, успокаивал — она все-таки села на траву, прислонилась спиной к дереву. — И вспышки реже, но куда сильнее. Если сравнивать ауры, то мужская большая, нечеткая и стихия почти прозрачная. А женская — меньше, но плотнее, ярче, мощнее. У вас, дочерей этого мира, вообще все сложнее, чем у мужчин. Мы становимся теми, кто мы есть, в период созревания семени, тогда же проявляется первостихийная сила, которая постепенно растет с возрастом. У вас же все завязано на крови и мощь то взмывает, то снижается. Первый пик — когда девушка созревает, второй — при инициации после брака. А вот при рождении детей могут какие-то родовые способности вовсе уйти. Ведь ребенок — тот же эмоциональный артефакт для забора энергии. И для сброса энергии нужна душевная открытость, чистая эмоция, не ограниченная волей или запретами. Материнское чувство дарит такие чистые эмоции…

Дракон повернул голову, глянул на скрытую в тени ивы старшую Рудлог.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, Ани-лиша?

— Нет, — после некоторой паузы сухо сказала она.

— Ты должна любить или ненавидеть то, что делаешь, чтобы твой огонь расходовался, пояснил он, улыбаясь. — Мужчинам королевской крови достаточно просто иметь женщину, тебе же нужно любить того, с кем спишь. Мы можем подраться просто так, для разминки, тебе же нужна злость или ненависть для боя. Просто усталость тела никак не влияет на твою силу.

Она холодно смотрела на него — Нории, как всегда, спокойно говорил о вещах интимных, что ей было дико, но информация была нужна и принцесса заставила себя слушать — как слушала бы лечащего врача.

Он снял рубаху, растянулся на траве, повернув к ней голову, сощурился, потянулся. Красные волосы путались с сочно-зеленой травой, напоминая мазки художника-импрессиониста.

— Как же я люблю солнце, — сказал он как-то тоскливо, — нет ничего лучше. Солнца и неба.

— А я люблю дождь, — сдержанно сообщила Ани, — и прохладу.

Нории сквозь прикрытые веки глянул на нее, провел рукой по траве, как погладил.

— Скоро здесь снова будут идти дожди, принцесса. Обязательно.

Высокая трава вдруг зашелестела, разошлась клином к пруду — будто под зеленью близко и быстро кто-то пробежал, но Ани никого не увидела — только брызги, когда невидимка прыгнул в воду. Дракон проследил за ее удивленным взглядом и засмеялся.

— Это твой щенок, пришел поплавать.

Принцесса нахмурилась.

— Кстати, почему я, проснувшись, обнаружила его в своей постели? Ты обещал мне забрать его.

Ангелина ни за что бы не призналась, что испугалась чуть ли не до крика, почувствовав в ногах что-то живое и теплое.

Владыка невозмутимо пожал плечами.

— Я же говорил, тер-сели тебя выбрали. Иногда к нам привязываются вне зависимости от того, хотим мы этого или нет, Ани-лиша. Я просил его остаться со мной, но они не слуги и сами выбирают, с кем быть.

Из воды доносилось похрюкивание, периодически виднелись всплески, будто там играла большая рыба, но малыша все еще не было видно. Ани вдруг очень захотелось туда, в воду, где совсем не жарко и легко.

— Я не возьму его в Рудлог, — снова сказала принцесса.

— Воля твоя, — откликнулся дракон спокойно. Он вообще был чересчур спокоен сегодня. — Хотя он мог бы помочь тебе убирать излишки силы. Духи вообще очень восприимчивы к энергиям изначальных стихий. Правда с твоим огнем, — он мечтательно улыбнулся, — все равно нужно еще что-то.

— И что же? — спросила она скептически.

— Вот, например, твои розы, — принцесса недоуменно подняла брови. — Ты не просто трудишься, тебе это нравится. Правда?

— Правда, — подтвердила принцесса насмешливо.

— И огонь, сжигающий тебя, становится меньше и смирнее. Поэтому, огненная принцесса, тебе нужно научиться иногда делать то, что тебе хочется. И от чего ты получаешь удовольствие. Так ты сможешь контролировать свое пламя. Вот тебе сейчас чего хочется?

— Чтобы ты от философии перешел к практике, — не говорить же, что хочется скинуть одежду и поплавать в пруду, рядом с ныряющим водяным духом. — Потому что розы не спасают меня от взрывов. А остальное, — он пристально глянул на нее, и Ани чуть не запнулась, — мне недоступно.

— Или ты не позволяешь себе открыться, — уточнил Нории. Было такое ощущение, что кожа его впитывает солнце и начинает сильнее отливать перламутром, и едва заметные линии орнамента на теле казались солнечными сверкающими нитями. — Попробуй почувствовать мою ауру, Ани. Видеть ты ее сможешь только после замужества и инициации. Закрой глаза, расслабься и мысленно потянись ко мне.

Она почувствовала сразу же — знакомая ласковая прохлада, будто по телу ее, по коже, сквозь волосы и пальцы, чуть щекоча, пробегают струи воды и потоки воздуха. Даже замерла — так было хорошо и свежо.

— Да, для тебя все просто, — довольно пророкотал дракон. — Так ты можешь определять носителей божественной крови. Только с желтыми не усердствуй, можно ментальный удар получить. А теперь то же самое, только со своим пламенем. Ощути его. Потрогай. Сможешь нащупать потоки — сможешь управлять ими.

— Как это должно ощущаться? — спросила принцесса, не открывая глаз.

— Как будто ты сжимаешь в руке чье-то сердце и можешь заставить его биться быстрее или замереть. Или как будто пытаешься удержать двух драконов за извивающиеся хвосты.

— Очень смешно и информативно, — пробормотала она, чувствуя себя слепой и неумелой. Со стороны Нории веяло прохладой и это отвлекало. Перед внутренним взором, вздымаясь языками пламени выше деревьев, медленно крутился огненный смерч, весь состоящий из жгутов чистой энергии, и она растерялась — вот она сидит у дерева, и она — человек, а вот она лениво и торжественно кружит потоками пламени, и она — огонь, огромный, высокий, мощный. Закружилась голова, будто принцесса смотрела на землю с высоты.

— Хочешь, рассержу тебя? Тогда сразу все увидишь, — предложил дракон, посмеиваясь. Отвлек ее — Ани снова была в своем теле, и она сердито взглянула на греющегося на солнце Владыку, поджала губы. Вспомнила чувство покалывания в кончиках пальцев, будто по подушечкам ударяли туго натянутые струны стихии. Попыталась нащупать эти струны — не руками, ощущениями. Струна легла в ладонь, принцесса рефлекторно сжала кулак — и тут же почувствовала «извивающийся драконий хвост» — в руке пульсировала, билась, как живая горячая змея, огненная энергия, рассерженно ворчала и плевалась искрами.

Открыла глаза и совсем неприлично уставилась на едва видимую огненную плеть, с шипением стелящуюся по траве, выжигающую ее, изворачивающуюся петлями, тухнущую в близкой воде пруда, ойкнула и выпустила ее из руки. И тут же устыдилась своего поведения.

На берегу пруда сидел щенок тер-сели, будто весь состоящий из прозрачной воды, в которой отражалось небо, и с опаской принюхивался к дымку от подпалин на берегу. Дракон улыбнулся, видимо, вид у нее был совсем растерянный.

— Теперь у тебя все получится. Только тренируйся на открытой местности, Ани-лиша.

— А… это всегда будет в виде плети? — спросила старшая Рудлог.

— Потом будешь придавать ту форму, которая удобнее, — пояснил Нории. — Мне удобней плети. Четери формирует клинки, их ты видела. Энти предпочитает снаряды.

Щенок побрел к ней, улегся в ногах, и она настороженно потрогала его пальцами ноги. Как есть капля воды, только большая и в форме страшненькой собаки.

— Тут только водяные духи живут? — поинтересовалась Ангелина.

— Они нам ближе, — Владыка привстал, облокотился на руку, — поэтому и живут рядом. Есть еще духи. Их великое множество. Подожди, сейчас покажу, — он прислушался к чему-то и засвистел — мелодично, с переливами, короткую музыкальную фразу несколько раз подряд.

Засвистел ветерок и стало совсем хорошо. Щенок поднял голову, прислушался, рявкнул-тявкнул, и в ответ ему возмущенно засвистели невидимки, так громко, что тер-сели прыгнул назад и попытался забиться принцессе под коленку. Вода, впитанная в озере, медленно уходила в землю, и он снова становился прозрачным.

На пальцы Нории села, соткавшись из воздуха, диковинная зверушка — крошечный, размером с воробья, котенок с крыльями, такого цвета, какого бывает рассеянное перьевое облако, освещаемое светом. И он сам был как маленькое перьевое облачко, с туманным пушком, с прозрачными светлыми глазами. То ли котенок, то ли пушистая совушка с четырьмя лапами. Засвистел, кося глазами на Ангелину.

Дракон приподнялся и осторожно погладил крохотного духа по спине.

— Это анодари, дух воздуха.

— Хороший, — сказала Ани, разглядывая «совенка». Дух что-то чирикнул, взлетел, пронесся мимо, огладив ее щеку ветерком. — Почему они выглядят так? Собаки, котята…

— Они разные бывают, — Нории покосился на пруд, встал, стал раздеваться, и Ангелина опустила глаза. — Просто принимают ту форму, которая им нравится. Подглядели у людей и подражают.

— А кому подражают песчаники? — удивилась Ангелина, разглядывая свои коленки.

— Людям, конечно, — пророкотал дракон гулко. — Разные есть духи. Они не добрые и не злые, просто воплощение той стихии, в которой зародились. Есть духи мертвой земли — песчаники, топники, путаники, вы их еще чертями зовете. И есть духи живой — змеевики, например, они в лесах живут. У каждой стихии свои. А есть еще совсем удивительные, мы их называем анхель, а вы — ангелы. Чистая благодать Триединого. Говорят, там, где они появились, все будет хорошо. Да, Ангелина?

Ани не ответила. Он снял штаны, пошел к пруду. Принцесса упорно смотрела в землю.

— Не хочешь? — спросил он, шлепая по воде.

— Хочу, — сухо ответила первая Рудлог, — но не пойду.

Он хмыкнул, нырнул, поплыл, отфыркиваясь, как конь.

Конь с красной гривой.

Ани отстранилась от ныряющего в пруду дракона, снова закрыла глаза. Нащупала струны пламени уже обеими руками, полюбовалась на играющие обжигающие плети в своих руках. Как все просто. Теперь бы научиться использовать их.

Открыла глаза в тот самый миг, когда вода в пруду встала горбом, как рассерженная кошка; устремилась вперед — к иве, откатилась назад, вынося ошарашенную принцессу на середину пруда, к легко улыбающемуся Нории.

— Ну знаешь ли, — сказала она растерянно и зло и вмазала ладонью ему по лицу. Получилось неловко и вскользь, и от движения Ани ушла под воду. Вынырнула — Нории смеялся, поплыла к берегу. Мешало расплывшееся вокруг платье, но она упорно плыла, не обращая внимания на налипшие на лицо волосы. Вода была прохладной, песок под ногами, когда принцесса добралась до берега — мягким, но она слишком злилась, чтобы наслаждаться этим.

Вышла в траву с подпалинами — вода с одежды текла ручьями, отжала, не поворачиваясь, волосы. Взяла рубаху Нории и ушла за дерево — переодеваться.

Владыка невозмутимо плавал еще некоторое время, затем по берегу раздались шаги — Ангелина села подальше, потому что ее удобное место под ивой было залито водой. Мокрые волосы холодили кожу.

— Ты украла мою одежду, — сказал он со смешком.

— Можешь надеть мое платье, — едко произнесла принцесса, не глядя на него. Он гулко расхохотался, уселся на траву спиной к ней, как был, нагишом, откинулся на локти, подставляясь солнцу. Ани мазнула по нему взглядом — плечи были красивые, рельефные, и спина широкая, и по спине этой струйками с волос, потемневших до цвета старого красного дерева, текла вода. Хорош, что сказать. Удивительно, при такой грациозности, пусть и мужской, налитой, и такой низкий голос, как гул огромных барабанов.

По ногам ее пробежал ветерок, погладил влажную кожу, словно извиняясь.

— Не сердись, — произнес он расслабленно, любуясь на играющую бликами воду, — иди искупайся. Я не буду смотреть. Нам сюда принесут обед и полотенца, одежду для тебя. Время есть. Я послал зов Энтери, он распорядится. Обсохнем и я еще тебя поучу.

На ее коленях материализовался крохотный анодари, чирикнул, потерся мордочкой о рубаху, и Ани осторожно погладила его пальцем — малыш взъерошился — чисто воробушек. На ощупь был как плотный туман. Встала — дух вспорхнул, засвистел, метнулся к деревьям. Подошла к пруду, босыми ногами по влажной траве, оглянулась — светящийся на солнце дракон полулежал с закрытыми глазами, да еще и отвернул голову в сторону. Сняла рубаху и быстро-быстро зашла в воду.

Плавала долго: пришли слуги, быстро расставившие блюда и кувшины с напитками на низком столике под тенью разлапистой, широкой ивы, Нории успел надеть штаны и принести на берег полотенца и одежду для нее, и теперь сидел у стола, скрестив ноги, отщипывая куски у плоской лепешки и отправляя их в рот. Отвернулся, как только Ани стала двигаться к берегу, и она спокойно вытерлась, надела легкое платье. Телу было хорошо и ей тоже.

— Я попросил принести для тебя кое-что, — сказал дракон, когда она подошла, села напротив. Кивнул на стол — между горшочками и блюдами лежала тонкая, золотая цепочка с подвеской в виде небольшой шестиугольной пластины, в углах которой драгоценными камешками размером чуть побольше пылинок были выложены знаки Великих Стихий. Золото украшения было тусклым, потемневшим, и темные линии на пластине складывались в странный сложный узор — ломаную спираль с неровными дольками, с поперечными рваными полосками. Нахмурилась, покачала головой.

— Это не подарок, — ответил Нории на ее молчаливый отказ. — Считай это моим извинением.

Ангелина иронично улыбнулась. Хитрец. Лукавый ящер.

— Это мой старый амулет, ситория, — невозмутимо продолжал Владыка, раскладывая кушанья по тарелкам. — Когда я получил Ключ, сила бесновалась. Однажды проснулся в своих покоях — а вокруг сад, трава и цветы под ногами, и деревья пробили мраморный пол и выросли до потолка, — он улыбнулся, — пришлось сдерживать. Он поглощает всплески. Не много, но чтобы контролировать себя в большинстве случаев поможет.

Принцесса снова взглянула на подвеску. Рациональность прежде всего, не так ли?

— Он накапливает твою стихию и при необходимости ее можно извлечь. Бери, Ани-эна. Снимешь, когда выйдешь замуж. Если муж будет хорррошший, — дракон глянул на нее, и глаза стали темно-вишневыми, и голос понизился, — то он тебе не понадобится.

— Как им пользоваться? — Ангелина подхватила цепочку пальцами. Украшение было тяжеленьким, холодным, чуть покалывающим. Расстегнула непривычный замок, завела руки за шею — пластинка легла чуть ниже ключиц, попробовала застегнуть. Нории молча встал, обошел ее, сел позади. Перехватил цепочку, скользнув прохладными пальцами по шее, убрал мешающие волосы и застегнул. Принцесса сидела с прямой спиной.

— Закрой глаза, — пророкотал он сзади, — почувствуй его.

Снова крутилась вокруг пылающая аура, и прозрачно-голубое сияние силы дракона пульсировало волнами сзади, а на груди ее перед внутренним зрением наливался теплым нежным светом небольшой цветок — бутон был закрытым, плоским, как у маленького лотоса.

— Если понадобится, — рокотал он тихо, и хотелось расслабиться, откинуться назад, но она привычно сдержалась, — он усилит тебя, отдаст накопленное пламя. Но осторожнее, вовремя останови выброс силы, иначе он иссушит тебя. Первые разы нужно будет положить руку на пластину, потом сможешь использовать мысленно. Только, прошу тебя, используй в крайних случаях, с твоим пламенем выброс может быть катастрофическим.

— Спасибо, — вежливо отозвалась Ангелина, пытаясь мысленно дотронуться до желтоватого «цветка» — он дрожал, трепетал лепестками.

— Я рад, что ты приняла его, — Нории встал. — Ешь. После обеда научу тебя ставить щит так, чтобы не вливать в него всю силу. И так, чтобы ты могла двигаться с ним.

— У меня занятия с твоими нани-шар после обеда, — сообщила Ангелина, разглядывая остро пахнущее рагу со странной травой и бобами. И мясом.

— Проведешь позже, — откликнулся он, непонятно чему усмехнувшись. — Сегодня ты ученица. Будешь со мной до вечера.

Рациональность превыше всего, да. Когда еще он найдет время ее учить?

Щенок тер-сели куда-то пропал, а может спал, невидимый. Иногда прилетали любопытные анодари, быстро-быстро махали крылышками, наблюдая, собирались в стайки, зависая у щитов. Щиты у нее получались огромные, и Нории, легко касаясь ее плеч пальцами, корректировал, показывал, как делает он — нити силы сплетались кристаллическим кружевом, твердели, образовывая переливающиеся небольшие полусферы, послушно утолщающиеся, увеличивающиеся или сжимающиеся почти до макушки. Ощущение было, будто они стояли в большом мыльном пузыре.

Ани устала от жары, и если б не близкая драконья прохлада, наверняка бы уже страдала от головной боли. Они плавали по очереди, отдыхая, обсыхали, затем снова тренировались.

— Как ты получил Ключ? — спросила она во время одного из перерывов. Слуги периодически появлялись, приносили чай, лимонад, и сейчас принцесса с удовольствием пила горьковатый лимонный напиток, поглядывая на вытирающегося неподалеку дракона.

Он совсем не стеснялся, и то ли она привыкла, то ли устала уже очень, то ли взыграло упрямство — он ведь специально ее смущает, но глаза опускала все реже. Тем более, что там было, на что посмотреть. И только когда он ловил ее взгляды, отвечала ледяным и ироничным выражением. «Я знаю, зачем ты это делаешь». Или равнодушным, будто смотрит на дерево.

Деревья, кстати, вокруг тоже были красивыми.

— В тридцать пять лет каждый из моего племени должен провести ночь в Храме Синей, — ответил он, натягивая штаны. — Я спал и видел сны, а когда проснулся — в руке был ключ, а меня трясло от мощи.

— Так это Ключ дает силу? — уточнила Ангелина.

— Нет, — он покачал головой, — Ключ — это просто символ, отметка Великой, ее дар и благословение Владыке. А стихийная сила дается с рождения. Я говорил тебе, что пик у мужчин приходится на созревание.

— В тридцать пять лет?

— Мы ведь живем дольше, Ани-эна. И созреваем, и старимся позже. Сколько сейчас живут люди в твоей стране?

— По-разному, — она задумалась, припоминая статистику. — До 80 доживают почти все, больше трети переходят за сотню. Но у нас очень хорошо поставлена медицина, профилактика, да и виталистов мы обучаем массово.

— Я впечатлен, — сообщил дракон после недолгого молчания. — В наше время единицы из людей доживали до 60 лет. Виталисты тоже были, да и мы всегда помогали с лечением, но на всех, конечно, не хватало.

Он помолчал еще немного.

— Ты устала? Хочу показать тебе, как меняться. Ты же полиморф, а ни разу не оборачивалась. Или уже завтра?

— Сегодня, — ответила она твердо. Кто знает, что может случиться завтра?

Оказывается, в огромном саду было еще много мест, где она не успела побывать. В одно из них и привел ее дракон.

— Верблюд, — сказала она, разглядывая белоснежное одногорбое животное, с высокомерным выражением на морде глядящего на подошедших людей. Вокруг раздавалось блеяние, ржание, рычание и рев — ревели небольшие изящные антилопы; сильно пахло животными. Владыка привел ее к выстроенным по обе стороны от парковой дороги загонам с небольшими навесами, широкими поилками и кормушками, и все это очень напоминало небольшой зоопарк.

— Верблюдица, — поправил он ее. — Это девочка. Здесь все звери — дары жителей Песков.

— Ты хочешь, чтобы я обернулась в верблюдицу?

Он склонил голову и посмотрел на принцессу — затем на меланхоличную белую «девочку», улыбнулся.

— Выбор небольшой — есть еще лошади и овцы, из тех животных, которые не боятся людей. А что тебе не нравится? Она беленькая, красивая, смирная. Ты тоже должна быть белой, как и все Рудлоги.

Он снова осмотрел «девочек» и невозмутимо добавил:

— Да и выражения лиц у вас сейчас похожи.

Принцесса и верблюдица глянули на него одинаково неодобрительно. Дракон протянул руку за ограждение загона, ласково потрепал белую обитательницу «зоопарка» по лбу.

— У каждого живого существа есть аура, — начал он, будто рассказывал сказку, — и ты можешь обратиться в кого угодно. Или во что угодно, если в нем есть жизнь. В дерево, например.

— И в дракона могу? — поинтересовалась Ангелина.

— Можешь, — усмехнулся Владыка. — Только пока не нужно. Потренируйся на тех, кто примерно равен тебе по весу, привыкнешь жить, двигаться в чужом теле — и тогда можно. С крыльями нужно быть осторожной, запутаешься в полете, пока не умеешь контролировать себя, упадешь и разобьешься. При первых оборотах ощущение, будто на тебе неправильно надетая, тесная одежда, и пока не приноровишься, не нужно экспериментов. Хотя я мечтаю увидеть тебя драконицей, принцесссса. Интересно, какой ты будешь.

— К делу, Нории, — нетерпеливо произнесла Ани, игнорируя мечтательные нотки в голосе дракона.

— Все просто, — Нории взял ее руку, положил на морду смиренно вздыхающей верблюдицы. — Закрой глаза. Почувствуй ее ауру, запомни ее форму. А затем мысленно сверни свое пламя в эту форму, аккуратно, не тороп…

Перед ним стояла вторая белая верблюдица и нетерпеливо фыркала. Первая поджала уши, взревела и унеслась под навес, высоко вскидывая ноги.

— Что же ты такая быстрая, — укоризненно сказал дракон и погладил Ани по спине. По белым бокам пробежала раздраженная дрожь. — Пройдись, почувствуй свое тело. Если получится — пробегись, но недолго.

Верблюдица сорвалась в галоп и он недовольно покачал головой. Упрямая Рудлог. Все ей нужно сразу.

Бегала долго, подпрыгивала, ложилась на землю, пробовала щипать траву, пить, а он посмеивался, глядя на то, как она серьезно подходит к делу. Затем вспомнил свое первое обращение — ведь носился так же, чуть не сломал крыло, когда садился.

— Набегалась? — спросил Владыка, оглаживая бока подошедшей верблюдицы — шерсть жесткая, плотная. Та рявкнула, отступила назад. — Теперь просто разверни ауру обратно, убери форму.

Он успел еще увидеть возмущенное лицо принцессы, ослепительно блеснувшее нагое тело, мелькнувшую тяжелую грудь, круглый живот — и закрыл глаза, стянул рубаху через голову, протянул вперед.

— Я забыл, извини. Что оборот практически всегда оставляет без одежды.

— Я это знала, — шурша рубахой, проворчала Ангелина. — Тоже забыла. От чего это зависит?

Нории, не открывая глаз, пожал плечами.

— От таланта, наверное. Я могу скомбинировать одежду обратно, но это сложно. Есть несколько младших драконов, которые легко оборачиваются обратно в одежде, если только не устали. При этом стихия их не сильна. Ты оделась?

— Да, — сухо ответила первая Рудлог. — Мышцы болят.

— Завтра будет еще хуже, — Нории медленно шагал вдоль ограждения загонов, рассматривал животных, и Ани шла за ним, слушала. — Я говорил — недолго. Тело твое меняется, мышцы работают по-другому, энергии больше потребляется. Надо привыкать понемногу, Ани-лиша. Если к ночи будет не заснуть от боли, пошли за мной, я помогу тебе.

— Справлюсь, — ровно сказала Ангелина. — Нории, Алмаз… один маг говорил нам, что мы не можем пребывать в теле животного более получаса. Почему?

— Через несколько лет сможешь, — они, наконец, вышли из «зоопарка» и направились ко дворцу. Солнце уже заливало западный склон неба красным и золотым, а с другой стороны уже темнела быстро надвигающаяся ранняя осенняя ночь. И опять пахло цветами, сладко и терпко, и опять звонким хором вступали на ночную смену птицы. Было привычно и почти уютно, будто все здесь знаешь. — Это зависит от тренировок. Когда мы оборачиваемся, не только мозг влияет на тело, но и тело на мозг. Животное подавляет человека и есть риск остаться навсегда зверем. Но чем больше перекидываешься, тем сильнее контроль. Мы можем сутками быть в теле дракона и оставаться с ясным сознанием. Как ты себя чувствовала в другом теле?

— Непривычно, — отозвалась Ани. Босиком по дорожке было идти больно, попадались камушки, какие-то колючки, и она старалась ступать аккуратно, глядела под ноги. — Если начинала думать, как идти, как управляться — сразу спотыкалась. Ты прав, похоже на тесную одежду. А отключала разум и все получалось. Ох!

Она, заговорившись, наступила-таки на колючку, и теперь стояла на одной ноге и злилась — из-за нелепости ситуации, из-за того, что больно, из-за того, что он сейчас начнет помогать, прикасаться. Пусть рубаха почти до колен, все равно неудобно.

Нории глянул на нее, улыбнулся, без лишних слов присел.

— Обопрись на меня, Ангелина.

Принцесса положила руки ему на плечи — кожа прохладная, чуть влажная, упругая, и терпеливо ждала, пока он извлекал иголки, рассматривал ступню. Встал, легко взял ее на руки и понес ко дворцу.

Встреченные слуги провожали их выразительными взглядами. Ани молчала. Раненой ногой ступать в пыль — еще заразу занесешь, а с местной медициной об антибиотиках и не слышали. Да и негоже ей орать и вырываться.

Суреза, накрывавшая ужин в ее покоях, аж засияла, приложила руки к груди и быстро-быстро вышла из спальни. Нории уложил свою невесту на кровать, снова осмотрел ступню, провел аккуратно ладонью — защипало, закололо крохотными иголочками. Ангелина встала, покачалась с носка на пятку.

— Спасибо. Ты ведь и сразу мог меня вылечить, Нории.

— Мог, — сказал он, склонив голову. — Позови меня, Ани-эна, если телу будет больно. Позовешь?

— Нет, — раздраженно сказала она ему в спину. Дракон уходил, и слава Богам — сегодня его было слишком много для одной принцессы. Хотя день прошел очень плодотворно, надо признать.

Тело ломало все сильнее. Горячая ванна с травами чуть расслабила, массаж размял мышцы и боль отступила. Чтобы к ночи вернуться снова. Жилы тянуло так, что Ани ерзала, проклиная отсутствие обезболивающих и свою резвость. Снова сходила в горячую ванну, но и это средство перестало помогать. Больно было до слез, казалось, что мышцы просто выворачивает, натягивает до предела. «Справлюсь сама», — твердила она себе, когда ноги начало сводить судорогами, и пришлось сгибать-разгибать их, зажимая зубами край подушки, чтобы не кричать. «Справлюсь», — почти плакала, когда, измученная и неспособная заснуть, на дрожащих ногах в очередной раз шла в ванну, а потом обратно. «Справлюсь!» — когда легла на живот, вцепившись в простыню и тихо стонала, находясь уже в полубессознательном состоянии. Даже во время цикла не было так больно.

И когда тело закололо и стало отпускать, уже не было сил повернуть голову. Мужские руки прошлись от лодыжек до затылка, мягко, чуть касаясь, и за ними уходила боль, мышцы расслаблялись. Только пробормотала «Спасибо» и провалилась в сон.

Стоявший над ней Нории невесело улыбнулся, поднял тонкое покрывало и укрыл упрямую до глупости и саморазрушения Рудлог.

«… Удивительно, что наши родовые способности так легки в изучении, и тем обидней, что мы так долго действовали интуитивно, не зная своей силы. Поколение за поколением мы понемногу теряли знание о себе, пока не получилось шесть девиц с огромной силой и невозможностью ее применить. Я всегда думала, что над нашим родом висит какое-то проклятье. Сами посудите — дед был алкоголиком, бабушка умерла рано, оставив одну дочь, прадед погиб нелепо, подавившись, прапрадед страдал нервным расстройством… Супруги Рудлогов практически все умирали рано, даже если взглянуть на маминых мужей — наш отец погиб, Маринин — погиб, Святослав Федорович чудом остался жив. И мама умерла не своей смертью. Ни в одной династии нет такого количества не своих смертей, разве что в вырожденной и прервавшейся Блакорийской. И это наводит на неприятные мысли. Василина, Владыка Песков говорил о том, что наш предок, Седрик, в союзничестве с блакорийским королем (насколько я помню, тогда правил Виланд Блакори) заключили драконий народ в гору, когда они прилетели заключать мирное соглашение. Оставим в стороне техническую сторону вопроса — я не знаю такой силы в мире, которая могла бы это осуществить. Если это правда, вне зависимости от причин этого поступка (которые тоже очень хотелось бы понять), то на ум приходят вполне определенные выводы. Надо бы найти специалиста по проклятиям, чтобы осмотрел нас. Странно, что эта мысль пришла только ко мне, наши предки вполне могли догадаться…»

Ангелина покрутила в пальцах золотую «ручку», задумалась. Тело немного ныло, вполне терпимо, и она уже решила, что вечером потренирует и оборот, и управление огненными «плетьми». Но без чрезмерности, как вчера.

Она вдруг вспомнила уверенные руки, легко касающиеся ее тела и снимающие боль, и чуть не задохнулась от непривычных, сладких, ненужных ощущений — так перехватило дыхание. Закрыла глаза. Хватит.

Стопка листов, исписанных с двух сторон черным грифелем, терпеливо дожидалась на столе, пока ее свернут, запечатают и отправят адресатам. Завтра Василинин день рождения. А послезавтра Энтери понесет эту почти-монографию сестрам. Дай Боги и Красный отец, чтобы все было хорошо. Чтобы ничего страшного ни с кем из них не случилось за ее отсутствие.

Утро этой пятницы выдалось насыщенным — из Тайтаны вернулся Ветери, груженый подарками от эмира Персия Владыке Нории, заверениями в восхищении, дружбе и готовности помочь соседу и приглашениями для Владыки посетить Эмират. Уставший дракон поспал всего пару часов и затем на своеобразном собрании, где присутствовали Нории, Четери, Энтери, прилетевший с моря Мири и Ангелина, рассказал о своем полете. О том, с каким изумлением его встретили, и с каким почетом и пышностью принимали. О бесконечных и медленных разговорах с эмиром, который кажется ленивым и рассеянным, но за видимостью этой скрывается острый ум. О том, что граничной полосе торговли — быть. О том, что эмират готов вложиться в постройку дороги до Истаила, но строить сам, без сопровождения местных не может — оказывается, Пески защищают себя сами.

Ангелина с интересом выслушала об эффекте блуждания. Вот значит, почему в Истаиле до сих пор не появилась ни одна поисковая группа. В том, что ее ищут, она не сомневалась.

Ветери продолжал рассказывать. О вопросах, словно заданных невзначай — какие ископаемые есть в стране, что успели разведать, в какую сторону планируете развиваться. О предложении выделить специалистов-управленцев, экономистов, международных юристов, способных помочь построить функциональное государство. И не только управленцев, но и учителей, врачей — тех, кто готов ехать работать за драконье золото. О том, что они с радостью продадут нефте- и газодобывающее оборудование, но не лучше ли просто пустить в Пески их, эмиратские, компании, которые уже имеют опыт в добыче, будут исправно платить налоги, в том числе и на сверхприбыль, и отдавать стране часть добытых ресурсов?

Ани слушала и хмурилась — как она и предполагала, эмир не растерялся и постарался сразу обеспечить себе приоритет в отношениях с возрождающимся соседом. Надо срочно написать Василине о встречных мерах, расписать подробно. Иначе упустят шанс прочно привязать к себе Пески. Если еще и Йеллоувинь встрянет в борьбу за благосклонность соседа, то для обеспечения приоритета останется и правда выйти замуж. Чтобы уж наверняка соединить их страны.

Принцесса с сомнением посмотрела на Нории, оценивая плюсы и минусы подобного шага, поймала ответный удивленный взгляд, поджала губы и снова обратила внимание на рассказчика. Продать себя за долгосрочный договор о приоритетном партнерстве между Песками и Рудлогом? Без сомнения, прекрасная идея. Видимо, жара все-таки действует на способность рационально мыслить. Иначе как объяснить то, что прошел какой-то неполный месяц, а она уже не воспринимает замужество с доисторическим ящером как нечто чудовищное и абсолютно невозможное. Скорее, как крайне маловероятный, но возможный стратегический шаг.

Хотя вряд ли такие жертвы понадобятся. В конце концов, что могут предложить Пески в обмен на товары из Эмиратов, помимо золота? Да, его много, но оно конечно, а в бюджете должны быть сбалансированы доходная и расходная часть. Чем они могут торговать? Коврами, верблюжьим молоком да шерстяными тканями? Так в Эмиратах этого полно. А вот в Рудлоге подобную экзотику воспримут с восторгом. Хотя это, конечно, даже половины процента от расходной части не скомпенсирует. Зато потом — будет добыча, будет и торговля на совсем другом уровне. А пока пусть связи налаживают простые люди.

Можно же делать это с двух сторон — пусть Энтери летит на свою свадьбу, а заодно обговорит с губернатором Теранови возможность торговли и со стороны Рудлога…

Ветери продолжал говорить — о технических чудесах, которые встретил во время пребывания в Тайтане, об изменениях в укладе жизни соседей, о высоких зданиях, машинах и магазинах. О всем том, что было частью ее мира и только через очень продолжительное время могло стать частью мира этого.

Драконы общались, Ангелина кратко помечала свои замечания на листе бумаги. После нужно будет поговорить с Ветери, передать ему обратно дела по городу, рассказать, что она успела сделать. И плотно заняться планом развития страны. С достигнутыми соглашениями дело пойдет куда быстрее.

Принцесса ушла с импровизированного совещания только когда время подошло к обеду, ведь после нужно было проводить урок у нани-шар. Тем более, что информативная часть закончилась и пошли описания того, как его встречали, деталей быта — всего того, что она и так знала. Попрощалась с мужчинами, сдержанно улыбнулась в ответ на задумчивый взгляд Нории и вышла.

После ее ухода Ветери, наконец, с облегчением замолчал.

— Передохни, — весело посоветовал ему Мири, пододвигая кувшин с лимонадом.

— Передохнешь тут, — сухо высказался Ветери, — когда на тебя таким взглядом смотрят. Я уже забыл, когда столько болтал о пустяках.

Он сделал несколько глотков, помолчал.

— Владыка, что хочу сказать. Эмир сладко поет и кажется дружелюбным, но вряд ли за пять веков отношения между странами изменились настолько, что стала возможна безвозмездная помощь. Мы слабы и легко нам впасть в зависимость, пустив в Пески чужаков и отдав им право добычи наших богатств. Мы не знаем о нынешнем мире почти ничего, а, значит, эти кон-суль-танты, которых он предлагает, будут иметь возможность обманывать нас, работая на Тайтану. Впереди, Владыка, налаживание контактов с другими странами, и слабых среди них нет. А у нас нет человека, который бы смог играть с ними на равных, и нет уверенности в том, что приглашенные люди будут верны нам. Даже эта Рудлог, — Ветери кивнул на дверь, — прости, Владыка, думает она прежде всего о выгоде своей страны, а потом уже о Песках.

Нории поморщился.

— Ей нужно время, Ветери. Ты говоришь, нет людей. А как же ты?

Драконий дипломат пожал плечами.

— Нории, я один. А у людей — целые дипломатические корпуса, это такие службы, в них работают тысячи человек. Эмир любезно снабдил меня книгами с новыми законами, которых обязаны придерживаться все страны в отношениях между собой. Мне неловко признать, но я часть слов просто не понимал. Обмануть нас, Нории, проще простого, нет уже былой славы, когда мы были сильнейшими и могущественными.

Драконы внимательно слушали его и хмурились.

— Но! — Ветери обвел соплеменников торжествующим взглядом. — Ценности в мире все те же: земли, вода, пища, золото и ресурсы. И, как и прежде, кто их контролирует, тот и силен. Так что у нас два выхода — либо принять покровительство сильной державы и навсегда впасть в зависимость, получив быстрое развитие и весь опыт, который прошел мимо нас, но при этом — внешнее управление. Либо крепко держаться за свою землю и всегда быть в догоняющих…

— Либо приручить эту женщину так, что она станет любить Пески больше, чем Рудлог, — вдохновенно прервал его Мири. — Огненный цветок, однажды распустившийся в песке, давший жизнь и надежду… какая песня получится!

— Как бы этот цветок не спалил окончательно наши Пески, — жестко высказался Чет, глянув на Нории. — Ты правда отказался от женщин из гарема? Выдержишь ли? Или потом придется снова наполнять твой цветник?

Нории покачал головой.

— В этом в любом случае не будет необходимости, — ответил он, и Мастер отчетливо скрипнул зубами. — Успокойся, Чет. Она будет моей.

 

Глава 7

В небесных чертогах уже почти месяц лили дожди, и братья Великой Богини, как всегда в ее сезон, тосковали по своей маленькой жене. Но не смели переступить порог ее дворца, стены которого были построены из белоснежного тонкого песка, дождя и лазурной текучей воды, создающей арки и окна, полы выложены плитами чистейшего сверкающего льда с вкраплениями застывших навечно на самом пике цветения желтых водяных лилий и пушистых нимфодей.

Каждый из супругов Синей Богини старался превзойти других в подарках: так появились вокруг лазурного дворца вечноцветущие сады от Зеленого; небесные своды, трепещущие воздушные занавески и ковры из теплой поземки от Белого, веселые змейки-прислужницы от него же, купальни из жидкого огня от Красного — в них любила греться и воспарять богиня после странствий по миру, светильники из застывших ломаными цветами золотистых молний. Поблескивал в саду выстроенный Желтым павильон из ограненных кристаллов хрусталя, зависших в воздухе и тонких бамбуковых трубок, игравших музыку ветра, под которую так хорошо спалось; украшен он был большими зеркалами, в которых можно было увидеть прошлое и настоящее.

В небольшом ледяном кубе, стоявшем в спальне Синей пульсировало и вздрагивало живое сердце Черного Жреца, которое он вырезал своим кривым клинком и бросил к ногам богини, перед тем, как уйти туда, откуда нет выхода. Поэтому и кочевала божественная любовь по чертогам своих братьев, покоряясь сезонам — никто из Великих не желал любить свою жену там, где насмешливо подрагивало, век за веком замедляя свое биение, кровоточащее сердце.

Над Небесным Градом шел дождь. Братья играли в кости, расположившись у Желтого Ши — только у всемирного гармонизатора можно было быть уверенными, что не вспыхнет драка и не поссорятся они, как было уже не раз. Красный ревел и сверкал глазищами, он проигрывал и не любил этого.

— БРАТ НЕДОВОЛЕН, — отстраненно заметил Желтый, поднося к носу цветок медового шиповника.

— Потому что его дочь все еще в Песках? — спросил Зеленый, перекатывая в руке кости. Белый насмешливо улыбнулся, и улыбку эту заметил Божественный Воин.

— Поспорим, Инлий? Не бывать моей дочери твоей!

Спор этот возникал раз от разу, но чаша равновесия все еще балансировала без перевеса, и интересно им было, и важно наблюдать за ней.

— Будет, Иоанн, — улыбнулся Целитель. — Если ТЫ НЕ ВМЕШАЕШЬСЯ.

— Я не вмешиваюсь по пустякам, — заревел Красный, — довольно моей крови, чтобы справиться.

— В конечном счете все решат люди, — примирительно проговорил Ши. — Не будешь же ты отягощать себя земной судьбой ради ЕЩЕ ОДНОГО СПОРА.

Но Воин его не слушал.

— Если она откажется, отдашь мне право трижды навестить Воду в твой сезон, — предложил он.

— Если она станет его женой, ты их обоих благословишь и не будешь более чинить препятствий, — легко согласился Белый.

Зеленый молчал. Ему незачем было спорить — к его сыновьям притянуло сразу двоих дочерей Красного, и это усилило и их, и его. А вот за оставшихся будет битва. Кто откажется получить под свое покровительство толику божественного огня?

— Она справится, — проревел пламенем Красный.

— Он справится, — ветром вторил ему Белый.

Боги играли, а на Туре продолжали жить, действовать и ошибаться их потомки, на которых издревле была завязана судьба этого мира.

Столовая гарема была заполнена едва ли наполовину, и Ангелина с удивлением оглядела тихих и печальных девушек, сидящих за столами.

— А где остальные нани-шар? — спросила она.

— Часть уже уехала к родным, — ответила Зара, — а еще есть те, которые боятся выходить.

— Я же говорила, что не нужно меня бояться, — мягко, чтобы не дать прорваться раздражению, произнесла принцесса. Почему каждый раз надо убеждать этих дурочек в том, что она не кровожадна?

— Они переживают, что вы рассердитесь, что мы еще здесь, — пояснила одна из девушек.

— Вы же потребовали от Владыки, чтобы он отказался от нас, — добавила тихо другая. — Теперь он хочет только одну жену. Вы договорились, да?

— Отказался? — ледяным тоном проговорила Ани, и тут же мысленно отругала себя — и так тихие нани-шар совершенно поникли.

— Вчера он сказал, что больше не нуждается в нас, — объяснила Зара. — Сказал, что мы можем идти домой. Но мы хотим доучиться, госпожа Ангелина. Пожалуйста.

Остальные робко закивали.

— Понятно, — ровно сказала первая Рудлог. — Девушки, я не просила вашего господина об этом. Мы не договорились. Позовите ваших боязливых подруг и начнем занятие.

Она снова писала слова и слоги на мраморной «доске», снова просила читать вслух предложения, расписывала цифры и объясняла правила сложения-вычитания. И думала, на удивление, не злясь. С одной стороны, поступок его логичен и является вполне красноречивой декларацией. С другой — не слишком ли он самоуверен? Ведь знает же, понимает, что она не останется. Да, как-то за несколько прошедших дней они слишком много стали друг о друге понимать.

После занятий она взяла полотенца, запасную одежду и ушла на берег пруда — тренироваться. И, вопреки своему решению не перенапрягаться, снова упорно создавала огненные плети — они слушались мысли, хлестали с необычайной точностью, снова перекидывалась в верблюдицу и обратно, бегала по поляне и отдыхала после, купаясь. Вокруг весело носилась стайка анодари, чирикала, напрашивалась на ласку, и принцесса осторожно гладила крылатых «котят», улыбаясь их возне. Снова оборачивалась, затем держала щиты.

Дракон появился через часа три, когда она опять носилась по поляне. Покачал головой — она фыркнула, разделся и ушел плавать. За ним пришли слуги, накрыли ужин, с любопытством поглядывая на пьющую воду верблюдицу. Ани проверяла, сколько выдержит, пока не станет туманиться сознание. Допроверялась — когда обернулась, уйдя за деревья — чтобы там же одеться, ноги уже не держали, и тело наливалось знакомой болью.

— Иди ко мне, — пророкотал Нории, давно уже сидящий у столика, ужинающий и наблюдающий за ней. — Я помогу.

А когда бы он не помог?

— Не хочу, Нории, — привычно отозвалась Ангелина, подходя к столику.

— Хочешь, — насмешливо сказал он и принцесса отвела взгляд.

Трапеза получалась печальной и молчаливой. Все было как всегда — и солнце светило, и радостно, весело плескала вода в пруду, стрелами проносились водяные паучки, пели птицы, и трава была зеленой. Но дракон был задумчив, и Ани тоже тосковала. Непонятно почему. Неизвестно, из-за чего.

— Ты станешь моей женой, Ангелина? — вдруг спросил Нории.

— Нет, — произнесла она, чувствуя, как щиплет в носу и больно становится горлу. Взяла чашку чая, торопливо отпила. Руки дрожали — от перенапряжения? Он усмехнулся.

— О чем думаешь, принцесса?

В голове было пусто.

— Завтра день рождения моей сестры, — сказала она, — Василины. Той, что корона выбрала вместо меня. Мы шесть лет не отмечали его вместе, и я надеялась, что в этот раз семья будет рядом.

Чай был вкусным. С горчинкой, крепкий, сладкий.

— Ты переживаешь из-за выбора? — поинтересовался Владыка, внимательно глядя на нее зелеными глазами. — Злишься на сестру, что она заняла твое место?

— Это, как оказалось, ее место, — Ангелина пожала плечами, чуть поморщилась от ноющей боли. — Не злюсь, Нории. Мне не дают покоя причины этого. Я не обижена, я хочу решить задачу. Что в ней было такого, чего не было во мне?

— Может, твоя судьба просто в другом месте?

Она промолчала, пробуя остро пахнущий плов.

— Расскажи мне, почему вы так долго не виделись? — попросил дракон, ничуть не расстроившись из-за возникшей паузы.

— Был переворот, — сухо пояснила принцесса, — мы спаслись чудом. Сестра вышла замуж. Нас искали. Чтобы не подставлять ее под удар, мы уехали в другое место. Жили в деревне, как простые люди. Не очень богато, поэтому и не могли часто к ним в гости ездить. Да и опасно это было. До сих пор бы жили, если бы не случайность — так бы и не нашли.

— Я бы тебя нашел в любом случае, — заверил ее Нории, откидываясь спиной на ствол дерева и блаженно прикрывая глаза. — Ты могла изменить внешность, но твою ауру не спрячешь. Хотя в таких случаях не бывает случайностей, это судьба, предопределенность.

Даже если бы он нашел ее раньше — разве это бы что-нибудь изменило?

Ани снова поморщилась от боли, и дракон, не открывая глаз, позвал:

— Иди ко мне, принцесса. Дай мне выспаться и не думать, как ты опять мучаешься из-за своего невыносимого упрямства. Если ты сейчас не подойдешь, я к тебе приду сам, ночью. Ты хочешь этого?

— Не нужно, — повторила она серьезно, — я не хочу. Не приходи, Нории.

— Я тебя сейчас свяжу и вылечу насильно, — пригрозил он, склоняя голову и разглядывая ее со странной улыбкой.

— Пей чай, Нории, — отозвалась она легко. Как же хорошо знать и быть уверенной, что никакого насилия от него точно быть не может.

Перед сном боль в теле была уже полегче, почти выносимой, и на ночь снова она грелась в ванной, чтобы успокоить мышцы, и попросила у Сурезы заварить какую-нибудь обезболивающую траву — вдруг поможет?

— Это кора ивы, имбирь, куркума, крапива, — вдохновенно перечисляла Суреза, пока Ангелина подозрительно принюхивалась к вареву и размышляла, не испортит ли себе этим желудок, — полынь, валериана…

Выпила, прислушалась к себе, легла. Боль притупилась, но никуда не ушла, с наслаждением терзая тело, а вот валерьянки, видимо, в питье добавили с лишком, потому что она бодрствовала, безразлично глядя в потолок и слушая пение птиц в саду, а мозг спал. Странное состояние оцепенения, будто под наркозом — а все чувствуешь. И хочется подняться, снова пойти в ванну, чтобы дать передышку корчащемуся от перенагрузки организму, а никак. И злишься на себя за невозможность уступить даже в мелочи, и прислушиваешься к звукам в холле — там журчит фонтан, и никто не спешит открыть дверь и помочь ей. И уже думаешь встать, преодолевая слабость, и самой пойти просить о помощи. И оттягиваешь этот момент, сколько можешь, хотя по щекам уже катятся слезы, и зубы сжаты, и тело напряжено так, что еще чуть-чуть, и начнутся судороги.

Сколько прошло времени, когда в холле раздался звук открываемой двери? Все-таки пришел. Она выдержала, а он нет. Наконец-то!

Но шаги затихли у двери в спальню. Остановился. С закрытыми глазами принцесса видела мягкое голубоватое сияние его ауры, и ждала. И чуть не разрыдалась в голос, когда сияние это стало удаляться.

— Нории, подожди, — хрипло и едва слышно проговорила она. — Помоги мне. Пожалуйста.

Она так и лежала с закрытыми глазами, когда кровать прогнулась под севшим на край ее драконом, когда он скинул покрывало — тоже молча, быстро прошелся руками по телу, принося успокоение. Никакой эротичности, но ей все равно было зябко и боязно. И дыхание сбивалось, и она старательно жмурилась, как маленькая — смешно и страшно самой было от этого, и только чуть вздрогнула, когда он погладил ее по голове, потянулся за покрывалом. И когда она уже думала, что все закончилось, вдруг ощутила легкое касание прохладных губ на своем соске, быстрое, острое, непозволительное, и застыла, слушая, как он встает и уходит.

Сжалась на постели в комочек, натянула покрывало до подбородка и тихо застонала в подушку, вцепившись ногтями себе в бедро. Хотя хотелось кричать и выть, и крушить все вокруг. Он разрушил ее жизнь, разрушил ее саму, ее представление о себе, ее уверенность в том, что она может справиться с чем угодно, и этого теперь не изменить — не убежать, не уйти, потому что этот мужчина всегда будет с ней и в ней, где бы она ни находилась и как бы ни старалась она забыть. Принцесса цеплялась за мысли о семье, но это не приносило спокойствия, ругала себя идиоткой, потерявшей понятие о чести и гордости, и ей было все равно, полыхала жаром, презирала себя, язвила — каково это — быть как все? Не выдержала, встала, зажгла свет в комнате и села дописывать письмо.

