Из доклада связного армии иномирян, тха-нора Арвехши, императору Итхир-Касу:

"Мой император, повелитель двух миров. Целую твои следы на земле и сообщаю вести от верных тиодхаров, что ведут армии Тха-ора на покорение всех земель нового мира.

Генерал Ренх-сат молит простить его за то, что печалит тебя отсрочкой окончательной победы, и клянется, что остатки страны, называемой Инляндией, падут в ближайшие дни.

Много необычного и ужасного до сих пор встречается нашим людям в том мире: огромный змей, что разорял склады с оружием, оказался местным колдуном и правителем клочка земли, называемой Дармоншир. Змея этого видели в бою создающим ужасные вихри и поедающим наших охонгов; из пленных на допросах удалось выбить, что это местный правитель превращается в богомерзкое чудовище и летает по воздуху невидимым. Тиодхар Ренх-сат обещает изловить его и подарить тебе рабом как ездового охонга.

Мой император, свет двух небес. Генерал Манк-Теш, что воюет в земле, называемой Блакория, шлет тебе двести прекрасных девушек и юношей и двадцать сундуков местных тканей, мягких на ощупь, как новорожденный козленок, а также посуды с удивительными узорами. Говорит он, что захвачено несколько чудесных больших мастерских, называемых фабриками, местные изготавливают там ткани и посуду при помощи механизмов из металла.

Шлет он и хорошие новости. В земле, где воюет Манк-Теш, потеплело, наемники перестали погибать от морозов, и бои стали успешнее. Армия продвинулась почти к границам страны, называемой Рудлогом, и страны, называемой Бермонтом, однако со стороны Бермонта мешают горы, откуда делают набеги отряды местных. Тиодрах Манк-Теш надеется, что сумеет порадовать тебя и преподнести тебе страну, называемую Блакорией, быстрее, чем Ренх-сат займет Инляндию.

Мой император, ведущий нас к победе. Генерал Тенш-мин целует край твоих одежд и сообщает, что войска его в стране, называемой Рудлог, с наступлением тепла уверенно движутся к границам страны, называемой Блакория, хотя сопротивление местных ожесточенное и бьются они за каждое поселение. А войска на другом конце Рудлога в течение двух декад должны дойти до моря и в течение четырех декад подойти к столице страны. Говорят, что правит этой страной женщина, но сейчас нет ее в столице, потому что она испугалась мощи твоей и сбежала. Что еще ждать от женщины, пустого отродья. Еще говорят, что именно она закрыла врата у столицы Рудлога, но наверняка врут — разве женщина на такое способна? Говорят, она так красива, что способна затмить оба солнца в двух мирах, и генерал Тенш-мин обещает поймать ее и преподнести тебе рабыней. Ждет он от тебя подкрепление, чтобы взять, наконец, город Лесовина, который защищают сильные маги, и захватить столицу Рудлога.

Мой император, сияющий ярче, чем два солнца двух миров. По приказу твоему на все захваченные поселения наложена дань, а также производится сбор золота и провизии. Также местных отправляют на борьбу с сотнями отвратительных чудовищ, что вылупляются из трупов убитых в боях подобно тому, как наши ящеры вылупляются из яиц. Их местные называют нежитью, и нежить эта опасна для всего живого. Мне рассказывали о случаях, когда несколько тварей уничтожило целый лагерь наших наемников. Нашим солдатам теперь приказано трупы скармливать охонгам, а те, что остались, — уничтожать огнем. Также выходят на борьбу с ними жрецы из местных храмов, коих, по велению твоему, мы не трогаем и разрешаем проводить службы и помогать населению.

Мой император, надежда и сила Лортаха. Уже несколько тысяч человек из местных присягнули тебе на верность и готовы служить тебе и нашим богам. А скоро и все люди этого мира признают твою мощь и станут твоими слугами. Слава тебе, мой император"

Четвертое апреля, Дармоншир, Люк

Вчера ночью, после звонка Марине, Люк хорошо поработал над позициями врагов, несмотря на набежавшие тучи и плохую видимость. Так хорошо, что сегодня нужно было закрепить успех. Совместная работа с артиллерией оказалась эффективной — пока герцог управлял ветрами, ему в помощь с фортов запускали осветительные ракеты и "гладили" неохваченные участки залпами орудий. Но он, наученный опытом, работал осторожнее — создавая смерчи, слушал себя, чтобы не пропустить первые признаки иссякания сил. Впереди были еще полеты за боеприпасами.

Иномиряне, несмотря на потери, тоже учились на ходу: у них уже были выкопаны убежища, охонгов и тха-охонгов старались маскировать, а раньяров отводить на ночь глубоко в тыл. Урон был нанесен значительный, но утром к врагам подошло новое подкрепление.

— Они когда-нибудь кончатся? — хмуро и громко проговорил полковник Майлз, опуская бинокль, когда Люк, вернувшись утром с последним контейнером снарядов, поднялся на стену форта. — Такое ощущение, что убиваешь одного, а на его место приходят трое.

Небо светлело, над переломанным лесом, засеками, рвами и серыми стенами фортов, полукругом уходящими влево, к морю, и вправо, к Рудлогу, стелился туман, смешанный с дымом.

Дым шел из леса за фортами. Всю ночь с мест боев выносили раненых и убитых, своих и чужих, потому что уже приходилось уничтожать пришедшие с оккупированной стороны стаи нежити. Трупы описывали, фотографировали и сжигали в ямах — передвижных крематориев не хватало.

— Когда-нибудь кончатся, — пообещал Люк. — Сейчас я отдохну несколько часов, полковник, и снова займусь тем, чтобы они поскорее кончились.

