Ночь с пятого на шестое апреля, Дармоншир, Люк

Люк очнулся от того, что кто-то над его ухом размеренно и настойчиво тявкал на несколько голосов. Пошевелился — и застонал, потому что затекло все тело, и ноги сразу свело.

Он несколько минут корчился, переживая судороги и хрипя от боли, которая, казалось, никогда не отступит. Но она закончилась, и он вытянулся на мокром песке, весь покрытый испариной и при этом сотрясаясь от холода. В ушах шумело, вокруг была тьма, и он успел испугаться, что ослеп, — но постепенно зрение фокусировалось, выделяя очертания древесной кроны над головой, а затем и огни городов далекой Маль-Серены на горизонте.

Ночь.

В кулаке болезненно кольнуло. Амулет. Кто-то из водяных духов сражался до сих пор и только что рассыпался водой.

Люк дернулся, переворачиваясь на четвереньки, — и застыл на дрожащих руках, разглядев четверых крошечных тер-сели. Они, похожие на черные пятна, сидели в корнях огромного дерева и смотрели на него жутковатыми красными глазами.

— Боги, — прохрипел он, — сколько я спал?

Псы, понятное дело, не ответили — они разбежались в стороны, наблюдая, как его светлость подползает к стволу и пытается подняться. Ему удалось, хотя закружилась голова и тело повело в сторону, а тер-сели, дождавшись, пока он примет вертикальное положение, пару раз тявкнули и понеслись в сторону моря.

— Спасибо, что разбудили, — прошептал Люк им вслед и закашлялся. Во рту было ужасно сухо, шумело в ушах, и сам он, дезориентированный и слабый, никак не мог прийти в себя.

Сколько же он спал, сколько? Сейчас ночь… ночь того дня, когда он заснул, или уже прошло два или три, как в прошлый раз? Как же так… он вовремя подпитывался и охотился, но сейчас опять голоден и все равно не выдержал без сна, оставив своих людей без поддержки. На убой.

Шум в ушах немного утих — и он наконец-то расслышал далекие выстрелы орудий. Если раньше они сливались в канонаду, то теперь были глухими, отдельными — словно последние судороги умирающего животного.

Но, получается, сколько бы он ни спал, сопротивление еще идет. Значит, форты еще не пали. И надо быстрее поохотиться, потому что он ужасно слаб… и тогда уже лететь…

Люк оттолкнулся от дерева и медленно, увязая в песке, пошел в сторону моря. Через десяток шагов он кувырком свалился в неизвестно откуда взявшуюся канаву, заполненную морской водой, — и несколько секунд лежал в ней, бессильно таращась в черное небо, в котором кружили силуэты знакомых черных теней-змеептиц.

— Да что вам надо, — прохрипел он, не в силах подняться. Одна из птиц спустилась ниже и зависла прямо над ним — длинная, тонкая тень. Крылья ее были похожи на клочки черного тумана, и сама она была живой, ледяной тьмой, которая замораживала, заставляла тело деревенеть, а сознание — гаснуть.

— Пошла прочь, — зло шепнул Люк, дергая рукой. Пальцы коснулись тьмы — их прошил холод, а странная ночная вестница зашипела, словно впитывая в себя его тепло. И его светлость тоже зашипел — от ярости на собственную беспомощность. Выгнулся — птица отпрянула, рванулась прочь вместе с остальными тенями, — а Люк, перевернувшись на живот, перекинулся и, за секунды преодолев пляж, поднимая гигантские фонтаны брызг, ворвался в море очень голодным и рассерженным змеем.

* * *

— Вставать, грязь. Кто лежать? Вставать.

Лейтенант Бернард Кембритч пошевелился, приоткрыл глаза — он лежал в полумраке у какой-то холодной стенки на бетонном полу среди стоящих людей. Руки и ноги были связаны. Сильно несло сыростью, муравьиной кислотой, спертым запахом немытых человеческих тел и испражнений.

— Вставать, — Над ним нависал иномирянин, долговязый, одетый в темную одежду, с длинными волосами — все, что успел разглядеть Берни, когда тот, пнув его, взмахнул плетью — и лицо обожгло ударом, рассекшим губы. Лейтенант дернулся в сторону — но свист и звук удара раздались уже рядом. Бернард, облизывая кровь с губ, запрокинул голову: помещение оказалось заполнено людьми, дармонширцами, и под плеть попал один из солдат.

Иномирянин-надзиратель шествовал дальше, щедро раздавая удары во все стороны, — и он здесь был не один. Орали и работали плетьми несколько человек, еще пара десятков иномирян с оружием стояли в центре помещения, а вдоль стен тяжело поднимались офицеры и солдаты Семнадцатого форта, унесенные раньярами. Были здесь и серенитки. Кто-то не мог встать сам, и ему, как могли, со связанными руками, помогали товарищи.

— Кто лежать — пойти на есть охонг, — визжал надзиратель. — Вставать, грязь.

Бернард огляделся — они находились в каком-то огромном ангаре, освещенном тусклыми лампами под потолком. Сквозь стыки крыши и огромные ворота просвечивала темнота. Значит, вечер или ночь. У одной из стен были сложены стекла, блестящие листы металла, упаковки красных кирпичей — видимо, ангар принадлежал какой-то строительной компании. У ворот шевелили лапами-лезвиями четыре охонга с всадниками, держащими в руках автоматы. Уже и оружие освоили, твари.

Неподалеку снова раздался окрик — к Бернарду приближался еще один иномирянин. Сейчас он остановился шагах в десяти от Кембритча, сложив руки за спиной и с выражением крайнего недоумения рассматривая одну из серениток.

— Вставай, малек, — раздался тихий шепот откуда-то сверху, — потом отоспишься. Не привлекай внимания.