«… Василина, сестренка, поздравляю тебя с днем рождения. Я обязательно поздравлю тебя лично, подождать осталось совсем немного. Я помню тебя совсем маленькой, да я и сама была ребенком, и мне было страшно любопытно, какой ты станешь, когда вырастешь. Ты выросла мудрой, моя сестричка, мудрости не хватает мне, кажется, вся она досталась тебе. И цельной. Я пишу среди ночи, так что не пугайся некоторой сумбурности, мне тревожно, я очень скучаю. Сомневалась ли ты когда-нибудь в себе? Не помню такого. Ты всегда знала, чего хочешь и что правильно, и пусть это не казалось правильным мне — жизнь показала, что ты была права. Знаешь, меня в моей неизвестности успокаивает только то, что Мариан там с тобой, рядом. Он не допустит, чтобы что-либо случилось, я уверена.

Целуй племянников, у них замечательная мама. Целуй сестер и отца. Будете праздновать, знайте, что я мысленно с вами. Я вас очень люблю, хоть я и редко это говорила, кажется, вообще никогда, надеюсь, вы знаете это. Как мне плохо, Васюш, как тоскливо и непонятно…»

Ангелина остановилась и старательно зачеркнула последнее предложение. Много-много раз, заштриховала, так, чтобы никто не смог прочитать.

Ничего не изменилось. Она вернется домой.

Только теперь эта необходимость делала ее несчастной.

С утра были розы — верные утешители, сорняки пололись весело, и чем аккуратнее становилась очередная клумба, тем больше порядка образовывалось у нее в голове. Она уже дошла до середины цветника и пришла во вполне умиротворенное состояние — трудно не успокоиться, когда стоишь согнувшись, на коленях, и занимаешься монотонной работой. И успокоилась бы совсем — если бы не услышала раздраженный женский разговор.

— Огни, Владыка знает, что делает и не нам его судить, — говорила одна женщина. Ангелина подняла голову — драконицы шли по дорожке за зарослями шиповника и не видели ее.

— Он слишком мягок, — зло возражала вторая, — Огни права. Я еле сдерживаюсь, когда вижу, как эта Рудлог проходит мимо. С таким видом, будто она здесь хозяйка, ни капли раскаяния, ни стыда, ни сочувствия. Ей все равно.

— Она такая же, как все Рудлоги, — отвечала Огни, — таким был Седрик. Нории пытается договориться с ней по-хорошему, однако красные признают только силу. Только стали проигрывать в войне и сразу запросили мира. И предали. И с этой будет так же, увидите. Она убедит Владыку, что покорна и безопасна, и уйдет, оставив нас умирать.

Ангелина встала. Не будет же она прятаться. Три драконицы увидели ее одновременно, и на лицах их не было привычного равнодушного выражения — там была ненависть, злость и боль.

— Все услышала? — резко осведомилась Огни. — Скажешь, мы неправы? Скажи, что останешься с ним, что тебе не плевать на нас и на свой долг крови, Красная.

— Скажу, что это не ваше дело, — спокойно ответила принцесса, отряхивая руки. Воздух вокруг звенел от ярости.

— О нет, — зашипела драконица, подходя к цветнику, — это наше дело. Это мое дело, красная, потому что твой предок отнял у меня все — мою жизнь, моего мужа, моих родных. Сколько бы лет ни прошло, такие долги не оплачиваются временем. И лучше бы тебе согласиться на роль жены, потому что это шанс для твоего рода закрыть этот долг. Хотя это не вернет детей, умерших в горе, не вернет лучших из нас.

Она шагала прямо по розам, остановилась в каком-то полуметре и уже кричала прямо в лицо принцессе, за какие-то секунды впав в истерику.

— Если ты откажешься, тварь, я прокляну тебя еще раз, чтобы не было тебе покоя, чтобы ты почувствовала, каково это — жить и одновременно умирать! Чтобы твои дети рождались и подыхали в муках, как наши, чтобы весь твой проклятый род был выведен под корень, и все, в ком есть кровь красного! Ну, чего молчишь, тварь! Тварь!

Она замахнулась, и Ангелина, спокойно пережидавшая буйство красноволосой — ответов там очевидно не требовалось, да и могла ли она опуститься до таких же криков и перекошенного лица? — вдруг разозлилась и полыхнула силой. Драконица отлетела, врезалась спиной в шиповник — полетели вниз листья, лепестки, зашипела и снова бросилась вперед.

Сзади кто-то удивленно рявкнул, но Ангелина даже не успела оглянуться — перед ней с невероятной скоростью появился Четери, поймал в объятья беснующуюся, красную драконицу, сжал ее крепко.

— Огни, Огни, приди в себя, девочка, — она рыдала, уткнувшись в плечо воина-дракона, рыдала совершенно безудержно и горько, буквально повиснув на нем.

Принцесса отвернулась и пошла ко дворцу.

Есть ли ей место среди этой ненависти?

Четери пришел через пару часов, уселся в кресло в холле под неприязненным взглядом Сурезы, которая, тем не менее, позвала опять что-то пишущую госпожу из спальни и почтительно выставила перед ожидающим драконом лимонад и сладости.

Заодно, может, и шеен-шари что-нибудь съест, а то пришла с утра расстроенная, ничего не поела, зато чая своего выпила чашек пятнадцать, и все писала, писала. А на самой лица нет.

— Слушаю тебя, — вежливо произнесла принцесса, аккуратно усаживаясь на кресло — с прямыми плечами, сложив руки на коленях. — Пришел поговорить об Огни?

— А надо? — поинтересовался дракон. — Тут, кажется, все понятно. Я к тебе с просьбой, женщина.

— Слушаю, — сдержанно повторила Ангелина.

Чет недовольно глянул на нее, помолчал.

— Ты завтра передаешь письмо с Энтери.

Она чуть наклонила голову.

— Я хочу тоже передать послание. Одному человеку. Ты сможешь сделать так, чтобы твои родные его передали кому надо?

— Насчет родных не уверена, — осторожно произнесла очень удивленная принцесса, — но если ты скажешь адрес и фамилию с именем, то слуги смогут найти этого человека… Кто это, Четери?

— Одна женщина, — нехотя проговорил он. — Моя женщина, — добавил резко, — я встретил ее, когда мы искали тебя. Она помогала нам, но мне пришлось улетать срочно, и я не смог сказать ей… кое-что.

Ангелина с недоумением глянула на запнувшегося воина. Он смутился? Нет, показалось.

Да. Далеки драконы от реалий современного мира.

— Четери, — сказала она со вздохом, — если она вам помогала, то, скорее всего, она сидит в тюрьме.

Он страшно сверкнул глазами, подобрался — пробило даже ее.

— В лучшем случае она под следствием и наблюдением, — продолжила Ани, — это же очевидно, как ты не подумал? Неужели пятьсот лет назад, если бы у вас в стране похитили кого-то из Владык, вы бы не вычислили и не наказали бы сообщников?

Он молчал и слушал ее. И играл желваками.

— Если даже она на свободе, за ней точно следят. И, прояви ты интерес своим письмом — возьмут в заложники, чтобы обменять ее на меня. И что ты выберешь, Четери?

Она постаралась убрать насмешку из голоса. Получился ледяной сарказм.

— Пока я здесь, — добавила она, — любая попытка связаться с ней поставит ее под удар. Даже если я попрошу не трогать ее, решат, что я написала под давлением. Ты слышишь меня?

— Слышу, — сказал воин-дракон глухо. — Ты права. Спасибо. Почему ты сказала мне об этом?

— Ты же помог мне с утра, — сухо ответила Ангелина.

— Я искал тебя, чтобы поговорить о письме, — пробурчал дракон. — Это случайность. Огни неправа, что не сдержалась, но права по сути.

— Я не хочу это обсуждать, Четери, — принцесса поджала губы.

— Когда-нибудь, — сказал он, вставая, — тебе придется принять на себя это бремя. Так бывает, женщина. Мы еще не родились, а уже имеем обязательства. Нории не хочет заставлять тебя, он скорее убьет себя, чем причинит тебе вред. Ты не понимаешь, как тебе повезло, Красная. Будь я на его месте, ты бы давно уже платила по своим долгам. С удовольствием платила, женщина.

Она слушала его с каменным лицом.

— Что же, — сказала Ани ему в спину, — хорошо, что ты не на его месте.

День шел неторопливо и будто приглушенно. Принцесса была отрешена и задумчива, хоть именно сегодня снова приходили к ней посетители и просили о разговоре: женщины Истаила уговаривали ее прийти 1 ноября на праздник — вершину сезона Синей, после которой сила богини любви шла на спад. На празднике игрались свадьбы, и ее просили благословить новобрачных. После получения согласия гостьи задержались надолго — вели неспешные разговоры о жизни Города, интересовались обычаями родины шеен-шари Владыки, как бы невзначай расхваливали его — наивно и очень искренне, и она сама не замечала, как улыбалась бесхитростным комплиментам «Сильный, такого и слушаться не стыдно», «Дети от него красивые будут», «Вежливый какой, добрый, и жену бить не станет» и слушала.

В голове было тихо — она словно погрузилась в себя, и мысли, может, и мелькали, но эмоций не вызывали. Будто она наблюдала за всем происходящим со стороны, и наблюдение это было чуть печальным, чуть растерянным и рассеянным. Она не ощущала ни жары, ни легкого ветерка из окон, не слышала плеска фонтанов и разговоров слуг в парке.

И урок с нани-шар прошел спокойно — девушки словно чувствовали ее настроение, не галдели и не отвлекались. Они вообще делали успехи, и принцесса похвалила девушек — на удивление оказалось, что они и читают уже сносно, пусть медленно, и пишут — с ошибками, конечно, ведь невозможно дать за 2 недели программу рудложского языка. Но ведь пишут!

От похвалы девушки расцвели, приободрились, и в конце урока уже привычно болтали, расспрашивая Ангелину про то, кем работают женщины в ее стране. Ужаснулись, узнав, что работают везде — даже в армии служат!

— Несчастные, — покачала головой Казина, — вот что бывает, когда нет хорошего мужа, который может заботиться и защищать. Как Владыка Нории, — добавила она, взглянув лукаво на Ангелину.

Всеобщие попытки сосватать ее хитростью ли, угрозами ли, принявшие какой-то катастрофический характер именно сегодня, начали принцессу смешить.

— А у нас тоже ведь были богатырки, — напомнила девушкам Зара. — Тоже воевали. Помните? Песня о деве Горяне и войске императора?

Девушки наморщили лбы, а Зара, этот ходячий сборник фольклора Песков, прочитала отрывок:

— Только потом, — добавила Зара смущенно, — когда она половину войска положила, прискакал огромный воин, и дрались они три дня и три ночи, пока она не устала и не решила, чтобы не склоняться перед врагом, воткнуть себе в грудь нож. От ее крови земля заплакала, и небеса зарыдали, и воин тоже залился слезами, взял ее на руки, вытащил нож, вылечил, и пообещал, что никогда больше войско в землю Горяны не придет. А ее увез к себе за горы, и там они жили долго и родили много крепких сыновей…

Нани-шар вздыхали мечтательно. Глупые. Сказка хороша, когда она на бумаге. А каково этой деве было проиграть завоевателю? Который не дал ей даже умереть с достоинством? И увез туда, где она была чужой и где должна была признать то, что он сильнее ее? Позволил ли он ей быть воином, а не просто — женщиной?

Ангелина так же рассеянно пила чай в своей комнате, когда пришел Нории. Внимательно посмотрел на нее и снова предложил слетать на море.

И она согласилась.

В этот раз дракон летел невообразимо быстро, так, что ей пришлось согнуться, уцепиться обеими руками за выступающий шип гребня — только под бедрами было тепло от огромного тела, а воздух, сквозь который они неслись в сторону побережья, холодил, несмотря на накинутый плащ и палящее солнце. Впереди, на белоснежной шее ящера были привязаны сумки с полотенцами и наспех собранной слугами едой, и она все боялась, что потоком воздуха сорвет их и шмякнет о нее. И она упадет.

Потянуло уже морским горьковатым запахом, и дракон стал замедляться. Сел на знакомый пляж, стряхнул сумки с шеи. Повернул голову — Ани стало не по себе от взгляда немигающих зеленых глаз, распахнул огромную пасть, аккуратно подцепил зубами плащ и потянул на себя.

— Дай мне спуститься, — сказала принцесса недовольно, развязывая завязки под горлом и скидывая плащ на землю.

Он отвернулся. И взлетел. Сделал круг над морем, почти касаясь его брюхом, взмыл ввысь и плавно спланировал в воду, нырнув вместе с взвизгнувшей наездницей.

Плотная вода, мгновенно заглохший звук мира, парение в лазурной толще воды, соль, щиплющая глаза и горечью ощущающаяся во рту, изумленные разноцветные рыбки, стайками брызнувшие прочь, и вот уже не хватает воздуха — и, словно чувствуя, дракон выныривает к солнцу, лениво плывет по поверхности, давая отдышаться и прийти в себя. И снова ныряет, уже глубже — и ты крепко держишься за гребень, зло колотишь его по спине. Рядом проплывает невозмутимый гигантский скат, но ты пугаешься, прижимаешься к медленно скользящему в воде телу — и снова он выныривает.

— Нории, хватит!

Снова нырок, но ты уже угадываешь его движения и успеваешь набрать воздуха. И теперь внимательно рассматриваешь окружающую красоту — дно неровное, пестрое, цвета приглушенные и в то же время очень чистые, яркие — тут и странные, огромные сиреневые цветы с лепестками-иголками, лениво колышущиеся в толще воды, пронизанной почти осязаемыми лучами солнечного света, и колонии разноцветных кораллов, растущих вверх причудливыми наростами и веточками, похожими то ли на ветви деревьев, покрытых розовым и лиловым инеем, то ли на красные кровеносные сосуды, пьющие кровь моря. И трепещущие тонкие водоросли — ржавых и ярко-зеленых оттенков, в которых прячутся радужные рыбки. И медленно движущиеся полупрозрачные медузы, от маленьких, с ноготок, до гигантских, пульсирующих куполов с длинными фиолетовыми и синими нитями. И целые террасы из белоснежных коралловых «игл», похожие на заснеженные поля с неубранной замерзшей травой, в которых вдруг показываются глаза сердитых крабов. И фиолетовые, синие, зеленые краски кругом — дивный подводный сад, хрупкий, полный жизни мир.

Дракон выныривает, дает ей отдышаться и снова уходит под воду — Ани срывается с его спины и зависает в беззвучной мерцающей прозрачной синеве в нескольких метрах от поверхности. Платье парит вокруг куполом, волосы колышутся вокруг головы, внизу расстилается коралловый рай, а огромный белый ящер медленно, завораживающе кружит вокруг нее — невероятно большой, такой, что она кажется себе маленькой рыбкой рядом с акулой, чуть голубоватый в толще воды, со сложенными по бокам крыльями. Он внимательно следит за ней, мягко подныривает под нее и движется вверх.

И снова поднимаются они к поверхности, принцесса лежит без сил, раскинув руки и дышит, дышит, и мир снова прекрасен и ярок, несмотря на то, что мокрая одежда липнет к телу, волосы слиплись от соли и растрепаны — гребни остались в подарок подводным богам, а до берега далеко.

Дракон поплыл к берегу, обернулся прямо в воде, подхватил ее на руки и вынес на песок. Ангелина закрыла глаза, слушая звук шагов и биение сердца под прохладной влажной кожей, ощущая эту кожу пальцами — как хотелось впиться в нее ногтями, но сил не было вообще. И только когда Нории поставил ее на землю и потянулся раздеть, принцесса сверкнула глазами, отступила и ушла за чахлые пальмы — снимать промокшую одежду.

— Я полью тебя, — сказал он, подходя сзади, — иначе неприятно будет от соли. Не бойся.

— Я тебя вообще никогда не боялась, — сухо ответила принцесса. На волосы и спину полилась вода, дракон держал кувшин одной рукой, другой легко касался ее тела, обмывая. Большая ладонь двигалась по спине, плечам, вслед за потоком воды оглаживала руки. Он взял другой кувшин, присел — прохладная вода потекла по ягодицам, ладонь едва коснулась их, спустилась на бедра, прошлась вниз, к лодыжкам. Она стояла, не шевелясь. Две недели назад на этом же пляже она не позволила коснуться ее руки, а сейчас принимает его прикосновения и даже желает их.

— Повернись, — пророкотал он глухо, и принцесса развернулась, с вызовом взглянув на него сверху вниз. Он стоял на коленях и смотрел на нее темными вишневыми глазами, и столько было в этом взгляде, и во всей его позе — сильнейший мира сего служит своей госпоже — что она задохнулась, сжала зубы, чтобы не потянуться к нему тут же.

Дракон отодвинулся, наполнил кувшины водой из огромного бурдюка и снова подошел к Ани. Встал близко, глядя ей в глаза, и снова стал обмывать ее тело, не отводя взгляда. Рука двигалась медленно, аккуратно, не прикосновение — познание, узнавание, и тело слабело, а она сжимала кулаки и чувствовала, что пошевелись она сейчас, даже просто моргни — и все случится прямо здесь, на этом песке, в тени развесистых пальм. Либо она просто убьет его. В его лице появилось что-то нечеловеческое, хищное, и воздух стал потрескивать, покалывать их крохотными иголочками разрядов.

— Дай мне полотенце и одежду, — сказала она неровным голосом, разрывая чудовищное напряжение, сковавшее их и пространство вокруг них.

Нории шагнул назад, резко втянул ноздрями воздух и отошел.

В этот вечер он больше не прикасался к ней. Оделся сам. Отворачивался, когда она шла к воде и снимала одежду. Накрыл на покрывале простой ужин и тихо рассказывал про свою страну — какой она была, какие люди в ней жили. Спрашивал о ее жизни, и принцесса неожиданно для себя рассказала, как они жили после переворота и как их нашли. А Нории поделился тем, как ее искали.

— Я не хотел похищать тебя, Ани-лиша, — признался он, доливая ей лимонад. — Во дворец было не попасть, и я ждал твоей коронации, чтобы сразиться с твоим женихом и заявить на тебя права. Тогда бы все было проще. Тебе бы пришлось покориться традиции и уйти с мужем.

— А если бы я успела выйти замуж и консумировать брак? — спросила она жестко. — Что было бы тогда, Нории?

Он на мгновение опустил глаза, но сразу поднял их, склонил голову набок.

— Тогда бы мне пришлось взять старшую из твоих незамужних сестер, принцесса. Но я рад, что ты была свободна для меня.

Она пожала плечами.

— Естественно. Чем сильнее средство, тем лучше. Только я человек, Нории, а не средство. Или тебе все равно?

— А разве твой жених не был для тебя средством? — спросил он необидно, даже равнодушно как-то. — Тебе нужен был сильный муж для спасения Рудлога, мне — сильная жена для спасения Песков. Но сейчас мне не все равно, прринцессса. Я не знаю, каковы твои сестры, но ты вся такая, как нужно мне. Со своим огнем и своей яростью, непокорностью и нежеланием быть слабой. И ты только со мной сможешь быть слабой, Ани-эна. Только моя вода может усмирить твой огонь, уберечь тебя от выгорания. Я нужен тебе так же, как ты мне. Ты сама это знаешь.

— Нет, — ответила она упрямо и дракон усмехнулся.

Они вернулись во дворец, когда Истаил уже засыпал. Хозяин Города тихо пролетел на белеющими домами, над бодрствующим Базаром, над парком со знакомыми тропинками, пятнами прудов и беседок, опустился во внутреннем дворе с фонтаном и цветущими после поединка с Мастером апельсиновыми деревьями. Уставшая наездница его медленно спустилась по крылу, погладила крепкие длинные перья, сказала «Спасибо» и ушла спать. И сон к ней сегодня пришел быстрый, легкий и красивый. Снова она парила в толще воды над изумительным живым и красочным подводным миром, и сновали туда-сюда рыбы, величественно двигались медузы, а рядом беззвучно кружил в завораживающем танце огромный, невероятно красивый белый дракон.

 

Глава 8

30 октября

Солнце вставало над Милокардерами, играя и искрясь в языках начавших расти к зиме ледников, освещая хвойный лес, высоко поднимающийся в горы, кривые росчерки бурных горных рек, белые террасы горячих источников и проплешины оползней и камнепадов. Чуть к северо-западу поблескивало огромное вытянутое озеро, которого раньше не было — запруда, образовавшаяся при обрушении Драконьего пика.

С высоты драконьего полета городок Теранови выглядел игрушечным, а уж домик Таси — и вовсе крошечным. Энтери сделал круг над лесом, окружающим дом, тяжело опустился на поляну — полет был долгий, а он еще и с поклажей. Навстречу ему уже бежала младшая сестра Таисии, Лори.

— А Таська тебя в городе ждет на оглашение! — крикнула она прямо в озадаченную драконью морду. — Меня оставили предупредить, если ты не догадаешься!

Как, интересно, он должен был догадаться?

— Ты лети, лети, — тараторила Лорик, — я на вездеходе подъеду. Заждалась она тебя-то!

Людей собралось на площади между библиотекой и администрацией так много, что казалось, что площадь устелена пестрым колышущимся ковром. Горожане принарядились — мужчины крутили на головы праздничные химы, женщины вязали от лба до затылка красные и синие платки, подворачивали ими волосы и делали второй узел — уже на макушке. Было холодно, и люди притопывали в такт играющей музыке, пили горячительное из фляжек, болтали и вовсе не тяготились ожиданием, в отличие от Таси. Она, нарядно одетая, в справленной недавно теплой свободной дохе с капюшоном, стояла на помосте и вглядывалась в небо в ожидании своего дракона. Не забыл ли ее в своей жаркой стране? Не перепутал ли дни, не усомнился ли в своем решении? Простоит до вечера, не прилетит — пойдет домой жить, как раньше.

Позади нее с торжественным видом стоял жрец Синей и радовался, глядя на людей — давно уже свадьбы столько не собирали. Так много людей, что оглашение придется не в храме проводить, а здесь, на площади. А еще он совсем не волновался — Богиня ему шепнула ночью, что свадьба будет хорошей, а он уже давно научился отличать ее голос от надежды.

Энтери появился — белый, как птица на голубом небе и сердце Таси потеплело, нервно сплетенные руки расслабились, а народ заволновался, начал переговариваться.

— Гляди-ка, не врал старый Михайлис, и правда змей за Тасю свататься прилетел!

— То не змей, а теаклоциакль, темнота!

— Вот удивится Матушка Вилайтис!

— Чего он не садится? Уже на второй круг пошел!

— Да куда ему садиться-то, столпились все! Эй, дайте жениху место для посадки!

— Эй, разойдитесь!

— Да дайте отцу невесты пройти!

Народ заволновался, отступил из центра площади, образовав круглую площадку, и змей, обдувая людей ветром от крыльев, приземлился, сбросил с себя сумки, обернулся молодым красноволосым мужчиной. Голым — только на запястье левой руки черной лентой вилась тиньки с золотыми капельками на кисточках. Энтери мало оборачивался за эти месяцы, боясь, что тиньки развеется, и каждый раз при обратном обороте проверял, на месте ли она.

Женщины заахали, захихикали, зашептались, но дракон, ничуть не смущаясь, порылся в сумках, достал оттуда штаны, ботинки и рубаху, оделся. И только потом обратился к окружающим.

— Здравствуйте, добрые жители Теранови!

— Здравствуй, змей небесный, — нестройным хором отвечали окружающие его жители. Сзади напирали любопытствующие, где-то в толпе протискивался к зятю старый Михайлис, а за разноцветными химами и платками на помосте Энтери видел Тасю — улыбающуюся и глядящую на него.

— Так это ж архиолох, — раздался изумленный старческий голос и из толпы показался старенький пестренький Никойлис — из тех старичков, что они с Тасей встретили у библиотеки.

— Видать, змеи тоже архиолохами бывают, — глубокомысленно заметил кто-то из народа.

— Эй, подвиньтесь! — наконец-то на свободное место вышел Михайлис, покачал головой, глядя на легко одетого змея. Замерзнет еще, простудится, зачем дочери болеющий муж? И так в прошлый раз едва вытянули с того света. Старый охотник подошел, внимательно посмотрел на черную тиньки, хмыкнул, обнял дракона.

— Прилетел все-таки, — проворчал он. — Я уж за эти три месяца больше Таськи извелся. Она-то спокойна была, говорит — обещал, прилетит. А я думал, вдруг ошибся?

— Прилетел, — согласился Энтери, снова отыскивая взглядом Тасю.

Старик зажег трубку, обвел окружающих победным взглядом.

— Ну что, убедились? Хорош зять-то?

— Убедились, — проскрипел Никойлис умиленно. — Хорош! Рыжий разве что… — добавил он задумчиво и Энтери расхохотался.

— Только он тебе еще не зять, — смешливо выкликнули из толпы, — пока загадок не решил да благословение не получил.

— Решит, — махнул рукой старик. — А это что у тебя за сумки, сынок?

— А это выкуп за дочь, — пояснил Энтери. — Ковры наши, да золото. Большой мешок — на праздник для всего города, маленький — вам.

Он развязал большой мешок, показал сверкающие монеты. Михайлис сердито попыхивал трубкой.

— Вы, отец, не сердитесь, — сказал Энтери, — у вас свой обычай, у нас свой. Принято у нас выкуп платить за невесту. Вы лучше посмотрите, какие ковры красивые да теплые. Как раз вам в домик на зиму.

Он развернул один ковер, другой. Народ восхищенно зацокал языками, толпа подошла ближе.

— Это где ж такую красоту делают? — спросили из толпы.

— Это в моем городе, Истаиле, женщины плетут, — пояснил довольный Энтери. — К вам скоро придут торговцы из нашего народа, вы их не обижайте, они всякой красоты на продажу привезут.

— А что, — сказал кто-то, — пусть приходят, нам хорошие вещи нужны.

— Ну что же стоите! — крикнула какая-то женщина. — Невеста-то заждалась!

Люди расступились, и Энтери с дымящим трубкой Михайлисом пошли к помосту. Золото осталось на площади, люди к нему не прикасались — раз сказал змей на праздник, значит на праздник. Сейчас подойдет мэр города и заберет, а уж вечером напразднуются, если дракон не оплошает.

— Отец, — проговорил Энтери тихо, — у меня письмо тут. Надо его в королевский дворец отправить.

Михайлис хмыкнул, принимая толстый запечатанный бумажный пакет. На нем аккуратным почерком было выведено: «Королеве Василине Рудлог».

— Ты, что ли, принцессу похитил? — спросил он строго. — Таськи моей мало?

— Да вы что, — оскорбился Энтери, — брат это мой. Жениться захотел.

— А что ж не по-людски? — вопросил с видом допросчика Михайлис. — Наделал шуму на все королевство.

— Торопился очень, — объяснил Энтери. Когда же эта площадь кончится? Идет, идет мимо глазеющих горожан, и все не дойти до ждущей его Таисии.

— Торопился, — неодобрительно пробурчал Михайлис. — Торопливых, сынок, женщины не любят. Ты, давай, не оплошай. Иди, иди, дракон.

Он отстал, и Энтери буквально пробежал последние метры, вспрыгнул на помост, прижал к себе свеженькую, пахнущую хлебом и медом Тасю, поцеловал ее — в смеющиеся глаза, в щеку со шрамами, в губы.

— Какой ты стал! — Тася рассматривала его с восторгом. — Большой, Энтери!

— Отъелся, — улыбнулся он. — Дотерпели, Тасюш?

— Дотерпели, — согласилась она, прижимаясь к своему дракону. Ох, как она ждала. Как верила, как отбрасывала сомнения, как переживала, как смотрела на себя в зеркало и думала — ну зачем она, такая, некрасивая, простая, со шрамами — целому дракону? Если среди людей-то охотников на нее не нашлось?

Сзади закашлялся жрец и они синхронно повернулись. Толпа притихла — начиналось оглашение.

— Верна ли ты была жениху своему, верна ли будешь, не сомневаешься ли сейчас? — строго спросил служитель Синей у Таисии. Голос строгий, а глаза добрые, понимающие.

— Верна, — громко произнесла Тася, поднимая вверх левую руку — звонко лопнула тиньки, опала на помост. Люди одобрительно зашумели, поглядывая на дракона.

— Верен ли ты был невесте своей, верен ли будешь, не сомневаешься ли сейчас?

— Верен, — сказал Энтери, поднимая руку. И вторая тиньки лопнула и упала на пол, подтверждая — правду говорит обрученный.

— Тогда, — произнес радостно жрец, — волею Богини Матушки Нашей Живой Воды начинаю свадебный обряд.

— Подождите! — крикнули из толпы. — А испытать?

— Может, он не годится для нашей Таси! — поддержала его какая-то женщина.

Энтери обеспокоенно глянул на жреца — тот стоял спокойно, улыбался; на невесту — она тихо шепнула — «Не переживай, это традиция».

— Не отдадим Таську, пока товар лицом не посмотрим! — кричали из толпы.

— Положим, товар лицом мы уже видели, — прозвучал задорный женский голос, — хорош товар!

Женщины засмеялись, Тася порозовела.

— У нас мужчина приводит женщину в свой дом, — громко и важно высказался толстяк в цветной химе, стоящий прямо у помоста. — Есть дом, куда невесту приведешь, дракон?

— Есть, — ответил Энтери. Приходилось почти кричать, чтобы все услышали. — Большой дом, для большой семьи. В хорошем городе. Там живут добрые люди, такие же, как вы, только там всегда тепло, а часто жарко. И мы рады будем видеть вас в гостях. Может, кто-то захочет остаться — у нас нет врачей и учителей, и других спе-ци-али-стов нет, и всем будем рады.

Народ заволновался, и игра в вопрос-ответ вдруг пошла по нетрадиционному сценарию — дракону задавали вопросы про его родину, он отвечал, Тася тихо стояла рядом, держа его за руку и внимательно слушала.

— Ну, хватит, — вмешался жрец через час, — потом поговорите, люди. Еще вопросы жениху есть?

— Пусть Тася загадки загадывает! — крикнули сразу несколько человек. — Змей красивый, богатый, но, может, недогадливый совсем!!!

Энтери уже не обижался — традиция была веселой, а испытания — совсем смешными.

— Загадки, — сказала его невеста весело. — Всего три!

— На каждую загадку по дню дается, — добавил жрец величественно. — Не отгадаешь сегодня — придется возвращаться завтра и снова пробовать.

— А если за три дня не угадаю? — неуверенно поинтересовался Энтери.

— Угадаешь, — заверил его священник с доброй-доброй улыбкой. — Неженатым от меня еще никто не уходил. Невеста, загадывай поскорее, пока жених совсем не растерялся.

— Что мужчина держит, а женщина оживляет? — начала Таисия. — Что важнее жены? Что дороже всего на свете?

Она улыбнулась, погладила озадаченного дракона по руке, ободряюще поцеловала его в уголок губ и отошла к священнику. Толпа зашумела — кажется, начали делать ставки, догадается до вечера или праздник перенесется на завтра. Музыка стала громче, и со стороны администрации раздался усиленный чем-то мужской голос:

— Уважаемые горожане, пока жених думает, предлагаю начинать готовиться к празднику.

Уважаемые горожане поддержали таинственный голос бурными выкриками, овациями, и за какие-то несколько минут площадь забурлила людскими потоками.

Энтери думал, переживал — ответы пришли на ум практически сразу же, но вдруг озвучит — и неправильно? И что, прилетать завтра? Он столько ждал, пока сделает чудесную, теплую, как солнце девушку с гор своей женой, что просто не может ошибиться.

Поэтому дракон думал, для удобства усевшись прямо на помост и скрестив ноги, положив щеку на ладонь и медитативно наблюдая начинающееся на площади безобразие.

Раскрасневшаяся Таисия озорно поглядывала на него, шепталась со священником, оглядывалась на снующих туда-сюда людей.

Из окружающих площадь домов тащили столы, посуду, рестораторы и владельцы кафетериев, приняв от мэра по горсти золота, срочно обеспечивали поваров работой, пересчитывали запасы алкоголя и напитков, готовясь выставить их на столы. Посреди площади на крепенький стульчик сел старый дудочник, завел плясовую — задорную, переливчатую. Кто-то пристроился рядом, с бубном, подошли еще дудочники, и вот уже пошли плясать в двигающийся туда-сюда хоровод первые пары. Руки на плечах у мужчин, на талиях у женщин, все убыстряющаяся мелодия — кто первый споткнется, кто попутает шаги, собьет ритм? Два медленных шага влево, нога вперед, три быстрых шага вправо, присели, снова три шага вправо. Хоровод рос, делился на кольца, двигающиеся навстречу друг другу — пестрые платки женщин и химы мужчин создавали огромное, пестрое солнце, катящееся по площади перед изумленным драконом.

Старый управляющий Теранови сидел рядом с огромным мешком, на который можно было купить весь их городок, и чувствовал себя совершенно сказочно — наконец-то настал момент, когда не нужно следить за бюджетом, хватит и на праздник, и на весь будущий год — школу подлатать, стадион достроить, трамвайчик новый прикупить… Думал он также и о своей дочери, которая так и не нашла себе мужа по причине совершенно змеиного характера — не получится ли это сокровище вручить какому-нибудь еще дракону, змея со змеем всегда должны найти общий язык.

На улице был легкий морозец, парок вырывался изо ртов, люди раскраснелись, но солнце светило ярко, снегопада ничто не предвещало, поэтому праздник должен был удасться. А что холодно — так танцами и выпивкой согреются. Не так уж и холодно, к тому же, только-только ледок стал на лужах тонким расписным стеклышком вставать. Но глядели на задумчивого дракона с беспокойством, пока какая-то сердобольная женщина не воскликнула:

— Да он же замерзнет, пока додумается, люди!

Хоровод катился, катился, пока мелодия не стала уже издевательски быстрой — один за одним выпадали из танца споткнувшиеся, со смехом подбадривали оставшихся, отбивая ритм ладонями. К Энтери подошел отец Таси, Михайлис, опустил ему на плечи тяжелую доху с теплым мехом внутри.

— Это тебе подарок от наших кожевников, — пояснил старик.

— Спасибо, — Энтери поглядел на дымящуюся трубку, вздохнул.

— Что, — будущий тесть скосил глаза на дымок, — дать подумать? Сейчас, сейчас. Под хороший табак думается, быстрее, и то верно…

Он высыпал остатки курева на землю с помоста, ловко набил новым табачком трубку, поджег. Дракон с благодарностью принял «думательный» прибор, набрал в рот дым, выпустил, полюбовался на облачко.

— Ну, я пойду, — сурово сказал Михайлис, — а то скажут еще, что подсказывал.

К Тасе то и дело поднимались женщины, шептались с ней громко, бросая на курящего жениха взгляды, хихикали, Тася краснела и дракон краснел тоже — все было слышно — и обсуждение его внешности, и пожелания с советами на брачную ночь. Кажется, никто не сомневался, что он угадает, кроме него самого. Затем и вовсе утащили невесту танцевать, пообещав, что вернут, когда надумает отвечать. Теперь он снова искал взглядом Тасю — ее потянули к кругу танцующих, который только-только остановился — люди хвалили друг друга, поили горячим вином музыкантов — на площади уже дымили жаровни, на которых стояли котлы, и ответственные заливали в них вино прямо из бочек. Сильно пахло жареным мясом — он разглядел и вертела с целыми тушами, которые крутили над огнем, и огромные сковороды, на которые выкладывали тушки цыплят и кроликов. Столы выставляли по периметру площади с небольшими проходами между ними — чтобы каждый мог пойти в центр танцевать, накрывали разноцветными скатертями, ставили тарелки, приборы.

Перед ним был веселый организованный хаос, и ему это нравилось.

— Сейчас перехват будут танцевать, — сообщил ему священник довольно. Энтери аж вздрогнул — он забыл, что тут не один.

— Что такое перехват? — поинтересовался он, глядя, как снова образовывается круг, Тася выходит в центр — сняла верхнюю одежду, осталась в длинном платье и толстой шали. А дудка начинает выводить что-то быстрое, сразу чувствуется — местное, горное, потому что и плеск бурной реки в этой мелодии, и шум ветра, к ней присоединяется скрипка, барабаны, люди хлопают в ритм, и его невеста, раскинув руки, как лебедь, медленно, горделиво идет — плывет по кругу, показывая себя — вот какая я, красивая, гордая, счастливая, полюбуйтесь! К ней выскакивает какой-то парень — Энтери хмурится — и вот они уже кружат в паре, мужчина коршуном вьется вокруг женщины-лебедя, наскакивает, притопывает, а она только кокетливо поглядывает на него и уплывает, отворачивается — не для тебя я, парень, хоть хорош ты, и силен, и красив, и танцуешь хорошо. А вот тебе еще пара, — и Тася вплывает в цепочку хлопающих зрителей, меняется местами с какой-то девушкой. И уже новая лебедь плывет по кругу, уходя от коршуна, и затем к танцорам выходит еще мужчина, и первый парень, хлопнув второго по плечам, уходит из круга. Так меняются мужчины и женщины, молодые и пожилые, и вот уже танцует какая-то старушка, а счастливые люди подбадривают ее и хвалят, и старушка румянится, плывет величавой птицей, и на мгновение кажется, что не бабушка там — молодая чернобровая красавица, озорная и гибкая — потому что танец не знает возрастов, танец душу показывает.

— Понятно, почему «перехват»? — спрашивает служитель Синей. Глаза его горят, и он, махнув рукой на наблюдающего этот яркий праздник жениха, спускается с помоста и через минуту сам присоединяется к танцующим под возгласы одобрения.

Энтери дал людям еще порадоваться — ему не жалко, и ждал еще целый час, пока запыхавшаяся, раскрасневшаяся Тася не поднялась к нему. Взглянула вопросительно и улыбнулась — поняла, что готов отвечать.

— Готов? — недоверчиво спросил такой же румяный священник, поднимаясь на помост.

— Готов, — кивнул Энтери. — Мне как отвечать, громко?

— Нет, что ты, — испугалась Тася, — на площади много неженатых, им еще в свое время разгадывать. Мне ответишь, а отец Силайтис свидетелем будет.

На площади зашевелились, начали подходить к сцене — почуяли, наверное, что жених решился. Служитель Синей подождал, пока подойдут все желающие, и обьявил громко:

— Жених готов, люди Теранови! Сейчас мы узнаем, готовить мне сегодня брачные покои в храме или нет!

Люди одобрительно зашумели.

— Говори, Таисия, — благосклонно кивнул священник.

— Что мужчина держит, а женщина оживляет? — спросила Тася, и голос ее вдруг дрогнул. «Тоже волнуется», — понял Энтери.

— Дом, — сказал он тихо.

Тася улыбнулась.

— Правильно? — строго поинтересовался отец Силайтис.

— Правильно, — подтвердила невеста, с нежностью глядя на дракона.

— Правильно! — закричали люди. — Правильно! Тогда поцелуй в награду! По-це-луй! По-це-луй!

Энтери шагнул вперед и мягко прикоснулся к теплым губам невесты, прижал ее к себе — Тася только ойкнула, и наконец-то настойчиво, долго поцеловал, наслаждаясь вкусом свежести и меда, и женского вкуса, такого родного, совсем не забытого.

— А второй вопрос? — возмущенно и радостно кричали из толпы.

Тася спрятала голову у него на груди и тихо гладила его по шее. Вдруг стали казаться лишними и эти вопросы, и этот праздник — схватить бы, унести поскорее, сделать своей!

— Второй, — настойчиво сказал священник.

— Что важнее жены? — тихо произнесла Таисия. Губы ее порозовели, глаза сверкали, обещая самую сладкую радость.

— Ничего, — сказал Энтери, и, не дожидаясь подтверждения, снова поцеловал ее — а что сделаешь, традиция! Народ хлопал, топал ногами, шумел — но все было неважно, пока девушка, которую разглядел не сразу — а разглядев, понял, что вот оно — солнце для дракона, радостно отвечала ему на поцелуй, снова делилась и теплом и счастьем.

— Что дороже всего на свете? — задала она третий вопрос. Отец Силайтис уже не вмешивался, все пошло волею Богини само, как надо.

— Дети? — спросил он тихо.

— Правильно! — радостно крикнула Тася и Энтери снова потянулся к ее губам — какой хороший обычай!

— Правильно! — обрадовал людей служитель Богини.

— Эйя! — крикнули в толпе. — Эйя! Эйя!

— Эйя? — прошептал дракон в губы разомлевшей невесте, гладя ее по затылку, по шее. Косы ее длинные, толстые, русые, лежали на плечах, а от волос вниз шел пушок — он помнил его, шел по всему позвоночнику, мягкий, золотистый, почти незаметный. Сегодня он вдоволь насмотрится…

— Свадебная песня, — пояснила Тася, — на старом языке. Песня-молитва, пожелание всех благ молодым.

Народ уже запевал — пели одни мужчины, сначала тихо, низко, протяжно — слов не разобрать, одни перекаты и вибрирующие голоса, к ним присоединялись другие, кто выше, кто ниже, подхватывали песню, словно передавали из рук в руки огромную чашу, и каждый добавлял в нее что-то свое. И скоро уже торжественным гимном гудела вся площадь, сплетая стоящих на ней людей в единое целое, молящееся Богам о благополучии и счастии для этой пары, и песня тяжелым, вибрирующим языком колокола ударяла в купол неба, заполняя все вокруг чистой радостью.

Звук оборвался тогда, когда Энтери показалось, что невозможно больше выносить эту красоту — он слышал в эйе песню драконьей стаи из тысяч голосов, слышал голоса родителей, друзей, и сжимал затихшую в его руках Тасю.

Оборвался звук, и на площади стало тихо-тихо. Зашелестел ветерок, просыпая на город неизвестно откуда взявшиеся кристаллики льда — они тонким шлейфом налетели с гор, засверкали, запереливались алмазной россыпью на солнце — и вспыхнули над площадью вертикальными радугами, уходящими прозрачным семицветьем куда-то в небесные чертоги.

— Хорошая эйя получилась, — вполголоса произнес отец Силайтис. — В храм теперь, обеты приносить.

Радуги растворились в воздухе и люди отмерли, заволновались, зашумели радостно. Вплотную к помосту несколько мужчин подкатили большую телегу, устланную синей тканью, и Тася, выскользнув из рук жениха, легко соскочила на эту телегу, уселась аккуратно, оглянулась на него весело — видимо, еще какая-то традиция.

— Ну, — громко сказал священник, — муж на себе всю жизнь и жену везет, и детей, и хозяйство. А мы сейчас посмотрим, сможешь ли ты только жену да до храма довезти. Впрягайся, жених.

Энтери улыбнулся. Все-таки смешные у них обычаи. Но понятные. Спрыгнул с помоста под одобрительные крики и похлопывания по плечам, примерился к оглоблям, взял в руки и потянул. Телега двинулась легко, а он оглянулся на счастливую Таисию.

— Командуй, куда везти, — крикнул ей под смех людей.

— Прямо, — крикнула она в ответ. И дракон, как заправский тягловой жеребец, повез невесту в храм. Разве это сложно?

Он двигался быстро, почти бежал, не обращая внимания на изумленные возгласы жителей Теранови — ему что-то кричали про лошадь, но он все ускорялся, а то вдруг еще какое испытание придумают по пути. Телега становилась все тяжелее — Тасе передавали подарки, закидывали к ней в ноги, и гора свертков все росла, да и дорога пошла в гору — но он вез, торопился. Впереди бежали дети — показывали дорогу, а за драконьей упряжью длинным хвостом шли люди — пусть все не поместятся в храме, зато смогут поприветствовать молодых, когда обряд закончится.

К концу он немного запыхался, совсем чуть, но это не помешало вызволить невесту из груды подарков и спустить ее на землю.

— Ты такой сильный, — шепнула она ему весело. — Хороший ты мой.

— Справился? — спросил он не без гордости.

— Справился, — подтвердила Тася. — Но вообще обычно после нескольких десятков шагов жениха меняют на лошадь. Просто ты так бежал, что пронесся мимо нее, — закончила она смешливо.

Во дворе храма, в абсолютной тишине, под взглядами Великий Стихий отец Силайтис надел им на левые руки красные тиньки — с золотой вышивкой, с кисточками, мазнул по лбам маслом розы — для любви, вручил им по кинжалу с ножнами и поясами.

— На себя наденьте да при себе держите. Перед брачной ночью муж жене косы обрезает и в дар Богине приносит, — сурово наставлял он, — режь как можно короче, не жалей. А жена мужу кровь пускает, с тремя маслами смешивает, да в чашу Синей сливает. И чтоб не забыли обмыться потом, — грозно добавил он, — а то не будет вам благословения! А теперь муж — это жена, а жена — это муж, как хотите, чтоб вас любили, так и супруга любите, как хотите, чтобы вас слушали, так и вы слушайте, делите все поровну, и беды, и счастье, и пусть Богиня даст вам долгую жизнь и детей так много, как вырастить сможете! Свершилось!

— Свершилось, — тихо откликнулись люди вокруг. — Счастья молодым! Счастья!

Толпа окружила их, понесла обратно на площадь — впереди был еще праздник и только потом желанная ночь.

К мэру Теранови подошел разговаривающий с ним с утра человек из Управления безопасности Рудлога, стройный, с военной выправкой, представившийся, как капитан Василий Рыжов. Мэр только-только вышел из танца и утирал платком пот со лба, поглядывая на кружащиеся пары и жениха с невестой среди них. Увидел сыскаря и невольно пощупал толстое письмо, лежащее в кармане.

Теранови был условно независим, но это не означало, что не нужно было уважать правила и запросы государства-протектора. Так что мэр храбрился, но известия о том, что телепортом прибыла еще группа сотрудников управления, его нервировали. Такая хорошая свадьба, не сорвали бы!

— Хорошая свадьба, — вторя его мыслям, непринужденно заметил Рыжов. — Веселая.

Это он что, угрожает, или намекает на что-то? Мэр Трайтис был человеком хозяйственного, а не политического склада, и намеков пугался.

— Да, — ответил он скромно. — Не припомню такого же массового веселья. Главное, чтобы до конца все хорошо прошло.

— Вы не волнуйтесь, господин Трайтис, — доброжелательно сказал капитан, — даю слово офицера, что мы вмешиваться не будем. Только понаблюдаем. Вон, видите, наши люди даже танцуют.

И правда, в кругу танцующих мелькали нездешние лица, видимо, бойкие горожанки вытянули наблюдающих за собой и отпускать не собирались.

— Но вот если бы вы мне пораньше письмо отдали, — как ни в чем ни бывало продолжил Рыжов, — то я бы вам очень благодарен был. И отметил бы перед начальством ваше безусловное желание сотрудничать.

Мэр возмущенно глянул на своего собеседника, открыл было рот…

— Господин Трайтис, даже если вы оставите письмо до того, как улетит дракон, никаких санкций к вам применено не будет, — мягко уговаривал его сыскарь, — но, сами поймите, королева Василина — молодая женщина, у нее маленькие дети, целая страна на плечах, а тут пропала старшая сестра… любимая… представляете, как она переживает?

У мэра из живых родственников была только дочь, и, как он ее ни любил, он совсем не возражал бы, если б она куда-нибудь пропала.

— Говорят, — капитан доверительно наклонился к нему, — что у нее даже молоко пропало, и малышка принцесса несколько дней голодала… представляете, какой кошмар?

Это да, — мэр расчувствовался, у его супруги тоже как-то пропадало молоко, и Сенька орала, как бешеная, пока не распробовала и не начала с голодухи принимать козье.

— И вот сейчас она знает, что для нее есть письмо, в котором, возможно, проясняется судьба сестры, а ждать ей до завтра. Она же изведется вся, господин Трайтис. Представляете, настроение и здоровье Ее Величества зависят сейчас от вас и вашего доброго сердца…

Успевший уже употребить теплого вина мэр тяжело вздохнул и потянул из кармана письмо. Рыжов просиял, принимая его.

— Но если испортите свадьбу, — как можно суровее сказал Трайтис, — получите серьезные политические последствия.

— Вы не пожалеете, — заверил его капитан. — Вы все сделали правильно. Корона не останется в долгу.

— Дай-то Боги, — пробурчал мэр, отворачиваясь.

Телефонный звонок — и жена заботливо принесла Тандаджи трубку, заодно поставила перед ним чашку с наконец-то сваренным кофе. Тидусс погладил ее по спине. Чуть больше суток дома, а ощущение, будто в отпуск съездил.

— Тандаджи, слушаю.

— Письмо у нас, господин подполковник, — отчитался Рыжов.

— Дракон улетел?

— Нет, но удалось уговорить мэра отдать письмо раньше. Нам… предпринимать шаги по задержанию?

— Не нужно. Молодец, Рыжов. Он пока единственная возможность для связи с похитителем. Если получится, вызовите его на разговор.

— Мы пытаемся подобраться, господин подполковник, но люди не дают.

— Не форсируйте события. Семенов установил камеры?

— Да, съемку ведем.

— Дай мне его.

Пауза.

— Не могу. Он танцует, господин подполковник.

— Танцует.

— Так точно, господин подполковник. Местные жители очень активно вовлекают нас в праздник. Налаживаем контакты и коммуникации…

— А, ты, Рыжов, получается, некоммуникабелен?

— Я… да, то есть нет, господин Тандаджи. Мне пойти танцевать?

