Тридцатое марта, Дармоншир, Марина

Нас с леди Шарлоттой и Маргаретой эвакуировали в Виндерс, столицу Дармоншира через полчаса после нашего с Люком разговора. Жак Леймин, сопровождаемый командиром моей личной гвардии Осокиным, нашел меня в операционной, когда я медленно — от усталости и накатившей тошноты — приводила ее в порядок. В карманах халата лежал мешочек с иглами — я теперь всегда носила его с собой — и телефон, и я периодически замирала, прислушиваясь. Мне все казалось, что Люк сейчас еще позвонит.

Но когда на фортах глухо заговорила артиллерия, я поняла — началось. Теперь точно началось. И он не позвонит.

Старик Леймин был категоричен:

— Его светлость отдал приказ на эвакуацию, — сказал он, устрашающе вращая глазами, — леди Дармоншир, у вас есть десять минут на сборы.

Капитан Осокин остался у входа в лечебное отделение, рядом с постоянно сопровождавшими меня гвардейцами, как будто опасался, что я могу сбежать. Впрочем, его опасения были обоснованы.

Большую часть отведенного времени я потратила на то, чтобы закончить работу и положить инструменты в стерилизатор, а остальные — на спешное прощание с коллегами, теми, кто не был занят с больными. Никто не осуждал меня, но так невыносимо стыдно мне не было никогда. Покидать госпиталь и людей, которым мы обещали защиту, — как будто моя жизнь стоила больше, чем их. Мы сработались с ними, сроднились, и теперь я бежала, оставляя их на линии фронта.

— Простите, — прошептала я, сжимая сухую ладонь доктора Лео Кастера. Глаза его были красными от недосыпа, пах он лекарствами, и, глядя на него, я снова впала в состояние отчаяния. Все разумные доводы, которые я приводила себе ранее, вылетели из головы. Я не могу уехать. Как я могу?

"Ты обещала".

Я как-нибудь уговорю Люка. И Леймина. Люк должен понять… должен.

Мне стало не хватать кислорода, я судорожно вздохнула раз, другой — и тут доктор Кастер крепко сжал мою руку в ответ.

— Немедленно отправляйтесь, Марина Михайловна, — строго сказал он. — И не корите себя, не забывайте, что вы отвечаете не только за себя, но и за ребенка. Вам давно следовало прекратить практику с вашим токсикозом, поэтому как ваш врач и как ваш, надеюсь, друг, я рад, что вы уезжаете.

Я снова вздохнула, глотая подступающие злые и виноватые слезы, но мысль о ребенке — и о Полине, которая тоже зависит от меня, — привела меня в чувство. И заставила вспомнить, почему я пообещала Люку уехать.

Потому что от моего мужа сейчас зависит судьба сотен тысяч людей. И если враги прорвутся к замку и захватят меня, они смогут заставить его сдаться. А это означает конец сопротивления. Это значит, что Люка убьют.

Совсем недавно, после моего побега на выручку к Кате, Василина бросила мне в лицо, что реши заговорщики шантажировать ее, и ей бы пришлось выбирать между троном и мной. Возможно, я была неправа — ведь в результате и Катю спас Свидерский без моего участия (или она его, что вернее), из-за меня пострадали гвардейцы и едва не погибли Март с друзьями, но я прекрасно понимала, что никто не позволит королеве рисковать собой или страной ради сестры, особенно такой дурной. А вот Люк, без сомнения, рискнет всем ради меня. Все отдаст, и жизнь в том числе.

Как и я. Так разве я могу подвести его?

— Пора, ваша светлость, — негромко позвал от двери капитан Осокин.

Я, кивнув, поцеловала доктора Лео в щеку — за попытку снять груз с моей совести, — а затем внезапно для себя расцеловала и остальных. И в сопровождении гвардейцев вышла из лечебного отделения.

Единственное, что утешало меня, — здесь оставался Леймин с охраной, и для медперсонала были подготовлены пути отступления. Детей, по нашему с леди Лоттой настоянию, должны были вывезти на автобусе одновременно с нами и разместить в герцогском доме, слуг, тех, кто не занят был в госпитале, увозили следом. Легких раненых уже начали транспортировать в дальние больницы герцогства. Но тяжелых трогать было нельзя, и госпиталь оставался работать до последнего.

Я прямо в халате прошла по коридору к нашему "детскому саду" — леди Лотта отдавала последние распоряжения нянечкам, срочно собирающих детей в дорогу, и глаза ее были тревожными. Она передала рыдающего рыжего мальчишку лет двух, вцепившегося в нее, помощнице, погладила его по голове и что-то ласково сказала — пацан замолчал, серьезно кивнул, и свекровь последовала за мной. У черной лестницы нас уже ждали Рита и личные горничные. Сумки с самым необходимым были давно собраны, и мы быстро прошли по подземному ходу к приготовленному для нас пассажирскому листолету.

Улетая, с высоты я видела далекие башни Третьего форта, где сейчас находился Люк. На них тучей надвигались раньяры — и зло и тяжело продолжали грохотать орудия. Видела я и автобусы, в которые грузили детей; гвардейцев — они должны были выехать за мной, — раненых и слуг, столпившихся на крыльце замка. Как бы я ни утешала себя, какие бы разумные доводы ни приводила — это было слишком похоже на постыдное бегство. И я, глядя из кабины листолета на удаляющийся замок, поклялась, что вернусь сюда сразу же, как отступит враг. Как только Люк заставит его отступить.

Герцогский дом встретил нас запахом векового камня и старого дерева. Он стоял в центре столицы, большой, простой, крепкий, вросший в землю: серые стены проглядывали сквозь пышный вьюнок, что оплетал колонны крыльца с треугольной крышей, поднимался до третьего этажа дома, а кое-где и до крыши с десятком дымоходов, расступаясь вокруг высоких окон — около двадцати в ряд. Видимо, предки-Дармонширы предпочитали простоту и основательность. По инляндскому обыкновению фасад выходил на улицу, отделенный от нее лишь небольшим двориком и низкой оградой, зато за домом простирался огромный сад с цветущими деревьями. Здесь нам и предстояло обосноваться — а если враг все же проломит защиту фортов и двинется на Виндерс, нас должны были отправить на Маль-Серену.

Начало апреля, Виндерс, столица герцогства Дармоншир, Марина

— Марина Михайловна?

Я не ответила — в этот самый момент меня рвало в ванной, и общаться не было ни возможности, ни желания. Да и жить, если честно, не хотелось.

Когда перед глазами уже заплясали черные пятна, на запястье чуть похолодел брачный браслет — и наконец-то по телу быстрой змейкой проскользнула прохлада, пощекотав руку и впитавшись в виски. Отпустило, и я, склонившись над раковиной, плеснула в лицо воды и посмотрела в зеркало. Красные глаза, белые губы, волосы, влажные от испарины. Красавица.

— И почему бы тебе не действовать заранее? — пробормотала я злобненько, подняв руку и разглядывая кусающую себя за хвост платиновую змею. — Или для Целителя, если не пострадала, — считай, и беременна не была?

Сапфировые глаза украшения укоризненно блеснули, и я, тут же устыдившись хулы на мужниного первопредка (а еще больше испугавшись, что Инлий разгневается и браслет перестанет помогать), прикусила язык.

— Прости, Великий, — покаялась я в зеркало, снова наклоняясь умыться, — и спасибо.

Мне показалось, что потянуло ветерком, а когда я подняла голову, в глубинах зеркала мелькнула серебряная длинная тень. Я потрясла головой, пошатнувшись от слабости, вгляделась — но никаких теней там не было, и на меня взирало мое красноглазое отражение с всклокоченными волосами.