Лейтенант Кембритч перевел взгляд на расплывающееся, измазанное грязью лицо майора Лариди, которая стояла у стены почти вплотную к нему. Серые внимательные глаза были ясными, но на лице виднелся кровоподтек, и куртка была разодрана. Берни перекатился на колени и попытался встать. Не вышло — сильно заболело в спине, под кителем потекло горячее. Серенитка, бросив взгляд на иномирянина, мягко присела рядом, подставила плечо — и Бернард, зажатый между ней и стенкой, кое-как смог подняться.

— Баба, отойти, — рявкнул иномирянин, быстро оказавшись рядом.

Майор отступила, но на крикуна посмотрела тяжело, исподлобья — он даже сделал шаг назад от неожиданности, а затем, разъярившись, ударил ее по лицу.

— Опустить глаза. Баба место у ног. Порченый баба сметь воевать.

Берни бездумно рванулся на помощь — майор предупреждающе зашипела, а иномирянин встретил этот порыв кулаком в лицо, а затем перехватил Кембритча за шиворот и изо всех сил ударил головой о стену.

— Не сметь мешать наказывать, — крикнул он ему в лицо. Бернард ошеломленно моргал — снова по лицу текла кровь, а внутри кипела смесь из злости, страха, агрессии и беспомощности. И стыда, что не может защитить соратницу. — Второй раз убить.

Иномирянин брезгливо оттолкнул его — Берни ударился о стенку, но смог удержаться на ногах. В голове гудело, спину дергало от боли.

— Не геройствуй, малек, — одними губами проговорила майор, когда враг отошел. — Не привлекай внимания. Моя задача — отвлечь от тебя, а не привлечь, понял?

Он покачал головой. Не понял.

— Тебя ищут, — так же неслышно бросила она — и замолкла: один из иномирян кинул на нее недобрый взгляд. — Узнали откуда-то, что ты в Семнадцатом. Понимаешь, что будет, если найдут?

— Да, — отозвался Бернард, морщась и разминая связанные за спиной руки. — Я все понял, майор.

Тем временем всех пленных подняли на ноги. Длинноволосый иномирянин шагал туда-сюда перед строем пленных, всматриваясь в лица.

— Я повторять: мы искать брат колдуна, — крикнул он. — Брат колдуна выйти, остальные будут жить рабы. Кто покажет брат колдуна, тот пойдет свобода.

В строю угрюмо и тяжело молчали.

— Кто брат колдуна? — повторил иномирянин, останавливаясь перед комендантом форта, полковником Симерсом. — Говорить. Говорить, — он замахнулся, но не ударил.

— Мы не понимаем, — ровно ответил комендант. — Среди нас нет магов.

— Колдун, — раздраженно и зло пояснил иномирянин, — правитель Дар-мон-шир, превращаться чудовище змей. Кто брат?

— Брат герцога Дармоншира? — уточнил Симерс. — Он служит в армии, но был в другом форте. Я не знаю, в…

Надзиратель, не дослушав, ударил его в живот — и полковник со стоном согнулся от боли.

— Не врать, грязь, — орал иномирянин. — Пленные быть пытка, три говорить, он быть в этот твердыня.

— В другом, — повторил комендант твердо. Иномирянин плюнул в его сторону, повернулся к воротам, свистнул. Суетливо выбежал из ангара в черный прямоугольник дверей один из помощников. А затем через несколько минут в ангар втащили полуголого солдата.

Берни услышал, как рядом тяжело выдохнула майор Лариди. Да и сам он содрогнулся, а на затылке выступила испарина.

Смотреть на солдата было страшно — замученный, истерзанный человек. Вместо одного глаза зияла окровавленная глазница, на теле живого места не было от ран и ожогов. Ноги его волочились по полу, но он был в сознании и смотрел на строй тусклым уцелевшим глазом. Берни едва узнал его — это был один из дармонширцев, служивших в Семнадцатом форте и оборонявшихся на засеках.

— Кто здесь брат колдуна? — спросил у него иномирянин. — Кто? Говорить, грязь, и я отпустить тебя. Обещать.

Солдат повернул голову. Задержался на Бернарде, вздохнул несколько раз впалой грудью — и повел взгляд дальше. На него смотрели с жалостью и ужасом. Он несколько раз возвращался взглядом к Берни, но смотрел словно сквозь него. Закрыл уцелевший глаз, сглотнул.

— Его здесь нет, — прошепелявил он с усилием.

— Ты говорить, он есть, — взвизгнул иномирянин. — Здесь все, кто быть в твердыня. Ты смотреть трупы, говорить тоже нет. Смотреть еще. Иначе убить.

Солдата повели — поволокли вдоль строя, останавливая перед каждым пленным. И он все шептал:

— Это не он.

И, когда его поставили перед Берни, тоже устало покачал головой:

— Это не он.

Его провели несколько раз, и он уже просто тяжело дышал и мотал окровавленной головой. Лицо надзирателя становилось все недовольнее, он то орал, требуя смотреть внимательней, то обещал свободу, то раздраженно хлестал плетью по бетонному полу.

Солдата в очередной раз довели до конца строя — и по знаку иномирянина бросили на пол.

— Бесполезный грязь, — презрительно сказал иномирянин, подходя к нему. Солдат лежал лицом вниз, тяжело дыша, — и длинноволосый, склонившись, вытащил из-за пояса нож, поднял за волосы и одним движением перерезал ему горло.

Заверещали охонги, почуяв запах крови. Майор Лариди выругалась по-серенитски. Строй выдохнул, как один организм дернулся вперед, и Берни дернулся тоже — а помощники надзирателя заорали, работая плетьми и заставляя дармонширцев отступать к стене.

— Он врать, — громко сказал длинноволосый, не обращая внимания на бульканье и хрипы умирающего. — Смотреть на него. Вы сказать мне, кто брат колдуна. Или я сейчас убить его. — Он ткнул ножом с кровавыми разводами в коменданта Симерса, и полковника потащили к нему. — Говорить. Брат колдуна выходить. Он умереть, если брат колдуна трус.

Берни отчаянно дергал руками, пытаясь освободиться. Их было здесь несколько сотен на пару десятков иномирян и четверых охонгов — но что они могли сделать, связанные?

