Тридцать первое марта по времени Туры, Лортах, Максимилиан Тротт

Когда солнце почти ушло за горизонт, а небеса из багровых стали фиолетовыми, Макс Тротт был уже сильно ранен и измотан. Но еще держался. Еще двигался в скалах, давших ему небольшое преимущество — его не могли окружить толпой. Он подволакивал ногу, в теле торчало несколько стрел, один глаз ничего не видел, в голове звенело — получил вскользь дубинкой. Но он еще мог сражаться — и сражался, вырезая преследующих его одного за другим.

Вот и сейчас, в очередной раз вырвавшись из окружения и положив трех врагов, он укрылся за теплым камнем, наскоро перевязывая холстиной рассеченое плечо и слушая, что творится поблизости. Враги боялись его и поэтому медлили. Враги не хотели умирать.

Но и он устал и стал ошибаться. И если не умрет от потери крови, рано или поздно пропустит последний удар.

Над ним загудел раньяр — и Макс вяло удивился этому, "стрекозы" неохотно и редко летали в сумерках. И пусть видимость еще не требовала ночного зрения, дело явно клонилось к ночи.

Гул затих, и Макс насторожился. Слишком долго никто не шел в атаку.

А через мгновения раздался зычный крик.

— Эй, Охтор. Ты, говорят, здесь? Зализываешь раны?

Макс усмехнулся, продолжая обматывать руку. Сейчас наверняка под болтовню обходят его со сторон.

— Выходи, колдун. Посмотришь, кого я тебе привел.

Макс замер. Рука вдруг задрожала, в ушах зазвенело сильнее, и сильнее навалились и боль, и усталость.

— Беленькая, сладкая. Сладкие-то девки у вас, правда? Что скажешь, попробовать мне ее сейчас? А пряталась-то как ловко, хорошо, что я перепроверить решил.

Он молчал, напряженно слушая, пытаясь расслышать другой голос.

— Позови его, девка.

Звук удара, от которого Макс дернулся, будто ударили его. Молчание.

— Говори, глупая баба.

Звук удара. Молчание. Свист плети и тонкий, едва слышымый вздох-вскрик.

— Выходи, колдун. Насмерть забью бабу твою.

Вскрик Алины. Ее вскрик. И ругательство с хохотом.

— Укусила, бешеная тварь. Ну надо же. Ах ты… Колдун. Слышишь, колдун? Я сейчас кишки из нее наверчу. Знаешь, что наверчу. Выходи.

Макс закрыл глаза и провел ладонью по лицу. И выдохнул.

Боги, как же ты попалась, девочка. Как?

— Иди сюда, — заорал он нору в ответ, — попробуй из меня навертеть. Из бабы-то каждый сможет. Иди, умрешь как воин, а не как собака.

— Не бережет он тебя, девка, — с усмешкой сказал Хенши. — Условия ставит. Зови его.

Снова удар плети. Всхлип, словно проглоченный, придушенный принцессой. Он слышал ее тяжелое дыхание и сам дышал тяжело. Ему не обойти их, чтобы напасть и попробовать отбить, да и Алину успеют убить раньше.

— Упрямая баба, — громко похвалил ловчий. — Но у меня заорет. А может кровь ей ножом пустить, колдун? Или палец отрезать? Или ухо? Ууу, кожа тоненькая, гладенькая. У жрецов она быстро умрет, без боли, а я всю ночь могу ее на кусочки тут нарезать, тебе на радость. Выдержишь?

Макс снова выдохнул. И выступил из-за скалы. Отсрочка, нужна отсрочка. Выиграть время и ее жизнь. Оценить обстановку.

Нор Хенши стоял в расщелине между скалами, в которой лежало несколько трупов, держал Алину за волосы спиной к себе, прикрываясь ею, и легко водил ножом ей по горлу. Принцесса, с кровоточащей ссадиной и синяками на лице смотрела на Тротта огромными сухими глазами, в которых плескались страх, боль и безнадежность. Вокруг стояли наемники, целясь в Макса из арбалетов.