"Прекрасно. Только галлюцинаций тебе и не хватало".

Я продолжила мрачно умываться. Холодная вода окончательно привела меня в чувство, и я, почистив зубы, промокнула лицо полотенцем и вышла в спальню. Там суетилась Мария, уверенно перестилая постель. Взбила подушки и, чтобы протереть пыль, потянулась подвинуть мешочек с иглами, который лежал на прикроватной тумбочке.

— Не трогай, — предупредила я. Горничная обернулась, сочувственно вздохнув. Последнее время я стабильно вызывала у окружающих желание сочувственно вздыхать.

— Вызвать врача, ваша светлость?

— Не надо. Лучше дай мне яду, — буркнула я желчно, опускаясь в кресло у окна. Свежий воздух тоже приносил облегчение, поэтому несколько дней, которые мы пробыли в доме, я продолжала спать с открытыми окнами. Хорошо, что браслет унял тошноту — а если бы он еще умел убирать слабость, раздражительность и плаксивость, было бы еще лучше. Но увы. И как это мама прошла через это целых шесть раз?

— Ну-ну, — добродушно проговорила Мария. — От беременности еще никто не умирал, ваша светлость.

— Но я уверена, что убивал, — еще мрачнее откликнулась я и откинулась на спинку кресла. — Болтливых горничных так наверняка.

— Может, чаю? — привычно не обратила внимания на мою едкость эта бесстрашная женщина. — С солеными сухариками, ваша светлость…

Я представила себе сухарики, и меня замутило. Но по опыту нужно было немножко подождать — действие браслета потихоньку усиливалось, и минут через десять я могла уже поесть.

— Воды с лимоном, — приказала я. — И овсяной каши, Мария, только поскорее. И что там с просителями?

— Ждут, ваша светлость, — с неудовольствием высказалась горничная. — Но куда вам сейчас просители?

Я глубоко вдохнула и закрыла глаза.

— Скажи, я выйду через полчаса. Только сначала принеси мне поесть, Мария.

Браслет начал действовать в тот же день, в который состоялся наш с Люком разговор и нас эвакуировали — меня ужасно укачало в листолете, разболелась голова, и когда я уже готова была плакать от мигрени, змея на запястье налилась прохладой и все прошло. Но действовал он как-то выборочно. Приступы токсикоза не перестали меня мучить, я по-прежнему то и дело впадала в предобморочное состояние, но когда становилось совсем худо, брачная змейка давала мне короткую передышку. К моему счастью, стал он помогать и при вкалывании игл — это все еще было до слез больно, но не страшнее, чем в первый раз. Иначе, как чудом, я это назвать не могла.

Когда я за очередным семейным чаепитием поделилась новообретенной способностью с Маргаретой и леди Лоттой, свекровь, глянув на мое запястье, сказала:

— Верно, отец и мама говорили мне, что в крепком браке браслеты Дармонширов становятся лечебными. Но мама и так не страдала токсикозом, поэтому я знаю только о том, что они снимали головную боль.

— У меня таких браслетов не будет, — с завистью пробормотала Маргарета. — И вообще, Марина, глядя на твои страдания, я окончательно убедилась, что в брак вступают и детей заводят только сумасшедшие.

Леди Лотта огорченно вздохнула, а я буркнула:

— Спасибо, Рита. Я сама, на себя глядя, в этом убеждаюсь. Леди Шарлотта, если браслет должен помогать, то почему не действовал раньше?

— Может, ваш брак стал крепче? — деликатно предположила свекровь.

— Думаете, расстояние его укрепило? Тогда мне следует уехать в Тидусс. Заодно и вы от меня отдохнете, — съязвила я и тут же чуть не подавилась чаем, вспомнив, что в телефонном разговоре я первый раз после свадьбы сказала Люку, что люблю его. Леди Шарлотта мягко улыбалась, и я приложила ладонь к лицу и покачала головой. — Простите, леди Лотта. Кажется, я с каждым днем все злее и нетерпимее.

— Ничего, — сказала она понимающе. — Вот увидишь, закончится первый триместр, гормоны придут в порядок, и ты снова станешь сама собой, доброй и спокойной.

Я промолчала, что и в нормальном состоянии не сильно-то отличаюсь от себя нынешней. Незачем расстраивать свекровь. Она и так тревожна — ходит в домашнюю часовню, приносит жертвы всем богам, беззвучно шепчет молитвы. Двое детей на войне — нелегкое испытание.

Я же, оставшись без дела, вымотанная токсикозом, не находила себе места от слабости и тревоги. Майки Доулсон докладывал мне о делах в Вейне, и я каждый раз боролась с собой, чтобы не сорваться туда в ту же минуту. С Люком связи не было — он не звонил и не отвечал на звонки, но мы знали, что он жив. Не выходила на связь и Поля, хотя я чувствовала, что она жива, и, исправно вкалывая иглы, надеялась, что сестра скоро объявится. Немного отвлекали меня короткие разговоры с Марианом — голос его был так спокоен, когда он говорил, что Василина еще не вернулась, что я кожей ощущала, как невыносимо ему страшно за нее. Спасали и просители, которые каким-то образом прознали, что герцогиня Дармоншир переехала в столицу. Уже на второй день с раннего утра они молчаливо толпились у ворот дома. Простые люди смотрели на окна с тоскливой надеждой, и я не смогла отказать в приеме.

В остальное время я погружалась в бездну эмоциональной нестабильности: то на глазах вскипали злые слезы, и я готова была разрушить весь мир, то рвалась отправиться к Люку, чтобы хотя бы посмотреть на него, то напоминала себе, что он меня обидел, и лежала в кровати, равнодушная ко всему. Чтобы как-то еще отвлечься и не сойти с ума окончательно, я стала присоединяться к леди Лотте в часовне. Религиозного рвения во мне никогда не было, но после встречи с Красным стало как-то неловко игнорировать храм — будто избегаешь встречи с близким родственником, — а умиротворение обители успокаивало и меня. И я просила: Синюю — о благополучных родах, Зеленого — о том, чтобы все было в порядке с Полей. Белого я благодарила за браслет и заклинала помочь Люку. Говорила я и с Красным — о Василине, которой нужно вернуться, о Люке, которому нужно выиграть войну, обо всем на свете. Но Воин ни разу мне не ответил. Это понятно — у него, как и у других богов, наверняка были более важные дела.

Третье апреля, Люк

Его светлость очнулся в вязком тумане, слабый, как младенец. Зашарил руками вокруг, повернулся набок, не понимая, почему в ушах так грохочет. Зрение постепенно фокусировалось — маленькая, аскетично обставленная комната в комендатуре Третьего форта, ночник, виталист… Дармоншир сглотнул: под кожей мага пульсировала горячая сытная кровь.

— Очнулись, ваша светлость, — сказал дежурный с облегчением и направился к нему. Люк поморщился: голос ввинтился в виски ледяными копьями, а грохот — наконец-то стало понятно, что это работают орудия, — вибрировал, казалось, прямо в голове. Внутри разворачивался нестерпимый голод — герцог дернул руками, почувствовав, как вытягиваются когти, и сжал зубы.

— Не подходисс, — прошипел Люк. Маг жизни остановился, пригляделся — и лицо его стало испуганным. — Иди к двериссс. Сссколько я ссспал?

— Трое суток, ваша светлость, — виталист медленно и осторожно отступал к выходу. Кровь пульсировала так заманчиво, что Дармоншир закрыл глаза, отвернулся к стенке — бороться с голодом становилось все труднее.

— Что там ссснаружи?

— Иномирянам вчера пришло подкрепление. С утра атакуют. Пока держимся, — маг, очевидно, боялся, но все-таки профессионал в нем взял верх. — Милорд, я могу вам в вашем состоянии чем-то помочь?