Атака иномирян в этот день началась позже — видимо, не могли оправиться после ночных потерь, несмотря на подкрепление. Атаковали они вяло, пробуя на прочность то один край обороны, то другой. Люк, проснувшись, снова вступил в бой, мечась над фронтом туда-сюда, точечно помогая своим, удерживая невидимость и недоумевая: нападения врагов напоминали укусы собаки: вцепились — отпрыгнули, вцепились — отпрыгнули. Не было необходимости даже призывать водяных псов тер-сели, хотя Люк и так приберегал их на критический момент. Несколько раз, когда он запускал смерчи, в его сторону, уворачиваясь от вихрей, срывались стаи раньяров — и он поднимался выше, чтобы его не задели. Создавалось ощущение, что прицельно ищут его.

К вечеру легкий туман, державшийся с утра, уплотнился и стал похож на кисель, и атаки иномирян заглохли окончательно. Люк вернулся в свою комнату в Третьем форте, чтобы поспать пару часов перед ночным рейдом, и перед сном успел посмотреть на телефон. Звонок от матери, несколько от Майки, сообщения от Марины.

Он под редкие выстрелы орудий опустился на кровать и прочитал первое и второе ее сообщения, крутя головой, дабы размять ноющую шею, и отгоняя от себя мысли, что он стареет, потому что от боли в мышцах хочется кряхтеть как старикашка. С усмешкой перечитал несколько раз. Чем бы Марина ни занималась, лишь бы так же дальше теплела к нему. Ради этого он готов хоть всех мэров арестовать.

А Фемминс ему все равно не нравился.

Было еще рано — сумерки только-только опускались поверх молочного покрывала тумана, — и мелькнула мысль сейчас наплевать на сон, рвануть к Марине, на час, на полчаса… да хоть на десять минут. Схватить ее, сжать, прижать к стене, горячую и злую, и заставить откликнуться, ответить ему.

Тело, вопреки усталости, отреагировало возбуждением — но Люк покачал головой, останавливая себя. Сон был нужнее. И победа была нужнее.

А остальное потом. Потом. Он принесет ей победу как лучшее из украшений… положит к ее ногам, и Марина сама наградит его. Сама поцелует и скажет, что простила, проведет пальцами по плечам и животу, и, может, опустится на колени… Люк прерывисто вздохнул и с тоской посмотрел в зеркало: сгорбившийся, с впалыми щеками и синяками под глазами, уныло мечтающий, чтобы его приласкала жена.

— Жалкое зрелище, — пробормотал он насмешливо, затянулся и откинулся на спинку кровати, закрывая глаза. Дыхание частило, а он все представлял себе их встречу и улыбался краешком губ. Марина, Марина… Да он сам готов встать на колени… а на ней в этот момент должны быть сапфиры, много сапфиров на белой коже… на груди у сосков… и чтобы сапфировую нить сжала зубами… и целовать ее так, чувствуя холод камней и жар ее языка…

Его светлость так размечтался, что дотлевшая сигарета обожгла губы, и он, зашипев, ткнул окурок в пепельницу. И поскорее, пока несвоевременное желание не заставило бросить своих людей ради жены, начал набирать сообщение на телефоне.

"Майки, я согласен", — написал он секретарю, подспудно отмечая усилившийся грохот артиллерии. И только собрался позвонить Марине — раз уж отказался от идеи слетать к ней, — чтобы она своим бархатным голосом сказала что-нибудь нарочито язвительное и злое, от чего он снова разомлеет, словно от признания в любви, как заявился лейтенант Вин Трумер. Трумера выделил полковник Майлз, пробурчав, что негоже герцогу быть без помощника.

— Милорд, — адъютант вытянулся на пороге. — Полковник Майлз просит вас срочно спуститься к нему.

— В чем дело? — Люк, чертыхнувшись, положил телефон в карман, сунул в рот новую сигарету и, застегивая наполовину расстегнутую рубашку, поспешил за адъютантом.

— Иномиряне пошли на ночной прорыв, — доложил лейтенант, быстро спускаясь на подземный этаж комендатуры — там находился штаб. — Больше ничего не знаю, ваша светлость.

Полковник Майлз в окружении других командиров склонился над картой фортов и оборонительных полос, разложенной на тяжелом и широком столе. У стен сидели телефонисты, принимая звонки с других фортов по древним — времен еще герцога Кристофера Дармоншира, — но надежным телефонам, и то и дело докладывая командованию о текущей ситуации. Телефоны звонили непрерывно, лампы на стенах и потолке мигали, гулко отдавались в толще камня и земли выстрелы орудий.

— Что происходит? — поинтересовался Люк у коротко приветствовавшего его Майлза.

— Решили перехитрить нас, по всей видимости, — громко ответил контуженный командующий. Мало того что он почти оглох на одно ухо, так и левый глаз у него был заплывшим, красным. — Вчера вы после темноты порезвились у них, а сегодня, похоже, враги решили упредить ваш налет. И атаковали там, где мы не ожидали, — между четырнадцатым и восемнадцатым фортами.

Люк ощутил неприятный холодок — в семнадцатом служил Берни.

— Мы гадали, почему сегодня они так вяло атаковали — а вот почему. Для прикрытия. Похоже, к ним подошло еще подкрепление, но не стало присоединяться к атакам, а выждало день и сейчас развернуло наступление. Сильно вы их напугали, ваша светлость, раз они на ночной бой решились.

Люк невесело кивнул, затягиваясь и разглядывая карту — на ней появлялись значки с данными разведчиков о примерной численности наступающих, расположении снайперов и пулеметных точек, стрелки-указатели к позициям, куда срочно следовало подвести солдат.