Полковник Симерс выпрямился, глядя на строй. Он был бледным — но едва заметно покачал головой.

— Я кормить тебя охонг, — заорал иномирянин. — Потом баба, — Он ткнул пальцем в одну из серениток. — Потом пытать еще баба, — Он махнул плетью в сторону Лариди. — Вы сказать мне.

Строй молчал, и надзиратель повернулся к воротам, свистнул. Один из всадников дернул рукой у загривка охонга, и чудовище, постукивая острыми лапами по бетону, двинулось к строю.

— Один раз еще задать вопрос, — сказал надзиратель, оглядывая дармонширцев. — Если не ответить, дать команду охонг. Кто брат колдуна?

В ангаре стало так тихо, что можно было расслышать, как воет снаружи ветер. Берни затрясло.

— Не смей, — жестко прошептала Лариди.

Иномирянин постоял перед молчащим строем и повернулся к всаднику на охонге.

— Кормить его, — скомандовал он визгливо и чиркнул ножом по груди полковника Симерса. Потекла кровь, охонг заверещал, качнулся вперед. Закричали люди, сжался Симерс — и Берни, прыгая на связанных ногах, рванулся вперед, сбивая с ног не ожидавшего нападения надсмотрщика.

Не один рванулся и не первым. Дармонширцы отчаянно кидались на иномирян, прыгали, падали, ползли вперед; пользуясь суматохой, пытались развязать друг другу руки и ноги. Крик стоял дикий. Нескольких врагов удалось сбить с ног, и на них наваливались, давили локтями, силясь задушить. Верещали охонги, автоматчики палили в воздух, и кто-то был уже ранен отрикошетившими пулями. Охонг, стоявший около Симерса, крутился вокруг своей оси, дергая лапами-лезвиями и убивая всех вокруг. Полковник лежал мертвый — по нему пришелся один из первых ударов.

Ворота распахнулись, внутрь ангара ворвалось несколько десятков иномирян с оружием. Им навстречу бросились успевшие освободиться солдаты и офицеры — кто-то хватал вместо оружия кирпичи из упаковок, кто-то шел с голыми руками. Берни, сумевший зубами вытащить нож у сбитого им иномирянина, вооружился им — но прежде успел выцепить в хаосе майора Лариди, которая зубами пыталась развязать руки одной из серениток, и освободил их, а затем только кинулся на врагов.

Кипел безнадежный бой — в ворота вбегали все новые враги, разгоняющие пленных плетьми и вяжущие их; появлялись еще охонги, тут же начинающие верещать и теснить людей к стенам. Надзиратель, получивший от кого-то кирпичом по голове и залитый кровью, багровый от злости, орал так, что слышно было во всех уголках ангара, — и, судя по тому, что автоматчики продолжали стрелять над головами, а охонгов оттаскивали от дармонширцев, он требовал не убивать восставших.

Но на полу, залитом кровью, уже лежали тела и дармонширцев, и иномирян. Берни, с группой офицеров пробивающийся к воротам, краем глаза увидел, как схватили и вяжут серенитку, — но тут бок его прошило болью, и он упал, прижимая руку к пулевому отверстию сбоку живота.

Его подхватили, потянули куда-то в угол — а иномиряне орали, хлестали плетьми, наводя порядок. Оставшихся в живых солдат и офицеров оттеснили к стене, туда же кинули стонущих раненых.

Надзирателю с поклонами смазали голову какой-то мазью, и казалось, что с одной стороны его лицо обмакнули в грязь. Он раздраженно ходил вдоль строя — а помощники продолжали работать плетьми, избивая пригибающихся, жмущихся к стенам дармонширцев.

— Говорить, кто брат колдуна. Или всех вас убить на солнце восход, — крикнул главный, поднимая руку со сжатым кулаком.

Строй молчал. Молчал и Бернард — он видел происходящее сквозь промежутки между ногами закрывающих его соратников, а склонившаяся над ним майор Лариди зажимала его рану и зубами рвала рубашку, чтобы перевязать. Кто-то плюнул в сторону иномирянина — и солдата повалили, с остервенением хлеща плетьми. Надзиратель со злостью посмотрел в ту сторону.

— Брат колдуна здесь, — сказал он громко. — Мы будем сказать это врагу, и колдун Дар-мон-шир прийти сюда. Если нет, мы бросить ему не одна голова, а все ваши голова. Если вы говорить, кто брат, получить свободу. Если не говорить, вы все умереть на солнце восход.

Берни зашипел от боли.

— Терпи, малек, — прошептала Лариди, торопливо затягивая импровизированный бинт над прокладкой из ткани и оглядываясь на иноземцев. — Терпи. Пуля прошла навылет, задет край. Если не истечешь кровью, будешь жить, — она помолчала и добавила: — До утра так точно.

* * *

Люк опустился напротив ворот Третьего форта — они были открыты, а в лесу через дорогу тлели красные пятна ям, к которым таскали трупы. Там и сейчас находились люди из похоронных команд — их силуэты, подсвеченные отблесками пламени, казались зловещими.

Тревожно молчали форты. Не слышно было больше выстрелов, как и верещания инсектоидов, и только запах гари и пороха свидетельствовал о недавно шедших боях.

Несмотря на ночь, у крепости царила суета, но по окрикам, по коротким обрывкам тревожных фраз, даже по напряженному взрыкиванию транспорта было понятно, что люди на грани отчаяния. На дороге урчало несколько грузовиков — туда грузили раненых, слышались стоны и уговоры санитаров. От орудий, стоящих за стеной и на стене, несло смазкой и окалиной, и у них тоже суетились люди — проверяли, чинили, бряцали инструментами.

Его, конечно, заметили — закричали часовому на десяток голосов, а часовой уже заорал куда-то вглубь форта, и там послышались возбужденные вопросы и восклицания.

— Герцог вернулся? Герцог.