— Нет. Прямо ссссейчас сскажи всем, чтобы ушли с моей дороги, — прошипел Люк, корчась на кровати. — Ссспряталисссссь. Иначессс будут сссжертвы…

Хлопнула дверь, послышались поспешные шаги, голоса. Дармоншир запрокинул голову, судорожно облизнулся и зашарил по тумбочке в поисках сигарет. Раз, два… топот ног, щелчок зажигалки… три, четыре, пять… затяжка. Голоса все дальше. Рокот артиллерии… шесть, семь… еще затяжка полной грудью, до темноты в глазах.

Люк смог досчитать до двадцати — а затем держаться стало невозможно, и он вывалился из дверей, вжимая в ладонь тлеющую сигарету и шатаясь. Сумел дойти до выхода из комендатуры — и, лизнув саднящий ожог, окинул взглядом пустой плац. Люди были рядом — затаившиеся за машинами, прижавшиеся к стенам, к башням, закрывшиеся в помещениях, тихие… он ощутил их страх, дыхание, ток крови. Мотнул головой, раскидывая руки, и поднялся в небо змеем воздуха, ревя от голода.

Его ослепило заходящее солнце — и он, на несколько мгновений придя в себя, изогнулся и завис высоко над укреплениями, раздраженно взбивая воздух хвостом. Над ним в легких перистых облаках, устилающих небо, начала образовываться воронка. Увидел он кипящее сражение, дым нефтяных полей, вспышки артиллерии на всех фортах, подлетающие комья земли и ошметки деревьев на местах взрывов, наступающую тьму охонгов, стаи раньяров, атакующих позиции защитников на засеках, и тха-охонгов, похожих на двигающиеся холмы. Люк на последних крохах воли заставил себя отвести взгляд от вновь засновавших по плацу солдат и понесся вправо — туда, где враги проломили оборону.

К стене между Четвертым и Пятым фортами уже выходила пятерка тха-охонгов, сопровождаемая парой сотен мелких собратьев. Раньяры бросались на башни, пытаясь уничтожить орудия, и, судя по тому, что одна из башен Четвертого форта была сплошь облеплена "стрекозами", ее защитники пали.

Отчаянно отбивающиеся военные на стенах форта увидели, как огромный полупрозрачный змей в потоках клубящегося ветра содрал с башни "стрекоз", отшвырнув их, а затем с невероятной скоростью облетел стаю раньяров по спирали — и чудовищ потянуло вверх и прочь от башен образовавшейся огромной воронкой. Смерч захватил двоих тха-охонгов и несколько десятков охонгов и с тяжелым гулом понесся обратно на позиции наступающих, а змей с высоты обрушился на одного из оставшихся гигантов. Искореженный инсектоид размером с грузовик, дергая жуткими лапами, взмыл в воздух, захваченный огромным клювом, — и в борьбе между змеиными зубами и хитином победили зубы. Защитники наблюдали, как сминается в пасти огромный визжащий инсектоид, — с треском лопалась броня, текла белесая слизь, а змей, снова рухнув на землю, ударил мордой с зажатым чудовищем о почву раз, другой… Тха-охонга разорвало на куски, и змей принялся с жадностью глотать его, дергая хвостом из стороны в сторону и сбивая нападающих мелких охонгов.

— Его светлость прилетел, его светлость, — неслось над стеной.

— Не зевай, он один, подсобляй, за тебя твое дело не сделает, — орали командиры, и оглушительно стрекотали пулеметы, и орудия били с новой силой.

Вдруг, перебивая рокот артиллерии, над полем боя пронесся странный хрипящий и булькающий звук. Так мог бы всхлипывать гигантский кит. Защитники замерли — огромный змей стоял, широко расставив кривые лапы, склонив шею, и оглушительно сипел и кхекал, как нажравшийся шерсти кот.

— Великий Инлий, неужто подавился? — с ужасом прошептал один из артиллеристов. — Не дай боги.

Змей все сипел и дергался, аж до закатившихся глаз, затем захрипел — и из зубасто-клювастой пасти вылетел облепленный слюнями огромный кусок хитиновой брони с передней охонговой лапой и остатками плоти. Чешуйчатый герцог с омерзением отшвырнул его и повернулся к оставшимся тха-охонгам, угрожающе шипя.

За полчаса было кончено и с раньярами, и с охонгами. У стены между Четвертым и Пятым фортами остались лежать три искореженные туши тха-охонгов: змей больше не пытался их жрать, зато то и дело дробил клювом и глотал мелких охонгов.

— Не отравился бы, — обеспокоенно сказал товарищу минометчик, залегший в сторонке — чтобы увлекшийся чешуйчатый союзник случайно не задел своих. — Они же ядовитые.

— Ничего, — бодро ответил ему сослуживец, — в Тидуссе вон и кузнечиков едят, и тараканов жареных… а это, считай, вообще креветка, только огромная.

— Так то жареных, — минометчик с сомнением смотрел на исчезающего в огромной пасти охонга. — Хотя… а давай-ка ему парочку поджарим.

И в сотне метров от завершающего уничтожение противника змея в общем грохоте зазвучали новые взрывы.

Люк, с омерзением повозив языком по земле, чтобы избавиться от привкуса муравьиной кислоты, снова поднялся в воздух. Наступление продолжалось, но прорывы больше нигде не угрожали — и он, прежде чем вернуться в Третий форт, понесся к морю. Потому что голод не отступил — сколько там было мяса на этих охонгах? На один зуб, да еще в желудке противное ощущение, будто набил его ореховой скорлупой, и из-за кислоты есть хочется еще больше.

Он нырнул в воду, тут же заметил добычу, а очнулся только на закате, под водой, с тушей дельфина в зубах. Вода была красной — и он сначала решил, что это заходящее солнце так окрасило море… но затем рассмотрел обрывки плоти и черных плавников, качающиеся на волнах, помотал башкой от сожаления и недоверия — похоже, он уничтожил целую стаю дельфинов.

С сытостью окончательно вернулась способность соображать почти по-человечески. Змей заглотил оставшуюся тушу — не пропадать же добру — и, отяжелевший, полетел обратно низко над морем.

Вот и еще один урок, который не успел ему дать Луциус Инландер. Потратил много сил — будь готов к тому, что, несмотря на подпитку в первородных ветрах и охоту, проспишь несколько суток, а после пробуждения будешь готов съесть любое живое существо, оказавшееся поблизости. Сколько, интересно, таких мелочей еще упущено — и сколько придется узнавать, рискуя своей шкурой и жизнями близких. Неудивительно, что старый змей был таким сухим и собранным и имел такой нелегкий характер. Опасность стать каннибалом кого угодно заставит держать себя и свою жизнь под контролем.

Люк досадливо зашипел — по волнам пробежала рябь, и он усилием воли взял себя в руки. Нельзя тратить силы. Уже видны башни фортов, и там все еще кипят бои — а он и так оставил своих людей без поддержки на трое суток. Чудо, что они продержались это время, и страшно себе представить потери.

Небо стремительно темнело, и орудия били все реже. Все же хорошо, что темнота дает им преимущество перед иномирянами.

Люк невидимым сделал круг над укреплениями, уже трезво оценив позиции противника — враги так и наступали на отрезке между Первым и Восьмым фортами, — и когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, направился к Третьему форту. Ветра неслись с ним нос в нос, толкались в бока ледяными порывами, как молодые барашки — радовались и приглашали поиграть. Но не время было для игр.