— Господин полковник, — рапортовал один из телефонистов, — пришло донесение от нашего человека из Вармингема. Это городок в двадцати километрах от нас. По его сведениям, в нашу сторону вечером вышли еще около пяти сотен охонгов, пятидесяти тха-охонгов и вылетело несколько стай "стрекоз", численностью не меньше двух сотен. Людей, по его прикидкам, около трех тысяч. Замечено наше стрелковое оружие, гранатометы, несколько пулеметов на боевых машинах.

— Благодарю, — мрачно отозвался Майлз и костяшками пальцев потер слезящийся красный глаз. — Десятью минутами ранее было такое же донесение из Темпра, — пояснил он Дармонширу. — Это тридцать километров к Лаунвайту. Оттуда тоже выступили враги. И в отдаленных городках тоже видели колонны инсектоидов, движущиеся в нашу сторону. За нас, похоже, взялись по-серьезному, ваша светлость. Думаю, ночные перерывы они нам давать больше не будут.

— Рано или поздно это бы случилось, — пробормотал Люк, затягиваясь. По коже от уколов страха и адреналина пробежала дрожь, оставив после себя испарину. — Где прежде всего требуется моя поддержка? — поинтересовался он, прикидывая свои силы. В принципе, он сыт — поохотился перед возвращением в форт, — и если сейчас еще подпитаться в первородной стихии, а потом найти возможность делать это во время боя, то, возможно, выдержит без сна несколько суток.

— Перед третьей полосой обороны, — Майлз обвел указкой кривые линии засек. — Первую они уже проломили, ваша светлость, и нам очень нужна хотя бы пара часов, чтобы подвести отряды с других фортов.

— Они у вас будут, — пообещал Дармоншир. — Что еще?

— Нам бы туман разогнать над наступающими. И оставить над фортами. Иначе даже с осветительными зарядами ничего не видно, и мы теряем то небольшое преимущество, которое нам дают орудия. Инсектоиды в ближнем бою вырезают всех на позициях, не успеваем выбивать на подходе.

— Сделаю, — коротко кивнул Люк. — От берманов нет известий?

— Составы из Бермонта уже на территории Рудлога, но им еще два-три дня до Дармоншира, ваша светлость.

— Свяжитесь с Рудлогом, сообщите о ситуации, запросите помощи, — бросил Люк и поморщился, увидев скептическое выражение лица командующего. — Я знаю, полковник, знаю. Они не смогут прийти. Но нужно использовать даже малые шансы.

— У Рудлога сейчас бои в двухстах километрах от нашей южной границы, — все же напомнил Майлз.

— Знаю, полковник, — тяжело повторил герцог. — Знаю. Но нам остается либо сдаться, либо вцепиться в форты со всеми нашими потерями, дырами в обороне и недостатком боеприпасов, чтобы продержаться как можно дольше. Хотя бы три дня до прихода берманов. Я ищу варианты и очень надеюсь, что найду.

— Продержимся, ваша светлость, — громко ответил командующий и исподлобья глянул на Люка. — Я все сделаю, клянусь. И все коменданты фортов готовы умереть, но не отступить.

Но взгляд его говорил о том, что они оба знали: ни четыре тысячи берманов, ни их орудия не спасут Дармоншир.

Через несколько минут, после краткого обсуждения дальнейших действий, Люк вышел на плац залитого туманом форта — взрывы и далекое верещание инсектоидов доносились сюда как сквозь подушку. А еще через несколько секунд из белесой мглы, разлившейся над герцогством и прилегающими землями, подняв за собой облачный пик, в залитое луной небо вырвался белый крылатый змей.

Он нырнул в могучую реку первородной стихии, чувствуя, как напитывает тело энергия, прошивая словно разрядами молний, как сжимает в крепких объятиях, подавляет рассудок, зовет — "летим, брось все, растворись во мне, кровь Инлия"… и глаза его стали закатываться. Но он мотнул головой и с клекотом вырвался вниз. Но не сразу полетел к фортам — завис под перламутровыми реками стихии, оглядываясь.

Во тьме, далеко внизу белая мгла подсвечивалась огненными всполохами, горящей нефтью и деревьями, а на местах взрывов вздувались туманные шары, расходясь воронками, которые потом снова затягивались дымкой. Видны были стаи раньяров, летящие к фортам. Над головой светила луна, с невероятной скоростью неслись сверху сияющие могучие ветра. Но Люк не видел тех, кого искал, — и не знал, как их позвать. Поэтому сделал то, что мог, — призывно зашипел, вглядываясь в сплетения воздушных потоков.

Через несколько мгновений ему показалось, что кто-то огромный смотрит на него — но сколько он ни метался в вышине, сколько ни звал, ответа не было. Времени не было тоже — внизу его люди ждали его помощи. И Люк стрелой полетел вниз.

Он невидимым спустился туда, где из молочной мглы смутно виднелись башни фортов, завис вертикально в паре десятков метров перед ними и часто-часто забил крыльями, призывая в помощь ветер. И ветер пришел, завыл, заревел, раздувая пламя горящих полей, — а туман дрогнул, отпрыгнул раз, другой — и рванулся назад, оставляя скрытыми форты, но обнажая лес, освещенный луной и изломанный взрывами, и темные полчища врагов в воздухе и на земле.

Их было очень много. Люк понесся навстречу, за позиции дармонширцев, чтобы не задеть своих, — и там, перед третьей полосой засек создал первый смерч.

* * *

— Командир, надо уходить.

