Восьмое апреля по времени Туры, Лортах, Алина

Нетерпение и тревога снедали пятую Рудлог с самого пробуждения. Казалось, в небе разлито напряжение, и далекое рокотание грома только усиливало ощущение неправильности. Что-то нервировало помимо предстоящей встречи с богом, но Алина никак не могла определить причину. В висках пульсировала кровь, все валилось из рук — когда в третий раз принцесса уронила флягу, которую неловкими пальцами пыталась прикрепить на пояс, Тротт, закрывающий кострище снятым дерном, подошел и сам вдел в петлю многострадальную емкость.

— Не трусьте, — сказал он строго, но от строгости этой ей стало теплее и легче. Привычно вжал палец принцессе в запястье, заглянул в глаза, покачал головой. — Частит, как у марафонца. Вы так себя измотаете раньше, чем мы вылетим.

— А сами-то, — пробурчала Алинка, покосившись на слой папоротниковых листьев, устилающих полянку неподалеку. Профессор иронично дернул губами и отошел к сумкам. Он, видимо, поднялся чуть ли не ночью, потому что Алина, проснувшись с первыми лучами солнца, застала его уже упаковывающим поклажу. Только влажные волосы и чуть раскрасневшееся лицо, а также полысевшие папоротники указывали, что он уже и потренировался, и ополоснулся. На холстине для нее была оставлена еда: вчерашнее мясо, сухари, крупные ягоды, похожие на кисленькие груши. Пристыженная принцесса собралась минут за пятнадцать, давясь завтраком и не чувствуя вкуса, запинаясь на ровном месте, все роняя и растерянно размышляя, за что схватиться дальше: в голове было сонно, пусто и нервно. Даже прошлое, раскрывшееся накануне, не волновало ее так, как ближайшее будущее и разлившееся в долине напряжение.

— Лорд Макс, — наконец решилась она, — вам не кажется, что вокруг что-то неладно?

— Вы до сих пор не поняли? Защита Источника сильно просела ночью. — Тротт, уже готовый лететь, нетерпеливо постучал ладонью по бедру. — Я от этого и проснулся. Она продолжает рывками сокращаться.

Алина задрала голову к стальному солнечному небу — словно могла там что-то увидеть, — и вдруг осознала, что пульсация, которую она ощущает с самого утра — это не кровь в венах, это раз за разом, шаг за шагом сжимается прохладный барьер, который дарит ощущение безопасности.

— А почему это происходит?

— Не имею представления. Богуславская, если вы сейчас порежетесь, я лишу вас сладкого, — предупредил инляндец ледяным тоном. — Соберитесь. Чтобы там ни происходило, нам нужно лететь.

Принцесса, обнаружив, что сжимает в руках нож, но совершенно не помнит, зачем его достала, аккуратно вложила лезвие в ножны. Руки дрожали.

— От сладкого я бы не отказалась, — вздохнула она и поспешно склонилась к сумкам, чтобы сложить миску и ложку. Там был припасен мешок с медом, но, конечно, доставать его она и не собиралась. — Просто я так боюсь, что все зря, весь этот путь. Что я так и не увижу родных… А теперь еще и с Источником творится неладное… может он и не в силах будет помочь? — Она подняла голову и, увидев выразительный взгляд Тротта, заторопилась: — Не переживайте, лорд Макс, я сейчас приду в себя. Ну, или вы меня еще немножко отругаете, это всегда действует бодряще. Как яд, знаете? Яд в малых дозах — тоже лекарство…

Алина надела сумки, похлопала крыльями — не мешает ли им поклажа, не сбивается ли сорочка от движения.

— Я уже понял, что вы всегда болтаете, когда нервничаете. — Профессор, как обычно, подошел проверить, плотно ли прилегают ремни. Нахмурился, увидев перекрут. — Мы скоро все узнаем, — пообещал он, поправляя ремень, и принцесса неуверенно улыбнулась, рассматривая близкое лицо, губы и бороду. — Осталось сделать последний рывок, поэтому, — он усмехнулся, встретив ее взгляд, — прекращайте на меня любоваться, Богуславская, и взлетайте, наконец.

Она негодующе засопела, тут же ощутив, как заливается краской, и стрелой поднялась в воздух, оставляя внизу и тревоги, и неуверенность, и страхи. А темп, заданный Троттом после, окончательно заставил ее сосредоточиться на полете.

На то, чтобы пересечь долину, потребовалось часа три, и все это время пятая Рудлог ощущала пульсирующее ослабление защиты — это подстегивало, заставляло лететь быстрее. В лицо бил легкий влажный ветерок, впереди поднимался склон, над которым, закрывая налитое солнцем небо, серой массой клубились плотные тучи, и принцесса очень надеялась, что не придется лететь в ливень, хотя в промежутках между горами, окружающими долину, то и дело проглядывали такие же тучи, уже изливающиеся дождем.

Стоило путникам подняться над ребром склона, как летящий впереди Тротт остановился, и Алинка, погруженная в свои мысли, чуть не налетела на него. Ойкнула, забила крыльями:

— Что такое?..

Инляндец перехватил ее за руку, сжал, и она с суматошно колотящимся сердцем осеклась, глядя вперед на то, на что смотрел он. На всякий случай обернулась, а затем снова посмотрела вперед.

За их спинами лежала зеленая долина с красными скалами и горячими источниками, уходил вниз покрытый лесом склон, в который она упиралась. Доносились сюда крики птиц и шелест листьев, да и под ногами все было зелено и полно жизни. А впереди, начинаясь метрах в двадцати от места, над которым они остановились, простиралась безжизненная земля. Граница ее огибала горы влево и вправо, образуя гигантскую дугу, за которой все было серо-ржавым, а там, где прошел дождь, черным; торчали высушенные деревья из высушенной травы, и не было слышно ни звука, помимо далеких раскатов грома.

Но не это было самым впечатляющим. Начинаясь километрах в пяти от путников — совсем близко, — и уходя куда-то к морю, над горами, странно белыми, словно припорошенными снегом, стоял огромный, рассеивающийся высоко в небесах, и широкий, охватывающий с десяток пиков дымчатый белесый столб. Там, где проходили дождевые тучи, в полупрозрачной дымке виднелись широкие вертикальные просветы.

— Что это? — спросила Алина дрогнувшим голосом. — Туман?

— Не думаю, — отозвался Тротт, хмуро рассматривая странное явление. — Но мы в любом случае это узнаем. Долина Источника расположена как раз между этими вершинами.