Люк начал снижаться к воротам форта, когда слева вдруг пахнуло стылостью и тьмой. Он повернулся — и тут по морде его мазнула крылом странная длинная змеептица, похожая на уже виденные им тени. Мазнула и растворилась в ночи.

Вернувшегося герцога в форте встречали опасливыми взглядами — но не шарахались, видимо, рассудив, что если раньше не сожрал, то сейчас и подавно не станет. Редко огрызались орудия, где-то далеко за стенами слышны были звуки пулеметных очередей и визг охонгов.

Полковник Майлз, выйдя из дверей комендатуры, поспешил Люку навстречу. Лицо командующего фронтом с одной стороны было ободранным и опухшим, и рукой он двигал с осторожностью, но в целом выглядел бодро.

— Я решил, что вам понадобится, — проговорил он как-то слишком громко, протягивая Люку сигареты, и осмотрел его с головы до пят, словно ожидая увидеть чешую и клыки с когтями. Дармоншир тоже посмотрел на себя: босиком, в мятых брюках, в которых он завалился спать, в несвежей рубашке. Поморщился и с удовольствием закурил.

— Как это вас угораздило? — спросил он, указывая на лицо командира.

— Контузило, ваша светлость, — громко ответил Майлз, и теперь стало понятно, почему он так орет. — У них оружия нашего все больше и умельцев, что научились с ним обращаться, тоже. Взрывом мины шарахнуло о башню. Главное, жив, пронесло, слава богам. Мелочь, виталистов отвлекать не буду.

Люк кивнул, прислушиваясь — за стенами раздались хлопки взрывов, далекие крики.

— Почему меня не разбудили? — спросил он, выпуская дым. — Не смогли?

— Так точно, ваша светлость, — откликнулся Майлз. — Уж что мы только не делали, бесполезно все. Нелегко нам без вас пришлось.

— Я не знал, что столько просплю, — хмуро объяснил герцог. — Теперь буду знать. Какая расстановка сил, Майлз? Большие потери?

Полковник посмурнел.

— Почти три тысячи убитых, милорд, раненых примерно столько же. Плохо дело. В Шестом форте почти всех солдат стрекозы эти уничтожили, мы не смогли предотвратить прорыв. И на полосах обороны много полегло.

Люк помолчал, осознавая размер катастрофы.

— Итого из двадцати тысяч личного состава у нас осталось четырнадцать?

— Меньше четырнадцати, — буркнул Майлз. — Сколько точно за сегодня потеряли, только к утру подсчитаем, — он прислушался к вдруг наступившей тишине, в которой, как в насмешку, запел соловей. — Затихли. Хорошо, что ночи на нашей стороне, ваша светлость.

— Да, — тяжело выговорил Люк и достал вторую сигарету. — Да.

— И как похоронить-то всех в огне… иначе неделя-другая, и будет у нас тут нежить на фортах тысячами пастись, ваша светлость…

— Да, — тихо сказал Люк и покачал головой. Вдруг стало дико страшно — будто он один стоит и смотрит в лицо многоликой и неотвратимой смерти. Дармоншир затянулся и выдохнул, отгоняя от себя и страх, и тягостное сожаление о погибших. Сейчас он что-нибудь придумает. Он всегда что-то может придумать. Сейчас… кофе бы и еще сигарету.

— Собирай совещание, — хрипло приказал он. — Справимся, полковник.

— Конечно, ваша светлость, — чересчур громко и жизнерадостно подтвердил контуженный командир фронта. — Справимся. Кстати, забыл вам сказать. Извините, — он потряс головой. — Вчера, до того, как началось все, звонили из Бермонта, от его величества Демьяна Бермонта. Оставили номер его личного телефона. Требовали звонить в любое время, как вы очнетесь.

— Перезвоню, — сказал Люк удивленно. — Но сначала совещание. Я должен знать, какова ситуация на рубежах.

Совещание прошло очень быстро. Два дня после того, как Люк заснул, дармонширцам удавалось не только успешно сдерживать наступление остатков врагов, но и заставлять их отступать, и выбивать на отдельных засеках подчистую. Затем к иномирянам пришло подкрепление из Раунферта, быстрее, чем ожидалось, а за ним сегодня с утра прибыло еще несколько тысяч врагов. Потери дармонширцев уже составили около восьми тысяч убитыми и ранеными, кое-где на защитных полосах у фортов оставалось с десяток позиций, остальные все были уничтожены. А с той стороны и так превосходящие силы противника все росли — видимо, на подавление неуступчивого герцогства решили обратить особое внимание. И все больше у врагов появлялось туринского оружия. Не было еще тяжелой техники, но пулеметы и минометы иномиряне осваивали с пугающей скоростью.

Было решено, что за ночь дармонширцы должны перегруппироваться — с фортов, которые не были атакованы, нужно подтянуть резерв, поменять позиции орудий, а Люку — провести разведку и устроить в темноте зачистку при поддержке артиллерии. А завтра ждать новой атаки и молиться, чтобы смогли выстоять хотя бы еще день.

После совещания Люк, тревожный и хмурый, выкурил еще несколько сигарет и набрал-таки номер Демьяна Бермонта. Его величество ответил так быстро, будто над материком не стояла ночь.

— Ваше величество, — осторожно проговорил Люк, — это герцог Дармоншир. Прошу прощения за поздний звонок, мне передали, что вы желаете поговорить со мной. Чему обязан этой чести?

— Дармоншир, — сухо ответили в трубку, — наконец-то. Мы с вами после обменяемся любезностями, а сейчас сразу перейду к делу. Мне жизненно важно, чтобы ваша супруга, сестра моей жены, выжила, и поэтому я крайне заинтересован в том, чтобы вы выстояли.

— И я в этом крайне заинтересован, ваше величество, — немного озадаченно согласился Люк.

— Поэтому я отправил к вам четыре тысячи моих бойцов и несколько эшелонов техники.

Люк сжал в руках пачку и застыл. Тяжелая безнадега вдруг сменилась таким счастьем, что он пошатнулся.

— Так как Север Рудлога закрыт, составам придется делать крюк через Йеллоувинь и Центр Рудлога, поэтому я не могу точно назвать время прибытия к вам. Бойцы поступают в ваше распоряжение. Командиром у них берман, линдмор Ольрен Ровент. Он вызвался сам и не должен доставить вам хлопот. Я бы хотел сам прийти к вам на подмогу, но не имею права удаляться от границ своей страны, так как прежде всего обязан защищать ее.

Люк выдохнул:

— Это очень щедро и вовремя. Спасибо, ваше величество.

— Поблагодарите, когда победите, — ровно ответил берманский король. — Я рассчитываю на вас, Дармоншир. Удачи. И еще — я готов предоставить вашей супруге, членам вашей семьи и вам лично убежище прямо сейчас.

— Спасибо, — еще раз пробормотал ошарашенный Люк.

— Удачи, — повторил Бермонт и отключился.

После разговора с королем Бермонта его светлость еще раз сверил планы с командирами артиллерийских расчетов — чтобы во время ночного боя не попасть под дружественный огонь и не тратить силы там, где поработают орудия. Главной задачей было уничтожить как можно больше раньяров — именно они наносят основной ущерб армии. С остальными инсектоидами можно было бороться огнем и артиллерией, но не с тучами смертоносных "стрекоз", которые способны были разорвать и его, Люка.

Повезло, что у Четвертого форта удалось сразу захватить смерчем всю стаю, а новые на помощь не прилетели — видимо, были задействованы на других участках фронта. Плохо, что он, полубезумный от голода, раскрылся. Теперь враги знают, что на стороне дармонширцев воюет огромный летающий змей, и если их командующий умен (а судя по успешным боевым действиям, так оно и есть), то на Люка начнут прицельную охоту. Значит, следует быть еще осторожнее.