— Сейчас, — прошептал себе под нос младший лейтенант Бернард Кембритч, аккуратно отступая от минной растяжки, которую только что установил. В десяти метрах от него затрещали поваленные крест-накрест деревья — через засеку пробирался первый из наступающих тха-охонгов. К отряду Бернарда полчаса назад вышел раненый солдат с дальнего павшего рубежа и предупредил, что сюда идут гиганты, — и бойцы подготовились к их встрече.

Тха-охонг перешагивал через стволы и трупы мелких охонгов — отряд Бернарда успел знатно накрошить инсектов и иномирян, прячась от раньяров в крытых укреплениях, и ни один охонг не прошел через засеку. А вот с тха-охонгами маленькой группе бойцов было не справиться.

— Назад, командир, — зашипел сзади сержант Кетон, — не стой под огнем.

Берни скользнул к отходящим бойцам, обернулся. Сержант медленно, словно никуда не торопясь, целился, держа на плече трубу гранатомета, затем раздался грохот выстрела — и оглушительный рев тха-охонга, которому разворотило пасть. А Кетон, перебросив трубу за спину, уже несся к отступающим соратникам. За его спиной непрерывно взрывались мины — тха-охонги ломились через засеку, чтобы нагнать обидчиков, — истошно кричали всадники, задетые осколками, а отряд дармонширцев быстро отходил на очередной рубеж.

* * *

Последующие часы — слились для Люка в один изматывающий и долгий бой без сна и отдыха. Он защищал то один форт, то другой, иссякал, на последних крохах разума срывался в небеса, чтобы подпитаться, — и снова возвращался к старым широким стенам крепостей.

Ночью он почти оглох от грохота орудий, от запаха гари, паленой плоти, крови и муравьиной кислоты, и, когда взошло солнце, он, зависший над лесом, готовящийся ударить по приближающимся раньярам, оцепенел от открывшегося количества врагов.

Их были тысячи, и кое-где охонги уже подошли так близко, что до фортов оставались какие-то десятки метров.

Часть орудий молчала — неоткуда было взять боеприпасы, — и сквозь отдельные выстрелы отчетливо слышны были автоматные очереди и хлопки мин. Люк повернулся к Семнадцатому форту. К нему шагали с десяток тха-охонгов, окруженных парой сотен мелких собратьев, но до крепостных стен оставался еще километр-полтора. В других местах ситуация была куда серьезнее — и змей, сплетя очередной мелкий смерч, рванулся к приближающимся раньярам.

Теперь, наученные опытом, иномиряне не собирали раньяров в большие стаи, — максимум по десять-пятнадцать особей, — и бить их стало труднее. Люку нельзя было приближаться к противнику — потому что в те моменты, когда он работал вихрями, вокруг начинали метаться всадники на стрекозах, пытаясь обнаружить его. И сейчас он держался поодаль — но, поглощенный управлением смерчем, слишком поздно увидел поднимающихся с земли двух раньяров и не успел увернуться. Инсектоид врезался в него и под крик всадника полетел на землю — но иномирянин на втором затрубил в рог, и тут же со всех сторон к невидимому Люку с гулом рванулись сотни "стрекоз".

Он едва успел взлететь выше облаков — под ним огромным беспокойным шаром кружились инсектоиды. И Люк, вспомнив уроки Нории, потянул к себе влажный, теплый и тяжелый воздух с моря и ледяной сухой ветер с Милокардер — чтобы столкнуть их, смешать, вызвать град… но сил не хватило, ветра сорвались с привязи, как норовистые жеребцы, и снова полетели так, как положила им природа.

Люк обессиленно опустил крылья. Уже шептал внутри голод, и его светлость, устало заклекотав, снова полетел вверх, к могучим рекам белой стихии. Охотиться времени не было, а сорвись он и начни жрать охонгов — его тут же вычислят и нападут.

И снова в мареве воздушного потока казалось ему, измотанному и слышащему ядовитый голос отчаяния, что смотрят на него существа куда сильнее и древнее его. И снова он кричал-шипел им "Покажитесь" и "Помогите", но ответа не было — и Люк, едва напитавшись, бросился вниз, туда, где боролись и умирали его люди.

Хуже всего обстояли дела у Пятнадцатого форта — Люк видел, что защитники, отступившие с засек и не успевшие подняться в крепость, вжимались в зубчатые изгибы бастионов, отстреливаясь, заманивая инсектоидов в узкие проходы между "зубцами" и подрывая врагов гранатами. Кое-где бойцы, израсходовав боекомплект, уже бросались в рукопашную. Из бойниц в стенах и башнях прикрывали своих, пытаясь дать им время спастись, но форт с воздуха непрерывно атаковали раньяры, мешая стрелкам и уничтожая отступающих. На башне работало одно орудие — а из проема второй башни свешивалось разорванное тело стрелка, и темная кровь струйками текла вниз по серой кладке.

Со стороны Тринадцатого форта атаковали человек пятьдесят пехоты, прибывшие к Пятнадцатому на помощь под прикрытием трех самоходных орудий: строчили пулеметы, бухали пушки, уничтожая нападающих. Но слишком много было врагов — и подкрепление двигалось едва-едва, все больше отступая к стене между крепостями и борясь уже за свое выживание, и крики людей сливались с возбужденным верещанием инсектоидов.

В сторону Пятнадцатого форта неслась туча раньяров, чтобы завершить захват, и Люк, ударив стеной ветра — раньяров разметало, как кегли, и он выиграл себе небольшую передышку, — невидимым опустился на плац. У стен форта так плотно шел бой, что даже точечно опасно было использовать умения, которым герцог научился у Нории: используй воздушную плеть или таран, и велик риск задеть кого-то из своих. Пришла пора использовать другие ресурсы.