Инляндец направился к мертвой зоне, и принцесса поспешно последовала за ним. Он спустился к ближайшему сухому дереву и тронул пальцем серый папоротниковый лист, который тут же рассыпался клочками. Тронул верхушку ствола — и с шелестом потекла на белесую полегшую траву древесная пыль, оставляя остроконечный пенек. Единственное, что было здесь живым — крошечный родник, который выбивался из-под валуна и прыгал вниз по склону меж сухими деревьями, окрашиваясь в бурый и черный.

Алинка настороженно жалась к спутнику. Стоило залететь за границу неведомого катаклизма, как тело пробрало знакомым бодрящим холодом, очень похожим на эманации Источника. Только ощущался он гораздо сильнее.

— Смотрите, — дрожащим голосом сказала она, указывая в сторону родника. Там, у воды, на границе живого и неживого лежала маленькая косуля. Она была словно разрезана пополам — та часть, что находилась ближе к ним, выглядела совершенно обычной, а вот задняя была высушена так, что слой кожи и мышц очерчивал кости. Вокруг, на сухой траве, видны были следы копыт, будто стадо в панике умчалось куда-то в безжизненную зону.

Тротт спустился к останкам, присел, приподнял у косули веко, губу, и направился к истоку родника мыть руки. Алина зависла сверху, слишком напуганная, чтобы приближаться, хотя любопытно было до невозможности.

— Животное погибло совсем недавно, — проговорил лорд Макс, взлетая. — Не больше двух суток прошло.

— Жутко выглядит, — принцесса передернула плечами. — Все эти деревья… очень похоже на то, что осталось вокруг разрушенной твердыни, правда?

— Совершенно верно, — похвалил ее инляндец. Он отцепил от пояса флягу, отпил. — Только в куда больших масштабах. И значит…

— Это сделал Источник? — с грустью заключила пятая Рудлог, тоже воспользовавшись остановкой, чтобы глотнуть воды. — Я чувствую, как здесь все пропитано прохладой. Но зачем? Из-за нападения? Он так защищался?

— У меня других гипотез нет, — отозвался Тротт, снова оглядывая уничтоженные леса впереди. — Тем более что время смерти животного вполне укладывается в этот вариант. В любом случае не будем тратить время на гадания. Полетели, Алина.

Чем дальше они продвигались над высушенными холмами к слоистой стене "тумана", тем сильнее ощущалась пульсация божественной защиты и тем удручающей становилась картина внизу. Остовы деревьев сменились остроконечными пеньками — склоны и долины серых пеньков, погруженных в дымку развеваемого ветром праха, — затем исчезли и они, оставив после себя лишь древесную пыль, текущую поземкой к подножиям гор, закручивающуюся в небольшие вихри.

— Держитесь выше, — приказал Тротт, когда им в лица швырнуло трухой. Хлопнул крыльями, взмывая к солнцу, и расчихавшаяся Алина последовала за ним. Хорошо, что успела закрыть глаза, но в носу свербело просто невозможно, а на языке ощущался вкус древесной пыли, и лицо было покрыто ею.

Еще некоторое время спустя по мертвым склонам зазмеились расколы, становясь все гуще и глубже. Гора, которую они обогнули только что, была выщербленной, в трещинах и ямах, и казалась белесой и расплывчатой. Солнце стало тусклым — потому что дымчатый столб, который они видели с границы живого и мертвого, оказался вовсе не туманом. То тонны каменной пыли, в которую превратился верхний слой гор, поднялись в небеса, словно над меловым карьером после землетрясения, и сейчас осыпались со склонов, гуляли в потоках ветра, поскрипывая на зубах и создавая ощущение зыбкости.

— Нужно обмотать лицо, — приказал Тротт, останавливаясь. — И, — он повернулся к дождевой туче, идущей чуть в стороне встречным курсом, — придется сделать небольшой крюк и вымокнуть. Лучше так, чем наглотаться пыли.

Ливень лупил по растрескавшимся горам, и целые слои каменной крошки, метров в пять толщиной, оседали оползнями, смывались, образуя потоки грязи, которые, набирая мощь, катились в долины, вздуваясь вязкими гигантскими валами, утягивая за собой камни и скалы. Алина, моргая и фыркая, снова летела вслед за Троттом, держа его за руку — по волосам, лицу, телу текла вода, и принцесса до ужаса продрогла. У нее зуб на зуб не попадал, когда дождь наконец закончился, и в просвете выглянуло солнце, высветив расколотый блестящий склон, вдоль которого они летели, и потоки грязи внизу. Небо сверху казалось еще скрытым дымкой, но вокруг пыль не чувствовалась.

Тротт, разматывая мокрую ткань, на лету повернулся к Алине, нахмурился, разглядывая ее промокшую одежду. Сам он был тоже насквозь мокрым.

— Сильно замерзли?

Алина неуверенно помотала головой, тоже освобождая лицо.

— Сейчас под солнцем согреетесь, — пообещал он. — Осталось недолго. Если вы минуту поработаете крыльями, то за этим склоном, — он кивнул на взгорок, над которым они летели, — увидите долину Источника. До нее не больше часа.

Принцессу как током ударило — она встряхнулась, поспешно сунула ткань за пояс, несколько раз хлопнула крыльями и, забыв про усталость, холод и удручающие картины последних часов, понеслась вперед. А через минуту действительно увидела обещанное и замерла, пытаясь найти в себе счастье от того, что добрались, несмотря ни на что. Но счастья не было. Было облегчение, сильно подпорченное страхом, что все окажется зря, усталостью и тревожным предчувствием.

Впереди, меж расступившимися пологими пиками, посреди серой холмистой пустыни виднелась долина, чуть скрытая белесой взвесью, окруженная кольцами земляных валов и черных скал. Внутри колыхалась темная дымка, из-за которой долина напоминала озеро, и единственное, что можно было разглядеть — небольшую возвышенность посередине, похожую на остров и на удивление покрытую зеленью.

Принцесса изумленно обернулась к спутнику.

— Лорд Макс, но это в-ведь выглядит как…

— Метеоритный кратер, — подтвердил Тротт, продолжая движение. — Диаметром около пятнадцати километров, насколько я могу судить. Если бы не эрозия и отсутствие деревьев, это не было бы так очевидно — раньше ударные валы и часть скал не видно было из-за крон.

— Еще одна загадка, — пробормотала Алина вымученно, следуя за спутником. Ее снова начало потряхивать от нервов и холода, а пульсация Источника уже отдавалась пляшущими пятнами в глазах.

— И не самая важная, — откликнулся инляндец. Посмотрел на нее и усмехнулся, хотя глаза были серьезными, тревожными. — Хватит бояться, ваше высочество. Мы почти у цели. Поздно бояться. Или рано: мало ли что нас там ждет.

И с этим воистину воодушевляющим заявлением он ускорился, заставив принцессу, нервно засмеявшуюся, поспешно нагонять его.