Еще нужно было притащить до утра хотя бы несколько контейнеров снарядов. Но запасы на ближайших складах не бесконечны — даже если враги не смекнут, что происходит, и не начнут устраивать засады, вскоре все равно придется рисковать и летать дальше в тыл врага.

Люк, выйдя на плац, в тревожную тишину, закурил последнюю сигарету из пачки, выдохнул, глядя на сияющую голубоватую луну, и достал телефон.

"Как ты?" — написал он Марине.

Сообщение ушло, и экран погас, но он все курил и смотрел на него — когда трубка вдруг завибрировала.

— Теперь, когда ты написал, мне уже лучше, Люк, — сонно пробормотала Марина ему в ухо. — Не волнуйся за нас. Тут хорошо. У тебя хороший дом.

— У нас, Марина.

— …да, — после паузы проговорила она — и, видимо, что-то услышав в его голосе, спросила: — Тебе совсем тяжело?

— Очень, — не стал он кривить душой. — Я в тупике.

— Ты что-нибудь придумаешь, — повторила она его мысли. — Ты никогда не проигрывал, Люк. И сейчас не проиграешь.

— Надеюсь, — откликнулся он и замолчал. И она тоже замолчала — но удивительным образом казалось, что ее дыхание греет ему ухо и висок.

— Я так хочу тебя увидеть, Марина, — хрипло и тоскливо признался он и замер — только бы не оттолкнула, не ударила в ответ.

— …да, — сказала она тихо. И добавила сердито: — И я тебя.

Четвертое апреля, Виндерс, Марина

Ночной разговор с Люком придал мне сил, и даже утреннюю выматывающую тошноту и слабость я перенесла стойко, без привычных рыданий от бессилия. Когда голова перестала кружиться, я пересчитала иглы, хотя прекрасно знала, сколько их осталось. Но это был мой маленький ритуал, позволяющий справляться с болью.

Всего пять — и я, зажмурившись, задержав дыхание, вколола одну себе в левую руку и замычала, глотая все же выступившие слезы — а боль, ошпарив кожу предплечья, впиталась в похолодевший браслет. Быстрее, чем обычно, впиталась.

Забавный способ поддержания крепости брака, лишний раз доказывающий, что у богов, по крайней мере у Белого Целителя, есть чувство юмора. Я старательно отгоняла от себя идею прямо сейчас сорваться к Люку и стребовать супружеский долг. Если уж нежные разговоры так усиливают действие браслета, то после секса я точно буду избавлена от токсикоза, а по шаманским иглам, наверное, смогу босиком ходить. И спать на них.

Я помотала головой, отсекая дурные мысли, и пересчитала иглы. Теперь четыре. Всего четыре.

День начинался привычно и бессмысленно: опять добродушно ворчала Мария — затем она удалилась погулять с Бобом, — опять я спешно доедала овсяную кашу, пока браслет давал мне передышку. На чай заглянула свекровь — я рассказала ей о звонке Люка, она мне — про детей, которыми она занималась целыми днями. Нам хорошо удавалось делать вид, что все в порядке, а разговоры обо всем на свете поддерживали обеих.

Во дворе и парке гуляли дети с родителями, там же и в доме работали слуги — дом был заполнен вывезенной из лаунвайтского Дармоншир-холла и замка Вейн прислугой с семьями, и, чтобы не сидеть без дела, люди принялись под предводительством Доусона-старшего приводить особняк в порядок. Я их понимала — когда есть занятие, легче переносятся ожидание и страх. У ворот, охраняемых гвардейцами, снова стояла группа просителей, и я приказала дворецкому пригласить их в гостиную, чтобы подождали меня там. Леди Лотта уже собиралась уходить, когда раздался звонок от Майки Доулсона. Он каждое утро звонил мне, чтобы держать в курсе происходящего в Вейне.

— Моя госпожа, — устало проговорил секретарь Люка. — Боюсь, у нас очень тяжелая ситуация. Много раненых, и их со вчерашнего вечера все подвозят. Говорят, на фронте огромное количество потерь и форты вот-вот падут. Вейн переполнен, и солдаты умирают, не дождавшись помощи. Бои все еще идут, персонал не спит вторые сутки.

Я произнесла положенные слова поддержки и попрощалась, снова ощущая вкус предательства. Но что я могла еще сказать или сделать? Когда все госпитали Дармоншира сейчас так же работают на износ?

Я застыла с чашкой чая у рта. А затем передала новости ожидающей леди Шарлотте, сделала несколько глотков и заторопилась, переодеваясь на выход. Ну почему это сразу не пришло мне в голову?

— Мария, — позвала я вернувшуюся с Бобом горничную. — Вызови капитана Осокина. И узнай адрес ближайшего госпиталя.

— Ох, ваша светлость, — укоризненно вздохнула горничная, но видя мой предупреждающий взгляд, добавила только: — А как же просители? Они ждут.

— Я приму их прямо сейчас, — твердо сказала я, и Мария, сделав книксен, вышла из комнаты.

Леди Шарлотта сидела в кресле и наблюдала за мной задумчиво и тревожно.

— Простите, что оставляю вас, — я подошла, сжала ей руку. — Не могу сидеть на месте, леди Лотта. Меня это убивает, а в госпитале я буду полезна.

— Ничего, — ответила она, поднялась и обняла меня. — Я с первого дня ждала, когда тебе в голову придет эта идея, — свекровь усмехнулась. — Как вы похожи с Люком, Марина, удивительно похожи. Он такая же беспокойная натура. — Я пошевелилась в ее объятьях, и она отпустила меня. — Иди, милая, иди. Полагаю, Рита, когда узнает, тоже захочет присоединиться к тебе.

Общение с просителями не добавило мне расположения духа. Все предыдущие дни я выслушивала жалобы беженцев: то им с детьми выделили для проживания старую школу с прохудившейся крышей и без отопления, то часами заставляли ждать в администрации Виндерса, то сократили количество горячих обедов. Я звонила мэру, который каждый раз удивленным голосом говорил "не может быть, непорядок" и клялся, что разберется, накажет виновных и все исправит.

Сейчас же в гостиной сидело несколько семей с детьми — все были одинаково рыжеволосы и измотаны, и все говорили одновременно. Женщины плакали, а я пыталась вычленить суть, и заодно справиться с начавшейся головной болью и накатывающей злостью на виновников.

Эти люди бежали из Лаунвайта в первый день войны. Они потратили все сбережения и запасы, переезжая с места на место по мере наступления иномирян, и в Виндерс приехали две недели назад нищими и вымотанными — потому что слышали, что его светлость Дармоншир обещал всем кров, защиту и пищу. Все подготовленные убежища оказались забиты такими же беженцами, как они, и пришлось даже несколько дней ночевать на улицах, пока их не "разобрали" по домам простые сердобольные дармонширцы. Работы, понятное дело, не было, приютившие тоже не могли прокормить целую семью, а в центре помощи при мэрии приходилось отстаивать очереди, чтобы получить обещанные скудные пайки и детское питание.

— И два дня нам выдают только треть пайка, — сдержанно говорил один из мужчин, — под предлогом, что заканчиваются продукты. Мы терпели, но вчера в муке обнаружили червей, а детское питание оказалось просроченным. Хотя люди говорят, что склады заполнены и продукты привозят постоянно. Сами видели, в порт то и дело приходят корабли.