— Хм. Действуй по ситуации, капитан. И еще раз — молодец. Шли письмо, сейчас примем.

Капитан Василий Рыжов нажал «отбой», расстроенно выпил воды из бокала. Никогда не поймешь, издевается начальник или говорит серьезно. Но дважды молодец — это почти герой. Может и повысят еще…

Вечером во дворце дома Рудлог стояла тишина. Принцессы писали письма сестре. Ежесекундно зевая, пристроив лист бумаги на планшет строчила письмо принцесса Марина — она лежала в постели, напившись антигриппина, и почерк выходил странноватый, пляшущий. Хмурилась, выводя слова, Полина Рудлог — писать было стыдно, но лучше так, чем потом рассказывать лично. Нумеровала события пятая принцесса Алина — сначала набросала план с пометками по датам, а потом расписывала произошедшее. Сидела рядом с отцом младшая, Каролина — Святослав Федорович уже закончил свое письмо и терпеливо ждал, пока дочь завершит свое.

У королевы Василины уже болело запястье, но она все писала, писала, излагая события последнего месяца, и получался то ли крик души, то ли драматическое повествование. Всем стало гораздо спокойнее, когда выяснилось, что с Ани все в относительном порядке, и что похитители ее гуманны, и теперь главной задачей было договориться о ее возвращении. Василина нервничала и, не дописав пару абзацев, пошла в детскую — пообщаться с мужем.

Мариан читал мальчишкам какие-то военные детские рассказы, одной рукой держа книжку, а другой покачивая Мартинку на сгибе руки. Дочка дремала, но иногда подавала голос, показывая, что тоже слышит папу.

— Тандаджи сказал, что дракон пробудет там до завтра, — сказала королева, когда муж поднял глаза от книги. — Я хочу поговорить с ним об Ани. Мариан?

Его имя прозвучало тревожно, словно она боялась, что он будет против.

— Конечно, — произнес он спокойно, — я пойду с тобой. Сейчас позвоню Тандаджи, он должен быть в курсе.

После звонка принца-консорта начальник разведуправления посидел немного, пытаясь нащупать ускользающее благодушие. Затем нажал на вызов и снова поднес телефон к уху.

— Капитан Рыжов, слушаю! — из трубки доносился смех, гул голосов, звуки музыки. Да и сам подчиненный дышал тяжело, будто после пробежки.

— Рыжов, завтра с утра в Теранови прибудет Ее Величество для разговора с драконом. Сейчас к вам направляю спецбезопасников и снайперов. Вы и все находящиеся в городе поступаете в распоряжение к командиру. За ночь нужно обеспечить прикрытие Ее Величества. Найдите место для общения, такое, чтобы если дернется или проявит агрессию — сразу снять.

— Так точно, господин подполковник, — капитан отдышался, уточнил: — Мэру сообщать?

— Пока не нужно. Утром сообщите и так, чтобы не началась паника. Главное, чтобы дракон не улетел.

— Не улетит, товарищ подполковник, — бодро отрапортовал Рыжов. — Отсыпаться будет. А потом у них по обычаю на второй день еще колобки пекут и едят.

— Колобки.

— Да, подполковник, это сладкие кругляши с творогом и изюмом, похожи на наши сырники. Только больше. И круглые.

— Как интересно.

— Символизируют солнце и долгую счастливую жизнь.

— Да ты эксперт, Рыжов.

— Кхм… спасибо, подполковник. Извините, подполковник. Разрешите идти выполнять задачу?

— Разрешаю, Рыжов. Хорошей вам ночи.

Вечером над празднующим городком одна за другой стали появляться звезды — в горах они крупные, лохматые какие-то, будто каждая окружена мерцающей шерсткой из лучиков. Стало холодать, со склонов потянул ветерок, но праздник продолжался — кто-то уходил, кто-то приходил, уже и есть не могли — наелись на неделю вперед, и плясать — ноги держали только самых упорных, а все равно оставались за столами, разговаривали, пели песни, пили за молодых.

Тася украдкой зевнула, и Энтери обхватил ее рукой, прижал к себе. Жена уткнулась носом ему в грудь, подняла блестящие глаза.

— Пойдем? — спросил он тихо.

— Пойдем, — ответила она серьезно, беря его за руку.

Их никто не останавливал, хотя за столами замерли. Музыканты, притомившиеся за вечер, завели медленную переливчатую мелодию — пронзительно пела дуда, желая молодым счастья, ей тихо вторила скрипка — словно две птицы перекликались трелями. Так и прошли новобрачные через площадь, держась за руки. И только когда они скрылись за зданием администрации, грянули тосты — за удачную ночь, за детей и за благосклонность Великой Богини.

Отец Силайтис встретил их у входа в храм, одобрительно кивнул — не пьяные, пришли не поздно, серьезные, и дракон вон как жену за руку держит, смотрят друг на друга, как на чудо. Провел их на половину Синей, в брачные покои, оставил у двери и удалился. Ему в храме делать было уже нечего.

В покоях парила большая ванна, почти до краев заполненная горячей водой, заботливо лежали свежие полотенца на стуле, подготовлена была светлая чистая одежда на широкой, крепкой кровати. Было темно — только в ванной горел свет, да маленький ночник стоял на полу у алтарного угла. Пахло разогретым в солнечный день хвойным лесом — покои были обиты сосной, едва уловимо — розовым маслом от статуи Богини Любви в углу. Богиня стояла, прикрыв глаза, чтобы не смущать молодых, и улыбалась.

Молодые не смущались. Особенно не смущался дракон — целовал жену у входа, не сняв верхней одежды — они оба были такие смешные и неуклюжие в толстых дохах, но это не мешало чувствовать и разгораться мужским нетерпением. Уже скоро. Совсем скоро.

Тася вздыхала и краснела, обнимала его за шею, гладила. Руки были холодные.

— Замерзла?

— А ты нет?

Он засмеялся.

— Я днем от солнца напитался. И утром, пока летел. Пойдем тебя греть?

Ванна такая большая, что они легко могут поместиться в ней вдвоем. В помещении пахнет чистотой и влагой, какими-то травами, и так тепло, что одежда кажется лишней. Энтери первым забирается в воду, раскинув руки на бортики, выдыхает довольно и смотрит, как аккуратно и чуть испуганно раздевается Тася. Поворачивается спиной со страшными шрамами, снимает белье — и пальцы его на бортиках чуть сжимаются, когда она наклоняется, чтобы спустить трусики.

— Тасюш, — зовет он сипло и нетерпеливо, — без тебя вода кажется холодной.

Она поворачивается, чуть краснеет, красноречиво смотрит на парок, поднимающийся от поверхности.

— Просто погреемся пока, — говорит он успокаивающе.

Мягкая девушка, его жена, гладкая, с острой грудью, лежит у него на плече, почти дремлет, и русые косы ее колышутся в воде, а он легко гладит ее тело, чувствует робкие прикосновения ее ладони, и так ему хорошо, что можно пробыть здесь вечно и вечность эта не надоест.

— Жалко обрезать твои косы, — он осторожно сжимает ее грудь, касается кончиками пальцев соска, поглаживает его, целует влажные волосы. Вода тихо плещется о края ванны, и все вокруг подернуто дымкой, будто нереальное.

— Вырастут, — отвечает она глухо, ладошка ее замирает у него на животе и дыхание замирает тоже.

Соски у нее не плоские, набухшие, совсем еще девичьи, и просто невозможно не трогать их, не смаковать прикосновения, и очень хочется попробовать эту роскошь на вкус, но он сдерживается. Подтягивает ее на себя и долго, настойчиво целует, сжимая большими ладонями ее ягодицы, ощущая все ее тело, пока Тася не обмякает и не начинает постанывать ему в губы, низко, как кошечка.

— Кошечка, — говорит он ей в шею, — моя Тася. Тасссяяяя.

Она испуганно смотрит ему в лицо.

— У тебя глаза красные, Энтери.

— Да и вообще я дракон, — отвечает он весело и снова целует — чтобы не переживала из-за глупостей. Она смеется, выворачивается, садится на него верхом и снова глядит в глаза.

— Я вышла замуж за чудовище.

— Чудовище, чудовище, — кивает дракон. Главное, что она уже не боится. Смех разбивает напряжение и все становится легко и как-то правильно. Правильно тоже сесть, чтобы она обхватила его ногами, и попробовать-таки грудь на вкус. Сладко. И дать рукам волю, так, чтобы глаза любимой подернулись поволокой и стала она расслабленной и покорной. И потереться о нее — ее плоть такая обжигающая, что вода и правда кажется холодной, когда отодвигаешься, чтобы не взять ее здесь и сейчас.

— Надо выходить, — шепчет он ей в макушку. Надо, а то останутся они без благословения богини — и она простит своего сына, потому что выдержка драконья трещит по швам.

— Угу, — сонно отвечает жена и не двигается с места, только крепче обхватывает его за шею. — Мне так хорошо…

Он выносит ее из ванны на руках, вытирает ее — Тася стоит розовая, теплая, смущенная, влажная; вытирается сам и за руку ведет ее к статуе богини.

— Жалко, — она стоит спиной и только вздрагивает, когда острое лезвие отрезает одну тяжелую косу, потом другую. Энтери не дает им упасть — аккуратно кладет перед статуей, кланяется своей великой матери.

— Жалко, — говорит она, сжимая кинжал, и дракон берет ее руку и помогает разрезать свою ладонь. Тася закусывает губу, ахает, а он капает кровью в жертвенную чашу и смотрит, как жена доливает масла в углубление, зажигает ароматические палочки, что-то шепчет богине тихо.

Рану он залечивает сразу, шагает к девушке, целует в затылок, вдыхая запах чистоты, и наконец-то спускается губами вниз по позвоночнику, по ее золотистому мягкому пушку, становясь на колени, и просто задыхается от этого — держит ее руками за бедра, целует в спину, лижет ямочки над ягодицами, прикусывает мягкую кожу, прижимается лбом и снова целует. Она поворачивается в его руках, гладит своего дракона по голове, а его губы уже на животе, он вжимается в него лицом, вдыхает судорожно.

— Тассся, Тасенька… только не бойся ничего.

— Я не боюсь, — говорит она хрипло — уж слишком смел его язык и руки.

— Не надо…

— Не боюсь, Энтери…

Широкая кровать, хрустящие простыни и мерцающий орнамент на теле дракона. Он весь дрожит и уже не может сдерживаться, жадно целует ее, шепчет ее имя, раздвигает ей бедра — тело под ним мягкое, глаза ее огромные, темные, утыкается губами в висок, придерживает и начинает движение. Замирает, слыша приглушенный жалобный стон, чувствуя, как сжимает она болезненно его плечи, как напрягаются ее бедра, и снова движется, шепчет «тихо, тихо», целует ее в уголок губ. И не может остановиться, внутри у нее влажно и горячо, и дыхание у нее рваное, прерывистое, и вся она теперь принадлежит ему — на всю ту вечность, которая у них есть.

 

Глава 9

— Пааап, скоро уже?

— Юля, не отвлекай отца!

— Скууучно!

Сержант в отставке Марис Лонжак скрипнул зубами и снова нырнул под капот своего старого минивена. Машина честно отслужила больше десяти лет, была перебрана руками отца семейства несколько раз и исправно возила большую семью бывшего военного по многочисленным семейным делам. Младших — в сад, старших в школу.

Этим вечером они возвращались в поселок из супермаркета, закупившись продуктами на месяц вперед, и старый конь не выдержал, видимо, аппетитов семьи — заглох посреди дороги. Прямо на пригорке у окружного кладбища. Солнце уже садилось, на эвакуатор у них денег не было — да и где в их глуши найти эвакуатор? Под ногами поскрипывал легкий снежок — на Севере зима приходила рано, потихоньку присыпая землю белым хрустким крошевом, а сержант копался в начинке своего «Пузыря» и матерился сквозь зубы. Тихо, чтобы дети не услышали.

Он уже отзвонился своему другу, единственному, у кого был внедорожник, способный потянуть его минивен, но Петер работал в егерстве за поселком и ждать его можно было минимум через час. Час в салоне с ноющими детьми он бы не выдержал, поэтому и осматривал двигатель, перебрасываясь репликами со старшим сыном, 16-летним Милошем и стараясь не слушать раздраженные окрики супруги, занудное подвывание Юльки, писк близнецов и периодический плач годовалой младшей дочери.

— Может, топливо некачественное залили? — со значительностью в голосе размышлял сын. — С пылью или водой?

— Может, — коротко отвечал Марис, на всякий случай измеряя уровень масла длинным щупом и аккуратно вытирая его.

В салоне заревели — видимо, близнецы ухитрились подраться, рявкнула супруга, открылись двери и семейство высыпалось на свежий воздух.

— Они меня сейчас с ума сведут, — тяжело сказала жена, поддерживая рукой сидящую в рюкзачке-переноске младшую. — Пойдем пройдемся, круг вокруг машины сделаем. Может на кладбище зайдем. Мы недалеко.

Вокруг были поля, припорошенные белым, чуть дальше начинался хвойный лес. Было еще светло и местность с холма просматривалась как на ладони.

— Не потеряемся, — мягко сказала жена, увидев его размышления.

Сержант кивнул, и она, взяв за руки близнецов, медленно пошагала по парковочной площадке в сторону кладбища, расположившегося в метрах тридцати от дороги. Юлька недовольно плелась следом.

Кладбище это было местной достопримечательностью, так как первые захоронения тут начались чуть ли не шесть веков назад. На Севере говорили, что нет ни одной семьи, чей родственник не был бы похоронен на Тренском холме, и местные власти ухаживали за ним, организовали парковку, продажи ритуальных принадлежностей и цветов — магазинчик стоял прямо у входа, правда, работал он до пяти и сейчас был закрыт. У изгороди высадили зеленые ели и восстановили маленький старый храм — почти комнатушечка по размеру, но с куполом и положенными статуэтками богов, внутри кладбища поставили скамейки, дорожки выложили узорчатой плиткой, окружили вечнозелеными кустарниками. Невысокие шестиугольные надгробные стелы с памятниками на них регулярно реставрировались, здесь же работали и археологи, и биографы родовитых семейств, проводились экскурсии для обучающихся искусствоведов и школьников — детям доставляло огромное удовольствие искать свои фамилии и похороненных дальних родственников.

Получился почти семейный парк памяти, и днем народу тут обычно было много. Хоронили здесь уже редко и где-то на окраине, так что воспринимали Тренские могилы скорее как музей. Был и сторож — мужик сейчас курил у крыльца своего домика, перебросился парой слов с женой и продолжал меланхолично выпускать дым.

Через минут двадцать раздался дружный рев близнецов, и злой, испачкавшийся в масле и грязи сержант увидел жену, тянущую за собой извивающихся детей — видимо, опять что-то не поделили. Рев становился ближе, сторож, поморщившись, ушел в свою будку, супруга остановилась, дернула пытающихся упасть на землю четырехлеток, в сердцах надавала им по задницам, отчего рев стал еще громче. Юлька, паразитка, даже не пыталась помочь матери — шла впереди с выражением брезгливости на лице.

Они уже вышли за ограду — Марис вытирал руки, поглядывал на дорогу — не едет ли друг от поселка, на кладбищенской центральной дороге показалось еще несколько фигур, видимо, поздние посетители.

Что-то его царапнуло, и он нахмурился. Сын спешил к матери, помочь с братьями, а сержант закрывал капот и все хмурился.

Если это посетители, то где их автомобиль? Не пешком же они сюда пришли? Ближайшее поселение километрах в десяти отсюда.

Мимо проехал легковой автомобиль, водитель притормозил, сдал назад.

— Чем помочь могу, земляк?

— Не потянешь, — с разочарованием пробурчал сержант, — спасибо большое.

— Могу семью довезти, — предложил добродушный водитель. — Куда надо-то?

— В Перелесок, — ответил Марис с благодарностью. Ждать Петера без воплей детей будет куда проще. Младшие поместятся, а они с сыном подождут.

— Довезу, — решил остановившийся, и они оба поглядели на медленно идущую семью сержанта. Дети бились в истерике, мать их успокаивала, малышка в рюкзаке присоединилась к плачу.

— Тяжело тебе, — посочувствовал водитель. Лонжак только скрипнул зубами.

Фигуры за спинами его семьи становились ближе, ускорялись. Мелкие какие-то. Корявые.

Твою ж мать!

— Беги, дура! — заорал он так, что водила дернулся, — Беги, Машка!!! Милош, хватай младших, беги к машине!!!

Жена — дура баба! — непонимающе застыла на месте, а сын, выйдет-таки из него толк! — не стал раздумывать, ускорился — до матери оставалось метров десять.

— Ты чего это? — испуганно спросил водитель легковушки.

— Окно задрай, — рявкнул сержант, — нежить прет!

Он метнулся к багажнику, открыл его, вытянул охотничий карабин, магазины к нему, зарядил и побежал навстречу семье. Сын уже домчался до матери, схватил братьев на руки — здоров бычок, что-то крикнул — сержант не расслышал.

— Бегите! — снова заорал он. — Нежить!

Расслышали. Юлька обернулась, завизжала и припустила к машине. Жена тяжело трусила следом, младшие орали, дочка плакала. Из будки на крики выглянул сторож — корявые фигуры уже шустро ковыляли снаружи — дверь захлопнулась с грохотом.

Теперь он уже четко видел их. Стернихи, восставшие кости человеческие, обросшие неживой плотью. Он в свое время пару раз принимал участие в зачистке вдруг проснувшихся захоронений и четко знал, что поднимаются сначала единицы, но, если не остановить — все кладбище может восстать такими тварями. Размером с крупную обезьяну, с заплывшими бельмами глазами, безносые, черные и жирно блестящие, как пиявки, с вытянутой вперед зубастой широкой пастью, делящей башку на две половинки — легко может голову оторвать, и длинными передними конечностями, заканчивающимися когтями-иглами — пришпилит такими к земле и сосет ими кровь.

— В машину, — скомандовал Марис резко, поравнявшись с родными, — окна все задраить. Милош, звони в полицию, сообщи, затем бери ружье, один не справлюсь.

Стернихи разделились — двойка шустро направилась к домику сторожа, шестеро — за убегающей человечинкой.

Он тщательно прицелился и выстрелил. Выругался, отступил немного, выстрелил снова. Патрон может разнести голову, и это единственный шанс остановить стернихов, но сумерки, и зрение уже не то. Третий выстрел — башка одного лопнула черной слизью, тело упало навзничь, задергалось и стало расплываться темной лужей на белом снегу.

Позади хлопнула дверь машины. Значит, свои добрались, уже спокойнее.

Снова выстрел — тварь дернулась — разнес плечо, но стая двигалась вперед, он уже слышал характерные горловые булькающие звуки. Отбежал назад, снова прицелился в ближайшую «пиявку». Выстрелил. На этот раз точно. Отбросил магазин, быстро зарядил вторым.

Тупые твари у дома сторожа нюхали порог, царапались в дверь — если не остановить, прогрызут, зубы как лезвия.

Выстрел сзади — это сын с ружьем, промахнулся. Сержант снова нажал на курок — уложил на землю еще одну пиявку.

Сбоку забабахали еще выстрелы — давешний водитель подбежал с пистолетом в руке и достаточно бестолково отстреливался. Что им эти пули?

Люди еще отступили, буквально прижавшись спинами к минивену — внутри истошно голосили дети, плакала жена.

— В голову, — прорычал сержант, выцеливая. Десять шагов осталось. Девять. Восемь.

Бах! — и еще одна тварь растеклась по земле. Семь. Шесть. Целься сержант, целься. Сбоку дернулся сын — опять промазал. Пять. Выстрел! Пиявка на земле. Водила стрелял рядом, ухитряясь перезаряжать пистолет с невероятной скоростью. Последняя оставшаяся тварь забулькала, вытянула иглы, прыгнула — он присел и выстрелил почти не глядя. Тяжелая туша врезалась в него, пробила иглами плечо, растеклась вонючей слизью прямо по телу. Он согнулся — его вырвало. Кровь, смешанная с черным гноем, текла на снег.

— Папа, — баском простонал Милош. — Еще бегут!!

Двое оставшихся, привлеченные шумом, уже быстро ковыляли к ним, и жирная черная кожа их окрашивалась красным в лучах уходящего солнца.

— В голову, — прохрипел сержант. Все вокруг кружилось и желудок сжимался в бесконечных спазмах.

— Мужик, держись, — попросил испуганно водитель, быстро перезаряжая пистолет. Не остался ведь сидеть, вышел помочь, хотя мог и уехать.

Сержант Лонжак поднял карабин, оперся спиной на машину, преодолевая тошноту, и выстрелил.

Через полчаса на место происшествия прибыли военные листолеты с магами на борту. Потерявшего сознание сержанта принял виталист, додержал до приезда скорой. Военные с огнеметами и винтовками с разрывными патронами, с собаками, приученными выслеживать нежить, сопровождаемые двойками боевых магов, отрядами уходили на кладбище. Сторожа отпаивали сердечными каплями и отправили домой. Минивен с притихшими измотанными детьми и заплаканной Марией Лонжак отбуксировал в Перелесок доехавший, наконец, на помощь Петер.

31 октября

— Василина, пожалуйста, возьми меня с собой, — просила пятая принцесса Алины, стоя у загорающегося телепорта. — Там же дракон! Василина…

— Али, хватит, — отрезала старшая сестра. Она была немного бледна и волновалась, поэтому и говорила резче, чем обычно. — Тебе в университет пора. Я туда не на экскурсию иду. Это может быть опасно, а с тебя хватит опасного.

— Ну Васюш, ну пожалуйста, я ведь могу стенографировать ваш разговор, — Алина попыталась подойти с деловой стороны.

— Алина, — спокойно произнес барон Байдек. — Нет.

Пятая Рудлог вздохнула, но спорить с Марианом не решилась. Постояла, глядя, как исчезает в телепорте делегация, стукнула каблучком об пол в расстройстве и побрела к Зигфриду — чтобы тот доставил ее в магунивер.

Почти пятьдесят лет городок Теранови не видел столько высоких гостей. Последний официальный визит сюда совершил дед нынешней королевы, Константин Рудлог, и оказался столь тронут радушным приемом (и местными пивом и медовухой, кои так хорошо распробовал, что задержался в городке на два дня дольше оговоренного), что помимо заверенного протектората дал право местным медоварням носить статус «королевских» и поставлять продукцию в столицу с соответствующим знаком качества. Терановийцы были ему сильно благодарны и расстарались на памятник. Каменный дед, положивший одну руку на эфес шпаги в знак протектората, со свитком исторического указа во второй руке, стоял прямо напротив городского телепорта и величественно глядел на вышедшую на платформу внучку, тут же зябко поправившую воротник. Она вышла последней — Мариан оглядывался вокруг, к Тандаджи уже спешил какой-то офицер с докладом, охрана рассредоточилась по периметру площадки телепорта. От ограждения платформы телепорта к ним шла группа людей, видимо, местная администрация.

— Какой веселый городок, — произнесла она, с восхищением рассматривая разноцветные остроконечные крыши Теранови. — Прелестный.

Она еще раз оглядела разместившееся на горном склоне пестрое поселение, перевела взгляд на подходящих мужчин и мягко улыбнулась им. Подошедшие представились, обменялись рукопожатиями с принцем-консортом.

— Ваше Величество, — говорил дрожащим голосом мэр Дори Трайтис, — это такая честь для нас всех! Так неожиданно, как жаль, что не сообщили заранее, горожане бы вас встретили с радостью! А сейчас, — он смутился, — после свадьбы еще спит народ. Не можем поприветствовать вас должным образом…

— Господин Трайтис, это мне жаль, что мы доставили вам волнение своим внезапным появлением, — успокоила его Василина. — Визит неофициальный, поэтому окажите мне любезность — проводите меня по городу, он воистину очарователен. И, пожалуйста, расскажите о драконе. Мне не хотелось бы нарушить радость праздника, но сами понимаете, поговорить нам просто необходимо. Вопрос, — она доверительно улыбнулась, — семейный и очень важный для меня.

— Конечно, конечно, понимаю, — пробормотал мэр, тронутый вниманием мягкой маленькой королевы. Мариан смотрел на жену и вспоминал, как она так же естественно и легко много лет назад очаровала солдат его отряда, что они носились вокруг нее, как курицы вокруг цыпленка. Да и он сам от них не отставал.

— Ваше Величество, — почтительно окликнул ее Тандаджи, — расположение дракона известно, его могут доставить к вам на переговоры в течение получаса. Крайне вежливо, конечно. Помещение для общения подготовлено.

Василина покачала головой, отметив беспокойство, промелькнувшее на лице мэра. Они шли мимо невысоких домов, изредка навстречу попадались люди в местных одеждах, разглядывали их маленькую процессию, вежливо здоровались.

— Господин Трайтис, как нам правильно поступить? — задумчиво проговорила она. — Вероятно, будет не очень хорошо, если молодоженов разбудит охрана?

Мэр тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежным, к которому его подвела Ее Величество.

— Если позволите, — он снова вздохнул, — я сам поговорю с ним. Через полтора часа у нас проводы молодых, чувствуете, — мэр потянул носом воздух, — колобки пекут.

В воздухе действительно слышался сладкий запах выпечки, и королева кивнула, не поняв, впрочем, при чем тут колобки. Тандаджи, шедший позади, загадочно поблескивал глазами.

— А мы их у ворот храма встречать будем, — продолжал мэр, — там и поговорю. А пока, — он вдохновенно махнул рукой и охрана напряглась, — Ваше Величество, разрешите угостить вас нашими местными пирогами! Нигде таких пирогов не делают, сами увидите!

Василина чуть смешливо подумала, что мэр времени зря не теряет и, возможно, скоро тут будет стоять и ее статуя — с указом о присвоении терановийским пирогам статуса «королевских». Впрочем, пироги и правда оказались великолепны — из сладкого мягкого теста, с зеленью и овечьим мягким сыром внутри. А что до указа — пообещает, это небольшая плата за возможность узнать о сестре.

— Энтери… Энтеериии, просыпайся, — теплые губы касались драконьего уха, а ладонь жены гладила его по груди. — На проводы опоздаем.

Он, не открывая глаз, нащупал рядом мягкую Тасю, прижал к себе, повернулся лицом к лицу.

— Думаешь, нас так спешат выгнать? — пробормотал он сонно и едва слышно, утыкаясь носом в короткие волосы супруги и вдыхая ее запах.

— Традиция, — объяснила она бодрым голосом, — потом хоть до вечера можешь спать.

— Все-таки надо было тебя украсть еще тогда, летом, — вздохнул он сокрушенно, — а руки уже гладили ее, сжимали теплые бедра, и организм вдруг заявил, что он-то уже проснулся и готов к свершениям. Ночью после его страсти она, влажная и тихая, просто заснула, пригревшись на его груди — устала за день, и он не решился ее будить, хоть и очень хотелось. Смотрел на ее макушку и насмотреться не мог, гладил по щеке со шрамами — потому что силы в себе чувствовал столько, что мог взлететь, по спине, потом обнимал, примостив руку на грудь, и сам не заметил, как провалился в сон.

Жена закинула на него ногу, потерлась, вздохнула как-то сокрушенно — рука его прошлась по внутренней стороне бедра вверх, дракон крепче прижал ее к себе, аккуратно разжигая пальцами тянущее желание, — выгнулась, чтобы ему было удобнее, чуть дернулась от нажатия.

— Больно? — спросил он сипло, замирая. — Тасюш, больно?

— Хорошо, — выдохнула она, — ох, Энтери… наверное, все-таки опоздаем…

Только в ванной, когда молодожены спешно принимали водные процедуры, очень стараясь, чтобы они не превратились в процедуры куда более приятные, Тася заметила, что ее страшные шрамы исчезли. Долго рассматривала себя в зеркале, затем недоверчиво покосилась на Энтери, всхлипнула горько.

— Тась, ты чего? — дракон испуганно гладил ее по спине, заглядывал в глаза. — Не плачь, Тасюш. Тася, ну не смогу я их вернуть, придется ходить так.

Жена потянулась к нему, обняла крепко и поцеловала.

Пропали и тиньки. Вместо них по запястьям шли тонкие красные брачные татуировки. Богиня приняла дары и благословила пару на долгую счастливую жизнь.

Воздух снаружи был очень свежим, по-утреннему холодным, но солнце уже светило радостно, и тепло одетый народ встретил их, щурящихся в лучах света, поздравлениями и шутливыми выкриками. Людей было куда меньше, чем вчера, может, человек пятнадцать — среди них был и мэр, и старик Михайлис, и священник Силайтис.

— Остальные собираются на площади, — сообщил отец Таси, — запоздали вы, дети.

Дети немного смутились.

— Господин дракон, — окликнул Энтери мэр, — пожалуйста, мне нужно сказать вам несколько слов.

Он очень волновался.

— В Теранови прибыла Ее Величество Василина Рудлог, — сказал он тихо вмиг посерьезневшему дракону, — сама лично привезла письмо, ответ сестре. И она хочет с вами встретится, поговорить. Вы ведь не откажетесь? — попросил он с нотками паники. — Она обещала полную безопасность…

Энтери усмехнулся. Седрик тоже обещал. Если старшую, Ангелину, он знал, то чего ожидать от ее второй сестры, было непонятно. Так же она дорожит своим словом, или ему ждать пленения и обмана? Брат Владыки — хороший заложник для обмена на сестру королевы. Равновесный. С другой стороны, защититься он сможет. Выставит щит, чтобы выиграть время на случай вероломства, а уж на оборот ему доли секунды хватит.

— Энтери, — тревожно вздохнула Тася, — я боюсь.

Народ, ожидающий, чтобы проводить их на праздник, недоуменно оглядывался на их троицу.

— Уважаемый Трайтис, — сказал Энтери, — конечно, я поговорю с Ее Величеством.

Мэр украдкой выдохнул, просветлел лицом.

— Но как же проводы? — продолжил хитроумный дракон. — Да и некрасиво не пригласить такую высокую гостью на праздник. Оскорбительно. Прошу вас, передайте мои заверения в том, что я готов рассказать все, что пожелает королева, и нашу с женой просьбу ей присоединиться к нам за столом. Там и поговорим, и уважение выкажем, и традицию не нарушим.

Дори Трайтис поднял глаза к небу и с тоской пошел к воротам храма. Пока дойдет до администрации, где разместили высоких гостей, как раз успеет подготовить уважительную речь для Ее Величества.

А королева согласилась. Несмотря на хмурый взгляд мужа, на чуть обеспокоенного Тандаджи, ровно попытавшегося объяснить ей опасность такого решения, на засуетившихся охранников. Похоже, дракон побаивался ее так же, как она его. И не будет же он в самом деле похищать ее, когда рядом молодая жена, на глазах всего города?

Аргументы вряд ли убедили мужчин, но Рудлоги во все времена были упрямы, а Василина все-таки тоже была из потомков Красного.

О прибытии королевы народ уже знал — слухи распространились молниеносно, и, когда маленькая светловолосая женщина в сопровождении угрюмого, мощного консорта, мэра городка и охраны шла мимо длинных столов, люди вставали, кланялись, приветствовали ее, — она ласково улыбалась, кивала в ответ, и неторопливо двигалась дальше, к столу молодоженов. Дракон, высокий, с короткими красными волосами, тоже встал, поклонился учтиво, придерживая за руку молодую жену так, чтобы она оказалась позади него.

— Ваше Величество, — сказал он, не улыбаясь, — спасибо вам, что согласились присоединиться к нашему празднику. Это честь — видеть здесь вас и вашего супруга.

Байдек выдвинулся чуть вперед, почти отзеркалив дракона и прикрыв собой супругу. Мужчины на какие-то мгновения скрестились взглядами, напряглись, оценивая друг друга, и почти одновременно расслабились.

— Я люблю народные праздники, — легко произнесла королева, не замечая только что произошедшего безмолвного мужского диалога. Муж отодвинул для нее стул, и она аккуратно и изящно села рядом с молодоженами, подняла голову, улыбнулась. — Спасибо вам, что не отказались пообщаться. Для меня это очень важно.

Энтери чуть не потряс головой от изумления. Такая маленькая, меньше его Таси, в меховой шубке, с розовыми щеками и кудрявая. Совсем не похожа на Седрика, разве что волосы почти такие же светлые. И на сестру тоже — не только внешностью, манерой общения, мягкой и деликатной. Если старшая Рудлог говорила, как полководец — строго, сильно, непререкаемо — даже в личной беседе, так, что окружающим хотелось подчиняться, то эта женщина расслабляла и грела.

Дракон покосился на усевшегося рядом с женой принца-консорта и решил, что с таким мужем можно позволить себе быть слабой женщиной даже королеве. Вся сила в их семье у него, ей она не нужна. И как легко бы было сейчас Нории, если бы эта сестра оказалась свободной…

Мэр, напряженно наблюдающий за знакомством, выдохнул, встал. Народ разливал горячий ягодный кисель — под свадебные колобки самое то, ждал речи. Желтые, прожаренные, блестящие масляными боками кругляши размером с кулак, с поблескивающими круглыми изюминами, пирамидками лежали на огромных подносах, пахли очень аппетитно.

— Колобок, — важно и вдохновенно говорил Дори Трайтис, и Василина очень старалась не улыбаться, — это маленькое солнце, символ счастья и благоденствия. Но в жизни бывают не только солнечные дни, но и непогода. Каждый, кто съест это угощение, подарит молодоженам еще один солнечный день, да и сам получит кусочек счастья от благословения Богини…

Речь мэра выслушали с почтением, а когда она закончилась — началась настоящая вакханалия. Подносы стремительно пустели, народ ел усердно, сосредоточенно, пытаясь запастись счастьем впрок. Ели и молодые, и гости — и только когда каждый выполнил свой долг по поеданию символа счастья, пришло время для разговора.

— Я привезла письмо, — сказала королева тихо. — Вы ведь передадите ей?

— Обязательно, — кивнул Энтери. Тася, прижавшаяся к его плечу, с любопытством прислушивалась и поглядывала на Ее Величество. Она тревожилась все время, пока не увидела ее. Увидела — и сразу успокоилась. Характер человека не скрыть — он всегда на лице и в глазах. Бывает, что собеседник тебе улыбается, но улыбки нет в его глазах. Или пытается казаться добрым — но между бровей вертикальная складка, значит часто сердится, и уголки губ опущены вниз, и взгляд колючий… Королева Василина не пыталась казаться, не было противоречия между ее улыбкой и выражением глаз. Тревога в них была, это да, но это как раз объяснимо.

— Мы еще собрали ей одежду, — словно это было самым важным, продолжала королева, — письменные принадлежности, косметические, — дракон не выдержал, улыбнулся — не представлял он, как первая Рудлог проводит время в наведении красоты, — книги… вы правда все сможете отнести? Вы ведь с женой домой полетите? Сестра просила еще учебники передать…

Точно! Энтери вспомнил, что в его сумках, лежащих среди кучи подарков на телеге в храмовом дворе, есть список, составленный принцессой. Он совсем забыл про него, а ведь сам предложил купить все необходимое в Теранови…

— Не беспокойтесь, Ваше Величество, — сказал он немного расстроенно, — я много могу увезти, когда оборачиваюсь. Мы очень большие.

— Я видела, — спокойно ответила Василина, — на коронации. Когда похитили Ангелину. Как ваш брат смог пробить стихийный купол?

— Торопился очень, — сдержанно пояснил Энтери второй раз за сутки. Королева склонила голову, рассеянно крутя в руках чашку с дымящимся киселем — только что ее молчаливый муж бросил взгляд на чуть покрасневшие от холода руки жены, нахмурился и налил ей горячего.

— Ангелина написала, что Владыка пообещал отпустить ее через две недели, — произнесла она наконец. — Он отпустит?

— Если она захочет — удерживать не станет, — осторожно ответил дракон и Василина взглянула на него с тревогой.

В полукилометре от них, на противоположном конце площади, за красноволосым мужчиной через прицел винтовки внимательно следил опытный снайпер из команды Тандаджи. Он расположился на чердаке администрации, его напарник дублировал защиту из окна невысокого дома справа. В наушниках был слышен ровный голос Тандаджи, завершающего инструктаж после изменения позиции из-за неожиданного решения Ее Величества присоединиться к празднику. Что же, так даже было удобнее, чем выцеливать объект через стекло окон переговорной.

Оружие, каждый угол и изгиб которого стрелок знал лучше, чем линии на своей ладони, привычно и спокойно ждало своего времени. И его владелец ждал. Так он мог лежать часами, не двигаясь с места и никакого волнения по этому поводу не испытывая. В снайперах вообще истерички не задерживались и тем более не было таких в управлении госбезопасности.

Но если время действовать наступит — рука не дрогнет.

Хотя, вот парадокс — это на войне и в полиции снайперы гордились количеством уничтоженных единиц противника.

В деле охраны операция считалась успешной, если оружию так и не приходилось заговорить.

— То есть может случиться так, что сестру поставят в такие условия, что она не захочет возвращаться? — Василина сжала теплую чашку, пытаясь не показывать тревоги. Ведь кроме прямого принуждения есть еще и другие приемы. Обман, шантаж… Видимо, что-то все-таки отразилось на ее лице, потому что дракон покачал головой и решил говорить прямо, пока вежливый обмен короткими фразами не заставил додумать еще что-то страшное:

— Ваше Величество. Клянусь, что никакого рода принуждения к вашей сестре применено не будет. Да, нам нужен этот брак, — Василина сердито сверкнула глазами — маленькая гроза в облике светловолосой женщины, — очень нужен, и брат мой обязан спасти не только Пески, но и наш народ… сестра ведь написала вам об обстоятельствах и причинах похищения?

Королева кивнула расстроенно и чуть сместилась назад, к мужу. Едва заметно, но тот сразу придвинулся ближе, коснулся ее плечом — и она видимо успокоилась.

— Нас осталось очень мало, — продолжал Энтери, — весь наш народ поместился бы в одном из ваших пятиэтажных домов. У нас нет детей, нет будущего. Брак Владыки с вашей сестрой — редкий и невероятный шанс на выживание — и нашей земли, и наших людей. Поэтому вы должны понимать, что мой брат сделает все, чтобы принцесса Ангелина согласилась стать его женой. Но мое вам слово, что нет никакого насилия, наоборот, он ухаживает за ней очень терпеливо, исполняет все ее желания, она ни в чем не знает нужды. Мы все надеемся, что она останется с нами. Но… если Ее Высочество решит иначе — Нории ее отпустит.

Народ за длинными столами вовсю общался, где-то уже играла музыка, а в светло-голубых глазах маленькой королевы столько всего было — и страх за сестру, и неподдельное, огромное сочувствие, и размышления над услышанным.

— Мне очень жаль, — тихо сказала она. — Если бы от меня зависело решение вашей беды…

Она не закончила, но Энтери уже сам видел — эта Рудлог бы легко пошла на замужество ради исправления прошлого зла. — Вы расскажете мне о том, из-за чего случилась война? — попросила она. — Мужчины нашей семьи всегда были несколько воинственны, но мне трудно представить, что должно было случиться, чтобы мой предок решился истребить целый народ. А документов того времени почти не осталось.

— Началась из-за нелепости, — Энтери пожал плечами, — у нас была засуха, такое иногда бывает, природа берет свое, несмотря на божественную кровь, ее обуздывающую…

Василина кивнула — и в Рудлоге очень редко, раз в столетие, но происходили извержения вулканов и небольшие землетрясения, несмотря на Стену — земле все равно требовалось дышать. И наводнения были, несмотря на силу владычиц Маль-Серены, и сильные ветра на континенте, и неожиданные холода.

— И Владыка Владык обратился к королю Седрику с просьбой отдать Рубин в Пески на год раньше положенного, — продолжал красноволосый. — Вы знаете, что такое Рубин? Это артефакт, усиливающий божественную кровь. Просьба не была необычной, редко, но необходимость такая возникала у всех государей, и никто не раздумывал, идти навстречу или нет, ведь любому государству континента могла однажды понадобиться помощь. Было и такое, что монархи друг друга на дух не переносили, но Рубин передавали — это было выше конфликта. Однако Рудлог заупрямился и сказал, что должен обдумать свое решение. А на следующий день Рубин пропал. Ваш прадед обвинил в этом нас.

— Вы не крали? — серьезно спросила королева, глядя прямо в зеленые драконьи глаза.

— Нет, — сказал ее собеседник, не отводя взгляда. И она, чуть помедлив, кивнула.

— Седрик был несдержан, — осторожно добавил Энтери, — легко впадал в ярость. Его можно было понять — если бы кража действительно имела место и мы были бы виной, то это было бы чудовищным оскорблением. Заверения Владыки его не убедили, Седрик высказался крайне резко, и драконы покинули дворец Рудлог. А через месяц на нейтральной полосе произошло нападение на наш гарнизон, было много погибших. Седрик привел армию за Рубином. И наших послов он не послушал. Уверен был, что мы виноваты. Мы могли бы переждать за Стеной — но ведь есть еще широкая полоса между двумя Стенами, вы ведь знаете?

— Знаю, — подтвердила Василина. Стены не соприкасались, между ними всегда была полоса в несколько десятков километров. Маги объясняли это тем, что при ближайшем расположении стихийные плетения Стен могли вступать в конфликт и провоцировать природные катастрофы или поглощать друг друга.

— Рудлог выманил нас тем, что стал нападать на поселения, расположенные на нашей стороне Милокардер. Началась война. Длилась почти два года, — Энтери говорил сдержанно, коротко, потому что для него это все было недавно и все еще было очень страшно. Пока не произошло решающее сражение у гарнизона Ниппа, где с обеих сторон полегло столько солдат, что холмы окрасились в красный цвет, а земля не могла больше впитывать кровь. Из-за магических дуэлей воздух искрил силой, вспыхивали пожары, поджаривая трупы, начались сухие грозы с мощными молниями. Запах паленой человеческой плоти, трупная вонь… похоронить всех было невозможно. Вороны не могли взлететь — ходили обожравшиеся, а лекари и помогающие им драконы падали от усталости, потому что раненых было столько, что они умирали, не дождавшись помощи.

Василина смотрела и холодела — глаза дракона пустели, он говорил монотонно, словно погрузившись в себя. Муж сзади грел и не позволял начать всхлипывать. И громкий шум людских голосов, празднующих свадьбу, почти затих, словно они перенеслись под полог страшных воспоминаний.

Молодая жена Энтери обеспокоенно тронула его за плечо, и он очнулся, посмотрел на нее — лицо его разгладилось, посветлело.

— Страшно было, Ваше Величество, — сказал он с горечью. — Но после этого армия Рудлога была практически уничтожена, и Седрик предложил подписать мирный договор. Мы поставили условие, что договор должен быть магическим и что соглашение кровью заверят все аристократические рода обоих государств. Для нас это был праздник, победа, и обещание мира, и полетели все — полет должен был быть долгим, церемония подписания из-за количества участников могла растянуться на много дней, поэтому взяли с собой и жен, и детей — кто-то нес семью на себе, кто-то мог лететь сам. А когда мы прилетели на оговоренное место — нас заковали в гору. И чудо, что камень выпустил нас сейчас. Не всех. Не всех, — повторил он и сжал зубы.

То, что стало для драконов чудом, было трагедией для их семьи. Но не права ли Ани, и не была ли смерть мамы и предшествующее угасание рода Рудлог предопределены поступком их далекого прадеда?

Василина молчала, обдумывая услышанное. О многом написала Ани, но важно было послушать лично, посмотреть в лицо, понять.

— У нас давно нет войн, — сказала она. — Слава Богам. Не представляю, что вы пережили. И мне жаль, очень жаль.

Королева снова замолчала.

— Я подготовила предложение для Владыки Нории о встрече для решения конфликта, — проговорила она ровно. — И готова содействовать восстановлению Песков на международной арене, если сестра действительно вернется в целости и сохранности — или если я буду убеждена ею, что она остается в вашей стране не по принуждению, а по собственному желанию. Противиться этому не буду. Но заставить ее я тоже не могу. Однако я признаю наш долг перед вашим родом и обещаю приложить все усилия, чтобы в нынешних условиях исправить ситуацию.

Энтери склонил голову. Он ошибся. Она очень сильна.

— Прежде всего, — добавила королева, — нужно наладить телепорт-сообщение между нашими странами. Как только закончатся эти две недели и я увижу сестру, я бы хотела снова встретиться с вами. Готова отправить к вам магов, чтобы они на месте оценили возможности. Все это я готова повторить Владыке лично. Пожалуйста, передайте ему на словах, что я жду нашего разговора. Подробности — в письме и далее при личных встречах.

— Конечно, передам, Ваше Величество, — подтвердил Энтери, глядя, как неуверенно направляется через площадь к их столу мэр Трайтис. Василина Рудлог тоже заметила, ободряюще улыбнулась волнующемуся главе города и снова повернулась к дракону.

— Господин Энтери, думаю, я получила свои ответы. Благодарю вас за прямоту и честность. Куда мне распорядиться отнести вещи сестры?

— В храм, — немного растерявшись, ответил дракон. Он надеялся, Боги не обидятся, что по его вине святое место превратилось в склад вещей.

— В храм? — Ее Величество подняла брови, затем кивнула. — Хорошо. И письма, — она обернулась к мужу и тот передал ей охапку конвертов, — это от всей семьи, — пояснила она, видя повеселевшее лицо дракона, — а это — лично для Владыки Нории. Только как мы свяжемся, если будет ответ? От сестры или от Владыки?

— Я доставлю, обещаю, — успокоил ее Энтери.

Королева снова кивнула, поднесла к губам кружку с киселем. Но не отпила.

— Как бы я хотела полететь к ней с вами, — проговорила она расстроенно — словно все это время держала эмоции в узде, но они все-таки прорвались. За ее спиной нахмурился и качнул головой принц-консорт, глядя прямо дракону в глаза. Но Энтери не нуждался в такого рода предупреждениях.

— К сожалению, у меня нет таких полномочий, Ваше Величество, — сказал он мягко.

— Понимаю, — отозвалась королева, поглаживая покрытые глазурью ноздреватые бока большой коричневой кружки, — и у меня нет такой возможности.

Музыка стала громче, к столу добрался-таки ежеминутно останавливаемый сытыми и развеселившимися горожанами Дори Трайтис. И выглядел он как-то виновато.

— Сейчас танцы будут, — произнес он учтиво и нервно — но из-за шума голосов и усердия музыкантов приходилось орать, поэтому получилось даже чуть угрожающе. — Ваше Величество, меня попросили просить… ээээ… просить вас станцевать с нами первый. Молодые открывают перехват, а мы продолжаем…

И как ответить, чтобы не обидеть? Сидящие за столами даже притихли, пытаясь услышать, что ответит маленькая королева.

— Я с удовольствием, — сказала она, поглядывая вопросительно на мужа — то кивнул едва заметно, — только я, к сожалению, не знаю местных танцев. И, почтенный Трайтис, мы уже закончили разговор и готовились прощаться. И так доставили вам хлопот и волнений молодоженам.

Молодая драконья жена что-то смешливо шептала на ухо мужу. И улыбалась королеве. Так, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

— А! — махнул рукой повеселевший мэр. — Там ничего сложного! Благодарю за честь, Ваше Величество! Мы не посмеем вас задерживать, но как хорошо будет, если вы поучаствуете в перехвате!

— Поучаствую, — согласилась Василина. Хорошо хоть, что это просто танец, а не что-то более экзотическое. И она вспомнила о бане на Форелевой заставе и чуть покраснела.

Терановийцы, уловившие ответ королевы, зашумели одобрительно, радостно, стали выкрикивать тосты за здоровье Ее Величества.

— Ваше Высочество, — куда более осторожно обратился мэр к суровому барону Байдеку, — а вы присоединитесь?

— Непременно, — ответил консорт, ухитрившись это сделать одновременно угрюмо и любезно. И как-то всем, кто слышал, стало понятно, что не стоит усердствовать в перехвате рядом с королевой.

За происходящим на площади с каменным лицом наблюдал в большой бинокль подполковник Майло Тандаджи и думал о том, что снайперы, наверное, переплевались все — попробуй отследи цель в танце, в окружении хлопающих в такт людей. Еще он думал, что надо поговорить с Байдеком — Ее Величество как раз сменила невесту, поплыла немного застенчиво вокруг красноволосого дракона под вздохи и апплодисменты толпы — о том, чтобы объяснил, наконец, жене, базовые правила безопасности. Как целиться, когда в прицеле то и дело мелькает светлая головка государыни?

Они временно разместились на третьем этаже опустевшей администрации, судя по всему — в бухгалтерии. Капитан Рыжов тоже поглядывал в бинокль и вел запись на камеру. Для отчета. Ну и для истории, для того, чтобы потомки могли увидеть будни королевской четы. Изредка комментировал, и Тандаджи едва уловимо морщился. То ли от фраз подчиненного, то ли от нелепости происходящего. Воистину, с момента возвращения Рудлогов на трон его служба периодически стала напоминать комедию.

— В круг выходит Его Высочество принц-консорт Мариан Байдек, — голосом профессионального диктора на параде провозгласил Рыжов. — В перехвате обыгрывается древняя традиция погони нескольких женихов за невестою. Как рассказали местные жители, восходит она к драконьим обычаям.

— Рыжов, — спокойно попросил Тандаджи, не опуская бинокль, — вы не могли бы заняться озвучкой после? Я выделю вам время, кабинет и даже оплачу премиальные за ваш этнографический труд.