— Хорошо, — прищурился ловчий, толкая Алину назад. Ее тут же схватили за руки, а Хенши махнул кому-то, и Макс не успел дернуться — на него напрыгнули сверху, завалили на землю, ударили по голове, и он потерял сознание.

Алина, схваченная двумя наемниками, видела, как падает лорд Тротт, как его, уже не реагирующего, с хохотом пинают, как вяжут, приматывая к телу крылья, руки, и кусала губы, чтобы не разрыдаться.

Все из-за нее. Она попалась, и теперь их обоих убьют.

— Отрубить бы крылья, нор Хенши? — с надеждой крикнул один из тех, что вязал.

— Он принадлежит тха-нору Венши, — резко прервал его тот, кого назвали Хенши. — До последнего пера. Ему и рубить.

— А девку-то попробовать можно? — подал голос второй, мясистый, как откормленный боров. Алина застыла, а он почмокал губами, облизнулся. — Все равно в храме зарежут, а так хоть нас до этого порадует.

Нор Хенши повернулся к принцессе, окинул задумчивым взглядом, взяв за подбородок, и, когда она дернулась назад, легко шлепнул по щеке.

— Ящерица дикая, — сказал он с насмешкой и уже громко, в сторону наемника, произнес: — Шлюхами обойдешься. Эта девка для богов. Может, тронешь, а они потом разгневаются и тебя кишками наружу вывернут. Хочешь рискнуть?

— Нет, нет, — отмахнулся наемник в ужасе и сделал какой-то знак. Крякнул, поднимая связанного бессознательного Тротта на плечо.

— Куда его, нор?

Хенши посмотрел на сумеречные небеса, на пылающий горизонт, снова кинул взгляд на Алинку.

— На моего раньяра, — решил он. — И девку тоже. Неохота лететь в ночь, но колдуна нужно заковать прежде, чем очнется и сможет колдовать. Притащите сюда крылатых, накормлю раньяра этой падалью. Не хочу, чтобы уснул по дороге.

Алинку и Тротта привязали к спине "стрекозы", и принцесса, вжатая щекой в жесткий хитин, коснулась языком разбитой губы и прерывисто вздохнула. Лорда Макса она не видела. Очень хотелось пить, от навалившейся слабости кружилась голова. Раньяр взлетел, и Алина смотрела невидящими глазами на закатный лес, на темный горизонт с дальними пятнами вулканов. На нее накатило странное забытье: только что она наблюдала садящееся солнце и вот уже они летят в темноте под двумя сияющими лунами, которые позволяют видеть и лес, и подсвеченные вулканами красноватые облака, сместившиеся далеко назад. Раньяр летел медленно и даже жужжал как-то сонно, то и дело пытаясь опуститься к лесу; Хенши пресекал это, подгоняя инсектоида резкими окриками.

Алина пыталась придумать, что делать дальше, и не могла. Мозг отказывался работать, и так много в ней было страха и отчаяния, судорожных мыслей, жалости к Тротту, молитв и невыплаканных слез, что в какой-то момент ее сознание просто отключилось.

А очнулась она, когда ее грубо дернули за крыло, разрезая веревки, и бросили на землю. И под ударивший по ушам гогот облили водой.

Принцесса, моргая и сжавшись, хватала ртом воду, облизывая ее с лица и рук, затем оглянулась. Рядом с ней опустилась лапа "стрекозы", и Алинка поползла назад, чтобы не быть раздавленной. Было утро, и небеса над головой наливались сталью. Воняло муравьиной кислотой, дымом, помоями. Вокруг собирались наемники, страшные, с жестокими ухмыляющимися рожами; они глазели на нее, толкая друг друга локтями, приседая, присвистывая; говорили, точнее, орали все одновременно, и принцесса почти ничего не могла разобрать. За их спинами виднелись крепостные стены и приземистый замок с плоской крышей.

Она, дезориентированная, едва соображающая от паники, вздрогнула — со спины раньяра под одобрительный ор сбросили лорда Макса, сверху спрыгнул Хенши, плюнул прямо на пленника, взял нож. Неужели его прямо сейчас убьют?