Люк, направляясь к воротам, подошел к грузовикам с ранеными. Санитары работали быстро, аккуратно — двое снизу подавали носилки, двое сверху принимали их, размещали пострадавших в кузове. Неподалеку лежало несколько тел, накрытых брезентом. Не успели.

— Как вы, бойцы? — громко спросил он у лежащих в грузовике.

— Еще живы, ваша светлость, — сипло ответил кто-то из темного кузова. — Кто больше, кто меньше.

В грузовиках вперемешку со стонами раздался болезненный хохот.

— Отставить меньше, — криво усмехнулся он. — Всем встать на ноги.

— Так точно, — бодрясь, отвечали ему на несколько голосов.

— Так-то лучше, — сказал он и постучал ладонью по прохладному борту грузовика. — Сигареты есть у кого?

Один, с перемотанными рукой и головой, под недовольное бурчание спрыгнувших вниз санитаров подполз к краю и протянул Люку самокрутку и зажигалку.

— Спасибо, — поблагодарил герцог, с наслаждением прикуривая и затягиваясь дешевым горлодерным табаком.

— Как думаете, отстоим Дармоншир, ваша светлость? — спросил угостивший его, принимая обратно зажигалку.

— Конечно, — ответил Люк единственное, что он мог ответить, и отступил: санитар крикнул водителю "трогай", и грузовик зафырчал, двинулся вперед. — Конечно, — повторил он тихо и направился в крепость.

Часовой радостно приветствовал его, и герцог кивнул в ответ:

— Какой сегодня день, рядовой? Который час?

— Шестое апреля, ваша светлость, — сообщил солдат, глядя на него с обожанием. — Только-только полночь наступила. Как хорошо, что вы вернулись, ваша светлость.

Люк едва заметно выдохнул и двинулся дальше. Слава богам, проспал он недолго, чуть больше, чем полдня.

В командном пункте было дымно и тускло. Все так же телефонисты отвечали на звонки, только звучали они куда реже. Все так же обсуждал что-то с офицерами так, похоже, и не спавший командующий Майлз. Поднял глаза — веко одного набрякло над налитым красным белком, под вторым был синяк, и сам полковник казался бледным в синеву.

— Вернулись, — сказал он отрывисто и громко. В голосе его звучали облегчение и упрек. — Ваша светлость, как-то нужно предупреждать, когда вы пропадаете. А то мы не знаем ни где вы, ни что с вами, вернетесь ли — и можем ли на вас рассчитывать.

— Нужно, — согласился Люк невесело. — Но дело в том, что я сам этого не знаю, Майлз. Как обстановка?

— Плохо, ваша светлость, — без обиняков признал Майлз. — Мы потеряли Шестнадцатый, Семнадцатый и Восемнадцатый форты. Враги укрепляются в них и, полагаю, завтра с рассветом пойдут в атаку на Девятнадцатый и Двадцатый, чтобы полностью отрезать от нас правый фланг до границы с Рудлогом. А затем, минуя нас, направятся в герцогство. Пятнадцатый, благодаря вашим водяным псам, отстояли, но потеряли восемьдесят процентов личного состава. Без вашей поддержки остальные не выстояли.

— Семнадцатый, — повторил Люк глухо. Офицеры у стола устало смотрели в стороны. Все кого-то потеряли в этой войне: сослуживцев или родственников — и на сопереживание не было сил.

— Судьба младшего лейтенанта Кембритча неизвестна, ваша светлость, — ответил на незаданный вопрос Майлз.

— Понятно. — Люк сунул руки в карманы в поисках сигарет, вспомнил, что они все размокли, и, выругавшись, опустил голову и прислонился к стене.

"Берни, брат. Знал же, что нужно тебя заставить уйти в Виндерс вместе с женщинами".

— Давно пал форт? — спросил он, лихорадочно шаря глазами по помещению.

— Связь потеряли четыре часа назад, ваша светлость.

В дверях появился его адъютант Вин Трумер. Наткнулся на его взгляд, вытянулся:

— Ваша светлость?

— Сигарет, — прохрипел Люк. — Сигарет мне.

"Как сказать матери? Как?"

В груди сдавило. Люк затряс головой, принимая сигареты из рук адъютанта, прикурил. Никак не удавалось прийти в себя.

Майлз достал из-под стола бутылку с янтарной жидкостью, плеснул из нее в стакан, протянул Люку. В нос шибанул запах коньяка, его светлость выпил залпом — по нервам ударило огнем, и он застонал, моргая заслезившимися глазами и затягиваясь сигаретой. Комендант молча смотрел на него, держа бутылку в руках, — для него эта потеря была одной из многих, и ему нужно было планировать, как быть строить оборону дальше, а не утешать расклеившегося герцога.

— Спасибо, — сипло проговорил Люк, сглатывая свои горе и боль и отталкиваясь от стены. — Давайте по текущей ситуации в оставшихся фортах, Майлз… что я могу сделать сейчас?

Совещание по возврату захваченных фортов было в самом разгаре, когда в бункер вошел дежурный офицер.

— Разрешите доложить. Господин командующий, ваша светлость… разведка донесла: иномиряне подогнали к третьей оборонительной полосе машины громкой связи и включили громкоговорители. Сейчас и наверху их слышно. Требуют от милорда сдаться.

Через пару минут Майлз и Люк стояли на стене и слушали скрежещущие, но хорошо слышимые в ночи звуки требований:

— Слушать. Брат колдуна у нас. Идти к нам, колдун Дар-мон-шир, сдаваться. Идти сдаваться. До солнце восход сдаваться. Если не прийти, раньяр приносить голова брат колдуна.

Люк курил, отступив за изгиб башни — вдруг у иномирян появились свои снайперы, не нужно привлекать внимание огоньком сигареты. Слушал, ощущая, как бешено колотится сердце и холодный пот течет по спине.

— Это ловушка. Он, скорее всего, уже мертв, — проговорил полковник Майлз.

— Скорее всего, — просипел Люк и царапнул выступившими когтями кладку стены.