Когда они добрались до долины, снова хлынул дождь. Алина с Троттом под потоками воды зависли перед узким проходом в черных скалах, округлым частоколом вставших между горами. Дальше пролететь не удалось — невидимая преграда закрывала проход.

— Отец, — громко крикнул лорд Макс. — Великий Черный. Мы пришли.

Темная дымка безучастно клубилась за оплавленной и растрескавшейся стеной, поднимаясь до ее краев, и слышен был только шум дождя и свергающихся со склонов грязевых потоков, которые текли вдоль скал, не попадая в долину.

Принцесса, дрожащая, как листик на ветру, расстроенно вцепилась спутнику в ладонь — и тут пахнуло на нее лаской и радостью, и она задохнулась от ощущения, будто с высоты ухнула в бездну. Затряслась земля, загудев, туман в чаше долины пошел волнами и отступил к холму в центре, оставляя за собой темные клочья и обнажая совершенно живой лес, поливаемый дождем из низких туч. Он был такой ярко-зеленый, что хотелось протереть глаза. Тротт вдруг выругался, дернул Алинку назад — в руке его появился клинок, а принцесса испуганно ахнула. Из клочьев темной дымки у входа, в пяти взмахах крыла от них соткалась серебристо-черная змеептица размером со скалу. Глаза ее сияли зеленью.

— Мамочки, — прошептала принцесса, задирая голову.

— Богуславская, назад, — сквозь зубы приказал Тротт. В руках его появился второй клинок, он поднялся выше, готовый защищаться — и тут противница его зашипела, распахнув длинную змеиную пасть… и, развернувшись, полетела под дождем прочь, то и дело оглядываясь на путников, замедляясь и настойчиво взвизгивая, как электропила.

Алинка сглотнула от облегчения. Лорд Макс обернулся к ней, убирая клинки. Лицо его было бледным.

— Это же сомнарис, — крикнула принцесса, подлетая к нему и хватая за мокрые пальцы. — Сомнарис. Я их видела в энциклопедии стихийных духов. Он не стал нападать. А глаза такие же как у нас, правда? Смотрите, какой большой. Откуда он здесь?

Тротт вдруг усмехнулся, глядя на нее, и рассмеялся, подняв глаза к небу. По лицу с черных волос текла вода. Алина озадаченно, а затем и обиженно замолчала.

— Полагаю, оттуда же, откуда и мы, — хрипло сказал он, улыбаясь. — И сейчас он работает нашим провожатым. Поспешим, принцесса. Видимо, в этот раз препятствий не будет.

Сомнарис летел неспешно, лениво взмахивая крыльями над зелеными кронами, а Алина во все глаза разглядывала его, только чтобы не дать воли панике. Ее уже колотило крупной дрожью, и казалось, еще немного, и она упадет в обморок.

Зеленый холм был окружен озером, покрытым сейчас дождевой рябью. Когда они подлетели ближе, стали видны проломы и пещеры, зияющие на склонах среди мокрого пышного леса. Около одной из пещер у подножия холма и завис дух Смерти, покачивая крыльями — издалека создавалось впечатление, что он с кем-то разговаривает. Когда Алина с Троттом приземлились, молчаливый их проводник развеялся все той же темной дымкой.

— Нам нужно туда, как думаете? — шепотом поинтересовалась принцесса дрожащим голосом, заглядывая в широкий провал, окруженный папоротниками. За спиной их шумело от дождя озеро, из пещеры тянуло холодом.

— Вам нужно сюда, — раздался скрипучий и глубокий голос сбоку.

От звуков его словно ледяной крошкой по телу ударило. Алинка с визгом подпрыгнула, чуть не потеряв сознание от ужаса, а Тротт мгновенно развернулся, рукой задвигая ее себе за спину. Принцесса, тяжело дыша, сжалась за ним — слышались какие-то хриплые отрывистые звуки — а убедившись, что инляндец недвижим и никто на них не нападает, выглянула из-за его крыла. И наткнулась взглядом на крупного ворона, который стоял на пеньке, переступая с лапы на лапу, задрав клюв к небу и издавая каркающие звуки.

Не сразу она поняла, что обитатель холма смеется.

Он совершенно точно не был обычным вороном: словно высеченный из блестящего черного обсидиана, с зелеными глазами и седыми туманными полосами на крыльях. На груди его сияла рваная рана размером с кулак, похожая на истекающий хрусталиками света провал, а вокруг клубился энергетический кокон такой мощи, что пространство преломлялось, как в призме, в глазах рябило, и птица казалась заключенной в хрустальный шар.

— Ис-сточник? — пораженно и даже немного укоризненно спросила Алина, не проявив должной почтительности исключительно от нелепости происходящего. Ворон, продолжая посмеиваться, повернул голову боком, разглядывая ее, зелень в глазах сменилась глубинной тьмой, и принцесса, замерев, задрожала под его пронзительным взглядом.

— Не бойся, маленькая пташка, — ее словно ласково погладили по крыльям, и она неуверенно улыбнулась. Голос у ворона был густой, бархатный, бодрящий, и как только он прекратил смеяться и заговорил, сразу стал похож не на сумасшедшую птицу, а на древнее и могущественное существо. — Птенчик, который не мог появиться, но появился — мнится мне, только волей Любви, сестры моей. Ты развеселила меня своим визгом: забыл я уже, как пугливы женщины, что такое человеческое веселье и как приятно оно. Я ждал тебя. Вас обоих ждал с момента, как ты пришла на Лортах.

Стоило привыкнуть, и оказалось, что слова его не секут льдом, а мягко сжимают морозными волнами. Ледяные потоки, заворачивающиеся вокруг ворона, чуть замедлились, и у Алины перестало рябить в глазах. Зато снова стала ощущаться тревожная пульсация, которую принцесса почувствовала с утра.

Рядом зашевелился Тротт, опускаясь на колени и склоняя голову. Пятая Рудлог, опомнившись и ругая себя за непочтительность, поспешно последовала его примеру.

— Здравствуй, великий Корвин, отец дар-тени, благословенный Жрец Смерти, — произнес профессор сдержанно.

— И тебе здравствуй, дерзновеннейший сын мой, — благосклонно отозвался Жрец. — Хорошо, что решился ты прийти еще раз. До этого не давал я тебе войти, ибо не было тому ни надежды, ни смысла, а силы мои и тогда уже были на исходе, чтобы снимать защиту и потом снова ставить ее.

— Значит ли это, что сейчас смысл есть, Великий? — остро поинтересовался Тротт.

— Есть, сын мой, есть, — прокаркал ворон, поворачивая голову и пристально рассматривая уже его. Глаза снова сменили цвет, засияв зеленью. — Теперь ты не один. Встаньте, дети мои. — Бог величественно повел переливающимся, словно отлитым из черного стекла, крылом, и от движения этого по телу принцессы побежали покалывающие разряды. — Мне приятна ваша почтительность и смирение, но поза сия неудобна, а нам предстоит долгий разговор.