Алина дернулась туда — но к ней подобрался один из нейров, схватил за крыло — и она шарахнулась от него, вскочила на ноги. Ее поймал другой, бросил, извивающуюся, колотящую ногами в центр круга, образовавшегося из наемников, и те захохотали, то дергая ее на себя, то толкая от одного к другому. Один толкнул слишком сильно — Алинка упала, задыхаясь от страха и ярости, подняла голову: Тротта за спинами ловчих освободили от веревок и, подхватив под руки, потащили в сторону. Крылья и ноги его безвольно волочились по грязи. Алина снова бросилась за ним, но наткнулась на лапы мужика с перекошенной рожей и гнилыми зубами, увернулась, почти проскользнув мимо опешивших наемников — но тут они очнулись, ее схватили и, вывернув руку, снова швырнули на землю.

Кривляющиеся, гогочущие. Ей было больно, очень страшно, и сердце колотилось так, что вздохнуть было невозможно. Она выдохнула, отползая от очередного приближающегося ублюдка, попыталась обернуться в птицу — но кровь не откликалась, и не теплели кончики пальцев, как перед ударом плетьми. И она сделала, что могла, — зачерпнула горстью грязь и швырнула склонившемуся над ней нейру в лицо, а потом, развернувшись, побежала от него, но он с ругательствами схватил ее сзади, снова заламывая руки.

— Сорочку сдерни с нее, — крикнул кто-то, и наемник потянул вверх тонкую ткань. Алинка через боль в руке развернулась, двинула коленом ему между ног и отскочила, затравленно озираясь. Ловчий корчился, остальные сгибались от смеха, тыкая в неудачника пальцами. К ней двинулся второй, расставив руки, она сжалась и почти зашипела, готовая кусаться и драться до последнего, когда все вдруг замолчали и склонились в поклонах.

— Тха-нор Венши, тха-нор Венши, — со страхом и благоговением бормотали наемники.

В круг вступил огромный человек, похожий на быка: с тяжелым квадратным лицом и патлами темных волос на плечах, сам мощный и широкий, одетый в кожаные штаны и тунику до колен. На толстой шее его блестел золотой обруч, на запястья и над локтями были надеты браслеты прямо поверх рукавов. На поясе висели нож и топорик.

Мужчина был ростом с Матвея, только по Матвею видно было, что он добрый. А здесь стоило только посмотреть на холодные глубоко посаженные глаза и жестокую складку у рта, чтобы понять, — этот не знает доброты.

Алина замерла, наблюдая, как он приближается. Он один внушал больше страха, чем все окружающие. Мужчина остановился, глядя на нее, протянул огромную руку, сжал крыло, дернул за пух.

— Наконец-то, — и голос его был похож на рев, а в глазах мелькала жестокость. — Хенши, получишь все золото, что отдадут за нее жрецы.

— Я не за золото служу тебе, тха-нор, — почтительно откликнулся ловчий. Тха-нор отмахнулся, подергал Алинкины волосы, будто она была неживой, и, держа за затылок, потянул ее подбородок вниз, заставляя открыть рот. Сунул туда палец, провел по зубам — ее чуть не стошнило, и она попыталась укусить его. Но Венши, не дернувшись, сжал второй рукой ее шею — и она придушенно задышала, а он невозмутимо убрал палец изо рта и хмыкнул.

— Баба как баба, только красивая, здоровая, да еще и с крыльями, — он вдруг оттянул край сорочки, заглянул туда и огромной рукой стиснул ей грудь. Принцесса забилась, отшатываясь и закрываясь крыльями. Он ее не удерживал, расхохотался, как над забавным зверьком.

— Она Йешти зарезала, — сообщил нор Хенши. — Осторожней, тха-нор. Совсем дикая.

— Чтоб я еще баб опасался, — продолжая смеяться, отмахнулся хозяин замка. — А диких я люблю, дикие на ложе слаще покорных. Было бы время… хотя. — Он с жадным интересом посмотрел на Алинку и повернулся к нору. — Хенши, пошли вестника жрецам, пусть прилетают, забирают. А я сначала со второй твоей добычей поговорю, — в голосе его появилось хищное предвкушение, — а потом и с этой потолкую. Колдун ее распечатать уже наверняка успел, так что не убудет и боги не обидятся. Да, девка? — и он, притянув к себе Алинку, с жадностью впился губами ей в шею — а потом отшвырнул на землю, отворачиваясь в ту сторону, куда утащили лорда Тротта. Перед его взглядом расступились наемники — и он довольно похлопал себя по бедрам, снимая с пояса топорик, и направился вперед.