Дармоншир обернулся человеком, скалясь от запаха крови и плоти — неподалеку лежали растерзанные останки одного из солдат, — дрожащими руками создал щит и быстро направился на крепостную стену. Выстрелы, дым, крики и стоны становились все громче… а над всем этим в лазурном небе светило яркое весеннее солнце — и снова летели к форту десятки "стрекоз". Люк подошел к краю стены, сжал амулет — "собачью голову", подаренный Нории, и прошептал, очень надеясь, что верно запомнил:

— Аншаварах тер-сели.

Ничего не произошло, и герцог, чертыхнувшись, взмахнул рукой — пикирующего на него раньяра хлестнуло воздушной плетью, впечатало в башню форта, Люк, этой же плетью отшвырнув одного из охонгов от раненого бойца, чудом не задев его, заорал:

— Аншаварах тер-сели. Аншаварах тер-сели, вашу мать.

Ничего. Ничего. Солдат, которого он спас, упал, пронзенный лапой охонга, захрипел в агонии. Хрипы и стоны умирающих доносились отовсюду, заставляя тяжело дышать от бессилия и отчаяния.

— Да где же вы? — орал Люк, так сжимая амулет, что края впивались в ладонь до боли. — Где вы? Аншаварах тер-сели. Аншаварах тер-сели.

Слева, со стороны моря вдруг раздался далекий раздраженный многоголосый вой, перекрывший звуки битвы. Люк ударил плетью еще одного охонга, — и, невидимым поднявшись в воздух прямо перед пикирующими к нему раньярами, всмотрелся туда, откуда доносился вой.

По широченной стене, соединяющей форты, с невероятной скоростью неслась к нему стая огромных псов, выглядевших отсюда пятнышками — они перепрыгивали через орудия и опешивших защитников, двумя-тремя прыжками преодолевали крепости. Помощники были еще далеко, и Люк, чтобы не терять время, обрушился на одного из тха-охонгов, подобравшегося вплотную к бастиону Пятнадцатого форта, за несколько секунд разорвал, отбросив всадника, и жадно начал выдергивать из-под брони куски омерзительной, но необходимой ему плоти. Заглотил — и тут же снова поднялся в воздух, уклоняясь от налетевших раньяров. Тер-сели были все ближе — и Люк снова кинулся вниз, по дуге обходя ищущих его раньяров, и скользнул в ров перед бастионами, чтобы раздавить, раздробить как можно больше охонгов. Кто-то из бойцов успел спрятаться за стенами форта, кто-то уйти в проемы "зубцов" крепостной стены. Выстрелы зазвучали чаще и бодрее. Стрекоз вокруг была тьма, не взлететь — и Люк, раздробив клювом еще одного охонга, сменил ипостась и под прикрытием щита рванул из рва к зубчатой стене форта, спотыкаясь об останки людей и огибая туши охонгов.

Вой слышался уже совсем близко — Люк нырнул за "зубец" бастиона, в проем, где можно было затаиться и ждать врага. Пробежать дальше несколько поворотов внутри "зубца" — и будет укрепленная дверь в крепость, защищенная бойницами. Но пробежать он не успел. В проем, где он прятался, упал раньяр с всадником, и стрекоза, не поместившись в проеме и зависнув башкой вниз, клацнула челюстями прямо у лица Люка. Он вжался в стенку, укрепляя щит — инсектоид ревел, пытаясь добраться до добычи, елозил по кладке лапами и брюхом, продавливая щит, а всадник держал в руке туринский пистолет и стрелял в Люка. Хлопок — слетел щит, — и в этот же момент его светлость ударил выставленными вперед ладонями. Стрекозу отбросило назад — а на Люка накинулся успевший соскочить всадник. Пистолет он отбросил, схватился за нож. От иномирянина несло страхом и агрессией, но оружием он управлял умело — Дармоншир, почти обезумев от напряжения, перехватил его руку, поранившись о лезвие, и с размаху ударил противника коленом в живот. И, оттолкнув засипевшего врага, побежал по поворотам "зубца" в сторону каменной створки, закрывающей проход в крепость. Оглянулся на ходу — сверху пикировали еще стрекозы, — и Люк вжался в стену, готовясь развернуться клубами ветра…

…когда каменная кладка вокруг него вдруг взорвалась фонтанами водяных струй, соткавшихся в двух огромных псов, которые в прыжках врезались в раньяров и рухнули с ними на землю. Над головой Люка на стену "зубца" перепрыгивали тер-сели, то и дело сбивая атакующих инсектоидов. Один из водяных духов остановился на стене сверху, навис над герцогом, вопросительно склонив голову и встопорщив прозрачные уши. В толще его тела медленно оседали зеленоватые водоросли и песок.

— Убивать насекомых, — крикнул ему Люк. — Защищать моих людей. Отогнать врагов от форта.

Пес зарычал и прыгнул, исчезая из виду — и за ним понеслись остальные. Их было много — под сотню огромных, выше человеческого роста, водных псов.

Дармоншир наконец добежал до двери, заколотил в нее — тут же со скрежетом отодвинулась каменная створка, пропустив его внутрь. Там засели несколько стрелков — Люк хлопнул одного по плечу, благодаря, и заспешил на выход, во внутренний двор крепости.

Через пару минут он смотрел на сражение в бинокль из бойницы башни, одолженный ему комендантом форта. Псы запрыгивали на раньяров, убивали всадников, рвали насекомым крылья, бились с охонгами на земле — но и водных духов тоже пытались уничтожить, нападая группой на одного, вспарывая лапами-лезвиями, пытаясь растерзать челюстями. В сотне метров от форта с десяток псов набросились на шагающего тха-охонга, повисли на сочленениях лап — инсектоид с верещанием закрутился, пытаясь смахнуть и уничтожить их. Одного тер-сели, сорвавшегося с загривка, гигант все же проткнул. Амулет в руке Люка кольнул болезненным разрядом — а пес обрушился лужей воды, но тут же поднялся снова. Был он теперь в два раза меньше.