Алина вслед за лордом Максом поднялась, поглядывая на прародителя с робким любопытством. В голове крутилось много вопросов, но сердце колотилось от благоговения и страха. Не верилось, что долетели, не верилось, что наяву видят бога, что вот-вот вернется она домой… вернется же?

Ворон усмехнулся, мерцающие зеленым его глаза смотрели устало и лукаво.

— Несмотря на то, что ты больше красная, чем черная, вижу, моя кровь в тебе сильна. Как и в спутнике твоем. Пытливость — первое свойство моих детей. Слышу я твои вопросы, птенец. Хочешь ли ты задать их сейчас?

Принцесса смутилась, краснея и придвигаясь к Тротту.

— Я б-боюсь, — призналась она сипло и тихо.

— Люди всегда испытывают страх в моем присутствии, даже мои дети, — прокаркал ворон невозмутимо и высокомерно. — Я же Смерть. Ты привыкнешь, а пока разрешаю тебе молчать.

— Спасибо, — на всякий случай пробормотала Алина, смущаясь еще больше и ужасно сердясь на себя за это.

Дождь закончился, из просветов в облаках на пышной зелени вокруг заиграли солнечные пятна. Сразу стало теплее, хотя промокшая одежда мешала, в обуви хлюпало.

Корвин покосился на небо и, хлопнув крыльями, перелетел под свод пещеры.

— Не люблю местное солнце, — сказал он брезгливо. — Оно чуждо мне, а я ему, потому старается извести меня. Все остальное терпеть могу, а от солнца в тень или под землю ухожу, иначе выжигает стихию мою.

Из темной пещеры показался еще один сомнарис, но куда меньше того, что провожал их, всего лишь размером с быка — подполз к ворону, и тот, крошечный на его фоне, ласково потрепав духа крылом по длинной змеиной голове, продолжил:

— Вы дошли, и знаю, чего это стоило, но слишком долго я вас ждал. Еще немного, и я развоплощусь: последнее нападение подкосило меня, стихия моя коллапсирует, требует пищи, чтобы жить; а защита сокращается все быстрее, потому что не могу я больше ее питать. Я сильно ослаб, хотя после ударов врага невольно поглотил виту с окружающих гор, сотряс их, окутав тлением и чуть не добравшись до убежищ, где живут дар-тени. Но если им мой голод не причинил бы вреда, то люди Лортаха, что ушли под мое покровительство, погибли бы.

Алина представила, что добрые и несчастные Венин и Далин с сыновьями и все ушедшие люди превратились бы в высушенные мумии, как увиденная накануне косуля, и прерывисто вздохнула.

— Я не желаю этого, птенец, — взглянул на нее зелеными глазами бог-ворон. — Это мои люди, хоть тела их и души принадлежат другому миру. Пусть вита, дыхание Предвечного Творца — единственная доступная мне здесь пища помимо отзвуков долетающих с Туры молитв, не сильно она продлит мое существование, даже если я выпью все живое на планете. Агония все равно настигнет меня рано или поздно, но перед развоплощением я вернусь в первотворное состояние, неразумное, дремучее, и тьма моя уничтожит не только этих людей, но и половину континента, прежде чем истаять.

Принцесса невольно покосилась в сторону голых гор — даже с расстояния в несколько километров было видно, как по мертвым склонам сходят огромным оползни и сели, не проникая за черные скалы.

— Великий, ты говоришь, что долго ждал нас, но позволь узнать, зачем? Ты ведь перенес меня и Венин из Лакшии, — вдруг проговорил инляндец. Принцесса изумленно посмотрела на него — слишком свободно и спокойно он разговаривал с высшим существом. Она-то все больше боялась рот открыть. — Я постоянно сомневался, стоит ли вести ее, — Тротт качнул головой в сторону Алины, — сюда, потому что думал: если она нужна тебе, то почему ты не призвал ее сам?

В глазах ворона мелькнула опасная тьма — пятая Рудлог вздрогнула, опуская голову от рванувшейся в стороны мощи, напрягся Тротт, тоже склоняясь. Прародитель был ласков, но ни это, ни его нелепый облик и голос, иногда переходящий в карканье, не могли скрыть силы и величия.

— Не считай меня всемогущим, птенец. Моих сил едва хватало, чтобы все это время прикрывать вас от взглядов местных богов и держать защиту, — величественно проскрипел Корвин, в этот момент едкостью опять напомнив Алине Макса. — Я бы и не стал рисковать, растрачивая оставшиеся крохи своей стихии, но иначе ты бы умер там, в море у Лакшии. Для того чтобы спасти тебя, я пожертвовал устойчивостью щита и защитой других детей моих. С тех пор он и стал проседать. Маленькой красной пташке я уже ничем не мог помочь, кроме как поговорить с ней во сне; я надеялся, что смогу еще обратиться к ней, но после сил не хватило и на это. Как и на то, чтобы подсобить вам в твердыне. Я слаб, — каркнул он устало, показавшись вдруг маленьким и печальным, и сомнарис, ластящийся к нему, ткнулся еще раз под крыло, словно в утешение, и скрылся в пещере. — Слаб. У меня мало времени, а для того, что я задумал, мне придется снова взять виты этого мира и удержаться, чтобы не уничтожить его.

— Прости за дерзость, — сдержанно произнес профессор, выпрямляясь.

— Не будь ты дерзок, ты не смог бы провести ее сюда, — по-отечески усмехнулся ворон.

— Но ты ведь знаешь, зачем мы пришли, великий? — спросил Тротт. Пятая Рудлог прижалась к его плечу, застенчиво рассматривая бога.

— Знаю, как и все ваши вопросы; на все вы получите ответ, — проговорил Корвин, вновь сжимая принцессу морозными тисками своего голоса. — Но сейчас прервемся: помню я с человеческой жизни, что долгие разговоры лучше вести, вкушая пищу, а тела людей хрупки. Вам нужно отдохнуть и согреться.

Он распахнул крылья и мягко взмыл в воздух, и вокруг него, очертив птичий контур как на негативе, засияло черное солнце, полное леденящей тьмы. Алина, лишь на мгновение заглянув в нее, содрогнулась от ужаса и зажмурилась — показалось ей, что смотрит она в бездну, в которой нет ни света, ни цвета, ни жизни, и если посмотреть еще секунду, бездна эта поглотит ее, не оставив ни имени, ни памяти.