— Так точно, господин подполковник, — радостно отчеканил капитан и больше рта не открывал. И хорошо — а то быть бы любознательному Рыжову сосланным на окраину Рудлога, изучать местные обычаи.

Барон танцевал серьезно, не боясь выглядеть смешным или нелепым. На Севере тоже танцевали похожее на свадьбах, только танец назывался ухадка — «ухаживание», и женщины не менялись — одна невеста, а вокруг нее друзья жениха. И, в конце концов, он солдат и офицер, раз надо — значит надо. И он двигался в паре со своей королевой, убегающей, кидающей на него лукавые взгляды — Василина раскраснелась, разогрелась, и была необыкновенно хороша. Она веселилась — разве мог он испортить ей неожиданный отдых? И Байдек сам не заметил, как стал улыбаться в ответ, и как загорелся огнем ее взгляд, и как музыка и ритм танца вдруг превратили его в охотника, а его жену в меховой шубке, с ее голубыми глазами и светлыми кудряшками — в самую желанную добычу, и танец стал тем, чем он был изначально — демонстрацией мужской доблести и женской красоты и мягкости.

Застыли гости, наблюдая за кружащей парой и гадая — поймает? Не поймает? Замерли ждущие своей очереди женщины — разве можно разорвать этот танец? Радовались музыканты, старательно выводя переливчатую, быструю мелодию на дудах и скрипках. Стучали каблучки королевы по брусчатке площади, и им вторил гулкий стук сапог ее супруга. И в какой-то момент кружащий хищный ястреб почти настиг свою пушистую лебедушку — но она извернулась, юркнула в толпу со смехом, и вышла вместо нее другая девушка. Робко, скромно, даже испуганно — а ну как захочет этот широкий, мощный мужчина прервать перехват, пойти за женой?

Но перехват не был разорван — иначе ведь быть беде! — дотанцевал высокий гость, не показав своего недовольства, если даже оно и было, и, как положено, ушел из круга, никого не обидев, и сменил его другой парень. А королева с супругом радовались, как все, и хлопали, и смеялись, стоя рядом с молодоженами, а потом попрощались вежливо, поблагодарили жителей за теплый прием неожиданным гостям, поздравили еще раз молодых, и пообещали обязательно навестить Теранови с официальным визитом.

Королева ушла в сторону телепорта, сопровождаемая мужем и охраной, и даже не поняла, что одним танцем завоевала любовь людей целого города.

Праздник в Теранови продолжался еще несколько часов. Энтери удалось отлучиться в храм, после перехватить мэра Трайтиса, уже приложившегося к местной медовухе, и показать ему список принцессы Ангелины. Мэр клятвенно обещал, что все найдут, купят и доставят к остальным вещам.

Тася немного грустила, и он обнял ее, спросил на ухо:

— Не хочешь лететь ко мне?

— Хочу, — сказала она грозно, — что ты выдумал! Переживаю просто о новом месте. Что я там делать буду, Энтери?

— Будешь хозяйкой в доме, — он легко поцеловал ее в нос, — а освоишься — решишь. Не захочешь в городе жить — построим дом за городом, там земли будет много, можно фрукты выращивать, овец разводить. А нет — так в городе найдешь себе занятие. А если совсем плохо тебе там будет, — сказал он неуверенно, — то вернемся сюда, если пожелаешь.

Она покачала головой.

— Жена должна быть там, где муж. Я привыкну, Энтери.

Веселая круговерть праздника не хотела отпускать, но солнце давно уже перешагнуло через полдень, а лететь домой было долго. Тася немного грустила, обнимаясь с сестрой, а Энтери, уставший от необычайно буйного веселья, вдруг обнаружил себя рядом со старым Михайлисом, отцом Таси. И с трубкой в руках. Мужчины курили и молча смотрели на танцующих людей.

— Я тебе там табачка донес мешок, — нарушил молчание старик. — Закончится — прилетай, у меня запасы большие. И не обижай мне Таську.

— Может с нами полетите? — спросил Энтери. — Дом большой, и вам, и Лори места хватит. Заодно за дочку сердце спокойно будет. Там тепло, зелени много в городе. Захотите своим домом жить — так будет свой.

— Эээ, — отмахнулся Михайлис, — куда мне на старости лет переселяться. Я горы эти люблю, здесь родился, здесь и помирать буду. Затоскую без снега, без сосенок, без охоты. Да и у Лорки вроде как складывается, — он качнул головой в сторону стола, где молодой крепкий парень глаз не сводил с Тасиной сестры. — Глядишь, и вторую дочь замуж выдам. Ты лучше скажи мне, как это ты ей шрамы убрал? Таська поделилась.

— Это я от счастья, — смущенно признался дракон. — Удивительно, вы первый спросили, отец.

— Да чего уж тут удивительного, — Михайлис выпустил дым, поглядел на то, как облачко рассеивается в прозрачном холодном воздухе. — И не такие чудеса случались. У нас одна девушка пошла за охотника, на которого двумя годами ранее дерево упало. Все, что ниже пояса отнялось, сам понимаешь, куда там жениться. Хирурги и виталисты позвоночник собрали, а не действуют ноги и все. Руками разводили, потому что по показаниям все цело, а не работает. А она медсестрой у нас в госпитале работала, ухаживала за ним. Так и слюбились, и свадьбу в коляске сыграли, и в храме переночевали. А наутро он на своих ногах вышел. Вот, двое пацанов у них. Так что увидели все, а болтать о таком — Богиню гневить.

Они снова помолчали, попыхивая трубками.

— А в гости к нам полетите? — Энтери глянул на старика. Тот прищурился.

— Конечно. Проверю, как Тасе с тобой живется и обратно. Вот через пару месяцев и прилетай за мной. А пока родственники для молодых только помеха.

Энтери докурил, аккуратно вытряхнул пепел из трубки, постучал по ней ладонью.

— Пора, — сказал он.

На то, как нагружают поклажей огромного белого дракона, пришел посмотреть, наверное, весь город. Большие сумки закрывали на молнии, заклеивали скотчем и попарно привязывали к красным шипам драконьего гребня, так, что издалека казалось, что на шее у ящера завязаны уродливые пестрые банты.

Энтери стоически терпел и погрузку, которой командовала Тася, и толпу детей, жаждущих посидеть на драконе — аттракцион получился знатный, хоть билеты продавай. Да и некоторые взрослые вежливо просили разрешения взойти по крылу. Как им отказать?

Наконец Тася, обнявшись с родными, чмокнув своего дракона в нос — на хороший полет, закуталась в доху и уселась на свое законное место — на холку мужу. И они полетели, оставляя внизу восторженно ахающих горожан.

И, хотя жители Теранови были без сомнения добры и широки душой, отлет свой Энтери принял не без облегчения.

До Истаила он долетел к вечеру. Шея уже побаливала — большие сумки натирали и мешались, да и скорость из-за них снизилась. Несколько раз он делал остановку для Таси в оазисах, и она с любопытством оглядывала бесконечное море песка, чахлые пальмы, зелень с длинными корнями — чтобы достать до подземной влаги. Когда он приземлился, жена уже дремала, и пришлось аккуратно тыкать ее носом, грозно шуметь ноздрями, чтобы проснулась, и спускать на землю.

Новобрачная старательно оглядывала свои владения, и глаза серые были испуганными — высокий белый дом с арками и выглядывающими из окон цветными занавесками, огромный сад — еле-еле угадываются за деревьями очертания соседних домов, шум странного города за воротами, фонтаны, оглушающие сладкие и пряные запахи.

Пока молодая жена приходила в себя, Энтери с наслаждением обернулся — сумки остались лежать рядком, как арбузы на грядке, взял супругу за руку и повел в дом — знакомить со слугами, кормить, мыть и укладывать спать.

Ему было странно и необычно видеть в этом доме Таисию, будто времена наложились одно на другое, и ей тоже все было странно. И наличие слуг, радостно приветствовавших хозяйку дома и преподнесших им по случаю свадьбы сладкий кускус с изюмом, и непривычная еда, и купальни с большими бассейнами.

Впрочем, в купальне красноволосый дракон, дорвавшись до жены, вмиг забыл, что у него и шея болит, и плечи, и что он устал, как вьючный верблюд. И Тася забыла про пока еще чужой дом и переживания о будущем, и грусть по оставленным в Теранови родным. Они расплескали воду на цветной мраморный пол, утопили в мраморной ванне несколько горшочков с мылом, чуть не заснули там же после бурной любви — и, уставшие, посмеивающиеся и зевающие, пошлепали по залитому полу в теплую спальню, устланную коврами, с высокими окнами, выходящими в сад, сказочными светильниками на ножках и круглым потолком.

Дом, опустевший более пяти веков назад, оживал и радовался, заполняясь запахами пищи и печного дымка, свежего белья, голосами людей, и солнечной, счастливой и жаркой любовью, которая любой дом делает теплым и добрым к его обитателям.

 

Глава 10

1 ноября

Принцесса Ангелина едва сохраняла спокойствие. Полдень! Энтери вернулся вчера — Нории сообщил ей об этом за завтраком. Улыбнулся, увидев, как раздавила она в раздражении виноградину, попросил подождать.

— Не злись на него, — сказал он насмешливо, — у него своя женщина рядом. Он, наверное, забыл обо всем.

Принцесса сердито подумала, что младший брат Владыки может забывать о чем угодно — но только не о письме от ее родных. Но она терпеливо ждала. Вечером ей предстояло посетить праздник в честь Синей Богини, и она очень надеялась, что дракон сумеет оторваться от молодой жены до этого времени.

Энтери появился к обеду, когда она уже вся извелась, пытаясь занять себя хоть чем-то — поговорила с Ветери о планируемой переписи населения, показала ему список вопросов, которые нужно осветить, договорилась, что он найдет писцов, которые смогут провести учет. Поболтала с заглянувшей Зарой — девушка тоже собиралась на праздник, так как одна из ее дальних родственниц собиралась выходить замуж. И дождалась-таки. И даже была вежлива.

Впрочем, Энтери был таким спокойным и приятным в общении, что на него невозможно было сердиться. Он рассказал о свадьбе — принцесса нетерпеливо поглаживала толстую пачку писем, удивил ее известием о том, что Василина прибыла пообщаться с ним. Кратко передал содержание разговора, испытующе глядя на Ани. Принцесса выслушала вежливо, не моргнув глазом. Решительная у нее сестричка, однако. Молодец. Может, действительно все хорошо? Может, есть у нее возможность пусть не остаться… подумать над тем, чтобы остаться здесь? Нет, сначала вернуться в Рудлог, потому что она очень соскучилась по семье. А потом, возможно, уехать сюда.

Да о чем она вообще думает?!

Энтери попрощался — он должен был зайти еще к брату, и Ани стала торопливо вскрывать конверты. И читать, читать, читать…

«Ангелина, мы очень скучаем. Тандаджи организовал поиски, но они не дали результатов, поэтому я безумно рада, что ты нашла возможность передать письмо. Я очень боюсь за тебя, хотя ты и пишешь, что нет причин для беспокойства. У нас все уже хорошо. Были кое-какие неприятности…

… слава Богам, заговор раскрыт. Но, судя по всему, это не конец, и проблема эта приобрела международный масштаб. Очевидно, что кому-то нужна кровь нашей семьи, так же понятно, что нападения на королевские дома континента продолжатся. Непонятны цели, непонятно, кто станет следующей мишенью. Мариан усиливает систему безопасности; скоро мы будем ходить, увешанные следилками, и бояться собственной тени…

… Видела бы ты это чудовище, Ани! Никогда в жизни я так не боялась. С ужасом думаю, что бы было, если бы в рог дунул кто-то из моих сыновей, ведь подарок был для них. Если бы не помощь других монархов — не знаю, справилась бы я…»

«Ангелиночка, ты только не переживай. Я знаю, что я совершила много глупостей, но с одним ты можешь меня поздравить — я все-таки выйду замуж за Демьяна Бермонта! А теперь я хочу рассказать тебе, как мы с ним встретились. Только не переживай, пожалуйста, сейчас уже все хорошо…»

«После твоего похищения мы с Васютой оказались в больнице. Она напоила алтарный камень своей кровью, да так, что едва не умерла. Веселое наследие нам оставили предки. А у меня пропала сила. Правда, сейчас уже вернулась — после произошедшего на Васином Дне Рождения…

… Иногда мне кажется, что девиз нашей семьи не „Пламя, ввысь!“, а „Ни дня без смертельной опасности“…»

«Рада, что ты в добром здравии. Я скучаю, сестренка… Рассказывать очень много, поэтому напишу оглавление, а потом подробно опишу по пунктам.

1. Учеба в университете.

2. Коронация Василины

3. Поиски Полины и ее будущая свадьба.

4. Памятник маме

5. Марина вышла на работу

6. Наш придворный маг

7. Каролина начала краситься!

8. Демоны. (Только не пугайся, все уже хорошо!)

9. Тха-охонг.

10. Вопросы по поводу устройства жизни у драконов и их строения. Пожалуйста, напиши как можно подробнее! Я записала интересующие меня вопросы. Было бы здорово, если бы ты смогла привезти образец пера или клык…»

«Дочка, Каролина нарисовала тебе несколько картин. Она прекрасно рисует, но стесняется пока показывать это сестрам. Я занимаюсь с ней после школы. У нее несомненный талант. Она очень скучает — очень привязана к тебе. Поначалу даже плакала тихо, когда думала, что я не вижу. Очень надеюсь, что ты вернешься. Ты нужна нам.»

С листов бумаги на нее смотрели нарисованные рукой младшей сестры Василина с детьми, строгий Мариан в военной форме, Алинка с книжкой, Полли, завязывающая длинные волосы в хвост, Марина с короткой стрижкой и сигаретой, глядящая в окно, и сама Каролина со Святославом Федоровичем. Ани с жадностью вглядывалась в измененные — точнее, вернувшиеся лица сестер. Только Алинка и младшенькая остались под мороком. Ну и она сама.

Повзрослели. У Полли немного резкие черты лица, нос с горбинкой, острый взгляд — красота ее сильная, чуть насмешливая. Марина с короткими волосами и огромными глазами выглядит просто неземной. Просто насмотреться нельзя, красота ее стала утонченной, притягивающей взгляд. И не скажешь, что эту девушку Ангелина как-то вызволяла из полицейского участка, куда их загребли всей компанией.

И Василина. Малышка с кудряшками, твердым взглядом и фамильными Рудлоговскими скулами. Очень похожа на мать.

А она, Ангелина, уже забыла, как выглядела до переворота.

Праздник Синей Богини прошел для принцессы как в тумане. Она улыбалась, говорила поздравления новобрачным, ела вместе со всеми жирный и горячий мясной плов, благословляла, принимала участие в молитве. Люди радовались ее участию, трепетали на ветру разноцветные ленты, украшавшие город, звучала музыка, дымились кальяны, Нории сидел рядом и периодически обращался к ней — и она даже отвечала, но потом не могла вспомнить, о чем был разговор.

Снова и снова она обдумывала письма родных. И когда вернулась во дворец, первым делом перечитала их. Потом еще раз и еще, пока почти не выучила наизусть.

Служанка Суреза, испуганная молчаливостью и задумчивостью госпожи, принесла ей с кухни свежих медовых лепешек, заварила чаю. И нарадоваться не могла — шеен-шари рассеянно уничтожала одну за другой, пока не взглянула изумленно на последнюю, уже откусанную, потом на опустевшее блюдо и не отложила ее. Встала и вышла из своих покоев. И куда пошла ночью?

Ани прошла по коридору к покоям Нории, открыла дверь — старый слуга Зафир изумленно вскинулся из кресла, но она остановила его жестом. Прошла в темную спальню, села в кресло напротив кровати со спящим Владыкой города.

— Зачем ты пришла? — спросил он через некоторое время глухо.

— Я хочу домой, Нории, — ответила она. — Отпусти меня. Пожалуйста.

Он сел, тяжело опершись кулаками на кровать. Посмотрел на нее внимательно.

— Ты вернешься ко мне?

— Я не знаю, — сказала она честно. — Не знаю.

Орнамент на драконьем теле тускло светился, мерцал, и то ли от мерцания этого, то ли от общей усталости в глазах защипало, невыносимо и больно. Сморгнула — и с удивлением почувствовала на щеках влагу.

— Не плачь, — произнес он рокочуще — увидел? Или почувствовал запах? — иди ко мне. Расскажи, что случилось.

Ани сжала рукоятки кресла и не двинулась с места. И Нории встал, вытянул ее с сидения и усадил к себе на колени.

— Расскажи, — пророкотал он ей на ухо, чуть поглаживая по спине рукой.

Глупая ситуация, глупое положение, но ей было все равно. Она ведь договаривалась, что может уйти раньше?

— Семья без меня не справляется, — сказала Ани тихо. — Беда идет одна за другой. Начиная с коронации и того момента, как ты меня унес…

Он слушал, слушал внимательно, и Ангелина говорила — ей просто не с кем больше было поделиться страхом за своих, и как оказалось, что не нашлось здесь ближе человека, чем ее похититель? Говорила долго — он успел положить ее голову себе на плечо, обхватить крепко; прохладный и спокойный, он утешал ее одним своим присутствием. Она ведь могла позволить себе одну слабость, всего одну — перед тем, как уйти? И казалось, что он все понимает.

— Ты отпустишь меня? — повторила она вновь, после рассказа.

— Ты обещала мне месяц, — сказал он ровно. И принцесса подняла голову, выпрямилась.

— Обещала, — подтвердила она сухо и попыталась встать. — Но мне нужно в Рудлог.

— Зачем? — поинтересовался дракон, отпуская ее. — Ведь сейчас все в порядке? Твоя сестра правит достойно, опасностей удалось избежать, враги побеждены. Что изменят эти две недели?

Она глядела на него и понимала — нет, не отпустит.

— Я просто беспокоюсь за них, — тихо произнесла Ани.

— Дай им жить своей жизнью и делать свои ошибки, — требовательно пророкотал дракон.

Она молчала, кусая губы, затем покачала головой.

— Наверное, ты прав. Извини, что разбудила, Нории. Две недели ничего не решат.

Владыка испытующе глянул на нее, склонив голову.

— Ты ведь знаешь, что я хочу, чтобы ты осталась навсегда.

— Я не могу это решить сейчас, Нории.

— У тебя есть еще две недели, Ани-эна.

Ночь была тяжелой и неспокойной — она сомневалась в принятом решении, думала, как оно скажется на семье. Перечитывала письма, плавала в бассейне и думала, думала, думала. Заснула под утро, совершенно измучившись, и проснулась только к обеду.

Отвела урок у нани-шар. Слуги Энтери занесли учебники, книги, и девушки радовались, как дети, с восторгом рассматривая картинки, большую часть изображенного на которых они не понимали, пробуя ручки и тетради. Учеба сразу пошла легче и веселее, и она даже отвлеклась на немного.

А после обеда она нашла Нории и попросила отвезти ее на море.

Что может отвлечь лучше, чем теплая лазурная вода?

На этот раз он пошел в воду с ней — и она не отворачивалась, нырял, доставал ей со дна причудливые большие зубчатые раковины в с притаившимися внутри моллюсками, разглядывал ее откровенно и прямо — и она не опускала взгляда, касался ее — и она не отходила в сторону. Мягкие волны успокаивали, уговаривали расслабиться, и она лежала на спине, бездумно уставившись в небо, а прибой покачивал ее и уносил куда-то далеко, туда, где ничего не нужно решать и нет необходимости выбирать.

Светило солнце, и во рту было горько от морской воды, и насмешливо, и сочувственно шумело море.

Ани перевернулась на живот и поплыла к берегу. Вышла на песок, закуталась в полотенце, не глядя на идущего следом дракона, и пошла в тень — под пальмы. Разлеглась на покрывале, не смыв соль с тела и закрыла глаза. Как же она устала.

Нории уселся спиной к пальме, разлил лимонад. Она слышала его, но не открывала глаз. Не хотела вставать, не хотела что-то делать.

— Тебе хорошо? — спросил он гулко.

— Да, — слово вылетело, как комок грязи, и она поморщилась, облизала сухие губы, чувствуя засохшую соль в уголках. — Пить хочу.

— Иди ко мне, — предложил он насмешливо, — я тебя напою.

Она встала, поморгала — перед глазами плясали фиолетовые пятна. Поправила полотенце и подошла. Потянулась за лимонадом — закружилась голова, потемнело в глазах, и она упала бы, если бы дракон не поймал ее и не притянул снова к себе.

— Слишком много на солнце была, — пояснил он, проводя рукой по ее волосам — от ладони шла прохлада, и вспыхнувшая было боль уходила, растворялась. — Я забыл, что вам, людям, солнце может вредить. Пей, Ани-эна.

Она жадно пила, а Нории смотрел на нее, и принцесса чувствовала и его бедра под своими ягодицами, и его крепкую руку, поддерживающую ее за спину. И странный взгляд зеленых глаз, и то, как близко его лицо находится к ней.

Было тошно.

Она отставила стакан. Повернулась, встретившись с ним взглядом, нервно передернула плечами. Он улыбнулся краешком губ, проскользил ладонью по ее спине до затылка и притянул принцессу к себе. Жадно, как она только что пила воду, дракон пил ее, не позволяя вырваться, ласкал ее губы и обещал большее, и она отвечала ему так же жадно и беззаветно, совершенно утонув в его напоре, в игре его языка, в биении его сердца, в руках, движущихся по телу, в совершенно откровенном возбуждении. И когда ей стало казаться, что еще немного — и она просто растворится в нем, потому что нет в ней и никогда не было силы противостоять его мощи — пусть он и давал такую иллюзию, Ани испугалась. Дернулась. Открыла глаза, встретив дымчатый взгляд вишневых глаз и сжала зубы.

— Спи, Нории, — сказала она и успела еще увидеть, как буйствующая жажда в его взгляде сменяется яростью и пониманием.

Раскрылся. Поверил. Ментальная защита слетает в моменты сильнейшего испуга и безумной страсти.

— Спи, — добавила она, хотя в этом уже не было нужды. И разрыдалась от ломающей сердце боли.

Она быстро обмылась — слезы все текли и текли — связала в узел свою одежду, добавила туда бурдюк с водой. Постояла с закрытыми глазами, определяя направление. Кинула взгляд на спящего дракона, вытерла ладонью слезы. Перекинулась в белую верблюдицу и побежала. На север, к своей семье.

Четери снова ночевал у себя в доме, на своей земле. У него появилась навязчивая потребность возвращаться сюда. Может быть, потому что здесь он часто видел сны о Светлане. А может и потому, что в нем плескалась сила — и совершенно очевидно было, что всплески происходили именно после этих снов, и после ночей в доме он чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя кормящая мать — когда грудь распирает от молока и физически невозможно сдержать его.

Он поил землю своей силой и она отвечала побегами кипарисов, родниками и зелеными лугами.

И пусть каждый раз зеленая зона расширялась на какие-то пару десятков метров. Зато каждый раз удавалось оживить чуть больше, чем в прошлый.

Это было невероятно и подобного никогда не случалось.

Но он не мог не обращать внимания на изменения, происходящие с ним. Он стал быстрее. И в бою, и в полете — но только Владыки могли ускоряться так, как теперь мог он — мчаться стремительной стрелой, преодолевать за короткое время огромные расстояния.

Он стал сильнее ощущать наследие Белого Целителя: люди приходили к нему за помощью, и если раньше дар целительский был довольно слаб — все-таки он был воином, и в этом было его призвание, то теперь он лечил страшные ожоги, спасал от укусов змей и тарантулов. Выдыхался каждый раз, приходилось отпаиваться кровью и люди уже знали — идешь к дракону за помощью — бери с собой барана в жертву. Но все-таки лечил.

И ауры стал видеть четче. И отблески эмоций начал ощущать.

Если бы Чету не было бы больше сотни лет, если бы впереди было его совершеннолетие, то он бы решил, что в нем просыпается сила Владыки.

Но это было невозможно, потому что такого не случалось никогда.

И все же он должен был поговорить с Нории. Понять, что с ним происходит и почему.

Он прилетел домой рано, вымотанный, как никогда. Пока Владыка Истаила был занят на празднике Синей, пришлось вычищать гнездо песчаников — твари напали на рабочих, обошлось без жертв среди людей, но вот защищавшие их драконы были потрепаны. Слабаки, а не воины. Если бы остались в живых хотя бы пятеро из его Крыла, не приходилось бы все делать самому. Но они все погибли в проклятой горе.

Заснул рано — и проснулся чуть позже полуночи, опять переполненный силой, опять после сна о Светлане. Тяжелого сна, потому что не было в нем любви, а женщина была потухшей, тоскливой и потерянной. Он снова требовал — жди меня, но казалось, что она или не слышит его, или не верит ему.

Что это было — их связь? Или голос совести?

Кто оставил женщину на растерзание королевским палачам? Кто не подумал, что ее схватят и могут казнить за помощь им?

Какому тупоголовому дракону открыла глаза красная принцесса, воспринимаемая им не иначе, как суженая жертва на возрождение Песков?

Энтери говорил, что в Рудлоге нет смертной казни, но разве легче от этого? Нет большего стыда для мужчины — не суметь защитить свою женщину. И не нужно оправдываться приказами Владыки, потому что кроме приказов для воина есть еще кодекс чести, который превыше всего.

Блюди чистоту и во сне и наяву.

Сражайся каждый раз как последний раз в жизни.

Не предавай доверившихся.

Мастер Клинков, чувствуя, как пульсирующая в нем сила просится в землю, вышел из дома в темную, влажную южную ночь, подошел к кромке воды. Черным зеркалом блестело озеро, плескала мелкая рыбешка, и звучно стрекотали цикады. Посмотрел на свои руки, на тело — красные и зеленые линии орнамента светились так ярко, что ослепляли, отражались в воде, изгибаясь дрожащими дугами, сотворяя светящуюся дорожку, идущую навстречу лунной.

Закрыл глаза, а когда открыл — в воде озера не было его отражения. Он присел, плеснул ладонью по водной глади — побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.

Там же, над ним, было небо, перевернутая чернильная чаша, могущая простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное, приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером — чтобы убедиться, что его действительно не видно.

Еще одно умение, которого не должно у него быть.

Он задумчиво парил в восходящих от прогревшегося за день песка потоках теплого воздуха, ласкающего и щекочущего крылья и живот, затем развернулся на север. И ускорился.

Он только посмотрит. Только убедится, что с ней все в порядке.

На окраине спящего Иоаннесбурга, в пятиэтажке напротив окон отслеживаемого объекта, смачно зевнул сидящий в кресле агент. Скука была смертная — месяц тупого наблюдения за экранами, на которые выводились изображения с камер, установленных на окнах снятой квартиры, и перемещений за молодой учительницей, каким-то невероятным образом оказавшейся связанной с похищением наследницы трона.

Напарник спал на кушетке тут же, и завидно было до злости.

Внизу, под окнами, вдруг завыли сигнализации нескольких машин, и агент, оживившись, выглянул в окно, но ничего не увидел. Фонари над проезжей частью светили ярко, по тротуару напротив, далеко от точки наблюдения шла какая-то развеселая компания и гнусно орала песни.

Все как обычно.

Он ушел на кухню, сыпанул себе дрянного растворимого кофе в заскорузлую кружку, плеснул туда теплой воды из давно кипевшего чайника, щедро добавил сахара и вернулся на место.

Чет долго кружил над столицей Рудлога, опасаясь снижаться — вдруг полог невидимости перестанет работать? Но раз за разом пролетая над знакомой пятиэтажкой с угловым окном, в которое он ворвался месяц назад, дракон не выдержал. Спустился мягко, сложив крылья, целясь на крышу — было бы удобно изогнуть шею и заглянуть в окошко, но в последний момент подумал, что хлипкое строение может и не выдержать веса дракона. Спустился на проезжую часть, аккуратно, стараясь не задеть хвостом ничьи окна, но все же толкнул лапой припаркованную машину, чуть не споткнулся, тяжело и гулко стукнул лапой по тротуару. Заверещали машины, противно, на высоких нотах, на все лады, как безумный оркестр, и он сжался прямо посреди дороги, потому что стали загораться в окнах огни, сонные люди выглядывали, щелкали ключами от сигнализации, отключая воющие автомобили.

Когда улица затихла, Чет развернулся, чувствуя себя как червяк в тесном яблочном ходу, встал на задние лапы, оперся передними о Светланин дом, и, изогнув шею, повернув голову боком, заглянул в ее окно.

Там, за тонкими занавесками, в знакомой кровати спала его Света, и он как щенок стал тыкаться носом в подоконник, прижимаясь ноздрей к щелкам между окном и рамой, пытаясь почувствовать ее запах.

Жива. Спит. Дома.

Пахло и другими людьми, ее родителями, он проверил — пожилая пара мирно спала в другой комнате на широкой кровати. Окна были заперты надежно — только на кухне было вертикально приоткрыто окно — в эту щель мог пролезть котенок, но никак не дракон.

Поскребся тихо в стекло к Светлане когтем, но звук все равно вышел душераздирающий — он аж прижал уши, оглянулся. И вовремя — у ног его шли люди, воняющие алкоголем, шумные, шатающиеся, первый наткнулся на дракона, упал, огляделся ошарашенно. Дракон поднял лапу, пропуская упавшего и ржущих над ним товарищей, затем вторую. Балансировать было трудно, да и облицовка здания в тех местах, где он опирался передними конечностями, угрожающе поскрипывала и крошилась.

Снова поскребся, прислонился глазом к стеклу — Светлана спала крепко, сжавшись в комочек, опять мерзла, наверное.

Обернуться и подняться к ней? И что, он позвонит в дверь, а если откроет кто-то из родителей? А он не одет, в этом мире так не принято.

Он старательно чиркал ногтем по стеклу, но Света не просыпалась. Походил задумчиво по дороге туда-сюда, расставляя ноги и пропуская проезжающие машины под брюхом.

Сила уходила, как вода через песок, и нужно было решаться, и он уже поглядывал на дверь подъезда, когда в голове его раздался Зов Владыки Нории. Слабый, тихий, но даже на таком расстоянии было понятно, что хозяин Истаила в бешенстве.

Чет мотнул головой, преодолевая необходимость прямо сейчас срываться с места и лететь, потянулся зубами к своему крылу, вырвал небольшое пушковое перо у самого сгиба. И еще с минуту, наверное, аккуратно просовывал его в щель окна на кухне, так, чтобы оно точно оказалось внутри.

Зов повторился, и воин-дракон взмыл в ночное столичное небо, сбросил высоко над городом ненужную уже невидимость и, ускоряясь, полетел к своему Владыке.

Света проснулась рано. За окном было серо и мокро, и кружилась голова, и на работу совсем не хотелось, и мутило противно. Полежала немного, слушая, как на кухне хлопочет мама, спустила ноги в теплых носках на пол и пошла в ванну.

Зубная паста была такой вкусной, что она высосала чуть ли не пол-тюбика, а вот от запахов еды становилось еще хуже. Но поесть надо было, иначе опять будет темнеть в глазах на уроках и опять будет желчь подступать к горлу.

Мама подметала пол, и в пыли у совка лежало большое, с ее руку, пушистое белое перо. Света застыла в дверях, забыв о дурноте.

— Смотри, — мама ткнула шваброй в перо, — ничего себе, какие птицы у нас водятся. — Дочь, ты чего?

Дочь, опустившись на пол, прижимала к лицу легкий пух, щекочущий ноздри, и с совершенно неадекватным видом улыбалась. Вскочила, подбежала к окну кухни, выглянула в него, побежала в свою комнату, отдернула занавески, всхлипнула. Встревоженные родители следовали за ней по пятам. И очень удивились, увидев на стекле коряво выведенное неровными буквами-царапинами слово.

«Жди».

— Мама, папа, — сказала Света, волнуясь, — мне очень надо вам кое-что рассказать.

Рассказ получился долгим и трудным. К концу на маленькой кухоньке сидело два очень удивленных родителя и одна беременная дочка, прижимающая к себе пушистое перо.

Сколько раз повторялась эта сцена в разных семьях, на разных кухнях, маленьких и огромных, роскошных? Без перьев, конечно. Да и отсутствующие потенциальные зятья были попроще и поменьше размером.

— Ну что скажете? — настороженно спросила Светлана у задумчивых родителей. Большие часы, стоящие на холодильнике, показывали, что на работу она уже опоздала. Придется придумывать отговорки. И позвонить надо, конечно.

— Это очень неожиданно, дочка, — растерянно произнесла мама и посмотрела на отца — в поисках поддержки.

— Да ладно, Тамара, зато какой генофонд! — попытался приободрить ее отец. — Ты же знаешь, дети от разных рас очень красивые получаются. И умные…

Мама поправила салфетки в салфетнице, скатерть подтянула так, чтобы плетеный кружочек встал точно посередине стола. Прислушалась к жужжанию холодильника. За окном шумели машины — люди спешили на работу.

— Доча, — сказала она, — а ты точно не придумываешь?

— Мама! — возмутилась Света. — Честное слово, все так и есть!

Мама вздохнула.

— Тебя могут арестовать в любой момент, потому что ты помогала похитителям наследницы, и влюблена в ящера, который жил больше 500 лет назад? Светочка, это же колоссальная разница в менталитете, во взглядах на жизнь, в образовании. Есть ли оно, это образование?

— Писать точно умеет! — жизнерадостно вставил папа. — Криво, правда. Надо, кстати, стекло поменять. И чем он его так изрезал? Прекрасный аналог стеклорезу был бы! Интересно, он как добрался до окна? В воздухе парил?

— Ваня, прекрати, — сурово сказала мама. — Доченька, ты не сердись. Какой бы ни был, препятствовать не будем. Меня беспокоит то, что ты в тюрьме можешь оказаться. Может, нам в деревню уехать? Там воздух свежий, ребенку польза, и нам спокойнее будет — ты все время рядом.

— Да все равно могут выдернуть откуда угодно, — покачала головой Света, — и если Чет прилетит снова, как он узнает, где я?

— А мы ему бумажку на окно изнутри приклеим, — весело предложил старый изобретатель, — с картой и адресом. Писать умеет? Значит, прочесть тоже должен.

— А с работой как же? — грустно спросила Светлана, поглаживая пух — щекотно и приятно ладони. — Я месяца не отработала, у меня часы, детей жалко. Да и зарплата вот-вот должна быть. Нет, не надо в деревню.

— А давайте мы поменяем окна так, чтобы они и внутрь, и наружу открывались, — продолжал фонтанировать идеями бывший инженер. — Тогда сможет зайти в гости…

— К Свете в спальню, — с той же интонацией подхватила мама.

— А мы на кухню так сделаем! — не растерялся папа. — И прилично, и перекусить сможет с дороги, и познакомиться сможем.

Света представила себе, как с утра на кухне обнаруживается голый Четери, перекусывающий колбасой, и засмеялась. И мама, похмурившись для приличия, присоединилась к ней.

Сменщик агента, дежурившего ночью успел отобедать, когда внимание его привлекло какое-то движение в квартире отслеживаемого объекта. Приманка сегодня не пошла на работу, хотя встала вовремя, ходила туда-сюда по квартире, потом снова улеглась спать. А отец ее ковырял оконную раму. Похоже, стекло треснуло. Из-за чего, интересно?

Больше из отсутствия других дел, чем из интереса, агент взял бинокль, подкрутил резкость и начал следить за пожилым мужчиной. Хоть какое-то развлечение.

Странные трещины привлекли его внимание, и он приблизил видимость. И выругался сквозь зубы. Прошляпил-таки напарничек эту ночь. Не зря он, проработавший на наружке больше десяти лет, не хотел брать его в команду. Но с приказом не поспоришь.

Следующий час он прокручивал записи с камер. Отметил появившиеся вмятины на облицовке дома — выглянул в окно — точно, были. Посмотрел в записи на мигающие машины, на отлетающую облицовку, и потом несколько раз с глубоким чувством удовлетворения (и приятным предчувствием возможной премии) проглядел на замедленной прокрутке, как штрих за штрихом появляется на стекле слово и как мелькает в щели кухонного окна что-то белое, очень похожее на перо.

— Господин подполковник, может, уже брать девчонку? Хоть какой-то рычаг давления на ту сторону. Заложника за заложника, а?

— Не торопись, майор, — Тандаджи знал агента давно и был с ним чуть более ласков, чем с молодняком. — Продолжай наблюдение. Через несколько дней решим.

Майло Тандаджи положил трубку и задумчиво уставился на вяло шевелящих плавниками рыбок в аквариуме. Байдек пересказал ему разговор между Ее Величеством и драконом. В отличие от молодой королевы, начальнику разведуправления по долгу службы приходилось не верить никому на слово. И он вычленил из разговора две важные вещи. Первая — принцессу обещали вернуть через две недели. Но неизвестно, что с ней это время собирались делать. Он не склонен был предполагать добрую волю у похитителей, особенно если учесть насущную необходимость согласия первой Рудлог на замужество. Значит, будут заставлять. И отсюда вытекал второй вывод. Дракон пообещал, что если принцесса напишет ответ, он его доставит. Не написать она не могла. Значит, надо в ближайшие дни ждать обратной почты. И уж если ее не будет — тогда подозрения о насильственном удержании подтвердятся. Тогда придется дергать за единственную ниточку, что у них останется — арестовывать Никольскую, окружать Управление боевыми магами, ждать ее пернатого ухажера и торговаться.

Его смущало только одно — зачем вообще был организован этот обмен письмами? Хотя ответ прост. Письмо от похищенной явилось гарантией неприкосновенности для красноволосого жениха и его невесты. Ведь не будь его — высока вероятность того, что королева бы согласилась наплевать на политические последствия и дала бы добро на задержания на свадьбе. Ради жизни сестры. Как бы доверчива она ни была, а семейные дела для Рудлогов всегда в приоритете.

Королева Василина в этот момент беседовала со Святославом Федоровичем. Кто, как не он, знавший их мать куда ближе, чем дочери, мог дать совет или рассеять ее сомнения? А сомнения были. Мариан в ответ на ее слова коротко сказал, что что сделано, то сделано, и что ему лично дракон показался честным и без хитрецы. Но муж был военным, а не политиком.

Поэтому и пришла она к отцу после обеда в студию, полюбовалась на наброски, на картины, на черновики проектов зданий, подождала, пока он дочертит какую-то сложную схему. Терпения в ней всегда было много. И, когда он закончил, пересказала ему разговор с Энтери.

— Что тебя тревожит? — спросил бывший принц-консорт, усаживаясь на высокую табуретку. На стене студии за его спиной висел его автопортрет с допереворотных времен. Яркий и улыбающийся мужчина с шикарными усами, молодой, с некоторой даже мечтательностью во взгляде. И совершенно не похожий на него худой однорукий Святослав с начавшими седеть висками и усталым взглядом. Разве что рост остался примерно тот же, средний.

Василина вздохнула.

— Я все время сравниваю себя с Ани, пап, — призналась она тяжело. — Думаю: как она бы поступила? Как здесь бы решила? Со вчерашнего дня обдумываю этот разговор. Она ведь ничто не принимает на веру, и мне постоянно говорила, что я слишком эмоциональна и что в политике это вредно. Она бы точно не приняла на себя долг, не имея всей информации. А я… — она снова тяжко вздохнула, — расчувствовалась. Взглянула на него — и сразу решила, что он хороший человек и что верить ему можно. А если нельзя? Если ей там сейчас плохо? А в письме написала, потому что заставили?

Святослав покрутил в руке тонкую кисть, оставленную на столе Каролиной — надо напоминать, что свое рабочее место нужно держать в чистоте, покачал головой.

— Василина, не надо сравнивать, это путь в никуда. У вас разный характер. Ты никогда не станешь Ангелиной, ты с рождения Василина Рудлог. Но и она никогда не будет тобой. Я вас обеих люблю, вы мне давно родные, и поэтому послушай меня — в любом характере есть сильные и слабые стороны. Может, то, что ты считаешь слабостью и есть твоя сила? Твоя чувствительность, открытость, спокойствие… Ирина была больше похожа на Ани, это да. Но корона ведь уже решила, кто лучше для Рудлога.

Он перевел дыхание — давно он так много не говорил. И давно не ощущал свою нужность для кого-то, кроме младшей дочери. А сейчас Василина слушала его внимательно и серьезно, и он продолжил.

— Твоя мать часто рассказывала мне про твоего деда Константина. Что он был отзывчивым и открытым. Народ его любил… несмотря на известный недостаток.

Василина кивнула — мать и ей это говорила. И отмечала, что характером она пошла в деда.

— Он не известен свершениями, — заметила королева.

— Зато его правление прошло мирно и спокойно, — возразил Святослав, — и в каждой области стоят ему памятники, и помнят его как Доброго короля.

Королева вспомнила памятник в Теранови и улыбнулась.

— Хотя Рудлога в нем было много, — добавил отец, — и приступы гнева бывали, и раздражительность… Прими себя, дочка. Возможно, ты никогда не станешь могущественной владычицей. Но страна будет крепка любовью к тебе.

Василина помолчала.

— А если я ошиблась? — спросила она. — Если навредила Ангелине своей доверчивостью?

— Даже боги ошибаются, — напомнил Святослав известную присказку. — Дочка, главное — чтобы она была жива и здорова. А с остальным… сама знаешь, с остальным Ангелина способна справиться сама.

 

Глава 11

Алина

среда, 2 ноября

— Лучше бы что путное делать научил, малец, — проскрипел Ипполит, скептически глядя на огромную водяную змею, только что сотворенную Алиной прямо в коридоре Университета из трехлитровой бутылки воды. Действовала она под руководством Матвея, и теперь восторженно рассматривала морду змеи, поднеся ее чуть ли не к очкам. Змеица, даром, что сотворенная, реагировала с унынием, хотя поначалу и пыталась уползти. А камены изгалялись, как могли.

— А она укусить может? — спросила Алинка у стоящего рядом семикурсника. — Клыки вон какие!

— Если приказать — укусит, — кивнул Ситников, — но без яда, конечно. Просто ранки парные будут.

— А говорить? — продолжала допытываться принцесса.

— Хм, — Матвей озадаченно погладил бритый затылок. — Возможно, если дополнить модель речевыми характеристиками. Но тут мы используем базовую модель змеи. Только стихию в формуле замени — и можно сотворить и воздушную, и земляную, и огненную тоже…

— Мооожно, — вредным и противным голосом снова вмешался Ипполит, — но зачем? Бесполезная вещица.

— Красивая, — не согласилась Алинка, аккуратно гладя уныло болтающуюся у нее на шее змею по переливающейся рябью шкурке. Проходящие мимо студенты глядели с любопытством, но не останавливались.

— Малышка взрослеет, — голосом томной классной дамы вздохнул Аристарх, — становится настоящей женщиной.

Матвей покраснел.

— Это почему? — не подозревая подвоха, поинтересовалась Алина.

— Невинный ты ребенок, — фыркнул Ипполит, — только женщины считают красоту преимущественной перед пользой.

Алина посмотрела на змею и вздохнула. Все равно красивая.

— Ну и пусть, — сказала она тихонько. Посмотрела на Матвея, который чуть ли не с отеческим умилением взирал на них со змеей.

— Это любую жидкость можно так переформировать?

— Только ту, в которой воды не меньше 70 процентов, — пояснил Ситников. — То есть из бензина или подсолнечного масла нельзя. А вот из сметаны, — он широко улыбнулся, — можно. Мы как-то из борща сделали… первокурсников пугали.

Он смутился под строгим алининым взглядом.

— Хулюган, — одобрительно протянул Ипполит. — А как я шуткую, так смотрит, будто кувалдой вмазать хочет.

— Тебе каждый первый вмазать хочет, — сварливо откликнулся Аристарх, — потому что язык без костей.

— Каменный! — похвастался Ипполит и показал оный язык в доказательство. Алина прыснула и змея на ее шее зашуганно дернулась. Она с сожалением поглядела на нее и приказала лезть обратно в бутылку, чтобы деактивировать.

Правда пить оттуда она точно уже не будет. Представила — передернулась.

Али хотела еще рассказать каменам про день рождения Матвея, и про тха-охонга, и пораспрашивать их, но у университета уже ждала машина и пришлось прощаться.

— Завтра у нас показательный урок для первокурсников, — сказал Ситников, когда они подошли к гардеробу — принял курточку Алинки, подержал, чтобы она надела, и принцесса от смущения долго не могла попасть рукой в рукав. — Вам не говорили еще?

— Не-а, — куртка, наконец, сдалась, и она застегнула молнию, подождала, пока оденется друг. Очередь у гардероба была небольшой, но на них все равно косились. В большом холле было много народу — у окон она заметила семикурсницу, Мамаеву, которая напала на нее на стадионе. Странно, что она еще здесь. Девушка смотрела на принцессу с брезгливостью. Очевидно, что ждала, пока на нее посмотрят, потому что что-то сказала подружкам и вся компания заржала, как полоумные пони.

Все-таки правильно, что она настояла, что продолжит учиться как обычная студентка. Не хватало еще скандала с участием пятой Рудлог и агрессивной семикурсницы.

Матвей тоже глянул в сторону окна, обнял Алину за спину и повел к выходу.

— Ее оставили до первого нарушения, — сказал он, — если что, сразу вылет с запретом заниматься магической наукой. Не полезет.

— Матвей, — серьезно спросила Алина, подняв на него глаза и отстраняясь — они уже вышли на крыльцо в холодный ноябрьский день, — а как ты с ней встречался? Она же злобная и неприятная.

Ситников поколебался, закурил.

— Алин, трудно мне с тобой об этом говорить. Она красивая, яркая, громкая. Умная. Так и запал. А потом… красивым многое прощаешь. К тому же много хорошего у нас с ней было, врать не буду, и мне она подлостей не делала. Только к концу мы, наверное, устали уже друг от друга, от того, что мы разные, и шантаж этот ее и нежелание разделить со мной мою судьбу все решили. Я теперь ученый, малявочка, — он усмехнулся, осторожно дотронулся до ее плеча.

Она кивнула, наморщив лоб, открыла рот, чтобы спросить, любит ли Матвей Мамаеву до сих пор, но не решилась. Вместо этого напомнила:

— Ты говорил о показательном уроке.

— Да, — Ситников кивнул, — нас на нежить натаскивают. Ждут, пока проявится где-нибудь, или в места постоянного обитания отвозят, и отрабатываем там связки. А первые курсы возят посмотреть. Проникнуться и испугаться. Куратор сказал, на юге, в низинах, скотовий могильник зашевелился, его в основном армейские почистили, огородили для нас площадку. Завтра все пойдем туда. Вроде как даже ототоны там появились.

Алина попыталась вспомнить классификацию нежити.

— Это те, что на двух лапах и с крюками на передних конечностях? Из коров?

— И лошадей, — добавил Матвей. — Ты не бойся, они медлительные, но орут дай Боги, завораживают жертву звуком. Вы далеко будете, не попадете под волну.

Принцесса дернула плечами.

— Страшно.

— Весело, — уверил ее семикурсник. — Жалко, Димку только в конце недели выписывают, он очень хочет поучаствовать.

— Кстати! — вспомнила Алинка, поглядывая на ожидающую ее машину. — Матвей, вас с Димкой награждать будут. За мое спасение, — добавила она совсем тихо и покраснела. — Это я заранее тебе говорю, а приглашение придет еще. Ждут, пока все из госпиталя выпишутся.

— Да какое спасение, — мрачно произнес ее огромный друг, — если б не лорд Тротт и его сигналки… его тоже будут?

— Всех, — поспешно сообщила принцесса. — И его тоже. Ты не подумай, что я не благодарна, Матвей, — добавила она грустно, — просто он такой противный…

Ситников уже посадил принцессу в машину, пошел к общежитию — и все думал, что за такое умение и такие знания противность можно и не заметить.

А Алина в машине открыла свой блокнотик, посмотрела заметки — что нужно сделать. И по приезде сразу пошла в Зеленое крыло, к начальнику разведуправления.

— Я на секунду, — предупредила она сразу, как только услышала из-за двери «Войдите». Сотрудники поглядывали на нее со сдержанным любопытством, и она поправила очки и смело зашла в кабинет к Тандаджи, который вчитывался в содержимое толстенькой папки. Наверняка с очень секретным содержимым.

В кабинете пахло какими-то благовониями, терпко и резко, так, что сразу захотелось чихнуть. И еще у принцессы аж ладони зачесались — так захотелось узнать, что же он читает.

— Ваше Высочество, — поприветствовал ее тидусс, вставая. — У вас еще появились вопросы?

Сказал ровно и спокойно, но все равно было ощущение, что он иронизирует.

— Д-да, — Алина села в кресло у стола и постаралась, чтобы голос звучал уверенно. И не заикаться! — Господин Тандаджи, я хочу посмотреть на записи из бального зала. С момента, как появился тха-охонг и до того, как его уничтожили. Пожалуйста, — добавила она, глядя в невозмутимое смуглое лицо, и, спохватившись, попросила: — Садитесь, господин Тандаджи!

— Благодарю, — с той же неуловимой иронией тидусс склонил голову и снова уселся в даже на вид ужасно удобное кресло. Наверное, здорово в нем себя ощущаешь. И работа интересная.

Алина вздохнула. В мире вообще слишком много интересного и восхитительного для одной человеческой жизни.

— Ваше Высочество, — подал голос Тандаджи, наблюдающий за ней поблескивающими глазами, — дело в том, что это секретная информация. И без согласия Ее Величества я не могу вам ее предоставить.

— Звонка будет достаточно? — поинтересовалась принцесса. — Я ведь еще образец брони хотела попросить.