Тротта бросили на землю у стены замка, и он лежал на боку со связанными руками и ногами, лицом в грязи. Тха-нор подошел ближе, деловито поднял одно крыло, замахнулся — и Алина зажмурилась, каменея от знакомых уже звуков разрубаемой плоти. Ее трясло, и хотелось кинуться вперед, но ноги не могли сделать и шага. Охранник, приставленный к ней, и не удерживал ее особо, видимо, захваченный кровавым зрелищем.

Рубил тха-нор долго, с удовольствием покрякивая, и она все это время тяжело дышала и не смотрела туда. А когда наступила тишина, все же взглянула и всхлипнула от ужаса.

Лорда Макса растянули на серой стене крепости у самой земли, заковав шею, ноги и руки в каменные кандалы. Крылья лежали перед ним, а по стене за его спиной текла кровь. Он все еще был без сознания — голова безвольно клонилась на грудь, и по жесту тха-нора на него вылили колоду воды. А потом еще одну.

И инляндец, наконец, зашевелился и открыл мутные глаза.

Макс Тротт не сразу понял, где он. И не сразу вспомнил. По лицу текла вода, тело было наполнено болью, голова гудела, отзываясь мучительными вспышками на движения глазных яблок. Горели места ранений, горела спина. Регенерация уже началась, и тело зудело, но сил явно было недостаточно. Перед глазами все расплывалось — он дернул головой, чтобы прийти в себя, и его вырвало горячей желчью, обжегшей и горло, и губы. Он выплюнул остатки и закашлялся, едва не теряя сознание от боли.

— Мне нужно, чтобы он видел, кто его убьет, — раздался раздраженный рев. — И не сдох раньше. Еще воды.

Его снова облили, и туман перед глазами наконец-то начал рассеиваться. И Макс увидел — и свои крылья, и огромного тха-нора, и принцессу далеко за его спиной, прижавшую руку к губам, чтобы не закричать, удерживаемую одним из ловчих, — испуганную, измученную, но живую. И толпу наемников, которые подходили все ближе, глядя на него со злорадством и тщательно скрываемым страхом. Привязанных охонгов и раньяров у стен, одного улетающего раньяра и даже одного тха-охонга, чья огромная башка возвышалась за крепостью.

Макс медленно — от движений снова подступила тошнота — повернул голову в одну сторону, в другую. Он висел на стене, и руки его были закованы в каменные кандалы, скрепленные каменными же колышками.

— Я подготовился к твоему появлению, как видишь, — довольно проговорил тха-нор, принимая из рук одного из наемников кнут. — Все на свете гниет, кроме камня, так что эти украшения для тебя. Камень ты не сможешь рассыпать прахом. И вынуть тебя отсюда можно только по частям. Что я потом и сделаю.

Макс перевел взгляд на Алину — она смотрела на него с отчаянием и надеждой, и он, не в силах вынести ее испуганный взгляд, опустил глаза. Он не знал, как ее спасти. И не знал, как выбраться. Даже если сейчас призвать Дезеиды — он не сумеет так вывернуть ладонь, чтобы разрезать камень.

"Отец".

Молчание.

"Отец"

Где-то на краю сознания слабо колыхнулась темная прохлада и затихла.

"Помоги. Пожалуйста. Не мне — ей. Помоги"

Молчание.

Раздался свист — кнут вспорол кожу на животе, и Макс, оскалившись от боли, дернул лицо к небу. Тха-нор подошел вплотную к нему, провел рукой по ране, с удовольствием облизал ладонь. В глазах его разгорались огоньки садистского безумия.

— Я Венши, сын убитого тобой Ранши, — он с силой кулаком ударил Макса в лицо, затем — в живот, и склонился ближе, словно вдыхая его тяжелый стон. — За отца ты будешь умирать медленно и очень больно, колдун.