— Вам нельзя рисковать собой, ваша светлость. Без вас мы не продержимся и д…

— Я понимаю, Майлз, — тяжело оборвал его герцог. — Я все понимаю. Но я только что узнал, что мой брат, возможно, жив и будет жить до рассвета. Я обязан попробовать спасти его. Иначе я никогда не смогу посмотреть в глаза моей матери.

— Это неразумно. У иномирян тысячи пленных, — сухо напомнил командующий. — Вы не знаете, где держат вашего брата, даже если жив — он может быть в любом из десятков захваченных городков или в лагере в чистом поле. А погибнете или сдадитесь вы, и мы потеряем возможность спасти остальных пленных, как и весь Дармоншир.

— Я не собираюсь сдаваться. — Люк, не выступая из-за башни, бросил сигарету, и она, прочертив алый полукруг, рассыпалась искрами о стену. — И я понимаю, что это несправедливо по отношению к другим пленным и ставит под угрозу оборону Дармоншира… но это мой брат. Мне нужно время до утра. Дальше я снова буду в вашем распоряжении, Майлз.

Командующий отвернулся и пошел прочь, что-то пробормотав, тяжелое и неприятное. Проигрывающий, теряющий людей, уставший, измотанный мучительными головными болями — Люк периодами видел красные пульсирующие пятна в районе висков Майлза. Его светлость снова полез за сигаретой — чтобы заглушить голос совести. Ведь за оставшиеся часы он должен был очистить смерчами хотя бы Шестнадцатый форт и прикрыть наступление на рассвете. А теперь вся операция по возвращению фортов под угрозой.

Люк не представлял, что ему делать. Как искать Берни, как спасти? Нужно было использовать все возможности — и для начала он, сделав две затяжки и выбросив сигарету, снова взмыл в воздух змеем и понесся наверх, туда, где струились перламутровые реки родной стихии.

Но в этот раз он летел не затем, чтобы подпитаться. Он завис высоко над землей, задрав башку и всматриваясь в клубящиеся потоки мощных воздушных рек. Распахнул клюв и заклекотал — громко, как только мог, мысленно призывая:

"Покажитесь. Я такой же, как вы. Мне нужна помощь"

Опять появилось ощущение чужого внимательного и слегка недовольного взгляда. Он все орал и орал, и пронзительный вой-клекот разливался в небесах — но его игнорировали.

"Помогите. Прошу. Неужели вам все равно?"

В глубине перламутровых потоков вдруг мелькнули гигантские — в сотни раз больше самого Люка — тела. Светлые тени, петлями пронесшиеся сверху и снова пропавшие. Люк метнулся за ними, ворвавшись в стихийную реку и голося изо всех сил:

"Помогите. Прошу. Я заплачу, если хотите. Заплачу, чем скажете"

Он несся за одной из замеченных ускользающих теней и орал, чувствуя себя надоедливым червяком, но не останавливался.

"Стоооойтееее"

Сегодня он не имеет права останавливаться.

"Я раааас-плаааа-чусь всем, чем у-гооод-нооо-…-о-ох ты ж м-маааатттть"

Ускользающая тень вдруг развернулась, оскалившись десятками огромных полупрозначных сияющих голов — таких же клювастых, как у Люка, с такими же зубастыми пастями. Люк отчаянно матерился, едва не влетев в один из клювов, — сделал вираж через голову и завис перед гигантским, извивающимся, сияющим перламутром многоголовым птицезмеем, по сравнению с которым он был даже не червячком — мошкой. Адреналин, щедро взорвавшийся в жилах, заставил его содрогаться и почти терять сознание. Многоголовый змей раскрыл пасти, и в мозг ворвалось оглушительное шипение на десятки голосов, похожее одновременно на вой ветра и шелест травы, шорох гальки и звук набегающих волн.

"Чшшшштооо хочешшшшшь ты, надоедливый сссссссын Белого? Ты утомил нассссссс…"

"Помощи, — прошелестел Люк. — Мой брат похищен, моя земля погибает от войны. Помогите спасти его, помогите победить врагов. А я дам вам то, что вы захотите".

Птицезмей содрогнулся, шеи-ветра изогнулись, клювопасти задергались — и раздалось оглушительное, прерывистое шипение. Люк, в ужасе отпрянувший назад, только через несколько мгновений сообразил, что над ним смеются.

"Зссссабавный зссссмееенышшшш, — пророкотала одна из голов. — Чшшшштооо ты мосссжешшшшь дать нам такого, что мы не сссспособны взсссять ссссами?"

"А просто так не поможете? — с надеждой предположил Люк. — Я же одной с вами стихии, — он вспомнил слова Нории. — Разве не я вам хозяин?"

На этот раз клювастые стихийные змеи смеялись так, что Люка снесло ветром и кувырком протащило назад километров на пять. Но когда в голове прояснилось — потешающийся многоголовый дух снова неуловимо быстро рванул к нему и завис вплотную.

"Дасссже коронованный Инландер намссс не хозсссяин, а проссссситель, — проревели ему в морду. — А ты кто? Обрубоксссссс"

Люк проглотил "обрубка". Он все бы сейчас проглотил.

"Нам больно сссспусссскаться к земле, сссслишшшшком велика сила другой сссстихиии, — шипели ему. — Сссслишком больно отрыватьсссся от неба. Чем зсссаплатишшшшь ты за это?"

"А что я могу вам дать?" — осторожно спросил его светлость.

"Сссвоего сссына, например", — и головы синхронно облизнулись. Люк похолодел.

"Нет. Никогда".

Многоголовый насмешливо и оглушительно заклекотал, и головы стали отворачиваться, поднимаясь выше, в стихийную реку.

"Зссначит, не нужжжсссна помощь".

"Может, драгоценности? — в отчаянии крикнул Люк. — У меня огромная сокровищница. Вы же любите… должны любить камни. Я же люблю"

Огромный стихийный дух повернулся, насмешливо мерцая белыми глазами.