Пальцы Тротта сжали ее руку — и принцесса открыла глаза. Из слепящей тьмы соткался старик — высокий, горделивый и стройный. Он напоминал бы странствующего мудреца, если бы не широкие плечи воина, большие ладони и величественная осанка. На бледном узком лице выделялся крупный нос и хищные, необычно круглые зеленые глаза.

"Точно совиные, — подумала Алинка, — или вороньи".

Длинные черные волосы его были припылены сединой, брови, идущие вразлет как крылья, тоже были седыми. Из груди сквозь темные одежды сочился свет, очерчивая контуры раны.

— Так вам будет привычнее, птенцы, — Черный Корвин посмотрел на свои руки, и в них появился тяжелый кривой посох, вырезанный из узловатого дерева и украшенный серебряным набалдашником. — Так выглядел я в конце моей туринской жизни. Идите же. — Голос бога стал повелительным, и он указал посохом куда-то вправо. — У самого берега найдете вы родник. Расположимся в тени под кронами деревьев, и пока я буду говорить, приготовите пищу: долго не было у меня никаких желаний, но раз принял я человеческую форму, хочу вспомнить и вкус еды.

Мягко и мирно плескала вода в озере, иногда бросая на папоротники бледные пятна отраженного солнечного света — небо почти все было затянуто тучами, и редкие просветы быстро пропадали. Лорд Тротт развел костер и сейчас на плоском камне, выступающем из воды, потрошил длинных, похожих на угрей рыб, которых таскали сомнарисы. Черный Корвин сидел на траве, прислонившись спиной к стволу, и умиротворенно наблюдал за своими созданиями, которые выползали из воды, аккуратно клали рыбу на берег и подходили к богу ластиться. Алина, поставив котелок на огонь, села перебирать крупу, поглядывая на прародителя. Говорить он не торопился, а она начинать разговор не смела, да и думать пыталась поменьше, чтобы не смущаться из-за услышанных Черным мыслей. Жрец то гладил сомнарисов, то перекатывал и крутил в ладонях посох, иногда задумываясь — и тогда фигура его становилась той самой сплошной страшной тьмой, от которой тянуло холодом. Но стоило ему двинуться, как снова вылеплялось лицо и бледные руки, и вполне человеческое тело, и посох. Принцесса так заворожена была этими превращениями, что застыла с открытым мешком на коленях, с крупой, зажатой в горсти.

Бог снова потер в ладонях посох, улыбнулся слабо.

— Дивно, — проговорил он, взглянув на Алину, — и посоха того уже давно нет, а только воспоминаниями о нем радостно мне. — Он по-птичьи склонил голову, прислушиваясь, повернулся к лорду Максу. — Умерь свое беспокойство, сын. Есть еще время.

— Я услышал, что ты на грани, великий, — отозвался тот спокойно, отсекая голову у очередной рыбины. — Разве нам не нужно поторопиться?

— Суета есть следствие беспокойного мышления, — гулко укорил его бог. Тротт кивнул, соглашаясь, а Жрец продолжил: — Сильно отвык я от звуков человеческой речи и от существ, не покорных мне полностью, но твоя решимость приятна и свежа. Ты прав, сын мой, я на грани развоплощения, но исчезну не сейчас и не завтра, несколько недель еще есть. Боги умирают медленно, особенно когда в них продолжают верить: я же умираю с тех пор, как оказался здесь, оторванный от Туры, частью которой являюсь…

— Но как?.. — не выдержала Алина и тут же осеклась под предупреждающим взглядом Тротта.

— Не окорачивай ее, раз осмелела, — усмехнулся Черный. — Сам вопросы задаешь, а ей не позволяешь? Не обижу, не бойся за нее. Не глуп я, чтобы гневаться из-за детского любопытства, а поговорить мне с вами в радость. Я попал сюда из-за спора с Красным братом, маленькая пташка. Ни к чему тебе знать причины, но был я неправ и встал против установленного порядка, а раздор наш привел к бою. Много веков с той поры прошло, а Тура, как я вижу во снах детей своих, после столкновения нашего так и не оправилась. В отсутствие мое и другие стихии ослабли, еще немного — погибнет мир. Много зла мы с братом сотворили. Целый материк уничтожили со всем живым, и ни у одного из нас не хватило сил остановиться. Брат упорен и я упорен: он движение, я покой, на противоположных краях годового цикла стоим и вечно противодействуем.

Принцесса боялась пошевелиться — а Тротт все так же уверенно в пяти шагах от них потрошил рыбу. Хотела бы она иметь такую же выдержку.

— После боя я сам ушел сюда, — говорил Корвин-Жрец, и тянуло от него такой тоскою, печалью, гневом и болью, что у Алины заныли зубы и кости. — Ушел, думая, что будут просить меня вернуться — ведь мы часть целого, и без одного остальные ущербны. Но уже за порогом услышал я запрет на возвращение, что наложил мой брат. И я потом пожалел о резкости своей, и он, я уверен, а поздно уже было. Сами себя и Туру к пропасти привели. Что же, заключение здесь добавило мне ума… а судя по тому, что тебе позволили появиться, птенец, и брату моему пришлось разумным стать…

— И вы никак не сможете вернуться? — робко пробормотала Алина.

— Сам не смогу, — отозвался Жрец. — Но моя сестра успела поставить условие — пусть запрещено исправлять сотворенное богам, но не людям. Если я вернусь, то и Тура окрепнет, и врата, как восстановит мир наш равновесие стихий, закроются. И дети мои, наполовину запертые здесь, со мной вернутся, снова целыми на Туре станут.

— А что же будет с другими людьми? Местными, которые сейчас тоже в убежищах? — волнуясь, спросила принцесса. — Если и вы вернетесь на Туру, и дар-тени, то остальные останутся без защиты.

— Если я буду в силе, я их не оставлю, — пообещал Черный.

Лорд Макс принес куски рыбы и начал закидывать их в котелок.

— Не случится ли так, что при возвращении дар-тени сойдут с ума от обилия энергии? — проговорил он. — Я видел, что бывает, когда половинка отсюда попадает наверх.

— Нет, — покачал головой Корвин-ворон. — В моем присутствии все будет как должно, и половинки сольются. Память объединится, однако ж человеческая ипостась останется главенствующей, как и должно это быть.

Тротт хмуро кивнул и, забросив последний кусок, направился вымыть руки, а принцесса, спохватившись, вытряхнула в закипающую воду чистую крупу и снова зачерпнула из мешочка — просмотреть, чтобы не было мусора и насекомых.