Отошел, взмахнул кнутом — и снова обжигающая боль по груди, от которой вышибает дыхание, темнеет в глазах и рвутся мышцы, потому что тело пытается спастись. Макс, отдышавшись, опять нашел взглядом принцессу. Она, не отрываясь, смотрела на него, и по щекам ее беззвучно катились слезы.

Боги, девочка, как же вытащить тебя?

— Зачем тебе убивать меня, тха-нор? — спросил он, пытаясь выиграть время. Голос был похож на карканье. — Отца ты не вернешь, а я знаю, где лежат слитки золота размером с голову охонга, волшебные камни, в которых можно видеть будущее. Могу показать их тебе.

Вот так… если пойдет за золотом, можно сбежать… найти ее…

— Золото у меня есть, а будущее я тебе и так могу предсказать, — расхохотался Венши, размахиваясь. — Ты умрешь сегодня, колдун. А если бы ты мог его видеть, ты бы не попался.

Свистнул кнут — раз, два. Макс застонал — каждый следующий удар ложился поверх предыдущего, принося все большую боль. Замолчал, хватая ртом воздух, судорожно оглядывая двор. Ворота открыты. У стены за спиной Алины охонги. На нее уже почти не обращают внимания — столпились вокруг тха-нора, жадно смотрят, подхохатывают, ставки делают, сколько пленник продержится, не сдохнет. Ее страж тоже смотрит завороженно и не держит принцессу. Стражники с ворот спустились вниз, подошли к толпе — не хотят пропускать потеху. Если ей удастся сесть верхом… как, как ей удастся?

— Что-то ты плохо кричишь, — сказал Венши, растягивая слова. — Принесите жаровню. Пора припечь и посмолить его.

Макс снова посмотрел на Алину. Настойчиво, в глаза. Перевел взгляд на ворота — и она оглянулась. И испуганно посмотрела на него.

Иди, девочка. Быстро. Я отвлеку.

Она неуверенно сделала шаг назад, и Макс едва заметно кивнул. Еще шаг. Никто на нее не смотрел, даже Хенши — только на него.

— Я знаю пещеру, — сказал он громко. — Там столько золота, что хватит слитками обложить твердыню в три слоя, и еще останется. С таким приданым можно и на внучке императора жениться…

Шаг, еще шаг. Замерла. Безумие, конечно. До ворот далеко. Но вдруг получится?

— И вторую знаю. Там рубины размером с кулак и изумруды с глаз раньяра.

Наемники возбужденно загалдели. Принцесса сделала еще несколько шагов.

— А еще есть у меня десять волшебных трав, могу я из них приготовить зелье. Выпьет обычный человек — станет могучим, как тха-охонг, и будет жить двести оборотов лун, выпьет тха-нор — и станет бессмертным…

Алина была уже на полпути к воротам. Ловчие и сам тха-нор смотрели на Макса с жадностью, с возбуждением, а она бежала к воротам.

Еще, еще, быстрее, девочка, быстрее.

— И есть у меня в лесу клад, а в нем волшебные семена и орехи — кинешь маленькое семя, вырастет дом, кинешь орех — поднимется замок…

Макс говорил так, как никогда в жизни не говорил, убеждал, забалтывал, завораживал. Ей до ворот оставалось шагов тридцать… двадцать… и он уже почти поверил, что ускользнет, когда из замка выскользнул наемник с дымящей жаровней в руках, застыл, увидев принцессу, — и заорал, тыкая в нее пальцем. А она, обернувшись, понеслась быстрее стрелы — и выбежала за ворота.

Тротт затаил дыхание, сам рванулся со стены, застонал от бессилия и понимания, что будет дальше. Наемники бросились в погоню. Побежали пешие, несколько ловчих вскочили на охонгов. Тха-нор, сплюнув и заревев, с яростью зарубил топором упустившего ее наемника и стражников, спустившихся со стен — их тела потащили к заверещавшим, почуявшим кровь охонгам.