"Я могу сссссам взять вссссе ссссокровища мира, змеенышшшш. Улетай, не надоедайссс мне большееее. Проглочшшшу"

И он метнулся прочь, мгновенно исчезая из вида и оставив Люка, оглушенного и несчастного, хлопать крыльями высоко над землей. В голове крутились несколько мыслей, в основном нецензурные — а еще хотелось рвануть к Марине и спрятать и ее, и еще нерожденного ребенка (неужели правда будет сын?) подальше от Инляндии. Чтобы этот ветряной гад (или гады) до него никогда не добрался.

И зачем стихийному духу его наследник?

Люк зашипел, зло фыркнув-плюнув вслед небесному змею, и полетел обратно к Третьему форту. Для чего бы воздушному чудовищу ни нужен был его ребенок, Люк за все предпочитал расплачиваться сам. И пусть он ранее, когда работал на Тандаджи, легко играл судьбами других людей, но никогда бы не пожертвовал ни сыном, ни кем-то из родных даже для спасения всех стран мира.

Он вернулся в форт, быстрым шагом прошел мимо адъютанта, дежурившего у его комнаты, и хлопнул дверью. Внутри стояло большое зеркало, которое Люк потребовал принести в самом начале войны в надежде, что сможет им пользоваться — переходить к Нории, чтобы избежать выматывающих полетов в Пески, навещать родных. Но пространственная изнанка Туры становилась все нестабильнее — и он предпочитал тратить время, но не рисковать. Хотя сейчас выбора не имелось. Нужно было использовать все возможности, поэтому Люк включил свет в комнате и повернул зеркало так, чтобы оно отражало его в полный рост.

Главное, чтобы Берни находился там, где неподалеку есть хотя бы небольшая отражающая поверхность. Если даже не получится перейти — возможно, удастся определить местоположение и долететь до него.

Люк зажмурился — светящиеся контуры зеркала проступили под веками, будто он каждый день повторял уроки Луциуса Инландера, — и представил себе Бернарда. И открыл глаза, почти не надеясь на успех.

Выдохнул. В зеркале искаженно и тускло проявлялся какой-то залитый светом ангар. Слышался шум голосов, верещание — по огромному помещению прохаживались охонги с сидящими верхом автоматчиками, — и Люку даже показалось, что он слышит запах муравьиной кислоты. У стен были сложены упаковки кирпичей, выставлены стопки листов металла — похоже, из одного такого листа герцог и смотрел. А чуть дальше стояли, сидели и лежали на бетонном полу люди. Дармонширцы.

Его светлость выругался с облегчением и тревогой — изображение тут же пошло волнами, начало дрожать, и Люк заставил себя успокоиться. Берни был там — лежал на полу, тяжело дыша, а над ним склонилась знакомая серенитка. Майор Лариди, задрав китель, зажимала бок брата окровавленным куском ткани. Руки ее тоже были в крови.

Раздался окрик — серенитку за плечо отбросили от Берни, швырнув на пол, Бернарда пнули, и он согнулся, застонал, перекатываясь спиной к Люку.

Герцог, шипя, рванулся вперед — спасти брата, но его ошпарило холодом. Он вывалился не в ангаре, а на сияющем мостике в пульсирующем, нестабильном и бесконечно огромном черном подпространстве, расцвеченном пятнами окошек, открывающихся в разные уголки Туры. Мостик ходил ходуном, а в нескольких шагах впереди и вовсе истончался, туманной пылью утекая куда-то вбок. Люк все же шагнул к далекому и тусклому пятну, за которым были пленные и Берни, еще живой, главное — живой, — и задрожал, обхватывая голову руками.

Снова холод и тьма тянули из него жизнь и тепло, а пространство вибрировало вокруг, не желая подчиняться, — и у него сил не хватало его успокоить. Умения не хватало. Возможно, получилось бы перейти туда, куда он уже ходил зеркалами, но в незнакомое место?.. И посоветоваться не с кем… лететь к Нории нет времени.

Герцог вывалился обратно в комнату, вспотевший и измотанный, как после долгого бега. Нервно закурил, шагая туда-сюда по комнате, с остервенением пнул стул.

Недоучка гребаный. И верно, обрубок. Надо было с первого же раза вцепиться в Луциуса и тянуть из него все, что он мог дать…

При мысли о короле Люк вдруг замер, не донеся до рта сигарету. А затем распахнул дверь.

— Трумер.

— Да, ваша светлость? — подскочил адъютант.

— Молока мне.

— Молока, ваша светлость? — осторожно переспросил Трумер, решив, видимо, что командир двинулся умом.

— Побольше и побыстрее, — резко приказал Люк и закрыл дверь.

Через десяток минут, за которые он успел скурить полпачки и озвереть от ожидания, адъютант принес ему три бутылки молока.

— Лучше бы парного, — пробормотал его светлость, — но и это хорошо. Свободны, Трумер.

— Так точно, ваша светлость. — Адъютант очевидно изнывал от любопытства, но вышел быстро и снова затих за дверью.

Люк, сжимая в руках бутылки, вернулся к зеркалу. Закрыл глаза, вспоминая очертания королевского кабинета. Только бы получилось. Только бы вышло, потому что куда бежать еще, он не имеет представления.

Открыл глаза и выдохнул с облегчением — он смотрел на погруженный в сумрак кабинет короля Луциуса. Теперь пройти бы туда… и чтобы никуда не делся доступ под щиты дворца…

Выйти сразу в кабинете не удалось — Люк снова очутился в высасывающем тепло и жизнь подпространстве. Но на этот раз сияющий мостик оказался устойчивее и, не обрываясь, светлой нитью тянулся к далекой точке на противоположной стороне пространственного шара. Дармонширу удалось пройти почти треть, когда вибрация стала невыносимой, заболели уши и кости, — и обратно пришлось возвращаться почти ползком, прижимая к груди бутылки с молоком, потому что еще немного, и он потерял бы сознание.