— После боя с братом я был сильно ранен и сам себя ослабил еще больше, от злости и ревности сердце свое вырвав и оставив его на Туре, — рассказывал бог. Губы его шевелились, но он сам опять выглядел как пятно черной пустоты. — Послужило это и добру и худу. Без сердца моего Тура погибла бы куда раньше, от истощения стихий, но прежде от нежити, что в мое отсутствие расплодилась. А с ним, оставленным там, создалась привязка между мирами: ранее по установленному порядку они соприкасались на короткое время раз во много тысячелетий, а после моего ухода остались связаны до сих пор. И будут связаны и открыты местным богам, которые захватить Туру хотят, до тех пор пока я не развоплощусь, либо сердце мое не истощится. Либо пока я не вернусь.

Он задумчиво посмотрел на похлебку, снова возвращаясь в человеческий облик, и у принцессы вдруг мелькнула иррациональная мысль, что он должен быть очень голоден. Столько веков не есть.

— М-может, вы хотите м-меду? — застенчиво спросила она.

Бог оторвался от созерцания кипящей воды и перевел задумчивый взгляд на Алину.

— Благодарю, пташка, — сказал он, наконец. — Я никогда здесь не ел. А мед последний раз пробовал человеком в Тидуссе. Как раз перед тем, как убили меня, одна добрая женщина вынесла мне кусок хлеба с медом, — он улыбнулся. — Все же людям дан пророческий дар, и часто они связывают невидимые нити, не ведая этого — иначе не знаю, как объяснить, что и храм, стоящий ныне на моей могиле, назван Медовым?

Принцесса, с холодком слушая воспоминания прародителя, достала мешок, прихваченный из пещеры под перевалом, протянула его Жрецу вместе с ложкой, и тот, зачерпнув засахарившегося лакомства, положил его в рот.

И покачал головой, болезненно выдохнув.

— Не понравилось? — расстроилась Алина.

— Не твоя в том вина, — ответил бог, отдавая ей мешок. — Пропитан местным солнцем этот мед. Не опасен, но чужд мне. Даже самая горькая полынь Туры была бы мне слаще него. Даже камень или горсть песка… — он тяжело, совсем по-человечески вздохнул. — И сам я здесь чужак, и дети мои чужаки. Всем потомкам горе я принес и себя наказал. Много веков я здесь был один: две тысячи лет назад столкнулись мы с братом, а по времени Лортаха в три раза больший срок прошел, только недавно из-за ослабления Туры связь между мирами стала крепче, и время потекло вровень. Долго хватало силы оставленного моего сердца и крови моих потомков, королей Геттенхольд, чтобы удерживать дар-тени от попадания сюда, но и они иссякли. Первой ушла способность принимать родовую форму. Затем птенцы стали появляться здесь, себя не помнящие, беспомощные. Благо вылуплялись они из пространства, которое я защитой накрыть сумел. Не знали половинки о существовании друг друга и соприкасались только во снах, не запоминая их. Даже силы Геттенхольдов не хватало, чтобы запоминать эти сны, не то чтобы осознанно сюда переходить. Но я хоть так, глазами детей моих мог увидеть, что происходит на Туре. — Он задумчиво покрутил посох, постучал набалдашником по колену, вновь повернул голову к Тротту. — Спрашивай, сын.

— Почему Алина появилась не под твоей защитой, а на другой стороне залива? — озвучил Тротт тот вопрос, который ранее чуть не сорвался с языка принцессы.

— Потому что она моя дочь, да не моя, — проворчал Жрец, вновь сверкая зеленью глаз. — В ней хватило моей крови, чтобы попасть сюда, но не хватило, чтобы появиться под защитой. А красная кровь еще и оттолкнула. Хорошо, что не на другой конец континента забросила.

"Хорошо", — мысленно согласилась Алина, с ужасом представляя годы и годы пути с другого конца Ларты до долины Черного.

— Почему только я могу спускаться сюда? — тем временем продолжал спрашивать Тротт. — Я давно искал здесь таких, как я, но не нашел даже тех, кто помнит свои сны. Только последние декады мои сородичи стали запоминать их и узнали о второй жизни. Мне известно, что дар-тени с Лортаха иногда выбрасывало на Туру после того, как их человеческие половины впитывали огромное количество энергии. Но с Туры сюда… я единственный?

— Ты и красная пташка, — подтвердил бог. — Ты — редкое сочетание крови предков, последний всплеск крови королевской, случившийся через поколения. К тому моменту, как ты начал видеть Лортах, сильнее тебя темного на Туре не было, а стихии уже так ослабели, что хватило толчка, чтобы ты смог запоминать сны, а потом и осознанно спускаться сюда. И красный птенчик теперь может. Не мог ты появиться случайно, как и девочка Рудлог не могла. — Жрец кинул взгляд на насторожившуюся Алину.

— Это не просто так, да? — тихо спросила принцесса.

— Верно, девочка, — откликнулся Жрец. — Сестра моя руку приложила, уверен. Хоть и недоступны мне ее замыслы, однако же того, что я глазами детей своих в снах их видел, достаточно, чтобы понять.

Из воды вдруг выглянул запоздавший сомнарис, сунул Максу рыбу прямо в руки и пополз по траве к Черному за похвалой: положил голову ему на колени, и бог начал гладить его по длинной шее. Принцесса, неспособная от избытка информации пока думать о страшных божественных замыслах, участницей которых она, не желая этого, стала, и о том, как ничтожна надежда вернуться домой с помощью обессилевшего бога, с умилением смотрела на эту картину. На душе стало тепло.

— Откуда они здесь? — не удержалась она. Страх перед Вечной Смертью постепенно отпускал: тело словно привыкло к леденящей силе, исходящей от первопредка.

— Они там, где я, — улыбнулся Жрец, хлопнув по сомнарису рукой: тот темной дымкой впитался в ладонь. — Часть меня. Стихия моя обычно заполняет долину целиком, хотя тесно мне и в таких границах, но духам вольготно играть в ней, скрашивая мое ожидание. После нападения почти все развоплотились, — он хищно и тоскливо посмотрел в небо. — А мне только и оставалось, что защищаться. Где моя сила, где мое сердце… Хорошо, что враги тоже ослабели за прошлые тысячелетия и берегут силы для войны, поэтому и не напали вчетвером, как это было, когда я только появился здесь. Эта долина, — он показал на черные скалы и валы, — следствие моего единственного с ними столкновения. Я был ранен и слаб, поэтому не смог выдержать долгий бой. Меня швырнули на эти горы, и все, что я успел — поставить защиту. С тех пор не могу я ни выйти отсюда, ни снять купол, иначе в тот же момент буду уничтожен.

Максимилиан Тротт

Пока принцесса, зажав в руках мешок с крупой, с восторгом и трепетом в глазах слушала прародителя — лицо ее было как у ребенка, которому рассказывают страшные сказки, — Макс выпотрошил последнюю рыбину и бросил ее на угли рядом с котелком запекаться. Взял с колен Богуславской мешок — все равно толку не было, — и сел у костра перебрать. Алина покраснела от смущения, поспешно помешала суп ложкой. Вода уже кипела, остро пахло вареной и печеной рыбой, шумел ветер в папоротниковых листьях. Бог молчал, клубясь темнотой, и Тротт решил задать тот вопрос, ради которого он и вел принцессу сюда.