— Брони, — сказал Тандаджи и качнул головку фарфоровой собачки на столе. Покосился на рыбок — рыбки равнодушно к его страданиям открывали рты и просили жрать.

— Только не говорите, что вы ее не сохранили, — возмутилась пятая Рудлог и подергала себя за косичку. — Не поверю. Только не вы, подполковник!

— Есть броня, — кивнул тидусс. — Если Ее Величество даст согласие…

— Даст, — уверенно заявила пигалица в очках и встала. — Спасибо вам за помощь.

— Всегда рад, Ваше Высочество, — очень, очень искренне заверил Тандаджи, тоже вставая.

Он попытался сосредоточиться на отчете, подготовленном Стрелковским о допросе заговорщиков, когда зазвонил телефон. Подполковник посмотрел на него, как на змею. Не может быть, чтобы мелкая пиранья так быстро добежала до сестры. Или может?

Трубку взял, и поморщился, когда в ответ на традиционное «Тандаджи, слушаю», раздался возмущенный хриплый голос:

— Майло, какого черта?! Как ты мог позволить меня забрать!

— Быстро же ты очухался, — ответил Тандаджи, и хоть тон его был ядовит, слышалось в нем и едва заметное облегчение.

— Я лежу спеленутый по рукам и ногам, как слюнявый младенец, — хрипел Кембритч в трубку, — и меня кормят овсяным отваром. Отваром, Майло!

— А как же ты звонишь? — коварно поинтересовался бывший начальник непочтительного виконта.

— Это художественное преувеличение, — не смутился Люк. — Майло, разлепляю я глаза, последнее, что я помню — как тварюшка размером с листолет проткнула мне потроха, а вокруг все белое, музыка играет тихая, в рюшечках занавески, в цветочках обои. Я думал, уже на том свете, в слащавом раю. Правда, овсяный суп и дебильно улыбающиеся, разговаривающие по-инляндски медбратья меня быстро убедили в обратном. Что произошло? Они молчат, мать приезжала, но она ничего не знает.

— Тебя назначили помощником посла в Инляндии по личной просьбе Луциуса, — сообщил Тандаджи спокойно.

— Сукин сын! — злобно рыкнул Люк в трубку.

— Но умеет использовать момент, согласись, — благодушно похвалил инляндского короля тидусс. — Жди требования принять титул в обмен на долг жизни. Он тебя держал все это время.

— И про титул знаешь, — проворчал Кембритч и вздохнул. — Курить хочу.

— Терпите, Ваша Светлость, — ласково произнес подполковник и с удовольствием послушал как матерится Кембритч в трубку. Да, ранение сделало его еще несдержаннее. — Могу подсластить пилюлю загадкой для ума. Хочешь?

— Давай, — Люк снова ругнулся, и Майло вдруг понял, что это не от злости — от боли.

— Как ты думаешь, какой королевский дом вероятнее всего подвергнется следующей атаке?

— Думаешь? — после некоторой паузы проговорил Люк.

— Серенитки и желтые слишком организованы под власть, — пояснил Тандаджи. — Так что тебе будет, чем заняться. Если решишь не шляться по бабам, а заняться делом.

— Какие бабы, — прохрипел Кембритч, — окстись, начальник, я несчастный инвалид. У меня даже язык заплетается. Хорошо, что эта тварь так удачно пырнула, а то чуть ниже — и вопрос о принятии титула для производства новых виконтов и маркизов был бы снят навсегда.

— Плохо, что ты в очередной раз, как идиот, полез геройствовать, — холодно сказал тидусс, — хоть и заработал себе медальку. Было бы грустно крепить ее на твою могилу. Так что ешь свой отварчик и думай, Кембритч. Я всегда на связи, если нужна будет информация.

Тандаджи положил трубку и подумал о том, что с неугомонными и не знающими дисциплины Высочествами Рудлог скоро полстраны будет носить ордена за их спасение. И что самое страшное в девицах Рудлог — то, что приходит им в голову, когда им оказывается нечем заняться.

Принцесса Полина и не подозревала о провидческих мыслях начальника разведуправления. Она снова бегала по парку и при этом просто изнывала от ничегонеделания. Все имеет свой предел, нельзя заниматься спортом целый день — да и какова цель пятидесятого круга? Подразнить охрану или довести до истерики парковых белок?

Без цели жить скучно, без азарта — неинтересно.

Но сейчас она вышла на пробежку, чтобы подумать. Почему-то мысли упорядочивались, и решения находились, и спокойствие приходило именно во время бега.

Она с грустью признала, что криминальный опыт оставил-таки на ней свой отпечаток — она привыкла к сложным задачам, к ловушкам и четкой, слаженной работе ума и тела, и теперь тосковала без знакомого напряжения.

Нет, ни за что на свете она не вернулась бы теперь к нелегальному прошлому. Но легальных задач никто не предлагал. Да и как отнесется к этому Демьян? Одобрит? Или запретит? А если запретит — сможет ли она пойти против?

Полли расстроенно пнула ногой позднюю сыроежку, улетевшую в прелую, уже почерневшую листву, и побежала дальше, по дорожке мимо оголенных, освещенных солнцем деревьев. Было хорошо и свежо; совсем скоро парк заметет снегом и он будет еще прекраснее, Василина, наверное, захочет возобновить традицию и на лужайке за дворцом построят целый снежный городок, и еще принесут в парк цветные фонари, отчего по вечерам снег будет отливать розовым, зеленым и лиловым, а заснеженные деревья будут выглядеть совершенно сказочно.

Она думала пойти учиться, чтобы хоть чем-то себя занять. К тому же королева без высшего образования — нонсенс, позор. Но куда идти, если до ее отъезда в Бермонт осталось чуть больше месяца? И какая специальность пригодится ей в ее новом статусе? Чтобы ей было интересно. И чтобы двигаться много…

От невеселых мыслей о своей будущей судьбе она плавно перешла к делам семьи. Вася правит, Маринка болеет, а когда не болеет — работает, Алинка с Каролиной учатся, а Ани и вовсе у драконов в плену. И только она ничем не занята. Навещает старую учительницу, анонимно перевела деньги на опекаемый ею в институте собачий приют, ждет вечерами Демьяна — как странно, что она так быстро привыкла к нему и так сложно теперь заснуть одной, когда он не может прийти.

Кстати, о драконах. Ангелина упомянула в письме о давней войне Песков с Рудлогом. И Василина накануне, за ужином, рассказала, наконец, о разговоре с драконом во время посещения Теранови.

Алинка дулась, что ее не взяли, но слушала внимательно, как и все, сидевшие за столом. Полина тоже бы хотела посмотреть на пернатого ящера… и, может, попросить полетать на нем. Но она, в отличие от младшенькой, уже понимала, что политика выше личных интересов. Даже самых-самых желанных.

Ангелина просила найти всю информацию об отношениях их предка с драконами, о произошедшем конфликте, о Рубине, таинственном древнем артефакте, и Василина, покачав головой, сказала, что поиски сведений ведутся с момента похищения, и что удалось найти какие-то обрывки, косвенные упоминания, совершенно не проясняющие ситуацию. Такое ощущение, что по всей стране намеренно уничтожили все свидетельства о периоде войны. Исторических документов, записей современников, хроник, ведущихся монахами Триединого было очень много — но все они касались других временных отрезков.

То, что Иоаннесбургская библиотека сгорела, понятно, но обязательно остались бы копии хроник в библиотеках провинций, документы в архивах дворянских семей, свитки в храмовых хранилищах. Искали и в архивной части библиотеки дворца Рудлог. Но нет, ничего. Смотрители просматривали свитки и в их личном, семейном хранилище — огромном, укрепленном помещении в подвале дворца. Там бережно хранятся личные вещи всех Рудлогов от благословенного Иоанна Красного до их матери, Ирины Рудлог, дневники тех, кто их вел, записи, оригиналы хроник придворных летописцев, портреты, уникальные сохранившиеся подарки от глав других государств.

Личные записи были особо ценны. Предки были людьми разными, были и жестокие правители, и кроткие, хотя последних было крайне мало — Рудлоги всегда отличались несдержанностью и агрессивностью. И не будь записей, никто бы и не узнал, что краткий конфликт с Инляндией пару сотен лет назад случился не из-за «вероломного нападения инляндских баронов на нашу часть нейтральной полосы», а по позорной причине — далекий дедушка Вениамин был азартным игроком, и как-то под добрый инляндский ром проиграл тогдашнему Инландеру фамильную корону. Понятно, что эту причину не озвучишь народу. Как не будешь озвучивать то, почему младшую дочь того же Вениамина поспешно выдали за одного из недавно получивших титул баронов. Историки в учебниках подводили целую доказательную базу под то, что-де таким образом король добился поддержки могущественной прослойки военных дворян. А на самом деле барон, пусть новоявленный, куда лучше конюха, от которого принцесса ухитрилась понести. И Его Величество по этому поводу весьма нелицеприятно проходился.

Семья хранила свои секреты. И тем удивительнее было, что среди этих секретов не нашлось ответа на загадку исчезнувших хроник войны.

Был ведь в хранилище и портрет пра-прадеда, Седрика — невысокого беловолосого, крепкого мужчины с надменным лицом и почти прозрачными голубыми глазами, и его вещи, и целый сундучок со свитками с его личными записями. Но записи обрывались больше, чем на два года, и возобновлялись без всякого намека на то, почему был допущен перерыв. Или перерыва не было, и записи кто-то уничтожил? Или их спрятали? И лежат они себе где-то и истлевают, если уже не рассыпались в прах.

Если бы она, Полли, была властительницей Рудлога и нужно было спрятать информацию, то куда бы она ее дела?

Четвертая принцесса в очередной раз пробегала мимо семейного кладбища, расположенного далеко от дворца, когда ее внезапно озарило. Так озарило, что она замедлила шаг и свернула с привычного маршрута. Позади раздавалось натужное дыхание охранников, с облегчением воспринявших внеурочную остановку. А она уже шла мимо усыпальниц, внимательно вглядываясь в каждую из них. И вспоминала свое детство. Когда она убегала от няни и пряталась в парке. И частенько прибегала сюда, на кладбище. Было жутковато и интересно.

Тогда здесь работал сторожем и хранителем старый-старый дед. Он угощал ее сухариками, курил вонючие терпкие папиросы — шел желтоватый дым, да и сам он был сморщенный, желтый весь от прожитых лет и бесконечного курева. И рассказывал ей истории и сказки. Про огромные фигуры над курганами, встающие по ночам. Про дух одной из пра-пра-бабушек, закончившей жизнь самоубийством. И про старый подземный ход, ведущий из дворца прямо на кладбище, в один из склепов. В ходе том, по словам старика, были закрыты несметные сокровища и удивительные артефакты, однако туда никто не смел заходить, чтобы не прогневать духов. И даже показывал он ей этот склеп. Тогда, давно. Когда ей было то ли шесть, то ли семь лет.

Она дошла до старой скамейки, расположенной на центральной линии кладбища, остановилась, присела на нее. Вот, точно тут она сидела, болтая ногами и не обращая внимания на истошные крики второй няни, посланной ее искать. Тогда их еще не охраняли и на территории дворца, казалось, что за парковой оградой — безопасно, что ничего на территории дворцового комплекса случиться не может. Сидела и слушала тонкий и слабый стариковский голос и чихала от дыма, впрочем, сторожа это не смущало, он продолжал курить и дымить. И говорить.

— Вооон туда посмотри, принцессочка, — дребезжал он таинственно, помахивая папиросой, — видишь, старые липы будто арку отсюда образуют? Воон арка, вооон! А как липовым духом пахнет, густо, сладко, эээх… там, где липы, нежить не встанет — солнечные они, живые…

Она кивала, видя волшебные зеленые ворота из колышущейся солнечной листвы и сплетенных ветвей, и черные толстые стволы, и светлую, прозрачно-желтую россыпь липового цвета.

— Воон там, за склепом Славина с соколом, держащим дубовый лист — символ крепости, две маленькие башенки — похоронены в них твои, принцессочка, пратетки. А наискосок от левой башенки и будет усыпальница, в ней-то ход потайной и сделан. Только найти его нелегко. Э! Куда собралась?

— Сокровища искать, — честно призналась Полина, уже успевшая отбежать на десяток шагов.

— Не тревожь покой мертвых без надобности, — серьезно и весомо сказал старик, меланхолично выпуская дым. Он весь был какой-то скукоженный, этот сторож, маленький, сильно усохший с возрастом. — Духи праздного любопытства не любят, влупят, несмотря на то, что несмышленыш да родная кровь. Да и говорили мне, что там ловушек от таких любопытных носов, как твой, понаставлено. Пропадешь — мама плакать будет. А если дверь обратно открыть не сумеешь? Так и останешься в подземелье, помрешь ведь, принцессочка.

Пол представила себе плачущую маму, и ей стало очень стыдно, вообразила себя, запертую в темноте — и покрутила носом, надула губы — себя было жалко. Хотя с духами пообщаться очень хотелось.

— Ваше Высочество! — издалека вопила несчастная няня, увидев беглянку из-за ограды кладбища. — Вернитесь! Матушка ваша уже о вас спрашивала!

Пол вздохнула и медленно побрела к няне. Только именем матери ее можно было призвать к порядку.

Сейчас Полина сидела на той же скамейке, медленно остывая после бега, и искала взглядом старые липы.

Их не было — неужели срубили? Зато видны были вершины двух изящных башенок — какие только причудливые формы не использовали для усыпальниц! И она пошагала туда, обдумывая появившуюся идею. Конечно, версия о том, что недостающие записи Седрика Победоносца спрятаны в подземелье была притянута за уши. Она и в существовании-то тайного хода сомневалась. Но за неимением другого развлечения сойдет и это.

Четвертая Рудлог остановилась на мгновение у двух широких, размером с круглый столик, почерневших пней, огляделась вокруг. А лип-то не видно. Высадили клены, молоденькие дубки, тополя, а старые деревья порубили. Зачем? Или уже сами подошли к концу своей жизни? Липа долго живет, если не болеет; она смутно припомнила, что старый сторож, обожавший широкие раскидистые деревья, говорил, что высадили липовую аллею чуть ли не при самом Седрике, а это больше четырехсот лет назад…

Ожившие охранники легко шагали следом, а принцесса прошла мимо левой сестринской башни, обошла несколько склепов, серых, блестящих каменными гранями на солнце, с обязательным траурным соколом Рудлогов, опустившем крылья на крыше, с памятными табличками на стенах. Где же может быть ход в подземелье?

— Пратетушка Эвелина или прабабушка Александрина? — пробормотала она себе под нос, разглядывая два близко расположенных строения. Придется проверять оба.

Но то ли старый сторож все же придумывал про тайные ходы и подземелья, то ли она ошиблась — говорил он много, но сколько стерлось из памяти! — но в тускло освещенных помещениях не было ничего похожего на проход под землю. Только зря просила охранников помочь открыть тяжелые кованые двери в усыпальницы — скрип и скрежет стоял такой, что духи, ежели они наблюдали за неугомонной дальней внучкой, в ужасе должны были смыться за высокий Иоаннов курган, расположенный в старой части семейных захоронений.

Внутри усыпальниц было пусто. Стояли у дальних от дверей стен каменные плиты, под которыми покоились останки тетушки и бабушки, сами почившие леди укоризненно взирали на далекую правнучку с потемневших портретов. Стены были ровные, каменные, никаких рычажков, никаких западающих кирпичей, открывающих спрятанный проход. Полли упорно простучала стены под недоумевающими взглядами охранников, потопала по полу, пощупала могильные плиты в поисках знаков или — а вдруг? — стрелочки с подписью «тайный вход здесь». Все было покрыто толстым слоем пыли, и следы от пальцев смотрелись неряшливо. Подумала, что надо в знак извинения прийти, протереть тут все тряпочкой, что ли. И масел ароматических принести, капнуть, что там у нас для мертвых? Розмарин и можжевельник, да.

Двери с тем же душераздирающим скрипом закрыли, и она, тряхнув длинным светлым хвостом, покрутила плечами, попрыгала на месте, мягко опускаясь пружинящими подошвами на подмерзшую землю — и, почти услышав тяжелый дружный вздох сопровождающих ее мужчин, побежала обратно, ко дворцу, мимо бесчисленных траурных соколов, охраняющих покой почти ста поколений ее предков.

За ужином надо обязательно рассказать семье о своих мыслях и сообщить, что она собирается заняться поисками недостающих свитков из дедова наследия. И с Алинкой поговорить — сестренка наверняка будет в восторге и захочет присоединиться к поискам. И еще со Стрелковским. Ведь если существует выход из подземного хода в одном из склепов, то где-то в бесконечных подвальных помещениях дворца наверняка должен быть вход. И кому еще быть в курсе о тайнах дворца, как не человеку, двадцать лет служившему начальником управления госбезопасности?

Алина уже вернулась из университета, когда Пол, взмыленная, даже не забежав к себе переодеться и принять душ, ввалилась к ней в покои. И младшенькая была не одна. На узком диванчике перед большим экраном вместе с пятой принцессой сидела и Каролинка. Девчонки смотрели в экран так зачарованно, что даже не поприветствовали сестру — мазнули по ней взглядами и отвернулись. Полли прошла в гостиную, заглянула в телевизор и хмыкнула даже немного горделиво. Там ее Демьян как раз впечатывал в жуткого тха-охонга огромный молот, и она залюбовалась им — настоящим воином, сильным, бесстрашным. Все-таки как ей повезло.

Алинка держала на коленях большую коробку с чем-то, сильно напоминающим черную треснувшую яичную скорлупу — только вот яйцо должно было быть от очень большой курицы. Полина присмотрелась и скривилась, заметив сочленения и чешуйки.

— Добытчица, — поддразнила она сестренку, усаживаясь рядом, — уже успела достать?

— Как я тебе завидую, что ты его вживую видела, — несколько невпопад ответила пятая Рудлог. — Это же чудо! Невероятное что-то!

— Это чудо вполне могло порезать нас всех на фарш, — резковато ответила Полина, вспомнив свой страх и огромную башку с шевелящимися жвалами, с тупыми блестящими глазами, бьющуюся о сотрясающиеся щиты. — Сколько людей погибло, Алин. Эта дрянь, поверь мне, совсем не то, что стоит видеть вблизи.

Алина упрямо взглянула на нее, и Пол вдруг поняла — не понимает. Не ощущает. Для нее это развлечение, возможность удовлетворить свой жадный до знаний ум, расширить знания о мире. Как бы ни была сестренка логична и рассудительна, сейчас через стекла очков на Полину смотрел ребенок, не знающий неприглядную сторону жизни, не видевший распоротый живот гвардейца охраны, второго, наискосок разрубленного лапами-лезвиями чудовища, виконта Кембритча, висящего на этом лезвии, кровь и вонь, не слышавший крики страха и паники бегущих к выходу людей.

И, наверное, впервые Полина ощутила себя гораздо старше Алинки. Не чувствовала она раньше этой разницы, хотя и была старше на три года. А сейчас… Как будто она уже перешагнула какую-то важную ступень в осознании себя и своей ответственности, а младшенькая — нет.

Они досмотрели запись с камеры наблюдения, и Полли все-таки рассказала об идее, пришедшей к ней на фамильном кладбище, о памятном разговоре со стариком сторожем и о таинственных подземных сокровищах — или утерянных свитках прадеда Седрика. И поняла, что пришла к их семейной умнице не зря — потому что Алина потеребила свои косички и предложила радостно:

— В нашем музее есть старые планы дворца. И в архивах можно попросить посмотреть! Давай, я в архив — только позанимаюсь в спортзале с сержантом Ларионовым, а то перед Марианом неудобно будет. А ты в музей.

— А я? — недовольно спросила Каролина. — Я тоже хочу сокровища искать!

Старшие сестры задумчиво поглядели на нее. Пауза затянулась.

— Мы тебя с собой в подземелье возьмем, — поспешно пообещала Полли, потому что Каролинка уже надула губы и выглядела обиженной. — Если хочешь, сходи в музей, пофотографируй планы дворца, подвальные помещения. Хочешь? А мне есть чем заняться. Я с Игорем Ивановичем поговорю.

— Хочу, — глухо буркнула шестая принцесса. Ей было и обидно, что приходится напрашиваться, и радостно одновременно. Хоть какое-то приключение. А то со всеми из их семьи что-то происходит интересное. Но только не с ней.

Полли так и не смогла поговорить со Стрелковским — он срочно уехал в Бермонт. Пришлось обуздать свое нетерпение и ждать завтрашнего дня. И в отсутствие дела снова читать о традициях страны, в которой ей предстояло стать королевой.

Игорю Ивановичу накануне позвонил лечащий врач Люджины. Сообщил, что состояние раненой стабилизировалось, что она уже сидит и пытается ходить, несмотря на запреты, и вполне пригодна к транспортировке. И что ей предстоит длительная реабилитация, с обязательным массажем, физиопроцедурами, восстанавливающей гимнастикой и наблюдением врача, с сеансами у виталистов.

— Если провести интенсивную реабилитацию, — сказал он в трубку, — то она полностью восстановится через месяц. Его Величество распорядился обеспечить все необходимое для пациентки, поэтому мы можем оставить ее на этот месяц у себя. Если же вы решите увезти ее в Рудлог, обязательно дайте мне возможность поговорить с ее врачом и обсудить перечень процедур и препаратов. Пациентке нужен обязательный круглосуточный присмотр — потому что могут быть остаточные судороги, онемения, сильные головные боли. Что вы решите? Сможете обеспечить надлежащий уход?

— Конечно, — уверенно ответил полковник. — Когда вы сможете ее выписать?

— Завтра подготовлю все документы, — с легким неодобрением высказался врач. Его можно было понять — разумнее было бы оставить капитана Дробжек на попечении доктора, который оперировал ее и наблюдал с самого начала. Но это был вопрос принципиальный — Управление госбезопасности не кидало своих сотрудников в чужой стране. Дома и стены помогают. А знание того, что о тебе позаботятся в случае несчастья — залог лояльности агентов.

Тандаджи, выслушав его соображения с невозмутимым лицом, кивнул, мгновенно подписал указ о предоставлении капитану Дробжек оплачиваемого отпуска на реабилитацию и оплате всех необходимых процедур и лекарств. И словно невзначай поинтересовался:

— Ты ее куда возвращать собрался? В ведомственное общежитие? Или…?

— Или, — сухо ответил Стрелковский и тидусс чуть улыбнулся — самыми уголками тонких губ.

— Будешь забирать Дробжек, позвони Кляйншвитцеру, — сказал добрый начальник разведуправления, — он сориентируется по тебе и заберет вас через Зеркало. Я уже договорился.

— С меня коньяк, — отозвался Игорь Иванович и с удовольствием увидел, как отчетливо поморщился Тандаджи.

Ренсинфорс встретил агента Стрелковского белыми, чуть заснеженными кривыми улицами, легким морозцем и прозрачным, чистым воздухом, в котором яркие высокие дома столицы Бермонта с их праздничной архитектурой казались невероятно четкими и веселыми от осеннего низкого солнца. Машин было много, и до королевского лазарета Игорь добирался долго, разглядывая настенную живопись и многочисленные, выставленные у подъездов многоквартирных домов резные фигуры животных в натуральную величину. Видимо, резьба по дереву была здесь чем-то вроде национального вида спорта.

Он проезжал мимо деревянных огромных лосей, «щиплющих траву» по обе стороны от дверей, оленей с очень натурально выполненными рогами, рысей, зайцев и лис с волками. И, конечно, количество медведей побивало все рекорды. Медведи на задних лапах, медведи на четырех, ловящие рыбу, держащие в лапах фонари, спящие, играющие медвежата… Они были везде. И на флагах, и на наклейках на дверях ресторанов, и на административных зданиях.

Тяжеловесный и мрачный замок Бермонт с шагающим медведем на трепещущем на шпиле центральной башни флаге смотрелся в этом ярком городе чуждо, как бронетранспортер среди лакированных розовых и голубых дамских машин. Впрочем, характер бермонтцев был под стать замку. Ну а цветные крыши домов, многочисленные фонари, резные фигуры и яркие рисунки на стенах — цветы, трава, летние пейзажи — ответ длинной и холодной зиме, попытка хоть так расцветить белое безмолвие, в которое погружается страна почти на пять месяцев.

Игорь доехал, дождался врача с обхода и наконец-то направился в палату к Люджине. Ее перевели из реанимации в терапию, и в коридоре, по которому шагали полковник с доктором, не чувствовалось той глухой и заставляющей понижать голос тревоги, которая была разлита на этаже реанимационного отделения. Там было тихо — а здесь слышались голоса и смех пациентов, ворчание медсестер, кто-то говорил по телефону, кто-то смотрел телевизор.

Люджина сидела на аккуратно застеленной кровати, с папкой медицинских документов рядом, на зеленом покрывале. Собранная, бледная, чуть похудевшая, с внимательными синими глазами, пробивающейся черной щетиной на обритой голове и кривым розоватым шрамом, пересекающим макушку. И в какой-то бежевой пижаме.

Как это он не подумал, что нужно приехать с одеждой?

— Полковник, — сказала она радостно и попыталась подняться навстречу. Позади него сердито вздохнул доктор.

— Люджина, вставать я вам разрешил только через неделю. Полковник, пожалуйста, проследите за этим. Пациентка упорно хочет продлить себе срок реабилитации. Сейчас сюда подвезут коляску и вы сможете транспортировать ее. А уж в Рудлоге только на вас вся надежда. Где она будет наблюдаться?

— В королевском лазарете. Завтра прием у врача. И, конечно, прослежу, — пообещал Игорь. Капитан Дробжек сидела смирно, но руки ее дрожали.

— Тремор будет сохраняться до месяца, — пояснил хирург, — как и некоторая раскоординированность в движениях. Потом все встанет на место. Еще нормативы чемпионские сдаст, если предписания все будет выполнять. Все мои рекомендации в папке. И, если будут вопросы, обязательно звоните. Не забудьте дать мой номер врачу!

Они обменялись рукопожатием, и доктор ушел. А они остались ждать медсестру. И Стрелковский молчал, думая, как начать разговор. И капитан молчала, вопросительно и немного удивленно глядя на него.

— Как вы чувствуете себя? — спросил он, когда пауза стала слишком очевидной.

— Слишком слабой, — хрипло ответила Люджина. — Как старушка. Руку поднять и то тяжело. Вы думаете, как сказать, что я уволена, полковник? — без всякого перехода спросила она.

Женщины. И когда она успела напридумывать себе всякого?

— Не говорите глупостей, — резковато ответил он, — почему вас должны уволить?

— По служебному несоответствию, — спокойно сказала капитан. — Я слишком слаба как боевой маг.

— Люджина, — Игорь потер пальцами переносицу. — Вы остаетесь в Управлении. Вас отправили в отпуск, все реабилитационные процедуры будут оплачены. А думаю я о том, как сказать вам, что вы будете продолжать лечение в моем доме. Так, чтобы вы не заупрямились и не отказались.

Облегчение в ее глазах сменилось хмурым недоверием.

— Зачем это вам, полковник? Мне не нужна благотворительность.

— Это не благотворительность, а здравый смысл, — жестко произнес Стрелковский. — И мое удобство в том числе. Выслушайте меня, не перебивайте, — скомандовал он — северянка пыталась что-то сказать, но послушно замолчала. — Я крайне занят сейчас на работе, и у меня не будет времени навещать вас в общежитии, проверять ваше состояние. Но я обязан это делать как ваш командир. Вам на коляске ездить до реабилитационного центра и обратно, даже при наличии сиделки и машины будет тяжело. Дом у меня большой, неудобства от соседства со мной вы испытывать не будете. Все процедуры можно будет проводить на дому, занятия тоже.

— Это все? — серьезно спросила Дробжек.

— Нет. Из-за моей недальновидности вы пострадали. Я ответственен за вас. Поэтому и задача поставить вас на ноги ложится на меня, капитан.

— Чувствуете себя виноватым? — усмехнулась она. — Я уже давно отвечаю сама за себя, полковник. Вы подумали, что скажут в управлении? Какие слухи пойдут?

— Вас это смущает? — поинтересовался Игорь. Она задумалась, покачала головой.

— Нет.

— Вы согласны?

— Так точно, Игорь Иванович. Вы оставите меня работать с вами? — Люджина глядела на него прямо, испытующе, и на бледном лице отчетливо был виден разливающийся по щекам румянец.

— Об этом вы должны сейчас думать меньше всего, — сказал он и оглянулся — зашла медсестра с коляской, поздоровалась. Стрелковский достал телефон и набрал придворного мага. И не увидел, как нервно сжала пальцы его напарница.

Дом его оживал. Он был двухэтажным, очень удобным, но при этом слишком большим для одного человека. Игорь купил его, когда собирался жениться. Планы завести семью ушли в прошлое, а дом остался. И он все-таки привез сюда женщину, пусть не хозяйкой, а гостьей — ну хоть на это сгодился.

Кляйншвитцер открыл Зеркало прямо ко входу в дом. И хорошо — потому что в своей пижаме напарница наверняка бы замерзла. А так даже нашла в себе силы оглядываться, рассматривать небольшой сад у дома. И он тоже посмотрел, будто заново увидев. Последние дни было не до этого — работа захватила его с головой, и Игорь целыми днями находился в Управлении, впахивал, пил кофе, уставал, как собака — и недоумевал, как целых семь лет обходился без этого напряженного труда.

Уже подровняли разросшийся газон, побелили деревья в саду, поставили новые скамейки. Вымыли окна, подкрасили стены, почистили крышу. Внутри все еще кипела работа, нанятые слуги приводили дом в порядок, повар, получив карт-бланш, колдовал на кухне, а горничные уже должны были подготовить комнаты на первом этаже для Люджины и сиделок, распаковать массажный стол и установить его.

— Я пошлю за вашими вещами в общежитие, — сказал он напарнице. — Сейчас познакомлю вас с сиделками и горничными. И прошу вас, нет, приказываю, капитан. Подумайте, что вам нужно из вещей. Вечером к вам зайдет экономка, она поедет завтра за покупками. Подготовьте для нее список и не смейте ущемлять себя. Понятно?

Он вез ее по коридору, устланному синей ковровой дорожкой, и смотрел на ее бритую голову — на страшный шрам, на аккуратные уши, сильную шею, плечи.

— Понятно? — повторил он, потому что Люджина молчала.

— Не пережимайте, полковник, — отозвалась она хрипло. — Деньги мне выдадут, вы сами сказали.

— Люджина, — она с трудом повернула голову, взглянула на него синими уставшими глазами, — вы уже согласились принять мою помощь. Мне нужно ехать в Управление, не заставляйте тратить время и убеждать вас. Мне все равно некуда и некогда тратить свое состояние. И вряд ли вы сделаете меня нищим.

— Я вам все верну, — произнесла северянка.

— Вернете, — покладисто согласился он. — А пока выполняйте приказ. Может, есть что-то, что вы хотите прямо сейчас?

Она хмыкнула.

— Спать. И шоколада. А вообще, дайте мне прийти в себя, Игорь Иванович. И не забывайте, что я с Севера. Там неженок нет.

— Дробжек, — сказал он мягко, открывая дверь в ее комнату, — меньше всего вы похожи на неженку. Будет вам шоколад. Осваивайтесь. И не вздумайте вставать!

— Неделю потерплю, — ответила Люджина, оглядывая комнату, пока он вез ее к кровати. И он тоже осмотрелся. Горничные постарались, получив указание подготовить покои для гостьи. Но Люджина среди нежно-розовых и белых обоев и тканей, кресел с цветочной обивкой, резного дамского будуара с большим зеркалом и множеством ящичков для украшений и косметики, изящной мебели, среди всего этого женского великолепия смотрелась чуждо. Как солдат в спальне для маленькой принцессы.

— В кровать или в кресло? — спросил Игорь.

— К креслу, — как-то рассеянно отозвалась капитан, — належалась уже. Полковник! Что вы делаете? Я вешу не меньше вас!

— Не говорите ерунды, — пробурчал он ей в бритый висок — пахло от напарницы больницей и лекарствами, а под руками его чувствовались налитые мышцы бедер и спины, — как иначе вас пересадить в кресло, если вам нельзя вставать?

— На руках бы подтянулась и перелезла, — недовольно высказалась Люджина, устраиваясь в кресле. — Спасибо, командир. На руках меня с детства не носили. А вот мне, — она усмехнулась, прямо глянула на него синими глазами, — приходилось. Солдатика вытаскивать.

Он познакомил ее с персоналом, отдал экономке указания исполнять все пожелания гостьи, покосился на часы — рабочий день подходил к концу, ехать или нет? Решил ехать.

Крутил руль и все думал, что есть что-то крайне неправильное в том, что женщины, все равно, какие — мягкие или твердые, сильные, синеглазые, должны служить и рисковать собой. Что их место — среди шелка и кашемира, что не должны на их телах появляться шрамы, что воевать и выполнять боевые операции должны мужчины. А женщины пусть ждут мужчин дома. Чтобы было, ради кого возвращаться.

Неизбежно вспомнилось, что до сего дня единственной, кого он держал на руках, была его королева.

И он привычно задохнулся от боли, которая уже семь лет тонкой ледяной змейкой жила у сердца. Свернул на обочину, остановился, чтобы переждать.

Врут, когда говорят, что время лечит. Он давно привык к боли, к ощущению, что у него изнутри вырвали кусок мяса, и рана дергает, саднит и не заживает. Свыкся. И все же каждый раз, когда он вспоминал — холодная змея вгрызалась еще глубже, остервенелей, и ледяное кольцо в груди сжималось крепче — до потемнения в глазах и холодного пота на затылке.

Тогда, в зале телепорта, он долго держал ее на руках — светло-голубые глаза безучастно глядели в потолок, и укачивал, прижимал, звал, и руки были в красном, липком, горячем, и на губах — солоно от слез и ее крови. Во дворце бесновался народ, пахло дымом, и нужно было уходить и уносить ее с собой. Нельзя было оставлять тело на растерзание толпе.

Но не смог. За Смитсеном, как, видимо, и было спланировано, пришла команда зачистки — то ли помочь уничтожить королевскую семью, то ли арестовать, и он хладнокровно выпустил в появившихся в зале остаток обоймы и выпрыгнул в окно, пока за дверью готовились к штурму.

Смитсен хорошо его приложил, но Игорь нашел в себе силы добраться до гаража. Пылали конюшни, занимался огнем дворец, истошно ржали лошади, а сотни людей громили стекла, мебель, рвали занавески. Со стороны Зеленого крыла слышались выстрелы — видимо, сотрудники собрались и организовали оборону. Он мысленно пожелал им продержаться и выжить. И догадаться спрятать документы в тайник.

Потом был звонок домой с приказом распустить слуг, поездка в Лесовину, к Старову Алмазу Григорьевичу. Почему к нему? По поводу этого старика Игорь был уверен, что даже если найдутся те, кто решит к нему сунутся, чтобы узнать, куда скрылся начальник разведуправления, обратно они не вернутся.

Старов принял его без лишних слов. Только подергал себя за бороду при известии о смерти королевы и о чем-то тихо выругался. Сказал, что принцессы, скорее всего, живы, но точно сказать он не может. И что Игорю, раз он собирается обратно, лучше не знать лишней информации. Потому что, если его схватят, то жизнь королевских детей снова окажется под угрозой.

И Игорь с ним согласился.

Этой же ночью он впервые почувствовал ледяную змею, сжавшуюся вокруг его сердца.

Как он потом не сошел с ума от боли, чувства вины, злости, желания пустить себе пулю в висок, всепоглощающей ненависти? К себе, к тем, кто стал причиной ее смерти, к людям, которые проходили за оградой дома старого мага и смели жить, смеяться, разговаривать, когда она осталась там — в зале телепорта? От снов, где он успевал — успевал! ее спасти, а потом просыпался, и реальность била осознанием необратимости произошедшего? От снов, где не успевал, и руки снова были в крови, и на ее груди под оплавленным платьем чернел страшный ожог, истекающий красным, горячим, и из-под сожжённой плоти проглядывала кость ребра?

Через две недели он вернулся в Иоаннесбург. Пришел попрощаться со своей королевой на кладбище — не мог не прийти, хоть и рисковал. Но то ли заговорщикам было не до того — делили власть, то ли боялись они старого захоронения Рудлогов и гнева предков убитой дочери Красного Иоанна, но никто туда и близко не подходил.

Игорь остановился у Дорофеи Ивановны, старушки-ликвидаторши, торгующей молоком и присматривающей за штабом управления. Вопросов она не задавала, показала ему свой тайник с оружием, открыла сейф с деньгами, выдала чистое белье и совершенно спокойно воспринимала его ночные отлучки и уменьшающееся количество магазинов для пистолета.

Игорь делал то, что должен был сделать до смерти Ирины-Иоанны. Он зачищал предателей. Девятнадцать трупов, и никакого сожаления. Двадцатым должен был стать генерал Бельведерский.

Но его он оставил в живых.

Что-то надломилось внутри, когда он увидел глаза внучки старого предателя. Он мог пролить реки крови, но вернуть Ирину было невозможно.

На смену ненависти пришла опустошенность. В ту ночь, когда он шел убивать Бельведерского и не сделал этого, он так и не вернулся в штаб. Вместо этого он пошел в центральный храм столицы, сел на влажный после дождя песок и тупо глядел на чернеющие статуи Великих Стихий. Почему они не помогли, не предотвратили?

Под утро во двор Храма вышел Его Священство и увел Игоря в монашескую часть комплекса. Принял его исповедь, благословил жить здесь столько, сколько понадобится для излечения души — при условии участия в молитвах и соблюдения добровольно наложенного на себя обета.

«Воздержание — путь к благости духа, — сказал он Стрелковскому. — А муки при выполнении обета помогают залечить боль души. Тут много тех, кто пришел за излечением».

Игорь выбрал обет молчания. И семь лет он молчал, помогая в приюте для бездомных при храме — стриг вшивые головы, стирал грязную одежду, варил еду, делал перевязки, собирал пожертвования — благо, монашеская одежда с низким капюшоном позволяла прятать лицо. Иногда помогал в похоронных обрядах, и ему платили — отказываться было нельзя. На эти деньги он заказывал цветы и оставлял их ночью у ограды кладбища, с запиской для сторожа.

Молчать было легко, боль никуда не уходила, но он привык, закаменел, принял свою новую жизнь и все реже вспоминал о том, кем он был до храма. Но часто думал о пропавших принцессах. О своей дочери. И молился о ней. И мучился тем, что не стал сразу разыскивать их, сосредоточившись на мести. И сомневался — а если бы, найдя, навел на их след убийц?

Семь лет Игорь делал вид, что может забыть о том, кто он есть. И если бы не разбередившая память просьба Его Священства о помощи Кембритчу… Если бы не случайная встреча со Святославом Федоровичем на кладбище — то молчал бы он до сих пор, стирая одежду какого-нибудь бродяги.

Жизнь за пределами монастыря оказалась наполнена радостью и страхом, встречами со старыми знакомыми, ждущим его домом, вкусной пищей и терпким алкоголем, делами, которые он обязан был довести до конца, его ответственностью за дочь и за всех принцесс, в каждой из которых продолжала жить его королева; синеглазой северянкой, глядящей на него как на божество, и восхитительной золотой осенью, плавно уходящей в зиму. Жизнь продолжалась. Жизнь яркая, брызжущая, разная. И мысли вернуться становились все неуверенней, пока и вовсе не превратились в смутное сожаление, не имеющее, впрочем, над ним власти.

Полковник Стрелковский, наконец, поднял голову, отцепил влажные ладони от руля, посмотрел на проносящиеся мимо машины. Оказывается, он припарковался прямо у моста через реку Адигель. Против всех правил, мешая потоку и рискуя получить удар в бампер.

Включил аварийку и вышел на прохожую часть, подошел к перилам и перегнулся, наблюдая за закручивающейся у мощных бетонных опор моста водой, за пятнами водоворотов и светлыми полосами течений. Когда-то давно, когда он еще был стажером в столичной полиции, их вызвали на самоубийцу — мужик перелез через ограждение, встал пятками меж черных прутьев перил и непрерывно сглатывал, глядя вниз, на воду. Так и прыгнул — на глазах десятков зевак, под ругань полицейских и метнувшегося к нему переговорщика.

Адигель, как любая женщина, неохотно отдавала свои жертвы. Мужика так и не нашли.

Проезжающие машины зло сигналили нарушителю, но высокий мужчина в темно-сером коротком пальто, с ежиком светлых волос не оборачивался.

Как просто — сделать один шаг и не задерживать дыхания. Убить ледяную змею, извергнуть ее с последними пузырьками воздуха в холодную, быстро движущуюся воду. Покориться течению, прекратить бултыхаться и изображать, что он жив. Смерть не так страшна. Она милосердна и ласкова, дарит встречу с теми, кого ты любишь.

«Живи, Игорь. Живи за нас двоих».

«Я не хочу больше, Ирина. Устал.»

Завибрировал в кармане телефон, и он вздрогнул, потянулся за ним.

— Полковник, — хриплый и резковатый от смущения голос Дробжек, — звонила мама. Она хочет навестить меня на пару дней. Может, будет удобнее, если я вернусь в общежитие? Не хочется вас стеснять.

Он помотал головой — так был разителен контраст между затягивающей его рекой, манящей в благословенную, темную бесконечность, и простыми бытовыми проблемами.

— Не говорите ерунды, — повторил он раздраженно — не на нее, на свою слабость, — я распоряжусь, чтобы для Анежки Витановны подготовили комнату. И встретили ее. Ваша родительница не откусит мне голову за то, что я вас компрометирую?

— Мама может, — со смешком произнесла Люджина, — главное, чтобы не взяла с собой ружье и не заставила вас жениться на мне. Спасибо, командир.

Он поглядел на трубку, потом на реку. Трус и слабак. Умереть легко, попробуй жить, как мужчина.

Телефон снова завибрировал — незнакомый номер.

— Игорь Иванович!

И голос знаком смутно, интонации, но из-за искажений связи никак не сообразить, кто это.

— Игорь Иванович! — почти кричали ему в трубку, радостно и возбужденно. — Вы меня слышите?

— Слышу, — сказал он сухо и недоуменно.

— Это Полина! Извините, что беспокою…

— Ваше Высочество, здравствуйте.

— … но мне нужна ваша помощь. Вы сегодня уже не будете в управлении?

Река снова стала тем, чем она была — просто потоком текущей воды.

— Буду, — ответил он, — через полчаса подъеду. Где вам удобнее встретиться?

 

Глава 12

Марина

Было так жарко, что я задыхалась, и сумрак комнаты подрагивал, взрывался радужными пятнами — из глаз текли слезы, в висках пульсировала боль, и дыхание туманным лиловым облачком струилось к потолку, разливалось дымными мерцающими струями и спускалось, сплетаясь в страшные образы.

«Это бред, Марина».

Реальность в виде голой, дрожащей, свернувшейся в клубочек в грязи Алины глядела на меня зелеными мерцающими глазами.

«У тебя жар, температура».

Черный человек со сложенными за спиной крыльями рассекал воздух сверкающим мечом, и красная кровь текла из его ран, расплываясь каплями по комнате.

«Открой глаза. Открой».

Царица Иппоталия выла в голос и царапала лицо ногтями. Седые волосы ее падали на обнаженную грудь.

Я разлепила веки, повернула голову — руки раскинуты крестом, с ладоней сочится кровь, заливая белые простыни. Отвернулась, подняла глаза к потолку, которого не было, судорожно сглатывая совершенно сухим ртом.

Не было больше ни потолка, ни стен, ни парка вокруг. Я была маленькой точкой на ровном изгибе земли, омываемой воздухом и дождем, пришпиленной к поверхности букашкой. Надо мной крутился невероятной величины ураган, поднимаясь чудовищной своей спиралью в стратосферу, собирая в свое чрево стремительно несущиеся к нему облака со всего мира; и тело белого змея воздуха с изорванными крыльями возносилось ветром к чернеющему, подмигивающему холодными звездами оку тайфуна, уходящему туда, где живому не бывать.

«Марина. Дыши. Марина».

Ангелина висела в прозрачном терновнике, и длинные иглы пили кровь из ее дергающегося тела. Губы ее двигались, и я потянулась туда, к ней, чтобы услышать, чтобы спасти.

«Слишком поздно», — прошептала она мне на ухо, и я с размаху упала обратно на кровать.

«Бред… на фоне температуры… происходит из-за интоксикации организма и является продуктом воспаленного сознания, не имеющим отношения к реальности…»

На моей груди лежала голова огромного змея, сам он обвивался вокруг меня прохладными кольцами, укачивал, шипел, утешал и щекотно стрекал раздвоенным языком куда-то в область ключицы. Комната постепенно принимала свои очертания.

— Ты все-таки оказался у меня в постели, — просипела я и рассмеялась хриплым, каркающим смехом, проваливаясь в сон без сновидений.

Я вышла на работу в четверг, отболев обозначенные Мартином три дня. Дрянь всякая мне больше не мерещилась, и слабости никакой не было. Как рукой сняло.

— Сегодня у нас язва, — недовольно сообщил мне Эльсен в курилке. — Вы как-то неудачно заболели, Марина Михайловна. Уж постарайтесь меня больше не подводить так. В моем возрасте, — он отхлебнул из кружки с надписью «Злой я», — очень трудно менять привычки.

— Извините, — покаялась я, пряча улыбку. Но он заметил, хмыкнул. Знал бы Сергей Витальевич, что я собиралась ехать на поиски Ани и оставить его на совершенно неопределенное время, наверное, выпорол бы, несмотря на статус.

Вечером в среду я на семейном ужине предложила отправиться в пустыню в составе поисковой группы. Сестренку я чувствовала, и очень хорошо, но было такое ощущение, что она как маятник передвигается туда-сюда за Милокардерами. Сейчас она была ближе к горам, чем ощущалось ранее, и, кажется, двигалась в сторону Рудлога. Экскурсии она по Пескам, что ли, посещает?

Но Вася, несмотря на то, что сама просила меня помочь с поисками, покачала головой. И эта ее нерешительность кольнула в груди злостью и разочарованием.

— Мариш, нам обещали вернуть ее через десять дней уже. Смысла нет. Со дня на день я жду ответа от нынешнего Владыки на предложение о переговорах.

— А если не вернут? — спокойно спросила я. — Если они тянут время? Я могу провести за собой маленькую армию, и драконам придется нас выслушать. Собрать отряд боевых магов и дойти до Ангелины.

— Если не вернут, тогда будем решать, — твердо сказала Василина. — Я не хочу обострения старого конфликта. Войны нам только и не хватало. Они очень большие, Мариш. Боюсь, маленькая армия их не впечатлит, а только разозлит.

Мариан хмурился, но в разговор не вступал. Я обвела взглядом притихших родных. Может, Василина была права. Но картинки вчерашнего кошмара стояли перед глазами, и мне было страшно. И противно от своего бессилия.

— Что мы будем делать, если окажется, что мы потеряли время? — откуда эти истерические нотки, Марина? — Ты готова взять на себя ответственность, если с ней что-то случится?

Сестра побледнела.

— Это и так моя ответственность, Мари.

Мариан аккуратно положил вилку у тарелки и поднял на меня предупреждающий взгляд.

Сестры упорно глядели в тарелки. Мне было стыдно, мне было гадко от себя самой, но в ушах стоял шепот.

«Слишком поздно».

Наша королева права, но и правота бывает фатальной.

— Теперь я буду знать, что если меня похитят, рассчитывать на тебя не придется. Да, Васюш?

Мерзкие, намеренно причиняющие боль слова, которые уже не затолкать обратно. И хочется вскочить из-за стола — то ли бежать к ней извиняться, то ли отступить в свою комнату и поплакать.

— Марина, — резко вступил в разговор Байдек, и я с трудом заставила себя посмотреть на него, — если у них вместо одной заложницы окажутся две, то обстановка усложнится еще больше.

У него было такое лицо, будто он сейчас зарычит и долбанет кулаком по столу. И тогда все, равновесие в семье треснет, рассыплется. Не будет больше легкости на семейных обедах, и не смогу я снова прийти к нему за помощью и советом.

Василина молчала, бледная, с холодными глазами, почти незаметно пододвинулась к мужу, потянулась к нему. За поддержкой. Ведь у нее всегда есть, кому поддержать.

Я вдруг осознала, что она не только моя старшая мягкая сестра, она государыня Рудлога, и нет у меня права перечить ей.

Отец и младшие глядели на меня с укоризной.

Тишина стала удушающей, и я не выдержала. Сняла с колен салфетку и трусливо сбежала в свою комнату.

Вечером, после метаний по комнате, выкуренных сигарет и ругани на саму себя, я поскреблась к Василине в покои. Зашла, наткнулась на строгий взгляд Байдека, умоляюще посмотрела на него.

— Она в спальне, — сухо сказал Мариан и кивнул на дверь.

Вася сидела перед зеркалом, расчесывала свои кудряшки, повернулась — я стояла, нервно сжимала руки — и она посмотрела без злости, улыбнулась грустно и понимающе. Так, что захотелось зареветь от того, какая же я тварь.

— Васюш, — всхлипнула я, подошла, опустилась на пол, уткнулась носом ей в колени, — прости. Я так боюсь за Ани. Не сердись на меня, пожалуйста. Я так боюююсь!

Она погладила меня по волосам, как маленькую, прижала к себе — и напряжение, сковывавшее мое тело, растворялось от этого тепла и любви, от того, что она все равно со мной и все равно моя, что бы я ни натворила. Я рыдала ей в ноги, выплакивая свой страх и свои кошмары, а она обнимала меня, как мама в детстве, и не было сейчас никого ближе ее.