— Хорошо, что детей накормили в храме, — с горечью вмешалась одна из женщин, — и монахи дали нам на руки немного муки и масла, но и там запасы подходят к концу…

Я велела накормить их, собрать с собой продуктов на несколько дней и пообещала разобраться. Люди ушли, а я принялась снова звонить Майки Доулсону, чтобы узнать, что предпринимал Люк. Пока звучали гудки, Мария тихо поставила передо мной кружку с чаем и несколько рогаликов с творогом. Я отмахнулась было, но под ложечкой вдруг засосало, и я осторожно взяла один из рогаликов, откусила…

— Моя госпожа, — возмутился одноглазый секретарь, когда я изложила суть проблемы, — его светлость выделил огромные личные средства на закупку продовольствия для беженцев в Рудлоге, Эмиратах и на Маль-Серене. Царица Иппоталия, помимо этого, шлет нам гуманитарную помощь. По самым скромным подсчетам, продуктов должно хватить до нового урожая.

— Понятно, — сказала я, доедая третий рогалик под довольным взглядом Марии. — Спасибо, Майки. Вы чудо и действительно незаменимы.

Секретарь что-то застенчиво буркнул в трубку, и я отключилась.

Я попросила капитана Осокина взять с собой десяток гвардейцев и проверить склады, а сама первый раз после эвакуации выехала в город. Я не стала настаивать, чтобы сесть за руль, хотя очень хотелось, — меня сопровождали трое охранников, и один из них занял место водителя. А я глядела в окно и ругала себя, что не подумала проехать по Виндерсу ранее. В центре, где среди парков стояли особняки аристократии и богачей, прогуливались дамы с кавалерами, ездили дорогие машины, летали шикарные листолеты. Слуги в парках выгуливали тощих породистых борзых, там же я увидела наездниц явно не из простых семей. Будто не было войны. Но стоило выехать из центра, и картина поменялась. То и дело на улицах попадались бездомные, все остановки общественного транспорта были заняты беженцами, кто-то спал на картонных коробках, кто-то у храмов просил милостыню.

Я осматривала все это и зверела. В первый же день после приезда нам с леди Лоттой и Ритой пришли выразить свое почтение аристократы Виндерса и местный мэр Фемминс. Физиономия у него была самой угодливой и лоснящейся, так что от недостатка питания и тепла он явно не страдал. Тут же вспомнилось, как он клялся мне, что у них нет ни врачей, ни лекарств, ни реанимационного оборудования, — и я выдохнула, чувствуя, как холодеют руки и в груди разрастается тяжелая злость.

— Сначала разберись, — сказала я себе шепотом. — Пожалуйста, сначала разберись.

Водитель покосился на меня в зеркало, но лицо его оставалось каменным.

Мы припарковались у ближайшего госпиталя. Уже снаружи стало понятно, что дело плохо — у входа стояло несколько десятков носилок, подъезжали скорые. На наших глазах из скорой выгрузили сразу трех раненых, которых транспортировали в нарушение всех норм. Машина сразу же развернулась и уехала.

Я в сопровождении гвардейцев прошла в госпиталь. Приемное отделение было переполнено, в коридорах лежали солдаты, суетились санитары и врачи. В нос ударил запах крови, лекарств и антисептика, человеческого пота и грязной одежды. На меня почти не смотрели, но это было понятно: пожалуй, явись сюда сам Триединый, и то ему было бы уделено минимум внимания.

В кабинете главврача не оказалось. Я нашла его в терапии осматривающим больных. Он тоже был усталым и прислушивался к моим вопросам вполуха, словно не понимая, зачем я к нему явилась.

— Не справляемся, ваша светлость, — поделился он, когда мы вышли из палаты. — Сами видите. Не хватает персонала, коек, машин, чтобы забирать раненых. Нам нечем кормить больных, неделю уже сидят на овсяной каше. Мэр на все просьбы отвечает, что сделать ничего не может.

Я скрипнула зубами и попрощалась. Счет к мэру рос на глазах.

После госпиталя я попросила отвезти меня в центр помощи беженцам при мэрии. Огромная очередь, тянущаяся через всю центральную площадь, начиналась от черных дверей веселенького старого здания, выкрашенного в голубой цвет, с флагами Инляндии и Дармоншира на шпиле. Я прошла вдоль очереди и, извинившись, вместе с гвардейцами протиснулась в двери.

В помещении, сплошь заставленном коробками, за широким столом сидел чиновник с равнодушным лицом и пробивал печатью талоны — а его помощники выдавали людям коробки с пайками.

— Дайте и мне один, — сказала я и мило улыбнулась лысине чиновника.

— Талон, — бросил он, не поднимая глаз.

— У меня нет талона, — призналась я.

— Без талона не положено, — буркнул он. — Следующий.

— И все же, — проговорила я и кивнула одному из охранников, — я настаиваю.

Чиновник поднял голову — глаза его расширились, и он приподнялся на стуле.

— В-ваша светлость.

— Моя, — согласилась я, принимая из рук гвардейца коробку с пайком. Открыла, посмотрела на содержимое — и, достав пакет с мукой, высыпала ее чиновнику на стол. В белой пыли копошились толстые мучные черви. Народ, ожидающий в очереди, зашумел, раздались возмущенные выкрики.

— Что это? — спросила я нежно, хотя пришлось прилагать усилия, чтобы не сорваться на крик.

— Ваша светлость, — чиновник судорожно вытер лысину. — Я что? Я ведь ничего. Даю, что выдают. Мое дело талоны пробивать, ваша светлость.

— Конечно, — кивнула я, направившись к выходу и прихватив с собой второй пакет с мукой. — Сергей, проследи, чтобы господа оставались здесь и никуда пока не звонили. Выдачу пайка приостанавливаем.

Водитель понятливо кивнул, и в этот момент раздался звонок телефона.

— Да? — проговорила я в трубку, глядя, как охранники успокаивают взволновавшихся людей.

— Дайте хоть такую, мы просеем, — причитала какая-то женщина, и ей вторили на разный лад. Бедные отчаявшиеся люди.

— Ваша светлость, — раздался в телефоне голос капитана Осокина. — Взломали мы склады, скрутили охрану. Все хранилища забиты продуктами из Рудлога и Маль-Серены.

— Понятно, — зло отозвалась я. Внутри плеснуло яростью, по помещению пронесся ветерок, разметав талоны, мучную пыль и бумаги. Народ испуганно примолк.

— Это не все, — продолжал капитан. — Пока мы здесь допрашивали охрану, подъехал грузовик одного из поставщиков. Мы велели охранникам принять груз, как обычно, и понаблюдали. Из грузовика выгрузили мешки с просроченной мукой. А загрузили продукты хорошего качества. Взяли водителя, он сдал хозяина, мы съездили к нему, привезли сюда, прижали. Он божится, что все согласовано с мэром и он не один такой. Несколько местных крупных торговцев проворачивают мошенническую схему: просрочку сдают в пункты помощи, а хорошие продукты перефасовывают и выставляют в своих магазинах. А половину прибыли отдают мэру и еще нескольким повязанным с ним чиновникам.

— Понятно, — повторила я звенящим голосом. — Капитан. Грузовики задержали?

— Так точно, ваша светлость.

— Берите задержанных молодцев и пусть грузят туда продукты. А затем везите к центру помощи. Нужно раздать людям.

— Так точно, — повторил Осокин.

"Только не натвори дел, — говорила я себе, поднимаясь на второй этаж мэрии и сжимая в руках пакет с мукой. Меня трясло от злости. — Только не натвори ничего непоправимого".

Мне нужно было бы успокоиться, но я не могла — меня гнали в спину ярость и отвращение. Пока в нескольких десятках километров отсюда шли кровопролитные бои, в больницы везли тысячи пострадавших, и мой Люк, как и множество других людей, аристократов и простых, рисковал собой, часть дармонширской элиты жила так, будто войны нет. А некоторые еще и считали возможным наживаться в это время. Зачем? Зачем им деньги, если завтра их могут прибить к дверям администрации, а их жен и детей угнать в рабство? Никогда мне этого не понять.