— Великий, — позвал он, и Жрец снова соткался из тьмы, перевел на него взгляд наполненных тьмой глаз, — можешь ли ты вернуть ее на Туру?

— Нет, — ожидаемо ответил первопредок. Богуславская вздохнула, опустила голову, часто-часто моргая. Точно сейчас начнет плакать.

— И никакого способа вернуться нет? — уточнил Макс.

— Для нее способ один, птенец, — покачивая посох в ладонях, проговорил Черный, в упор глядя на Тротта зелеными хищными глазами. — Пройти через межмировые ворота. Тогда дар-тени соединится с человеческой половиной, и она очнется.

— Все-таки через портал, — тяжело пробормотал Тротт. Засыпал крупу в котелок, отряхнул руки, не глядя на Алину — потому что этот способ был самоубийством. Проще было дождаться здесь смерти вместе с богом.

Но он, конечно, поведет ее к порталам. И все сделает, только чтобы она жила.

— Но п-почему так? Почему я не могу в-вернуться, как л-лорд Тротт? — явно стараясь не заплакать, спросила принцесса. — Просто подумав об этом?

Жрец с непонятным выражением смотрел на нее.

— Ты знаешь, почему на Лортахе нет других женщин дар-тени, кроме тебя? — спросил он.

— Потому что в них слабее ваша кровь? — предположила Богуславская.

— Нет, пташка, — усмехнулся бог. — Сила крови, как и сила духа не зависит от того, женщина ты или мужчина. Но каждая женщина мира, есть в ней божественная кровь или нет, находится одновременно и под покровительством Синей. Это крепкая привязка к Туре, которая не дает проваливаться сюда. А у тебя нет привязки, маленькая пташка. Значит, сестра моя лишила тебя ее.

— Но почему? — еще больше расстроилась принцесса.

— Чтобы ты могла попасть на Лортах, конечно, — снисходительно объяснил Жрец, и она открыла рот, чтобы что-то сказать, но только выдохнула и помотала головой, с отчаянием глядя на Тротта. И Макс спросил за нее — то, что она боялась спросить:

— Зачем ей нужно было попасть сюда?

Черный Жрец покатал в руках посох и поднял на них полные тьмы глаза.

— Чтобы вы вдвоем помогли мне вернуться на Туру, птенцы. Тогда и дети мои, запертые здесь, вернутся со мной, соединятся со своими половинками. Я не могу пройти через порталы, но вы можете. Затем и ждал вас. Затем, понимаю уже, сестра моя и плела долгие века свою пряжу случайностей. Затем и другие дети мои, не ведая этого, творят предначертанное. Кровь на себя берут за мой проступок давний, но без их греха, как и без вашей помощи, не выйти мне отсюда. Одной рукой мою свободу приближают, другой Туру ослабляют, расчищая путь не только мне, но и врагам.

Тротт вспоминал предсказания, которые озвучивал Мартин, вспоминал и вулканическую долину, в которой его сородичи и Данзан Оюнович каким-то образом смогли так активировать портал, что он не закрывался, пока не залило его лавой, и сквозь него лились эманации Черного. И как тяжело было ему, Максу, тогда не сорваться. Вспомнил он и гибель белых королей — именно после нее Богуславскую притянуло сюда и начали массово открываться переходы.

— Верно мыслишь, сын мой, об этом и говорю я. Это мой тяжелый долг перед братом моим и сестрой, и их жертва мне, — сказал Жрец тяжело. — И угроза миру. Так ослабела после смерти белых владык Тура, что смогли местные боги открыть меж мирами врата, которые почти невозможно закрыть — и пошли в наш мир армии мира этого. Еще немного ослабнет Тура, и боги Лортаха смогут к нам прийти. А без меня не справятся братья мои и сестра, не смогут отстоять мир.

— Но что могу сделать я? — Принцесса нервно комкала в руках край сорочки. Глаза у нее были красными, и Максу не нужно было уметь читать мысли, чтобы понять, о чем она думает. Одно дело считать, что ты попала сюда по какой-то нелепой случайности. Другое — что от тебя зависит судьба мира.

— Человек, — проговорил Корвин, размеренно катая в ладонях посох и задумчиво глядя на пятую Рудлог, — удивительное создание. Живой сосуд, творение Предвечного Отца. Малый, слабый, но способный принять ауру и добрую и злую, и крошечную и огромную. Может тело его вместить и бога — мы с сородичами убедились в этом, когда волей Творца проживали жизни людьми.

— Вы хотите пройти через портал в моем теле? — дрожащим голосом спросила Богуславская.

— В сердце, — невозмутимо уточнил бог. — Это сосуд в сосуде, способный надежно спрятать меня. Но не в твоем. Твоя красная кровь не вынесет меня. В его, — Жрец повернулся к Тротту, и Макс напрягся, ощущая, как по спине побежал холодок.

— Как это возможно? — поинтересовался он, чувствуя на себе испуганный взгляд Богуславской. Но ему было важно, что не ей придется брать на себя такую ответственность.

— Если уйти в сон, застыть, стать частью ауры твоей в сердечном сосредоточении, то возможно, — проговорил Жрец. — Ты пойдешь через врата, а не я, не моя воля будет, а твоя. Тогда запрет не подействует. Ты силен: должно хватить твоей ауры, чтобы донести меня до врат и не раствориться в стихии моей, а усиленным сможешь и пронести сквозь них. Остальные дети мои слишком слабы.

— Я готов, — без сомнения ответил Макс. — Но ты ведь знаешь, что во мне тоже течет не только черная кровь.

— Наши с Белым стихии — две стороны одного целого, — улыбнулся Корвин. — Жизнь и смерть, всегда мы шли рука об руку. Белая кровь не помешает тебе. Наоборот, добавит сил и поможет пережить слияние.

— Пережить? — дрожащим голосом вмешалась принцесса. Она храбрилась, сумела не расплакаться и так отчаянно сейчас переживала за Тротта, что ему было светло и спокойно.

— Что мне нужно будет сделать для этого слияния, великий? — продолжил он со странным предчувствием.

— Умереть, — буднично ответил бог, и у Макса по позвоночнику повело холодом. — Пронзить свое сердце и добровольно принять меня. Только в мгновение агонии я смогу войти в твое сердце через рану, в твою ауру через пробоину смерти и оживить тебя. Ты станешь моим сосудом, сын мой.