Руку то и дело прошивало болью, когда рассыпался водой то один, то другой тер-сели. Но они поднимались вновь, пусть меньшего размера, и их было еще очень много — враг, отбиваясь от неожиданных защитников, все же дрогнул и начал отступать под радостные крики оставшихся в живых бойцов.

— Вы нас спасли, ваша светлость, — с благодарностью проговорил комендант, находящийся тут же, в каземате перед бойницами.

— Это далеко не конец, — хрипло и с сожалением отозвался Люк, направляясь к двери. — Держитесь, полковник. Надеюсь, еще увидимся.

Его снова начал грызть голод, и находиться с людьми в одном помещении стало невыносимо — да и необходимо было лететь проверить обстановку у других фортов. И если повезет, если будет возможность сделать передышку — обязательно надо поохотиться и поспать хотя бы пару часов.

Жаль, что амулет у него только один. Пусть здесь они выиграли время, и враг какое-то время будет опасаться соваться к Пятнадцатому форту, но оставалось еще огромное поле боя вокруг. Водным духам необходимо будет вернуться в свою стихию и восстановиться, и сколько это займет времени — неизвестно. Да и прибегать к их помощи нужно только в таких, крайних случаях.

Значит, необходимо искать другие возможности.

Люк пролетел над фортами — кое-где наступление успешно сдерживали, где-то враги двигались к крепостям, но ситуация была одинаково тяжелой. Покружил над Семнадцатым фортом, пытаясь высмотреть Берни — но брата он не увидел и не стал больше терять время. Нужно было поохотиться — и он, уже сходя с ума от голода, понесся к морю.

Через полчаса сытый змей выбрался на берег и обернулся в человека, который долго лежал у кромки волн плашмя, бессильно загребая песок пальцами. Но он все же сумел подняться и, шатаясь, побрел в сторону дороги — чтобы по пути снова рухнуть на песок и заснуть прямо под начавшим моросить теплым дождем.

* * *

Майор Церсия Лариди, со своей группой переместившаяся к дальним фортам по приказу командования, уже несколько раз отходила с подготовленных снайперских позиций. Наступление иномирян шло волнами, и стоило обезвредить нескольких инсектоидов, как их места занимали следующие. За спиной майора в полукилометре грохали орудия Семнадцатого форта, и Лариди с удовольствием слушала музыку боя, любовно заряжая тяжелую снайперскую винтовку, и раз за разом выбивала из строя раньяров и охонгов, ослепляя их.

Треть ее девочек, приехавших с Маль-Серены, погибли, и майор, которой не исполнилось еще тридцати, каждую оплакала, как мать, хотя не смогла проводить всех в плавание к перерождению. Дармонширцев в фортах предупредили, что тела серениток нужно не сжигать, а отдавать морю — и двенадцать раз уже отправлялись к берегу машины с останками снайперов, отдавших свои жизни на чужой земле. Мать-Вода принимала их в свои объятия, уводила на перерождение — и защищала от перерождения их в нежить.

Майор лежала в подготовленном "гнезде" под поваленными стволами — остальные защитники позиции, около которой она разместилась, уже отступили к форту, и она осталась одна. Но и ей отсюда скоро придется уходить.

Впереди, в нефтяном дыму, вдруг показались бегущие люди, а за ними — огромные раскачивающиеся на перепаханной почве тха-охонги, перешагивающие через засеки. Майор сквозь прицел винтовки присмотрелась к бегущим. Свои: у одного лейтенантские нашивки, у другого труба гранатомета за спиной, всего человек десять. Нужно было прикрыть их — и она, прицелившись, сняла всадника на тха-охонге, а затем один за другим выбила глаза одному гиганту, прицелилась в другого…

Она стреляла и стреляла, стараясь ослепить как можно больше врагов и помочь уйти соратникам, — а затем, когда они промчались мимо, выпрыгнула из своего "гнезда", приладила винтовку за спину и побежала следом.

Лейтенант увидел ее, оглянулся, что-то крикнув, но она, не обращая на него внимания, тонко и оглушительно свистнула. Ей в ответ раздался такой же свист, и через десяток секунд к ней присоединилась еще одна серенитка.

Беглецы молча неслись от наступающих тха-охонгов к последней линии обороны перед Семнадцатым фортом — туда, где были выкопаны укрепления и установлены минные заграждения, туда, где враги должны были завязнуть в перепаханной земле, рвах и поваленных деревьях и дать возможность уничтожить их.

* * *

На берегу моря, километрах в трех от фортов вглубь герцогства, беспробудным сном спал человек. Ревел над ним косой ливень, вспенивая соленую воду и взбивая песок; струи дождя хлестали по спине, стекали по черным волосам, щеке и закрытым глазам — голова была повернута набок. Человек не просыпался, но то и дело дергался от боли, глухо стонал, начинал тяжело, прерывисто дышать — и кулак его крепче сжимал золотой медальон с двумя выбитыми на нем волнистыми линиями.