— Господин Фемминс обедает, — поднялась секретарь на входе в кабинет мэра, но я мазнула по ней взглядом и прошла дальше. Охранники у дверей не стали меня задерживать.

Мэр Фемминс действительно обедал — в роскошной столовой при кабинете, за столом, уставленным блюдами и дорогим вином, в компании нескольких местных баронов и одного графа. Я подумала, что из окон должна быть видна очередь голодных людей и едва удержалась, чтобы не приказать арестовать мэра безо всяких разговоров.

— Ваша светлость, — растерянно сказал Фемминс, поднимаясь и выцепляя взглядом пакет у меня в руке. — Какая честь. Как вы прекрасно выглядите. Присоединитесь к обеду?

Он волновался. Понимал: что-то не так.

— Конечно, — сказала я, светски улыбаясь и подходя к столу. Гости тоже учтиво поднялись. — Этот суп так же вкусен, как выглядит, господа?

— Превосходен, ваша светлость, — благодушно отозвался один из баронов. Остальные промолчали, видимо, были поумнее — или потрусливее.

— А сейчас будет еще вкуснее, — пообещала я, перевернула пакет и вытряхнула на стол, уставленный яствами, порченую муку. — Ну, — я наблюдала за изумленными физиономиями, обнаружившими в супе белых червей, — что же вы не едите, господа? Господин Фемминс? Ешьте, прошу. Ешьте, — рявкнула я срывающимся голосом и смела тарелки со стола в сторону мэра. В глазах заплясали темные пятна.

— Да что вы себе позволяете, — возмутился Фемминс тонким голосом, отряхиваясь от супо-червивой смеси.

— Я позволяю? — тихо спросила я. В голове установилась звенящая тишина. В комнате похолодало, а от моей руки, которой я опиралась на стол, потек лед — и стол треснул, раскалываясь на части. — Я позволяю? Пока мой муж защищает нас от врагов, пока наши люди там гибнут, вы тут наживаетесь и званые обеды устраиваете? Уроды. Да я вас под трибунал отдам. Скоты без совести и без родины. Свиньи.

Голос завибрировал, и вся тревога, вся злость и боль мои вылились в оглушительный всплеск — отшвырнувший людей к стенам, выбивший окна и двери. Вокруг выл ледяной ветер, а я пыталась собраться, потому что среди попавших под удар были и мои охранники. Люди корчились у стен, а мэр, стоя на четвереньках, кричал:

— Госпожа герцогиня, пощадите. Пощадите. Виноват. Как попутал кто. Пощадите.

Из носа его текла кровь. Я сглотнула, посмотрела на лежащих, закрывших головы охранников — слава богам, живы. Сжала кулаки — и огонь, полыхающий в крови, стал утихать.

— Все вон, — приказала я, задыхаясь, и аристократы, пригибаясь, покинули столовую. — Алексей, Виктор, целы?

— Так точно, ваша светлость, — пробасил один, — вскользь прошло. Вы не переживайте, нас инструктировали, что такое может случиться, так мы, как ветерок подул, уже готовы были.

Я почувствовала, что краснею. Гнев утихал — а ползающий причитающий мэр вызывал омерзение и гадливость.

— Встаньте, Фемминс, — сказала я с брезгливостью. — Возьмите бумагу и ручку. Пишите.

Мэр, утирая текущую из носа юшку, засуетился, мечась по разгромленной столовой, наконец, откопал где-то бумагу и ручку и, пристроившись у стены, приготовился писать.

— Первое, — сказала я, — все беженцы должны быть обеспечены трехразовым горячим питанием и достойным кровом. Мне плевать, где их поселят, но если не найдется достойных помещений, они будут жить в вашем доме и в домах ответственных чиновников. Если я еще раз услышу жалобу на то, что выдают просроченные продукты, все причастные пойдут под трибунал. Вы меня услышали?

— Д-да, — проблеял он. Руки его дрожали, но мне не было его жалко.

— Второе, — я отпихнула носком ботинка кусок стола, подошла к разбитому окну и села на подоконник, — все водители, у которых есть транспорт, на котором можно перевозить раненых, обязаны в течение двух дней явиться в мэрию для распределения по госпиталям герцогства. С ними проведут инструктаж, санируют машину и будут использовать для перевозки легко раненных. Каждому поступившему на работу водителем будет выделяться двойной паек на него и всю его семью. Если владелец машины не хочет рисковать, он обязан передать машину под выкуп на нужды медслужб.

Третье. В больницы и на сопровождение к машинам скорой помощи срочно требуются санитары. Приглашаются здоровые, чистоплотные и готовые к тяжелой и опасной работе люди. Насильно на фронт никого отправлять не будут. Но работающие в госпиталях получат доппаек и зарплату, а те, кто будет работать на фронте, получат паек на всю семью.

Четвертое. В госпитали требуются доноры крови. Донорам будет вручаться недельный паек.

И пятое. Мэр Фемминс отстраняется от управления Виндерсом и до окончания расследования помещается под арест. Исполняющий обязанности мэра будет назначен в ближайшее время. Снизу допишите пометку: данный приказ транслировать по телевидению и радио. Дописали? Дайте сюда бумагу.

— Госпожа герцогиня, помилуйте, — застонал мэр, дрожащей рукой передавая мне лист. Я перечитала, расписалась.

— Я и так вас пожалела, — сухо ответила я. — По-хорошему, Фемминс, вас нужно отправить в расположение моего мужа. Я думаю, что он не будет столь добр, как я, и арестом за преступления и вредительство в военное время не ограничится. Алексей, — я обратилась к одному из охранников, — попроси секретаря господина Фемминса вызвать сюда заместителя мэра. Если он убежал, найдите и доставьте ко мне.

— Все будет сделано, ваша светлость, — подтвердил гвардеец и вышел.

Заместитель мэра Вернбидж, такой же белый, как сам Фемминс, явился через две минуты и вытянулся посреди разгромленной столовой, стараясь не коситься на начальника. Они забавно смотрелись — невысокий лоснящийся толстяк Фемминс и высокий, худой и рыжий заместитель с типично инляндским унылым лицом. Я изложила ему свои требования, передала бумагу. Заместитель слушал, все больше белея, мэр шел красными пятнами и тяжело, грустно вздыхал. Будто это его, беднягу, кормили испорченными продуктами.

— Уводите, Алексей, — приказала я, и гвардеец, подхватив мигом вспотевшего мэра под ручки, вывел его из кабинета. Со мной остался второй охранник и заместитель градоначальника.

— Господин Вернбидж, надеюсь, все понятно? — поинтересовалась я.

— Да, — ответил заместитель нервно, но без панических ноток.

— Тогда выполняйте. Но прежде ответьте мне на вопрос: вы тоже замешаны в схемах господина Фемминса?

— Нет, ваша светлость, — но глаза опустил.

— Понятно. В любом случае это выяснится при расследовании. Но вы были в курсе?

Он поколебался.

— Да.

— Понятно, — повторила я зло. — Идите, Вернбидж. Скоро у вас будет новый начальник. И вам же лучше, если вы действительно окажетесь не замешаны.

Заместитель удалился, а я подняла с пола измазанное в соусе и супе яблоко, тщательно вытерла его о чистый край скатерти и тоже пошла на выход. Люди в очереди так и стояли в ожидании, но теперь мне не было перед ними стыдно. Над Виндерсом собирались дождевые тучи, но было еще сухо, в лицо пахнуло свежим ветром — и я, направляясь к машине, улыбнулась. Меня ждал госпиталь. Медсестра там сейчас точно будет не лишней.