У него опять не хватило сил.

Люк бессильно стоял перед зеркалом, вглядываясь в пустой королевский кабинет. Руки дрожали от напряжения. Что делать, если ему не пройти туда?

— Эй, — позвал он, чувствуя себя идиотом. — Это я. Вы там?

В кабинете было тихо и пусто.

— Я надеюсь, что вы меня слышите, — проговорил он почти умоляюще. — Мне очень нужна помощь. Я вам молока принес… принес бы, если бы мог к вам пройти.

Зеркало вдруг дрогнуло, и Люк заторопился:

— Почтенные хранительницы, — тон он сделал таким льстивым, что зеркало должно было покрыться потеками меда, — я бы не смел вас тревожить, но мне очень нужен ваш совет… мудрый совет и помощь. Мне не пройти к вам. Может, вы появитесь и мы поговорим? Мне больше некого просить…

— Сссс… — зашипело зеркало, и Люк вздрогнул, чуть не выронив бутылки. На прекрасно видимом кресле Луциуса Инландера проявлялись две огромные туманные змеи, отливающие серебром. Они смотрели на него, склонив головы и о чем-то шушукаясь.

— Обходительныйссс какооой… Вссспомнил, наконецссс… — донеслось до него.

— Молоко, — пробормотал Люк покаянно и помахал бутылками. — Вкусное, сладкое… почти как только что из-под коровы…

Он схватил со стола большую жестяную армейскую кружку и вылил в нее молоко — по самые края. Поставил у зеркала и отступил, задерживая дыхание. Змеи к нему не торопились.

— У меня еще шоколад есть, — произнес он с сомнением, — вы любите шоколад?

Змеи, что-то обсуждающие между собой, синхронно посмотрели на него и, кажется, закатили глаза.

— Пожалуйста, — сказал он тихо и устало сел на кровать. — Помогите мне. Пожалуйста.

Овиентис, поколебавшись, неспешно сползли с кресла почившего короля и направились к нему — и Люк выдохнул с облегчением. Вот они застыли с той стороны — и нырнули в зеркало. А через несколько секунд, слегка потускневшие, выползли в комнате Люка.

— Тяжелоссс, — прошипела одна, с удовольствием обвиваясь вокруг кружки с молоком и начиная лакать.

— Всссе ссслабеее Турассс, — вторила ей другая, тоже подползая к кружке. Они пили попеременно, набирая яркость и плотность, а Люк терпеливо подливал молока в пустеющую посуду, хотя ему хотелось кричать "поскорее".

— Малоссссс, — грустно прошелестела одна из змей, когда все три бутылки были вылаканы.

— Малоссс, — согласилась с ней сохранительница. Подползла к Люку и, обвиваясь вокруг ноги, начала подниматься по его телу. Огромная, прохладная — она положила голову ему на плечо, щекоча стрекающим языком ухо, а хвост ее еще тянулся по полу.

— Несссс раноссссссс? — ревниво спросила вторая, вылизывающая остатки молока из кружки.

— Фссссс, — насмешливо шикнула на нее первая. — Вссссе тебессс по правиламсссссс, а ессссли бы не яссссс, ты егоссс зсссаморозссссила быссссс…

— Еще принести? — спросил Люк, вслушиваясь в странный диалог.

— Нетсссс, — язык овиентис снова коснулся его уха. — Кровисссссс давай. И рассссссссказсссывай…

— Крови? — изумился его светлость. — Берите, но как?

— Раносссс, — ворчала вторая змея, похожая интонациями на старую классную даму. — Раносссссссссссс.

— Айссс вссссе, — отмахнулась первая хвостом, спустилась-стекла по локтю Люка вниз и, распахнув пасть, впилась в его запястье клыками. Герцог дернулся, откинул голову и застонал — ощущение было, словно из тела вытягивают усталость и напряжение, — а вторая змея поднялась на хвосте под потолок комнаты, жадно глядя, как пьет ее товарка.

— Говорисссс, змеенышшшш, — поторопила она.

Люк заговорил, прерываясь и сглатывая — было больно, но по телу распространялось блаженство, как от употребления слабого наркотика. Он словно парил над полом — такие легкость и прохлада шли по жилам.

Пока он рассказывал — про Берни, про войну, про свои метания, псов тер-сели и то, что дракон говорил о возможности призвать на помощь больших стихийных духов воздуха, и про свое общение с таким духом, — вторая овиентис заползла ему на ногу и, когда первая отцепилась от запястья, тут же впилась в другое.

— Тыссс говорил сссс великим и мудрымссс сссссстихийным духомссс Инляндиии, — благоговейно прошептала первая овиентис. — Онссс ссссплетен изссс многих ветров, имеетссс тыссссячи голов и хвосссстов… Един и одновременно сссссостоит из множесссства ссссстихийных духов поменьсссше, которые могут отделятьсссся от него и сссснова возвращатьссся в единое тело… Расссстекаетсссся над всссей Турой, но сссоссссредоточение его над сссстраной Инлия.

— Ессссссли… тьфу, — Люк прокашлялся. — Если он так велик, почему не может помочь? Разве он не должен защищать Инляндию?

— Сссстихийные духи тоже ссслабеют, — печально прошелестела воздушная змея. — Потратит ссссилы на помощь тебе — сссстанет еще сссслабеее, а это отразится на всссей Туре.

— Но зачем ему мой сын? Тем более он еще не родился.

Вторая овиентис отцепилась от запястья, и Люк потряс им, а затем осторожно погладил сытую змею по голове. Та зашипела от удовольствия.

— Затемсс же, засссчем нам кровьссс, — пояснила первая.

— Съесть? — нехорошим тоном уточнил герцог, в этот момент страстно возжелавший завязать все тысячи шей великого небесного духа узлами.

— Вряд лиссс, — задумчиво прошипела овиентис. — Но даватьссс кровь потом по первомусссс требованию…

— Раносссс, — тревожно шикнула вторая и первая замолчала.