Вдруг загудело, зашумело, как при сильнейшем урагане, в тучах образовался просвет — из него рванулась вниз огромная дивная то ли птица, то ли змея с клювом и длинным телом, покрытым трепещущими перышками — чешуйками. Гул исходил от нее — прозрачной, сотканной из белесых клубящихся потоков ветра, заметной только из-за обтекающих струй дождя. Птица-змея зависла над спящим — и так велика она была, что ее голова напоминала холм, а туловище все струилось из просвета и не заканчивалось, и перышки-ветерки трепетали, разгоняя облака. Она озадаченно скручивалась над ним в гигантскую спираль и, кажется, принюхивалась.

Загудело сильнее — и к первой птице сорвались с небес еще две, такие же огромные. Они вились вокруг человека с такой скоростью, что рев ветра стал невыносимым, песок вставал круглой стеной, а спящий приподнимался в воздух — и падал обратно. Но не просыпался. Небесные гостьи вдруг застыли, глядя на него, загудели сильнее, словно недоуменно обсуждая что-то, — тела их шли воздушными волнами, выдувая в песке пляжа гигантские каналы, тут же заполняемые дождем, — а затем недовольно встопорщили крылья и тремя туманными петлями ворвались обратно в облака.

Человек, облепленный мокрым песком, промокший насквозь, все спал, и все дергалась от боли его рука. Когда вой ураганных птиц окончательно затих и только дождь продолжал шуметь над пляжем, из моря один за другим, осторожно поглядывая на небо, вышли четверо крошечных, размером с ладонь, псов тер-сели.

Приказ они выполнили и утекли восстанавливаться, но в руке человека был медальон, связывающий водяных духов, а владелец сейчас не способен был его защитить. Поэтому нужно было защищать самого человека — и тер-сели побродили вокруг, недовольно и басовито порыкивая, а затем разом схватились зубами за рукава и брюки и, загребая спящим песок, с трудом и очень медленно потащили его под защиту деревьев, растущих на пляже ближе к шоссе.

А дотащив под пышную крону, убедились, что человек еще жив, — и уселись вокруг, дабы дождаться пробуждения и быть уверенными, что амулет не попадет к кому-то другому.

* * *

Когда ко рву у Семнадцатого форта вышли пять тха-охонгов и около сотни охонгов, у орудий, прикрывающих крепость, уже закончились боеприпасы. Стеной падал ливень, превратив ров в реку, покрытую толстой перламутровой пленкой, а перепаханную землю за рвом — в грязевую ловушку. Иномиряне при наступлении на форт потеряли на минных полях и горящих нефтяных полосах почти двадцать тха-охонгов, а охонгов и раньяров подсчитать было невозможно — но все же продавили все позиции защитников и заставили их отступить. Последние бойцы, спасаясь от врагов, перебирались через ров по тонким деревянным мосткам, не способным выдержать вес охонга, и ныряли за "зубцы" бастионов, готовясь защищать крепость до последнего. Пробежал под свистом выстрелов — своих и чужих — и уменьшившийся отряд Бернарда Кембритча, к которому присоединились две серенитки-снайпера.

— Принимайте командование, господин младший лейтенант. — В голосе встретившего их отряд немолодого сержанта звучало облегчение.

— Из старших офицеров никого?.. — Бернард тяжело оглядел форт. Эмоции все давно выгорели, и внутри было пусто.

Множество трупов на плацу, в том числе раньяров и иномирян, на стенах не больше ста пятидесяти бойцов. Все, что осталось от двухтысячного гарнизона.

— Никого. Кто погиб на позициях, а кого унесли стрекозы. И коменданта утащили, — проговорил сержант и добавил: — Как смерчи успокоились, так и налетели, и несколько раз так прилетали: в них палишь, а они тучей кружат, словно высматривают кого-то. Кто был в стенах или успел укрыться — выжили. Офицеров хватали и уносили, а простых солдат резали. Только ливень их и отогнал. Эээх, — и он отер с лица льющуюся воду. — Вот вы старшим, выходит, и остались.

— Старшая — майор Лариди, — поправил его Бернард, с тревогой думая, что, действительно, смерчей Люка давно не видно, а без его прикрытия туго придется всем. Не дай боги с братом что-то случилось.

Майор, тут же под навесом проверяющая ружье и набивающая патронами патронташ, подняла голову.

— Мое звание старше, но я служащая армии другого государства, — спокойно напомнила она. — Так что командуйте… командир.

Бойцов расставили по позициям: враги наступали, и ждать, пока форт организует оборону, не собирались. Удалось связаться с командующим Майлзом — по дороге за стеной к Семнадцатому уже шло подкрепление, должны были доставить боеприпасы и подвезти орудия. Нужно было продержаться — всего час, но продержаться.

Но часа им не дали.

Дождь, хлещущий по серым камням, снижал видимость, но пока уберегал от атак раньяров. К сожалению, он не мог спасти от наземных инсектоидов. Ни поваленные деревья, ни грязь не остановили их. Только задержали — и снайперам, пока гиганты подходили ко рву, удалось снять двух всадников, которых, впрочем, сразу заменили другие. Врагов обстреливали из пулеметов и гранатометов — но атакующие неотвратимо двигались вперед, подходя и со стороны двух ближайших фортов, Шестнадцатого и Восемнадцатого. Очевидно было, что захват Семнадцатого сейчас является основной целью.

Бернард Кембритч под дождем, перешедшим в мелкую морось, еще раз пробежался по позициям, кидая взгляды за изгибы крепостной стены, затем расположился у пулемета неподалеку от серенитки и перевел дыхание. В висках стучала кровь, а страх давно перешел в тупую ноющую боль в мышцах. Пространство перед рвом теперь было сплошь заполнено охонгами. Они толпились у края, не отступая перед выстрелами и взрывами, — всадники, спасаясь, ныряли вниз, под брюшины инсектоидов. Подходящие сзади напирали на передних, кто-то уже сорвался вниз, в ров.