По пути я позвонила Леймину — он выслушал меня и ворчливо проговорил:

— Простите, ваша светлость, но вам следовало сначала ввести в курс дела меня, а затем уже вершить правосудие. Вы схватили мэра, задержите несколько поставщиков, но большинство погрязших в хищениях успеют сбежать. Я сейчас же подниму полицию герцогства, но, боюсь, в Виндерсе в эту схему вовлечены и полицейские чины, поэтому не получится эффективно накрыть всю сеть.

Я вздохнула, потерла лоб, глядя на первые брызги дождя на стекле. Возвращались головная боль и слабость, и я лизнула кисленькое яблоко, зажмурилась от удовольствия.

— Вы, конечно, правы, господин Леймин, — сказала я, сглотнув. — Но уж как получилось. В следующий раз я обязательно буду советоваться с вами. А пока вам нужно срочно придумать, где взять моему мужу второго Майки Доулсона, потому что первого я у него украду. Хочу поставить его мэром Виндерса. Он о делах столицы знает не меньше арестованного Фемминса.

Старик засопел в трубку.

— Ваша светлость…

— Опять будете меня ругать, господин Леймин?

— Нет, — проговорил он ворчливо. — Доулсон способен с этим справиться, но вы должны понимать, что его решения будут саботировать при малейшей возможности, а старая элита Виндерса сделает все, чтобы выжить его. Даже при поддержке моего отдела ему придется трудно. Хотя у Майки все задатки стойкого лидера, моя госпожа, но он слишком еще молод.

— Тогда подскажите другого кандидата, господин Леймин, — попросила я устало. — Могу поставить на этот пост Вернбиджа, заместителя Фемминса. Но я не знаю, не замешан ли он.

Он задумался.

— Это было бы неплохим решением, но тогда не ждите изменений. Вернбиджа я помню как толкового человека, он был замом у предыдущего мэра, потом у нынешнего, но он часть виндерской элиты и пойти против нее у него не хватит духа.

— Понятно, — сказала я с сарказмом. — Тогда он будет заместителем и у следующего мэра. Повысим ему зарплату, пообещаем не расстреливать… чем там еще можно купить лояльность?

Старый безопасник хмыкнул.

— Удачи, ваша светлость.

— Спасибо, господин Леймин, — отозвалась я и с наслаждением вгрызлась в яблоко. Надо было хоть чуть поесть, прежде чем делать следующий звонок.

Майки Доулсон, которому я позвонила через пару минут и изложила свое видение его карьерного роста, неожиданно заартачился, хотя слышно было, как он польщен.

— Моя госпожа, — проговорил он с отчаянием, — благодарю за доверие, но я служу его светлости и без прямого его распоряжения не имею права уйти. Я нужен ему в Вейне и…

— Майки, поверьте, — нетерпеливо прервала я оправдания секретаря, — больше всего вы ему нужны сейчас на посту мэра в Виндерсе. Он не будет против, я уверена. Отвлекать сейчас по таким мелочам его я не хочу.

— Марина Михайловна, — бубнил этот упрямец, — понимаете, мой долг круглосуточно быть на связи с лордом Дармонширом, выполнять все его пожелания мгновенно…

— Но вы ведь можете пока совмещать, — тоном искусительницы предложила я. — Майки, вы способны на это, я уверена. Если вы не хотите отказываться от должности, то и не надо. Вам ведь ничего не мешает помогать моему супругу из Виндерса, пока вы не подготовите достойную замену…

Секретарь, все порывающийся что-то сказать, замолчал.

— Подумайте, — уговаривала я, торопясь, потому что машина уже подъезжала к госпиталю. — Это совсем другой уровень и оплата. А в перспективе и титул барона по выслуге лет на государственной службе…

— Но я служу не за титулы, — воскликнул Доулсон, волнуясь. — И не за деньги, моя госпожа.

Я раздраженно покрутила в руке огрызок яблока и сунула его в рот.

— Его светлость взял меня на работу, когда никто даже смотреть на меня не хотел, и поэтому я всецело предан ему. И не могу бросить в сложное время даже ради такого скачка в карьере, Марина Михайловна.

Мне надоели эти страдания, хотя восхваления благородству Люка я выслушала не без удовольствия. Но времени было мало. Я могла бы приказать или надавить, но преданность заслуживала уважения. Да и мне бы не понравилось, если бы без моего согласия Люк забрал у меня Марию, например.

— Майки, — сказала я проникновенно. — Помогите мне. Я не знаю, как мне быть. Неужели вы оставите меня без помощи, а столицу земель вашего лорда без мэра? Без вас я не справлюсь. И мой муж не будет против — я попрошу его, он не откажет. Но вы мне нужны уже завтра, а когда лорд Лукас сможет заняться этим делом — неизвестно, сами понимаете. Мы же не можем так его подвести и оставить столицу его земель без управления.

В слабую женщину играла я отвратительно — еще и потому, что, прижимая к уху телефон, уже выбиралась на парковку. Пошел дождь, и охранник раскрыл надо мной зонт.

— Ну если так, Марина Михайловна, — жалобно пробормотал Майки, — если его светлость точно согласится, то я…

— Вы чудо, — с облегчением сказала я. — Спасибо, Майки. Вечером жду вас в Виндерсе. Спасибо.

Он что-то еще пытался сказать, но я отключилась. Я уже поняла, что насколько Доулсон-младший был цепок и ответственен в делах, настолько неуверен в принятии решений, касающихся его самого.

Уже на крыльце госпиталя я набрала сообщение Люку:

"Пришлось арестовать мэра Виндерса. Все объясню. Поставлю на это место Майки. Напиши ему, что ты согласен, а то он отказывается тебе изменять".

Сообщение ушло, и я уже сунула телефон в сумку, но меня что-то беспокоило — и я через несколько шагов снова достала трубку и написала:

"Ты ведь помнишь, что должен победить?"

Отправила и погладила погасший экран. Вот теперь все было в порядке.

Главврач Оуэн Патрисон в этот раз нашелся в своем кабинете. Он, кажется, дремал за столом, потому что от скрипа двери встрепенулся и уставился на меня, пытаясь нащупать лежащие на столе очки. Меня кольнула совесть, но на его удивленное: "Чем могу еще помочь, ваша светлость?", я села в кресло напротив и быстро и твердо изложила свою просьбу.

— Вы можете взять рекомендации у Лео Кастера, он оперирует в замке Вейн, — завершила я.

Главврач покачал головой.

— Незачем, — он подавил зевок. — Мы все наслышаны о вас. Весь город судачил, что герцогиня Дармоншир работает медсестрой. Поэтому ваша практика не вызывает у меня вопросов.

Я нетерпеливо постучала пальцами по рукояти кресла.

— Но я должна сразу предупредить, что работать буду временно. И вернусь в Вейн при первой возможности, господин Патрисон.

— Любая помощь лучше, чем ее отсутствие, — проговорил он и поднялся. — Вы хотите приступить прямо сейчас?

Я кивнула.

— Тогда передам вас старшей сестре хирургического. Она выдаст вам форму и определит фронт работ и дни дежурств, Марина Михайловна.

— Отлично, — я улыбалась от нетерпения. — Прекрасно, доктор Патрисон.

Чуть позже меня, одетую в халат и проинструктированную, поставили вместе со второй сестрой в процедурный кабинет — делать уколы и перевязки. И пусть меня опять немного мутило и накатывала сонливость, пусть то и дело приходилось ловить на себе изумленные взгляды и слышать перешептывания — запах лекарств, спирта и чистых бинтов сделал меня по-настоящему счастливой.