— Лорд Макс? — жалобно прошептала Алина, и он строго взглянул на нее. Принцесса терла руки, будто они озябли.

— Я готов, — сказал Тротт и во второй раз. — Не смотрите на меня с таким ужасом, Богуславская. Мне не впервой ставить над собой эксперименты. Меня больше волнует, как мы успеем долететь до порталов за те недели, что остались у тебя, великий, — он повернулся к Корвину. — И как пройти через защищающие их армии, которые я видел на равнине и о которых говорил мне глава поселения Нерха. Ты будешь спать, а я не бог, чтобы противостоять армиям.

— Ты разумен и думаешь наперед: радует меня это, сын мой, — проговорил Жрец. — Знай, я возьму еще виты с окрестных гор и отправлю нас так близко к вратам, как смогу. Равнина та далеко, сколько идти до нее после переноса останется, не ведаю. Кроме того, придется мне влить еще сил в защиту, чтобы не заметили местные боги моего ухода, и придется держать защиту над нами, чтобы не нашли нас в пути. Возможно, крох моей стихии еще хватит на бой, но не могу я того обещать. Придется тебе рассчитывать только на свое оружие и мастерство, силу своей крови и огонь красной пташки, который может подпитать тебя, как подпитал в твердыне.

— Да, я хотел знать, как взял ее огонь, — медленно сказал Макс, думая при этом о том, что ему придется в одиночку пробивать путь к порталам и что это совершенно безрассудно и невозможно. — Если мне будет доступна такая же сила, какой я разрушил твердыню…

— Такой же не будет, — покачал головой Черный. — Сила этой девы Рудлог — сила младшая, неярая. Кровный поиск помог образоваться вашей связи, случилось это потому, что оба вы на грани смерти были, и она, — он кивнул на бледную принцессу, — не жалея себя, желала тебя спасти, а ты ее. Теперь, стоит тебе потратить родовые силы, как ваша связь поможет их восполнить. Но осторожнее: слишком сильно потянешь — потушишь ее огонь.

— Затем она и нужна здесь? — осведомился Тротт. Алина неуверенно улыбалась, видимо, радуясь, что может быть полезной. — Чтобы дать мне силы, и я смог пройти к вратам через солдат императора и инсектоидов?

— Не хватит ее огня на все битвы твои, — усмехнулся Корвин. — Да и не это главное. Пусть ты сильнее всех ныне живущих детей моих, но в мизинце королей династии Геттенхольд было больше силы, чем в тебе, сын мой. Это не укор, это горе мое, беда моя, вина моя. Ты силен, но недостаточно: способен дойти до портала, но при переходе тьма моя поглотит тебя, и ты, вернувшись на Туру, развеешься. Умрешь, дав мне свободу.

— Я все еще не понимаю, какова роль принцессы, — сухо ответил Тротт. Страх смерти всплеснул и отступил, ибо был привычным — он тысячу раз мог умереть до этого. Но проход к вратам казался безумством.

Жрец с выражением крайнего терпения на лице покачал головой.

— Она — принцесса дома Рудлог, птенец. Она укрепит тебя, ее кровь усилит тебя.

Тротт недоуменно взглянул на Богуславскую — та с ужасом смотрела то на него, то на бога, мгновенно покраснев до невозможности.

— Вы же не имеете в виду… — пролепетала она.

— Ты станешь его женой, пташка, — благосклонно кивнул Черный. И Тротт опустил глаза, потому что внутри, заглушая и шок, и неверие, взвилась такая свирепая радость, такая жажда обладания, что высохли губы и руки сжались в кулаки. Выдохнул, поднял взгляд на принцессу, стараясь ничем не выдать своей непозволительной жадности.

— Ой-ей, — шептала она, уткнувшись лицом в ладони. Крылья ее нервно дрожали. — Ой-ей.

— Чем тебя не устраивает он в роли мужа, девочка? — недоуменно спросил Корвин. — Он силен, может защитить тебя, сердце твое тронул…

Богуславская застонала, сжимаясь. Шея и уши у нее тоже заливались краской.

— Брак — имеется в виду только ритуальное действие? — уточнил Макс сипло. — Произнесенные клятвы?

Черный посмотрел на него, на нее, и вдруг усмехнулся.

— Эмоции, — сказал он и встал, потягиваясь и опираясь на посох. — Как я отвык от них. Птенцы, птенцы… Так много значения простому действию. Нет, сын мой, клятвы лишь укрепят тебя и не позволят моей тьме поглотить тебя на пути к порталу. Без них и в тебе не уверен, что вынесешь меня. Но ты точно погибнешь при переходе, если не сделаешь деву Рудлог женой на брачном ложе.

Макс старательно удерживал дыхание и слушал, поражаясь собственному сумасшествию. Что ему бог, что судьба мира и возможность погибнуть — когда перед глазами стоит совсем не это. А Алина Рудлог в его руках.

— Эмоции, — проворчал Жрец, окутываясь тьмой. — Палят не хуже солнца, но куда ярче, — раздалось уже из слепящей пустоты. — Я все сказал вам, птенцы. Слишком долго я пробыл в этом облике — хватит тратить силы. Уйду я в пещеру, отдохнуть от солнца и долгих речей, и буду ждать вас. Приходите ко мне, когда будете готовы дать клятвы и подтвердить их. Когда-то я сам заключал браки первых Геттенхольдов, благословлю и вас.

Он потек черной сверкающей пылью в сторону входа пещеры и рассеялся. Принцесса, покрасневшая, напряженная, проводила его взглядом, вскочила, с отчаянием глядя на Тротта, краснея еще больше.

— Я не знаю, что мне делать, — прошептала она свистяще.

— Пока хотя бы не уходите далеко от меня, — попросил Тротт сдержанно, потому что она явно намеревалась сбежать. — Поверьте, я не собираюсь вас оглушать и тащить надевать брачные браслеты.

Из глаз ее мгновенно потекли слезы.

— А вам бы все смеяться, — крикнула она, вытирая их ладонью. — Но ведь все это совсем не смешно, лорд Макс.

— Я знаю, — с тяжелым чувством вины согласился он, стараясь не смотреть на ее губы и диковатый испуганный блеск глаз, который будил совсем уж темные инстинкты. — Разве кажется, что я веселюсь?

Принцесса всплеснула руками, словно желая еще что-то сказать и не находя слов, метнулась в одну сторону, в другую, и побежала в лес.

На углях черным дымом чадила забытая всеми рыба.

Тротт проследил за Алиной до небольшой заводи — там принцесса опустилась на землю, уткнувшись лицом в колени и не шевелясь. Постоял в десяти шагах, наблюдая за ней.

— Я никуда не уйду, — сказала она глухо, не поднимая глаз. — Дайте мне побыть одной, лорд Макс.