— Он может датьссс тебе ссссилы, много ссссил, — сказала вторая после молчания. — Просссси… предложи ему что-то другое…

— Но сына не отдавайссс, — тревожно попросила первая. — И в зсссагадки играть не ссссоглашайся… ты не зссснаешшшь всссего, запомни… не зссснаешшшь, что всссстретит тебя домассс… жена у тебя хорошшшая…

— Что предложить? — тоскливо спросил Люк, смутно отметив, что змеи откуда-то знают Марину.

Овиентис поднялись и застыли, чуть покачиваясь и глядя на него блестящими сияющими глазами.

— Понятно, — пробормотал он. — Ссссс… спасибо, почтенные хранительницы. Спасибо.

* * *

Тха-нор Ноши, командующий наступлением на Дармоншир и получивший от генерала Ренх-сата приказ поймать колдуна, который умеет оборачиваться в огромного змея, взялся за дело со всем рвением. Тха-нора не пугало колдовство, вызывавшее суеверный ужас среди простых наемников: слишком много удивительного уже встречалось в этом мире, и тех, кого здесь называли магами, он уже видел — и знал, что умирают они так же, как обычные люди. Не пугали его ни размеры чудовища, ни способность управлять ветрами: чудовищ на Лортахе было достаточно, и тха-нор с малых лет уяснил, что, если не хочешь из охотника стать жертвой, перед охотой нужно выяснить уязвимые места добычи и устроить ловушки.

Охота на туринских чудовищ ничем не отличалась от охоты на лорташских.

Тха-нор Ноши очень хотел выслужиться перед генералом: во-первых, тот был щедр и за принесенные ему победы щедро награждал золотом и своим расположением, а во-вторых, был обласкан императором Итхир-касом, и все знали, что он станет следующим императором. И вызвать его гнев куда страшнее, чем рисковать при поимке богопротивного колдуна.

Тиодхар Ренх-сат сейчас находился в двух часах полета на раньяре, но в письме, принесенном гонцом, сообщал, что если Ноши не справится, прибудет командовать захватом змея и его провинции сам. А если тха-нор порадует, то получит земли колдуна и замок его, башни которого в хорошую погоду можно было разглядеть из городка, в котором остановился Ноши и откуда управлял наступлением.

Поэтому тха-нор рьяно взялся за исполнение приказа — пленных было приказано не добивать на месте и не скармливать охонгам, а уводить с поля боя и пытать, чтобы узнать все о проклятом колдуне, о его слабых местах и семье. Ноши присутствовал на дознаниях, а то и сам брал в руки плеть или нож. Кто-то умирал, не выдав и крохи информации, а кто-то ломался и говорил. Так узнал тха-нор, что есть у колдуна жена — сестра властительницы соседнего Рудлога, — и она стала бы ценной добычей. Но до жены пока добраться было трудно. Зато легко было добраться до брата, который защищал одну из твердынь, охраняющих земли колдуна. Пленные называли ее Семнадцатым фортом.

Подстегивало тха-нора и то, что остановить колдуна было необходимо и без преподнесения его как трофея императору. Крылатый змей наносил подвластными ему ветрами и воздушными воронками огромный ущерб, а накануне ночью так разбушевался, что едва не стал причиной смерти самого тха-нора, прилетевшего на передовую — на него обрушилось дерево, только чудом оставив его в живых.

Когда Ноши убедился, что сведения, полученные от пленных, совпадают, он, не колеблясь, призвал подкрепление с ближайших земель и перенес наступление к Семнадцатому и ближайшим к нему фортам. Пока местные были задействованы в боях, всадники должны были направить раньяров к твердыне, где находился брат колдуна, и захватить всех офицеров, а лучше всех защитников — вдруг нужный им заложник переоденется в форму простого солдата? Приказано было врагов по возможности не убивать. Мертвый брат колдуна тоже бы сослужил свою службу (всегда можно было бы сказать, что он жив), но живой был куда полезнее.

Забрали всех, кого обнаружили, — и с твердыни, и с засек перед ней. Принесли даже трупы — и единственный оставшийся в живых после пыток солдат из Семнадцатого форта, которого захватили ранее, сказал, что среди убитых брата колдуна нет. А на опознании среди живых внезапно заартачился, замкнулся, словно приготовившись умереть, хотя не так давно молил о жизни и свободе, и его поведение убрало у тха-нора последние сомнения и лучше всех признаний показало, что нужный им человек сейчас здесь.

Солдата, сдавшего своих, Ноши убил — в наказание и в устрашение остальным. Все равно он вот-вот должен был подохнуть, а у тха-нора было несколько сотен человек, которых можно было допрашивать, пока кто-то из них не выдержит. Или пока не выдержит тот, кого ищут.

Тха-нор Ноши был человеком умным и жестоким, любил войну и умел воевать. Но он не был чужд гордыне, которая в этот раз заставила его сделать ошибку: очередной гонец от генерала Ренх-сата ждал письма о том, как прошли бои в этот день, и Ноши поспешил сообщить, что брат колдуна у него и скоро сам колдун будет схвачен.

После бессмысленного восстания пленных тха-нор, получивший по голове камнем, пообещал им смерть — и дал время до утра. По опыту он знал, что ожидание смерти и невозможность спастись иногда ломают сильнее, чем любая пытка, а желание спасти других может заставить брата колдуна самого признаться в том, кто он есть.

Но под утро вдруг снова прилетел гонец с повелением от генерала Ренх-сата подготовиться к его прибытию: он сам жаждал участвовать в пленении колдуна, умеющего обращаться в змея. Ноши, однако, понимал, что не любопытство было причиной прилета генерала, а возможность на фоне замедлившегося наступления еще раз доказать императору свою силу и преподнести подарок, добытый лично им.

В любом случае тха-нору срочно требовалось выяснить, кто из сотен пленных нужный им человек. Иначе тиодхар Ренх-сат не посмотрит на заслуги и накажет за обман.