— Я тоже боюсь, Мари, — сказала, наконец, сестренка тихо и как-то потерянно. — Все время боюсь что-то сделать не так, принять не то решение. Но теперь не имею права действовать из страха.

Я сжала ее крепче, пытаясь впитать ее силу, которой никогда не замечала ранее. Хотя все должно было быть наоборот. Семья — та скала, на которую она опиралась, из которой должна была черпать уверенность, и не имела я право расшатывать эту опору.

Что такое мои дерганья, по сравнению с той неподъёмной ношей ответственности, которая легла на ее плечи?

— Все будет хорошо, — шепнула она мне в макушку, — обязательно будет, Мариш.

И на тот момент я ей поверила.

Эльсен откашлялся, привлекая мое внимание, и я поняла, что так и зависла — с сигаретой во рту и зажигалкой в руке. Прикурила, облокотилась на прохладную стену, стараясь не улыбаться, глядя на руководителя. С утра я узнала, что нам завезли новую форму от неизвестного спонсора. Форма была, мягко говоря, пестренькой, настолько, что могла спровоцировать приступ эпилепсии у чувствительных пациентов. Но Эльсен был невозмутим в светло-голубом комплекте с какими-то абстрактными фиолетовыми и розовыми разводами.

— Я тут на днях имел занимательный разговор, — сообщил мне хирург, хмуря кустистые брови над спущенными чуть ли не на кончик носа очками. — Позвонил главврач Королевского Лазарета. С оччень, кхм, заманчивым предложением. Предложил заведующего отделением и недурственный оклад. При условии, что я уйду на новое место не один, а с ассистентами и медсестрами. Как вы думаете, кому я обязан столь щедрым предложением на старости лет?

Мне стало неловко.

— Я тут ни при чем, Сергей Витальевич, — серьезно ответила я, — скорее всего, инициатива службы безопасности. Я поговорю, чтобы вас больше не беспокоили. Или вы согласились?

— Хрм, хрм, — недовольно покашлял хирург и повторил: — я слишком стар, чтобы менять привычки, Марина. Деньги мне не нужны, пациентов своих не оставлю. Туда же, к вам, простым смертным не попасть?

Я покачала головой.

— Вот-вот, — пробурчал Эльсен. — Борзые все слишком. Пойди Эльсен туда, пойди Эльсен сюда… а я здесь уже двадцать три года. Ты, кстати, учиться собираешься?

— Опоздала я учиться, Сергей Витальевич.

— Ну-ну, — он снова поглядел на меня, отхлебнул шумно кофе из кружки. — Мне же лучше. Все метят в хирурги, а хороших медсестер не найти. Я тебе вот что скажу, Марина Михайловна. Мне с тобой оперируется легко. И гладко все проходит. Давно приметил. Так что думай. Операционную практику тебе минимум десять лет нарабатывать, нужно ли?

Мне не хотелось обижать старого ворчуна, и я неопределенно пожала плечами. В любом случае, времени подумать теперь много — до следующей осени, когда будет новый набор.

Вечером я сидела в кресле гостиной и задумчиво крутила по гладкой поверхности столика свой телефон. Позвонить? Не позвонить?

Трубка зажжужала, поехала в сторону, и я протянула руку — в животе что-то сжалось, ухнуло вниз. Но это был Мартин.

— Я заперся ото всех в каморке и все-таки позвонил тебе, — сказал он своим теплым мужским голосом, и я улыбнулась.

— Тяжелые будни самого востребованного человека в Блакории? Приходи ко мне, я напою тебя чаем и пожалею. Поглажу по голове, подержу за руку…

— Не могу, девочка моя, — ответил он покаянно и смешливо, — боюсь, что попав в твои нежные ручки, я вспомню о том, что такое свобода, и наплюю и на титул, и на договор. И будешь ты прятать у себя беглого преступника.

— Я тебя защищу, — пообещала я, и он фыркнул, засмеялся.

— Воинственная принцесса. А если серьезно, то мы четвертый день проверяем дворец, и меня сейчас ждут помощники. Бывший придворный маг чуть ли не руки мне целовал и смотрел, как на избавителя. Бедный старикашка. Тут все очень запущено, странно, что придворных до сих пор не начала отлавливать в коридорах какая-нибудь нежить. Я и раньше подозревал неладное, но и не представлял, сколько тут работы. Опять буду ставить заплатки на местную прохудившуюся защиту, а придворные дамы будут бросаться ко мне своими декольте и склонять к нехорошему.

— Хочешь, я тебя поревную? — предложила я, посмеиваясь. — Тебе будет приятно.

— Мариночка, — проникновенно и низко произнес он в трубку, и я чуть прикусила губу — хорош же, подлец! — если бы ты действительно меня ревновала, я был бы счастливейшим парнем на Туре. Не терзай мое старое сердце, жестокая. А то влюблюсь окончательно и придется вызывать твоего виконта на дуэль.

— Покусаю, — сурово сказала я.

— Его или меня? — ехидно уточнил Мартин. — Кстати, хочешь немножко новостей о твоем герое?

— Мартин, точно покусаю, — пригрозила я трубке. — Вот только появись у меня, целым не выйдешь.

— Я буду отбиваться букетом, — я расхохоталась, — или куплю тебе огромного плюшевого медведя и спрячусь за него. Пусть невинному пушистому зверю достанется. Ну, скажи: Мартин, ты самый классный, любимый и красивый…

— … провокатор, — закончила я со смешком. — Самый-самый!

— Всегда замечал, стоит женщине меня похвалить, и я становлюсь покладист, виляю хвостом и выбалтываю все секреты, — шутливо пробурчал он в трубку. — Жив твой герой, пришел в себя, находится в Лаунвайте, в лазарете. У меня во дворце Инландеров Виктория придворным магом, и, заметь, ради тебя я заработал несколько недоверчивых взглядов — с чего это я интересуюсь целостностью Кембритча. Можно сказать, рискнул репутацией, даже страшно подумать, что ей пришло в голову — она меня и так не жалует.

— Ты мой хороший, — с придыханием проворковала я, — добытчик…

— Умеешь же, — похвалил он меня, — я размяк и улыбаюсь, как идиот, несмотря на десятки лет практики и иммунитет к женскому коварству. Но увы, пора в суровую реальность. До выходных, девочка моя. Да, и насчет медведя я не шутил!

Он отключился, а я еще долго сидела, откинувшись на спинку кресла и улыбалась.

Полина ждала Стрелковского в его кабинете, нетерпеливо похлопывая ладонью по бедру. Обернулась, когда он вошел, улыбнулась.

— Игорь Иванович! Наконец-то!

— Я спешил, Ваше Высочество, вы меня заинтриговали, — ответил он, снимая пальто и вешая его на крючок у двери. — Что-то серьезное? Проблемы из прошлого?

— Что-то интересное, — сказала она, немного покраснев. — Полковник, скажите, вам никогда не попадались упоминания о тайных ходах из дворца, ведущих на кладбище?

Игорь сел в кресло, посмотрел на принцессу. Глаза ее блестели, и он вспомнил, как часто она прибегала к нему в детстве с какой-нибудь возмутительной идеей. «Игорь Иванович, а научите меня стрелять!» Или «А вы знаете, как сделать порох? А давайте вы покажете, как глушить рыбу гранатой. В нашем пруду. Пожалуйста!»

— У вас просто интерес, или это действительно важно? — спросил Стрелковский. И выслушал умозаключения четвертой принцессы. Фантастические. Но это не означало, что смысла в проверке нет.

— Наверное, я могу вам помочь, — задумчиво сказал полковник, и Полли просияла, тряхнула радостно головой. — Раньше камеры для заключенных были не только под Зеленым крылом, но и под центральной частью дворца. Сейчас они используются как хозяйственные помещения. В свое время мы обследовали всю подвальную часть. И оказалось, что есть еще и нижний ярус. Маленький коридор с тупиком. Я не понял его предназначения, но сейчас думаю, что вполне вероятно, там может брать начало ход в подземелья. Но это вовсе не значит, что вы найдете там что-то, кроме пыли и плесени, Ваше Высочество, — добавил он, глядя на обрадовавшуюся принцессу.

— Но ведь надо проверить и убедиться, — с нажимом произнесла Полина. — Покажите мне этот ярус, пожалуйста!

Игорь улыбнулся. Кое-что не меняется с годами.

— Ваше Высочество, я не имею права это делать без санкции начальника разведуправления. И Ее Величества Василины.

— Как всегда, — разочарованно протянула будущая королева Бермонта. Интересно, понимает ли Демьян масштаб непоседливости своей невесты?

Через десять минут Майло Тандаджи положил трубку телефона и посмотрел на посетителей. Настороженную четвертую Рудлог и ехидно улыбающегося Стрелковского.

— Вы хотите обследовать подземелья? — уточнил он еще раз, хотя королева только что отдала недвусмысленный приказ поспособствовать начинанию сестры, обеспечив при этом охрану и безопасность. «Пусть лучше ищут приключений во дворце», — сказала она. Как, интересно, Ее Величество себе это представляет — обеспечить безопасность в старом подземном ходе, где никто не бывал, наверное, больше сотни лет? Если его обнаружат, конечно?

— Совершенно верно, — кивнула Полина. — Вы ведь не против?

— Что вы, — сухо сказал тидусс, — я всею душою за. Это так увлекательно.

Полина недоверчиво посмотрела на него и нахмурилась.

— Когда вы хотите приступить к осмотру? — поинтересовался Тандаджи. Фарфоровая собачка улыбалась ему, высунув язык. Какое счастливое животное. Кивай себе головой и улыбайся.

— Сегодня можно? — спросила торопливая принцесса.

— Ваше Высочество, боюсь, мы не успеем подготовить отряд сопровождения…

— Тогда завтра, — решительно заявила она. — Хотя, — она задумалась, — девочки тоже хотят поучаствовать. Может, в субботу?

Тандаджи посмотрел на Игоря, на принцессу — оба сидели, положив ногу на ногу, чуть наклонившись вперед, высокие, светлые, с горбинками на носах.

— В субботу ваша помолвка с Его Величеством Бермонтом, — ласково напомнил начальник разведуправления.

— Тогда до субботы, — быстро и немного смущенно произнесла Полина. — Чего ждать?

— Нечего, — согласился он покладисто, глядя на подрагивающие губы Стрелковского. — Вот Игорь Иванович и возглавит отряд сопровождения. Да, полковник?

— Буду счастлив, — сказал Стрелковский и укоризненно посмотрел на поблескивающего глазами начальника.

Младшая принцесса Каролина честно пришла в королевский музей сфотографировать карты дворца. Время посещений и экскурсий уже закончилось, и смотрительницы выпроваживали к центральному входу, расположенному, как и у дворцового лазарета, за парковой оградой, последних посетителей.

Большой Музей семь лет назад начал строить отец, но до переворота успели заложить только фундамент. Недострой выглядел безобразно на фоне совершенного, пусть на тот момент зияющего пустыми окнами и покрытого копотью дворцового ансамбля, и премьер Минкен, приняв на себя пост местоблюстителя трона Рудлог, распорядился поднять чертежи принца-консорта и достроить. Почти два года шла стройка параллельно с реставрацией разгромленного и опаленного дворца. И сейчас длинное двухэтажное здание с классическими колоннами на фасаде, с широкой лестницей и статуями двух приготовившихся взлететь соколов у входа выглядело так гармонично, будто было здесь всегда.

Посетитель, заходя в музей, начинал осмотр с залов, посвященных первым Рудлогам, и двигался дальше, по кругу, от прошлого к настоящему, проходя мимо парадных одежд, портретов наследников Красного, копий фамильных реликвий, небольших моделей Иоаннесбурга — чтобы было понятно, каким был город, когда только начинался с приземистого кремлина и поселения вокруг, и как он разрастался, перестраивался, вытягивался вдоль реки, соединялся мостами и трассами. Были там и подарки от правителей других стран, и произведения искусства, и отслужившие свое магические амулеты, принадлежавшие государям, и копии хроник, и гравюры со сценками из повседневной жизни дворца, и военные трофеи… Много чего было, что раньше лежало в подвалах дворца, а теперь было выставлено на всеобщее обозрение. Заканчивалась экспозиция на втором этаже — залом покойной матери нынешней королевы, и выставкой современности, недавно пополненной кривым мечом и лазурными шароварами, преподнесёнными в дар принцу-консорту эмиром Тайтана, и некоторыми подарками с прошедшего дня рождения Ее Величества.

Торопливый директор музея, получив, не иначе, как телепатически, новость о том, что заведение изволила посетить Ее Высочество Каролина Рудлог, сам лично провел ее по залам, указывая на карты разных эпох. Каролина прилежно фотографировала, слушала импровизированную экскурсию — очень вежливо. И скучала.

До тех пор, пока ей на глаза не попалась статуя эпохи Седрика — высокая, выполненная из черного блестящего камня, изображающая полуобнаженного воина из личной гвардии короля в момент атаки. Так были напряжены каменные мышцы, такая ярость искривляла рот гиганта, так удалось неизвестному скульптору передать движение навстречу смерти, что у шестой принцессы перехватило дыхание.

Директор музея рассказывал, что статуя выполнена в полный рост, и что в личной гвардии все были огромными, умелыми воинами, а она долго ходила вокруг скульптуры, затем попросила у директора бумагу, планшет и карандаш, уселась на деревянную скамью в зале и начала зарисовывать, перенося на бумагу и разворот плеч, и крепко сжатые на рукоятке меча пальцы, и напряженную шею с резко выступающими жилами, и широкую, как бочонок, грудь с пластами мышц.

И была при этом совершенно счастлива.

Четверг. Алина

Окрестности городка Мальвы на юге Рудлога

Принцесса Алина сжала воротник своей куртки, сморщила нос — несмотря на то, что они находились на юге страны, ветер был холодным, влажным. Группа первокурсников расположилась метрах в пятидесяти за оцеплением, выставленным у могильника. Рядом с ней расположились Ивар с Олегом, о чем-то негромко переговаривающиеся. Впереди стояли преподаватели — кураторы групп, строго предупредившие — во время показательного урока не орать, не убегать в панике, за оцепление под угрозой исключения не заходить, затычки из ушей не вынимать.

Затычки не очень-то спасали — низкий, вибрирующий рев-вой, от которого слабели ноги, а тело словно прихватывало судорогой, проникал в уши и сквозь защиту, заставляя кривиться и плотнее натягивать шапки и капюшоны.

Давнее захоронение скота после эпидемии коровьей кровянки находилось в заболоченном углублении, успевшем зарасти за прошедшую сотню лет чахлым лесочком, у заброшенной деревеньки в окрестностях Мальвы. Было облачно, над влажной землей могильника стоял плотный туман, в котором иногда мелькали то ли тени, то ли затаившаяся нежить, и из этого тумана торчали верхушки облетевших осин и скрюченных редколапых елочек. Что тут можно будет увидеть?

Хмурые солдаты стояли вокруг захоронения с огнеметами, попарно, на расстоянии шагов тридцати друг от друга — нужно было охватить большую территорию — и ей вдруг стало их очень жалко. Понятно, что тренировать будущих боевых магов необходимо. Но холодно же! А они со вчерашнего дня тут, стоят, ждут студентов. Меняются, наверное, но от этого не легче — она всего пятнадцать минут слушает этот вой, а ей уже хочется сбежать. И такой вот судьбы хочет себе Матвей? Есть приказ — и иди, хоть в болото, хоть в каменоломни, и зимой, в холод, и летом, в зной.

В стороне семикурсники внимательно слушали что-то объясняющего им боевого мага, по всей видимости, командира операции, кивали. Матвей был заметен издалека, большой, сильный, серьезный, что ему какие-то ототоны? Но она все равно переживала и хотела, чтобы это поскорее закончилось.

— По позициям! — скомандовал маг, и студенты, разбившись на группы, рассредоточились вокруг могильника.

— Очищаем обзор!

Семикурсники зашевелили руками, выплетая какую-то простую формулу — кураторы и преподаватели внимательно следили за ними, что-то записывали в блокноты. Туман вдруг дрогнул, взметнулся белесыми фонтанчиками, похожими на пики из взбитых сливок; зашумели вершинами деревья, громче и громче, и вдруг белая пелена вздыбилась огромной, с пятиэтажный дом, волной и пронеслась над застывшими от восторга первокурсниками. Обнажилось широкое углубление, заросшее пролеском — будто кто-то вдавил в землю гигантскую суповую тарелку с широкими краями. Рев из лесочка стал громче, надсаднее, от низких вибраций Алинку стало подташнивать, и она заморгала, сняла очки, потрясла головой.

Среди деревьев что-то хлюпало, билось, и мелькало тускло-желтое, раздутое. На открытое пространство плюхнулась первая тварь, затем вторая, третья… сколько же их? — больше всего похожи они были на омерзительные огромные личинки, наполненные светло-желтым гноем, трясущимся под кожей при движении. Или искалеченных крокодилов — безглазых, с прозрачно-желтоватой, раздутой изнутри плотью, с узкой пастью, заканчивающейся пульсирующей присоской; опирающихся на передние конечности с крюками, которыми они цеплялись за землю и подтягивались вперед. Движения были судорожные, дерганные, за неживыми, противоестественными созданиями оставался толстый слой слизи, задние лапы волочились за телом — но при необходимости ототоны могли оттолкнуться этими лапами и прыгнуть на жертву.

Алину затошнило еще больше. Судя по бледным лицам однокурсников, им лицезрение нежити тоже не доставляло удовольствия.

— Первая группа пошла! Проверить щиты!

С десяток семикурсников, среди которых был и Матвей, двинулись вперед, сверкая щитами, держа шахматный строй, медленно, внимательно.

— Поляков, «Хлопушку» на ближайшую!

Первая тварь вдруг разлетелась ошметками дергающейся слизи, словно ее сверху прибили гигантской мухобойкой. Оставшиеся заревели, поплюхали своими жирными телами вперед, вгрызаясь крюками в землю. Из леса выползали все новые и новые «черви», и вой становился невыносимым, до черных пятен в глазах. Как же держатся выпускники, если ей и здесь плохо?

— Терлецкий, «лезвия»!

Василий-гитарист пижонски махнул рукой, и вторую «личинку» разрезало на сегменты, извивающиеся лентами и медленно растекающимися по болотистой почве.

— Лоунова, «Зажигалку»!

Тонкая девушка суетливо зашевелила пальцами, вперед понесся поток огня, твари лопались с хрустом, занялся лесок, зашумело пламя, взбираясь по мгновенно высушенным деревьям.

— Переборщила! Ситников, повтори «Хлопушку»!

«Личинки», не обращая внимания на уничтожаемых собратьев, вдруг поменяли движение, потянулись, быстро покатились боком одна к другой, как сливы, слипаясь, увеличиваясь в размерах.

— Что за хрень? — отчетливо прошептал куратор их группы.

— Отступаем! — истерически орал командир. — Огнеметы на изготовку! Из круга не выступать! Отступаем, салаги! Бегом!

Гигантский ревущий червь, собравшийся из ототонов, поднялся на хвост — выше самых высоких деревьев! — и с гулом ударил толстенным телом с множеством отростков-присосок вперед, прямо позади убегающих студентов. Затряслась земля, брызнула слизь, попала на спины отступающих, и кто-то заорал, упал на землю, пытаясь содрать с себя куртку, а червь поднялся снова, снова ударил — уже ближе.

— Уходим! — скомандовал куратор, и первокурсники зашевелились, побежали назад за руководителем, к уже открытому кем-то из преподавателей Зеркалу. Алина дернулась было за всеми — и осталась на месте — от рева было трудно дышать, от близости нежити кружилась голова, и если бы сделала шаг — упала бы. Ее охранники, уже успевшие отбежать, вернулись, потянули ее за собой, но принцесса мотнула головой — ее сильно тошнило. Она тяжело дышала, расстегивая куртку — молния никак не хотела поддаваться, и смотрела, как Матвей останавливается и поднимает упавшего, как накрывает его вторым щитом тоже остановившийся Василий, как швыряет еще один семикурсник чем-то огненным в снова поднявшегося «червя», отчего желтоватая плоть обугливается, лопается, сворачивается побелевшими лепестками, как бегут они к оцеплению, как синхронно встают в строй боевые маги и начинают поливать высшую нежить огнем — а огромная обугливающаяся «личинка» все двигается, ударяет налево, в строй магов — и там прыскает красным, раздаются крики, поднимается, ударяет по убегающим студентам — и кого-то задевает. У Алины расплывается в глазах — вернувшийся куратор орет ей на ухо — Богуславская! Пошла! — а она не слышит и всматривается за оцепление, ощущая ступнями дрожь земли и всем телом — вибрирующий рев многих глоток червя.

Убегавшие студенты становятся полукругом вокруг задетых нежитью, ставят щиты, а она вглядывается и не может понять, кого же ранило. Как будто глаза видят, а мозг обработать не может. И уже в тупом оцепенении наблюдает, как снова раскручивает свое тело высший ототон, сжимаясь, словно готовясь прыгнуть, как открывается перед щитами студентов Зеркало, и оттуда выходит рыжеволосая фигура, застывающая от открывшегося зрелища, как рядом с Алиной и трясущим ее куратором открывается второе, и появляется ректор Свидерский в пижаме, орет, мгновенно сориентировавшись: «Макс, спаренным стазисом!» — и летит во вжимающуюся для прыжка тварь призрачная сеть, затем другая, полыхает огненный гриб — так, что лицо ее опаляет жаром, и высоченный черный треснувший стручок рассыпается вонючим пеплом, разлетающимся по могильнику.

Желудок сжался, принцесса согнулась, давясь горькой желчью и сплевывая ее. Было жутко стыдно, но в глазах сразу же посветлело — и успела еще увидеть, как лорд Тротт садится с размаху на землю, хватаясь за голову, когда, наконец, Ивар сгреб ее в охапку и потащил к Зеркалу.

Ректор Свидерский, ничуть не смущаясь своего экзотического вида, быстро прошел к группе старшекурсников. Его выписали два дня назад, назначив постельный режим и усиленное питание — однако Алекс в первый же день вышел на работу, разгребать завалы. Правда, позволил себе приходить в Университет не к первой паре, а ко второй. Он успел только почистить зубы, когда его вызвал один из кураторов седьмого курса, быстро сообщив по телефону о происходящем и о том, что нужна помощь.

Лежащих уже осматривали преподаватели и вызванные виталисты, над телами магов шагах в пятидесяти от них суетились их коллеги — кажется, были и убитые, и раненые. Открылось Зеркало, оттуда вышло несколько человек в форме безопасников отдела МагКонтроля, направились к командиру операции, хмуро осматриваясь вокруг. Лес горел, солдаты сомкнули круг и держали огнеметы наготове — на случай, если какая-то тварь все-таки уцелеет. Хотя что могло уцелеть под «Огненным столбом», выжигающим все живое и неживое на десятки метров под землей?

— Химические ожоги, ушибы, один перелом, — сказал ему университетский виталист, — Ситников вообще чудом уцелел, удар прямо по нему пришелся. Там вон, — он мрачно кивнул в сторону группы магов, — два трупа, кости, черепа в осколки, а этому хоть бы хны. Уникум какой-то.

Бритоголовый уникум сидел на земле и курил — одежда расползлась в лохмотья, на теле розовели ожоги от слизи «червя», зарубцевавшиеся уже — виталисты времени зря не теряли. Терлецкому залечивали спину, еще одному семикурснику накладывали фиксатор на ногу, остальных из первой показательной группы тоже осматривали на предмет ожогов.

— Ну как, господа выпускники? — серьезно спросил у потрепанных студентов Свидерский. — Получили незабываемый опыт?

— Что это было, Александр Данилыч? — хмуро поинтересовался Матвей. — Нам о таких трансформациях не говорили…

— Это высший ототон, Ситников. Существует гипотеза, что если масса нежити на единицу площади превышает некий критический предел, то особи могут объединяться в единое функционирующее создание. Гипотеза подтверждения не нашла и была отвергнута. А теперь мы увидели это подтверждение. Я не припомню подобных случаев за всю историю наблюдений за неживым. Так что опыт у вас действительно уникальный…

Ситников невежливо хмыкнул, затянулся, Александр оставил его в покое — в истерике никто не бьется, все живы. Повернулся к Тротту — тот уже стоял, шатаясь, и видок у него был пострашнее нежити. Бледный, мокрый от пота, с пульсирующими венками на висках, набухшими, раздувшимися.

— Только начал восстанавливаться, — сказал он, морщась — глаза у него были в красных прожилках, зрачки сжаты до размеров точки, — и тут опять сигналка от этого птенчика. Второй раз за неделю. Я нанимался твоих студентов спасать, Алекс?

Курящий «птенчик» покосился на преподавателя снизу вверх.

— Можете убрать сигналку, — буркнул он зло, протянул руку.

— Обязательно, — едко ответил Тротт и не двинулся с места. Скривился, сжал зубы. — Алекс…

— Сейчас, — успокаивающе сказал ректор и открыл Зеркало.

В университете первокурсников разместили в большом лекционном зале, и куратор прошелся по отставшим и закатившим истерику — оказывается, не на одну Алину напал ступор, да и девичьи всхлипы до сих пор слышались со всех сторон; жестко пояснил, что непредвиденные происшествия случаются, вплоть до гибели студентов, и что магия в принципе опасна. И если кто-то понял, что не готов, лучше освободить место и идти в немагическое заведение. Потому что, начиная с шестого курса, им предстоит боевая практика, на которой случиться может все, что угодно, несмотря на все меры безопасности.

Удивительным образом суровый выговор подействовал, как лучшее успокоительное, и первокурсники ушли заедать стресс в столовую и обсуждать увиденное, а после разбрелись по парам — занятия никто не отменял.

Алина дергалась весь остаток учебного дня. От переживаний разболелась голова. Каждую перемену она звонила Матвею — трубку никто не брал. Ректора в университете не было, куратор, к которому она подошла в конце дня, поглядел на нее сочувственно и сказал, что информацию озвучат только завтра, когда разберутся, что произошло. И что старшекурсников перевели в амбулаторию отделения МагКонтроля, обрабатывают пострадавших и опрашивают, как свидетелей появления высшей нежити. Погибших среди студентов нет, есть раненые. А ей, Богуславской, будет очень трудно, если она не научится мгновенно реагировать на приказы и справляться со слабостью, потому что иначе военную кафедру она не пройдет. То, что однокурсники вернулись за ней — им в плюс, а ей в минус, так как в реальной боевой обстановке она своим неумением справляться со страхом могла бы привести к гибели группы.

Алина обиделась, буркнула, что справится и ушла жаловаться каменам. За Матвея было страшно — неужели это на него обрушился удар ототона, и насколько серьезно он должен был быть ранен? Каменные морды охали, переспрашивали, ругали куратора, обидевшего маленькую козочку, и так трогательно переживали за нее, что на душе посветлело.

Но после пар она попросила водителя высадить ее у Королевского Лазарета. Вдруг Матвея отвезли туда?

Но дежурная медсестра сказала, что пострадавших сегодня не поступало, в палатах только те, кто не выписан с прошлой пятницы. И, с материнским умилением глядя на расстроенное Высочество с косичками, добавила, понизив голос, что из ее знакомых одного готовят к завтрашней выписке, а вот второй из палаты пропал с утра, переполошив персонал, вернулся в сопровождении ректора Свидерского, которому самому не мешало бы остаться на укрепляющие процедуры до конца недели, и теперь пропажа лежит под капельницей и ведет себя совершенно несносно.

— Видала я трудных пациентов, — добавила словоохотливая женщина, — но этот уж ни в какие рамки.

Через минутку Алина остановилась у двери в палату Тротта, приоткрыла ее тихонько, посмотрела — инляндец лежал, закрыв глаза. То ли спал, то ли ненавидел весь мир. Она потопталась на пороге, вздохнула чуть слышно. Про Матвея очень хочется узнать, но разговаривать с желчным магом ой как неохота. Так и не решившись, повернулась, чтобы уйти.

— Богуславская, — произнес лорд Максимилиан у нее за спиной, — вы сопите, как буйвол. Чем обязан визиту?

Голос у него был сиплый, скрипучий, будто ржавой пилой водили по жестяному листу. И глаз он не открывал. И хорошо, а то увидел бы, как покраснела пятая принцесса двора Рудлог.

— Я х-хотела узнать, что с Матвеем, — сказала Алина, глядя на его бледную руку — пальцы судорожно сжаты. — Вам очень больно, да?

Он поморщился.

— Нет. Ситников жить будет. До свидания, Ваше Высочество.

Она шмыгнула носом. От «жить будет» стало еще страшнее. Вдруг вспомнился и утренний кошмар, и выговор от куратора.

— Только не говорите, что собираетесь плакать, — недовольно процедил Тротт.

— Не собираюсь, — резко сказала она и сжала зубы — слезы уже были на подходе, но ни за что не станет плакать!

Природник с трудом разлепил веки, повернул голову, посмотрел на нее мутным взглядом тусклых голубых глаз — с выражением то ли отвращения, то ли бесконечной усталости. Стало стыдно.

— Извините пожалуйста, — пробормотала Алина и зачем-то сняла очки.

— У него небольшие ожоги. Ничего страшного. Завтра наверняка будет в университете, — холодно и очень медленно, как неразумному ребенку, пояснил Тротт.

— Спасибо, — произнесла она неуверенно.

Макс снова закрыл глаза, скривил губы и не ответил. Алина, стараясь не топать громко и почти не дыша — сопит она как буйвол, надо же! — вышла, прикрыла за собой дверь, аккуратно, тихо. И только там, за дверью, в раздражении сжала кулаки и топнула ногой. Подышала глубоко, чтобы успокоиться, и, решительно мотнув головой, пошла проведать Димку Поляну.

У палаты семикурсника ее отвлек телефонный звонок.

— Али, ну где ты пропала? — негодующе кричала Пол в трубку. — У нас же приключение! Мы с Каролинкой ждем только тебя!

Алина прислонилась к стене, вздохнула, потерла ладонью лоб. Приключений больше не хотелось.

— Вы идите без меня, Пол. Я скоро буду дома, но я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты что, — изумленно проговорила старшая сестра, — заболела? Когда это ты отказывалась от возможности узнать что-то новое? Что случилось, Алиш?

— Устала на занятиях, — ответила Алина совершенно честно. — Сегодня как-то всего слишком много для меня.

Пол недоверчиво хмыкнула. Она всегда чуяла, если что-то было не так.

— Вечером поговорим, — пообещала сестренка после многозначительной паузы. — И не надейся, что отвертишься!

Дмитро выглядел вполне здоровым — даже чересчур здоровым и очень-очень тоскливым.

— Я уже весь организм отлежал, — пожаловался он, клацая пультом от телевизора — там шел какой-то ужастик, и Алина с отвращением отвернулась, — со вчерашнего дня прошу выписать, но тут не врачи, а звери. Странно, что Сита не заглянул, он мне обещал зайти развлечь. Как прошел показательный урок?

По мере рассказа Поляна мрачнел и глаза его загорались нездоровым азартом.

— Я пропустил самое интересное, — сумрачно подвел он итог. — Да и Матюхе спину некому было прикрыть…

— Поверь мне, — с чувством сказала Алинка, — это совсем не то, что хочется видеть вблизи.

И только потом, когда пятая Рудлог в сопровождении охраны потерянно шла по холодному парку ко дворцу, она вдруг поняла, что слово в слово повторила ответ Полли на свое сожаление по поводу того, что не увидала тха-охонга.

Тандаджи и Стрелковский стояли у окна начальнического кабинета и пили кофе. Вдалеке понурив голову и чуть ли не шаркая ногами, брела принцесса Алина, за ней не менее грустно тащились охранники.

— Как-то приуныли молодцы, — сурово высказался Тандаджи, — надо бы потренировать их. Для оптимизма.

— Главное, чтоб начальник не унывал, — серьезно согласился Игорь и сделал глоток кофе, чтобы скрыть улыбку. Он присутствовал при утреннем телефонном разговоре Тандаджи со студентами, охраняющими пятую принцессу, и получил неизгладимое впечатление от того, как неподвижное лицо начальника разведуправления становилось еще неподвижнее.

— Ты так материться и не научился? — сочувственно спросил он у Майло после того, как тот повесил трубку.

— Я поддерживаю в управлении высокий культурный уровень, — сухо ответил руководитель и едва заметно покосился на ящик стола, в котором стояла новоприобретенная бутыль коньяка. — Поздравляю тебя, Игорь Иванович. Единственный человек, который может прочитать задержанных — и по делу о нападении на базе отдыха, и по делу заговора, снова лежит в состоянии овоща. Опять спасал студентов. Подумай, кого еще из специалистов мы можем привлечь.

— Ты же не хотел сливать информацию непроверенным людям, Майло, — сдержанно напомнил Стрелковский.

— А что делать? — монотонно вопросил Тандаджи и посмотрел на телефон, как на врага. — Упускаем время, Игорь Иванович, сам ведь все понимаешь. Сидят у нас в темницах красавцы закупоренные, в голове информация ценою в судьбу континента, а мы ждем. Теряем, теряем время… Раз ты этим занялся, то тебе и искать доброго менталиста, способного нам помочь. Если что, молчать заставим. Заодно собери на него всю подноготную — родные, слабости, увлечения.

— Не учите, господин начальник, — посоветовал Игорь вежливо. — Все сделаю.

Сейчас «господин начальник» наблюдал за движущейся ко дворцу пятой принцессой и невозмутимо пил кофе. И только когда она уже дошла до входа в Семейное крыло, не спеша отставил кружку на подоконник, подошел к столу и взял трубку телефона. Подождал, пока ответят.

— Ваше Величество, — проговорил он ровно, — прошу прощения за беспокойство. Вы просили уведомлять, если с кем-то из семьи происходят… эксцессы. Да, дело касается Ее Высочества Алины. С ней все в порядке. Происшествие было с утра, сейчас у меня достаточно информации, чтобы доложить, — он помолчал. — Извините за задержку, но я не могу позволить себе сообщать вам непроверенные сведения. Вы сами можете убедиться, что принцесса цела — она только что вошла во дворец…

Стрелковский слушал, глядел в окно. Тандаджи, конечно, прав, что не стал оповещать королеву с самого утра. Пока сестра вернулась бы домой, Василина с ума бы сошла. И все-таки ему в свое время было поспокойнее. Несмотря на то, чем это спокойствие обернулось.

Не дав додумать про спокойствие, завибрировал уже его телефон.

— Игорь Иванович, — бодро проговорила Полли в трубку, — а мы вас ждем. А вас нет.

— Я сейчас подойду к вашим покоям, Ваше Высочество, — ответил он, поймав ехидный взгляд Тандаджи — тот только завершил отчитываться. — Извините, что заставил ждать.

— Мы как эстафету друг другу передаем, от Высочества к Высочеству, — проворчал начальник разведуправления. — Оружие с собой возьми. И пару боевых магов. И… — он глянул на Игоря и качнул головой, — знаю, что все знаешь, Игорь Иванович. Не обижайся. Привык все контролировать.

— Понимаю, — сказал Игорь серьезно. — Все правильно, подполковник. Ты на меня не обращай внимания, делай, как привык. Ведь если что — тебе отвечать.

Королева Василина после разговора с Тандаджи посмотрела на терпеливо ожидающего, пока она договорит, премьера Минкена, вздохнула.

— Ярослав Михайлович, не хочется прерывать наше общение. Но нужно. Давайте подведем промежуточный результат: бюджетные выплаты мы в этом месяце выполнили в полном объеме, курс руди устойчив, что позволит пересмотреть бюджет на следующий год с учетом профицита. И в этом случае мы сможем позволить себе расширить социальные программы, список которых мне предоставят через неделю, с вашими рекомендациями. Правильно?

— Совершенно верно, Ваше Величество, — почтительно ответил Минкен. Последний месяц — с момента восшествия Василины-Иоанны на трон — он чувствовал себя отцом-наставником. Хлопотно, отнимает время, но приносит необыкновенное чувство удовлетворения. Да и важность близости к королеве никто не отменял. Молодая правительница ему доверяла, и он мог спокойно продвигать важные для страны проекты, не вступая в споры или дебаты. И не опасаться, что его подсидят дышащие в спину конкуренты из других партий.

Иногда он допускал крамольные мысли, что, стань королевой Ангелина Рудлог, его работа была бы куда труднее.

— Тогда давайте прощаться, — вежливо и мягко произнесла Ее Величество, и Минкен, поклонившись, ушел.

Василина подождала, пока за премьером закроется дверь, сняла с себя строгий жакет, оставшись в платье жемчужно-сливочного цвета, вытащила ноги из туфель. Промелькнула мысль поговорить с Марианом, но муж отсматривал новобранцев в королевскую гвардию, и не хотелось его отвлекать. Хотя нет, хотелось. Но нельзя же все время все вешать на него. И с Алиной нужно пообщаться. Но пусть сестричка отдохнет, переоденется, а она пока решит важный вопрос.

— Зоя Павловна, — проговорила она в коммуникатор ожидавшей за дверью помощнице, — мне необходимо срочно поговорить с ректором МагУниверситета Свидерским. Дозвонитесь до него и соедините. И сделайте мне чай с мятой, пожалуйста.

Ректор ответил, когда чай уже был выпит, заботливо поданные печенья съедены, а помощница раза три отчиталась, что Свидерский недоступен. Но Василина терпеливо ждала, повторно изучая краткий отчет, принесенный премьером.

— Александр Данилович, — сказала она в трубку, когда наконец-то прошло соединение, и ректор поздоровался, извинился за ожидание, — мне сообщили, что сегодня на первой паре чуть не произошла беда. Возможно ли как-то на будущее оградить мою сестру от опасности?

Маг помолчал, совсем немного, но выразительно.

— Ваше Величество, — тяжело произнес он, — я бы и рад пообещать вам. Но, простите меня и позвольте говорить прямо…

— Обязательно, — заверила его Василина. — Я вас слушаю.

— … Магия вообще опасна. Не только на боевых практиках, не только из-за возможных встреч с нежитью или чрезвычайных происшествий. Они как раз периодически случаются и это, увы, неизбежно. Недостаточно иметь талант к управлению стихийными потоками. У будущего мага должна быть особая организация сознания, самодисциплина, отличная память и чутье. И все равно, несмотря на строгий отбор, студенты ежегодно получают ранения, иногда гибнут из-за неосторожности или невнимательности. Это все равно, что оперировать множеством емкостей с опасными или взрывчатыми веществами. Чуть не так соединил потоки — и может произойти стихийный выброс.

Он перевел дыхание и продолжил.

— Я разделяю ваше беспокойство за Алину Святославовну. Но даже если бы не было необходимости держать ее статус в тайне, мы никак не могли бы уберечь ее от каждодневного риска. Это то, с чем живут все маги. Такие происшествия — повседневность. Мы даже пары не отменяем в заведении, потому что студенты должны привыкать, что подобные ситуации не должны выбивать из колеи. Маг должен уметь справляться и со страхом, и с усталостью, знать, что в любой момент может случиться непредвиденное, уметь реагировать на неожиданности и работать дальше. Иначе он погибнет после окончания университета. Возможно… если диплом для нее не принципиален, а есть желание просто овладеть магической наукой, есть смысл пригласить к ней наставников по учебным дисциплинам. Но если она останется в университете — я не могу выделить ее из остальных учащихся, отстранив принцессу от практики. Тогда обучение не будет иметь смысла, да и не сдаст она часть дисциплин. Простите за прямоту, Ваше Величество.

— Я вас поняла, Александр Данилович, — задумчиво проговорила Василина. — Благодарю вас за консультацию. До свидания. Надеюсь увидеть вас завтра на церемонии награждения.

В такой же задумчивости она проследовала до покоев младшей сестры, зашла внутрь. Алина лежала на кровати, обхватив подушку, без очков, с красными глазами. Посмотрела на сестру, шмыгнула носом.

— Доложили уже, да? — спросила она грустно. — Из Университета не уйду, Васюш.

Василина покачала головой, присела рядом с сестричкой. Протянула руки и стала расплетать ей косичку — пусть голова отдохнет.

— Испугалась? — сказала она сочувственно.

— Очень, — призналась Алина и потерла ладонью глаза. — Одна радость, что я не собираюсь в боевые маги. В лабораториях чудовищ не водится.

— Все равно опасно, — осторожно возразила королева — в ушах еще звучали слова Свидерского.

— Все профессии опасны, Васюш, — устало ответила Алина. — Ты знаешь, что самая опасная — сельхозработник? Я как-то смотрела статистику для интереса. Да и в офисе может током ударить или крыша обвалиться. А уж какая у тебя… а, знаешь, наверное, врет статистика. Если судить по проценту правителей, умерших не своей смертью, то монархи точно занимают первое место…

Она говорила это так горько и одновременно так увлеченно высчитывала, размышляла, что Василина, несмотря на неприятную и вполне актуальную тему, улыбнулась. И не стала уговаривать оставлять обучение. Только попросила быть очень осторожной. И в любой опасной ситуации — использовать амулет-переноску.

 

Глава 13

Полина, четверг

дворец дома Рудлог

Подвалы родного дворца были сухими, хорошо освещенными и совсем не страшными. До скукоты не страшными. Полли и Каролинка с группой сопровождения шли по длинному коридору, в который выходили двери бывших темниц. Сейчас на дверях висели описные листы — с круглыми синими печатями, подписями кастеляна. Пол ради интереса остановилась у одной, прочитала. «Стулья с обивкой изумрудного цвета для приемов в Салатовой гостиной».

Скривилась и пошла дальше.

Каролина с любопытством поглядывала на сопровождение — два боевых мага, четыре вооруженных охранника и спокойный Игорь Иванович, ведущий сестер по пересекающимся крестом коридорам подвала. Все они создавали столько шума, подхватываемого тихим эхом, что пауки и крысы, если они здесь были, должны были разбежаться в ужасе.

— Вот здесь, — сказал Стрелковский, остановившись у огромного, выкрашенного красным рычага в конце коридора, заканчивающегося глухой стеной. — Подойдите ближе к стене, здесь опускается пол.

Принцессы послушно прижались к стенке, Игорь с силой потянул вниз рычаг — загрохотало, заскрипело, словно гигантский заржавевший часовой механизм вдруг начал работу, понеслась какофония оглушающих звуков по тихому подвалу — и часть каменного пола стала медленно опускаться. Пока не образовался широкий пандус, упирающийся в пол нижнего яруса.

— Этот тупик был заложен кирпичом, — объяснил Игорь Иванович, пока маги запускали вниз «светлячков», а охранники спускались по «пандусу» с оружием наготове. — Когда-то тут была дверь, но потом и ее заложили. Обнаружили совершенно случайно — уборщик наехал на стенку поломоечной машиной, и открылся проем. Разобрали, а тут рычаг. Удивительно, что до сих пор работает.

— И правда тупик, — разочарованно сказала Пол, по третьему кругу обходя небольшое, но высокое помещение — опустившийся пол занимал его большую часть. Каролина откровенно скучала, сопровождающие стояли на пандусе и не мешали любознательной принцессе метаться от стены к стене. — Но это же бессмыслица! Зачем оно вообще тогда нужно? Зачем строить сложный механизм, чтобы сделать вход в этот скворечник?

— Может, тут тоже держали заключенных? — предположил Игорь. — Хотя куда проще было вырыть яму и скидывать неугодных туда.

— Заключенных бы давило опускающимся полом, — недовольно высказалась Полли. Игорь предостерегающе поднял брови, кивнул едва заметно на Каролинку — младшая сестра была бледной и глаза были огромными. Слушала она их с ужасом.

— Каролиш, — Полли взяла ее за руку, — может, обратно пойдешь? Тут, сама видишь, делать нечего. Я из упрямства постучу тут еще, но это будет долго и скучно.

Шестая принцесса поколебалась, затем кивнула с несчастным видом. Обещанное приключение оказалось пустой тратой времени, а прогулка по бывшей тюрьме заставила переживать и представлять себе ужасы, что здесь творились. Она обладала живым воображением, и там, где Пол видела лишь дверь в склад, представляла себе сырую и мрачную темницу, без окон, где медленно умирал какой-нибудь заключенный. И сколько их было, этих дверей, и сколько было тут пленников? И пока наверху ее предки давали балы, жили, обедали, развлекались и правили, здесь царило отчаяние и несчастье.

Перед ее глазами вставали длинные серые коридоры из каменных блоков, с горящими на стенах факелами, гулкие шаги стражников, вонь, стоны и холод.

К концу прогулки ее уже подташнивало от низкого потолка над головой, от отсутствия окон, казалось, дворец своей массой давит сверху, и в любой момент потолок может обрушиться. И шагала она дальше из нежелания признаться, что с нее хватит. Так что предложение сестры пришлось как нельзя кстати.

— Вас проводят, Ваше Высочество, — мягко сказал Игорь, — а мы скоро поднимемся за вами.

Каролина ушла в сопровождении двух охранников, и, пока они не вышли из подвалов, все ускоряла шаг — так ей было противно. И вроде бы ничего не произошло, а ощущение на душе было мерзкое.

Младшая из сестер Рудлог попыталась сесть за уроки, но алгебра не шла, и уравнения никак не решались. Вместо этого перед глазами стоял серый коридор с чадящими факелами и почти осязаемой безнадежностью в воздухе, приправленной затхлым и сладковатым запахом близкой смерти.

И не отпускали ее эти образы до тех пор, пока она не взяла бумагу, карандаш, и не нарисовала увиденное, торопясь, быстро чиркая грифелем, рисуя тени, закопченный потолок, фигуры стражников, решетки на дверях. А потом порвала рисунки и с наслаждением выбросила их в корзину, чувствуя, как светлеет внутри.

— Тук-тук-тук, — сказала Пол стенке, задумчиво глядя на каменную кладку, расположенную напротив пандуса. Строители дворца постарались на совесть — блоки были аккуратные, квадратные, очень плотно пригнанные один к другому — так, чтобы ни одна, даже очень любящая загадки принцесса не заподозрила, что тут где-то есть вход в подземелья. — Я знаю, что ты где-то здесь. А можно больше света? — она повернулась к магам, вопросительно посмотрела на них.

Мужчины наблюдали за девушкой — без насмешки или скучающего выражения, терпеливо, пока не наиграется. Но дополнительные «светлячки» создали, так, чтобы ни одна щель не осталась неосвещенной.

— Видите, Игорь Иванович? — Полли кивнула на многократно ощупанную стену. Стрелковский подошел ближе, всмотрелся, наклонил голову. Блоки были идеально квадратными, и по цвету отличались. Совсем немного. Светло-серый и просто серый.

— Как огромная шахматная доска, — сказал полковник, — забавно.

— И в высоту восемь блоков, и в ширину, — поделилась принцесса. Остальные мужчины тоже подошли, присматриваясь к рисунку. — Вы ведь играете в шахматы, Игорь Иванович?

— Уважаю, — кивнул Стрелковский.

— Я тоже люблю, — обрадовалась Полина, и он усмехнулся грустно. — Раз других гипотез нет, давайте думать. Если там и есть вход, то подобные тайники устроены стереотипно. Проход открывается либо нажатием рычага, а рычага мы тут не видим. Либо ключом, но нет тут ни одной скважины для ключа. Либо нажатием на панель или группу панелей, одновременным или последовательным. По одной мы их все уже понажимали. Вряд ли для открытия мои предки должны были прыгать под потолок. Значит, это в пределах человеческого роста. Тааак, — она сделала несколько шагов и остановилась посередине стенки, — попробуем еще раз, самое простое, то, что сразу в голову приходит. Где тут у нас место для короля?

Принцесса отсчитала три блока справа по полу, присела на корточки и нажала на четвертый в нижнем ряду. Ничего не произошло. Вдавила два рядом — там, где должны были стоять король и королева, будь это реальной шахматной доской.

Ничего.

— Я бы поставил на стражника, — произнес Игорь за ее спиной. — Если уж проверять идеи, приходящие в голову.

— Стражника? Но нет такой фигуры, — растерянно обернулась Полина.

— Это старое название коня, — пояснил Стрелковский, тоже подходя к стене и присаживаясь. — Рыцарь или страж. Они в легком облачении и верхом охраняли ворота снаружи, отсюда и название. Вот так, попробуем, — он нажал на вторую «клетку» справа. — Нет, не двигается.

— Так их же два, — сообразила Пол, двигаясь к краю «доски». — Давайте одновременно?

Нажали. Чуда не произошло.

— Нееет, — азартно протянула принцесса — глаза ее блестели, она раскраснелась, притопывала на месте от возбуждения — и Игорь сам ощутил этот восторг новизны и желание разгадать сложную загадку, — это же тайное место. Не может быть, чтобы кто-то, кроме монарха знал о нем. А это значит… это значит, что открыть проход должно было доступно для одного человека. Длинноруких у нас в роду точно не было, — она фыркнула, посмотрела на свои длинные руки. Какие еще варианты? Значит, панели должны быть на ширине расставленных рук, не больше.

— Или рук и ног, — шутливо добавил Игорь, любуясь дочерью. Но она шутки не оценила, замерла, потом подпрыгнула.

— Вы гений, Игорь Иванович. Ну-ка, ну-ка…

Она встала, уперлась носком ноги в место стражника, куда только что нажимала. А рукой отсчитала — три блока вверх и один вправо.

— Ход конем! — звонко объявила она и одновременно нажала ногой и рукой.