Сквозь ворота было видно, как удаляется легкая фигурка, несется, как птичка, петляет, уходя из зоны видимости и снова возвращаясь в нее, — бежит быстрее ветра, но охонги настигают ее, загоняя, как зайца, ловчие набрасывают сеть, сбивая на ходу, — и она катится по земле, барахтаясь в путах. Макс облизывал губы, пытался призвать Источник — но он все молчал, и камень не поддавался тлению.

Принцессу вернули, раскрасневшуюся, пыльную, тяжело дышащую, — сволокли с охонга, разрезали сети, поставив перед раздраженным, постукивающим себя кнутом по бедру тха-нором, и он, размахнувшись, ударил ее ладонью по лицу. Алинка упала, сжалась на земле, закрываясь руками и крыльями — и ее снова вздернули на ноги. Губы были разбиты, из носа ее шла кровь.

Макс судорожно вздохнул, оскалился от ударившего по нервам кровного поиска. Тело сводило от боли, но сильнее всего болело внутри. Сердце.

— Попробуешь еще — убью, — пообещал Венши, склонившись над ней и схватив за волосы, — не посмотрю, что жрецам обещана. Поняла? — он толкнул ее к одному из наемников. — Следи, глаз не своди. А ты, — он обернулся к Максу, — вот почему болтал? Ну, хорошо. Язык я тебе выжгу первым.

Он схватил с жаровни раскаленный прут, двинулся к Тротту. Макс затих, дергая руками в кандалах. Принцесса тяжело дышала, сжавшись в руках наемника. Тха-нор уже тянулся к Тротту прутом, когда она повисла на руках опешившего ловчего и, ровно как Макс ее учил, ударила затылком охраннику в лицо. А вырвавшись, с криком "не трогайте его" прыгнула на спину тха-нору и вцепилась пальцами в его глаза. Он заревел, выронил прут, отдирая от себя принцессу, отшвырнул ее — но Алина, как маленький взбесившийся зверек, снова прыгнула, уворачиваясь от наемников, поднырнула под убийственный замах — и, дернув из ножен на поясе Венши нож, ткнула им неуклюже, криво, зажмурившись и с отчаянным рычанием.

— Ах ты тварь, — заорал тха-нор, отшвыривая ее ударом по лицу и выдергивая из бока оружие, — у нее не получилось нанести серьезную рану. Глаза его были красные, безумные — и он, шагнув к отползающей Алинке, пнул тяжелым сапогом ей по ребрам, затем еще раз и еще. Она, задохнувшись, перекатилась от боли на живот — и он схватил ее за волосы, выгнул, наступая на крылья — раздался хруст тонких косточек и девичий крик.

— Отродье крылатое, — Венши вздернул ее вверх, снова ударил по лицу. — Пощупать меня решила, да? Ну, я тебе сейчас пощупаю, — он рванул сорочку, разрывая ее спереди.

Мелькнула маленькая грудь, светлая кожа — и принцесса, извиваясь, царапаясь, будто свирепея от каждого удара и от боли — хотя инстинкт должен был подсказать сжаться, защищаться, — полетела на землю. Изо рта ее шла кровь. Макс дергался в кандалах, почти ломая руки от бессилия. По жилам бежал холод, изо рта вырывалось даже не рычание — вой.

— Тха-нор, — обеспокоенно крикнул нор Хенши. — В храм ее нужно доставить живой.

Венши на миг оглянулся — перекошенное лицо, безумные глаза — и зарычал, наваливаясь на Алину. Принцесса ударила его ногой — и он схватил ее за горло. Она захрипела, давясь — а Макс со свистом потянул воздух, напоенный запахом ее крови, не в силах протолкнуть его в легкие, и вдруг вдохнул полной грудью, наполняясь только одним инстинктом — защитить ее. В глаза плеснуло тьмой, и он увидел, как начинают светиться силуэты всех людей вокруг, а тело принцессы, просвечивающее сквозь дымку тела тха-нора, пылает чернотой, в которой жидким золотым огнем пульсирует паутина вен, артерий и капилляров.