И когда к берегу вплотную подошли тха-охонги, дармонширцы выстрелили зажигательным снарядом. Радужная пленка, перемешиваемая ливнем, полыхнула, опалив первые ряды инсектоидов, — и среди них началась паника. Тха-охонги вставали на дыбы — один из них не удержался на скользком берегу и с ревом упал в полыхающую воду. Бензин тут же загорелся и на его хитине, а гигант так бился и корчился во рву, что брызги долетали до крепостных стен. Он затих, но в рядах наступающих продолжался хаос: передние рвались назад, давя сородичей, кричали люди, раздраженно верещали уцелевшие тха-охонги, — паника среди врагов позволила защитникам выиграть еще немного времени.

— Сюда, — крикнула майор, перехватывая у одного из солдат гранатомет. Выстрелила — и повернувшийся боком тха-охонг завалился на землю, раненый, но все еще живой, внося еще больше сумятицы попытками встать — у него не хватало лап. А Лариди снова схватила свое ружье — Бернард, лежащий у пулемета, глянул на нее с уважением — и принялась стрелять, иногда по-серенитски отдавая команды двум соратницам.

Бензин быстро выгорел, и охонги стали возвращаться ко рву, в котором застыл свернувшийся кольцом дохлый тха-охонг. Второй продолжал дергать лапами, лежа на боку недалеко от воды, — инсектоиды обтекали его по кругу, но близко не подходили.

Вдруг раздался горловой рев — то вибрирующе взревели три оставшихся в живых тха-охонга. Майор приглушенно выругалась, выстрелила — попала одному из них в глаз, и он затих. Но на глазах изумленных защитников уже издалека неслись к гигантам смазанные темные полосы — и рядом с ревущими из полос этих появились еще три огромных инсектоида.

— Что это? — процедил Бернард, выругавшись от отчаяния.

Майор Лариди оторвалась от прицела.

— Я уже видела такое. Они могут телепортироваться друг к другу, — проговорила она хмуро. — Ревом могут призвать к себе еще одного.

Иномиряне на тха-охонгах что-то орали один другому, пригибаясь за хитиновые выросты и заставляя гигантов задирать головы, чтобы уберечь глаза: майор Лариди снова выстрелила и досадливо дернула губами — не достала.

Один из всадников послал своего тха-охонга в ров, и инсектоид, послушный воле хозяина, под градом выстрелов спустился в мутную от дождя воду, поджав лапы и почти полностью погрузившись в нее. Всадник скользнул в ров, спасаясь от выстрелов, укрылся за спиной тха-охонга, образовавшей мост. Следом направился в воду второй… и третий, — и по спинам трех гигантов полились к стенам охонги. А за ними зашагали и тха-охонги.

Дождь все хлестал. Чудовища у стен напарывались на минные растяжки, умирали от полыхающих горючих коктейлей и выстрелов гранатометов, но все лезли вперед, по трупам сородичей и людей. Вот они перевалились через стены первого бастиона, вот и первый тха-охонг поднялся на дыбы, став выше крепостной стены и вонзив передние лапы рядом с позициями автоматчиков, — солдаты стреляли, отступая, кто-то бросил в чудовище горючий коктейль, затем еще один.

— Бейте, — заорал Бернард яростно, тоже поджигая паклю и кидая бутылку, — и чудовище, в которое прилетело с десяток самодельных бомб, заревело, охваченное пламенем, и обрушилось на своих сородичей у стены.

Часть защитников спешно минировала стены форта, а часть прикрывала их и отстреливала оставшиеся боеприпасы — но заканчивались и коктейли, и патроны, и гранаты для гранатометов… волна инсектоидов уже перевалила через стену и под взрывы мин полилась по мокрому плацу. Запах муравьиной кислоты и пороха щипал ноздри; дождь закончился, и на покрытой трупами, залитой водой и кровью брусчатке играли солнечные лучи.

Дармонширцы разделились — кто-то укрепился за зданием комендатуры, кто-то за казармами — и продолжали отстреливаться. Подкрепления все не было.

— Берегись, — крикнула Бернарду Лариди, расположившаяся с оружием за углом комендатуры. Тут же раздались выстрелы ее тяжелого ружья: бух, бух, — Раньяры.

Берни уже сам видел, и от увиденного холодок бежал по позвоночнику — пользуясь затихающим дождем, к форту неслось несколько десятков "стрекоз". Одна из них после выстрелов задергалась, зигзагами полетела к земле, судорожно взмахивая крыльями.

Майор все стреляла, с невероятной скоростью перезаряжая ружье, стреляли еще две серенитки — но раньяры снижались.

— В укрытия, — крикнул лейтенант Кембритч, понимая, что солдаты не успеют… развернулся — его сбила с ног налетевшая стрекоза, щелкнула челюстями. Всадник сверху что-то крикнул, и Бернарда, выдернувшего пистолет, подхватили крючковатые лапы, проткнув мокрый китель и кожу, и подняли в воздух.

Берни, зависший вниз головой, почти теряющий сознание от боли и тяжело дышащий, видел, как раньяры кидаются на оставшихся защитников — и с добычей в лапах летят следом. В глазах мутилось — но сквозь туман и гул в ушах он смотрел, как на стены удаляющегося Семнадцатого форта медленно забирается огромный тха-охонг, а рядом второй встает на дыбы. Неслись по дороге к крепости боевые машины и грузовики с подкреплением — но было уже поздно.

Его приподняли выше, рядом снова клацнули челюсти — стрекоза, видимо, проголодалась. Всадник рявкнул что-то, и лапы снова опустились вниз — а Бернард от боли ушел в забытье.