Ничего не произошло.

— Еще раз, — не расстроилась Полли и переместилась влево, так, будто конь сделал ход не к краю доски, а к ее центру. Нажала — и покачнулась вперед, потому что блоки сдвинулись с места одновременно, легко, как по маслу, почти без шума, и за ними поехали другие блоки, открывая Г-образный проход. В темень.

Некоторое время в помещении царила тишина. Будто никто не мог поверить, что простые рассуждения привели к результату.

— Я молодец! — заявила гордо четвертая принцесса, улыбнулась широко, посмотрела на охранников, на магов, на Игоря Ивановича, и снисходительно добавила: — Вы тоже молодец, полковник. Без вас ничего бы не получилось. Пойдем?

— Подождите, Ваше Высочество, — строго остановил ее Игорь. — Сначала Сергей с Артемом. Мало ли кто там завелся за эти сотни лет. Или вообще там кладовка.

Пол возмущенно глянула на него, но ничего не сказала. Маги в сопровождении «светлячков» пошли внутрь. Осветился длинный коридор, и принцесса победно посмотрела на Стрелковского.

— А я пока, — продолжил Игорь, не обращая внимания на задранный нос Полины, — оставлю знак, на случай, если дверь вдруг захлопнется.

Он достал из небольшой сумки, прикрепленной к поясу, маленький баллончик, пометил красной краской блоки на открытой двери, которые нажимала принцесса.

— Охрана пойдет впереди, — наставлял он нетерпеливую девушку, — пожалуйста, держитесь ближе ко мне. Если увидите что-то настораживающее или интересное — говорите мне, сначала проверим, потом будем изучать. Хорошо?

— Хорошо, — буркнула Полина и протиснулась мимо него в проход.

Этот коридор был узким, арочным, темным, и камни стен были грубыми, покрытыми наростами мха, светящегося ядовито-зеленым светом, и пол был весь склизкий, неровный. Периодически под ногами начинало хлюпать. Вода проникала сквозь кладку, и стены влажно поблескивали. Попадались целые цепочки огромных то ли грибов, то ли колоний плесени, размером с люстру, а то и больше — в свете «светлячков» казалось, что черные шары двигаются, будто кто-то ворочается изнутри. Прикасаться к ним не хотелось. С потолка свисали тонкие корешки растений, ухитрившихся пробиться сквозь камень даже на такой глубине, напоминавшие спутанную бахрому.

Кое-где каменные блоки выпали из стен, и Игорь с тревогой поглядывал наверх — опасался обвала. Но потолок выглядел крепким.

Под ногами иногда похрустывали кости каких-то мелких грызунов, то ли крыс, то ли кротов.

Через несколько десятков метров коридор свернул направо, пошел чуть вверх — сразу стало суше. Полина молчала, вертела головой. Засмотрелась на пятнышки светящегося мха на стене, пожалела, что Алина отказалась — ей бы было безумно интересно. Даже если они не найдут записи прапрадеда, все равно интересно!

Еще ей казалось, что она слышит едва уловимое сопение, и несколько раз девушка с подозрением приглядывалась к сопровождающим — у кого это нетренированная дыхалка? Прислушалась в очередной раз и не сразу заметила огромную плотную паутину, в которую угодила лицом.

К ее чести не завизжала, не упала в обморок — лишь раздраженно дернула плечами, снимая с себя белые липкие нити, поглядела на белесого безглазого паучка, убегающего по ее руке, стряхнула его.

— Это всего лишь паутина, — пояснила она, встретив удивленный взгляд Игоря Ивановича. Знал бы он, где ей приходилось прятаться, и как она иногда попадала в дома заказанных «клиентов» — не изумлялся бы. После того, как она ползком преодолевала низкий чердак с мышиными гнездами и множеством возмущенно пищащих грызунов, ее мало что могло испугать. Уж не безобидные зверушки с насекомыми точно.

— Ого, сколько ее тут! — выдохнула Полина.

Дымные светлые полотна, сплетенные пещерными паучками за сотни лет, клочьями свисали с потолка, чуть колыхаясь от потока воздуха, едва заметно идущего навстречу.

— Артем Павлович, убрать сможешь? — тихо спросил Стрелковский у идущего рядом мага. Игоря что-то беспокоило, но он никак не мог сообразить, что не так. Маг кивнул, мотнул рукой — впереди одно за другим вспыхивали паучьи полотна, но горели неохотно, скорее оплавлялись, образуя проход. И к лучшему, потому что дым был едким, неприятным, щипал в носоглотке, заставляя двигаться быстрее.

Опять поворот, и снова пол чуть поднялся, будто скоро должен был быть выход на поверхность.

— Игорь Иванович, — нерешительно обратился к начальнику один из охранников, — я тут подумал… если ход был заперт сотни лет, то почему паутина свисала клочьями? Она явно была разодрана. Будто здесь кто-то ходил…

Стрелковский скрипнул зубами, напрягся. Посмотрел на пол — песок весь был в каких-то вмятинах. Следы?

— Всем быть настороже, — процедил он, останавливаясь. — Ваше Высочество, сами все слышали. Боюсь даже представить, кто может бродить по закупоренному веками подземелью. Нужно поворачивать обратно.

Пол поникла и кивнула. Назад так назад. Она ведь послушная девочка. Будущая королева. Сделала несколько шагов, остановилась. Да что же это такое?

— Кто так сопит? — не выдержала она и мужчины посмотрели друг на друга, огляделись.

Бухнул огненный шар, врезаясь в стену, и от кладки отпала, вереща противным тоненьким голосом, шестилапая, раздутая мохнатая тварь, похожая на зубастый шар со слепой звериной мордой. Стрелковский дернулся к принцессе, прикрыл ее собой. Впереди, на пути к выходу что-то взрывалось, полыхало, выстрелы грохотали оглушительно, и врезался в голову тонкий писк, сменяющийся каким-то чавканьем и утробным рычанием.

— Нежить! Кротовники! Слишком много! — крикнул один из магов, — назад! Бегом! Надо искать укрытие!

Снова полыхнула огненная стена, снова раздалось рычание, переходящее в тонкий вой, и люди помчались назад — мимо оплавленной паутины, по коридору, вверх, прочь от дворца. А за ними — Пол точно увидела, хотя нельзя, нельзя было, убегая, оглядываться, — по стенам и потолку неслась орава шестилапой нежити. Сколько же их было, если не всех смог уничтожить огонь?

— Быстрее! — прорычал Стрелковский рядом. Вокруг нее засверкали щиты, снова вспыхнул огонь сзади, писк и треск ударили по ушам. Коридор снова завернул — и уткнулся в толстую, почерневшую от времени деревянную дверь. Охранники начали стрелять, Игорь Иванович толкнул старые доски плечом — они негодующе заскрипели, но поддались, залетел «светлячок», осветив большое помещение, и убегающие один за другим отступили в укрытие, наградив напоследок жителей подземелий еще одним огненным ударом.

Охранники стояли, упираясь спинами в подрагивающую от ударов дверь, один из магов корчился на полу, отдирая от себя вцепившуюся в затылок тварь, та упоенно, давясь кровью и хрюкая, рвала острыми мелкими зубами кожу вместе с волосами — пока Стрелковский не зажал подчиненного коленом, не прижал ладонью его лицо щекой к полу, и не выстрелил, разнеся кротовника в ошметки. Полину начало ломать, перед глазами все расплывалось, и она дышала, дышала, пытаясь успокоиться и не допустить оборота, пока отдирали от головы Сергея лапы нежити, поливали рану водой из фляги и перевязывали, разодрав рубашку Игоря Ивановича.

Один из охранников, удерживающих дверь, что-то быстро говорил в рацию. Она подошла к стенке, оперлась — в толстые дверные доски, к которым прижимались мужчины, долбились из коридора, будто сыпался крупный горох, и выли, рычали, словно грызлись друг с другом. Прислушалась к разговору.

— … закрыты в помещении метрах в восьмистах от входа. Тут крупная стая кротовников, нужна срочная зачистка. Вход открыт, могут проникнуть во дворец. Да, один раненый. Да, господин подполковник, сейчас телепортируемся…

— Я не могу создать Зеркало! — крикнул второй маг. — Тут какие-то сильнейшие стихийные возмущения, просто щелкает и пропадает. Не рискну вести!

— Зеркало создать невозможно. Продержимся, господин полковник. Ее Высочество цела.

В Зеленом Крыле Тандаджи, слушая подчиненного, протянул руку и сжал в кулаке маленькую фарфоровую собачку, кроша ее в пыль. Дождался конца связи и потянулся к телефону.

— Вересов, отряд быстрого реагирования с огнеметами и пятеркой боевых магов в подвалы дворца срочно. Командуешь ты. Задача — найти и вытащить Ее Высочество Полину Рудлог. Связь каждые десять минут.

— Есть, господин подполковник.

Завыла по дворцу сирена — сработала сигналка на проникновение нежити.

— Байдек, слушаю.

— Капитан, срочная эвакуация королевской семьи. Во дворец, возможно, проникла нежить. Щиты стоят, но предлагаю перестраховаться. Полина заперта под землей, идем на выручку. От тебя нужен отряд гвардейцев для прикрытия и эвакуации персонала. Мои помогут. Нужно блокировать первый этаж и подвалы.

— Жива?

— Пока да. Уводи своих.

— Все сделаю, Майло.

— Внимание! Высший уровень тревоги! Всем боеспособным сотрудникам Управления вооружиться и присоединиться к гвардейскому корпусу. Выполнять немедленно! О ходе операции докладывать мне в информационный центр.

Байдек, только что вернувшийся в кабинет из казарм — проверял, как устроились новобранцы, коротко передал охранникам приказ об эвакуации и бегом направился в семейное крыло.

В их покоях Василины не оказалось, из детской уже выходили телохранители с мальчишками на руках, с плачущей Мартинкой. Сердце его дрогнуло, но он отвернулся — искать жену. Однако это не понадобилось — она в сопровождении охраны уже быстро шла навстречу, держа за руку Алинку — видимо, была в покоях младшей сестры, позади них шагал взволнованный Святослав Федорович, что-то успокаивающе говорящий Каролине.

— Свяжемся, — сказал Мариан тихо, и Василина кивнула, глядя на него тревожными голубыми глазами.

Он позволил себе проводить ее взглядом, увидел, как бережно, прямо на ходу принимает она из рук телохранителя дочку, развернулся и побежал к месту сбора гвардейского корпуса.

Тандаджи отдал еще несколько распоряжений, тяжело поднялся, вытер кровоточащую руку о мундир и прошел к связисткам. Горели все экраны, показывая, как выстраиваются перед главным входом во дворец гвардейцы и подбегающие сотрудники управления, как уводит майор Вересов отряд в сторону подвалов. Байдек вышел на крыльцо и стал отдавать команды, быстро, четко. Построение зашевелилось, разделяясь на отряды, которые один за другим стали заходить во дворец, распределяться по этажам, блокируя испуганных придворных и персонал в покоях и хозяйственных помещениях.

В подвале камер не было, и тидусс мог лишь наблюдать за вспышками огня, играющими отблесками на открытых дверях.

— Зачистка подвального помещения окончена, — раздался четкий голос Вересова в динамиках. Семь минут. Значит, наверх пробрались не единицы, а десятки. — Раненых нет. Спускаемся вниз. Страховочный отряд ждать не будем, пусть блокируют выход.

— Страховка на подходе, — сообщила связистка в микрофон, глядя на экран — гвардейцы двигались в сторону подвала.

— Мы внизу. До связи.

Первый гулкий удар затаившиеся в странном, освещаемом лишь яркими фонариками людей помещении, услышали минут через пятнадцать после того, как прошла связь с Тандаджи. Кротовники за дверью притихли, зацокали и вдруг совершенно замолчали — после их стайного рычания и писка тишина наступила оглушающая. И в этой тишине четко раздался второй удар, такой, что содрогнулись стены. Потом, почти без паузы, третий. Четвертый. Пятый.

Создавалось такое ощущение, что в подземелье работает огромный таран, быстро долбящий по сводам и приближающийся к укрытию.

Стрелковский, словно не слыша удары, обходил помещение. Полина вяло следила за ним, не забывая размеренно дышать. Охранники перезаряжали оружие, маг помогал сидящему на полу товарищу — кровь, несмотря на перевязку, не останавливалась, и он, держа руки над головой пострадавшего, пытался закрыть рану.

Игорь шел по кругу. Комната большая. Совершенно пустая. Непонятна ее функция — подземный ход шел дальше, за дверью, по направлению к кладбищу, зачем нужно было делать ответвление?

На противоположной от двери стене свет фонарика выхватил темный проем. Пол, покрытый камнем, уходил под сильным наклоном вниз. Игорь подошел ближе — и в лицо пахнуло теплом, будто снизу работала батарея. Мелькнула мысль отойти по найденному проходу, но он оставил эту идею на крайний случай. Кто знает, что может подстерегать их там?

Очередной удар раздался совсем близко, с потолка посыпалась земля, затрещала кладка, с гулким стуком упали несколько камней и он застыл, опасаясь того, что их накроет обвалом.

— Как ты, Сергей?

— Сражаться могу, — коротко ответил маг, тяжело поднимаясь на ноги. — Но чую яд, парализует где-то через час.

— Должны скоро дойти до нас, — уверенно произнес Игорь Иванович.

Удар.

Он достал пистолет, проверил обойму. Кто-то тронул его за плечо — он оглянулся, за ним стояла бледная, закусившая губу Полина и протягивала что-то на ладони.

— Я могу обернуться, — сипло простонала она, — еле держусь. Это кольцо-ориентир от Бермонта. Сохраните его, Игорь Иванович.

Грохот раздался совсем рядом, затрещала старая дверь, надуваясь пузырем. Стрелковский сунул кольцо в карман, кивнул охранникам — те отскочили. Пятеро мужчин отошли вглубь комнаты, встали перед принцессой полукругом.

— Тандаджи, — тихо сказал Стрелковский в рацию, — к нам ломится какая-то внушительная тварь. Быстрее.

— Держись, полковник, — проскрипела рация голосом тидусса, — вы разворошили осиное гнездо. Отряд метрах в трехстах от вас. Пробиваемся.

Оглушительный удар. Дрогнул пол под ногами, и запрыгали пятна света от фонариков по стенам, зашипела осыпающаяся струйками земля с потолка, покатились огромные каменные блоки — один упал совсем рядом, и Пол сжала кулаки, дыша часто-часто, как собака в жару.

Дверь снова выгнулась и лопнула, а в помещение, дрожа, как припадочное, стало с чавканьем протискиваться темное, мерцающее пятнами зелени существо. Больше всего оно было похоже на ящерицу ростом выше человека, с тупой огромной мордой — скошенный лоб, несколько часто моргающих от света глаз, большие наросты по сторонам от пасти, похожие на навершия молота. Оно дергало башкой туда-сюда, ударяя «молотом» по стенам с ошеломительной силой, и все ползло, ползло и билось о стены, оставляя выбоины, поднимая тело вверх, под потолок, качаясь, как гигантская кобра на ножках — много тонких лап, как у многоножки, пасть, полная зубов, непрерывно двигающийся язык.

Подробнее рассмотреть не удалось. Маги ударили огнем синхронно, охранники начали стрелять. Чудище корчилось в потоках пламени, трещало, дергало лапами и башкой, и продолжало вползать внутрь.

Посыпались камни, один за другим.

— В проход! — рявкнул Стрелковский.

Пол дернулась назад. Перед глазами потемнело. И в следующий момент обернувшиеся на злое тявканье мужчины уже наблюдали ревущего маленького медвежонка, который, путаясь в лапах, убегал вниз по ходу.

Охрана рванула за перекинувшейся принцессой, маги влепили по бьющемуся в конвульсиях о стены чудовищу «лезвиями», полетели лапы, из ран хлынула вязкая белесая слизь. Сверху уже не сыпалось — валилось, перекрывая дверь, шмякая по впавшей в неистовство «многоножке».

— Бегом! — проорал Стрелковский из прохода.

Они снова долго бежали, а за ними, сотрясая стены, пусть далеко, но уверенно ползла раненая нежить, и коридор, уводящий куда-то вниз, все не кончался. Впереди в свете фонариков мелькала мохнатая задница улепетывающей принцессы, становилось все жарче, словно они спускались в гигантскую сауну. Дышать было все труднее, пот заливал лица, но оттирать было некогда — сзади чавкало и билось о камни чудовище, и Игорь молился только об одном — чтобы впереди не было тупика, иначе их просто раздавят тут и сожрут.

Но тупика не было.

Они вылетели в огромный, дышащий жаром зал, подсвеченный красноватыми отблесками. Камни под ногами были горячими, это ощущалось даже сквозь подошвы, но не обжигающими. Медведица, одергивая лапы, осторожно шагала вперед, принюхивалась и поскуливала.

— Боги, — прошептал один охранник, — что же это за место?

Зал был размером с футбольное поле, абсолютно круглый, спускающийся чашей к центру. И стены вставали полукругом, ровные, словно выплавленные. На стенах виднелись почерневшие, облупившиеся от времени фрески — вставали вокруг маленьких людей огромные смутные фигуры в длинных одеждах, держащие мечи и щиты, и их строгие лица мерцали красноватыми бликами. Больше всего зал был похож на гигантское яйцо, и на донышке этого «яйца», сверкая оранжевым и золотым, дымясь серым парком, вязко, медленно двигалась по кругу огненная лава, иногда плеская пузырями или струйками пара, шипя, как паровоз, покрываясь тонкими, черными пузыристыми корочками, которые тут же утопали в вечном водовороте. Над лавой порхали какие-то искорки, словно язычки пламени оторвались и отправились в свободный полет.

Над колодцем с пылающей, обжигающей кровью земли висел шестиугольный плоский обелиск, покрытый полустершимися письменами.

А на нем лежал человек. Сияющий мягким светом, с длинными белыми волосами. Высохший, но не мумифицированный, словно живой, но очень истощенный. И Игорь, сделав несколько шагов вперед, вдруг ощутил то, что он чувствовал только в храме на общих молитвах. Небесный восторг, струящийся лаской по венам, снисходящую божественную благодать. Захотелось упасть на колени и вжаться в пол, потому что то, что они вообще оказались здесь, было святотатством, чудовищным, куда хуже, чем смерть от монстра.

— Надо забрать ее оттуда, — тихо сказал Стрелковский, кивнув на любопытную медведицу — та косолапо шествовала к центру, задрав голову. Мужчины медленно двинулись за ней, оглядываясь и на проход за спинами — оттуда слышались приближающиеся удары и гулкое чавканье.

— Что же она делает, — простонал один из магов. — Это же искрянки! Духи огня!

Игорь остановился в нескольких шагах от усевшейся на попу медвежьей принцессы. Она клацала зубами, иногда смешно подпрыгивала, пытаясь поймать кружащих вокруг нее бабочек.

Огненных бабочек, больших, размером с тарелку, не с крыльями — с язычками пламени вокруг полупрозрачного тельца и трепещущими усиками. Их было не меньше полутора десятков, и вся красно-золотая, пышущая жаром стая, зависла над медведицей, решившей поиграть с красивыми и яркими игрушками.

— Игорь Иванович, — прошептал маг, — не шевелитесь, Богов ради. Достаточно одного прикосновения искрянки, чтобы от человека осталась горка золы.

— Полина, — негромко позвал Игорь, — Полли, девочка, иди ко мне…

Медвежонок рявкнул недовольно, отвернулся, снова развалился на заднице, махая передними лапами.

— Полиночка, они опасны, — уговаривал полковник это неразумное медвежье дитя, — будет больно. Иди к нам…

Медведица застыла, застыли и мужчины, сжав кулаки — на задранный черный влажный нос села «бабочка», и мохнатая непослушная девочка скосила глаза, стараясь рассмотреть неожиданный подарок, взвизгнула от восторга. Превращаться в золу она явно не собиралась.

Сзади выползала из прохода раненая «многоножка», заревела, увидев людей, быстро-быстро перебирая лапками, побежала к ним, оставляя за собой след из белой слизи.

— КТО ПОСМЕЛ!? — завибрировал от низкого, гулкого рева зал, плеснули вверх остролистым цветком фонтанчики лавы из колодца, и бабочки заметались по залу, чудом не задевая людей. — КТО!!!!! СОЖГУ!!!

Лежащий на похоронном камне мужчина вспыхнул столбом белого ослепительного света, и из света этого, медленно остывающего в красный, как раскаленный добела металл, начала уплотняться огромная фигура — с молотом в руке, с горящими глазами. Медвежонка, прыгающая за разлетающимися «бабочками», в изумлении плюхнулась на задницу, прижала уши к голове и тихо заскулила — то ли от удивления, то ли от страха. А люди попадали на колени, сраженные мощью сошедшего Красного: стихийная огненная сила гневающегося бога гнула к горячим камням, заставляя распластываться на них, вжиматься в пол. У Стрелковского внутри все трепетало от почти экстатического восторга, из глаз текли слезы, и он, касаясь губами обжигающего камня, начал хрипло шептать давно выученную молитву:

Отец тепла, воин небесный, жизнь зажегший,

Пусть крепка будет твоя рука, и молот не подводит тебя.

Защити нас от всякого зла, от дурных мыслей и недобрых поступков,

Направь оружие наше, чтобы пали враги, защити, защити, защити,

Ибо сильнейший ты среди братьев своих,

И жена твоя есть истинная Любовь…

Его затылка словно коснулась ласковая рука, и над лежащими охранниками пронесся пламенеющий молот — только хлюпнула и зашипела подползающая тварь, превращаясь даже не в золу — в темный дым. Раздался тяжелый шаг, потом другой. Игорь рискнул поднять голову — Красный Бог, опустившись на корточки, чесал кончиком указательного пальца урчащую медведицу по спинке и хмурился, но как-то не страшно уже.

— ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА, — пророкотал он умильно, — А ЧТО ЖЕ МУЖ ТВОЙ ЗА ТОБОЙ НЕ СЛЕДИТ?!!! ЗАПРЕЩУ!!!!

Полли жалобно заскулила, задрала мордочку и просительно лизнула огромную огненную ладонь.

— СЮДА! — рявкнул Красный, и пространство вдруг сгустилось, потемнело, взметнулось огнем — и на месте только полыхнувшего до потолка костра оказался немного побледневший Демьян Бермонт, впрочем, быстро оценивший ситуацию и бегом рванувший к подставляющей голову под почесывающий загривок огромный палец невесте.

— НЕ СЛЕДИШЬ! — загрохотал Красный, поднимаясь.

Демьян оскалил зубы и зарычал, хватая Полли за шкурку обеими руками и оттягивая от стоп Вечного Воина. Пол извивалась и протестующе тявкала, за что и получила пятерней по мохнатой заднице. Затихла, обиженно поскуливая.

— ЩЕНОК! НА КОГО ПАСТЬ ОТКРЫВАЕШЬ? — бог топнул ногой, и жаркая лава снова взметнулась короной вокруг похоронного камня.

— ТЫ НЕ СЛИШКОМ ШИРОК СЕГОДНЯ, БРАТ? — раздался другой голос, рычащий, словно множество деревьев шумело и трещало под грозовым ветром. — КТО ПОЗВОЛЯЛ ПЕРЕНОСИТЬ МОЕГО СЫНА?

Вторая фигура — огромная, медвежья, полупрозрачная, светящаяся мягким зеленоватым цветом, явилась за спинами людей, и повеяло травяным сладким ветерком, и запахом теплой влажной земли, и прелой листвы, и хлеба.

Демьян, словно зная, что сейчас будет, потащил Пол за шкирку дальше, к стене зала, и мужчины, лежащие на полу, с трудом поднялись, согнувшись, побрели за ним. Два бога стояли друг напротив друга, как перед боем, и потоки силы закручивались между ними в вихри, раздувая искры над лавой.

— Я В СВОЕМ ПРАВЕ! — раскатистым громом проревел Красный. — Я ОТДАЛ ТЕБЕ СВОЮ ДОЧЬ, А ЕЕ НИКТО НЕ ОБЕРЕГАЕТ!

Пахарь-Медведь оглянулся и укоризненно глянул на Демьяна, и тот опустил голову.

— ПРИЗНАЮ, — сказал Зеленый умиротворяюще. — ПРОСТИ ЕГО.

— ДЕРЗОК СЛИШКОМ, — уже спокойнее заворчал Красный.

— ЗАЩИЩАЕТ СВОЮ ЖЕНЩИНУ, — возразил Бог Земли. Оглянулся, потянул медвежьим носом воздух. — СЫН МОЙ?

Демьян Бермонт опустился на колени и уперся рукою в пол.

— Простите, господин, — сказал он. — Я прослежу, чтобы ничего с ней не случилось больше.

— ТО-ТО, — проворчал Красный. И вдруг рассмеялся, гулко, колотя себя по бедрам. — НЕТ, БРАТ, ТЫ ПОСМОТРИ НА НЕЕ!

Медвежонок Полли, широко расставив лапы и наклонив большую голову, стояла перед опустившимся на колени женихом, и визгливо и угрожающе рычала на своего первопредка.

— ЗАЩИЩАЕТ! — объявил Красный, все еще хохоча. — СЛАВНО ПОГУЛЯЕМ НА СВАДЬБЕ!

И две Великие Стихии, даже не посмотрев на людей, почти одновременно растворились в воздухе.

Некоторое время оставшиеся в усыпальнице потрясенно молчали. Только маленькая медведица недовольно поворчала еще немного, и, словно забыв о явлении огромных Богов, снова поскакала к колодцу с лавой — играть с бабочками. Бермонт, тяжело вздохнув, поднялся с колен, зашагал за ней, накрыв себя щитом. Обхватил со спины за пузо, прижал к себе, не обращая внимания на растекающихся пламенем по полусфере щита искрянок, и понес дрыгающую лапами невесту обратно, к безопасной стеночке.

— Смирно лежать! — рыкнул он негромко и спокойно, опуская ее на пол и придерживая за загривок. Поля насупленно посмотрела на него черными блестящими глазами-пуговками. Фыркнула, разлеглась у его ног и уткнулась носом в пол.

— Что с ним? — спросил Демьян у Стрелковского, глядя на сползающего по стенке мага с перевязанной головой. — Как вы вообще здесь оказались?

Стрелковский очень коротко пересказал события последних часов. Бермонт слушал его, хмурился и почесывал обиженно дергающего головой медвежонка по лбу.

— Рация здесь не берет, — закончил Игорь, — надо подниматься наверх. Ваше Величество, вы можете ее как-то… обратно в человека превратить?

— Нужно вернуть ее в привычную обстановку, — объяснил Бермонт, — там успокоится, адреналин в норму придет и сразу обернется. А пока будет в таком виде.

— Кстати, — Стрелковский достал из кармана кольцо, протянул Демьяну. — Полина просила сохранить его, Ваше Величество.

Демьян улыбнулся, надел кольцо на мизинец. Огляделся, поднял голову, всмотрелся в огромные, высокие фрески, перевел взгляд на место упокоения беловолосого мужчины.

— Вы даже не представляете, какая это честь для меня — попасть в усыпальницу Красного Иоанна. И остаться живым после этого. Это же сакральное место, доступ в которое может быть разрешен только носителям красной крови или священнослужителям. И то, в памятные дни для совершения молебнов. Мы место упокоения Михаила Бермонта держим в строжайшей тайне.

— Так вы думаете, это Иоанн Рудлог? — Игорь мельком глянул на похоронный камень, подсвеченный снизу красной лавой, окруженный порхающими искрянками, опустил глаза — даже смотреть казалось недостойным.

— А кто же еще? — удивился король Бермонта. — И, Игорь Иванович, вы правы, нужно уходить. Я бы не стал дальше испытывать терпение Вечного Воина, несмотря на то, что он не взыскал с вас за нарушение тишины в святыне. Если свою кровь он готов привечать, то нам давно следует удалиться.

Он выразительно посмотрел на большое пятно копоти на каменном наклонном полу — все, что осталось от прорвавшейся в усыпальницу нежити. И добавил:

— Да и мне необходимо как можно скорее вернуться в Ренсинфорс. Я пропал прямо с построения в честь Дня Вооруженных Сил Бермонта. Представляю, какой в стране сейчас переполох.

Мерцали экраны в информационном центре, динамики тренькали, поминутно озвучивая отчеты сотрудников.

— Второй этаж спокойно.

— В подвале спокойно.

— Господин Тандаджи, придворный маг на связи, — обратилась к начальнику одна из связисток.

Тидусс наклонился к микрофону.

— Господин Кляйншвитцер, есть чем нас порадовать?

— Увы, нет, — раздался сокрушенный голос придворного мага, — я пытаюсь пробиться к ней, но Зеркало просто лопается. Скорее всего, они в пространстве сильнейших стихийных возмущений.

— Кто-то из ваших коллег обладает достаточной силой, чтобы преодолеть эти возмущения? — поинтересовался Тандаджи спокойно.

— Не думаю, — виновато произнес Зигфрид, — возможно, получилось бы у Свидерского, но я не могу гарантировать. Это практически самоубийство. Тем более, что для ориентира по Зеркалу нужны координаты, либо опыт личных встреч с человеком, к которому прокладывается проход, а, насколько мне известно, Алекс не встречался с Ее Высочеством…

— Благодарю вас, господин Кляйншвитцер, — холодно сказал Майло, — продолжайте попытки.

— Свяжите меня с ректором Свидерским, — отдал он приказ одной из связисток, поглядывая на экраны.

Снова затренькали динамики.

— Это Байдек. Есть новости?

— Пока нет.

— Понял.

— Свидерский на связи, господин Тандаджи, — повернулась девушка, получившая задание дозвониться.

— Александр Данилович, здравствуйте.

— Вы тоже по поводу Алины Рудлог? — мрачно спросил ректор МагУниверситета.

Тандаджи уже и забыл об утреннем происшествии.

— Нет, у нас другая проблема. В подземельях дворца пропала Ее Высочество Полина с сопровождением. Наткнулись на нежить и не смогли вернуться. Придворный маг не в состоянии сформировать к ней Зеркало, объясняет это сильными стихийными возмущениями, что бы это ни значило. Я прошу вашей помощи.

— Я сейчас в отделении МагКонтроля, — устало сказал Свидерский, — тут собирают показания. Но даже если попробовать, то у меня нет ориентира.

— С ней Стрелковский, — произнес Майло.

— Не отключайтесь, — глухо пробормотало в динамиках. Прошло около минуты, когда снова раздался голос ректора:

— Нет, структуру прохода просто распыляет, как вихрем. Даже в горах и около геоаномалий такого нет. Извините, господин Тандаджи, и удачи вам в поисках.

— Спасибо, — сухо ответил тидусс и снова посмотрел на экраны.

Зашумел динамик.

— Господин подполковник, это Вересов. Мы нашли выломанную дверь, здесь следы боя. Судя по всему, Ее Высочество с охраной укрывались именно тут. Но в помещении произошел обвал, земля с потолка до сих пор сыпется. Голосов мы не слышим. Вышлите отряд для разбора завала.

— Понял, Вересов, сейчас распоряжусь. Зачистка закончена?

— Подземный ход уходит дальше. Считаю необходимым пройти до конца и выжечь нежить. Они вылупляются из черных наростов на стенах, подполковник, по пути следования мы все выжгли, но дальше могут быть еще гнездовья. Какие будут указания?

— Я отправлю подкрепление. Пока ждите спасателей.

— Так точно.

Девушки-связистки сидели, почти не дыша. Начальник разведуправления отдал все необходимые распоряжения, и теперь ждал. Глядел на напряженные спины подчиненных и мысленно просил многоглазого духа Иниру, приглядывающего за миром, о том, чтобы случилось чудо, и принцессу Рудлог извлекли из-под обвала живой. И его людей заодно. Если случаться чуду, то не наполовину же?

Прошло еще около двадцати минут, когда в ровный гул отчетов ворвался голос Игоря Стрелковского.

— Тандаджи, слышишь меня? Прием. Прием.

— Слышу, — сказал тидусс и несколько раз моргнул. От облегчения.

— Мы за завалом. Слышим голоса бойцов.

— Все живы?

— Светлов ранен. Нужна срочная помощь виталиста, уже начало парализовывать. С нами Бермонт. Он говорит, что может сделать проход. Пусть с той стороны все отойдут.

— Он-то что там делает? — с несвойственным ему изумлением медленно выговорил Майло.

Полковник помолчал.

— Ты не один?

— Да, я в инфоцентре.

Связистки усердно делали вид, что их здесь нет.

— Это попадет под гриф «секретно», — наконец сказал Стрелковский. — Потом обо всем доложу лично. До встречи, Майло.

В подземелье у мешанины камней и земли Демьян опустил тихую медведицу на пол.

— Не убегай никуда, — попросил он серьезно, — хорошо? И не отвлекай меня. Господа, — обратился он к стоявшим рядом мужчинам — двое охранников поддерживали потерявшего сознание мага, — ничего не говорите. Мне необходимо сконцентрироваться, а если что-то отвлечет, окажемся погребенными под тоннами породы.

Мужчины кивнули. Мохнатая принцесса фыркнула с самым невинным видом, отошла на несколько шагов и улеглась, пристроив голову на лапы и наблюдая за будущим мужем. Тот касался раскрытой ладонью стен, поглаживал их, прикрыв глаза. Затем присел, положил руки на землю — от него рванула во все стороны плотная сила, тугим потоком прошедшая сквозь замерших людей, затряслась почва, мелко, со скрипом и скрежетом, и Бермонт медленно, словно штангист, удерживающий в руках слишком тяжелый вес, стал вставать, поднимая руки вверх — дышал он страшно, с сипами, на висках вздувались вены и пальцы подрагивали. И вместе с ним поднималась вверх многотонная мешанина завала, открывая проход к раздробленной и опаленной двери, и коридору, из которого молча выглядывали бойцы спецназа.

— Пошли! — прохрипел Демьян, подняв руки над головой. — Все вперед меня!

У него подгибались колени, по лицу катился пот, а дыхание было как у раненного зверя или человека в агонии, громким, со стонами и хрипами.

Медвежонок Полли, в несколько прыжков преодолевшая расстояние до коридора вслед за людьми, оглянулась на Бермонта и заскулила. И он, не видя уже почти ничего из-за лопающихся сосудов в глазах и уплотняющейся красной пелены, сделал шаг вперед на этот скулеж, потом второй, продолжая удерживать на себе невыносимую тяжесть. Третий. Четвертый. Пятый.

Полина тявкала, пыталась дернуться к нему, но тут же отступала, повизгивала просительно и жалко, беспрерывно, и ее поскуливания отчетливо напоминали плач маленького ребенка. И когда он рухнул в коридоре — и вместе с ним с гулом и скрежетом, сотрясая землю, шмякнулась вниз удерживаемая им масса земли, окончательно перекрыв проход, медвежонок подполз к нему и стал вылизывать все, что было доступно — щеку, ухо, русые волосы.

Демьян приподнялся на трясущихся руках, сел, сграбастал невесту в охапку и уткнулся в ее шерсть носом. И, несмотря на невыносимую слабость и головокружение, улыбнулся, когда Пол-таки извернулась и лизнула его прямо в губы.

Дворец медленно возвращался к привычной жизни. Рассаживались по своим местам сотрудники Управления, уже сновали по залам и коридорам расторопные слуги, на кухне царило оживление — нужно было срочно доготовить ужин. Отряд спецназа благополучно прошел до конца подземного хода, обрабатывая огнем стены и уничтожая обезумевшую нежить. Гвардейцы на всякий случай продолжали усиленную охрану, хоть в этом и не было необходимости.

Пострадавших переправили в королевский лазарет — кроме парализованного мага из сопровождения Полины были ранены еще несколько бойцов, и врачи и виталисты, уже привыкшие к авралу последних дней, действовали оперативно, уничтожая яд и зашивая раны. Демьян от помощи отказался, отнес медвежонку в ее покои, оставил кольцо-ориентир на столике и, пообещав, что скоро вернется, ушел через телепорт в замок Бермонт — успокаивать народ.

Королевская семья вернулась во дворец в полном составе, и медведица была затискана младшими до такой степени, что спряталась от них под кровать. Василина, убедившись, что с младшей сестрой все в порядке, не считая некоторой лохматости, собрала мини-совещание, где Стрелковский рассказал ей, Байдеку и Тандаджи обо всем произошедшем в подземельях. О шахматной стене-загадке, о кротовниках и невероятных размеров ящерице-многоножке. Об усыпальнице Красного и о явившихся Богах.

— Получается, вы попали под Иоаннов курган, — сказала королева, когда в кабинете наступила тишина. — Это настоящее чудо. В семье не знали об усыпальнице. Мы вообще, — добавила она горько, — слишком многого о себе не знаем.

— Вы будете восстанавливать проход? — осторожно спросил Игорь.

— Пока нет, — Василина покачала головой, — пусть он покоится с миром. Позже. Когда мы сможем собраться всей семьей и оказать все возможные почести. Спасибо вам, Игорь Иванович, — мягко произнесла она, глядя на Стрелковского. И вам, Майло, за вашу работу. Понимаю, как вам нелегко с нами.

— Что вы, — очень серьезно сказал Тандаджи с каменным выражением на лице, — для меня служить вам — честь, Ваше Величество. Ничего сложного.

Королева Рудлога ласково и понимающе улыбнулась ему, и суровый начальник разведуправления как-то растерянно дернул губами в ответ.

— А сейчас, — проговорила Василина, — мне нужно поговорить с Бермонтом. Поблагодарить и его. Еще раз спасибо вам, господа. Вы можете быть свободны.

Полли обернулась аккурат к ужину — то ли проголодалась сильно и унюхала вкусные запахи, то ли успокоилась окончательно. Переживания все-таки сказались на ней — ела она за троих, успевая рассказывать внимательно слушающим родным о своих приключениях в подземелье.

— Как жаль, что я не пошла, — сказала Алина, но как-то неуверенно. Помешала ложечкой чай и вздохнула. Василина сочувственно поглядела на нее.

— Как хорошо, что я ушла, — испуганно и тонко произнесла Каролинка и прижалась к отцу, сидевшему рядом с ней.

— Интересно, у нас будет хотя бы один спокойный день? — вопросила Марина ехидно. — Мне уже страшно просыпаться. Умываюсь и гадаю, кто из нас сегодня впутается в неприятности.

Вопрос завис в воздухе. А разговор, поплутав вокруг подземелья и усыпальницы Красного, ушел к поискам Ангелины, к завтрашней церемонии награждения, к помолвке и будущей свадьбе Полины.

Демьян появился поздно, когда Полли уже устала его ждать и забралась в постель. В сон клонило неимоверно, но стоило закрыть глаза — и начинали мелькать в голове омерзительные кротовники, залитый кровью маг, огромная многоногая ящерица, фрагменты воспоминаний из того периода, когда она была в теле медведицы. Она то проваливалась в сон — и оказывалась снова в темном, освещенном только светом фонариков подземелье, и неслась, неслась прямо на нее по стенам и потолку волна нежити, то выныривала из жутковатой дремы и усердно таращилась в окно. И когда услышала тихие шаги у кровати, тихонько выдохнула от облегчения.

— Не спишь? — теплое тело прижалось сзади, Демьян обхватил ее руками, притянул к себе, как обычно. — Заноза моя, — он зарылся лицом в ее волосы, потерся. — Ну ты и натворила сегодня.

— А ты меня шлепнул, — отозвалась она обиженно. — Я помню! Сильно!

— А ты знаешь, — шепнул он невесте на ухо со смешком, — как медвежат призывают к порядку? Вот так, — Бермонт сдвинулся чуть вниз, прикусил кожу у основания шеи. Подвигал головой туда-сюда с приглушенным рычанием, от которого Полина совершенно разомлела. — Или так, — он скользнул ладонью ей под сорочку, сжал ягодицу, потом несильно шлепнул, погладил, урча на ухо. — Ты непослушный медвежонок. Полюшка моя. Почему мне не рассказала, что собираешься делать?

— Это казалось вполне безопасным, — призналась Пол, выгибаясь под его поглаживаниями. — Я и так была хорошей девочкой, не пошла одна, всем все рассказала.

— Кроме меня, — напомнил он сурово.

— Тогда бы я была очень хорошей девочкой, — сказала Полина вкрадчиво, поворачиваясь к жениху лицом. — И вообще, я на тебя обижена. Хоть ты и герой. Мой герой хочет награду? — тихо спросила она и провела губами по его подбородку.

— Кто-то меня пытается отвлечь, — прошептал Демьян сурово.

— Кто бы это мог быть? — пробормотала Полли и лизнула его в губы.

 

Глава 14

Столица Инляндии Лаунвайт

Королевская лечебница

Люк Кембритч.

Истошно запищала противопожарная сигнализация, и в коридоре послышался топот множества ног. Персонал метался туда-сюда, проверяя палаты.

Люк ухмыльнулся и выпустил табачный дым в приоткрытое окно. Есть еще время, пока доберутся до него. Кто может подумать на пациента, которого поместили в лучшую палату лечебницы по распоряжению Его Величества Луциуса? И к которому — невиданное дело! — король приходил лично, проводил виталистические сеансы, так что неудивительно, что лорд со страшным шрамом на животе к концу недели уже был вполне бодр и требователен. И чуть ли не швырялся показанной ему овсянкой и овощными бульончиками в медбратьев, сопровождая каждый прием пищи язвительными комментариями, пока к нему не приставили опытную и языкастую медсестру Магду Ронфрид, спокойно выносящую его вспышки раздражения и легко вступающую с ним в иронические пикировки. За свои пятьдесят лет она повидала пациентов и похуже, тем более, что бедный лорд был прав — меню у него было отвратительным.

С утра его навестил младший братец, Бернард, который вдруг к своим двадцати годам вымахал в рост, обзавелся широкими плечами, баском и отрастил бородку. То ли военное училище действительно делает из писклявых и нервных юнцов мужчин, то ли начали сказываться Кембритчские гены. Во всяком случае сейчас Берни куда больше походил на отца, чем сам Люк. Правда, черные волосы всем младшим Кембритчам достались от матери.

Разговор получался сухим и неловким, пока скучающий виконт не спросил, словно невзначай, у брата, чем он развлекается в увольнениях. Пьянки? Женщины? Скачки? Или он продолжает оставаться пай-мальчиком, тайком покуривающим на чердаке имения?

Братец легко повелся на провокацию — возмутился, оживился, и дальше они уже болтали как старые друзья. И под конец малыш Берни расщедрился и оставил ему полупустую пачку сигарет и зажигалку. И немного наличности, извинившись, что не подумал и не взял с собой больше купюр.

«Все-таки наличие родственников иногда полезно и даже приятно», — думал Люк, лаская взглядом призывно поблескивающую мятой целлофановой упаковкой красную пачку, пока братец прощался и уходил. Милый, милый Берни!

Он не торопился, ходил вокруг пачки, как выученная такса у кроличьей норы, крутил тонкую сигарету, остро и сладко пахнущую табаком, нюхал ее, и, наконец, облокотился об стену, открыл окно и закурил. И чуть не застонал от наслаждения и от мгновенно ударившей в голову и ноги приятной слабости.

Расположенная на потолке сигналка отчаянно мигала красным, топот становился все ближе, пока в палату не заглянула раскрасневшаяся Магда, не посмотрела на него укоризненно — Люк сделал непонимающий вид — и не крикнула зычно в коридор:

— Я все проверила, ложная тревога! Вырубай скорее этот вой!

Сигнализация пиликнула еще пару раз и затихла, и наступившая звонкая тишина была блаженной.

— Как у вас шумно, — светским тоном произнес виконт, делая затяжку. — Никакого покоя бедным больным.

— А вы негодник, лорд, — сурово сказала медсестра, приближаясь. — Отдайте мне эту гадость!

— Не отдам, — капризно заявил Люк, поспешно затягиваясь снова, — Магда, давайте поторгуемся. Я отдаю вам свой титул и имение, а вы мне оставляете эти семь сигарет.

Медсестра смешливо покачала головой.

— Упаси Боги, я еще в своем уме. Вон вы какой тонкий да нервный. С вашими титулами разве проживешь жизнь спокойно? Да на вас смотреть невозможно! Таак, давайте-ка проветрим тут все хорошенько, — и она, не делая более попыток отобрать сигарету у расслабившегося нарушителя, распахнула вторую створку окна. Сразу стало зябко — в палату медленно вплывал густой лаунвайтский туман.

— Вот, вы тоже заметили, — грустно сказал Кембритч. — И я заметил. С утра глянул в зеркало и испугался.

— Чего же? — привычно откликнулась женщина, ловко заправляя кровать.

— Непривычно здорового цвета лица, — поделился Люк, понизив голос. — Эти блестящие глаза, этот румянец. Действительно невозможно смотреть! Я привык к серой коже и мешкам под глазами. Вот, — он помахал сигаретой, — возвращаюсь в пристойный вид. Довели вы меня своими кашками. И когда меня выпишут?

— Увы, — Магда взяла швабру, погрохотала чем-то в ванной, вышла уже с мокрой тряпкой и стала протирать полы. — Над вами дрожит весь административный состав лечебницы. Поэтому пока не станет очевидно, что вы не свалитесь с внутренним кровотечением, едва выйдя за порог, не выпишут.

— Магда, — проникновенно сказал Люк, — помогите мне сбежать. Я вас расцелую.

— Выдумщик вы, виконт, — грозно сказала медсестра.

— И женюсь, — пообещал Кембритч настойчиво. — Только подышу недельку свободой и сразу поведу вас под венец.

Медсестра скептически глянула на него и наклонилась — вымыть под кроватью.

— А что? — продолжал Люк, — женщина вы видная, хозяйственная, суровая. Сможете держать меня железной рукой. Будете кормить кашкой, обещаю, буду покорен, как младенец. Курить брошу, — ехидно добавил он, посмотрел на окурок в своих пальцах и выкинул его за окно.

— Так я же замужем, лорд, — пропыхтела женщина из-за кровати. — Разводиться не буду, и не умоляйте. Выдумали тоже.

— Вот невезение, — огорчился Кембритч. — Не вести мне здоровый образ жизни. Пропаду ведь без вас, Магда. Так, говорите, поможете мне сбежать-то?

— Вы мне зубы не заговаривайте, — отрезала медсестра, разгибаясь. — Хотите убежать — так я вам ни за что не скажу, что сегодня ночью дежурит Нидденс, а он глуховат и на дежурство без бутылки не выходит. И выход на черную лестницу не проверяйте, он точно-точно закрыт будет. Но если помрете, то я приду к вам на могилку и назову дурнем.

— Точно не разведетесь? — льстиво переспросил Люк. — Вы же уникальная женщина! Я вас уже три дня люблю.

— Да будь я хоть на десяток лет моложе, — женщина махнула тряпкой, оценивающе оглядела сухощавую и высокую фигуру собеседника. — А, впрочем, и тогда бы не развелась. Глаза у вас, вы извините, конечно, как у кошака блудливого, лорд. Мне мой домашний спаниель роднее. Уж точно не буду на улице гадать, с кем он из соседских кошек ночью гулял.

Люк сокрушенно улыбнулся, и медсестра погрозила ему пальцем.

После обеда и процедур — врач УЗИ только удовлетворенно хмыкал, глядя на снимки брюшной полости, пока Люк, измазанный холодным гелем, терпеливо лежал на кушетке и поглядывал в потолок — к Кембритчу заглянул посол Рудлога в Инляндии, Степан Иванович Хорошевский. Степан Иванович был кругл, бульдогообразен и фразы ронял весомые, медленные. На неожиданно свалившегося ему в штат еще одного помощника он глядел с плохо скрываемым недоумением. Впрочем, с ним Люк был сама кротость.

— Я завтра отбываю на церемонию вашего награждения, — вещал Хорошевский, степенно усевшийся на хлипкий больничный стульчик. — Вы можете написать речь со словами благодарности, Кембритч, я зачитаю Ее Величеству.

— Вы так добры, — вежливо сказал Люк, — так заботитесь о сотрудниках. Но, Степан Иванович, разве не будет неуважением к Ее Величеству, если я, совершенно оправившийся после ранения, пренебрегу ее приглашением?

Посол нахмурился, обдумывая информацию.

— Здешние врачи — перестраховщики, — доверительно продолжал Люк, — и я ни в коем случае не хочу нарушать режим, но и огорчать Ее Величество повторно не хочу. Вы же знаете об инциденте на посольской встрече? — он, словно волнуясь, сжал руки, и посол холодно кивнул, — я был не в себе и мне нет прощения, но королева была так добра, что позволила мне просить у нее извинения на ее дне рождения. Я не успел, увы.

— К чему вы клоните, Кембритч? — медленно, раскатывая слова, поинтересовался Хорошевский.

— Я прошу вас взять меня в сопровождение завтра, — сказал Люк, — а после церемонии, обещаю, я вернусь в больницу. Меня не будет несколько часов. Но я смогу наконец-то извиниться и принять награду. Что вы думаете, Степан Иванович?

— Ладно, — произнес посол после долгих раздумий. — Но вы будете должны мне услугу, виконт. Я ухожу через телепорт завтра в девять утра. Будьте в посольстве в это время.

— Благодарю вас за понимание, — с жаром сказал Люк и постарался, чтобы вся его фигура выказывала безграничное обожание и благодарность.