Тротт вдохнул еще раз, и еще — кровный поиск усилился тысячекратно, словно выламывая его кости, превращая их в лед — и он закричал, глядя в распахнутые глаза Богуславской, на которой тха-нор рвал одежду. Закричал, как раненое животное, втягивая в себя ее огонь и сгорая в нем, чувствуя, как питается пламенем его тьма, как расширяется она, клубясь и кипя… И еще раз втянул напоенный запахом крови воздух — и невыносимо, мучительно, ужасающе огромная тьма вырвалась из его тела с первым же выдохом, оставив его оглушенным и пустым.

Первая леденящая темная волна обратила в прах ловчих и инсектоидов, заставила землю истлеть до серой пыли и ушла далеко за стены твердыни, вторая — покрыла камни сетью трещин. А третья, болезненная и изматывающая, рассыпала стены каменным прахом, бросив Тротта на землю. Только стояла твердыня — и посыпалась, как песчаная от суховея, потекла от легкого ветерка. Потому что даже камни могут стареть и превращаться в прах. На это просто нужно больше времени.

Макс, едва двигающийся и не способный удивляться, подошел к принцессе, опустился перед ней на колени. Каким-то чудом на нем и на ней сохранились остатки одежды, хотя вокруг было уничтожено все. На ребрах принцессы под слоем пыли, в которую превратился тха-нор, наливалась черным гематома, и сама она вся была в синяках — и судорожно, хрипло дышала, глядя на него затуманенными от боли глазами. Изо рта и из носа ее шла кровь.

— Все? — прохрипела она, кривя разбитые губы то ли в улыбке, то ли в гримасе боли.

— Все, Алина, — сказал он сдавленно, ласково оттирая от пыли ее лицо, касаясь шеи, светлых волос. Глаза щипало, и хотелось скулить, как собаке. — Все, Алина. Все хорошо.

— Я так хочу пить, — прошептала она и потеряла сознание.

В глазах защипало сильнее. Сжало в груди, и Макс затряс головой, давясь от спазма в сердце и сведенного горла. Потер лицо — оно было мокрым, попробовал вздохнуть, — и над грудой каменного праха понеслись сдавленные лающие звуки, глухие, словно плачущий вырывал, выскребывал из себя боль и никак не мог остановиться.

Тротт долго нес принцессу прочь от твердыни, прижимая к себе и баюкая, как ребенка. Сломанные крылья ее касались земли, но он не мог их придержать, опасаясь, что, если наклонится, упадет вместе с ней и не сможет подняться. Кровный поиск словно выгорел, и с ним сгорели все силы. В глазах темнело, а Макс все шел, направляясь туда, где за границей обращенной в прах земли начинался зеленый лес и знакомые ему земли.

В лесу он быстро нашел родник, положил принцессу на мхи и начал дрожащими от слабости и напряжения руками умывать ее. Прощупал ее раны, приказывая себе отстраниться от эмоций. Самое опасное — это сломанные ребра и, похоже, проткнутое легкое, и как это исправить с каплями силы и угасающим Источником, он пока не представлял. Еще раз набрал в ладони воды, еще раз умыл ей лицо, словно это могло убрать с него синяки и ссадины. Алина приоткрыла глаза, потянувшись за его рукой, — и застонала, закашлялась.

— Не надо, не двигайтесь, — проговорил он, придерживая ее и поворачивая голову набок, чтобы не захлебнулась.

— Мне так больно, лорд Тротт… — шепнула она. Голос ее был лихорадочным, глаза блестели. На губах пузырилась кровь.

— Да, — сказал он сдавленно, потому что не знал, что сказать. — Я сейчас полечу вас, Алина. Все будет хорошо.

Она будто не слышала его и, кажется, не видела.

— Так больно… — прошептала едва слышно. Глаза ее снова закатились.

Тротт положил руку ей на ребра, попытался вытащить из себя крохи оставшейся силы. Под ладонью похолодело совсем немного — так и царапину не вылечишь, не то что сломанное ребро. Макс отшатнулся, плеснул воды уже себе в лицо — мозг его перебирал решения и не находил их. Боги, боги… неужели нужно было спастись, только чтобы потерять ее сейчас?

У него нет силы вылечить. Но ведь в ней тоже есть кровь Жреца. Есть же. Нужно только заставить ее использовать свои силы.