Около одиннадцати вечера в столичный дом Кембридчей гулко постучался человек. Одет он был совсем не по погоде — на улице моросил холодный вязкий дождик, и мужчина нетерпеливо переступал ногами в слишком больших, промокших тапочках, поправлял странный плащ, больше похожий на больничный коричневый халат, из-под которого виднелись светлые пижамные брюки. Пришлось идти почти два квартала пешком, прежде чем удалось поймать такси. И хорошо, что по пути не попался какой-нибудь журналистик, иначе вся Инляндия бы завтра обсуждала шокирующие заголовки утренних газет.

Поздний гость чертыхнулся, постучал еще раз дверным молоточком, достал из широкого кармана телефон и начал искать нужный номер. Но звонить не понадобилось — дверь открылась, и невозмутимый дряхлый дворецкий произнес величаво:

— Добро пожаловать, молодой лорд. Ваша матушка уже несколько раз спрашивала о вас.

Люк покрутил замерзшим носом и усмехнулся — для старого Уолдреда, работающего дворецким в их графском имении и перебравшегося сюда вместе с госпожой, и графиня Кембритч все еще была «молодой леди».

Уолдред принял у Люка промокший халат, аккуратно перекинул его через руку, предложил сухие туфли.

— Нет-нет, — сказал виконт, — мне сейчас нужно переодеться, потому что я промок насквозь. И распорядитесь принести мне чего-нибудь согревающего, Уолдред.

— Ваши покои протоплены, там ждет вас одежда и кувшин превосходного грога, — не обращая внимания на мокрые следы от носков лорда, сообщил дворецкий. — Ужин подавать в комнаты?

— Нет, — отозвался Люк уже с лестницы, снимая через голову под невозмутимым взглядом старика пижамную кофту, — если мать еще не спит, я хочу пообщаться с ней за ужином. И да, Уолдред, за мной могут гнаться полчища врагов. Если будут ломиться в дверь, вы меня не видели.

— Я и так вас почти не вижу, лорд, да и слышу, надо признаться, с трудом, — сухо ответил дворецкий, — и удалился в сторону кухни. Люк улыбнулся — старик все сделает, как надо.

Через полчаса переодетый к позднему ужину и хорошо разогревшийся грогом Люк — пил он не без настороженности, памятуя о своем ранении — но организм воспринял алкоголь как давнего знакомого и удовлетворенно расслабился, сидел с матерью за большим столом в столовой, окрашеной в яркие летние цвета, с плотно задернутыми занавесками, и с наслаждением ел. Немного, растягивая удовольствие — не хотелось бы, чтобы его задумка провалилась из-за взбунтовавшегося желудка.

Леди Шарлотта смотрела на сына с беспокойством. Люк позвонил днем, сообщил о готовящемся побеге и попросил не волноваться. Но она все равно волновалась. И радовалась тому, что беспокойный отпрыск дома.

— Луциус будет в ярости, — сказала она в конце ужина, аккуратно подцепляя ложечкой кусочек пудинга.

— Переживу, — легко отмахнулся Кембритч, откидываясь на спинку стула. — Ты купила то, что я просил?

— Купила, — строго произнесла леди Шарлотта, — и это было нелегко, поверь мне. Единственный питомник находится в области, и чудо, что до него добрались до закрытия. Зачем тебе, сынок?

— Подарок хочу сделать, — сообщил Люк внимательно глядящей на него матери. — Потом расскажу, мам. Ну не смотри на меня так. Мне сразу хочется все выболтать. Где они, кстати?

— Спят, слава Богам, — устало ответила графиня Кембритч. — Как маленькие дети, всего несколько часов в доме, и он почти разрушен.

— Завтра избавлю тебя от этих чудовищ, — рассмеялся Люк, вставая. — Мам, спасибо тебе. Пойду я спать.

— Спокойной ночи, сынок, — сказала леди Кембритч, провожая сухощавую фигуру сына взглядом.

Церемония награждения проходила в том же Малом зале, что и памятная посольская встреча, и Люк, заходя в помещение вслед за Тандаджи, едва заметно поморщился, глядя на сияющий бронзой пол — слишком хорошо помнил, как выглядела на нем его кровь. И как он оставил красные следы на этих высоких белых дверях, когда его шатнуло и понадобилось обо что-то опереться.

Тихо играл маленький оркестр, сияли огни изящных, похожих на золоченые птичьи гнезда светильников под потолком, в несколько рядов стояли полукругом обитые красным бархатом кресла перед королевской ложей, и столики для фуршета были уже накрыты. Никаких журналистов, никаких камер. Тайное чествование тайных героев. А как иначе? Во всех странах так. Если сообщать о всех попытках покушений на глав государств, то народы будут находиться в состоянии постоянной паники.

— Как ты вообще додумался притащить их в Управление? — сухо спросил Тандаджи, пока помощник церемониймейстера провожал их к местам на первом ряду, у самого края.

— Прости, мой добрый бывший начальник, — покаянным ехидным голосом произнес Люк, усаживаясь, — я знал, что ты меня любишь и не сможешь отказать. Знаешь, какими глазами на меня смотрел начальник нынешний, когда я пришел в посольство в сопровождении слуг с переносками?

— Тебя я терплю, — возразил Майло холодно, — а люблю я собак, — тидусс почему-то глянул на свою ладонь, и продолжил, — как выдрессировал, так и ведут себя. Никакой импровизации или суицидальных наклонностей.

По проходу между креслами уже шли другие приглашенные. Люк сразу обратил внимание на роскошную смуглую женщину с ну очень вкусной фигурой. И только когда она обернулась, узнал придворного мага Инландеров, леди Викторию. Вторым, очевидно, был ректор МагУниверситета Свидерский, которого он знал лишь заочно. Ну а третьим — барон фон Съедентент.

Барон глянул на него и насмешливо склонил голову. И Люк вежливо скривил губы в ответном приветствии. Журчащая легкая музыка вдруг стала раздражать.

Маги расположились на противоположном краю первого ряда, и достаточно было чуть повернуть голову, чтобы их увидеть. Но Люк не смотрел. Он слушал.

— Александр Данилыч, здравствуйте! — тяжеловатый молодой басок, смущенный и радостный одновременно.

— Ситников, Поляна. Рад вас видеть в добром здравии, — спокойный и немного снисходительный голос ректора. — Я смотрю, вы можете выглядеть прилично.

— Костюмы напрокат взяли, — буркнул второй голос. — А где лорд Тротт? Я думал, он тоже будет.

— Профессор все еще восстанавливается, — объяснил ректор, — ему не до орденов.

В наступившей тишине — оркестр взял небольшую паузу — отчетливо было слышно, как фыркнул блакориец.

— О, и вы здесь, — раздался тот же басок рядом с Люком, и он поднял голову. Рядом стояла несчастная жертва Алмазовой практики, Дмитро Поляна. В костюме, совсем не похожий на того раздолбая в шортах, которого он видел в общежитии МагУниверситета. Они пожали друг другу руки.

— А это мой друг, Матвей Ситников, — сказал Дмитрий, — мой одногруппник.

Огромный бритоголовый парень тоже протянул Кембритчу свою лапищу.

— А это начальник разведуправления, — в тон семикурснику ответил Люк, — подполковник Майло Тандаджи.

— Очень приятно, — нервно произнес студент и под строгим взглядом тидусса вытянулся, расправил плечи, как по команде «смирно».

— Мне тоже, — небрежно ответил Тандаджи, оценивающе глядя на Поляну. — Садитесь, господа.

— Зачем детей пугаешь? — тихо и укоризненно спросил виконт, пока семикурсники шумно и неловко усаживались в кресла. Ситников едва уместился и теперь пытался справиться с торчащими локтями.

— Затем, — коротко ответил подполковник с совершенно каменным выражением на лице. Оглянулся, встал — к ним подходил высокий Игорь Иванович Стрелковский, везущий в инвалидной коляске бледную женщину с темно-синими глазами и шрамом на бритой голове.

— Люджина, — с удивительной мягкостью произнес Тандаджи, подождав, пока Люк и Игорь Иванович обменяются рукопожатием, — я рад, что вы нашли в себе силы быть здесь. Ваша награда заслужена. Люк, — Кембритч тоже встал, — позволь тебе представить сотрудницу Управления, капитана Дробжек. Капитан, это бывший наш сотрудник, лорд Лукас Кембритч.

Виконт поклонился.

— Как жаль, что я больше не работаю, — галантно сказал он, — всегда имел слабость к сильным женщинам.

Люджина чуть покраснела и кивнула.

Малый зал постепенно заполнялся, рассаживались по задним рядам сотрудники охраны и гвардейцы, помощники церемониймейстера тихо рассказывали о порядке награждения, играла музыка, с дальних кресел доносился оживленный голос блакорийского мага, что-то весело рассказывающего коллегам. А Люк смотрел на королевскую ложу — небольшое возвышение с одной ступенькой, малый трон на фоне взлетающего сокола Рудлогов, четыре кресла рядом с ним — по два с каждой стороны, и вытянувшиеся гвардейцы, застывшие в карауле. И ждал, ощущая неприятное тянущее чувство где-то под кадыком.

И дождался. Зазвучали фанфары, и церемониймейстер хорошо поставленным голосом объявил:

— Ее Королевское Величество Василина-Иоанна Рудлог! Прошу всех встать!

Зал поднялся. В боковую дверь вошла маленькая королева, сопровождаемая мужем, улыбнулась присутствующим, прошла к трону, но осталась стоять.

— Его Высочество принц-консорт Мариан Байдек! Ее Высочество принцесса Марина-Иоанна Рудлог! Ее Высочество Полина-Иоанна… Ее Высочество Алина-Иоанна…

Марина. Тонкая, с огромными голубыми глазами, одетая в строгое светлое платье, со своими прямыми плечами, короткими волосами, она скользнула по гостям взглядом, сдержанно кивнула кому-то. Не ему.

Принцесса поднималась на возвышение, а он смотрел на этот затылок и эту ровную спину, и вспоминал совсем другое платье. И ночь над Иоаннесбургом.

И только когда она повернулась, чтобы встать рядом с королевой, он отвел взгляд.

— Дамы и господа, — произнесла Василина, когда три ее сестры поднялись и встали рядом, — сегодня дом Рудлог собрал вас, чтобы выразить свою признательность и благодарность. Ваши заслуги неоценимы. Мы склоняем голову перед вашим мужеством и самоотверженностью. Но прежде чем мы сядем, прошу вас почтить память погибших при исполнении.

Потускнели светильники, оставив зал в полумраке. В наступившей тишине гулко и громко ударил барабан, отмеряя удары, словно последние секунды перед смертью. Тонко и высоко запела скрипка, и люди в зале склонили голову, слушая Песнь ушедших. Тревожным перебором вступил пианист, отчаянно пытаясь нагнать ускользающий мир, и заполняющая все окружающее пространство мелодия возносилась все выше и громче, оглушая, сбивая дыхание, ускоряясь, пока не оборвалась внезапно… и не началась заново, торжественно, светло, почти радостно, маршем уходящих за грань, последним их «спасибо» этому миру.

Когда наступила тишина и зажегся свет, люди стали тяжело опускаться в кресла. Люк никогда не был сентиментальным, но и его проняло. Наверное, тем, что этот марш мог быть и в его честь.

Королева стояла с покрасневшими глазами и это не было наигранным, Байдек аккуратно прикоснулся к ней, что-то сказал тихо, и она благодарно кивнула.

— Спасибо, — произнесла она чуть хрипло. — Время для памяти. Первыми мы вручим награды родным погибших героев.

— Для вручения награды приглашается мать рядового Стрижина! — зычно объявил церемониймейстер.

Люка отпускало. Ее Величество что-то говорила выцветшей и очень усталой пожилой женщине, взяла ее руку, поднесла к губам и поцеловала — по похоронному обычаю, в знак смирения и ничтожности всего остального перед ее горем. Так было всегда, если дети уходили раньше родителей — провожающие в последний путь целовали руки матери, кланялись отцу. Королева вложила в ладонь Стрижиной раскрытую коробочку с посмертной наградой сыну. Вся королевская семья склонила головы.

Церемония продолжалась. Принцессы сидели в креслах в своей ложе, королевская чета вручала награды. Награждали гвардейцев, присутствующих в зале на Дне Рождения королевы, и для каждого у королевы находилось несколько ласковых слов. Награждали бойцов спецназа за неведомую операцию, ордена вручала спустившаяся с ложи принцесса Полина; Люк повернулся к Тандаджи, чтобы задать вопрос — за какое дело, и тот, почти не разжимая губ, буркнул:

— Секретно.

Кембритч понимающе хмыкнул.

— Полковник Игорь Иванович Стрелковский и капитан Люджина Дробжек! — торжественно провозгласил церемониймейстер.

Стрелковский встал, взялся за ручки коляски, в которой сидела его помощница, и вывез ее к трону. Четвертая Рудлог спустилась к ним, приколола награды, поинтересовалась самочувствием Люджины, тихо произнесла «спасибо» и пожелала ей скорейшего выздоровления.

— Полковник, — заговорила Василина и Игорь поднял на нее взгляд, — это не все. Мы разбирали проекты указов моей матери. И сейчас я выполняю ее волю. За многолетнюю верную службу короне вам присваивается графский титул и отдается в наследуемое владение земля имения Рыбацкое, севернее Иоаннесбурга. Владейте и процветайте, граф Стрелковский.

Люк перевел глаза на Марину — и она за один удар сердца царапнула его прямым взглядом светло-голубых глаз, и тут же отвернулась, напрягшись, чуть дернув губами.

— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сипловато сказал Игорь Иванович, поклонился, как-то неловко развернул коляску и повез напарницу к своему месту.

— Подполковник Майло Тандаджи! Награду вручает Ее Величество Василина-Иоанна!

— За верность семье и тяжелую результативную работу вы награждаетесь повышением звания и орденом третьей степени. Поздравляю вас, полковник.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — вежливо ответил начальник разведуправления, после того как королева прикрепила орден. Люк ухмыльнулся — к наградам Тандаджи был так же равнодушен, как к мольбам сотрудников о внеурочном отпуске.

— Матвей Алексеевич Ситников! Награду вручает Ее Высочество Алина-Иоанна!

Красная от смущения принцесса, встав на цыпочки, усердно прикручивала орден к лацкану пиджака такого же красного парня. Долго, неловко, пока награждаемый не поднял свою ручищу и не помог ей, осторожно и аккуратно.

— Дмитрий Лаврентьевич Поляна! Награду вручает Ее Высочество Алина-Иоанна!

То ли младшая из присутствующих Рудлогов приноровилась, то ли рост был поудобнее, но справилась она куда быстрее. И не краснела так.

— Матвей Алексеевич, Дмитрий Лаврентьевич, — мягко сказала Василина оставшимся стоять перед подиумом парням, — за вашу смелость вам дается право выбрать после окончания Университета любую военную часть для прохождения службы, если вы решите связать свою жизнь с армией. Буду рада приветствовать вас в Королевском Гвардейском Корпусе.

Студенты дружно и почти изящно поклонились и заспешили к своим местам. Лица у них были задумчивые.

— Барон Мартин фон Съедентент. Награду вручает Ее Величество Василина-Иоанна!

Марина легко улыбнулась блакорийцу из-за спины королевы и чуть расслабилась. Щека ее, обращенная к Люку, чуть порозовела, совсем немного.

— Лорд Александр Данилович Свидерский!

— Леди Виктория Лыськова!

— Виконт Лукас Бенедикт Кембритч!

Снова короткий выстрел голубых глаз, и Люк встал, прошел по гулкому мрамору к ожидающей его королеве. Поймал хмурый взгляд Байдека. И опустился на колени, слыша за спиной потрясенные вздохи.

— Ваше Величество, — сказал он хрипло, чувствуя себя совершенно по-дурацки, — я недостоин этой награды. Прошу только принять мои извинения и не отказывать мне в вашей милости.

Василина спокойно и холодно смотрела на него.

— И я прошу принять от меня подарок в знак моей преданности вашей семье, — продолжил виконт, так и не дождавшись ответа.

Прошло несколько звенящих мгновений — он вдруг остро ощутил недоумение людей, сухое раздражение Тандаджи, непонятное сочувствие от проклятого блакорийца и волну злости оттуда, где сидела Марина, когда лицо королевы смягчилось.

— Я не сержусь на вас, виконт, — сказала она мягко, — встаньте.

— Так вы позволите? — спросил Люк, и королева кивнула.

Кембритч обернулся, и ожидающий его знака гвардеец открыл дверь, что-то сказал в коридор. Вошли слуги, держа в руках большие сумки-переноски, сидящие начали оглядываться, и Ее Величество смотрела с недоумением. А вот Байдек — с интересом.

Сумки поставили у ног Люка, и виконт открыл одну из них. И достал здоровенного, пушистого белого щенка, толстолапого и пузатого. Кто-то тихо ахнул, кажется, младшая Рудлог.

Щенок спал, расслабленно растопырив лапы и морда его с опущенными длинными и мягкими ушами, напоминала игрушечную. Только игрушечка была уже размером с трехлетнего ребенка.

— Это горная блакорийская собака, — пояснил Люк глядящей на него с недоверием и какой-то веселостью королеве, — самый верный охранник и друг. Для ваших сыновей, Ваше Величество, их двое. Они легко поддаются дрессировке, чуют расположение хозяев и могут найти их в любой части света. В Блакории используют этих собак для обнаружения нежити и охраны кладбищ. Они великолепные бойцы. И вырастают размером с небольшого пони. Их даже запрягают в детские повозки, да и верхом можно кататься.

Королева едва заметно улыбнулась, видимо, представив сыновей верхом на лохматых собачищах. Подошел Байдек, нарушая этикет, взял из рук Кембритча щенка, придирчиво рассмотрел его, подняв перед собой.

— Почему он спит? — поинтересовался консорт.

— Иначе бы испугался телепорта, — ответил Люк. — Это ошейник, снимите, и пес проснется.

Он наклонился, достал второго, погладил по пушистой спине и протянул Ее Величеству. Василина с сомнением приняла щенка, обхватив, как ребенка, принюхалась к нему.

— Ну что же, — с легкой иронией сказала она, — как не принять такое чудо. Благодарю вас, виконт. Вы нас порадовали.

Люк поклонился, повернулся, чтобы вернуться на свое место.

— Ваше Величество, сестра моя, — прозвучал сдержанный голос принцессы Марины, когда Люк уже подходил к креслам, — и все же несправедливо оставлять виконта Кембритча без заслуженной награды. Позвольте мне помочь вам… пока у вас заняты руки.

Он оглянулся с веселым изумлением. Марина, не глядя на него, спускалась с подиума — очень спокойная, будто так и надо. Будто просто хотела помочь своей государыне.

— Конечно, благодарю вас, сестра моя, — ровно и с признательностью сказала королева — к ней и принцу-консорту уже подходили слуги, чтобы забрать очень весомые и сопящие подарки в детскую, а она глядела на только что покаявшегося виконта как-то задумчиво. И оценивающе. Чуть ли не качая головой.

— Что за представление вы устроили? — приятно и любезно улыбаясь, очень тихо и зло спросила Ее Высочество, подходя к Люку. И потянулась к его груди с орденом — красным соколом на блестящем кресте цветка шиповника.

— Я очень виноват перед вами, — сказал он едва слышно, выражая на лице соответствующую моменту торжественность и смирение. Присутствующие в зале молчали, получив впечатлений на неделю вперед. А он чуть, совсем незаметно, качнулся вперед, к светлой макушке, стараясь дышать так же ровно и спокойно.

— Да, — негромко ответила Марина с той же любезной улыбкой и нажала чуть сильнее — «гвоздик» ордена никак не хотел проходить через плотную ткань графитово-серого костюма. Острие вдруг поддалось и укололо его через рубашку — прямо напротив сердца.

— Вы простите меня? — Люк даже не вздрогнул, оставшись для наблюдателей благодарным и почтительным.

— Да, — почти неслышно, одними губами повторила принцесса, не поднимая взгляда от своих рук.

Она справилась наконец с закручиванием фиксатора, закрывшего острие «шляпкой», отступила.

— Поздравляю вас, виконт.

— Благодарю вас за вашу доброту, Ваше Высочество, — хрипло произнес Люк, глядя в светлые голубые глаза с дрогнувшими и чуть расширившимися зрачками. Поклонился и пошел к своему месту.

Закончилась официальная часть церемонии, снова зажурчала музыка, гостей пригласили к столам, попросили чувствовать себя свободно. Слуги быстро убрали кресла к стенам, отдернули тяжелые занавески, открыв большие окна и выход на веранду — для тех, кто захочет курить. Официанты предлагали несколько скованным поначалу награжденным напитки и закуски, и через некоторое время зазвучала в Малом зале громкая речь, стало теплее и комфортнее. Гости общались, выпивали, а королева, сопровождаемая мужем и принцессой Мариной, подходила то к одной группе, то к другой, задавала вопросы: о службе — гвардейцам и сотрудникам управления, о том, можно ли чем-то еще помочь, — родителям погибших, слушала о жизни сыновей, не выказывая нетерпения или неудовольствия, принимала благодарности за участие и утешала.

Байдек некоторое время следовал за ней, затем задержался у кружка гвардейцев, приветствовавших своего капитана, разговаривал на равных, без командирских интонаций. Но служивые все равно подтягивались и выправлялись — церемония церемонией, а рефлексы никуда не денешь.

То тут, то там по залу вспыхивали любопытные разговоры, и если бы нашелся способный услышать их все, он бы открыл для себя много интересного.

— И этому человеку я говорил про дурные импровизации, — задумчиво говорил Тандаджи, стоя рядом с Люком у широкого окна и любуясь подсвеченными фонарями черными деревьями с голыми тонкими ветками. Очень спокойно, но Кембритч глотнул коньяка и поморщился — за столько лет он прекрасно научился понимать, когда тидусс недоволен. — Предполагалось, что ты просто вручишь псов, нет?

— Я так сказал, да, — подтвердил Люк, опуская руку в карман и нащупывая пачку сигарет. — Иначе ты бы меня запер в карцере.

— Это было бы неплохим решением, — одобрительно качнул головой начальник разведуправления. — Итак, на чью жалость ты давил сегодня?

— Мы оба знаем, что я тогда переиграл, Майло, — серьезно и сипло возразил Кембритч. — Увлекся. Такие оскорбления не прощаются… и королева действительно очень добра.

— А разве ты когда-нибудь действовал иначе? — ехидно спросил Тандаджи. — Совесть проснулась, Кембритч? Теперь пойдешь по всем, кого ты использовал, с покаянием?

— Проснулась, но ненадолго, — успокоил его Люк, невозмутимо делая еще один глоток, — не переживай. Я тебе еще пригожусь. Когда я получу выкладки по Инляндии?

— Я очень сильно надеюсь, что самодеятельность на сегодня закончена, — настойчиво произнес тидусс, не давая сбить себя с толку.

— Конечно, — бывший подчиненный посмотрел на него честными глазами и усмехнулся. — Так что там по Инляндии, Майло?

И их разговор перешел в чисто деловую сферу.

Принцесса Полина Рудлог общалась с Игорем Ивановичем и Люджиной и очень старалась расшевелить северянку. Восхищалась ею, признавалась, что всегда завидовала женщинам-военным, расспрашивала о ее семье, о том, как она переехала сюда. И где она училась. И как ей работается со Стрелковским. И как они познакомились.

Игорь Иванович был немногословен, пил, слушал разговор вполуха, глядел на высокую принцессу, так похожую на него, и думал, что хорошо, что она уезжает в Бермонт. Потому что рано или поздно кому-то придет в голову, что сходство их неслучайно, и память об Ирине опять начнут ворошить, вспоминать сплетни. А уж если это дойдет до Полины, то трудно предугадать, какую реакцию выдаст ее беспокойная натура.

И на всякий случай он двигался, менял положение, так, чтобы не оказаться к случайному наблюдающему одновременно с ней в фас или профиль, чтобы положение тел и выражение лиц было совершенно разным. Думал. О том, что титул, от которого он отказался, все-таки догнал его, и, значит, Ирина, несмотря на отказ, желала настоять на своем, о работе, о мающихся в камерах заговорщиках, о списке менталистов, которых он сейчас проверял…

— Я-то знаю Игоря Ивановича давно, — рассказывала Люджина, а Пол сидела напротив нее в кресле и внимательно, легко слушала — будто общалась с подругой, — но он не помнит. Правда, Игорь Иванович? — капитан подняла голову.

— Что? — переспросил Стрелковский.

— Вы ведь не помните, когда мы познакомились, — укоризненно и чуть насмешливо сказала Люджина.

— Три недели назад, — напомнил ей полковник.

— Одиннадцать лет назад, — северянка усмехнулась. — Вы приезжали к нам в академию, проводили дневную конференцию — делились опытом раскрытия дел, рассказывали о службе в Зеленом Крыле и давали игровые задания — раскрыть преступление на основе реального. После вашего отъезда вся академия бурлила. Даже уголок в вашу честь сделали.

Игорь нахмурился. Он много ездил по военным училищам и академиям, но столько прошло перед глазами кадетов, что конкретно эту, синеглазую, он не запомнил. Несмотря на профессиональную память.

— Признаю, Люджина, — сказал он, — и стыжусь.

— Да чего там, — отмахнулась она почти весело. — Зато у меня была цель — Управление. Хотя с моими средними способностями попасть сюда было нереально. Все равно.

— Вы рады? — спросила Полина. — Или жалеете?

— Да что вы, Ваше Высочество, — строго сказала северянка, — я работаю с живой легендой в легендарном месте. Как тут можно жалеть?

И она легко усмехнулась каким-то своим мыслям.

Господа маги сидели в креслах и попивали прекрасное вино, наблюдая за присутствующими. Мартин рассказывал о работе при блакорийском дворе, коварно просил Вику поделиться опытом и подтрунивал над поглощающим закуски Свидерским. Иногда поглядывал на принцессу Марину — та стояла рядом с сестрой и Байдеком — на невозмутимого, прислонившегося к подоконнику рядом с дверью на веранду Кембритча, на малявку-студентку, оказавшуюся пятой Рудлог и сейчас внимательно слушающую друзей.

— Макс мог бы и прийти, — вдруг произнесла леди Виктория, тоже глянув на принцессу Алину. — Когда я заглядывала к нему, он выглядел вполне бодро. Уничтожал несчастного доктора, имевшего смелость возмутиться тем, что Макс колет себе свои стимуляторы, и требовал увеличить ему глюкозу в капельницах.

— Мог, — согласился Алекс насмешливо. — Но его даже Март на слабо не взял. Скромен наш Малыш и непритязателен.

— Это рыжее чудовище? — ехидно спросил фон Съедентент, тряхнув волосами. — Делюсь, мои доверчивые друзья. Мне он буквально сказал следующее, — и Мартин, состроив презрительно-снисходительную гримасу, процедил через губу: — Там будет слишком много Рудлогов. Да и получать блестяшку от девчонки, которую и не планировал спасать, слишком даже для меня, Март.

И старые друзья сдержанно захихикали, пока подошедший официант доливал вино в бокалы и ставил рядом с ректором поднос с закусками.

Марина

В зале пахло табаком — мужчины выходили курить, и дымок проникал с веранды сквозь то и дело открывающуюся дверь, щекотал ноздри и заставлял тоскливо прикидывать, сколько еще продлится прием. Я честно следовала за сестрой, поддерживала разговор, улыбалась. Перекидывалась несколькими предложениями с Мартином, с сестрами, снова возвращалась к Василине.

И чувствовала себя словно на тонкой звенящей привязи.

Люк, Люк, беда моя. Зачем ты смотришь на меня, зачем не отпускаешь меня?

Он стоял у окна, как всегда, один, и как всегда, совершенно не беспокоясь по этому поводу. Пил, уходил курить, возвращался. Стоял и просто смотрел, а я чувствовала его взгляд, где бы ни находилась, и чувствовала его самого. Будто он все это время находился за моей спиной.

«Я виноват».

«Да, Люк, ты даже не представляешь, как. Ты измотал меня, измучил. Я каждый раз после наших встреч старательно притворяюсь, что могу жить нормально. И у меня получается. До следующей встречи».

«Вы простите меня?»

«Да. Но я теперь совершенно не защищена от тебя, проклятый Змей. Ты сделаешь мне больно, я знаю. Ударивший однажды ударит дважды».

Тонкий бокал в моих пальцах холодил кожу, под каблуками постукивал мрамор, звучали приглушенные голоса, улыбался мне Март, звенела музыка. Я теряла ощущение реальности. Опять. Повернула голову, встретилась с ним взглядом — звякнула натянувшаяся нить, стало жарко и тревожно.

Бежать. Надо снова бежать.

Я стремительно шла по прохладному коридору, и свежий воздух успокаивал, охлаждал кисти рук, касался губ и ресниц, словно дыханием перед поцелуем. Я проходила мимо охраны, мимо приседающих в книксенах и кланяющихся придворных, и не было сил даже кивнуть в ответ. Внутри отчаянно кричала другая-глупая я, требуя немедленно вернуться обратно.

— Госпожа, — воскликнула моя горничная радостно, когда я наконец-то захлопнула за собой дверь, — а мы вас ждали!

У ног Марии сидел маленький лохматый щенок — коричневый, с бежевыми пятнышками на спине и с совершенно непотребным красным бантом на шее. Сидел, высунув язык, и внимательно глядел на меня.

— Прелесть какая, — болтала Мария, пока мы с псиной настороженно изучали друг друга. — Принесли, когда вы ушли на прием, Ваше Высочество. Вы не знаете, что это за порода?

— Знаю, — сказала я медленно и почувствовала, как подступают к глазам слезы. — Это пастушья палевая. У меня когда-то уже была такая собака. Боб.

Щенок, видимо, приняв решение, подбежал ко мне, неловко переваливаясь — Бобби так же косолапил — ткнулся мне в туфли, лизнул щиколотку сквозь чулки. И я не выдержала, подняла его, прижала к себе. Пусть он тоже будет Бобом. Словно детство опять со мной, радужное, яркое и спокойное.

«Опять он сводит меня с ума».

«Пора бы уже привыкнуть, Марина».

Через десять минут активного знакомства новопоименованный собакин уснул прямо у кресла, в котором я сидела. Бежал-бежал, помахивая торчащим хвостиком, и прямо на бегу уснул.

А я открыла окно, забралась в кресло, скинула туфли и, наконец-то, закурила, прикрыв глаза. Ожидание становилось невыносимым. Я ждала, и курила одну сигарету за другой, и стук в дверь заставил меня сжаться от отчаяния и счастья.

— Лорд Кембритч, Ваше Высочество, просит принять его, — с легким испугом доложила горничная, возвращаясь в гостиную.

— Зови, — сказала я обреченно. — И оставь нас, Мария.

Люк вошел и остановился у двери, высокий, худой, напряженный, и смотрел он так, что мне стало страшно. И только чтобы разрушить звенящую тишину, не дать ей полыхнуть пожаром, я заставила себя произнести:

— Вы решили сделать из нашего дворца псарню, лорд Кембритч?

Он перевел взгляд на спящего щенка, усмехнулся, подошел ближе — я нервно стряхнула пепел, но рука с сигаретой так и осталась лежать на столике у пепельницы. Опустился вниз, потрепал спящего малыша по спинке, переложил его под столик, поднял на меня темные глаза — слишком близко, недостаточно близко.

— Вы оставите его, принцесса?

— Вы же знаете, что да, — устало ответила я, глядя на него сверху вниз. — Вы же все про меня знаете, виконт.

Снова тишина, и только ускоряющийся ритм сердца в груди, и запах табака, и Люка.

— Марина, — произнес он хрипло, и я прикрыла глаза, отдаваясь во власть этого невозможного голоса и этого момента. — Марина…

— Вы удивительно немногословны сегодня, лорд Кембритч, — сказала я, и он улыбнулся, уткнулся лбом мне в колени, выдохнул сипло.

— Вы меня с ума сводите, — хрипло шепнул он мне, и горячее дыхание опалило кожу через ткань платья, — не могу больше, Маришка, не могу.

Он скользил по моим щиколоткам ладонями, поднимался вверх, обнажая бедра с кружевом чулок, целовал их, то нежно, едва касаясь, то яростно, почти кусая, оставляя отметины, а я крепко держалась за рукоятки кресла, и кровь моя сходила с ума от каждого прикосновения, от каждого движения, и ничего не существовало в мире кроме него. Задыхающегося, нетерпеливого, резкого, чересчур дерзкого, поглощенного желанием — он вдруг поднял голову с темными, жуткими глазами, потянул меня на себя, вниз, взял за затылок и поцеловал.

Безумие, безумие.

Звякнувшая молния, и воздух, ласкающий разгоряченную кожу.

Крепкое мужское тело под моими ладонями, темные волосы в пальцах, мужчина, исступленно целующий меня и хрипло шепчущий что-то искусительное, невыносимое.

Платье, стянутое с плеч, сорванное кружево белья, жесткие губы на груди и руки, сжимающие меня, изучающие меня.

Красное беснующееся пламя невыносимого возбуждения — он трется о меня, бесстыдно ласкает пальцами, прикусывает кожу на плече, и я выгибаюсь так, что касаюсь затылком кресла — он стонет сдавленно, дергает ремень на брюках, и воздух полон свистящим нашим дыханием и нашим нетерпением.

И я поднявшись, замираю, натыкаясь на взгляд моей сестры, Василины. Как много в нем, но мне не стыдно и не больно — я с вызовом смотрю в ответ, и Люк, почувствовавший, что мы не одни, оборачивается, опускает голову. Аккуратно натягивает на меня платье, застегивает молнию и только после этого встает.

— Ты плохо выглядела, — говорит королева мне, но смотрит на Кембритча — и лед в ее глазах, — я зашла проведать. Лорд Кембритч, я обязательно должна вам напоминать, что вы до сих пор еще обручены с моей сестрой Ангелиной, о судьбе которой вы даже не подумали поинтересоваться? И что Марина Рудлог — дочь Красного, а не публичная женщина? Вы в принципе не понимаете, что такое приличия?

— За это я не буду извиняться, Ваше Величество, — сухо произносит Люк.

— Я и не приму ваших извинений, — в комнате ощутимо холодает. — Отправляйтесь в Инляндию, виконт, и не смейте появляться в Рудлоге. Я не желаю вас здесь видеть.

— Василина, — прошу я сорванным голосом и натыкаюсь на ее яростный взгляд.

— Молчи, — говорит она ровно, глядя мне в глаза, и я замолкаю. — Виконт?

Люк дергает головой, шагает ко мне, и, скользнув сухими губами по виску, уходит из покоев, а мы с сестрой смотрим друг на друга, и меня начинает трясти от ярости. Холодная волна, зарождающаяся в груди, скользит вниз, туда, где пылает мой огонь, растекается по телу, и пальцы начинает покалывать, и в глазах темнеет.

— Вот значит, как, — говорю я глухо, и слова звоном отдаются в моих ушах, — значит, как тебе бегать на свидания с бароном, то это правильно. А мне быть с мужчиной, которого я хочу, нельзя. Да, Василина?

— Я любила его с шестнадцати лет! — сдавленно и резко отвечает она, и в комнате проносится порыв ветра, сметая пепел из пепельницы, поднимая занавески до потолка. Василина вздыхает судорожно, сжимает кулачки: — Знала бы ты, сколько я просила мать отправить меня на заставу, как я выбивала для него приглашения, как мечтала, чтобы он приехал! Мне никто другой не был нужен! Я четко, ясно, без сомнений знала, что я люблю его. Пусть это было безнадежно и невозможно. А у тебя есть Мартин, Марина. И у Кембритча есть обязательства перед твоей сестрой. И у тебя есть обязательства перед семьей, перед страной, как бы тебе это ни претило. Мы — Рудлоги, и от этого никуда не деться, мы кровь этой земли, на нас смотрят, про нас говорят. А сюда мог войти кто угодно! Твоя горничная. Охрана! Мой муж. Отец! Сестры!

Под моими ногами холодеет пол, и морозные узоры схватывают его кружевной вязью. Сила, истекающая из меня, скручивается в маленькие вихри, сталкиваясь со стихией Василины, хлопает открытое окно, а меня все больше трясет от напряжения. Начинают с тонким скрипом трескаться окна, не выдерживая противостояния двух Рудлог. Сестра моя тяжело дышит, пытаясь обуздать стихию, и с болью смотрит на меня, и я чувствую подступающие горькие слезы — от того, что не случилось, от того, что мне тоже больно, от того, что мне не хватает сил остановиться, и вся эта ситуация никак не разрешима.

Из-под столика вдруг испуганно тявкнул щенок, я оглянулась — в голове словно щелкнул выключатель — и ноги ослабели, я осела на пол. Бобби, переваливаясь, подбежал ко мне, стал жаловаться на то, как испугался от ветра и криков. Дурацкий красный бант все еще был на нем, и я взяла щенка на руки, всхлипнула и заревела. Сестра была права, но мне было все равно.

— Мариш, — сказала Вася беспомощно, подошла, села рядом со мной на пол, осторожно положила руку на плечо, — ну что же ты не сказала, что все еще не отошла от него? Ты его любишь?

— А что такое любовь, Васюш? — спросила я, не поднимая глаз. Сила ушла, и резко захотелось спать. — Если как у тебя с Марианом, то, наверное, не люблю. Но я как больная хожу после каждой встречи с ним. Не знаю, Вась, не знаю я. Хочу понять, понимаешь? Что мне делать?

Василина молчала и хмурилась.

— Он мне не нравится, — призналась моя королева со вздохом, — хоть я и признаю его достоинства и верность короне. Но он сделал тебе больно, и, может, ты его простила, да я не могу. Да и что ты знаешь о нем, Марин?

Я покачала головой, уткнулась носом в тихого, настороженного косолапика. Ничего я не знаю. Как понять, что из рассказов Люка о себе было правдой, а что ложью? Хотя нет, кое-что я знаю. Мне плохо без него. Я веселюсь, гуляю, работаю — и безумно тоскую по его голосу, по иронии, по взгляду, от которого я так остро чувствую мир.

— Прежде всего нужно дождаться возвращения Ани, Марин, — сказала Василина твердо, так и не услышав моего ответа, — и надеяться, что помолвка будет расторгнута. А что делать… Я бы сказала — забудь о Кембритче, хватайся за Мартина — он никогда не заставлял тебя плакать. Но я не могу решать за тебя. Об одном прошу — не спеши. Разберись в себе. Если вам, — она снова вздохнула, будто заставляя себя произносить эти слова, — суждено быть вместе, то вы будете. Но готова ли ты отдать себя и свою силу за несколько ночей? Дать ему кровь Рудлог без брака? Достоин ли он этого?

Я взглянула на нее, и она прочла ответ в моих глазах. Погладила меня по голове, улыбнулась тревожно.

— Запрет на приезд в Рудлог я отменять не буду, — произнесла сестра ровно, — но, если я правильно все поняла про Кембритча, и если ты ему действительно нужна, Марина, то это его не остановит.

Мариан Байдек, договорив с несущими караул в Семейном Крыле гвардейцами, направился к покоям принцессы Марины, за супругой. Он проводил ее с приема — Василине показалось, что сестра была чересчур бледна и нервозна, и заодно планировал заглянуть вместе с женой к детям, посмотреть, как происходит знакомство маленьких мужчин и огромных щенят.

Ему оставалось шагов двадцать до двери, когда та распахнулась, и из комнат третьей Рудлог вышел странно собранный и резкий Кембритч. Остановился, увидев Байдека, дернул головой и поклонился. Настораживающе сдержанно.

— Ваше Высочество, — а вот взгляд у него был тяжелый, будто пьяный, и голос сиплый, затрудненный, будто он выталкивал из себя слова, — простите за дерзость, но там сейчас, похоже, чисто женский разговор начался. Мне пришлось удалиться, увы. Думаю, не стоит им мешать.

— Виконт, — медленно и угрюмо проговорил Мариан, оглядывая стоявшего напротив Кембритча с головы до ног, — что вы здесь делаете?

Его собеседник дернул уголком губ, усмехнулся. Ладонь его сжалась в кулак, и он стиснул зубы, посмотрел на стену — и медленно разжал пальцы.

— Я нанес принцессе Марине визит, чтобы принести ей персональные извинения. За обстоятельства, которые вам известны, Ваше Высочество, — Байдек нахмурился, глядя на стоящего чуть ли не по стойке «смирно» Кембритча.

— Если я узнаю, что вы опять обидели ее, — прорычал он тихо, наклонив голову вперед и собравшись, — я вас уничтожу, Кембритч.

В глазах виконта блеснуло горькое веселье, и он улыбнулся, запрокинув голову к потолку, вздохнул глубоко, словно едва сдерживался от того, чтобы не расхохотаться.

— Никогда больше, Ваше Высочество, — сказал он — как поклялся, и Байдек поверил ему. Лихорадочный блеск в глазах Кембритча разгорался все сильнее, от него просто несло адреналином, как от травленой собаки в припадке. — Кстати, — произнес он задумчиво, поглядывая на снова сжавшуюся в кулак ладонь, — я ведь задолжал вам сатисфакцию, барон. Окажите мне честь поединком, прошу.

— Вы в своем уме, Кембритч? — резко поинтересовался принц-консорт. — Неделю назад вас пришпилили к стене зала. Какие тут поединки, когда вы то лечитесь, то калечитесь?

Гвардейцы с любопытством прислушивались к разговору и выжидательно косились на командира — неужели откажется? Люк усмехнулся, развел руками в стороны.

— Я жив и полон сил, барон, вы же видите. Прошу вас, не отказывайте мне. Сами знаете, долг чести как жернов на шее. Да и кто знает, — сказал он хищно и свистяще, и втянул носом воздух, — когда я буду более готов к хорошей драке? Ну же, Ваше Высочество, неужели у вас не найдется пяти минут, чтобы почесать о меня кулаки? И на этот раз, — взгляд его снова полыхнул насмешкой, хотя тон оставался крайне любезным, и медведь в Байдеке заворочался грозно, — я даже буду отвечать.

Полковник Тандаджи ушел с приема чуть раньше Кембритча — он не любил впустую терять время. Перед переходом в Инляндию Люк обещал заглянуть к нему за документами, но время шло, а виконт все не появлялся.

И тидусс затылком чуял, что что-то здесь нечисто.

Он уже было собирался позвонить, когда телефон затрезвонил сам.

— Вы просили докладывать о чрезвычайных происшествиях, господин полковник, — четко произнесла одна из телефонисток. — На плацу у гвардейских казарм драка.

Через пятнадцать секунд начальник разведуправления с каменным лицом наблюдал за происходящим на экране одного из мониторов.

Там, в широком кольце гвардейцев, дрались двое мужчин. Хорошо так дрались. Жестко.

Тандаджи отвернулся, пообещал себе самому придушить Кембритча, когда тот отойдет от кулаков барона, и спокойно ушел в кабинет — просматривать сводки о появлениях нежити.

А на плацу продолжалась драка. И гвардейцы, сомкнувшие кольцо, напряженно молчали — в отличие от других боев, когда они разминались друг о друга, а окружающие подбадривали их криками и делали ставки.

Слышались гулкие удары, сипение и жесткие выдохи, когда кто-то пропускал атаку противника, шумное дыхание, когда дерущиеся, сцепившись, ломали друг друга до выверта в суставах и треска жил, глухой стук тел о брусчатку, плевки — тут и там была размазана кровь. Пахло потом и адреналином, и здоровой мужской злостью.

Кембритч, высокий и ловкий, проигрывал, но безрассудно лез вперед, небрежно ставя блоки, рискуя — и дотягиваясь-таки до корпуса мрачного и мощного консорта. Но получал в ответ так, что сгибался, хрипел, харкал кровью — и продолжал свои самоубийственные атаки.

— Хватит? — спросил у него Байдек, когда виконт упал — скула его опухала, набрякала лиловым, и глаз, задетый ударом, был красным, заплывшим. Сам принц-консорт выглядел немногим лучше — хук справа у виконта был на удивление мощным.

Кембритч усмехнулся, помотал головой, и поднялся. Он пошатывался, и взгляд был расфокусирован, как при сотрясении.

— Я еще не уложил вас на плац, — просипел он и вытер ладонью кровь из рассеченной брови. И метнулся вперед. На этот раз удачно — кулак заныл привычной болью, попав аккурат в солнечное сплетение. Байдек пошатнулся, согнулся, прорычал что-то нечленораздельно, и, не балуясь более, провел снизу удар в челюсть — так, что виконт рухнул. Снова попытался подняться, выругался сквозь зубы — и все-таки встал — его повело, он оперся о колени, шумно дыша и глядя на забрызганные красным камни.

— Чистый выигрыш, барон, — сказал Люк хрипло, скалясь окровавленными зубами. Лицо его было почти умиротворенным. — Признаю.

— Не такой уж чистый, — проворчал Байдек, ощупывая языком десну и глотая кровь — пропустил удар в нос, и хорошо, если он не был сломан. — Кто вас учил?

Им поднесли полотенца, воду, и Кембритч, качаясь, задрал голову, стал обливаться, одновременно глотая — рубашка потекла светло-красными разводами, тело остывало.

— Петр Кувалда, — ответил он, морщась, и Байдек кивнул.

— У вас отличный удар справа, но вы безобразны в обороне, — проговорил принц-консорт, прикладывая мокрое полотенце к лицу, чтобы унять кровь, — но, учитывая, что мы в разных весовых категориях, вы продержались довольно уверенно.

— Я не поклонник обороны, Ваше Высочество, — прохрипел Люк и сплюнул кровь на землю. — Но учту ваши замечания. Для следующего раза.

— Думаю, этого боя будет достаточно, — нетерпеливо произнес Мариан. Если Василина уже вышла и ищет его, то очень не хотелось предстать перед ней в таком виде. Он повернулся к подошедшему виталисту, напротив второй целитель уже пытался помочь мокрому виконту, но тот мотал головой и тяжело дышал, пытаясь сосредоточиться.

— Я бы не был на вашем месте столь в этом уверен, барон, — со смешком ответил Кембритч, и, наконец, позволил виталисту прикоснуться к себе.

Байдек хмуро глянул на него и пошел к казармам — привести себя в порядок и возвращаться к жене.

— Идиот, — сказал Тандаджи Люку, когда тот, переодетый в одолженный сострадательными гвардейцами комплект формы, с разбитым лицом, с мутными от боли и вмешательства виталиста глазами, зашел к нему в кабинет и упал в кресло.

— Знаю, — сухо ответил виконт, — дай сигарету, Майло. Моя пачка в кашу.

— Что натворил? — поинтересовался начальник разведуправления, доставая «Вулканик» из ящика стола и кидая побитому Кембритчу. Тот аккуратно, стараясь не задевать разбитые губы, зажал сигарету зубами, закурил и застонал от удовольствия.

— Может у тебя и выпить есть? — спросил он, игнорируя заданный вопрос, — раз все равно свалюсь в сон, так хоть напьюсь заранее.

— Может тебя еще и в постель уложить? — поинтересовался Тандаджи ледяным тоном. Люк мотнул головой.

— Нет. Я тут у тебя нелегально. Видишь ли, Ее Величество запретила мне появляться в Рудлоге. Я уже час как нарушаю ее прямой приказ. Так что, — он затянулся, выпустил дым в потолок, — ты укрываешь государственного преступника, начальник.

— Идиот, — повторил тидусс. — В чем причина?

— Женщины, — протянул Люк мечтательно, — такие непредсказуемые, Майло.

— Выметайся, Кембритч, — Тандаджи глянул на него с отвращением, кинул ему на колени папку с документами, — пока я не скормил тебя рыбам.

Люк покосился на аквариум — бедные рыбки снова разевали рты и выглядели и правда угрожающе.

— И не жаль тебе питомцев, — сказал он укоризненно. Увидел сузившиеся глаза начальника разведуправления, поднял руки со сбитыми костяшками.

— Ты страшен в гневе. Уже ушел.

— В кабинет к магам иди, — ровно сказал ему тидусс, когда Люк, так и не выпустив из пальцев сигарету, доковылял до двери, — я распоряжусь, чтобы тебя напрямую в посольство отправили.

— Все-таки я у тебя любимчик, — ухмыльнулся Кембритч и быстро ретировался — от греха подальше.

Этот ноябрьский вечер был очень разным в разных уголках континента. Был он морозным и блестящим огнями фонарей в столице Бермонта Ренсинфорсе, в замке которого король Демьян придирчиво осматривал обручальные пары для завтрашней помолвки с Полиной Рудлог. Вечер был сух и холоден в Блакории, и стучался порывами ветра в окна покоев придворного мага, устало откинувшего голову на спинку кресла и глядящего на пляшущий огонь в камине.

Туманными и зябкими были сумерки в столице Инляндии Лаунвайте, где крепким исцеляющим сном, свободно раскинувшись на кровати, спал Люк Кембритч, доставленный домой охранниками посольства, где его и накрыл сон; леди Шарлотта читала рядом при тусклом свете ночника и с грустью смотрела на своего неприкаянного избитого мальчика. Сколько было у него этих синяков и переломов. Как исполнилось тринадцать лет, так и началось…

В Иоаннесбурге во второй половине дня начался сильный снег с дождем, и город встал в вязкой каше — раздраженные водители уныло тащились домой в пробках — видимость была почти нулевая, непогода накрыла полотно реки Адигель серой хмарью, залепила окна домов и сделала великолепную столицу неряшливой и неуютной.

Семья Рудлог собралась за ужином — Пол сияла, и разговоры вертелись только вокруг завтрашнего события и вчерашнего происшествия.

И никто не замечал, как периодически касалась лежащего в кармане телефона принцесса Марина, проверяя, не вибрирует ли он.