— Алина, очнитесь. Алина.

Глаза ее под веками дернулись, но она не ответила. Пощупал пульс — он бился редко, словно с неохотой, и она казалась все бледнее.

— Девочка… — он гладил ее по щеке, сжимал ладонь, — девочка моя хорошая. Взгляни на меня. Нужно немного помочь мне…

Она не реагировала.

— Богуславская, — рявкнул он тяжело — и принцесса вдруг открыла мутные глаза, посмотрела на него взглядом смертельно уставшего умирающего человека.

— У вас все хорошо, — сказал он с нажимом, удерживая ее взгляд. — Совсем легкие раны. Больше болит. Покажите мне, где болит. В районе ребер. Сосредоточьтесь на боли здесь, — он положил ее руку на рану.

Губы ее скривились, по щекам потекли слезы. Голос был неслышимым.

— Н-не могу, лорд Тротт, — ее слов было почти не разобрать. — Тяжело. Больно.

— Надо, — уговаривал он ее, сглатывая сухим горлом. Он ничего не чувствовал под рукой. — Надо, Богуславская. Вы сильная. Сильная отважная девочка. Сосредоточьтесь. Я вылечу вас. Просто покажите мне, где лечить.

Она снова начала задыхаться, глаза ее закатывались.

— Нет, нет, Алина, нет, — он склонился ниже, к ее уху, не обращая внимания на боль в собственном теле. — Нельзя. Алина, Алина… вы спасли нас, нужно еще немножко потерпеть. Вы все можете. Пожалуйста, девочка. Помоги мне. Пожалуйста. — Тротт схватил ее за руку, положил на сломанные ребра, прижал своей.

— Холод, — уговаривал он — принцесса смотрела в небо, и только по редкому морганию было понятно, что она еще в сознании, — почувствуйте холод. Где болит?

Алинка выгнулась, рвано выдохнула — и он сжал ее пальцы, наконец-то ощущая легкий холодок под ребрами.

— Молодец, девочка, да, вот так… — схватил за плечи второй рукой, притянул к себе, пытаясь удержать целительную волну, усилить — и тут принцесса выдохнула второй раз, и от ее тела вместо прохлады вдруг опять ударил поток невыносимого и чудесного жара, заставляя Тротта жадно, захлебываясь, стонать ей в шею. Он впитывал пламя и ощущал, как из срубов на спине с болью пробиваются новые крылья, как затягиваются раны и проясняется голова.

Когда Макс положил принцессу на землю, она снова была без сознания. Он посмотрел на свои полупрозрачные руки — и затем быстро и спокойно, словно эмоции остались где-то за гранью, запустил пальцы Алине в грудь и, нащупав сломанные ребра, соединил и срастил их края, восстановил пробитое легкое, убрав из него сгустки крови. Срастил крылья, залечил ушибы и ссадины — и, когда руки стали материальными, без сил свалился рядом с принцессой.

Алина пошевелилась. От нее снова веяло невыносимым жаром. Повернула к Тротту голову — глаза ее были чистыми, здоровыми, улыбнулась бледными губами и протянула к нему руку. Он кое-как сел, сгреб ее в объятия и сжал — девочку, которая пролезла ему в сердце и стала дороже всего и всех в двух мирах. Живую девочку, которая кинулась с ножом на заведомо сильнейшего противника, чтобы защитить его, Макса.

— Все? — снова спросила она хрипло.

— Все, теперь точно все, — пробормотал он, невесомо целуя ее в висок. — Вы вся горите, Алина. Что это?

— Не знаю, — прошептала она. — Не могу это контролировать.

Жар стал опаляющим, и принцесса рвано выдохнула Максу в плечо. Огненный кокон окутал их обоих, и Тротт опять застонал от притока тьмы, заставившей его тело заледенеть. Закричала и Алина, выгибаясь в его руках и судорожно поджимая свои крылья, которые на глазах покрывались черными перьями, — и ее огонь наконец-то иссяк, оставив их, измученных, опустошенных, лежать, сжимая друг друга в объятиях в нескольких сотнях шагов от обращенной в прах земли.